Текст книги "Турухтанные острова"
Автор книги: Павел Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
– Нет, уволь! – сказала Инна.
– Ну, все равно, времени у нас еще навалом! Успеем посидеть и поговорить. Бежим скорее!
Они зашли в ближайшую мороженицу. Артамошу оставили на улице, привязав к поручню у окна, а сами сели за столик напротив. Артамоша их видел, подпрыгивал, просился к ним. Или сидел, часто переступая передними ногами, поскуливая, колотил по асфальту хвостом.
– Не обращай на него внимания, тогда он успокоится, – сказала Татьяна. – Как ты живешь?.. Девушка, если можно, пожалуйста, побыстрее! – попросила Татьяна официантку, которая обслуживала их. При этом она все время посматривала то на дверь, то на часы. Спрашивала то одно, то другое, не дожидаясь ответа. – Как там Мишка? Наверное, уже большущий?.. Вы где в этом году отдыхали?
– Ну хорошо, а если ты не придешь на вокзал к восьми? – перебив ее на полуслове, спросила Инна. – Тогда что?
– Что ты? – ужаснулась Татьяна, глянув на часы.
– Поедет на следующем поезде. В конце концов, сам мог бы зайти домой и забрать собаку.
– Я же говорила, у него совещание.
– Да нет у него никакого совещания! Так же, как мы с тобой, сидит сейчас где-нибудь с приятелями. Просто лень приехать. Ты плюнь и вообще не езди. Хоть один раз.
Татьяна даже подскочила, словно Инна собиралась ее удерживать.
«Вот он, удел замужней женщины!» Инна вспомнила, как несколько лет назад, еще до замужества, Татьяна трижды сильно влюблялась. Двух первых ее ухажеров Инна не знала, а третьего видела как-то. Теннисист, мастер спорта. С ним Татьяна познакомилась, когда он приезжал на соревнования. Затем несколько раз самолетом летала к нему, кажется, в Сухуми, одалживая на это у знакомых денег, закладывая вещи в ломбард. Летала всего на два выходных дня. Ее отговаривали, убеждали, что этого не надо делать, но она все равно летела. В ту пору Татьяна казалась Инне очень независимой, самостоятельной, а вот теперь – рабыня.
– Ладно уж, беги! – сказала Инна. – Я здесь расплачусь.
– Да-а?.. Бегу!.. Уже опаздываю! Ты извини, посидим как-нибудь в другой раз! Обязательно!
Инна сидела, поджидая официантку, чтобы расплатиться.
– Здравствуйте.
Она и не заметила, когда к ней подошли, и вскинула глаза, лишь когда поздоровались.
– Здравствуйте.
Напротив стоял Коля Шумков. Тот самый, с которым она познакомилась на вечере во Дворце культуры. Так же, как и в тот раз, он стоял, склонив головку к плечу, смотрел на нее васильковыми глазами.
– А, здравствуйте, Коля!
– Вы меня узнали?
– Конечно, узнала.
Коля сел и молчал, заметно тушевался, не зная, о чем говорить. Она помогла ему.
– Вы по-прежнему бываете во Дворце культуры?
– Нет.
– А чего же вы?
Коля пожал плечами.
«Из него, наверное, получился бы идеальный муж», – подумала Инна. И ей пришла в голову озорная мысль. Такое она могла позволить себе только сегодня, сейчас, после шампанского.
– Послушайте, Коля, а вы не хотели бы на мне жениться?
Он печально посмотрел на нее и вздохнул.
– Я женат, – сказал Коля. – От меня ушла жена.
– Как?
– Ушла, и все. Как уходят. У меня нет жены, хотя формально я женат.
«Это новость!» – удивилась Инна. Почему-то ей ив голову не могло прийти, что он может быть женатым.
– Ведь от кого-то уходят, если к кому-то приходят, – он говорил это с такой болью, которой неудержимо хочется поделиться с любым, пусть случайным, незнакомым, далеким собеседником, который уйдет, и все, а тебе, оттого что поделился, может быть, хоть немножко станет полегче. – Ушла к офицеру, летчику.
– Что ж вы, Коля? Надо быть решительнее, смелее, – Инне казалось, что она понимает, почему именно так произошло. И может поучать его, как взрослый ребенка. С ней-то уж никогда бы подобного не случилось. – По-моему, вы слишком робки, скромны. В наше время это недостаток. Надо действовать решительнее. Решительнее добиваться того, чего ты хочешь.
– Что ж поделаешь, я ее любил, а она меня – разлюбила. Тут нет законов, – грустно заключил Коля.
«Нет, ты просто хлюпик. Просто робкий, конфузливый человек», – подумала она.
Их прервала официантка.
На уголке стола лежали приготовленные Инной деньги, она подождала, пока официантка заберет их, и только после этого встала.
– Я провожу вас немножко, можно? – Коля тоже поднялся.
– Пожалуйста. Я на метро.
На несколько секунд задержавшись у зеркала в фойе, Инна вышла на улицу. Коля ждал ее, стоял, склонив голову к плечу. Они пошли. Инна впереди, вскинув подбородок, расправив плечи, словно шла не к метро, а к трибуне. Коля брел следом. И Инна продолжала поучать его, словно своего Мишку, уверенная, что это, несомненно, принесет Коле пользу.
– Надо быть заметнее, Коля. Не таким робким. Смелее!.. Послушайте, дайте мне ваш телефон. Я вам позвоню.
– Пожалуйста. Вот моя визитная карточка.
– До свидания, Коля.
Пожав ему руку, с трудом удержавшись, чтобы не погладить его по голове, она прошла через турникет и долго махала рукой, пока эскалатор увозил ее. И только когда Коля исчез из виду, она глянула на визитную карточку, которую держала в руке.
«Шумков Николай Петрович. Каскадер. Киностудия „Ленфильм“».
«Что-о?! Каскадер?! Не может быть!..»
39
Вернувшись домой, Инна вошла в комнату и остановилась. За столом рядом с Мишкой сидел Буркаев.
– Но я же вас просила не приходить к нам.
– Я к Мишке. Забыл вас предупредить, что он вам звонил. Просил у меня детали для детекторного приемника.
– Да, просил! И дядя Олег принес. Чего ты, правда, мам!
На столе дымил паяльник – видимо, Буркаев принес и его. Всюду были разложены радиодетали.
– Я ухожу, – сказал Олег.
– Вы мне не мешаете.
Инна вышла в кухню. Мишка выбежал следом за ней.
– Мам, ты чего? Ведь это я его позвал. Честное слово! Честное октябрятское! Чего ты?.. Он хороший!
– Ничего.
– А что, никому нельзя ко мне прийти? Всем друзьям? Так, да?.. Тогда я сам буду уходить!
– Уходи. Получишь деру.
– А что, ничего нельзя?.. Ты посмотри, мы уже почти сделали приемник!
«Мальчик тянется к мужчине, начинает искать сильную личность, – подумала она. – Ему нужен отец. А что же, мать больше не нужна?.. Нет-нет, нужна!.. И будет нужна всю жизнь!»
Он будет прибегать к ней в любую тяжелую минуту, как прибегал прежде, ушибив палец. Он станет прибегать к ней всегда, когда в жизни ему придется тяжело, но все равно заложенное природой берет свое: ему надо знать, как строгается доска, как насадить червяка на крючок, чем рубанок отличается от фуганка, многое другое, чего она, Инна, не знает.
Видно, не случайно в индейских охотничьих племенах мальчиков по достижении определенного возраста отправляли в глухие отдаленные места, где они находились в суровых условиях среди одних мужчин.
Одной ее Мишке мало. Она не сядет с ним делать приемник, не пойдет на лыжах, не полезет на дерево. А ему все это надо!
Она слышала, как однажды выступал по телевизору известный писатель и на вопрос, что он считает одним из основных недостатков современной школы, ответил: мало учителей-мужчин.
В коридоре раздался звонок. К Мишке пришли его приятели. Он проводил их в соседнюю комнату, – очевидно, показать новинку. Они о чем-то шептались, затем Мишка крикнул:
– Мам, я пойду!
Возможно, надо его не отпускать? Инна сама теперь не понимала, что надо и что не надо.
Когда она вошла в комнату, Буркаев стоял у стола.
– Подлизываетесь к моему сыну? – с усмешкой спросила Инна.
– Нет, – сказал Буркаев. – Не к нему. – И легко приобнял ее за плечи.
«Поцелуй, поцелуй! – напряглась Инна. – И тут же получишь пощечину».
Но он постоял так и снял руки. И этим вроде бы обманул Инну. «Трус! – с издевкой подумала Инна. – Все вы, как один, трусы!»
40
Инженеры, как и вообще все люди на земле, делятся на «безруких» и «рукастых».
«Безрукие» – это те, кто сам ничего не умеет сделать толком, ни припаять как следует, ни завинтить винт, не говоря уж о чем-нибудь более серьезном. Такой «безрукий» если начнет паять, то паяльник у него перегревается, канифоль фыркает, и олово плюется белыми горошинами.
А у «рукастого» все делается ловко, словно играючи, па́йки все одинаковые, будто рисовые зернышки.
Олег относился к «рукастым». Возможно, потому, что большую часть жизни, начиная с детства, прожил за городом, где ему приходилось делать все: наточить пилу, починить велосипед, поменять старую электропроводку, посеять морковь и редиску, прополоть грядки, – да разве все перечислишь!
Сережа тоже мог кое-что сделать. Поэтому они вдвоем работали теперь в макетной мастерской, доделывали «корытца». Даша и Инна в лаборатории занимались монтажом готовых блоков.
А вот Юра Белогрудкин был совсем не из «рукастых». Он действовал в своем стиле: почти целый день висел на телефоне, звонил то какой-то «кисоньке», то какой-то «лисоньке», то какому-то Степану.
«Кисоньке» он говорил:
– Милочка, ты совсем разучилась мышек ловить! Неужели так трудно вам смонтировать два каких-то блочка? Я обижен!.. Ирисочка, я сейчас к тебе подойду. Ты уж не расстраивай меня!.. Почему «ирисочка»? Не могу же я тебе сказать по телефону, что ты самая сладенькая. Ха-ха-ха!
Со Степаном он разговаривал по-иному:
– Степан, ты нахал! Мне тебя даже стыдно слушать. Некому смонтировать два блочка? Это несерьезно!
При этом он и трубку держал иначе: словно ухватив бедного Степана за горло, и тот вытягивал шею и верещал тонким, как у Буратино, голосом.
Механики, по мере возможности, всячески старались помочь Олегу и Сереже, и не по собственной воле им пришлось отложить изготовление блоков. То подходили, чтобы просверлить отверстие, то услужливо подавали нужный инструмент. Семен Семенович молча поднимался из-за верстака, ничего не говоря, брал из рук зубило, как-то чуть по-другому разворачивал его, пару раз – тюк-тюк! – «ручником», и зажатый в тиски кусок железа словно срезало бритвой.
Известно, что в пиковых ситуациях человек может сделать больше, чем в обычных условиях. Позднее Олег поражался: как на такое рискнули!..
В самый канун ноябрьских праздников макет «задышал». В институте уже началась предпраздничная «генеральная» уборка, чистили шкафы, выбрасывали ненужный хлам, рабочие по двору и плотники вывешивали на фасаде главного институтского корпуса праздничные транспаранты, а они еще возились у верстака, спеша, зная, что все равно скоро придется все оставить. Но хотелось что-то еще сделать. В таких случаях, как перед экзаменом, всегда не хватает одной минутки. Кажется, еще бы немножко – успел…
И он «задышал»!
Это был праздник.
Теперь можно заняться и приборкой. Ее провели быстро.
– Ну что ж, ребята, надо бы отметить такое событие! – предложил Юра.
Решили в обеденный перерыв не идти в столовую, а посидеть всем вместе в своей комнате. Минут за десять до обеденного перерыва Юру Белогрудкина отправили в буфет в главное здание принести чего-нибудь к чаю. Тем временем «девушки» приготовили стол: освободили от приборов верстак, застелили его калькой, расставили на нем тарелки, чашки, достали из «заначки» электрочайник. Обычно он стоял в углу под верстаком, прикрытый приборами. Пользоваться в лаборатории чайниками запрещалось инструкцией по противопожарной безопасности, за выполнением которой следил дядя Ваня. Но эту инструкцию иногда нарушали. И не видели в этом большого греха. Да право, как объяснишь радиоинженеру, что можно по восемь часов гонять включенным сложнейший электроприбор, но нельзя на какие-то двадцать минут включить чайник? Тот, кто составлял инструкцию, над этим, наверное, не задумывался.
Белогрудкин принес десятка полтора пирожных, самых разных, на любой вкус – и заварных, и «картошку», и «безе».
– Свеженькие, как… – Он посмотрел на Дашу.
– Юра!
– Молчу, молчу!.. Ни слова!.. Ха-ха-ха!
– Вы в своем репертуаре, – покачала головой Даша.
Сережа разлил всем чай.
И неожиданно – стук в дверь. Поспешно, специальным кодом. Открыли, и в комнату вбежал Пекка Оттович. Взглянул на стол.
– Это что такое?.. Нарушение инструкции! Немедленно все убрать! Быстренько, быстренько… Где моя чашка?.. Пирожное Какое вкусное! Кто покупал? Конечно, Юра. Ну смотри, Белогрудкин, чтоб это было в последний раз! – пригрозил ему. – Попадешься ты мне!.. С праздником, братцы!..
А хорошо, ребята!.. Может быть, и складывается коллектив вот из таких больших и малых мероприятий. Может, нам и нужно, чтобы нас немножко пожурило начальство и чтобы была у всех какая-то единая маленькая тайна. Может быть, так, а?
– Сегодня прощается. И только потому, что у вас большое событие: «задышал» макет, – сказал Пекка Оттович. – Теперь с ним придется поднажать. Времени но осталось.
– Очень мало, – добавил Сережа.
– Совсем нет! Но надо успеть. Обидно именно теперь не успеть. Хотя придется очень трудно.
И в том, что говорил Пекка Оттович, а главное, как говорил, почувствовалось – он что-то умалчивает. Что-то знает, но это еще рано или нельзя обнародовать.
После этого «девушки» быстро убрали стол. Обеденный перерыв еще не кончился, и «мужики» потянулись в кабинет Пекки Оттовича. Разговор обычный: об автомашинах, о рыбалке. Заскочит кто-нибудь из «комплексников» – к празднику они обычно возвращаются из командировок, – и сразу же начинается: «Ну как там?» Обязательно забежит ведущий инженер из соседней лаборатории Юра Шведкин. Всего на одну секунду: все выдавшееся свободное время он использует с толком: просматривает картотеку или учит английские слова. И сейчас ухватил последнюю фразу разговора.
– О да! Диета по Бреггу – это великое дело, Пекка Оттович! Великое дело! – Скребанул расческой ото лба к затылку и поскакал, перебирая в руке листочки, каждый размером с марку, на которые выписаны английские слова.
На этот раз Олегу не довелось побалагурить вместе со всеми: его вызвали к телефону.
– Дядя Олег, это вы? – в трубке послышалось всхлипывание. – А это я, Мишка. Там мамы нет рядом?.. Она не слышит? Только ей не говорите, что это я. Вы не могли бы спуститься сейчас вниз? Я вас подожду.
– Да иду, – ответил Олег, сразу заподозрив неладное.
Мишка прятался за углом. На тот случай, если выйдет Инна. Увидев Олега, бросился к нему.
– Дядя Олег! Дайте, пожалуйста, мне в долг пять рублей. Я потом отдам!
– Зачем тебе?
– А вы умеете ремонтировать замки?
Из закатанных рукавов Инниного плаща, в котором был Мишка, торчали измазанные сажей и масляной краской руки. Лицо тоже в саже и краске.
– А что?
– У нас произошел пожар!
– Как это «произошел»?
– Я делал ракету, потом ушел на улицу, а там почему-то и загорелось. Но погасили. Только пол на кухне немножко прогорел. Я там уже все закрасил! Соседи прибежали, выломали дверь… Испортили замок. Надо сделать другой, пока мама не пришла. Я видел, такие продаются!
– Подожди, я сейчас позвоню начальнику, отпрошусь, – сказал Олег, направляясь к проходной.
Мишка бежал следом.
– Может, там еще что-то сгорело?
– Еще немножко мои штаны. Но их можно починить.
41
У Сережи заболела мать. Ночью ей стало плохо. Вызвали «неотложку». Врач снял кардиограмму, сделал уколы, сказал, что, если сильные боли не пройдут, вызвать «неотложку» еще раз, а пока – лежать, лежать, не вставая, никаких резких движений. После уколов мать уснула, а Сережа сидел рядом, прислушиваясь к ее дыханию.
Обычно в выходные дни встают поздно, а сегодня поднялись все спозаранку. Готовились к демонстрации: надо успеть доехать до предприятий, пока не закрылось трамвайное движение по центральным магистралям.
Еще накануне Сережа купил для всех подарки. Жене и матери по коробке мармелада, дочке шоколадку и три надувных шарика, а Гришке «чертика». Правда, с подарком для Гришки получилось не совсем удачно. Гришка «чертика» не взял. Лишь усмехнулся, взглянув на Сережу.
– Ты что, батя!
– Дай мне, дай мне! – попросила дочка. Ростом большущая дылда, на голову выше Сережи, а умишко еще детский. Забралась в чулан, чтобы не мешать бабушке, и забавлялась там «чертиком».
Через полчаса все разошлись. Первым – Гришка. Пораньше побежал к невесте, чтобы с ней вместе поехать в институт. Тут ему не лень! Зато дважды надо напоминать, чтобы вынес мусорное ведро. Умчалась со своими подружками дочь. Ушла жена. Сережа с матерью остались одни.
– Шел бы и ты погулял, – предложила мать. – А я полежу здесь одна. Мне так даже лучше.
– Что ты, мама. Может, тебе что понадобится.
– Ничего не надо.
У соседей слева и справа работали телевизоры. Передавали праздничный репортаж с Дворцовой площади. Диктор рассказывал, как войска готовятся к параду. На кухне бряцали кастрюлями, смеялись, в ванной шумела вода. По коридору, шаркая шлепанцами, гулял уже с утра подвыпивший пенсионер Сидор Иванович. В таком состоянии он любил поспорить, ввязывался в каждый разговор. Ему неважно, о чем говорят, главное – возразить.
– Как мать? – спросил Сидор Иванович, увидев в коридоре Сережу. – Ты, понимаешь, врачам не верь. Лучше без них.
Сергей промолчал, и Сидор Иванович отправился на кухню поучить хозяек, как надо готовить обед. Теперь оттуда слышалось его разгоряченное:
– Что-о? А я тебе говорю: нет! А я тебе говорю: да!
– Может, тебе что-то нужно? – вернувшись, снова спросил Сережа у матери.
– Включи телевизор, – Сергей понимал, что она просит это сделать только ради него, полагая, что ему с ней скучно.
Он включил телевизор, сделав звук потише. Но она не смотрела передачу, и Сережа выключил звук, оставив только изображение.
– Сядь поближе, – попросила мать. Сережа сел. Она взяла его за руку.
– Сереженька, ты помнишь, как мы с тобой жили в эвакуации?
– Конечно.
– Я один раз вам с Тимкой сшила рубашки из плащ-палатки, купила на толчке. У нее один край был опален или чем-то залит. Вся зеленая, а это место желтое. Я выкроила кусок, который почище, сшила из него Тиме, как старшему, а тебе уж из того, что осталось. Перед рубашки зеленый, а спина – желтая. Ты тогда обижался и плакал.
Нет, Сережа этого не помнил, забылось.
– И всегда я тебя не баловала. Все – старшему. Что получше – то Тиме… Теперь Тима далеко, а я – с тобой. Опять обижаю тебя, мешаю тебе.
– Да что ты, мама! Что ты говоришь?!
– Нет, это несправедливо! И тогда, и сейчас. Почему-то мы всегда меньше всего делаем добра тем, кто нас больше всех любит. Подожди, не возражай мне… У тебя стали взрослыми дети. Гриша женится, приведет жену. Потом у него появятся дети. А я буду только мешать, старуха!..
– Что ты, мама!
– Кому я нужна!
– Ты мне нужна, мне! В первую очередь – мне!
– Кажется, у индусов существовал такой обычай – после шестидесяти лет человек уходит в джунгли. И это правильно… Я мешаю вам.
– Скоро у нас будет трехкомнатная квартира. У молодоженов – комната, и у тебя – своя.
– Я же вижу, как тебе все это нелегко дается. Семья – пять человек, и только двое из них работают.
– Я скоро получу хорошую премию. Первую премию по конкурсу. Я тебе только не говорил этого. Потому что опасался сглазить. Тьфу, тьфу! Первая премия у нас почти в кармане! Теперь однозначно! Наш прибор заработал! Такого прибора нет больше ни у кого. Это новое слово в технике!
По телевизору показывали демонстрантов. Они проходили площадь. Мужчины, посадив на плечи, несли ребятишек, и те махали флажками, смеялись, что-то кричали.
…Странно, но он совершенно не помнил эту, сшитую из разных по цвету кусков, рубашку. Бывает так, что кто-то рассказывает, и у тебя всплывают воспоминания, словно эпизоды недавно просмотренного фильма. Но про эту рубашку он не помнил ничего, все начисто выпало из памяти. Но зато помнил многое другое. И так, будто это происходило только вчера.
Помнил, как они эвакуировались. Как их на грузовике везли по льду через Ладогу. Близилась весна, снег начал таять. Грузовики медленно ползли один за другим по дороге, проложенной по льду и теперь похожей на канал. Они, будто тяжелые баржи, гнали перед собой воду. Она бурлила, поднявшись выше колес. По берегам этого канала стояли в тулупах и шапках-ушанках девушки-регулировщицы с флажками в руках, в большущих валенках!. Валенки казались громадными, потому что на них нарос лед. Когда девушки переступали, глубокий след тотчас заливала вода.
И вся эта длинная вереница остановилась. Впереди закричали, что провалился под лед грузовик. Но стояли недолго. Машины снова поползли, объезжая черную полынью, возле которой стояла регулировщица с красным флажком. А в середине полыньи плавал таз, в котором сидела кукла.
Он и сейчас помнил эту куклу с желтыми шелковистыми волосами, которая смотрела на проезжающих большущими голубыми глазами и покачивалась вместе с тазом. И хорошо помнились ему годы, прожитые в Прокопьевске – маленьком городке.
Впрочем, можно ли его называть городком, этот лесной поселок, образовавшийся вокруг железнодорожной станции. Через станцию проходили поезда в Сибирь и в обратную сторону, в Россию. И только два останавливались здесь. Один утром, другой – поздним вечером. Посмотреть на эти поезда приходили многие прокопьевские, не только ребятня, но и взрослые. И Сережка с приятелем, местным мальчишкой Гринькой, бегали сюда каждый день. Шли, поглубже нахлобучив шапки, прикрывая заиндевелой варежкой лицо.
В поездах ехали, в основном, военные. Накинув на плечи шинели, выскакивали из остановившегося поезда, мчались на вокзал, в буфет. На подножках вагонов, закутанные в тулупы, зябко поеживаясь, стояли проводники, переминаясь и покачиваясь, похожие на кули. Иногда в тамбур выскакивала какая-нибудь женщина, тотчас юркала обратно в вагон, оставляя в морозном воздухе тонкие, прозрачные кристаллики от дыхания, которые медленно опускались на снег.
Кроме того, чтобы посмотреть на проезжих, у Сережи с Гринькой для ежедневного хождения на вокзал имелась еще одна причина. Здесь работала буфетчицей Гринькина дальняя родственница Надька, краснощекая толстуха. К приходу поезда она выволакивала на прилавок большущий пузатый самовар и выставляла бутерброды с сыром. Для того чтобы сыр выглядел свежим и имел, как принято говорить теперь, «товарный» вид, Гриньке и Сережке поручалось облизывать его. Только не приведи бог отломить хоть кусочек. И Сережка с Гринькой выполняли строгий Надькин запрет. А затем мыли стаканы, это тоже вменялось им в обязанность, и доедали оставшиеся на тарелках куски, конечно, если они оставались. И ради этого всячески заискивали перед капризной Надькой.
Однажды в буфет прискакал на деревяшке инвалид. Он появился несколько позднее остальных покупателей. Протолкавшись вне очереди, сунул Надьке сотенную. Надька небрежно швырнула ее в ящик с деньгами. Ящик этот она держала возле колен. Инвалид взял два стакана чаю, несколько бутербродов и потребовал сдачи.
– Ты мне деньги еще не давал! – сказала Надька.
– Как так не давал! Ты положила в ящик!
– Где-е?
Надька выдвинула другой ящик стола, верхний.
У них на станции поезд останавливался всего на несколько минут. Инвалиду некогда было спорить, надо возвращаться в вагон. Возможно, на это и рассчитывала Надька. Но дядька оказался настырным, он закричал, двинув по прилавку костылем.
– Я тебе, стерва, тут сейчас всю мебель переломаю!
– Ты меня на испуг не бери! Пужаная! Не больно испужаешь!.. Вон, пусть ребята скажут, брала я у тебя деньги или не брала? Скажите, ребята! – И она указала на Сережку с Гринькой.
Инвалид повернулся к ним:
– Ну?..
Сережка запомнил этот взгляд. Вопросительный, какой-то очень открытый.
– Ну-у?
И Надька смотрела на них, ждала.
Сережка видел эти бутерброды, кусочки сыра на них, похожие на свежие.
Больше он не ходил на вокзал…
В коридоре послышался звонок. Сережа побежал открывать. Он решил, что почему-то вернулся врач.
– Сержик, здравствуй!.. – На лестничной площадке, перед открытой дверью, стояла… Лара Николаевна. – С праздником тебя!.. Не ожидал?! Я так и знала, что не вовремя!.. Но терпеть не могу, чтобы на праздники за мной числились долги! Просто психоз какой-то!
– Проходите, пожалуйста! – Сережа услужливо забежал вперед, открыть дверь.
– Я так и знала, что не вовремя! – повторила Лара Николаевна, почувствовав запах лекарств и увидев лежащую на кровати старушку. Та сразу беспокойно завозилась, попыталась приподняться.
– Пожалуйста, пожалуйста, проходите! Вы уж извините нас. Это я – вот…
– Ну что вы! Ради бога извините меня! Я зашла всего на одну секундочку. Сержик, проводи меня!
– Может, посидите?
– В другой раз. Там внизу, в такси, меня ждут друзья.
Попрощавшись с Сережиной матерью, она вышла в коридор, с откровенным любопытством осматриваясь по сторонам.
– Сержик, вот тут деньги за люстру. Спасибо, что подождал, – сунула ему в руки незапечатанный конверт, – Ты меня так выручил.
Сережа уже вызвал для нее лифт.
– Вы все так вот и живете в одной комнате? – спросила Лара Николаевна, дожидаясь, когда поднимется кабина лифта.
– Ничего, – сказал Сережа со своей неизменной улыбкой. – Вот обойдем вас в конкурсе, займем первое место, тогда куплю квартиру.
Лара Николаевна тоже улыбнулась. Как бы отвечая, что понимает шутку.
– Я догадываюсь, тебе ничего не известно о новом приказе, полученном из министерства?
– Каком приказе? – насторожился Сережа.
– Пекка Оттович меня всегда просто поражает своей выдержкой! А я такая болтушка! Приказ пришел накануне праздников. Нас вчера ознакомил с ним Самсон Антонович. В связи с возникшей острой необходимостью в новом коммутаторе министерство приняло решение сократить срок проведения конкурса на три месяца. Едва ли вам удастся нас обогнать.
– Хи-хикс!
– Какой молчун Пекка Оттович! Бережет своих людей, не хочет их травмировать на праздники. А я и здесь проболталась!
Лара Николаевна вошла в кабину лифта, нажала кнопку. Кабина поползла вниз.
– Но мое предложение остается в силе, – игриво погрозила Лара Николаевна Сереже пальчиком. – Так я жду ответа!
42
Пекка Оттович сам сел за доводку макета. А вместо себя посадил в кабинете Гвыздю. Каждый человек может приносить пользу, только его надо использовать на своем деле. Ему надо поручать то, что он умеет лучше всего делать.
В задачу Гвызди входило отвечать на звонки. Она снимала трубку и произносила: «Да-а-а!!!» – таким голосом, что спрашивающий запинался на мгновение. «Мне бы Пекку Оттовича…» – «Кто это говорит?.. По какому вопросу?.. Тогда вам придется подождать». Или: «Хорошо, разберемся».
Такое ухищрение позволило Пекке Оттовичу несколько дней безотрывно заниматься настройкой макета.
В эти дни Пекка Оттович просто до неузнаваемости изменился, стал быстрым, шустрым, проворно орудовал паяльником. С Олегом они спорили до хрипоты, что-то рисовали на листке бумаги, пробовали одну схему, другую, потом, когда наконец получалось, Пекка Оттович откидывался на спинку стула и обрадованно потирал руки.
– Ага! Отличненько! – кивал на экран осциллографа. – Смотри-ка, что получается! Чудненько! Теперь мы им покажем!.. Давай проверим следующий узел!.. Эту неделю нам придется поработать и по вечерам. Может быть, и субботу, и воскресенье. А на следующей неделе, я думаю, можно ехать в Москву, к Прищепкову.
43
Поезд прибывал в Москву в половине шестого, а рабочий день начинался с десяти. Олег направился в гостиницу «Золотой колос», в тот же корпус, в котором останавливался и в предыдущий приезд. И бывает же такое совпадение: его поселили в тот же номер, в котором он жил прежде. И уж совсем Олег удивился, когда на кровати у окна увидел знакомого дядьку. Тот будто никуда и не уезжал, сладко похрапывал, скрестив на груди руки и прикрыв шляпой лицо. При появлении Олега храп на мгновение прервался, шляпа, которая до этого момента одним краем медленно приподнималась вверх, остановилась, словно присмотрелась к вошедшему, а затем, видимо узнав, обрадованно перевернулась на ребро, приветствуя. Дядька проснулся, приподнял голову.
– Ты?
– Я, – ответил Олег. – А вам деньги прислали?
– Где? – вскочил дядька.
– Это я у вас спрашиваю.
– А-а. Баламутишь, да? – Дядька разочарованно махнул рукой, повалился на спину и тотчас захрапел.
Спустившись на первый этаж в буфет, Олег позавтракал и, предварительно позвонив и попросив заказать пропуск, поехал в Институт стали.
На этот раз Олега принял сам Прищепков.
– Двадцать пятого в Ленинграде начинается конференция по кристаллографии, – сказал академик, – и я приглашен сделать доклад. Сегодня у нас какое?.. Двадцать первое… Аппаратура у вас в полном порядке? Сразу можно включать трубку?
– Хоть сейчас.
– Берите нас с собой. Как, Семен Михайлович, едем? – озорно посмотрел Прищепков на Овчинникова. Тот лишь пожал плечами. Видимо, такой вариант и его вполне устраивал. А Олег откровенно обрадовался.
Вместе с Овчинниковым Буркаев спустился в лабораторию. Здесь царила прежняя обстановка: тот же развал на верстаках, только, пожалуй, побольше измерительной аппаратуры.
Овчинников сам вынул трубку из макета. Затем они вместе, как елочную игрушку, обернули трубку ватой и уложили в коробку, которая на специальных пружинах-растяжках, предохраняющих от толчков, крепилась в фанерном ящике. Решили трубку везти при себе, не сдавать ни в багаж, ни в камеру хранения.
Перед тем как уйти из института, Олег забежал в приемную директора и попросил разрешения позвонить в Ленинград. Ему не терпелось сообщить приятную новость Пекке Оттовичу. Кроме того, он втайне надеялся, что телефонную трубку, как и в предыдущий раз, снимет Инна, которая ближе других сидела к телефонному аппарату.
На этот раз к телефону подошел Пекка Оттович. Возможно, он специально ждал телефонного звонка. Даже не поздоровавшись, словно Олег находился в соседней комнате, поспешно спросил:
– Как там?
– Все в порядке, шеф! «Со щитом»!
44
Надо было Ларе Николаевне давать ответ. Конечно, можно подождать день-два, ну неделю. Дальнейшее отмалчивание делалось неприличным. Поэтому, когда Буркаев в разговоре с Пеккой Оттовичем сообщил, что везет трубку, Сережа понял – решающий момент наступил.
Позвонил домой, чтобы узнать, как состояние матери, к телефону подошла дочка, сказала, что все в порядке. А Гришка не вернулся из института. Затем решил сбегать в лабораторию Лары Николаевны, узнать, в каком состоянии у них дела.
В этот раз Лара Николаевна сидела не у себя в кабинете, а в комнате, где работал Шмель, читала журнал «Електроникс».
– Сержик, ты ко мне?
Но в этот момент кто-то из девочек-техников на полную громкость включил радиорепродуктор, прозвучал сигнал времени (одиннадцать часов), и зычный голос диктора произнес: «Здравствуйте, товарищи! Начинаем производственную гимнастику».
Девочки встали из-за своих столов, открыли окно.
– Не будем им мешать. Выйдем в коридор, – предложила Лара Николаевна.
– Да, да! – вскочил Сережа.
Они вышли на лестничную площадку, где сейчас табунились курильщики со всего отдела.
– Я полагаю, что своим приходом ты мне уже дал ответ. Не так ли?
– Еще два денька, – взмолился Сережа, подумав, что, пожалуй, просит напрасно.
