Текст книги "Турухтанные острова"
Автор книги: Павел Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Ну что ж, если два дня, то я подожду.
– Но я хочу предупредить вас, что у меня масса недостатков.
– Господи, у кого их нет!
Сережу позвала Даша:
– Прошу прощения… Серж, вас к городскому телефону. Мама…
– Извините.
В одну секунду Сережа оказался возле телефона.
– Сереженька, это ты? Только ты не волнуйся.
– Что там?
– Только не расстраивайся.
– Что случилось?
– Они поженились.
– Как поженились?! Ведь Наташа дала мне слово! Она дала слово!
– Сереженька, но молодость не хочет ждать. Любовь нетерпелива. Пожелай им счастья!
К Сереже уже с разных сторон шли те, кто находился в комнате и слышал весь разговор. Первой подбежала Даша.
– Сережа!.. Серж!.. Поздравляю! Поздравляю! Распахнув руки, заранее приготовившись, чтобы заключить его в объятия, шел, словно плыл, Белогрудкин.
– Елка зеленая! Ты скоро будешь дедушкой! Ха-ха-ха! Поздравля-яю!
Пришел поздравить Пекка Оттович.
Поскольку у Сережи произошло такое важное событие, его отпустили домой.
«Ну, теперь начинается! – думал Сережа, направляясь к трамвайной остановке. – Свадебные расходы, подарки. Надо срочно купить диван. Но куда его поставить?»
Сотни дополнительных забот появились у Сережи.
Жена уже знала о случившемся. По такому поводу ее тоже отпустили с работы. Она встретила Сережу. По щекам ее катились слезы.
– Ну, отец, поздравляю! – обняла, поцеловала его.
И мать тоже поцеловала Сережу.
– Поздравляю, сынок! Желаю вам счастья!
– Так почему же нам – молодым надо желать.
– А счастье молодых – это и есть ваше счастье.
– Где они, кстати, молодые-то?
– Сереженька, только ты не сердись на меня. Мне кажется, тебе надо съездить к ним. Они наверняка у ее родителей. Наташа дала тебе слово, что они не поженятся, пока не окончат институт. Вот теперь, наверное, и стесняется ехать сюда. Съезди ты к ним сам. Ты ее должен понять, это же совсем дети, дурачки. Все равно теперь уже ничего не изменишь. Не следует в первый день обострять отношения. Я тебя прошу.
– Конечно, надо поехать, – сказала жена. – У нас все равно уж все приготовлено. И так будет лучше. Надо было тебе в прошлый раз не ездить. А то поехал, ни с кем не посоветовался.
– Ладно. Едем, – сказал Сережа.
«А может быть и хорошо, что они поженились именно сейчас. Вовремя. Возможно, хотя бы с первым взносом на квартиру частично помогут новые родственники? Их дочь становится членом нашей семьи». – Пришедшая мысль обрадовала Сережу.
Жена Сережи заметно нервничала. Пока поднимались на лифте, она поправила на Сереже шарф, воротник пальто. И успела осмотреть Сережу еще раз после того, как он позвонил, прежде чем им открыли.
…Открыла им незнакомая женщина.
– Здравствуйте! – поклонился Сережа. – Вы, конечно, Наташина мама?.. А мы – Гришины родители.
– Здравствуйте! – Она отступила, пропуская их. – Проходите, пожалуйста! – Обернулась в сторону кухни, где кто-то громко стучал, и позвала: – Отец!
Зашаркали тапки, дверь в кухню отворилась, и оттуда вышел… Тарас Петрович. В майке, в руках какая-то железяка и гаечный ключ.
– Аа-а! Коллега!
– Как?! – растерялся Сережа. – Вы Наташин отец?
– По крайней мере, я так предполагаю.
– Вы знакомы? – спросила жена.
– Тысячу лет! Прошу, проходите!
Женщины прошли в комнату первыми, мужчины на минуту задержались в коридоре.
– Одну секунду, сейчас я сполосну руки, – извинился Тарас Петрович.
– Значит, Наташа ваша дочь? – еще раз переспросил Сережа.
– Да! – с гордостью ответил Тарас Петрович.
– Единственная?
– Что вы! У меня еще две такие же красавицы! Я счастливый отец!
– Вы знаете, что она вышла замуж?
– Что вы говорите!.. Нет, я этого не знал, но все может быть!
Тарас Петрович вертел в руках гаечный ключ, посматривая, куда бы его положить. Сережа взглянул на ключ, на измазанные в мазуте руки Тараса Петровича, и ему припомнилась летняя поездка в Лахту, после которой они до города толкали «шевролет» Тараса Петровича. И Сережа понял, что его еще недавние радужные надежды о возможной помощи при взносе на кооперативную квартиру – несбыточные мечты.
«В ножки Ларе Николаевне, в ножки, пока не поздно!»
45
Если Инна только по приезде Буркаева из Межциемса по-настоящему поняла, что все то время, пока он отсутствовал, тосковала по нему, сопротивлялась этому чувству, не давая завладеть собой, то Даша грустила так, что иногда ей казалось – больше не переживет и дня.
А когда Буркаев приехал и Даша увидела его в коридоре, она спряталась за дверь и стояла там долго, чтобы он не заметил. Но, войдя в комнату, он поздоровался с ней, как всегда. Если минуту назад она боялась, что он заметит, в каком она находится состоянии, то сейчас ее обидело до слез, что он не только ничего не заметил, вообще не обратил на нее внимания.
То же произошло, когда Буркаев вернулся из Москвы. Неожиданно войдя в комнату, лишь кивнул Даше и прошел мимо.
В обеденный перерыв Даша позвонила своему бывшему мужу.
– Мне надо с тобой встретиться и поговорить, – сказала она.
– Хорошо, я приеду.
Уже через десять минут Даша пожалела, что позвонила. Решила после работы не ходить домой, а гулять до одиннадцати. А завтра позвонить, извиниться, сказать, что все это глупость.
Но Вовик пришел не домой, как ожидала она, а к институту. Когда после работы она вышла из проходной, то увидела, что он встречает ее, стоит с букетом цветов. Она теперь не знала, как сказать ему, чтобы он ушел. Ах, как неловко все получилось!
«Ладно, – утешала себя Даша; – скажу позднее». Но так и не решилась. И Вовик пешком тащился за ней с Петроградской до Театральной, недоумевая, почему она не хочет ехать на такси, всякий раз, стоит ему остановить машину, отмахивается, словно чего-то испугавшись.
Вовик принес не только цветы, но и бутылку шампанского. Даша выпила шампанского и почувствовала, как у нее закружилась голова.
Даша сидела в кресле напротив Вовика, одернув подол платья.
«Он, наверное, неплохой человек, – думала она. – Он просто неудачник, потому что на мне женился».
И когда Вовик подошел к ней и сел на подлокотник кресла, обнял за плечи, она ничего не сказала. Только непроизвольно сжалась, убрав голову в плечи и шепча себе: «Это мой муж. Это мой муж…»
На следующий день Вовик уехал с первым трамваем, окончательно убежденный, что «баба рехнулась».
А Даша и действительно, словно потеряв рассудок, металась по комнате, натыкаясь на мебель и повторяя: «Что я натворила! Что я натворила!» Она из дома до института шла пешком, переходя из улицы в улицу и не обращая внимания, куда идет. В лаборатории появилась первой и спряталась за шкаф, беззвучно рыдая там. И когда Олег вошел в комнату, Даша бросилась ему навстречу:
– Буркаев! Что я сделала! Что натворила!
– Что?
– Когда вы узнаете, будете презирать меня, Буркаев. И справедливо. Я мерзкая, гадкая!
– Да что случилось?!
– Я вчера позвонила Вовику, и он ночевал дома. Я предательница.
– Немедленно иди вымой лицо, приведи себя в порядок. Сейчас сюда придут гости из Москвы. Чтоб тебя никто не видел такую!
46
Гости пришли к половине одиннадцатого. В вестибюле, кроме Пекки Оттовича и Буркаева, их встречал также Самсон Антонович Суглинский. Приезжал академик, а такое в институте случалось нечасто. Самсон Антонович проводил приехавших к директору. Там они пробыли минут двадцать, затем Самсон Антонович пригласил их к себе в кабинет, и только после этого они направились в лабораторию.
Здесь их ждали. Сережа Маврин предупредительно устремился навстречу, хотел помочь Овчинникову нести упакованную в коробку трубку, но тот отказался:
– Спасибо, я сам.
Приехавшие прежде всего осмотрели макет, ознакомились со схемой включения трубки. Пекка Оттович давал пояснения. И только после того, еще и еще раз осмотрев все, решили вставлять в макет трубку. Делал это Овчинников. Предварительно он захотел убедиться, что все напряжения питания в норме. И вот здесь-то, естественно, и сработал закон «генеральского эффекта», или, как его называют, «эффект присутствия». Как бы тщательно аппаратура предварительно ни проверялась, сколько бы ни готовились, но в самый ответственный момент, когда приходит начальство, обязательно что-нибудь да случится.
На один из электродов трубки не поступало напряжение. И Буркаев, и Маврин, и остальные засуетились, задергались. Оказалось, отскочила пайка. Пока искали неполадку, устраняли ее, прошло полчаса. В обычном случае на это потребовалось бы минут десять, но тут проявился уже другой закон: чем больше спешка, тем меньше проку. Гости эти законы хорошо знали, поэтому сейчас спокойно стояли в стороне и терпеливо ждали, словно это и не очень интересовало их, беседовали с Пеккой Оттовичем. Но наконец все готово. Можно включать.
– Поехали! – кивнул Прищепков.
Пекка Оттович сел к макету. Щелкнул тумблером.
И все замерли… Такие мгновения тянутся необычно долго. Проходят секунды, а кажется – прошла вечность.
Что-то хрустнуло, словно шевельнулось в макете, и тихонько, чуть слышно застрочило. Это просочилось высокое напряжение.
– Есть!
На экране контрольного осциллографа вспыхнуло изображение. Несколько косых размытых полос.
– Есть! – облегченно выдохнули все.
– Подождите-ка. Осторожнее.
И снова все замерли. Будто своим дыханием боясь спугнуть изображение.
Вот он, самый счастливый миг. Руки так и тянутся к переключателям, хочется покрутить их сразу все, проверить, пощелкать.
Но надо подождать.
Пекка Оттович, теперь уже не торопясь, по-деловому рассматривал сменяющиеся на экране изображения, попутно давая Буркаеву и всем остальным сотрудникам распоряжения.
– Надо заменить децибельник… Устранить…
Но это мелочи, мелочи! Главное, что макет работает. Живет!
– Спасибо… – Пекка Оттович поднялся и пожал Прищепкову руку. – Спасибо!.. На сегодня – хватит, – сказал он Олегу. – Можно выключать. Трубку я уберу к себе в шкаф. Будет надежнее.
Пока убирали трубку, прозвенел звонок. Прищепков вынул из внутреннего кармана пиджака часы-луковицу, щелкнул крышечкой.
– Да-а, – очевидно, только сейчас вспомнил он, – вы не подскажете, где у вас тут часовая мастерская? Остановились… – Он держал часы на ладони. – Подарок отца. Еще в день окончания института. Сколько лет прослужили безотказно и вот испортились. Мы с Семеном Михайловичем, – он указал на Овчинникова, – заходили в несколько мастерских, нигде не берут..
– Покажите-ка, – попросил Пекка Оттович. Лукаво улыбнувшись уголками губ, подошел к телефону, набрал номер. – Семен Семенович, добрый день. Вы не могли бы сейчас зайти к нам?
Семен Семенович явился почти сразу же. Молча вошел в комнату. Овчинников и Прищепков поздоровались с ним. Семен Семенович ответил учтивым поклоном головы, глянув на Пекку Оттовича, мол, что надо.
– Наши гости из Москвы, – сказал Пекка Оттович и передал ему часы, не добавив больше ни слова. Но Семен Семенович понял все.
– Очень устаревшая модель, – пытался что-то пояснить Прищепков. Семену Семеновичу ничего не требовалось пояснять.
– Может, пойдемте вместе с нами, пообедаем? – предложил гостям Пекка Оттович.
– Спасибо большое.
В столовую пошли все вместе. Вместе вышли из здания. Но как-то так получилось, что Юра Белогрудкин оказался рядом с Прищепковым.
– Вы какое время нам разрешите поработать с трубкой? – по дороге спросил Пекка Оттович у Прищепкова.
– Еще два дня.
– Хорошо, – сказал Пекка Оттович. – Тогда, если вы не возражаете, мы попытаемся показать макет в работе нашим заказчикам и членам конкурсной комиссии. Подготовим протокол проведения испытаний, – это сказано Буркаеву. – Поручите, – он назвал фамилию Гвызди, – отпечатать протокол в трех экземплярах. И будем просить наших уважаемых гостей и членов конкурсной комиссии, чтобы они протокол подписали. Подтвердили полученные данные.
Прищепков кивнул: «Ну что ж, мол, не возражаю».
«Ого!» – восторженно взглянул на Пекку Оттовича Сережа. Он сразу понял, что это дает: конкурсная комиссия при выборе лучшего варианта коммутатора может сделать это на основании протокольных данных. И тогда… Тогда!.. Посмотрим еще, какой из вариантов получит предпочтение! Кто будет победителем! Ну и что, если на сегодня нет трубки!
– Кроме того… – И все приготовились, ожидая, что же скажет Пекка Оттович, – я думаю, что надо объединиться, – обратился он к гостям. – И попытаемся вместе ускорить изготовление трубки. Сообща нам это сделать значительно легче.
Оказывается, и это он предусмотрел.
– Да, да, – тотчас отозвался Прищепков. – Только так!
Казалось, он сам сейчас же готов бежать и составлять нужные письма, техническое задание, забыв и о своем возрасте, и о своей болезни, и о том, что он академик.
Когда возвращались, Пекка Оттович сказал Олегу:
– Сейчас составь распоряжение по институту о созыве на завтра конкурсной комиссии. Я попытаюсь подписать его у директора. А кто-нибудь, например Маврин, пусть позвонит всем, попросит зайти к нам. Считаем, что такое распоряжение уже есть.
Когда Олег, обогнав всех, вернулся в комнату, там была одна Даша. Она подошла к Олегу.
– Буркаев, вы знаете, что я увольняюсь?.. Я подала заявление Пекке Оттовичу.
– Почему? – удивился Олег.
– Из-за вас, Буркаев. Вы любите другую, и вам вовсе безразличны мои признания. Но я хочу вам сказать, что так, как я, вас не полюбит уже никто! Я ухожу из института, Буркаев, но не от вас. Я буду любить вас всегда. И если когда-нибудь в жизни я потребуюсь вам, вы только позовите меня. Прощайте, Буркаев.
И она выбежала из комнаты.
47
Еще с платформы Олег увидел вдалеке за сугробами два светящихся окошка, от которых на снегу пролегли продолговатые желтые прямоугольники. А подойдя поближе, услышал, как в доме залаял и заметался Полкан. Когда скрипнула дверь и Полкашу выпустили на улицу, он стремглав вылетел на шоссе и бросился к Олегу и заметался вокруг, то припадал на снег, то, взвизгивая, высоко подпрыгивал, норовя лизнуть Олега в лицо.
– Хватит, хватит, – пытался успокоить его Олег, шутливо валил в снег. Полкаша делал вид, что злится, хватал Олега за рукавицы и падал на спицу. Олег катал его по снегу. Полкаше это не нравилось, он вырывался, тявкая, отскакивая в сторону, и снова мчался к Олегу. Догадавшись, что приехал Олег, мать вышла на улицу. Полкаша бегал то к калитке, то к Олегу.
Мать по давней привычке сразу же стала накрывать на стол, даже не спрашивая, проголодался ли Олег и будет ли пить чай.
Олег не отговаривал ее, он и ехал сюда затем, чтобы посидеть с ней за столом, неторопливо поговорить, отдыхая, почувствовать себя так, словно при входе сюда сбросил тяжелую ношу. Это и требовалось перед завтрашним днем. Раскрепоститься, почувствовать себя свободно, отдохнуть, чтобы потом собраться, как спортсмен перед решающим стартом. Такое здесь все знакомое, свое. И эта вот чашка с голубым ободком, сахарница с ложечкой в ней. Он слушал мать и думал, что, может быть, именно этого и не хватало ему сегодня, умиротворения душе.
После ужина, пока мать убирала со стола, Олег вышел на улицу. Он шел по дороге, освещенной редкими фонарями. Лишь в отдельных домах кое-где светились окна. Падал снег. Лампочки фонарей сверху были прикрыты железными тарелками, из-за их краев вылетали густые хлопья и медленно оседали. Тени от них бежали по дороге. Что-то гипнотизирующее было в этом кружении снега.
По шоссе Олег спустился к заливу. Перед ним лежала темная, заснеженная равнина, которая сливалась с таким же темным небом. Олег прошел к телефонной будке, утонувшей между сугробами. Ногой отгреб от двери снег, открыл ее. Рукавом протер заиндевевший аппарат. На звонки никто не ответил.
Утренняя электричка шла рано, в ней ехали жители пригородных поселков, которые работали в городе. На остановках они входили компаниями, встречали в вагоне знакомых, усаживались рядом, разговаривали. Создавалось впечатление, что у них продолжалась беседа, прерванная лишь несколько минут назад.
Олег полагал, что первым придет в лабораторию. Но к его удивлению, Пекка Оттович уже сидел у себя в кабинете. Следом за Олегом появился и Сережа. Олег оглянулся, а Сережа уже рядом. И бумаги в руках: он намеревался сразу же со звонком, пока члены комиссии не разбрелись по институту, перехватить всех на рабочих местах, еще раз напомнить, что они приглашены к двенадцати, их будут ждать у Пекки Оттовича в лаборатории. В дверях Сережа чуть не столкнулся с Дашей. Но она не заметила его, прошла мимо.
И гости на этот раз пришли раньше, не к десяти, как уславливались накануне, а к половине девятого.
– Можно включать? – подошел к Олегу Овчинников.
Пекка Оттович стоял в стороне. С Прищепковым беседовал Белогрудкин. Он стоял этакий важный, и даже речь у него изменилась, он произносил слова с неким прононсом: «Ну конешно, конешно!»
Взяв у Пекки Оттовича ключ от шкафа, Олег принес трубку. Положил на верстак. Пекка Оттович по переговорному устройству попросил Гвыздю принести протоколы. Гвыздя появилась не сразу. «Хорошо, иду». Но ее еще довольно долго пришлось ждать.
Она появилась раздраженная:
– Могли бы и сами взять! Подумаешь, академики приехали! Академиков испугались!
Не скрывая своего недовольства, небрежно швырнула протоколы на верстак.
И вот здесь произошло непредвиденное. То ли от сквозняка, то ли от толчка, когда Гвыздя резко хлопнула дверью, трубка покатилась по верстаку и… грохнулась на пол. Дзинькнуло стекло.
Все остолбенели.
Первым пришел в себя Сережа.
– Разбилась? – склонился над трубкой.
– Раззява! – повернувшись к Гвызде, разъяренно крикнул Белогрудкин.
Прищепков платком вытер лоб.
– Надо быть поосторожнее.
– Слон в посудной лавке! Выгнать тебя надо! – кричал Белогрудкин.
– Что я, нарочно?
– Соображать же надо! – закричал и Сережа. – Ты чем-нибудь думаешь или нет?
– Хамье! – обиженно кинула Гвыздя через плечо, на секунду приостановившись в дверях, и вышла.
Сереже казалось, что одновременно с трубкой у него что-то разбилось в груди. Он помогал Овчинникову, суетился рядом, а у самого дрожали руки.
– Осторожно, пожалуйста, – повторял Овчинников, ползая на коленях. – Арматура еще может пригодиться. Дайте какую-нибудь тряпочку. Лучше кусок поролона.
Как на грех, ничего не попадалось. Сережа бестолково тыкался по углам.
Теперь все было кончено! Разбилась не трубка, а Сережина надежда!
Зазвонил телефон. Приглашали Олега.
– Дядя Олег, это вы? А это опять я, Мишка. Дядя Олег, а вы знаете, что такое карбюратор?
– Хм… – замешкался Олег.
– Его можно сделать дома?
– Думаю, что нет.
«Чушь какая-то…»
Выйдя в коридор, Олег попросил у первого же встречного закурить. Неумело сделал затяжку, закашлялся и раздраженно швырнул сигарету в урну.
Гости уже давно ушли из института. Сережа оповестил членов конкурсной комиссии, что на сегодня встреча в лаборатории Пекки Оттовича отменяется.
Олег зашел к Пекке Оттовичу в кабинет. Он сидел за столом и читал какие-то бумаги. При появлении Олега отложил их в сторону.
– Садись.
А сам поднялся и, по привычке, заходил позади стола.
– Ты хочешь спросить, что будем делать? Не знаю!.. Начальник лаборатории не бог, чтобы все знать. Понимаешь, что я сейчас думаю? Есть какая-то необъяснимая несправедливость в жизни. Представь себе, десять золотоискателей пробивают шурф, и девять из них вынимают пустую породу, а десятый достигает золотоносной жилы. Но не проделай своей работы девять до него, он тоже ничего бы не нашел. А почти все пьесы, кинофильмы, романы обычно заканчиваются тем, что после долгих упорных поисков человек находит то, что искал. В жизни – чаще наоборот. И начинать после неудачи снова искать – в сто раз труднее, чем начинать впервые. Будь на то моя воля, я поставил бы памятник таким людям. И на постаменте высек бы надпись: «Тем, кто падал и поднимался». А что нам делать – не знаю. Действительно не знаю. Как решишь, так и будет. Вон, посмотри загрузку на следующий квартал, только что прислали из планового отдела. Потом мне вернешь.
Забрав листы, которые пододвинул к нему Пекка Оттович, Олег ушел к себе в комнату, порассматривал их минуту-другую и швырнул в сторону.
«Да что они там – рехнулись? Уж совсем – того! – Под этим „они“ подразумевался и плановый отдел, и руководство института, все, кто ведал загрузкой подразделений. – Это же сумасшествие! Так мы превратимся в артель «тяни-толкай»!»
Он вышел в коридор, направляясь к Пекке Оттовичу. Навстречу шла Лара Николаевна.
– Серж! – громко окликнула она Маврина, который стоял у окна в конце коридора и задумчиво смотрел на улицу. – Что я слышала? Мне только что передал Шмель. Вы действительно отказываетесь от моего предложения перейти к нам в лабораторию? Это правда?
– Да.
– Я пыталась сманить у вас Маврина, но ничего не вышло, – пояснила Лара Николаевна Олегу, догадавшись, что он ни о чем не знает, и кокетливой улыбкой как бы говоря ему: «Что ж, я перед вами виновата, но ведь вы меня извините, правда же?» – Вольному – воля, святому – рай! Но мы по-прежнему останемся с Сережей друзьями!
– Чего же ты? – сказал Олег Сереже, когда Лара Николаевна отошла. – Ведь мы премии почти наверняка не получим.
– Видишь ли, – Сережа взял Олега под руку, – не все в жизни измеряется деньгами.
Признаться, уж чего-чего, но этого Олег от Сережи не ожидал.
– Спасибо, старик! – сказал Олег, пожав Сереже руку.
– А, чего там! – И Сережа виновато глянул на Олега, будто до этого все время обманывал его.
Когда Олег заглянул в комнату, Сережа уже сидел на табуретке, болтал ножками, словно никуда отсюда не уходил.
Вернулся Юра Белогрудкин, провожавший гостей. Он и Прищепков стали добрыми друзьями.
– Как, угостил академик коньячком? – поинтересовался Сережа.
– Ха-ха-ха! Я в рабочее время не пью. Хотя академик за мной бежал и долго уговаривал.
Несколько позднее появилась Гвыздя. Пекка Оттович поручил составлять список, кто и сколько отработал выходных дней. Она ото всех демонстративно отворачивалась, никого не желая замечать. А за ней пришел и сам Сухонин.
– Надо отработанные выходные отгулять в ближайшие дни. Есть такой приказ по институту, делать это сразу, не позднее чем в две недели. Посему я предлагаю с этим не мешкать, а взять отгулы буквально назавтра. Устроить «день здоровья». Пока есть свободное время.
Он вел себя так, будто ничего особенного не случилось. И Олега поразило: неужели ему хочется устраивать это именно теперь?
48
«День здоровья» – название неофициальное. Тоже пошло от профессора Бэмса. Но оно привилось. Такие отгульные дни старались использовать для коллективных поездок за город, на природу. Зимой – на лыжную базу, летом – в Кавголово, там устраивали заплыв на байдарках на озере Хеппо-ярви.
Но сейчас уж очень неподходящая для «дня здоровья» выдалась погода. Зима – не зима, и лето – не лето. Хотя по календарю числился декабрь, самый студеный месяц, но с погодой творилось что-то неладное. Выпадал снег, держался несколько дней, и опять наступала оттепель. Иногда с утра подмораживало, под ногами хрустел ледок, а к обеду опять начинал лить дождь. Машины месили раздрябший снег, разбрызгивали его, словно манную кашу. В том месте, где только что прошло колесо, следом, как по арыку, устремлялась вода.
Поэтому договорились поехать куда-нибудь в один из пригородных парков, погулять там, сходить во дворец-музей. Выбор пал на Павловск.
Но им повезло: в тот день слегка приморозило.
Инна приехала с Мишкой, который не захотел оставаться дома, когда узнал, куда она едет. Он обрадовался, увидев Олега.
Кажется, ему польстило, когда Олег, как со взрослым, поздоровался с ним за руку. Мишка старался посильнее сжать Олегу руку, чтобы тот вскрикнул от боли, но этого не получилось. И Мишка с завистью посмотрел на Олега.
Их небольшую группу возглавил Пекка Оттович. Он поехал вместе со всеми.
Несколько часов они гуляли в Павловском парке, а затем Пекка Оттович предложил пешком пройтись до города Пушкина.
– Вы ведь здесь, наверное, никогда еще не ходили?
– Нет. Пошли! – первым радостно отозвался Мишка.
Оказалось, что от Павловска до Пушкина не так и далеко.
Олег никогда прежде не ходил здесь, хотя сколько раз ездил и в Павловск, и в Пушкин.
От железнодорожной станции шли просторной поляной, или, точнее, полем, которое огибала липовая аллея. Возможно, по ней когда-то ездили в каретах. По обе стороны ее деревья стояли все старые, неухоженные, о ноздреватыми, темными стволами.
Олег приметил, что Мишка забегает вперед и плутовато оглядывается на него, зовет за собой. Как только они опередили остальных и никто их не мог услышать, Мишка потянул Олега за руку, чтобы тот пригнулся. Олег заранее ждал от него какой-нибудь шкоды, но от того, что на этот раз спросил Мишка, он остановился, словно споткнулся.
– Вот вы и не знаете того, что я знаю. Знаете, да?.. А как дети родятся?..
– Что у вас такое? – спросила Инна, заметив, что у них что-то произошло. – Секреты?..
А Мишка, убежав вперед, уже принялся карабкаться на дерево.
– Осторожно, не упади! – предупредил Сережа Маврин.
Ветка, за которую уцепился Мишка, сломалась, и он грохнулся на землю.
– А-а! – вскочив, попытался сгоряча бежать Мишка, но тут же сел и зарыдал, двумя руками держась за бок. Прикрывал разодранную куртку.
– Доигрался! – сказала Инна. – Показывай, что такое?..
– Не-ет!.. Вот здесь!.. Больно!.. – Инна пыталась посмотреть, что произошло, но Мишка не давался. – Больно!.. Не надо!
Наконец общими усилиями с него сняли куртку. Задрали рубашку. У Мишки был сильно оцарапан бок.
– Ребра целы? – спросила старавшаяся казаться спокойной Инна.
– Не знаю! – ныл Мишка.
– Скорее к врачу! – суетился Сережа.
– Куда?
– Куда-нибудь. В поликлинику или в травматологический пункт.
На одной из ближайших улиц они отыскали больницу. Там в приемном покое врач-хирург осмотрел Мишку и сказал, что не произошло ничего особенного. Обычная царапина. Смазал рану иодом, залепил пластырем. Пока осматривали рану, накладывали пластырь, Мишка морщился и тихонько постанывал.
– А мне и не больно, – шепнул он Олегу, как только вышли на улицу. – Это я нарочно плакал, чтобы мама за куртку не ругала.
– Что, поедем домой? – спросил Пекка Оттович. – Как? – похлопал он Мишку по плечу.
– Нормально!
– Тогда пойдем перекусим.
Зашли в первую попавшуюся столовую. Добавили стульев, сели за один стол.
– Возможно, бутылочку «сухаря»? – предложил Пекка Оттович. – По такому поводу.
Это дело поручили Белогрудкину. Он принес бутылку «Алазанской долины», фужеры. Мишке шоколадку.
– Тебе как пострадавшему.
Откупорив бутылку и разлив вино по фужерам, Пекка Оттович предложил тост:
– За успех!
– За успех!
– Да… – словно только сейчас вспомнив, воскликнул Пекка Оттович. – Я совсем и забыл! Юра, прочитай-ка записку от Прищепкова, которую он тебе вчера передал, когда ты ходил его провожать.
Белогрудкин достал очки в роговой оправе. Надел их. И развернул записку:
– «Через неделю ждем вас в Москве. Прищепков».
Все молчали. Молчал и Олег. Он наконец понял, почему Пекка Оттович предложил именно на сегодняшний день отгул. Потому что может произойти так, что только эта неделя окажется свободной.
«Ай да Пекка Оттович! Ай да хитрован!» – в который раз восхищался Олег начальником.
49
С вокзала Олег провожал Мишку и Инну. В электричке, когда подъезжали к городу, Мишка начал жаловаться, что у него опять разболелся бок. Поэтому взяли такси. Оказавшись в машине, Мишка несколько успокоился.
Когда проезжали через один из перекрестков, Мишка хитро улыбнулся, подтолкнув Олега. В этом месте трамвайные пути поворачивали на Турухтанные острова.
Олег глянул в ту сторону, и ему разом припомнилось все происшедшее в последние два дня. И неожиданное признание Даши, известие об отказе Сережи Маврина перейти в лабораторию Лары Николаевны, записка от Прищепкова, которую не разглашал до определенного времени Пекка Оттович.
«Вот они, Турухтанные острова! Они рядом с нами, но всякий раз мы открываем их заново».
– Успели! – радостно вздохнул Мишка, когда они подъехали к дому. Оказывается, он всю дорогу смотрел на часы на приборной доске перед шофером. – В восемь по телику передача «Человек и закон».
Так вот почему в электричке у него так разболелся оцарапанный бок!
– Ма, я к Сереге пойду телик посмотрю.
Мишка убежал, а Инна стояла у окна, опершись о подоконник, и смотрела на улицу. Зябко куталась в пуховый платок. Олег подошел и хотел ее обнять.
– Не надо, Олег, – сказала она.
– Я не могу без тебя, понимаешь? Давай запишемся.
Она продолжала смотреть на улицу.
– Я твердо уверена, из этого ничего путного не выйдет. Есть семьи, в которых муж и жена живут всю жизнь и царапаются, что кошка с собакой. И самое страдное, чего я никогда не понимала и, наверное, так и не пойму, – почему они не разведутся? Что удерживает их? Неужели такая жизнь им доставляет удовольствие?.. Тебе тяжело будет со мной.
– Ну и пусть.
– Подумай, не торопись…
Она не отстранилась от Олега, но и не подалась навстречу.
