Текст книги "Черная Пасть"

Автор книги: Павел Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

– Верю.

– Надежда – бог грядущих дней. – Метанов надел очки, приготовившись читать мало утешительную телеграмму.

Небрежно взяв ее у директора, Семен Семенович откашлялся и сел с раскрытым ртом и отведенной в сторону левой рукой в ораторской позе. Сергей, приготовившийся слушать, прикрыл окно, насторожился, но так ничего и не услышал. В недоумении повернувшись к Метанову, он увидел его набирающим какой-то номер телефона, а телеграмма, топорщась от клейстера, встала дыбом на краю стола и стойко сопротивлялась ветру, старавшемуся сдуть ее на пол. Не обращая ни на кого внимания, Сергей бережно взял жесткую бумагу обеими руками и снова отошел к задернутому снизу окну. Прочел. Положил телеграмму на стекло метановского стола, разгладил ее и прижал с уголка стаканчиком с резьбой, чтобы ветер не унес.

– Наш бишофит и должен быть лучше немецкого, – сдержанно и удовлетворенно проговорил Сергей Брагин. – Ведь наш-то... уроженец Кара-Богаза, который один на земном шаре!

– Не надо утрировать и принимать всерьез! – шумел у телефона Метанов, зажав рукой трубку. – Все это скидки на молодость туркменской химии. Поблажки!..

Обиженный этой словесной кислятиной, Сергей выхватил телеграмму из-под стаканчика и вслух прочел добрую весточку с Ферганского химического комбината, куда они послали первую партию своего бишофита. Узбекские химики тоже радовались, что в сравнении с заграничным, немецким, бекдузский бишофит оказался лучшим. Ферганцы просили срочно сообщить, какой заказ могли бы принять добытчики Кара-Богаза?..

– Ну, и сколько же, Сергей Денисович, мы сможем поднять? – спросил Чары Акмурадов.

– Сейчас приток небольшой, – откровенно признался Сергей Брагин. – Но заявку можем дать очень серьезную, будем поставлять бишофит. У нас уже есть вполне современная установка. Главное сделано – получаем бишофит из рассолов.

– Собираемся получать, – Метанов продолжал куда-то безуспешно названивать, и делая это усердно, он в то же время горячо поддерживал разговор. – Вы, Сергей Денисович, сами же говорите, что девиз у нас пионерский: твори, выдумывай, пробуй!.. Так? И установка ваша больше похожа на духовой пистолетик из камышины, в которую ребятишки заряжают арбузную кожуру. Где же ваши звонкие шпоры времени?..

– Проба пробе рознь, Семен Семенович! – ответил Брагин. – Бишофитная установка, сделанная без широковещательных реклам, без всяких, как говорят музыканты, форшлагов, сразу же помогла нам открыть животворный родник. А вот другие пробы... трубопровода, "горного цеха", сифонных установок для садки мирабилита и еще кое-что – для нас как бы вместо водолазной обувки со свинцовыми подошвами. Дает нам устойчивость, чтобы держаться в погруженном состоянии!..

– Старая притча и как она не надоест! – у Метанова на высоком, выразительном лбу морщинки до того плотно сжались, что слились в синеватую опухоль. Он бросил звонить, переключился на зажигалку, которая тоже перестала высекать искру. – И так вы, Брагин, всякий раз переходите на личные выпады! Бишофит нужен, но не ложкой снятая пеночка; деловой, устойчивый бишофит для крупнейшего в стране Ферганского комбината. На телеграмму отвечать надо трезво, без ложных заверений. Так, Чары Акмурадович?

– Ответ я уже приготовил.

– И какой же, любопытно? – Семен Семенович, наконец-то, засветил зажигалку. Задул ее и снова зажег. – Соблазн велик, но по одёжке и протягивай ножки!..

Сергей Брагин молчал, но именно к нему обратился Акмурадов:

– Как бы ты, Сергей, ответил ферганцам?

– Дадим бишофит. Не отступим. У нас его будет много. Пусть ферганцы рассчитывают на наше рабочее слово.

– О, великий романтизм! – сожалеючи проговорил Семен Семенович. – Буря и натиск! То воитель вы, а то рыцарь на час. Восторженное настроение посещает вас, Сергей Денисович, не надолго. Сейчас обещаете, а потом сомнения. Самовар-то ваш пеной давится! С новой установкой тоже возня.

– Но зато дело с бишофитом твердое, жизненное, оправданное. И мы уже пополняем народную копилку. Да и за свой небывалый самовар мы не боимся! – от сказанного Брагин не желал отступать, и своей иронией Метанову не удалось его сбить. Но Сергея беспокоило не это словопрение, а молчание Чары Акмурадова, до сих пор ничего не сказавшего о своем решении.

– На дохлых тюленей опять надеетесь, Сергей Денисович? – вспомнил старую историю Метанов. Ничем он не гнушался и не брезговал, когда хотел обезоружить противника в споре. – Галургия наша вряд ли раздобреет от тюленьего жира! На падаль не надо полагаться, лучше уж браконьерство. Не так ли? А впрочем, это оригинально, бесподобно! Какая изысканная рецептура!.. Вы, Брагин, тоже пытаетесь сделать открытие и получить право на патент. Дерзайте, ныне ободренны!..

Сергей Брагин был удивительно сдержан и тактичен, почувствовав, что противник пускает в ход издевки и подталкивает на открытый скандал. Он понимал, что Чары Ак-мурадов надеялся на него. Приневолив себя к вежливому ответу, Сергей сказал:

– Вы находите, Семен Семенович, что это действительно открытие? Тогда не поможете ли с Игорем Завидным оформить мне свое авторство?

Наступившая пауза напоминала предгрозовое затишье. Чары Акмурадов дал Метанову возможность закурить, собраться с мыслями, но опередил его в разговоре, положив на стол телеграмму.

– Пишите, Семен Семенович, наш ответ ферганцам, – попросил он главного инженера. – Будем поставлять бишофит. Да не смотрите так трагично... Пишите, что мы ждем солидный заказ!..

В кабинет вошел Байрам Сахатов, парторг комбината, и за разговором сначала никто не обратил внимания на то, что же он держал под мышкой и в руке, А когда увидели, то все трое в недоумении переглянулись. Сахатов принес картонный блин с магнитофонной лентой, деревянный кубок и мешочек с землей. Ничего не говоря, он остановился около порога, и худощавое лицо у него было торжественным и печальным. Метанов оторвался от телеграммы, но только для того, чтобы встряхнуть под столом авторучку. Попробовав перо на ногте большого пальца, Семен Семенович взглянул на директора и мучительно стал дописывать обязательство на поставку бишофита. Появление парторга Сахатова он хотел было использовать для продолжения дискуссии на больную тему, но по взгляду Чары Ак-мурадова понял, что надо сначала дописать телеграмму, а потом уже затевать разговор. Сергей Брагин решил, что Байраму Сахатову требуется помощь, и подойдя к нему, хотел взять целлофановый мешочек.

– Не трогай! – внушительно предупредил его Байрам, вытянув свою длинную руку так, что Сергей при всем желании не смог бы завладеть таинственным мешочком. – Возьми сначала голоса... Не запутай. Не клади. Держи осторожно!..

Все знали, что парторг только что прилетел из Красноводска, куда его вызывали в горком партии по тем же вопросам опытной установки и машинного сбора сульфата. Но вместо того, чтобы до заседания партбюро рассказывать о своей поездке, Байрам Сахатов, явно чем-то озадаченный и как всегда сдержанный, обдумывающий что-то и готовый сообщить какую-то новость, возился со странным набором разнородных предметов. Вид у него был важный, взволнованный. Парторг бывал иногда очень неугомонным и часто проявлял себя с какой-то неожиданной жизненной стороны, поражая всех жизнелюбием и выдумкой.

– Не перепутай голоса, Сергей! – просил он в какой уж раз.

– Что это за кубышка? – спросил Сергей, пытаясь дотронуться до красиво выточенного кубка. – Клади на стол и говори, что принес!

– Нельзя класть! – с беспокойной живостью ответил Байрам Сахатов. – Это – как факел! Здесь не просто земля, а огонь сердца... большая человеческая жизнь!..

Интерес у Сергея перешел в нетерпенье, которое и толкнуло его на поступок, если не детский, то не совсем приличный: Сергей дотянулся до руки Сахатова и силой опустил ее к столу. Но и после этого парторг не выпустил из рук то, что так бережно держал и не решался никому доверить. Первому все же он доверил Сергею Брагину.

– Возьми, – сказал Байрам Сахатов с трепетным предостережением. – Не клади... В руках держи. Чувствуешь, Сергей, что это?..

– Не пойму.

– Это горсть земли с могилы героя Валерия Рылова.

Но и после этого не поверил Сергей, что это действительно так. Неужели это от их земляка Валерки Рылова, весельчака и спортсмена, молодого геолога, сына карабогаз-ского искателя?.. Паренек из Бекдуза, Герой Советского Союза Валерий Дмитриевич Рылов погиб в бою с фашистами на литовской земле и похоронен в Римше, на кладбище, в самом центре селения. И вот земля оттуда... Черная, влажная, с неувядшими травинками.

– Из Литвы? И еще свежая, пахучая земля, – не верилось Сергею. – Как ты добыл, Байрам?

– Друзья привезли, – сказал наконец новость Сахатов. – У нас же сейчас гости с берегов Янтарного моря! А вы и не знаете. Ночью приехали, когда вы на озере стреляли по своим теням...

Сергей взглянул на Сахатова: всерьез ли он насчет теней? Не похоже, чтоб смеялся.

– Сестра нашего Валерия увела гостей к себе. Захватила всех сразу Ирина Дмитриевна и не выпускает из дома. Насилу вот это выпросил. – От этой новости люди как-то вдруг подтянулись и насторожились, а текущие дела на какое-то время стали обсуждаться не так крикливо и суматошно.

– И ты до сих пор молчал! – серьезно упрекнул Сахатова директор Чары Акмурадов.

– А гости не похожи на циркачей. Без афиш и фанфар приехали, – не обижаясь на упрек, ответил Сахатов. – С аэродрома без провожатых сразу нашли дорогу к своим родственникам.

– Да, эти литовцы теперь самые ближайшие наши родственники! Крепче такого родства не может быть на свете, – Чары Акмурадов потрогал небритый подбородок, посмотрел на других.

Под стать ему своей щетиной был только Сергей Брагин, совсем одичавший за время аварии. Он хотел побриться в обеденный перерыв. И только Метанов, хотя и провел вместе с ними ночь на колесах, был свеж, готов к любому приему. Про Байрама Сахатова – высокого, с длинными, зачесанными назад гладкими волосами, чуть приспущенными висками и спокойным, осторожным лицом; про молодого парторга, недавнего лаборанта, выпускника ашхабадского университета и говорить было нечего. У него всегда был вид аккуратного учителя или лектора, хотя он подолгу пропадал на озерах среди сборщиков, на промышленной площадке, около установки "кипящего слоя", в порту, на жилых стройках, в пионерских лагерях. Элегантность и кажущаяся хрупкость фигуры не мешали Байраму Сахатову лезть в самую адскую черновую работу, в производственную толчею. Бывало, что он слишком глубоко уходил и путался в мелочах, в которых без него можно было обойтись. За эту вездесущность и настырность Чары Акмурадов и другие коммунисты нередко упрекали Сахатова, а он в шутливой форме, но вполне резонно говорил:

– Лабораторная работа, как вы решили, не по мне. Вот я и стал подвижником. Зачем ждать, когда к тебе придут: лучше самому пойти к людям и узнать от них нужное, послушать, чего хотят сказать, проведать – о чем их заботы. Не будет халат коротким, если по совету сшит!

Возразить на это было трудно, и все же некоторая несобранность и желание во всё встревать и делать самому у Сахатова были. Освобожденным парторгом он работал немногим более года, набирал опыт и помощников, а отсутствие усидчивости и степенности Байрам с успехом возмещал своей завидной энергией, поворотливостью, твердостью суждений в самых щекотливых вопросах и умением отличать истинных тружеников от болтунов и приспособленцев. Знавший Сахатова лучше других, Чары Акмурадов не случайно упрекнул, подозревая, что тот опять взял на себя лишнего.

– Вместе с гостями ты прилетел из Красноводска? Теперь я догадываюсь, почему им не понадобились провожатые в Бекдузе. – Пожалуй, не зря ворчал Чары Акмурадов, таких гостей надо встречать, если и не речами и барабанами, то и не втихомолку, а всем миром, хлебом-солью. – Узнал хотя бы о их планах, Байрам Сахатович? – продолжал хмуриться директор.

– Вы же туркмен, Чары Акмурадович, – так же серьезно отозвался Сахатов, поглаживая расписную шкатулку. – Гость в доме – превыше всего! Для своей родни – литовцев из Римши – ничего не пожалеем и не скроем.

– И по-русски гостей так встречают, Чары Акмурадович! – поддержал парторга Сергей Брагин. – Стеснять их не надо, а подумать как лучше принять, положено!

– Опять, Сергей Денисович, хотите взять силовым приемом, – нарушил свое затянувшееся молчание Метанов. – Поголовным большинством берете: двое на одного. Я на вашей стороне, Чары Акмурадович! Нельзя допускать произвола под видом радения и энтузиазма. Общественное горение тоже не лишне регламентировать, Байрам Сахато-вич! Мы тут с бишофитом не знаем что делать, в темную играем, а у вас обособленные приемы гостей чуть ли не из-за границы!.. Западных соплеменников, которые отлично знают, что такое высший тон и настоящий сервис, надобно изысканно встречать. И ваш, Сергей Денисович, национальный этикет тоже следует отпускать в меру, когда вступает в свои права истинная цивилизованность. Это своего рода бомонд!.. Я готов помочь, Чары Акмурадович. Очень ко времени оказался среди нас Игорь Маркович Завидный – украшение любого общества! – Семен Семенович прищелкнул пальцами, словно заранее предвкушая свой душещипательный конферанс на этой встрече. – Эх, а не пригласить ли нам на торжества представителя с того света? Это будет сенсация, шик! Послушай, старина, Байрам Саха-тович, давай угостим этих прибалтийцев... представителем иностранной фирмы. Это же фурор!..

Первым возразил сам Байрам Сахатов.

– Наши друзья не на карнавал приехали, и не на смотрины. Они не нуждаются в такой сомнительной приправе.

– Что... разве у нас выводка подержанных грандов? – в том же смысле, что и Сахатов, сказал Сергей. Кивнув на телеграмму, он заметил: – А про бишофит, Семен Семенович, вы свои слова зря в общую разговорную кучу свалили! Об этом у нас особая речь, и темнить тут, как вы справедливо подчеркнули, не следует. Сегодня на партбюро и с бишофитом проясним.

Семен Семенович умел ловить стрелы на лету и пускать их в обратном направлении, но сейчас своим даром он не воспользовался, видимо, решив, что у Братина слишком туго натянута тетива лука. Тем более он не знал, как истолковать напряженное молчание Чары Акмурадова.

– В такое время разве может состояться заседание партийного бюро? – спросил Метанов у всех сразу. – День отдан гостям...

Озабоченность на его лице по этому поводу была столь внушительной, что он для большой убедительности привстал на цыпочки и выглянул в окно, словно гости уже надвигались и следовало побыстрей все поворачивать на улыбчивый лад. Но смотреть-то, оказывается, надо было не в окна, а на дверь, которая отворилась с такой стремительностью и с таким ветром, что бумаги слетели со стола, а люстра закачалась и на плечо Семену Семеновичу упала сонная моль, застрявшая в светильнике с ночи. В дверях появился самый заметный и необходимый в этот день га-лург – председатель завкома Садык Мустафин, пожилой, полный, но очень подвижной и суетливый, гурьевский казах в полувоенной форме. Как всегда с планшеткой, в сапогах, гимнастерке с накладными карманами и не по костюму – в войлочной белой шляпе степняка.

Поприветствовав всех осторожно приподнятой шляпой, Мустафин вошел в кружок, расстегнул планшетку и вынул из нее кусочек медной проволоки.

– Видали? – спросил он почему-то именно у Сергея Брагина.

На первый взгляд ничего особенного в этой медяшке не было, и Сергей осмотрел у проводничка концы: один был блестящий, с острым обрезом, другой – оплавленный, с копченым наростом. Прикинув, к чему бы этот кусочек проволоки мог крепиться, Сергей спросил:

– Для ребят подобрал, стрелять из рогатки?..

– Ах, не узнаешь, Сергей Денисович! – укорил его в недогадливости Мустафин. Он взял у Брагина погнутую проволочку и передал Метанову. – Вам, Семен Семенович, велел отдать Гоша. От него я пришел. Из больницы. Говорит Гоша, что нашел ее в электрическом счетчике у "мангалки" кипящего слоя.

– При чем тут счетчик? – возмутился Метанов. – Не бредит ли этот субъект?

– Аи-аи, Семен Семенович, зачем такая обида? – Мустафин вынул из планшетки узенькую бумажную ленту, исписанную в столбик. – Вот кривая градусов у Гоши. -

Видите – прямая! Нет у него температуры. Врачи даже не верят, а я верю. Гоша не будет обманывать. Он человек правдивый. Если у него эта самая кривая... все время прямая и температура в норме, значит, Гоша правильный человек. И бред ему не нужен, Семен Семенович! Я хотел выбросить эту проволоку, а он вам послал. Пусть, говорит, у вас лежит. Должен найтись хозяин!..

– Если и найдется, то не по своей воле. Теперь понятно... – сказал вдруг непокладистый Сергей Брагин. – Сохранить проводничок все же придется, Семен Семенович! Послано вам лично...

– В категорической форме – лично! – подтвердил Сабит Мустафин. Толстяк все время двигался и вовлекал в движение других: одному что-то давал в руки, другого просил посмотреть на Гошин бюллетень, с третьим о чем-то пошептался у окна, и всем по очереди любезно наступал на ноги. Никого не оставив без внимания, Мустафин задал собравшимся головоломный вопрос: – Кого угощать калиной?..

Первое, что поспешил выяснить каждый из присутствующих: не ослышался ли? И не оговорился ли умаявшийся батыр Сабит Мустафин, который был действительно вездесущим человеком, знал на химических разработках буквально все и всех, потому что около пятнадцати лет работал грузчиком в порту, на ручном сборе сульфата, потом весовщиком, заведовал товарным двором, а председателем завкома избирался пятый раз. Он завсегда был в самых липких делах, как в репьях и, кажется, не было таких вопросов в жизни Бекдуза, которых бы не касался профсоюзный лидер Мустафин. Шумный его приход в кабинет Метанова сейчас всех озадачил: откуда взял Мустафин в пустыне калину?

– А брусникой, случайно, не хочешь нас угостить? – вздумал было посмеяться Семен Семенович.

– Не я, а гости угощают! -Мустафин широко улыбнулся, приготовившись еще чем-то угостить. Скрытничать Мустафин не умел и сразу же проговорился. – И вино выставили на стол, сгущенное очень!..

– Разгулялся ты, Мустафин, не сдержать! – покачал головой Чары Акмурадов. Отвлекшись на минутку от разговора, он передал вошедшей секретарше телеграмму и попросил заказать разговор с Ашхабадом.

– Калину – к общему столу! – предложил между тем Сахатов. – Для гостей и у нас найдется такое, чего они никогда не видывали.

– Простые люди, настоящие родственники! Литовцы уже собрали наш народ на улице. Меня ждут! – Сабит Мустафин обмахивался планшеткой и пятился к двери, чтобы улизнуть, видимо, кому-то чего-то уже наобещав. – Я так и скажу...

– Что ты им скажешь? – остановил его Чары Акмуралов.

– Ничего особенного. Скажу, что вы уже готовы... Пришлось попросить его сесть на диван и посоветоваться сообща, как раскроить день. Гостям по праву отводилось почетное место и основное внимание. Шкатулку Байрам Сахатов поставил на стол, и ее рассматривали со всех сторон, как диковинку. В своем роде это была музейная вещица, которая поражала не только тонкостью, филигранностью отделки, красотой древесного рисунка и какой-то теплой и задушевной тональностью раскраски. Шкатулка была любовно сделана для семьи Валерия Рылова, в память о дорогом человеке и в знак уважения сельчан Римши к своему защитнику, отдавшему жизнь за их счастливую долю. Небольшую толику этой земли с могилы Валерия они привезли с собой, и она будет храниться в этой деревянной шкатулке. У драгоценного сосуда было две ручки и крышечка с янтарем. На одной стороне шкатулки была вычерчена с мелкими подробностями карта Литвы, а на другой – с таким же старанием изображена акватория Каспия и залива Кара-Богаз. Мастер не пожалел сил и душевного жара для отделки драгоценного ларца. Потом выяснилось, что эта дивная мастерица сама приехала к бекдузским химикам. Ее звали Аделе Гадукене. Работала она председателем Игналинского райисполкома. Шкатулка говорила о многом. Не успели ее рассмотреть во всех деталях, как в коридоре послышался шум. В сопровождении ребят в кабинет вошла сестра Валерия Рылова, моложавая, с характерным крупным, скуластым и веселым лицом сибирячки, Ирина Дмитриевна.

– Караул, смирно! – послышался негромкий, утомленный голосок.

К своему удивлению Сергей Брагин увидел во главе пионеров, одетых по всей форме, своего верного дружка Мурада, уже вставшего на ноги после заплыва к острову Кара-Ада. Сергею показалось, что Мурад неузнаваемо повзрослел и ему очень шла белая рубашка с ковровой вышивкой на вороте, тюбетейка и зимние, тяжелые ботинки, видимо, надетые в жару лишь потому, что были совсем новенькими и ядовито блестели. На похудевшем, бледно-желтом лице крупный нос и горящие, черные глаза выделялись особенно заметно и делали Мурада строгим и чуточку незнакомым. Во всей его вытянувшейся фигурке чувствовалась какая-то угловатость, а в глазах недетская суровость и пристальность. На стриженой под машинку чуть удлиненной голове смешно торчали тонкие, оттопыренные уши, а глаза горели волевым, мятежным огнем. Сергей Брагин почувствовал взгляд этих глаз на себе еще до того, как узнал в принарядившемся, худеньком мальчугане Мурада. А когда узнал, и они встретились глазами, Сергей вспомнил сразу же о записке, переданной ему Фалалеем Кийко. Он перечитывал ее несколько раз, но мало из нее понял. Ясно было одно: Мурад, а, может быть и Ковус-ага, хотят о чем-то поговорить... Когда это лучше сделать? Этот требовательный вопрос прочел сейчас Сергей в горящих глазенках Мурада.

– Ирина Дмитриевна, пионерский караул готов для охраны... и встречи с Героем, нашим Валерием!.. Мы, тетя "Ира, обещаем и клянемся!..-Мурад, отдавая рапорт, сначала держал руку по всем правилам пионерского устава над головой, но вдруг покачнулся и взялся за тюбетейку, а потом быстро выправился и взмахнул рукой так ловко и важно, словно в ней была сабля или маршальский жезл. – Пионеры Кара-Богаза принимают Героя в свои ряды!..

Нет, это была не игра и не праздничный ритуал; выполнялся суровый и тяжелый обряд мужества; это была встреча со своим земляком, погибшим и как бы вновь воспылавшим в родном Кара-Богазе, откуда он веселым, самонадеянным и жизнелюбивым пареньком ушел– на войну. Маленькие сограждане встречали Валерия Рылова с почетом и пионерской верностью. Чутких ребячьих сердец в эти минуты как будто коснулось пламя войны; оно испытывало на верность и крепость, закаляло. Ребята держались молодцевато, правда, сказывалась напряженность, ответственность, но они гордились, что именно их послали все школьники и пионеры сопровождать Ирину Дмитриевну, сестру Героя. Мурад стоял от тети Иры по правую сторону, а слева держал недремный караул Васька Шабан, тоже нарядный, накрахмаленный и очень взъерошенный, с облупленным носом и лоснящимися щеками от затяжного купания. Остальные ребята выстроились за ними.

Воинственный вид ребятишек и рапорт Мурада вконец растрогали Ирину Дмитриевну, и она вместо того, чтобы как старшая, на правах родственницы отдавать распоряжения, оперлась на своих маленьких рыцарей – Мурада с Васяткой – и расплакалась... Губы кривились, словно через силу улыбались, а слезы струились по щекам и падали то к Ваське, то к Мураду. Рядом с плачущей сестрой Героя ребята .казались особенно мужественными. Большие и маленькие преклонили головы перед точеной, расписной урной, в которую Сергей Брагин бережно, при общем молчании, опустил землю с зелеными росточками и самоцветами песчинок.

– Караул, готовьсь!.. – Мурад сделал шаг вперед и опустился на колено. Стояла напряженная тишина, хотя и в комнате, и в приемной, и в коридоре собрался народ. Байрам Сахатов взял урну и подошел к Ирине Дмитриевне.

– Тебе, Мурадик... Неси! – сказала тетя Ира и передала Мурадику живую землю.

Расталкивая ребят, к Мураду протиснулся Васька Ша-бан, и с этой минуты до самой школы, куда понесли урну, стал его телохранителем. Правда, не он один. На улице к Ирине Дмитриевне Рыловой подошел Ковус-ага и вместе с ней занял место около Мурадика. Так и шли они серединой бетонированной, залитой солнцем и вычищенной морским ветром улицы, нигде не останавливаясь и не прибавляя шага до новой школы с молоденьким садиком из акаций, серебристого лоха, коренастых карагачей и обрядившихся в зеленые сарафаны старомодных ив.

...Никто не оповещал жителей Бекдуза, и с радиоузла не успели сказать о приезде гостей, а люди по извечной негласной осведомленности потянулись к школе. И лучшей встречи литовским побратимам нельзя было и придумать.

В обеденный перерыв приехали старатели с Семиглавого Мара и с Шестого озера, пришли портовики, приплыли с легендарного Кара-Ада служители маяка... Тихие и скромные гости, притомленные долгими путями-дорогами в затерянный Кара-Богаз, приунывшие было от жары, вдруг оказались в таком водовороте, что забыли про усталость, перестали обращать внимание на липкий, нагретый ветер, от которого не было спасения. Поначалу литовцы держались вместе, но скоро, гостей разъединили, и у каждого из них оказалось свое тесное и шумное окружение. В поселке химиков уже знали, кто именно к ним приехал. Об этом передавалось изустно, по самому надежному – беспроволочному телефону. В центре внимания была медлительная и внимательная ко всем, светлоглазая и густобровая Аделе Гадукене, стоявшая во главе крупного литовского района. Серьезная, скупая на улыбку Аделе ни на шаг не отходила от сестры Героя, растерянной и суетливой Ирины Дмитриевны, с которой она подружилась давненько. Они переписывались, обменивались посылками. Закадычными подружками стали их дочки: Римма и Лида. В прошлом году химики Бекдуза гостили в литовской деревушке Римши, Ирина Дмитриевна стала там дороже родной сестры, у Аделе ее приняли как члена семьи.

Сейчас среди делегатов литовских крестьян была Евгения Булатовене, директор средней Римшинской школы, носящей имя Валерия Рылова, и главный врач больницы Бронислав Балычавичус. В школьном мирке и гости и свои поступили полностью в подчинение к пионерам. Главными распорядителями здесь были ребята из класса Мурада и Васьки Шабана, именно того класса, в котором учился Валерка Рылов. Во время переклички каждый день здесь звучало:

– Валерий Рылов!.. Лучший ученик класса отвечал:

– Гвардии старший сержант Валерий Рылов погиб смертью героя в борьбе с фашистскими захватчиками при освобождении литовской деревни Карлы...

Навечно занесено его имя в списки учеников школы. Здесь есть его парта. Его ученические доспехи. Его уголок, и в нем – портрет... Из рамочки смотрит живой Валерка. Узколицый. Стриженый, с широко расставленными глазами и упрямо сжатыми в одну линию тонкими губами. На нем темная рубашка с застегнутым воротом... Глядит он внимательно и вопросительно, как будто ждет от людей какого-то ответа или подтверждения тому, что он не зря отдал жизнь, что людям хорошо живется и они помнят его, Валерия Рылова... И люди задушевно отвечали ему: ты не забыт, Валерий! И жизнь свою отдал не напрасно: кто кончил жизнь геройски, начал свое бессмертие...

Мурад поставил сосуд с живой, проросшей землей перед портретом. В незатейливом классном уголке как будто вспыхнул светильник, наводивший на всю обстановку и на строгие лица людей грустную торжественность. Те, кто был старше годами, вспомнили военную грозу, родных и друзей, не вернувшихся домой, но оставивших свой вечный след на земле. У ребят в эти минуты с особенной остротой пробивалось чувство ответственности за свои поступки и дела, и осмысленное уважение того, что совершали их отцы и старшие братья. Пожалуй, именно в такие минуты зарождались те могучие истоки гражданской и боевой преемственности, которые питали силы нашего народа и нашей советской державы. Здесь не было ничего показного, притянутого, специально состроенного. Сама жизнь породила эту встречу литовских и туркменских тружеников у школьной парты, портрета Героя и около самодельного кувшинчика с горсткой родной земли, взятой из грузного могильного холмика.

Из окна школы был хорошо виден суровый, гранитный остров Кара-Ада – нерукотворный памятник богатырям октябрьских бурь. Славные революционеры в эти минуты тоже были рядом, они будто несли почетный караул у горки цветов и кувшинчика с прахом... Среди собравшихся их представлял участник тех мятежных событий, каспийский таймунщик Ковус-ага. Прослышав о приезде гостей, старик принарядился в красную атласную рубашку с черными тесемками и солдатским ремнем, надел высокий черный тельпек, темно-синие, армейские диагоналевые брюки с кантами, и слежавшиеся, долго неношеные, со сплющенными голенищами сапоги. Крупное лицо с выразительным носом, внушительный рост и могучая, иссиня черная борода делали Ковус-ага самой заметной и колоритной фигурой среди гостей и своих. Это замечала не только растроганная Анна Петровна, пришедшая сюда вместе со своей семьей; столичный литератор Виктор Пральников, часто обращавшийся к Сергею Брагину и Чары Акмурадову, не сводил глаз с Ковус-ага. Долго и старательно искал он старика, и вот повстречал в такой обстановке, где Ковус-ага казался олицетворением живучей связи времен, событий и поколений; могучий яшули с Каспия представлял как бы всю туркменскую землю и свой народ. И лучшего представителя, казалось, не могло и быть. Каспийский партизан, помощник революционеров с острова Кара-Ада, подвижник неистового Кара-Богаз-Гола, он завоевал эту землю, сокровищный край, и твердо стоит на жизненной боевой высоте. Старый рыбак знал умного, чуть заносчивого, но уважительного Валерку Рылова, провожал его на войну и сейчас склонил голову перед горсткой земли, политой его кровью... Ковус-ага имел право сказать своему Мураду и его друзьям, пионерам Бекдуза, а вместе с ними и взрослым, а себе – первому:

– К борьбе за ленинское дело – будьте готовы!

На слова каспийского таймунщика откликнулись дружно:

– Всегда готовы!

Услышал Ковус-ага в клятвенном хоре голос Сергея Брагина, и ему захотелось быть рядом с Сергеем. Тот, словно угадав желание старика, подошел сам; и теперь вместе Сергей Брагин и Ковус-ага повторили:

– Всегда готовы!..

К бородачу Ковус-ага подошли гости. Скрестив руки на груди и поклонившись, Аделе Гадукене растерянно сказала:

– Какие сильные вы... на Кара-Богазе! Спасибо, папаша, за такого удальца! Валерий Рылов стал нашим родным сыном. – Взяв Ковуса-ага за руку, статная и красивая литовка ласково заглянула ему в натруженные морем и жизнью глаза, прошептала. – Приезжайте к нам в Римшу. Постоим рядом с Валерием... Погостите у нас... Увидите край наш и полюбите!

Молчаливый и торжественный Ковус-ага вдруг разгладил свою бородищу и порывисто обнял литовскую молодуху, крепко прижал к груди. А две слезинки, соленые, как морские брызги, оброненные стариком в бороду, пожалуй, никто кроме Анны Петровны не заметил. Пристально следила она за своим капитаном, и все время проталкивалась к нему поближе.