Текст книги "Черная Пасть"

Автор книги: Павел Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

4

... Старуха верила в приметы и редко ошибалась. Если встречался Анне Петровне человек с пустыми ведрами, она знала – удачи не жди. И хотя шла по важному делу, вода в доме нужна, она покорно возвращалась с полдороги и ставила свои ведра в темном чуланчике. Примета верная: привозная вода в колонке кончилась и нечего попусту ходить. В таких случаях, не мешкая, она посылала Мурадика на пристань, чтобы узнал, когда придет танкер с водой из Баку. Жили они у самого моря. В штормовую крутоверть волны под окнами бесились, грозясь в гости нагрянуть. Рядом было море, а воды иной раз не хватало для дома, деревцам и вьюнкам. Правда, на черный день и для особых нужд у Анны Петровны содержался неприкосновенный запас. Поутру, в воскресных хлопотах с приемом друзей Нины старушка не успела сходить к колонке, а когда спохватилась, вышла на улицу, то встретила соседку с пустыми ведрами. Возвращайся – народная примета...

– Анна Петровна, твоя вода неужель совсем пропал?– заботливо спросила соседка, жена механика Мамраза Тугельбаева. – Моя вода полно. Сколько не жалко – бери!

Озадаченная Анна Петровна не сразу ответила. С шумливой соседкой Куляш они стояли поодаль друг от друга, разговаривая чуть ли не через улицу. У каждой – громадное, из жердочек коромысло. Обычное коромысло должно лежать на плечах, а эта махина, похожая на большую раму с прикрепленными ведрами, держится на бечевке, перекинутой через шею. В таком обрамлении не разбежишься шибко, но очень удобно носить воду. У Куляш рама красивая, покрашена в сине-красный цвет, с казахским орнаментом, как и расшитая плисовая кофточка на самой соседке.

– Бери вода, Петровна, если не жалко! – еще настойчивее предлагала услужливая казашка.

– Не так, Куляш! – поправляет ее Анна Петровна. – Говори так: бери, если надо...

– Ай, бара-бер... Если надо, то – не жалко!..

– Так это, Куляш, новая пословица! Спасибо за воду. Пока своим запасом обойдусь, милая Куляш. Я хотела бочонок замочить. Рассохся, косточки гремят. Жалко посудину.

Соседки не спешат расставаться. Переходят на одну сторону необыкновенной улицы: несказанно чистой, прямой и ровной. В городе химиков Бекдузе, припертом Каракумами к морю, улицы необыкновенно свежи и роскошны, пожалуй, таких и в столице не увидишь. Правда, в Бекдузе всего две улицы, но какие дивные!

– В фантастическом аэрогороде живем! – шутили бекдузцы. – На наших улицах можно не только самолет, но и ракету, космический корабль приземлить.

В этом была доля правды: улицы, покрытые мощными бетонными плитами, напоминали и посадочную площадку, и взлетную дорожку для современных воздушных лайнеров. А заслуга и вина в этом принадлежала двум грозным побратимам: песку и ветру. Они диктовали людям свои условия. Ни гравий, ни щебенка, ни асфальт не держались на улицах и дорогах пустынного поселения, и, доведенные до крайности, градостроители заковали их в вековечный бетон. По сторонам улиц дыбились сугробы колючего песка с иголками дробленых ракушек, а между домами ровная и незыблемая бетонированная твердь. Всегда чистенькие, подметенные ветром, улицы были местом встреч, сборов и гулянок. Но особенно оживленно и людно бывало около моря, где скрещивались дороги – в порт, на соляные озера, к аэродрому, заводской новостройке и опытным химическим установкам. Отсюда же шел порожистый, опасный путь по берегу моря к заливу Кара-Богаз-Гол, в тайники Черной пасти. Там клокотал загадочный залив, в который через узкую горловину с водопадом бесследно уходил мелеющий Каспий.

Старожилы Бекдуза сразу же опознавали заезжих, особенно тех, кто намеревался попасть к водопаду Бар у жерла залива. Прежде чем отправиться на Бар, они подолгу расспрашивали про все, что связано с Черной пастью. Одного из таких залетных странников и встретила утром Куляш. Стараясь поближе подойти к Анне Петровне, она опустила на землю ведра вместе с деревянной оградкой, вышла из расписной рамы и зашептала на ушко старушке:

– Твой Ковус-ага не имел ни с кем безобразность? Может, твой Ковус-ага браконьер развратный... косулю или осетра на базар повел?.. А, может, как мой Мамраз, узду потерял?..

– Скажи на милость, откуда ты, Куляш, взяла? – ужаснулась Анна Петровна. – Не хочешь, а помянешь свою администрацию или царицу небесную!

– Не царица, а один человек ищет Ковуса-ага. Черную пасть хотел сунуться... и остров Кара-Ада имел с биноклем интерес. Смотри, говорю, на маяк, если не жалко!.. Своя башка не жалка...

– Где приезжего видела?

– У колодца я с брюхом была... Мне домой надо, живот погреть надо и молоко шибко кипит... а ему Кара-Ада со змеями и твой Ковус-ага надо...

– Чего он ищет? – не могла толком добиться Анна Петровна. – Иди-ка лучше, Куляш, и посмотри свое молоко.

– Бай-бо!..– спохватилась Куляш, загремела пустыми ведрами, но тут же опять опустила раму. – Ай, пускай молоко... мой жеребец... Мамраз смотрит. Ему рчень горячий молоко и девушка надо... Кипяток любит Мамраз!

– Милая Куляш, да разве можно так! – покачала головой Анна Петровна. – Зря ты все, Куляш, на своего наговариваешь!

– Полный ералаш, Петровна! Я одна на две подушки рвусь, ноги бросаю, а он на печи с твоей Ниной горячо ночует... наверно, браконьерство делает! – Куляш сердито пнула бадейку и сбросила с плеч веревочную лямку. – Мой красивый Мамраз самый удалой браконьер! Буду в ЗАГС жаловаться. Зачем он такой брак давал? А если не будет в семье полный порядок, возьму домбру, брови мал-мал брею и на пляж пойду. Туда-сюда крути, найду носатый матрос, а потом с домброй загораем... А, может, домброй Мамразу дам по башке! Ты скажи, Петровна, мой Мамраз удалой браконьер?..

– Перестань, не мели зря, Куляш!

– Зачем молоть мне мука? Не шути, Петровна! Я утром кружка бросаю, а Мамраз тарелка бросал. Я два тарелка бросал, он миска и графин бросал... Браконьер!

– Смех и грех! – Анна Петровна старалась говорить негромко и шутливо, чтобы как-то утихомирить Куляш. Лучше бы, конечно, прекратить этот разговор, но старушка знала, что Куляш не впервой ей про это рассказывает, и надо было выслушать до конца и чем-то помочь расстроенной соседке. Зря Куляш вмешивала Нину в какие-то пустые выдумки. И Анне Петровне наплевать бы на эти наговоры, если бы не печь... Опять эта злополучная сушильня. Из-за нее и Сергей с гостем повздорили. Видно, неспроста столько от нее беспокойства людям.

– Ай, что получилось... – Куляш вдруг сменилась в лице, будто сломалась в пояснице и присела посредине деревянных реек коромысла. – У меня форменно яман!..

Мамраз надел мне ведро, и я спокойно на ковер села. Потом хорошо поговорили. Не знаю, может, я про Нину зря? – она умолкла и стиснула зубы. Крупные пятна у ней на лице стали багровыми.-Ай, опять живот... Стучит.

– Зря ты... Идем, Куляш! Все это ты зря делаешь. Мамраз тебя любит... Сына ждет.

– Не дам вот сына!.. Хочешь – дочь бери! Сильным, замедленным движением молодая женщина выпрямилась и хотела улыбнуться, словно извиняясь за все свои наговоры, но бледному, страдальческому лицу не шла улыбка, и Куляш это поняла.

– Скажи ей, Анна Петровна... – Куляш прижала к груди свои черные, жидковатые косички, и опять силилась улыбнуться. -Скажи Нине... пусть она не балует на печи Мамраза... Зачем надо браконьер?.. Кому нужен мой домбра на пляж?..

На рейде, в лучах солнца медленно разворачивался и недовольно гудел белый, огромный пароход, на поводу у закопченного, упористого буксира. Из порта ему откликалась сирена, кланялся подъемный кран с флажком на стреле. Женщины засмотрелись на море и не заметили, как вместе с облачком пыли рядом появился парнишка.

– Мамка, за водокачкой тюленя волной на песок выбросило! – доложил Мурад, курчавый, большеглазый сорванец в полосатой рубашке, похожей на тельняшку, полинялых трусиках и с компасом на руке. – Смотреть пойдешь? Белый тюлень. Не простой. И как будто спит. Нос у него разбитый. Наверно, с винтом пароходным дрался или на маяк хотел забраться и сорвался на скалу. Они, тюлени, ловкие. На водопаде мы с папой видели, как один лысак попал в кипящий котел, но не разбился. Вылез на берег и пополз от Черной пасти к морю по песку. А рыба – глупая, прямо в соленое озеро прет и плавает там вверх брюхом. Эх, жалко белого тюленя. Видать, вожак!..

– Какой еще дохляк тюлень? – спросила Анна Петровна. – В порт лучше сбегай, Мурадик.

– Не видела, мамка, не говори! Огромный беляк!.. обтекаемый, как ракета! Хотя и сильный тюлень, а с острова до берега не доплыл. Весь кончился... Страшный пролив, а я все равно доберусь до острова! – хорохорился Мурад. – Не веришь?.. Один доплыву. Про книжку помнишь, в которой наш Кара-Ада описан?.. Беляки красных бросили на острове. Помнишь? Тифозные студенты тогда не доплыли до берега, а я здоровый, доплыву!..

Ласково и с опаской смотрит Анна Петровна на своего баловня, то послушного и тихого, а то вот такого, бесенка. Не усмотришь. Шустрый, и выдумщик, на маяк рвется, в море, к острову...

– Узнай, Мурад, на причале, когда танкер с водой приплывет? Может быть, он и на Бар пойдет? Тебя бы взял. Поедешь к отцу? Опять зовет тебя...

– Насовсем?

Было бы здорово! Мурадик давно просился на Бар, к водопаду, где, поговаривают, Каспий проваливается и уходит через огромную дыру в землю. Поэтому море мелеет. Правда, говорят в школе, что Каспий испаряется, но Мурадик больше верит в подземную пропасть... Так интереснее. Отец, который и сам любит легенды, не мешает ему так думать. Пусть. Подрастет – разберется во всем. Отца, бородатого Ковус-ага, называют "пальваном Кара-Богаза", богатырем Черной пасти... Наверно, не зря говорят. Не раз Мурад был с отцом на водопаде, и в самом заливе Кара-Богазе плавал, у бережка, а бездонной пропасти, подземелья, которое пожирает море, так и не видел. Но все равно верит, что увидит чудовищную дыру. Вот поедет к отцу, спустится за водопад, а там и покажется пропасть!.. Должна же где-то быть дырища, если море у всех на глазах пропадает, а люди не могут спасти огромный и могучий Каспий?.. Мураду говорил учитель, что ученые хотят в Каспий пустить северные реки... Когда еще это будет! Пожалуй, легче эту самую пасть закупорить. Найти бы только ее! Одному трудно искать, но есть друг, Васька Шабан...

Пока мать и тетя Куляш о чем-то переговариваются, Мурад смотрит по сторонам: не покажется ли Васька. Надо обязательно сказать ему о поездке. С ним и в порт сбегать можно. Вдвоем быстрей, наперегонки.

– И Васька со мной на Бар поедет? Пусть едет.. Не жалко. Ладно, мама? – Мурад поднимается на цыпочки и поправляет ей на голове седую прядку. – У меня компас, а у него бинокль и охотничий нож. Стальная с вырезом финка, знаешь, мама, третий номер. Чик – и ваших нет!

– Не выдумывай! Беги в порт. Да смотри, опять не сорвись... Смотри там, сынок!

Бежать без Васьки не хочется. Да, и уговор дороже денег – сегодня надо до острова добраться. Он докажет, что без лодки может доплыть до Кара-Ада. Сегодня туда, в другой раз саженками и по-матросски, не выбрасывая рук из воды, он проплывет и обратно от острова до Бекдуза. Не надо никаких лодок. И спасательных кругов, поясов.. Мурад поклялся и – доплывет.

Мурад раза три перечитал удивительно простенькую и необыкновенно живую книгу К. Паустовского "Кара-Бугаз". Из нее он узнал о гибели революционеров на островке Кара-Ада: их привезли на змеиный остров белогвардейцы. Умерли они почти все от голода и тифа. Бакинские студенты, желая спасти своих товарищей от смерти, поплыли зимой, в снегопад через пролив к тому берегу, где сейчас стоял городок Бекдуз. Но Каспий погубил двух смельчаков... Они утонули в проливе, не добравшись до земли... Так было написано в книжке. Больные парни утонули. А Мурад должен доплыть... Он решил так. Он здоров, ловкий и смелый, лучше всех в школе плавает, дольше других может под водой сидеть. Даже Васька Шабан не устоит против него. И он умеет стоять на своем, решил – сделает.

Но море не любит шутить. Мурад недавно опять пытался добраться до Кара-Ада, но не доплыл и до бакена, нахлебался и стал пузыри пускать... Подобрали дозорные с маяка. После этого упрямец недели две не подходил к морю, по крайней мере никто из друзей не видел его днем на берегу. Думали, что Мурада стало тошнить от одного вида морской воды, но, оказывается, плохо знали друзья упрямого сына Ковус-ага. Не подозревала о его секретах даже мать, Анна Петровна. Оказывается, длиннорукий и медлительный с виду кудряш бегал к морю ночью, плавал даже в ненастье, когда горящее сердце маяка на Кара-Ада посылало в морскую бучу тревожные сигналы: оно вспыхивало и билось без устали, и Мураду казалось, что это светит большое сердце героев, которые навечно остались на острове, чтобы светить и в туман, и в бурю, и когда кругом спокойно, чтобы со звездами и с космонавтами переговариваться... Вместе с ребятами Мурад не раз бродил по каменистым трущобам острова, был и на маяке, на волшебной, зеркальной башне, но все равно всегда смотрел на остров украдкой, с опаской, затаив дыхание. Кара-Ада казался ему загадочным, хотя и был небольшим островком, без единого деревца, открытым со всех сторон ветрам и волнам. В шторм, когда буря приходила с севера, волны перемахивали через остров, казавшийся издалека огромным валуном, обкатанным морем.

Каменный, овеянный легендами остров манил властно, звал к себе Мурада. Многое слышал он про него, но ему казалось, что пока сам не доплывает до Кара-Ада, так и не узнает самой важной тайны. Надо обязательно проплыть тем путем, по которому революционеры плыли... И пока не испытаешь себя – главного не узнаешь, никакие книжки тут не помогут. Надо одолеть пролив любой ценой... Так решил про себя Мурад. Он поклялся это сделать. И понять его в этом мог только тот, кто сам в жизни не боялся трудных и сложных задач. О таких людях Мурад читал, слышал. Таким он считал своего отца, воевавшего когда-то с басмачами, таймунщика Ковус-ага. Своими рассказами бывший партизан еще больше разжигал пылкое воображение мальчика, единственного в семье ребенка, попавшего к ним с Анной Петровной при необычных обстоятельствах пять лет назад.

5

...Ковус-ага плавал тогда на баркасе «Баклан», который ходил от Бекдуза до Красноводска, перевозя разные грузы для комбината «Карабогазсульфат». Осенью старенький баркас попал в холодную штормовую купель, напоролся на каменистый меляк, повредил винт и едва дотянул до порта. Стоянка затянулась на неделю, хотя ремонтники и старались побыстрее подлечить работягу «Баклана». Во время вынужденного простоя Ковус-ага с мотористом и матросами подолгу бывал на берегу. Возвращаясь как-то из города к причалу, он заметил возле пожарной каланчи с красной покатой крышей спрятавшуюся от косого дождя фигурку. Когда Ковус-ага хотел рассмотреть ее поближе, фигурка шмыгнула за огнетушитель и присела у ящика с песком и баграми. Щупальцы карманного фонарика отыскали парнишку с горящими, как у волчонка, глазами. Он был в синем костюмчике, берете и новеньких ботинках. Встреча была как бы случайной, но капитана баркаса малец сразу же узнал. И как старого знакомого спросил:

– Отчаливаете, дяденька шкипер?

– Да, скоро снимаемся... А ты откуда будешь? – поинтересовался Ковус-ага.

– Дежурный по столовой. Я... за пищеблок отвечаю.

– Что такое? Повтори, салажонок?

– Интернатский я...– парнишка доверчиво и с надеждой положил обе руки старику на грудь, потрогал легонько медные пуговицы. – Возьмите, дяденька, в Кара-Богаз. Я буду слушаться. Палубу драить, картошку чистить, за румбами смотреть!

– И долго ты думал? – засмеялся подошедший моторист Мамраз. – Мать, наверно, тебя выпорола, вот и решил броситься в море. Корсаром хочешь стать?

– Нет... Не хочу!..

– И не жалко мать оставлять?

– Нет матери, – без жалобы, но дрогнувшим голоском сказал малец, просяще глядя в строгие и внимательные глаза Ковус-ага... – Отца у меня вовсе не было. Никакого.

Косматый ветер бросал вокруг брызги и дождевую пыль, стегая по лицам, будто мокрым растрепанным веником. Вспышки фонаря в плотной, подвижной мути казались клочьями желтоватой пены, которую ветер сбрасывал с дощатого причала в море. Грузный "Баклан" со скрипом качался на волне и был готов к отплытию. Утром его загрузят тюками новеньких, спресованных мешков для сульфата, соляркой, лавровым листом, брынзой, шелковыми абажурами с кистями в подарок новоселам, кадушками под цветы и резиновыми сапогами для старателей соляных озер Бекдуза. Капитан "Баклана", трепанный каспийскими штормами, осторожный Ковус-ага подсчитывал в уме весомость всех этих грузов, уже перевешанных и в точности подсчитанных, словно и впрямь собирался взять на борт непредвиденного пассажира. Во всяком случае, такое мог предположить знавший слабости своего капитана Мамраз, песенник и силач, с красивым лицом и усами, чем-то похожий на запорожца, только на карабогазский манер; в рукавицах и резиновых сапожищах, просоленный ядовитым тузлуком и химикатами,

– Значит, берем с собой качкалдака, Ковус-ага? – подзадоривал парнишку Мамраз. Он приподнял его на уровень своего лица и посмотрел: кто таков. – Вижу, настоящий джигит, туркмен.

– Мурад – я!.. В классе старше всех – санитаром назначен, И на дутаре играю...– отозвался малец в берете, из-под которого постреливали во все стороны черные кудерьки.

– К кому же в Кара-Богаз собрался? – сам не зная к чему, разговорился и стал допытываться Ковус-ага.

Мурад с трудом высвободился из цепких и осторожных рук Мамраза. Осмелевший, хитроватый парнишка посмотрел на холодную лужицу у ног, вздохнул, поднял воротничок куртки и приклонил голову к притихшему Ковус-ага.

– А кого мне еще надо? – запросто и убежденно сказал Мурад. – Вы там есть... хватит.

– Вах, наконец-то нашлась родня! – Мамраз неловко потянул Мурада к себе, но тот, уронив берет, вырвался и снова прилип к старику.

Из мокрой, клубящейся темноты ударили склянки. Глуховатые металлические шлепки не улетали далеко в осеннюю мокрядь, а отлипались от колокола и словно тут же оседали в сырость.

– Вижу, Мурадик, ты, как буек на воде, стойкий. Понимаешь, дружок, ты мне чем-то нравишься. Оно и можно бы прокатить по волнам...– Ковус-ага провел по мокрым усам всей ладонью, недосказал, чего хотел, а когда уложил усы на место, то уже не вернулся к прерванному разговору. – Не все, видно, получается в жизни по пословице... Видишь, Мурад, вот старому верблюду как раз и не надо тянуться за верблюжонком!..– Ковус-ага прикрыл собой парнишку от ветра, погрел у себя на груди и натянул ему беретку до ушей. – Не фасонь, дружок, простудишься. Беги к своим ребятам. Не торчи тут один. Плохо одному-то... Сходим в Бекдуз и через неделю опять здесь пришвартуемся. Приходи тогда в гости. Потолкуем. Привезу тебе ракушек с острова Кара-Ада. Слышал про такой остров на Каспии?

– Читал... И ребятам про него говорил, – ответил неожиданно Мурадик. – Знаю про Кара-Ада. Ну, берете меня в море? Я так и знал. Вы... добрый капитан! Когда ребята встречали вас в интернате...

– Помню. Вай-вай, как ты поймал меня, старого моржа! – Ковус-ага рассмеялся, но тут же снова посуровел. – Я тебе ничего не обещал!

– А я вам поверил, тогда еще поверил, когда вы в интернате про революционеров с Кара-Ада рассказывали. Значит, зря я вам поверил? Ну, и пусть. Все равно – верю.

– Может и не зря, но только... Прощай, Мурадик. Пора нам на корабль. На вот, возьми на память!.. – старик что-то сунул ему в руку. – Получше ракушки эта штуковина.

Мурад тут же решил оценить подарок. Быстренько рванулся под светлый душ у фонарного столба, и, присев под лампочкой, принялся разглядывать плоскую баночку с дрожащей стрелкой.

– Компас! – обрадованно засуетился он вокруг столба, стараясь определить стороны света. – Вы, капитан, находитесь сейчас на... севере! – ткнул он пальцем в пуговицу с якорем на бушлате старика. – О, теперь я не собьюсь, обязательно найду вас...

Притихший Ковус-ага поднял лицо и взглянул на темное, наволочное небо; и то ли дождинка ему в глаз попала, или от другого чего, но только старик вдруг часто заморгал и отвернулся от фонаря к наклонной стенке дождя.

– Эх, шайтан! – он протер глаза костяшкой кулака И прикрикнул. – Ну, Мурад, всем по местам! Тебе – в интернат, книжки читать, а нам – в море, с волнами драться. Пошли, Мамраз! – Старик поднялся по сходням на борт баркаса, и вдруг остановился, словно спохватился.– Эй, джигит, а где ты живешь?.. Красноводск большой. Ведь за мной ракушки с Кара-Ада!

Сначала никто не отозвался. А чуть погодя, откуда-то донесся неунывающий голосок Мурада:

– Не бойтесь, дядя Ковус-ага, я сам вас найду-у!.. По компасу.

Команда "Баклана" торопилась с отплытием и потому никто не придал особого значения словам парнишки.

Только Ковус-ага почему-то встревожился, сошел с баркаса и забегал по мокрым тесинам причала. Он позвал Мурада с уступчивой мягкостью, но не получил ответа. Рассердившись, прикрикнул на него, потребовал сейчас же выйти на свет и дать обещание немедленно вернуться в интернат. Напрасно стоял старик под дождем: беглец к нему не подошел, никакого обещания не дал. "Ну и хлюст, бежать куда-то рвется, – подумал Ковус-ага. – Буду в интернате, отчитаю по всем морским правилам". "Баклан" снялся с якоря, взял курс на Кизыл-Су. В кубрике Мамраз стал было подтрунивать над стариком, но примолк, заметив, что капитан не на шутку закручинился: привязался к сироте или просто беспокоился – один тот бродит в такую муторную непогоду.

– Ай, яшули, не пропадет с твоим компасом!

– Другое тут... Поверил ведь мне этот верблюжонок! Ты, Мамраз, вдумайся: поверил! С этим не шутят.

– Понять можно, но ты, Ковус-ага, не обещал.

– В том-то и дело – без слов он понял, по-своему, верблюжонок, поверил в таймунщика Ковуса, – усатый капитан стоял перед веселым здоровяком Мамразом до крайности возбужденный.

Моторист понимал, что старик говорит про очень важное, может, главное в своей жизни: об ответственности перед человеком, который в тебя верит.

– Нет, ты лучше пойми, Мамраз! – старик силился убедить, яснее высказать свою заботу. – Мне когда-то такие слова говорил и Степан... тот, что на Кара-Ада в тряпье, полуголый среди змей лежал. И остался лежать. А теперь вот этот верблюжонок то же самое сказал. И откуда он взялся! Уколол прямо в сердце. Одно теперь остается: доказать дружку, что он не ошибся. Нельзя веру губить. Вера – она в жизни как солнце!

– Стареешь, капитан. Ничего и не надо доказывать. Верит, и пусть! От этого ему на свете будет уютнее.

Тяжелые, разъяренные волны налетали на баркас с разбегу, били увесисто и хлестко, рассыпаясь при ударе на миллионы зеленых водяных комьев. "Баклан" грудью бросался им навстречу и рассекал литые глыбы. Повернись он бортом или покажи корму – в щепки разобьет. Ковус-ага сам стал за штурвал. Мамраз был рядом, ему хотелось дослушать старика до конца, хотя он и торопился к машине, возле которой оставил помощника.

– Если человек тебе верит, это радостно и дорого, но и нагрузно! А не оправдать этой веры – боязно, – Ковус-ага напряженно следил за высоким, загнутым, вихрастым гребнем надвигавшейся волны и вел судно прямо на нее. – Верой надо дорожить; опасно и страшно подрывать веру как многих, так и одного человека. У меня, Мамраз, жизнь долгая и крученая, как якорный канат. Я испытал, как обманутая вера в человека больно и надолго потрошит душу... И это никогда не забывается.

Огромный, подвижный клюв волны навис над баркасом, грозясь растерзать с налету, но "Баклан" рванулся навстречу, поднялся, словно на дыбы встал, и, выдержав удар, вырвался на простор. А за девятым, высоченным валом стало вдруг видно, как на краю моря уже поднялось багровое, без лучей и короны, холодноватое осеннее солнце. Ветер слабел. И та гребнистая волна, с которой сразился "Баклан", была минучей опасностью. Не попадалось больше таких гривастых в летучем стаде волн. Штормовая полоса осталась позади.

– Сбавить обороты! – приказал Ковус-ага, передавая штурвал помощнику. – Следи за одиноким дымком. Встречный.

После ночных штормовых мытарств надо было осмотреть баркас, снасти, груз, и старик вместе с Мамразом спустился с мостика на палубу. Было свежо и сыро, ветер путался и брюзжал в снастях, жалуясь на вечные скитания и бесприютное одиночество. Капитан и моторист прежде всего осмотрели ящики с приборами для лаборатории, которые крепили особенно бережно. "Принимать эти приборы будет, наверно, Анна Петровна с девчатами", – подумал Ковус-ага. Поправили брезент на кислородных баллонах и подошли к сложенным у кормы тюкам мешковины. На верхней кипе Мамраз вдруг увидел темно-серую птицу, чуть побольше голубя. Бусинками желтоватых, немигающих глаз она смотрела на людей, пыталась взлететь, но не могла. Кособочась, птичка поволокла за собой перебитое крылышко, ткнулась в узел каната, жалобно пискнула и притихла.

– Качкалдак! – удивился Мамраз. – Сам на завтрак прилетел.

Было удивительно, что осторожный морской дичок пристал к людям, но до крайности поразило капитана и другое: в открытом море у подранка-качкалдака вдруг нашелся ярый защитник. И это было так неожиданно и непостижимо, что старик кинулся было за дробовиком, а Мамраз от изумления тоненько присвистнул и присел на канатную бухту. Только моторист сказал про качкалдака и повара, как из норки между кипами мешков послышался угрожающий голос:

– Птичку не трогай, а то получишь!..

Старику было стыдно за свою минутную растерянность и он решил тут же оправдаться перед всей командой, напустив на себя капитанской строгости.

– Эй, кто это вздумал контрабандой плыть на моем судне? А ну-ка, прочистить шваброй и взять в мокрый брезент! – прикрикнул Ковус-ага. – Чужак, выброси на палубу, что есть из оружия, и – вылезай с вытянутыми руками!..

Мешковина зашевелилась, но никто не показался из пыльного схорона. Ни бесшумного пистолета, ни ампулы с ядом, ни зашифрованной карты не было выложено на узкие половицы палубы.

– Считаю до трех! – Ковус-ага становился свирепым. Ему принесли ружье и он, выставив ствол, начал пошевеливать мешкотару. – Р-раз!..

Между тюками было много ходов и лазутчик юркнул под другую кипу.

– Два-а-а!.. – на всякий случай растягивая свою команду, отсчитывал старик. В его голосе звучала не угроза, а уговор. – Два-а, говорю-ю!..

Скорей всего старик не испугал, а разжалобил таинственного лазутчика.

Из-под мокрого рядна показалась посиневная от холода рука. Помедлив, чужак бережно положил на прошпаклеванный пол что-то завернутое в платочек.

– Шутиха!.. Смотри, батя, на фронте от такой штуки наш писарь-каптенармус грыжу словил! – припугнул капитана пожилой матрос с чечевичными веснушками по всему лицу, Фалалей Кийко. – Неводом надо брать карасика!..

Никого не слушая, Ковус-ага поднял малюсенький сверточек, растянул уголки платка. И то, что увидел старик, действительно могло принадлежать к набору шпионского снаряжения и инструментария... На его заскорузлой ладони поблескивал новенький и очень нервозный компас. Стрелка с темным носиком мелко поклевала точечки делений и, подрыгав, ткнулась в ту сторону, где стоял Ковус-ага. Капитан сразу же узнал свой компас с царапиной на стенке.

– Тр-ри1 – выкрикнул он роковую цифру. – Вылезай, а не то, хар-рам зада!.. акулам за борт выброшу.

За крайней кипой поднялся уголок брезента и на свет показалась чумазая, припухшая рожица с большими вопрошающими глазами. В черных кудряшках торчала конопляная кострика от мешковины, помятый берет за торчащими крупными ушами держался с помощью какого-то мутузка, завязанного узелком на подбородке, словно сомбреро у испанского тореадора.

– А домой не вернете? А если того, то я... – выставлял свои условия нежданно объявившийся Мурад.

– Ах ты, килька глазастая! – совсем не сердито заругался старик.

Слева по борту послышался утробный, похожий на бычий рев, гудок встречного танкера. Неказистый, потрепанный штормами "Баклан" ответил дорожному морскому богатырю крикливым, бравым баском. Подгоняемый невысокой, но торопкой волной опрятный и блестящий танкер с питьевой водой в трюмах шел ходко и несказанно красиво. С железным узким мостиком во всю длину корпуса, с насосными, выгнутыми трубами и широкой броневой площадкой танкер "Ашхабад" был больше похож на заводскую установку, чем на морское судно. Трудолюбивый, мирный фрегат плыл спокойно и величаво. К нему с почтением относились и элегантные теплоходы, проплывающие мимо, и реактивные лайнеры, полосующие небо.

– С танкера спрашивают, не надо ли чего? – доложил радист.

– Скажу. Подожди пока выстукивать, – ответил капитан. Он решительно шагнул к корме и хотел было снять с крючьев абордажный багор, но Мурад опередил и сам выбрался на палубу. В помятой, испачканной одежонке, в пуху и пыли, он как будто выскочил из куриного гнезда, и был не смешон, а жалок, но не хотел вымаливать пощады. С опущенной головой, придерживая рукой штанишки и шмыгая носом, Мурадик подошел к старику и сказал тихонько ему одному:

– Возьмите. Никогда в жизни не обману. Честно, никому так не обещал... Поверьте, дяденька Ковус-ага... Как я вам верю... Возьмите меня. Хочу с вами в Кара-Богаз.

Что творилось в душе старика, никто не знал, и вся команда думала, что Ковус-ага отправит мальчишку с встречным танкером в Красноводск. Радист нетерпеливо выстукивал пальцем у себя на лбу заученные знаки морзянки, выжидательно посматривая на молчаливого и как бы растерянного капитана. Танкер подходил все ближе, сего борта приветственно махали руками и фуражками, что-то кричали, видимо, ожидая ответа на свои позывные. Вот встречные корабли поравнялись, с минуту словно постояли на одном месте и начали медленно расходиться.

– Передай, – крикнул Ковус-ага радисту, – спасибо скажи, попутного ветра! – Ковус-ага застегнул парнишке пуговицу на курточке и вернул компас. – Просигналь, радист, что у нас все в порядке. Полный вперед!..

Мамраз с пониманием подмигнул радисту и направился к своей машине, а старый веснушчатый и плешивый матрос, заигрывая с Мурадом, изловчился и дал ему отрывистый и резкий подзатыльник, чтобы брезент не трогал над тюками. Потом костистый Фалалей Кийко поделился фронтовыми воспоминаниями.

– У нас на Первом Украинском был тоже сын полка. Ну и бестия, однажды у повара генеральский паштет слопал!.. С автоматом любил забавляться. Баловал его командир, а однажды снаряд в полевую кухню плюхнулся.. На этот раз ничего... Спасли парнишку. С пасынками одна возня. Неслухи.

Мурад стрельнул черными глазищами в конопатого наговорщика и сжал кулаки.

– Не хнычь, Кийко, где ты воевал? – не утерпел и не очень ласково спросил Мамраз. – Все ты скулишь, как будто заноза у тебя в пятке! Заведешь и – пошла в грязной мотне ковыряться. Светлого ничего не видишь, с заднего хода ко всему подползаешь.