Текст книги "Черная Пасть"

Автор книги: Павел Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Выходило у Кагановой не совсем так, как ожидалось, но пока нельзя было сказать и другого,– что ничего не выходило. Обиженность и страдальческий вид у Евы Казимировны, который так перепугал Нину Протасову в кабинете Сахатова, был не признаком бессилия и отступления, а хитрым актом перевооружения, смены реквизита, которого у нее было предостаточно. Впрочем, так обнаженно мог бы подумать только Метанов, а Нина отнеслась к ее переживаниям с доверчивым участием и тревогой, тем более, что причин для этого было много. Лицо у Евы Казимировны было бледным, щека чуть подергивалась, а черные глаза, глядевшие на деревянный пестик вешалки, были пугающе неподвижны и никак не согласовывались с блуждавшей улыбкой.

– Посиди со мной, гордая амазонка!.. – попросила гостья. – От тебя так и веет силой и хотеньем жить! Да, жить, добиваться, пробовать, увлекать! – Ева Казимировна посмотрела на Нину как будто спекшимися, обугленными глазами, продолжая обидчиво, измученно улыбаться. – Не обижайся на меня, Нина, ведь в жизни почти невозможно придумать или сделать такого, чего уже не делали другие. В тебе я узнаю свою прошлую и запоздалую молодость. У меня тоже было гордое и обременительное одиночество. И чем оно хорошо – жалеть рядом никого не приходится... Боже, сколько сил и достоинства уходит на жалость к ближним! И тяжелее всего, что люди не понимают... Как много им прощается, и уступки часто делаются из-за жалости. – Ева Казимировна изменилась лицом, теперь губы у нее были сухо поджаты, а глаза так пылали и расширились, что в них страшно было взглянуть. – Признаюсь тебе.

Ниночка, как молодой товарке: сколько ни берегла я свою гордыню, изрядно натруженную, а поступиться пришлось... опять же из-за жалости... Пожалела я – не больше... А он, бедняжка, не понял моей подачки, и это совсем жалко! В такую тягучую жарищу, когда в голове шумы перезвонные, а тело будто избито, когда мысли словно плывут и плавятся, в таком состоянии чего только не может случиться с человеком. Нина вдруг вспомнила, как в чадном котле Сергей Брагин даже... в любви ей объяснялся, чётки перебирал и кабалистику призывал на помощь, чтобы подтвердить свое сердечное влечение. А теперь любовную тему деликатно затронула сама владычица "кипящей печи". Но сейчас Нина была не склонна копаться в этих переживаниях, ее озадачило состояние Евы Казимировны. Неприятной вдавлинкой в памяти осталась у нее давняя, одна из первых ашхабадских встреч с Кагановой, в республиканском управлении, когда Ева Казимировна вежливо согласилась, уступив уговорам Метанова, доверить свою печь молодому инженеру Нине Протасовой. У Кагановой был тогда такой же спекшийся, обугленный вопрос в глазах. Не из жалости ли и тогда уступила Каганова? В то время Нина не поверила бы в это, а сейчас была почти уверена.

– Тебя, Нина, можно чувствовать на расстоянии, – вдруг сделала открытие Ева Казимировна. – Ты еще не села рядом, а твое приближение уже чувствовалось и нарастало... У тебя дивный дар, Ниночка, и надо суметь этим воспользоваться в жизни. Поверь, говорю без всяких эмоциональных прикрас, откровенно, как старшая годами и кое-что повидавшая и понимающая в житейской мишуре. Не каждому дано такое обаяние, и если у тебя, милочка, не гаснет дивный заряд даже в добровольном, светском монашестве, значит, благость в тебе неистощима. Не удивляйся, милая, что я говорю как купчиха из пьес Островского. Говорю искренне и не зря. От болтливых и не лишенных чутья и вкуса мужчин я кое-что слышала, но больше я доверяюсь своему темпераменту и опыту.

– Вы так говорите, Ева Казимировна, что мне как-то неудобно! – слабо защищаясь, смущенно сказала Нина. – Знали вы меня еще студенткой, я и тогда от вас ничего не скрывала... Во время практики вы тоже нами руководили, и я никогда от вас ничего такого не слышала, Ева Казимировна!

– О том и толкую, дурашка, что знаю тебя лучше, чем своих дочерей. И нечего тебе смущаться, святошу из себя строить!.. Ведь ты не какая-то золушка. Слава богу, ты современная и не суеверная. Характер у тебя на мой похож: я те дам!..

– Я не о том хотела поговорить. Неспокойно у меня на сердце... Про печь хочу вам доложить. Наедине. Разобраться вместе надо...

– Затем я и прилетела в такую жару. Вот послушай...– Ева Казимировна крепко прижала Нинину руку у себя под тяжелой и плотной грудью, стараясь передать ей удары своего мятежного сердца. Сначала Нина не особенно вслушивалась в ее сердечную ритмику, но Каганова все сильнее давила на ладонь, и Нина стала невольно отсчитывать про себя упругие и очень частые толчки. Тут видимо, Ева Казимировна не преувеличивала, жара, ее действительно, угнетала. – Теперь, Нина Алексеевна, скажу тебе профессорскую мудрость: чем проще доказательство, тем оно убедительнее. Я тебя попросила послушать и определить: о чем тревожится мое сердце. Слышишь, чувствуешь, как мне тяжело?.. Поверь, это не от одной жары и ядовитых паров могучего чудища Кара-Богаз-Гола. Климат я переношу любой, даже... нашего министерства, которое вообще-то нас не стесняет, но наподобие ваших деляг ждет от тутовника ягод раньше, чем они созреют! Всем подавай от изобретения сразу же и доход! Но я не пекарь, чтобы с первой выпечки снимать припек. Химия – дело наитончайшее, и спешка может привести к уничтожающим катаклизмам... Для опытов требуется время и средства, и скупиться ни в том, ни в ином случае для новаций не следует. Непрерывность опытов в производственных условиях не должна лимитироваться формальным приемом и сдачей конструкции, как это сейчас требуют от нашего творческого коллектива. Связывать себе руки мы не позволим ни министерству, ни таким разумникам, как Акмурадов и Брагин, которые помешаны на доходах и прибылях.

Грудь Евы Казимировны пришла в такое волнение, а сама она так задвигалась на диване, что Нина при всем своем желании не смогла бы наблюдать за ее сердцебиением, она едва успевала замечать ее отрывочные, искрометные деташе, которым позавидовал бы самый опытный скрипач. Ева Казимировна, должно быть, хотела, чтобы ее слышали, косвенно разумеется, боковым слухом не только в кабинете парторга, но и в коридоре, за окном и по возможности в других апартаментах. К такому способу излагать свою точку зрения Каганова прибегала в самых крайних случаях, выражаясь без угроз, но всегда внушительно и адресование.

– Я не люблю прибегать к своим связям, у них слишком крупные акции, – поднажала Ева Казимировна на свою скромность, – это могло бы кое-кому повредить, но когда обстоятельства вынуждают, а чисто научные интересы требуют, то и родство призвать на помощь не грешно. Кому следует, поймут, что делается это не корысти ради и, тем более, не в целях морального шантажа или .вымогательства, а единственно с целью продвижения и внедрения новых технических идей. Рутинеры у нас еще не перевелись, хотя открыто такое родимое пятно вряд ли кто покажет! Существуют надежные атрибуты – надолбы, за которыми можно укрываться и отстреливаться, ничем не рискуя. Разве мы посягаем на интересы производства и желанные прибыли! Об этом только и пекутся истинные труженики и авторитеты большой химии. – Пододвинув к себе телефон, Ева Казимировна поерзала и пересела со щекочущих, выпирающих пружин старенького дивана на жестковатый валик. Откинув с глаз прядь влажных волос она спросила Нину: – Москву можно вызывать отсюда или лучше с почты?

Нина тоже встала, и низенький, промятый диван облегченно и протяжно вздохнул.

– Лучше с почты.

– Помоги, Ниночка, я так нуждаюсь в твоей поддержке, – уловив свое отражение в оконном проеме Ева Казимировна прищурилась, смахнула платочком пыль со стекла. – А старость все же подпудривает своим пеплом. Эх, половодье времени!.. Ничто на свете не тянется так медленно и ничто не летит так быстро. Знай это, Ниночка, и кое-что пересмотри в своем гордом одиночестве... Прости, милая, я сегодня удивительно непоследовательна и экстравагантна. Не кажусь ли я тебе, Нина, такой?.. Аи, не беда! Еву Каганову во всяких видах знают! – она снова всмотрелась в свое волнистое отражение, отошла от окна.– Безутешная старость: лишилась я последнего – своих всевидящих очков!.. На Метанова понадеешься и не того можешь лишиться! Горазд щипун, но не очень!.. Правда?..

Неожиданное восклицание Кагановой насторожило Нину, и она предпочла лучше промолчать.

– Впрочем, наш Сема не лишен приятностей, сластолюб и эрудит. Для ваших пампасов такой грамотей – истинное светило. Не шучу, милочка! В нашем институте на него делается солидная ставка.– Каганова сделала приличествующую паузу, подержала перед глазами пустой футлярчик от пенсне и подошла к Нине. – И ты у нас в заздравном листе числишься. Надеюсь, оправдаешь надежды и расчеты своих друзей!

Нина пожала плечами, вздохнула.

– От меня в этой баталии с печами так мало зависит! Я, кажется, напрасно заняла чье-то ответственное место на опытной установке. Не осиливаю, многое прощаю... Столько уже наворочено! А если бы Брагин не помогал!.. Ворчит, клянет, но лезет в самое пекло.

– Не путаешь ли ты этих двух витязей, Нина Алексеевна, Брагина с Игорем Марковичем Завидным? – перебила Каганова, не обращавшая внимание на постоянные телефонные звонки, адресованные, видимо, хозяину кабинета, парторгу Сахатову,

– Вы же просили откровенно, Ева Казимировна!..

– Разумеется, как добрые подруги. Ты прости меня... Ненавижу себя за бестактность, а братец-академик когда-то за это меня сёк!.. Тебе одной открываю свои семейные секреты. Про самого-то Каганова пустячки рассказывать не следует. Тебе-то, милочка, откуда про это знать, а я в таких кругах циркулировала и такими знакомствами подкрепилась – не везде сказать про это рискнешь. Некоторые завистники считают, что все это по милости брата, и злословят: у счастливицы, мол, короткий век! Но как они, легковерцы, ошибаются. Жалко их! Связи – есть связи, и не всякие перемены могут их оборвать. Наоборот, иные встряски только укрепляют эти свойские отношения. Видишь, как я с тобой откровенна! И само собой, милая, надеюсь на взаимность. А взбалмошность мою прости... У меня до невозможности деятельный и острый интеллект. Это во мне открыли другие, но не наше семейное светило. Друзья раскрыли мой талант, и научили пользоваться этим надежным орудием. – Ева Казимировна, подавшись к затененному ветками маклюры окну и взглянув на часы, словно сверив их по оконному секстанту, поспешно обернулась к Нине. – В тебе, моя подружка, я тоже сделала открытие. Есть у тебя и умственная цепкость, и женская притягательная, чувственная сила. Злоупотреблять своими возможностями, пожалуй, безрассудно, а испытать в стоящем деле не только не возбраняется, но и предписывается здравым смыслом. – Каганова могла делать не только стремительные деташе, отделять речевым смычком нотку от нотки, но и говорить длинными периодами, сохраняя в монологах и академическую логичность, и кое-что другое; она умело добавляла в свою речь и житейского навара, и прямого салонного цикория, и вернодействующей цикуты. Нина хотя и обратила внимание на искусство Евы Казимировны, однако даже не догадывалась, сколь искусна была гостья в этом труднейшем амплуа. – Я не дала тебе, Нина, досказать про твоих влюбчивых дружков... Любопытного пыжика и цепкого кобчика Брагина и красиво оперенного попугайчика Игоря Марковича!.. Кто из них и на что горазд? Только не путай: разве от катастрофы нашу печь спас не Завидный? Сейчас же расскажи... Говори, пока я тебя опять не перебила и не увела в сторону. А, впрочем, рядом со столбовой дорогой, по которой мы маршируем в общем строю, неплохо иметь свою стороннюю тропочку. Ну, опять меня потянуло на обочину! Рассказывай, Нина, я слушаю и молчу!

– Если про все говорить, будет долго и в кабинете парторга не совсем удобно, – взяв себя в руки и сосредоточившись на главном, Нина решила не запускать и не затемнять разговора с Кагановой. – Не лучше ли нам поехать на озеро, к установке! Там у меня записи, дневник, акты аварий...

– Никуда, милочка, не надо отсюда перемещаться. Здесь наш приют! – точно определила свое местонахождение во вселенной решительная и в то же время осмотрительная Ева Казимировна. – В кабинете партийного руководителя никто не побеспокоит. Телефон – нас не касается. Пусть себе звонит. – Телефон, действительно, звонил почти непрестанно, но на него перестали обращать внимание. Каганова мельком по этому поводу заметила: – Все повторяющееся становится обычным. Телефон не мешает, он даже прикрывает... говори, умница!

– И про несчастный случай? – Нина решила и впрямь быть откровенной. – Вся система транспортера, подача мирабилита, сигнализация – все это вызывает опасение. Тут столько недоделок!

– Не с перепугу ли подобные аффектации, Нина Алексеевна? – Не глядя на собеседницу, спрашивая, но не настаивая на скором ответе, проговорила Каганова.

– Другие утечки тоже беспокоят, – продолжала Нина, быстро переносясь мыслями к своему дымному хуторку в степи и погружаясь в "кипящий слой". – Энергии уходит вдвое больше... И циклоны портят дело, страшные уносы, порча добра, а гранулы!..

– Не утруждай себя, Нина, плохого мне и без тебя наговорят предостаточно. – Каганова начинала нервничать, и теперь телефон стал досаждать. Она порывалась к трубке, но притрагиваться не решалась, опасаясь чего-то. – Тот, кто ищет у нашей печи неполадки, не делает открытий. Мы и сами кое-что знаем, не боимся доработок. Но полезней будет заняться этим, когда сдадим печь, получим гарантии и патент... Надо опередить всех конкурентов. Странно, что именно этого мы никак втолковать не можем. В этом, простите, Нина, главный пункт помешательства ваших тугодумов. Инкриминируемые нам грехи не так уж и существенны и страшны.

– Я веду такой учет, Ева Казимировна!

– Прилежность ваша мне тоже известна, миленькая!– эта реплика Кагановой, по всей видимости, была давно уготована тем, кто попытается потрясать рабочей документацией. – Метанов меня аккуратно и весьма пристрастно информирует. Поверьте, в подобных вещах Сёма толк знает, а заинтересован он не в "точности" твоего учета.

– Да, он может подтвердить! – тоже впадая в нервозность, воскликнула Нина, искренне желая помочь своей руководительнице. Но не подумала она про то, что может перестараться. И Каганова намекнула на это.

– Я не сомневаюсь, что Метанов все может подтвердить. Тем более, когда он помогал вам, Нина Алексеевна, строить... да, строить и подстраивать ваш учет. Как вы не можете понять, инженер Протасова! – раздраженно посетовала Каганова на слепую наивность Нины. – Мы ьам доверили судьбу своего детища, и не хотели бы в вас ошибиться, инженер Протасова!.. Мы должны говорить с вами как галурги-профессионалы, а не как приготовишки, – Каганова стала напряженно прислушиваться, как будто теперь уж сама хотела телефонного звонка, но никто больше не звонил. Было утомительно тихо, и собеседницы услышали возбужденное дыхание друг друга.

Переглянувшись, они устыдились этого неожиданного открытия. И пожалели, что разговор прекратился. Нередко свое смущение или застенчивость некоторые люди пытаются скрыть вспышкой гнева, дерзостью и даже грубостью. Как это ни было угловатым и предосудительным, Ева Казимировна поступила именно так. Она вдруг ошарашила Нину таким вопросом:

– Что вы думаете, Нина Алексеевна, о конфиденциальности нашего разговора?.. Не старайтесь искать ответа. Никакой конфиденциальности у нас нет и не было. Во-первых, мы находимся в кабинете парторга; а во-вторых, и это самое важное: обо всех неполадках, о технике и секретах вашего учета и отношениях к новой технике я буду говорить перед коммунистами комбината. С присущей мне прямотой и пролетарской страстью буду говорить!

– Можно подумать, что я против! – воскликнула Нина, и ее искренность изрядно перепугала Каганову.

– Нина Алексеевна, не к лицу вам такая непонятливость! Мне хочется одного – чтобы вы не думали... лишнего, больше того, чем было сказано между нами. Никаких подробностей испытания печи я пока не прошу, но о последней аварии и ремонте хочу знать. Не верится мне, что наш суровый оппонент Брагин снизошел до решеток с "козлом" и полез в пекло? Ради чего он это делал? Не хочет ли в долю войти?..

– Если бы не он!.. – Нина почему-то стеснялась слишком расхваливать Сергея, но сказать о его, действительно безумном, поступке ей хотелось, и она осторожно взглянула на Каганову, чтобы увидеть выражение ее лица.– Сергей Денисович из уважения к технике и чтобы до конца убедиться в возможностях установки... Печь быстро пустили... и это кое-кого заставило посмотреть на нее более снисходительно. Сергей решился...

– Брагин сам орудовал? – недоверчиво спрашивала Каганова. – Не хотите ли подкупить меня?..

– О самом и говорить нечего! Еще бы минутку, и поминай, как звали... Один он не много бы сделал. Помощников Сергей Денисович умеет находить, ребята за ним куда хочешь пойдут!.. Даже не верится – ремонт сделали без охлаждения печи.

– Непостижимо! Поразительно!.. – по лицу Евы Казимировны скользнула приятная улыбка. – Откровенно говоря, такого ремонта я и мои коллеги даже не предусматривали. Трудно поверить, и если бы в этом не усматривалось нечто побочное...

– Все так здорово получилось, Ева Казимировна! У Сергея такое бывает, чего и не ждешь! – Нина смолкла, как только почувствовала на себе быстрый и очень пытливый взгляд Кагановой.

– Разумеется, Игорь Маркович Завидный не уступал Брагину и постоял за свою печь?– как о само собой разумеющемся спросила Ева Казимировна о своем питомце.

– Да, Завидный и Метанов, не жалея сил, звонили по телефону!.. Потом приехали, когда все было сделано. Правда, к стрельбе они успели. Знаете...

– Отлично знаю, Нина Алексеевна, вся баталия под окном была разыграна в лицах. Жалко, что сам Семен Семеныч под шрапнель не попал! – По коридору кто-то быстро прошагал в сторону директорского кабинета, а через минуту в том же направлении прокатился сдержанный гул нескольких голосов. Судя по всему, бекдузцы опять встречали кого-то из приезжих. Каганова постояла на цыпочках около двери и вернулась к дивану. Обняв Нину, она подвела ее к этажерке с литой обнаженной пловчихой на верхней полочке. Заглянув Нине в лицо, Ева Казимировна вздохнула. – Брагина я сама поблагодарю. Как проворен он и удачлив, хотя я не совсем понимаю его рвения.

– Сергей не мог иначе, Ева Казимировна! – все свое волнение Нина выказала до конца, раскраснелась, смешно дунула на упавшую к губам прядку темных, тяжелых волос. – Вы его совсем не знаете, Сергея!..

Взяв за талию, Каганова поставила Нину перед собой и осмотрела ее с ног до головы, любуясь и подзадоривая.

– Порыв и страсть мне в Брагине нравятся. Он может, когда хочет... Вот если бы он захотел быть с нами!.. Скажи, Нина, поддержит он нас? – Каганова уже не рассуждала, а напрямик спрашивала.

– Брагин поддерживает то, во что верит!

– А тебе, Ниночка, он верит? – еще более категорично спросила Каганова.

– В каком смысле, Ева Казимировна? – Для Нины этот вопрос показался обидным, но она сумела скрыть свои чувства. – Наши отношения слишком откровенны...

– Я кое-что смыслю в меркантильных вещицах, Нина Алексеевна! Такого, как Сержик Брагин, когда-то я... пламенно пожалела, И поверь, милая, после не очень осуждала себя. Жалость к другим не всегда оскорбляет себя. А других? Пусть не принуждают к подачкам. При случае дай это понять! Испытай его жалостью... Уверяю, Ниночка, все, что касается порядочности, останется на своих местах.

– Что останется?.. – совсем уж простодушно спросила Нина.

– Потом узнаешь, милашка! – Каганова, избоченясь, полюбовалась на себя в оконном звене. – Посмотри на меня, как находишь? Не теряйся и ты, Нинель!.. Чтобы быть вполне современной, надобно кое-чем поступиться... В свое удовольствие, разумеется. Вижу,' ты заинтригована? Признайся, сможешь на Брагина повлиять? Попытайся. Достигнешь... А я вам потом вот с Игорем Завидным такое уготовлю в лучшем свете! Завидный про это уже знает... Поразмысли обо всем спокойненько. И по-женски... Чего не уразумела сейчас, потом поймешь. Нет-нет, сейчас ничего не говори!.. Я в тебя верю. Не могла ошибиться. Возьми на себя этого оленя, а с остальными я сама управлюсь. На моей стороне такие авторитеты!

Крутой зной волнами валил через окно, прибивал вместе с тягучей тишиной пустыни. Нина оцепенело стояла у подоконника, на котором лежала целая коллекция соляных камней, банок и пирамидок с разноцветными колбами и пробирками. В замешательстве Нина даже не заметила, когда из комнаты вышла Каганова. Она засмотрелась в густые листья маклюры и вдруг ей стало все безразличным, и то, что ее сейчас окружало, казалось, не имело к ней никакого отношения. Весь мир в эти минуты сосредоточился в ней самой, и Нина хотела разобраться в переменчивой и сложной путанице своих мыслей. Многое надо было обдумать до встречи с Сергеем...