Текст книги "Турухтанные острова"
Автор книги: Павел Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Все это женская паника, ерунда! Я сейчас встану и потихоньку пойду.
– Ни в коем случае! – вскочила находившаяся здесь же в комнате женщина-врач, торопливо собирая свои вещи, она совала их в портфель. – Давайте еще раз проверим пульс.
В комнате остро пахло лекарством. На столе, на блюдце, лежали пустые ампулы.
– Их не выбрасывайте, – предупредила врач жену Журавлева, растерянно и бестолково толкавшуюся возле носилок.
– Может быть, тебе что дать? Возьмешь с собой.
– Завтра к вам придет участковый врач, покажете все ампулы ему. Вызывать не надо, придет сам. Вы меня слышите? – обратилась врач к жене Журавлева.
– Да, да. Все слышу, – отвечала та, совершенно перепуганная. – Ничего не выброшу.
– Эту ватку можете выбросить. Ну, взяли! – сказала врач Неделину и санитару, стоявшим возле носилок. Санитар был, очевидно, из студентов последнего курса медицинского института. Губы сочные, розовые, широкая и длинная, почти до пояса, борода. На голове – шапочка. И эти белые шапочка и халат и иссиня-черная борода как-то особо, даже несколько мистически, контрастировали. Парень был такой дюжий, ему бы в цирке жонглировать гирями-двухпудовками. Он легко поднял свой край носилок и пошел в ногу с Неделиным, стараясь не зацепить носилками за какой-нибудь угол на лестничных поворотах.
– Ну, двинулись! – попытался пошутить Журавлев.
– А вы, больной, лежите не шевелитесь! – сделала ему замечание врач.
– Да что это, в самом деле, гестапо какое-то! – возмутился Журавлев.
– Вот когда вас в больнице посмотрят, тогда точно скажут, можно вам вставать или нет.
– Ну лежи спокойненько, – успокаивая его, гладила ему руку шедшая рядом жена. – Полежи немножко.
– Что у него? – успел спросить своего напарника Неделин, пока носилки устанавливали в машину.
– Болезнь века. Предположительно – инфаркт, – ответил тот, и не просто равнодушно или спокойно, а с каким-то оживлением в голосе. Мол, в наше время ему не грозит быть безработным. – Но впрочем, ничего страшного, – тут же добавил он. – Если строго соблюдать режим… Многое придется исключить. В первую очередь – алкоголь. Начисто!.. Никотин. Впрочем, у вас не найдется закурить? – Он вытащил из кармана, скомкал и выбросил пустую пачку из-под сигарет.
– Не курю.
– Похвально! Впрочем, вы не доедете с нами до больницы? – спросил он Неделина. – А вы, пожалуйста, домой! Немедленно! – сказал он жене Журавлева. – Завтра позвоните в справочное, и там все скажут. Ваш родственник? – спросил он Неделина тихо, когда ехали. Врач сидела рядом с шофером, а медбрат и Неделин находились в салоне машины вместе с Журавлевым, приткнувшись сбоку на двух откидных сиденьях.
– Да нет. Сотрудник.
– Ага. С кем-нибудь поцапался на работе. Обычное явление. Между прочим, от подобных вещей отлично помогает аутотренинг. Не занимаетесь? Зря! Для мужчины обязательно, а для женщины – аэробика. Тут у нас в одной группе девочки занимаются, ножки – у-у! – пальчики оближешь!
– Послушайте, а вы знаете, что значит слово «латотуй»? – вдруг спросил до этого молчавший Журавлев. – «Дурак!»
– Я в латыни плохо разбираюсь, – обиделся и замолчал медбрат.
– Да при чем тут латынь? Это я в словаре нашел. Правда, интересно? – обрадованно сообщил Журавлев. Ему не терпелось поделиться своей удивительной находкой. Но медбрат не поддержал разговор. И женщина-врач не поддержала.
– Больной, лежите спокойно, – сказала она Журавлеву.
Они доехали до больницы.
Пока Журавлева осматривали в приемном покое, снимали кардиограмму, Неделин сидел в соседней комнате, ждал. Затем сюда к нему пришел уже знакомый медбрат.
– Поможешь прошвырнуть клиента до реанимации?
Они на тележке-каталке довезли Журавлева до лифта, подняли на второй этаж. Оказавшись здесь, Неделин сразу понял, что это отделение особое. Было тихо, по коридорам никто не ходил, в фойе не играли в домино. У входа за столом сидела медсестра, которая тотчас оглянулась на вошедших. Почтительно пригнувшись к ней, медбрат что-то шепнул, она так же тихо ответила. Он мельком осмотрел номера над дверями, нажал на одну, дверь почти бесшумно растворилась, створки отошли на обе стороны, и Неделин увидел несколько кроватей, над ними на полочках стояли приборы, похожие на осциллографы, от них тянулись многочисленные провода. Медбрат и Неделин переложили Журавлева на одну из свободных кроватей.
– Да здесь как в лаборатории! – сказал Журавлев. И это получилось слишком громко.
– Тише, товарищи, тише, – попросила медсестра. – Сейчас к вам придет врач, – предупредила она Журавлева. Это предупреждение относилось и к Неделину. Мол, пора уходить. Он пожал Журавлеву руку.
– Знаете что, вы принесите мне тетради, авторучку и книжки. Я их не взял, они у меня дома на столе. Без них тут зачерствеешь.
– Потише. Здесь все больные.
– Что вы, в самом деле, все тише да тише! Слово не дают сказать! – вспылил Журавлев.
– А что, заводной мужик? – спросил медбрат, когда они с Неделиным спускались по лестнице. – Семья заела?
– Нет.
– Известный сюжет: новатор-консерватор?
– Вот в том-то и дело, что – нет!
Он, может быть, еще и поговорил бы с этим парнем, но тот спешил.
Из первого же уличного автомата Неделин позвонил жене Журавлева. Затем – Лизе, чтоб она не волновалась, если он чуть задержится.
Он шел и думал, вспоминая свою недавнюю встречу с Журавлевым в кафе и разговор с директором о возвращении Журавлева. «А не поздно?» – вдруг мелькнула страшная мысль.
И еще подумалось о том, как же это непросто признать свое заблуждение. И как надо любить дело, чтобы тут же бежать к другому человеку и рассказать ему, до чего ты додумался. Ведь эта находка принесет пользу не тебе, а – ему. Если бы тебе, тогда все знакомо. Пожалуй, привычно. Мы знаем таких щипачей, которые норовят, чтобы хоть крошка упала к ним в рот от общественного пирога. Мы к ним как-то даже привыкли, удобным, обкатанным, словно морская галька. А вот к таким…
Когда Неделин вернулся домой, там наступил час самого веселья. Еще в коридоре его встретила Райка.
– О, шеф! Вы-то нам сейчас и нужны! – сунула в руки гитару. – Спойте что-нибудь!
Неделину не хотелось рассказывать им о только что произошедшем, чтобы не расстраивать и не портить праздничное настроение. Он взял гитару. Но и петь не хотелось. Вертел гитару. А со всех сторон кричали:
– Спойте, спойте что-нибудь, Владислав Аркадьевич! Начинайте, а мы поддержим.
– Без музыки, – предложил он. – Главное – мысль.
И запел тихо, как бы рассказывая в кругу детей что-то очень важное, что навсегда надо запомнить.
Давайте говорить друг другу комплименты —
Ведь это все любви счастливые моменты.
– «Давайте жить, во всем друг другу потакая, – продолжал он, выпустив из песни несколько слов, – тем более что жизнь короткая такая». Кто знает, кому посвящена эта песня?
– Юрию Трифонову, – ответило разом несколько человек.
– Верно. А его – уже нет.
Шел по улице прохожий. Сорвалась с крыши сосулька и стукнула по голове. Спрашивается, какова вероятность такого события?
Если исходить из той же теории вероятностей, событие равновероятное. Сосулька могла упасть на любого из прохожих. Но почему же она падает на хорошего, доброго, работящего человека и не упадет на негодяя?..
Несправедливость?.. Закономерность?.. Почему?
ЧД
1
От станции до завода ходил автобус. Его расписание было согласовано с прибытием поезда, но то ли поезд задержался в пути, то ли шофер поспешил, но, когда Серегин вышел на площадь, автобуса уже не было. Правда, в дальнем углу стояли «Жигули», вокруг которых прохаживался их владелец. С деланным безразличием не замечая никого из приезжих, тыкал в шины ботинком, щелчком столкнул с капота какую-то соринку. Серегин направился к машине. Но его обогнало четверо проворных бабок с узлами и бидонами.
– Петровна, шевелись ловчее! Подвезут! – оборачивались они к своей товарке, далеко отставшей от них, навьюченной кулями, на руке она тащила большущую корзинку, из которой, вытянув шеи, невозмутимо и важно, все в одну сторону, посматривали гуси, покачиваясь и произнося солидно: «Го, го-о».
– Занято, занято! – закричали бабки, видя, что Серегин направляется к машине. – Все занято!
– Куда надо? – спросил владелец машины.
– До завода.
– А-а. Здесь близко, – сразу утратил он к Серегину интерес.
– Тут совсем близенько, – принялись пояснять старухи, опасаясь, как бы их все-таки не высадили и не повезли Серегина, который подошел к машине. В пиджаке, в белой рубашке, при галстуке, в правой руке – «дипломат». Владелец машины, что-то перебирая в салоне, еще раз внимательно осмотрел Серегина, и тот вообще перестал для него существовать.
– Пройдешь маленько вон в ту сторону. Тут совсем рядом. А нам в Ольховку, в другую сторону. – Почему-то старушкам стало жалко Серегина, и они заговорили все разом, принялись его утешать. Вчетвером, тесня одна другую, они втиснулись на заднее сиденье, были видны лишь их головы за узлами. Петровна сидела рядом с водителем, корзина на животе. Повернув красные клювы, гуси смотрели на Серегина с тем же выражением, что и водитель, только в отличие от него они кивали Серегину:
«Го, го».
По другую сторону площади находился магазин сельпо, похожий на большой, еще не заполненный водой аквариум, в который напихали косы, вилы, ведра, всякий металлический скарб. Рядом, в зарослях акации, приткнулось одноэтажное здание с геранями на окнах – почта.
По междугородному телефону Серегин заказал Ленинград, институт. Соединили быстро. Серегин не успел просмотреть местную газету с непривычными для горожанина объявлениями на последней странице:
«Продается коза дойная», «Ольга Семеновна и Иван Иванович Меженины благодарят всех, поздравивших их с пятидесятилетием совместной супружеской жизни».
В Ленинграде к телефону подошел сотрудник, который на время командировки замещал Серегина. От него Серегин узнал, что комиссия по приемке новой разработки, как это и намечалось, приступит к работе только в понедельник. Телеграммы с вызовом всем членам комиссии разосланы. Многим напомнили еще и по телефону.
– Так что все в порядке, шеф!
– Если вдруг кто-нибудь приедет пораньше, займите там чем-нибудь. Дайте почитать мой отчет. Пусть погуляют по городу.
– Ленинград? Ваше время кончилось! – раздалось в трубке.
– Да, все! Счастливо вам!
Серегин не знал, зачем его вызывали на завод.
Прежде завод выпускал бытовую радиоаппаратуру, но два года назад его перевели в один главк с НИИ, и он поменял профиль, занялся медицинской радиоэлектроникой. В частности, именно ему поручили освоение опытной серии первого кардиосканера. И завод с этим новым для него делом справлялся. Конечно, возникали кое-какие трудности, но это вполне естественно: все же завод периферийный, у него не те силы, что у НИИ. Серегин высылал на помощь кого-нибудь из подчиненных, этим и обходились. Но ему, как главному конструктору кардиосканера, – в приборе был реализован способ построения, предложенный Серегиным, на который он получил авторское свидетельство, – довелось ехать сюда впервые. Хотя и следовало побывать здесь раньше, поинтересоваться, как и что делается, да все было некогда. Одно, другое. И сейчас он – сюда, там – сдача очередного этапа другой НИР… Ладно, первые несколько дней обойдутся и без него…
В сельпо кроме скобяных товаров продавали телевизоры, приемники, канцелярские принадлежности, книги, учебники и художественную литературу. В углу на полке Серегин увидел сборник стихов Фета. Оказалось, что это последний экземпляр.
Очень обрадованный своей покупкой, Серегин вышел из магазина. Он решил не дожидаться автобуса, пойти пешком.
Сразу за станционными постройками шоссе раздваивалось, огибая большой, но неглубокий пруд. Дно в пруду было глинистым, вода по цвету напоминала кофе с молоком. По обе стороны шоссе стояли дома давней, может еще дореволюционной, постройки, с мезонинами, обшитые тесом, но некрашеные.
Серегина догнал темно-синий «рафик». Шофер открыл дверцу.
– Садись.
В автобусе ехали, в основном, мужчины. На приветствие Серегина молча кивнули, присмотревшись – кто такой? Выждав немного, продолжали прерванный его появлением разговор.
– Картошку окучил?
– Нет еще. Ко мне намедни брат двоюродный приезжал.
– Кто, Сенька?!
– Минька. Ты, наверное, его не знаешь.
– Миньку-то! Как же мне его не знать! Вместе в Матвеевку на танцы ходили. Такие вихри поднимали!..
Серегин не прислушивался к разговорам, смотрел в окно.
Местность была холмистая. Автобус то ровно катил под гору, постукивали о поддон камушки, то, надсадно рыча и напряженно дрожа, взбирался вверх.
Медвяно пахло клевером. Вдруг светлело, это автобус въезжал в березовую рощу. Березы здесь росли редкие, все одинаково кудрявые. А дальше все поля, поля.
Завод оказался вовсе не таким, каким предполагал увидеть его Серегин. Посреди полей, на взгорке, обнесенное кирпичным забором, стояло четырехэтажное здание постройки пятидесятых годов, далеко видное со всех сторон. Перед зданием росли высокие, застаревшие осины. На них гнездились грачи. И даже отсюда, с шоссе, в открытое окно автобуса был слышен неумолчный грачиный грай. Под пригорком, вдоль забора, протекал ручей, по другую сторону ручья, на соседнем пригорке, стояло около десятка пятиэтажных кирпичных домов постройки того же времени.
Автобус подкатил к заводской проходной, развернулся на площади перед воротами и остановился. Из него вышли все, направились в проходную. Серегин пошел в соседнее низенькое зданьице с надписью на дверях «Бюро пропусков». В комнате, освещенной лампами дневного света, у маленького, словно в кассе, окошка, выстроилась очередь в несколько человек. В противоположном углу – телефонные кабины. В каждой из них дверь была закрыта, в кабине кто-то находился, согнувшись крючком над автоматом, стоял спиной к двери, прикрывая собой трубку, и кричал так, что было слышно всем.
– Это отдел снабжения? Какая, к лешему, котельная! Мне надо отдел снабжения!.. А как в отдел снабжения позвонить? Не знаете?.. Алло, алло! Вот охламоны!..
В общем, знакомая Серегину картина: на завод приехали «толкачи».
Серегин осмотрелся, прикидывая, какая из кабин может освободиться быстрее.
Но от окна отделился мужчина и направился к Серегину, не обратившему в первые минуты на него внимания. Мужчина шел и улыбался. Нет, не улыбался. Лицо его расплывалось в улыбке. Так сказать, пожалуй, будет точнее.
– Из Питера? – пробасил мужчина, подойдя к Серегину. – Это я вас вызывал. Давайте поручкаемся. Подержу ваши драгоценные пять. Шебаршин.
Был он коренаст, волосы светлые, подстрижен под полубокс. Короткий, словно срезанный наискосок, галстук завязан широченным узлом. Выпяченная грудь распирает пиджак, и поэтому галстук торчит наружу. Губы толстые, словно оладьи.
– Ну что, приехали учить нас? Мозги вправлять? Правильно, это иногда надо.
Серегину вне очереди выдали пропуск, и они пошли заводской территорией, направились к четырехэтажному зданию, которое Шебаршин называл главным корпусом.
– Там наше ОКБ, я ответственный по вашему заказу. Так сказать, сподобили.
Шебаршин басил куда-то в сторону, вроде бы стесняясь смотреть на Серегина, поэтому и улыбка его была странной – приветливой и конфузливой одновременно.
Оказавшись за проходной, Серегин заметил за тополями еще одно зданьице, расплывшееся, словно блин по сковороде. Стены выложены из красного, с обжигом, кирпича, над зданием труба-рукав на удерживающих ее растяжках, над дверями из кирпича же рельефно выложена фамилия владельца, которому прежде этот заводишко принадлежал: «Балашовъ». Сейчас в здании находилась кузница.
Поднимаясь к главному корпусу, Серегин был поражен, увидев небольшой декоративный бассейн. Стены выложены белым мрамором, с трех сторон высажены розы, а по четвертую под серебристой акацией стоял необычной конструкции фонтан.
Из тонких, расположенных на разной высоте трубочек, напоминающих листья пальмы, падали редкие капли.
– «Слезы директора», – сказал Шебаршин. – Наше, посконное изобретение. Сандр Сергеич не видел такого и в Бахчисарае. А мы – того. И хана Гирея переплюнули.
Они поднялись на четвертый этаж, в цех. Их здесь ждали. У дверей стояло несколько человек.
– Знакомьтесь, – сказал Шебаршин поджидавшим их. – Серегин, главный конструктор кардиосканера. Нам мозги промоет. – Он отвернулся в сторону, вроде бы пряча свою странную улыбку. – Это наши ведущие специалисты.
Серегин не знал, как воспринимать все, что говорил Шебаршин, настолько это, как и поведение Шебаршина, было странным.
Они пошли цехом. И цех Серегину понравился. Простором, какой-то особой, медицинской чистотой.
– Красиво здесь у вас, – сказал Серегин.
– А что, мы тоже не лыком шиты. В баню ходим и телевизор смотрим, – сказал Шебаршин. Стоя вполоборота к Серегину, осклабился своей странной улыбкой.
На всех верстаках лежали отдельные блоки кардиосканера или стояли приборы полностью в сборе, велась окончательная отладка. Серегин в первый раз увидел их сразу столько. Он приметил, что работающие у отдельных верстаков – в основном это относилось к женщинам – мельком, украдкой, нет-нет да и посматривают на него, очевидно зная, кто он такой.
– Ну как? Получается? Есть трудности? – спросил Серегин, дойдя до конца цеха, обернувшись к сопровождающим. И тогда заговорили все разом.
– Нормально. Есть кое-какие замечания. Или, вернее, пожелания.
– Тогда пройдемте куда-нибудь, где работающим не будем мешать.
Они прошли в кабинет. Серегин сел за стол, а все остальные – кто напротив на диване, кто на стульях, придвинув их поближе к столу. Всего собралось человек шесть. Конечно, при первом знакомстве Серегин не запомнил фамилии всех, а тем более имена-отчества, он тогда каждого не успел и рассмотреть как следует.
– Какие будут вопросы?
– А вы уверены, что подобный сканер придумали первым, ничего подобного нет за границей?
– Вполне возможно, что и есть. Не исключено. Технические идеи витают в воздухе. Так было во все времена, и тем более в наше время. В науке сейчас работают не единицы, а миллионы. И все же это не значит, что такой прибор не надо делать.
– Конечно!
– Все равно он чем-то будет отличаться от существующих. Полная аналогия исключена. Будет отличие, – значит будет и новизна.
– А как приходят идеи? Как вам, к примеру, пришла идея построения кардиосканера?
– А шут ее знает! – улыбнулся Серегин. – Всегда кажется, что они приходят случайно. И все же есть какая-то причинная связь во всем. До этого я занимался радиолокацией. В принципе, что делает радиолокатор? Определяет в воздушном пространстве зоны с ярко выраженными аномалиями и по определенным признакам классифицирует, что это за аномалии. Есть гидролокаторы, которые просматривают море. А почему бы не лоцировать тело человека? Это иная среда, только и всего.
Рентген – большое достижение. Но рентген имеет два крупных недостатка: его излучение вредно для здоровья, это во-первых; во-вторых, рентген просматривает человека напросвет. На снимке мы видим мягкие ткани на фоне костей. А в локаторе, вводя временную задержку, имеем возможность рассматривать только интересующий нас участок. И в укрупненном масштабе. Скажем, наблюдать работу клапанов сердца, определять их форму, размер. Все это я вам рассказываю, хотя вы и сами прекрасно знаете, И вот теперь, когда пришла идея построить такой кардиосканер, удивляешься: почему до этого не додумались раньше? А как приходят идеи? Не знаю. Не знаю.
От общих вопросов постепенно переходили к конкретным, техническим. Достали список с перечнем замечаний, касающихся недостатков схемного и конструктивного построения существующего кардиосканера, с предложениями, как его можно улучшить, «довести до ума».
Все чувствовали теперь себя непринужденно. Кто-то сместился к столу, кто-то отодвинулся. В разговор непроизвольно вплетались шуточки. Из полуофициального он перешел в дружеский.
В дверь постучали.
– Можно к вам, товарищ начальник? – спросили игриво и рассмеялись. Серегин где угодно узнал бы этот смех. Его, пожалуй, и нельзя назвать смехом, это нечто иное: словно легкие серебряные колечки раскатились одновременно. Серегин не любил красивые литературные реминисценции, но подобное сравнение было очень точным. Ему никогда не приходилось слышать, чтоб смеялись именно так.
– Надя?! Ты? Каким образом?
– Но я-то здесь работаю, поэтому неудивительно. Сюда прислана по распределению. А вы уже и забыли об этом. Вы там, в НИИ, двигаете науку, ваша подпись под всеми документами: «главный конструктор Серегин». Хвастаюсь: «Это мой Серегин, в одной группе учились!» Слышу, говорят: «Приехал». Думаю: «Пойду посмотрю!» А он уже и забыл.
– Нет, я не забыл. Как-то выскочило из головы, что тебя послали сюда. Почему ты меня называешь на «вы»? Как не стыдно! Тоже мне, «лучший друг»!
– Вы теперь большим человеком стали. Можно, товарищ начальник, я на вас посмотрю? Какой солидный!
– Да садись, чего ты стоишь! Не чуди ты! – Серегин взял ее за руку, усадил на стул рядом с собой. Все находящиеся в кабинете поднялись:
– Мы пойдем перекурим.
– Седеешь, – смотрела Надя на Серегина.
– Да, появляется первый снег.
– Ничего, это не только у тебя, и у меня есть. Я крашусь, поэтому не очень заметно. – И она рассмеялась.
Они внимательно рассматривали друг друга. И Серегину казалось, что она почти не изменилась. Только, пожалуй, стала чуть серьезнее, как говорят, повзрослела.
А так – сколько прежнего очарования! Есть женщины, выделяющиеся своей броской красотой, а есть – очаровательные. Которых не назовешь красавицами, но в которых все так мило. Именно такой была Надя. Серегин рад был этой неожиданной встрече. Как же он мог запамятовать, что Надя работает здесь? Ведь по окончании института он провожал ее, вместе с ребятами ходил на вокзал, и первое время переписывались.
Теперь они говорили, говорили и не могли наговориться. Начали возвращаться вышедшие покурить.
– Я побежала. Я и так задержалась, сижу уже полчаса. Как освободишься, приходи. Я работаю в соседней комнате. В «Бюро нормализации». После работы пойдем ко мне в гости, посмотришь, как я живу. Где ты устроился?
– Пока нигде.
– Ну вот, зайдем в гостиницу. На тебя там заказан номер. – Это она говорила, уже стоя в дверях. – Я жду тебя.
– Мы знаем друг друга еще с первого курса института, – пояснил Серегин собравшимся, которые рассаживались по местам. Он улыбался.
– Она часто вспоминает об этом, – сказал Шебаршин, постояв над Серегиным. – «Что, поехали дальше?
Серегин все никак не мог привыкнуть к этой его странной полуулыбке, полуухмылке, когда он говорил, отворачиваясь в сторону.
За общей беседой время прошло незаметно. Серегин звонка не слышал, обратил внимание, что все стали посматривать на часы и подниматься.
– Что, рабочее время кончилось?
– Да, мы, как и цеха на заводе, работаем с семи.
– Идемте, Надя уже ждет нас, – сказал Шебаршин.
Пока он убирал в шкаф папки со схемами, Серегин стоял у окна. Оно выходило на поля, луга, темно-фиолетовые леса по горизонту.
Надя была уже готова, взяла Серегина и Шебаршина под руку.
– Давай мы тебя возьмем, – предложил Серегин. – Так как-то привычнее.
– У нас тут такси нет. Так что на своих двоих, – сказал Шебаршин.
Они пошли к многоэтажным домам на пригорке за речкой, это место называлось «городок». Здесь были разные магазины: «Гастроном», «Кулинария», «Книги», и даже в одном из домов – «Вечерний ресторан». В соседнем здании находилась гостиница.
Фойе гостиницы было просторным, на журнальных столиках лежали свежие номера газет, в специальном стеклянном шкафу, на полках, стояли горшочки с разнообразными кактусами.
Администратор гостиницы очень тщательно и несколько раз просмотрела все бумаги и сказала Серегину, возвращая ему паспорт и командировочное удостоверение:
– На вас заявки нет.
– Как же! – возмутился Шебаршин. – Я сам сюда звонил, заказывал. Сам лично!
Администратор еще раз посмотрела бумаги.
– Не знаю, нет.
– Безобразие! Надо искать как следует! Где у вас директор?
– Его уже нет на работе, – пояснила администратор и посмотрела на часы, давая этим понять, что рабочее время у всех кончилось.
– Безобразие! – гудел Шебаршин. Он воспринял это как личное оскорбление. – Завтра пойду к директору завода, доложу. За такое дело с работы снимать надо, вот что!
– А что я могу сделать? Сегодня столько народу понаехало, не только номеров, даже одиночных мест нет. Ульяна Петровна, может, ты к себе возьмешь? – обратилась администратор к поливавшей цветы старушке в темном халате. – На одну ночь. Завтра с утра номер освободится.
– Да если хотят, пусть идут, посмотрят, – сказала Ульяна Петровна. – Может, еще и не понравится. Здесь же близенько, в Матвеевке.
2
Деревня Матвеевка тоже располагалась на берегу реки, но по иную сторону завода. Все дома в один ряд, окнами на дорогу. Между домами высокие дощатые заборы – с улицы не увидишь, что делается во дворе. В каждом заборе – калитка с кованым кольцом. Вход в дом с крыльца во дворе. И еще одна калитка со двора – в огород. Огороды за домами – к реке.
– Вот вам горница, – предложила Ульяна Петровна Серегину, предварительно скинув туфли в коридоре и босой проводив его. – Тут и будете спать. Я летом сплю на крыльце. Зимой – на кухне возле окна, а летом, как тепло начинается, так тут. А вы выбирайте комнату любую, которая понравится.
В горнице было прохладно. Окна с улицы затеняла сирень. Стены завешаны самодельными ковриками: в свое время такие продавали на базарах, с лебедями и голубыми озерами. На полу – вязаные половики, их так много, что не видно половиц. Высокая никелированная кровать, на которой под серебристыми шариками повязаны розовые, из атласной ленты, бантики.
– А вот тут все мое хозяйство, – сказала Ульяна Петровна, выходя во двор, поглядывая на замешкавшихся у крыльца Шебаршина с Надей. В дальнем углу двора стоял поросенок. Какой-то странный. Серегин еще не видывал таких. Длинный и тощий.
– Хочешь поесть? – обращаясь к поросенку, спросила Ульяна Петровна.
Поросенок нервно передернулся всем телом и, мотнув головой, ответил:
– Ню…
– Может, хоть немножечко? – заискивала Ульяна Петровна.
– Ню… – Поросенок капризно дернул головой и отвернулся.
– Вот мое наказание! Да еще Сашка! – В это время с улицы раздался не то что плач, а громкий рев:
– Я им покажу-у!
– Идет! – сокрушенно вздохнула Ульяна Петровна. – Идет мое чадо. – И тотчас от толчка калитка открылась, и во двор вошел мальчишка лет пяти. В фуражке, брюки на одной лямке.
– Опять подрался? – спросила Ульяна Петровна.
– А-га-а.
– Теперь с кем?
– С Кострюковыми-и. Да-а, их двое, а я – один. Но я им покажу-у.
Мальчишка кулаком размазывал но лицу слезы. – Будешь есть?
– Ага, – тотчас умолк и успокоился Сашка.
– Иди на кухню, я тебе сейчас яичницу поставлю. Может, и ты что-нибудь поешь? – вспомнила Ульяна Петровна о поросенке.
– Ню!..
Серегину понравились и помещение, и сама Ульяна Петровна. Он решил здесь переночевать.
– Ну что ж, тогда мы тебя на сегодня покинем. Ты отдыхай, устал с дороги, – сказала Серегину Надя.
– Не будем глаза мозолить, – пробасил Шебаршин.
– Как там мамка-то? – спросила его Ульяна Петровна.
– Суетится. Сестра вчера приехала.
– Это которая?
– Мария. Младшая. Со всеми детьми. Завтра старшая приезжает. Двум дядьям на Дальний Восток телеграммы посланы.
Шебаршин и Надя ушли.
– Добрый малец, – глядя Шебаршину вслед, хвалила его Ульяна Петровна. – Не курит, не пьет. Институт окончил. Работящий. Хороший малец. Другим нашим не чета.
Она на кухне жарила для Сашки яичницу из нескольких яиц. Получилась целая сковорода. Аппетит у Сашки был отменным. Съев, потрогал пальцем лоб и выпуклый живот. Убедившись, что они одинаковой твердости, сказал:
– Пойду Кострюковым надаю! – поправил сползающую на глаза фуражку и направился за калитку.
Пока Ульяна Петровна кормила Сашку, убирала со стола, Серегин прошел в смежную комнату. Там в простенке между окон висела выгоревшая любительская фотография за стеклом в рамочке. Вихрастый мальчишка. С угла в рамке подоткнута паспортная фотография мужчины в русской рубашке, ворот застегнут на все пуговицы. Волосы гладко причесаны. Наверное, были намочены, перед тем как фотографироваться.
– Это Сашка? – поинтересовался Серегин, рассматривая мальчишку на фотографии.
– Нет, мой сынок, Коленька, – сказала Ульяна Петровна, вытирая стекло на фотографии полотенцем. – А это мой муж Семен Семенович, – долго и задумчиво смотрела она на паспортную фотографию.
– Сашка – моей соседки сынишка. Батька-то его работает шофером, мать – в полеводческой бригаде в совхозе, тоже нет дома, некому приглядеть, так он со мной. А вы пейте молоко, наливайте.
– Спасибо. Я кое-что из города прихватил.
– Потом пригодится, – сказала Ульяна Петровна. – Как вас зовут-то? Меня зовут бабкой Ульяной. И вы так зовите, как наши матвеевские. Вы что ж, Надин родственник?
– Вместе учились.
– Кушайте, не буду вам мешать.
Бабка ушла во двор, и в приоткрытую дверь Серегин видел, как она бегала за поросенком по двору, ставила перед ним ведро. Поросенок рылся в ведре, встряхивая лопоухой головой.
С улицы послышался звук, будто кто-то играл на гармони, нажимая только на баси, разводил и сводил мехи. Это с ревом шел Сашка.
– Мой ненаглядный идет! Гляди-ка, опять подрался?
– Не-ет.
Сашка был весь измазан в синюю жидкую глину. Руки, ноги, даже голова. Глина комьями висела на нем, застряла в волосах.
– Где же ты так?! – ужаснулась бабка Ульяна.
– Засосало. Ершовы колодец чистят, глину выскабливают ведром, выливают на пожню. А я побежал по доске, да поскользнулся.
– Раздевайся скорее, пока мамка не вернулась.
Бабка Ульяна стянула с Сашки одежду, поставила его в таз на табурет, сначала щепочкой соскабливала с ног и рук большие комья, затем принялась мыть. Серегин помогал ей, поливал из чайника. Очень долго пришлось промывать голову.
– Что ж ты, головой там бодался?
– Так и голова застряла.
Когда Сашку вымыли, вытерли и переодели в сухое, бабка Ульяна сказала ему: «Иди пей молоко». Налила пол-литровую фаянсовую кружку. Сашка пил молоко, делая передышки, сразу всю кружку одолеть не мог. В паузах болтал под столом ногами. Бабка, облокотясь о столешницу и подперев голову руками, смотрела на него. И все жесткие морщинки у нее на лице куда-то пропали, остались только добрые, ласковые. Вздохнув, бабка Ульяна взяла Сашку за взъерошенный чуб и потрепала.
– Причесался бы маленько.
– А зачем?
– Девчонки любить не будут.
– Девчонки? – удивился Сашка. – Они – дуры.
– Вот подожди, вырастешь, будешь целовать какую-нибудь.
Сашка, надменно прищурясь, смотрел на нее, твердо зная, что такого никогда не случится.
