Текст книги "Турухтанные острова"
Автор книги: Павел Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– Как!.. Это само собой разумеется, – сказала Марина Валентиновна, повернувшись к Сибирякову. – Разве не вы?
– Я-а? – открыл от изумления рот Сибиряков. Такого он не ожидал.
– Не потеряй шлепанцы, – шепнул ему сидевший рядом Тучин.
– Какое у вас мнение? – увидев, что Тучин что-то шепнул, спросил у него главный инженер.
– Такое же, как у вас.
Все засмеялись.
– Тогда благодарю присутствующих за внимание. Марину Валентиновну, всех выступавших товарищей, а также Тучина и Сибирякова прошу зайти ко мне. Остальные могут быть свободны.
Полуянов первым вышел из зала техсовета. Мартын Иванович направился следом.
– Мне никто не звонил из города? – спросил Полуянов, войдя в комнату.
– Нет, никто, – ответила Нина Кондратьевна.
Ян посмотрел на часы, сверил свои с настенными. Выждав подходящий момент, когда Полуянов сел, Мартын Иванович, с тетрадью в руках стоящий у двери, направился к нему. Остановившись напротив, заведя одну руку за спину, а другую положив на живот, сделал привычное движение.
– Ян Александрович, по нашей лабораторий числится в этом месяце одна заявка на изобретение. Я только сейчас, когда вы делали сообщение, вспомнил об этом. – Словно стараясь подтвердить, что это так, Мартын Иванович открыл тетрадь, показывая Полуянову страницу, на которой было помечено: «Заявка». – В прошлом, месяце я одну сдал, теперь за нами числится еще одна. Может быть, вы подадите? – предложил он робко. – Устройство на новых элементах «чибисах».
– Да в этом нет никакой принципиальной новизны! Никакой оригинальности в построении.
– Но нам запланировано.
– Что ж…
– Невыполнение… Лаборатории уменьшат премию.
– Ну и пусть! Если какой-то болван так планирует, пусть сам и подает!
– Так по всему институту.
– Не знаю, как по институту, но я подавать заявку на давно известный синхронизатор не буду.
– Если нас с вами лишат премии, ничего. А другим… – Мартын Иванович посмотрел на Нину Кондратьевну. Но Полуянов уже вышел из комнаты.
– Вот видите, – сказал Мартын Иванович Колюзину, который тоже находился в комнате и весь разговор слышал. – Заявка-то числится. Ох-хо-хо.
Он направился в кабинет к Марине Валентиновне, которая уже вернулась от главного инженера.
– Вы подумайте, новый инженер не хочет подавать заявку на устройство на «чибисах». Говорит, что нет никакой новизны.
Он надеялся, что Головань сейчас же вызовет Полуянова и даст соответствующее указание, но Марина Валентиновна сказала:
– Может быть, он и прав. Они не такие, как мы.
Мартын Иванович, вздыхая, вышел из кабинета. И здесь ему встретился неунывающий Митя Мазуров, При взгляде на него, Мартына Ивановича словно осенило: «Вот кто напишет!»
– Послушайте, вы тоже работаете с новыми элементами «чибисами»? – начал Мартын Иванович.
– Да. А что? – ждал Митя.
– Может быть, вы и подадите заявку?
– На что? Только ежели на «испытатель психики».
– Вот на него и подайте! – обрадовался Мартын Иванович.
– Вы его уже видели?
– Нет.
– Отлично! Идемте покажу.
Мазуров побежал впереди, Мартын Иванович последовал за ним. Митя первым вскочил в комнату, следом сделал шаг Мартын Иванович. И вдруг шкаф, что стоял у стены, отделился от нее и начал падать на Мартына Ивановича. Защищаясь, Мартын Иванович поднял руки. Шкаф замер. Постоял, постоял так, словно в раздумье. Гвоздь, расшатанный от слишком частых экспериментов, шевельнулся в стене, вырвался, шкаф широко распахнул дверцы, словно желал заключить Мартына Ивановича в объятия, и рухнул на него.
Когда Митя и еще несколько сотрудников подбежали и подняли шкаф, Мартын Иванович, сгруппировавшись, как парашютист-десантник перед прыжком, на четвереньках стоял под накрывшим его шкафом.
– Это безобразие! – воскликнул он, поднимаясь и очищая колени.
– Мартын Иванович, не корысти ради, а токмо по моему недосмотру все получилось, и посему всяческую хулу на себя, окаянного, изрыгаю!
Мартын Иванович побагровел, но тут же поотмяк, вспомнив, что входит в его собственные обязанности следить за исправностью мебели. Хорошо, хоть шкаф не упал на Марину Валентиновну! Вот страху-то было бы!
Поэтому он не ругал Митю, но не в силах сдержать гнев, только яростно пнул шкаф:
– Выкинуть его к псам собачьим!
16
Без всякой предварительной подготовки, без каких-либо предисловий Нина сказала Женьке все, что думала. А там будь что будет.
– Нам надо переехать в другой город. Я подала заявление, чтобы нас завербовали на комбинат в Череповец. Обещали квартиру. А не дадут, так и фиг с ним! Обменяем эту.
Женька в недоумении отложил газету, которую читал. Он ничего не понимал. Казалось бы, привык ко всяким неожиданностям, которые можно ждать от жены, но это…
– Я влюбилась, – сказала Нина. И Женька понял, что она не шутит. – Стерва? Я это знаю. Хочешь, можешь залепить мне в морду! Возможно, моя мать была потаскуха, и это передалось мне в генах. Но я не хочу быть такой и поэтому говорю тебе – уедем! Помоги мне!.. Еще ничего не случилось. Он просто не замечает меня, я ему не нужна. Но если бы он захотел… Я за себя не ручаюсь. Что ты молчишь? Уедем! С глаз долой – из сердца вон! Не молчи, слышишь!
– Там в холодильнике торт: сегодня получил премию. Думал, вместе посидим. Давно этого хотел, но как-то не удавалось.
Торт был из «Севера», с фирменным знаком на коробке: белый медведь на льдине. Но сейчас, после всего сказанного, было бы просто кощунственным сидеть и распивать чаи. Нет, невозможно!
Ничего не сказав, Женька надел пиджак и ушел. Нина знала, что он не поедет к матери, чтоб пожаловаться, не будет звонить друзьям, а отправится бродить по городу. И так до темноты. Вернувшись, тихо откроет дверь, пройдет в другую комнату, в которой спала дочка, разденется, ляжет там на диван, не застелив его, свернувшись калачиком.
Женька, бедный Женька! Хоть бы бабу какую завел, как другие мужики. Чем он виноват, что я досталась ему такая! Почему хорошим людям всегда не везет? Доброй попадается скотина, а какой-то дряни, отпетой стерве, – вот такой!
Нина выглянула в окно, притаясь за косяком. Впрочем, можно было и не таиться. Женька, не оглядываясь, брел двором. Как побитая собачонка. Какой же худющий!
А ведь могли посидеть, как люди, попить чаю с тортом.
На этот раз Женька вернулся рано, около восьми. Привел с собой дочку, которая гуляла во дворе. Закрывшись с ней в ванной, вымыл ей руки и лицо. Затем укладывал в соседней комнате спать. О чем-то тихо разговаривали.
Нина гладила на кухне белье. Шуровала утюгом, как плотник рубанком. Не рассчитав, несколько раз саданула в стенку. А они продолжали разговаривать. Слов не разобрать. Женька что-то глухо бурчал, дочка заливисто смеялась. Затем дочка, наверное, уснула, Женька перешел в большую комнату.
Закончив работу, Нина вошла в комнату. Женька лежал на застланном диване, отвернувшись к стене. Брюки и рубашка висели на спинке приставленного рядом стула.
– Женька, ведь ты не спишь? – раздевшись и оставшись в одной сорочке, сказала Нина. – Прости меня, слышишь? Я гадкая, мерзкая! Но что я могу с собой сделать, если я такая! Давай уедем. Я хочу любить тебя. И только тебя одного. Ты – мой муж! Больше мне никто не нужен. Я хочу, чтоб у нас был ребенок!
– Тише ты. Рядом люди живут.
– Ну и пусть! Наплевать мне на всех! Женька, мне только ты, только ты нужен. Уедем отсюда! Я не могу!..
– Давай спи.
– Я тебя прошу. Давай уедем! Помоги, Женька!..
17
Кроме самого Яна, никто не знал истинной причины, почему он так волновался на техсовете, хотя многие обратили на это внимание. То, что выступал он перед такой аудиторией впервые и материал был новым, – это само собой. Но имелась и еще одна причина.
Накануне вечером, вернувшись с работы, он не застал Татьяны дома. На столе лежала записка:
«Янка! Не волнуйся! Я – в роддоме. Тебе завтра позвонят. Еще раз – не волнуйся, все будет хорошо. Татьяна».
Только теперь Ян догадался: «Вот в чем дело!»
Обычно, когда он отправлялся на работу, Татьяна вставала приготовить ему завтрак.
– Отдыхай ты! Что я, не могу разогреть себе чай или поджарить яичницу?! – говорил Ян.
Но она все равно вставала. А в этот раз сказала:
– Приготовь сам. Я немножко полежу.
– Нездоровится?
– Малость.
– Я позвоню тебе в обеденный перерыв.
«Куда же ее увезли? В какой роддом? Их по городу много!»
Соседи по лестничной площадке тоже ничего не знали. Восьмой час. И справочные в роддомах закрыты!
В эту ночь Ян почти не спал. Все прислушивался, не будет ли звонка. Ждал он и во время техсовета, поэтому и посматривал на дверь. Ждал и после. И все же звонок оказался неожиданным. В комнату вошла Марина Валентиновна.
– Вас просит к телефону Нескучаев.
«Мишка?.. Узнал про техсовет?»
– Все в порядке! – Сказал Ян, подняв трубку. – Ты по поводу техсовета?
– А по какому же еще?! Болван! Холодные уши!.. Поздравляю, у тебя родился сын.
– Как? – растерялся Ян. Настолько все было неожиданно и обрадовало его, что даже не поверилось. – Подожди!.. Когда?.. А ты откуда знаешь?
– Не задавай глупых вопросов. Ты теперь глава семейства, а говоришь как ребенок. Через три минуты жду тебя напротив проходной у клумбы.
– Вас можно поздравить? – сказала Марина Валентиновна, которая находилась рядом, слышала весь разговор и обо всем догадалась. Она пожала Полуянову руку. А он сиял от радости. Вошел в комнату и крикнул с порога:
– Сын!!!
– О! – вскочили все, словно тоже только и ждали этой минуты. – Сын!..
– Ян Александрович, поздравляю! Ой как здорово! – подбежала к нему сотрудница, работавшая в другой группе, но оказавшаяся у них в комнате. Обняла его, подпрыгивая от восторга.
А Ян готов был сейчас расцеловать всех. Даже Мартына Ивановича, который пришел специально, узнав новость.
– Примите и мои личные поздравления. Поздравьте от меня жену.
Лишь Нина Кондратьевна промолчала.
Вспомнив, что Мишаня ждет его у проходной, Ян на секунду заскочил к Марине Валентиновне, чтоб отпроситься, и помчался по лестнице, натыкаясь на встречных.
Мишаня прохаживался возле такси.
– Ты что не на своей машине?
– Я вижу, ты совсем обалдел!.. Дурак я, что ли? Выпившему нельзя сидеть за рулем. Я надеюсь, мы б тобой сегодня хлопнем по рюмашечке? Или я неверно понимаю?.. А-а, с тобой сегодня говорить бесполезно! Садись в машину, поехали. Шеф, на Маяковского, к роддому Снегирева.
– Куда?
– Нет, ты сегодня совсем обалдел! – Мишаня, обернувшись, сунул Яну кулаком в плечо. – Ну, поздравляю! Молодец! Все-таки не подвел!
У ограды роддома по тротуару, поглядывая на окна верхних этажей, нервничая, ходили взволнованные отцы. Некоторые окна были распахнуты настежь, и на подоконниках сидели молодые мамы, все в одинаковых халатах. Каждая что-то кричала мужу, он отвечал ей, поэтому галдеж стоял такой – ничего не разберешь. Но только постороннему так казалось, а разговаривающие друг друга отлично понимали.
– Не простудись! Застегни халат.
– Мне не холодно.
– Ты там поменьше ходи, – предупреждал папаша, который не знал, что еще сказать. И что скажешь, если вся улица на тебя смотрит. Но в подобных случаях и неважно, что говорят, главное, чтоб говорили, стояли, задрав голову.
Ян зашел в справочное, и там ему сказали, что Таня и малыш чувствуют себя хорошо.
– Ну, как Мишка? – спросил Нескучаев, когда Ян вернулся к нему.
– Почему Мишка?
– Я думаю, ты назовешь его так в честь приемного отца?
– Постой! Да как ты-то узнал обо всем?
– Еще бы мне не знать! Когда ты, дурень, ушел на работу, не догадавшись, что у Таньки начались предродовые схватки, она позвонила мне. «Мишаня, приезжай скорей, если успеешь!» Я гнал как сумасшедший. Еще, может быть, водительских прав лишат, на трех перекрестках свистели. Она не хотела тебя, болвана, беспокоить.
– Мишка!.. Друг!.. Ну конечно назову сына Мишкой! А чего ж ты сразу не позвонил?!
– Как ты не понимаешь! Дамочки – люди с предрассудками, в том числе и твоя жена. Она просила не звонить, пока не будет точно известно, что – сын. Хватит. Шеф нас в машине ждет, нервничает.
Они поехали в ресторан «Метрополь». В этот час посетителей в ресторане было не больше десятка человек. Сели за свободный столик, к ним почти сразу же подошел официант:
– Слушаю.
– Водочки, лимонад, – распорядился Мишка.
– Водки можно только по сто грамм на человека, – напомнил официант.
– Как?! Разве вы с нами не выпьете?
– Вообще-то я при исполнении служебных обязанностей. Ладно, рискнем…
Риск оправдался…
Официант провожал их, благодарил, приглашал приходить.
Придя домой, Ян долго рылся в записной книжке, наконец, найдя в ней телефон Мишани, позвонил. Долго никто не снимал трубку. Ян уже решил, что никого нет дома, хотел повесить трубку, но Мишаня заспанно произнес:
– Алло!
– У меня родился сын! – закричал ему Ян.
Мишаня очень долго ничего не понимал.
– Кто это говорит?
– Ян.
– Какой Ян? – Наконец Мишаня понял: – А, это ты, Полуяшка?
– Да, у меня родился сын!
– Что, еще один?..
18
– Ну, рассказывай, что у вас тут произошло, чему улыбаешься? – спросил Антон Васильевич дочь, поспешно сбежавшую с веранды ему навстречу, лишь только он открыл калитку.
– Ой, папка! Ты не представляешь, что наш Тяпа выкинул! Он решил поехать на шабашку!
– Какую еще шабашку?
– Они хотят поехать в совхоз строить скотные дворы.
– Ничего, пусть слегка разомнет косточки, ему будет только на пользу! – сказал незнакомый парень, сидевший рядом с Тяпой за столом на веранде. И поднялся. Угадывалось, он-то и является инициатором всей затеи. – Прежде всего, это полезно физически. И кроме того, возможность малость подзаработать. Им сейчас вовсе не помешает, – кивнул он на Тяпу и дочь Антона Васильевича. Все поняли, что он имел в виду.
– Виталий! – подошел он к Антону Васильевичу. Рукопожатие его было крепким, мужским. – Вы как? Одобряете эту идею?.. Не хотели бы составить компанию? – Виталий заметил, что Антон Васильевич замешкался с ответом. – Человек вашего возраста нам был бы нужен. Для представительства. При собеседовании с разным начальством. Правда, у меня самого это неплохо получается. Но вы будете стоять позади, грудкой вперед. Поддакните, где надо, как на новгородском вече. Я подам знак, а вы с Тяпой разом: «Ату его!» Остальное все мы берем на себя.
– Виталий Сергеевич во многих местах шабашничал: в Сибири, на Севере, у него большой опыт.
– Райские кущи я вам не обещаю, но пятьсот «тугриков» в месяц будете иметь, – авторитетно заверил Виталий. – Мы с Тяпой вам не дадим надорваться. Вам когда-нибудь физическим трудом заниматься приходилось?
– Бывало…
– Ну вот. Топорик в ручонке можете держать? И отлично!
– Схожу искупаюсь, – решил Антон Васильевич.
– Я с вами. Не возражаете? – поднялся Виталий.
Они пошли вдвоем. Тяпа не захотел «пачкаться в этой мутной луже». Антон Васильевич знал одно место в километре от поселка – хорошая глубина рядом с берегом, – направились туда. Шли и разговаривали. Виталий понравился Антону Васильевичу. Был прост, без всякой показухи, хотя и угадывалось, что он много знает. С ним было легко говорить.
Солнце между тем спускалось за сосны на мысу, врезающемся в залив. Они там росли тонкие, гладкоствольные, словно пальмы. Лучи пробивались между стволов, как между штакетником забора, отгораживающего поселок от воды.
Наступал тот час, когда поселок на некоторое время оживал перед сном. Громче делался каждый звук. Голоса слышались издалека так, словно разговаривают на соседнем участке. Шаркала по листве вода: вернувшиеся с работы хозяева поливали из шлангов фруктовые деревья.
Сокращая путь, Антон Васильевич повел Виталия через пионерлагерь. В это время обычно все мальчишки собирались на спортплощадке. И сейчас они были здесь. Некоторые гоняли мяч, другие сидели на скамейках вокруг, смотрели, как их приятель, пытаясь выполнить какое-то упражнение, болтался на турнике. Виталий подошел к турнику.
– Дяденька, подтянитесь десять раз! – закричали мальчишки. – Попробуйте.
Они, очевидно, решили, что он мешкает потому, что не решается. Однако Виталий не заставил себя уговаривать, подпрыгнул, ухватился за стальную перекладину, приноровился поудобнее и подтянулся на одной левой руке. Десять раз. Мальчишки начали было считать, но затем уважительно приумолкли, только смотрели восхищенно.
– Ух ты!..
Когда Виталий спрыгнул на песок, мальчишки побежали к перекладине, и теперь уже несколько из них повисли под ней.
Вернувшись о купания, Антон Васильевич увидел, что у них гостья. На веранде вместе с Екатериной Степановной сидела Эльвира, пила чай.
– Ну, я пошла! – тотчас поднялась она, увидев Антона Васильевича.
– Не торопись! Вот тебе попутчик, – остановила ее Екатерина Степановна. – Вы проводите, Виталий?
– Непременно! И с большим удовольствием!
– Это, наверное, с вами едет Тяпа? – повернулась к нему Эльвира.
Екатерина Степановна ей уже все сообщила.
– Не волнуйся, голубушка! С Тяпой будет все в порядке! – лишь мельком взглянув на Виталия, сказала Екатерине Степановне Эльвира. – Теперь молодежь в стройотрядах забирается во всякую глушь. Я и сама отправилась бы с большим удовольствием, но меня осенью опять непременно вытолкнут куда-нибудь в Карловы Вары или на Золотые Пески.
«Кокетка от старых штанов», – усмехнулся Антон Васильевич.
Поздним вечером, когда легли спать, Екатерина Степановна сказала ему:
– А что, отец, может быть, действительно съездишь с ребятами и ты? Дни отгульные у тебя есть. Все равно без дела будешь шататься. Заработаешь внуку «на зубок», не надломишься.
– Откуда ты знаешь, что будет внук?
– У нас, женщин, на этот счет интуитивное чутье, которое не объясняют никакие ваши интегралы. Поможешь дочери. Неужели и ей жить, как мы с тобой начинали? Пять лет ходил в лыжном костюме, брючины сардельками.
– Дались тебе эти сардельки!
– Да уж стыд один.
* * *
Деревня Поречице, куда привез Антона Васильевича и Тяпу Виталий, называлась так, наверное, потому, что располагалась по крутому берегу речки Уза, такому высокому в этом месте, что во всей деревне – ни одного колодца. За водой ходили на реку. Противоположный берег низкий, луга. Через реку напротив деревни, под кручей, – наплавной пешеходный мост, доски его прогибались под ногами.
Шабашников поселили в читальне совхозного клуба. На столах лежали подшивки старых газет. В простенках между окон висели портреты писателей-классиков.
В читальне шабашники появлялись, лишь чтобы оставить здесь или взять какие-то вещи. Работали от зари до зари, строили коровник.
Обязанности у них распределились так, как и предлагал Виталий. Любые переговоры с кем бы то ни было он вел сам. Хотя все, кому доводилось обращаться в бригаду, начинали обычно с Антона Васильевича. А он указывал на Виталия: «К нему». Уж очень ловко у Виталия получалось то, что Антон Васильевич просто не умел делать.
К примеру, требовался бригаде грузовик, чтобы привезти из карьера щебень.
– Придется подождать, – отвечал Антону Васильевичу начальник, с которым он вел беседу.
– Не хотелось бы ждать.
– У нас нет свободной машины.
– И не надо! – выступая вперед, авторитетно заявлял Виталий. – Но вы отлично понимаете…
Тут Антон Васильевич отступал Виталию за спину, и тот один вел с начальником переговоры. Начальник все понимал.
После этого шабашники выходили на шоссе. Виталий всматривался в проносящиеся мимо машины.
– Эту берем! – говорил он, руководствуясь неизвестно каким признаком. Не «голосовал», а со спокойствием представителя ГАИ кивком головы указывал шоферу машины остановиться. Машина останавливалась.
– Что надо, батя? – обращался шофер к Антону Васильевичу.
Антон Васильевич бежал к машине. Тем временем туда подходил и Виталий. Молча залезал в кабину, садился рядом с шофером. Антон Васильевич отходил в сторону. Все заканчивалось так, как Виталию было надо.
– Как у тебя ловко получается! – удивлялся Антон Васильевич.
Нет, он так не умел.
Антона Васильевича вообще смущала их роль. Кто они такие? Не рабочие, присланные с завода помочь совхозу, что Антон Васильевич хорошо понимал, – самому не раз приходились ездить. А – шабашники! Слово-то какое!
Когда он поделился своими мыслями с Виталием, тот посмотрел на него со спокойствием человека, творящего благое дело.
– Начнем с обратного. Вопрос первый: приношу ли я кому-нибудь вред?.. Вопрос второй. Я шабашничаю в свой законный, положенный мне по трудовому законодательству отпуск. Было бы кому-нибудь лучше, если бы я по восемь часов лежал где-то на южном берегу Крыма? Этаким розовым кабанчиком хрюкал с какой-нибудь свинюшкой?
А я в свой отпуск выезжаю во чисто поле, чтобы, поиграть силушкой. Есть ли здесь от меня польза? Наверняка.
Я работаю отпускное время за деньги. Зачем они мне? Я не занимаюсь накопительством. Хочу объездить страну, увидеть как можно больше, и не по телевизору, в передаче «Клуб кинопутешественников», а собственными глазами. Для этого я купил «Жигуленка». Теперь мне нужен гараж. И еще на некоторые, связанные с машиной, расходы. Вот и все. Я пошел таким путем. И не вижу, что бы в нем было плохого.
Да, вроде бы все логично. И все же что-то смущало Антона Васильевича. Так – и вроде бы что-то не так.
Они ставили коровник на пустыре. Напротив через дорогу – изба. На вид еще крепкая. Но по каким-то почти не передаваемым признакам угадывалось, что она стара.
Тот день выдался на редкость жарким. Виталий и Тяпа работали раздетые до пояса. Виталий – в пляжных очках, которые, как зеркала, отражали все, а через них не было видно глаз, в полотняной шапочке с зеленым прозрачным пластмассовым козырьком. Хоть и было жарко, но Антон Васильевич не мог себе позволить разоблачиться, как мальчишка. Увидев старушку, которая вышла из избы и стала манить кур: «Цып, цып, цып!» – Антон Васильевич, ткнув в кучу песка лопату, которой «гарцевал» щебень с цементом, направился к старушке. Поздоровавшись, попросил напиться. Увидев на крыльце ведро с водой, подошел к нему.
– Подожди, чего ж ты! – сказала старушка. – Сейчас кваску принесу. У меня квас свежий, сейчас нацежу.
Она ушла в сени.
Во дворе, напротив крыльца, были свалены дрова. Толстые березовые чурки. Раскатились по всему двору.
Старушка вышла на крыльцо, вынесла ковш с квасом и стакан. Вытряхнула из стакана мусоринки. Вытерла его полотенцем.
– Пробуй-ка.
Квас был отменный. С кислинкой, прохладный. Антон Васильевич выпил с удовольствием.
– Наливай-ка еще, – предложила старушка.
– Не откажусь.
Он выпил еще стакан и огляделся, отдыхая.
– Что это у вас так раскиданы чурки?
– Да вот в прошлое воскресенье привезли шаромыжники, свалили, сказали: «В понедельник придем, уложим. Бабка, дай рубль». Рубль дала, а они так и не появились. Теперь, наверное, уже и не зайдут, забыли.
Лицо у старушки было темное и морщинистое. Какими-то уж очень добрыми, приветливыми казались эти морщинки.
– Ладно, мы к вечеру зайдем к вам с ребятами, уберем, – пообещал Антон Васильевич. – Вы дома будете?
– Буду, буду. Да спасибо, не надо, – сразу засуетилась старушка.
– Придем. Как вас зовут-то?
– Параскева.
– А по отчеству?
– Велико начальство! Меня и сроду так никто не называл. Бабка Параскева, и тольки.
– А все же?
– Параскева Ивановна. А тебя-то как?
Перейдя дорогу, Антон Васильевич оглянулся. Старушка стояла о чем-то задумавшись, скрестив руки на переднике.
К вечеру, когда солнце стало садиться за силосные башни по другую сторону реки, Антон Васильевич сказал ребятам:
– Ладно, давайте на сегодня закругляться. Да зайдем поможем тут одной старушке.
– Кончаем, – поддержал Виталий. – Сегодня в клубе новый фильм. Мы с Тяпой сходим посмотрим. Ему будет полезно взглянуть, как народ принимает их продукцию. Так сказать, окунемся в жизнь. Верно, Тяпа?
Параскева Ивановна их ждала. Обрадовалась. Очевидно, и не надеялась, что они придут.
– Кыш, кыш! – погнала она со двора кур, хотя те никому и не мешали.
– Надо расколоть да убрать, – указал Антон Васильевич ребятам.
– И это все? – спросил Виталий, осматривая раскиданные чурки. – Бабушка, у вас найдется колун?
– Был, раньше был. Куда-то заложила. Погодите, сейчас поищу.
– Ладно, обойдемся.
– Раньше все было.
– Не беспокойтесь.
Они сразу же принялись за дело. Глянув на Виталия и на Тяпу, Антон Васильевич понял, что у тех еще маловато опыта. Но у Виталия хоть была силища, действительно как у былинного богатыря Ильи Муромца. Он размахивался, словно палицей, и, ухнув, всаживал топор в чурку так, что тот не колол ее, а пропарывал навылет.
А вот у Тяпы не было ни того ни другого. Топор отскакивал от чурки, или его заклинивало, и Тяпа долго возился, чтобы его вытащить.
– Делай вот так!
Антон Васильевич прицеливался в самую сердцевину установленной «на попа» чурки и, не очень сильно, с потягом на себя, – тюк! Чурка разлеталась на половинки. Он брал половинку, придерживая левой рукой, и теперь от краев к середине – щелк! Щелк! – раскалывал на поленья, которые держались на толстой бересте, словно дольки апельсина на его кожуре. Все одинаково равные.
А вот осину надо колоть иначе. Ту от середины к краю. Сосну или елку тоже по центру, но стараясь топором угодить между сучков. Еловые полешки будут висеть и покачиваться на этих сучках, как на гвоздях.
Все это Антон Васильевич познал еще в ту пору, когда весь Ленинград отапливался дровами. Их, как и хлеб, получали тогда по карточкам. И сколько пришлось ходить по дворам, распилить, расколоть этих дров, чтобы заработать хоть бы на школьную форму! Не говоря уж о том, что надо получить по карточке на дровяном складе свои дрова, перевезти их оттуда, уложить в поленницу во дворе, обшить жестью, чтобы не забивало снегом. А жесть найти где-нибудь в разрушенном доме. И все это входило в его, Антона, обязанности: мать целый день на работе; вечером ей бы лишь успеть приготовить обед на завтра…
Где-то высоко над лесом грохнуло, словно отдаленный пушечный выстрел. Эхом откликнулись рощи. Напуганная хлопком, тявкнула в деревне собака. И послышался гул быстро, с посвистом летящего самолета.
Все подняли головы. Но самолет летел несколько в стороне. Вывалившись из облаков, он скользил по голубому небу, маленький, белый. А звук, усиливаясь и вроде бы все больше отставая, еще шел из облаков. И затем, резко сместившись, пошел от летящего самолета.
– Перешел звуковой барьер, – сказал Виталий. – Техника! Я на таком еще не летал!
– Техника сейчас развивается быстро, – отозвался своим мыслям Антон Васильевич. – Давно ли были лампы, полупроводники, интегральные схемы, а теперь – «чибисы».
– У меня дома где-то брошюрка есть – результаты специального исследования. Если инженер по каким-то причинам года четыре не занимается новым, то его уровень в этой области знаний становится равен нулю.
Отвлеченный разговорами, Антон Васильевич осмотрелся и только теперь заметил, что они раскололи почти все дрова. На это обратил внимание и Виталий.
– Ну, мы побежим, – сказал Антону Васильевичу. – А то опоздаем на сеанс.
– А-а. Бегите. Я доделаю.
– Куда же вы? – встрепенулась находившаяся тут же бабка Параскева.
– Пускай бегут, они торопятся, – сказал Антон Васильевич. – Я теперь тут и один управлюсь.
Он сносил поленья к хлеву, сложил под навес. Подмел двор.
– Да пусть так, я и сама все уберу, – останавливала его Параскева Ивановна. – А ты зайди в избу.
Следом за Параскевой Ивановной Антон Васильевич вошел в дом. Бабка чем-то сразу зашебуршила на кухне, а он остановился у зеркала, поправил волосы. Правее зеркала на стене висела застекленная рамка. Под стеклом собраны фотографии всей бабкиной родни – и совсем маленькие, паспортные, и размером с открытку. Некоторые уже пожелтевшие от времени. Антон Васильевич разглядывал их. А бабка Параскева стояла за спиной.
– Это мой старик. Молодой еще, до войны. А это я. И не взнал, наверное. Да куда ж теперь меня такую взнаешь, вся сморщилась, как гриб сморчок. А это мои сыны. Все четверо. Не вернулись с войны. Старик-то пришел, только летось помер, а они – ни один. Саня, старшой. Толя, Вася. А это – Петя, Петенька, Петушок мой. – Бабка взяла полотенце и стала им протирать стекло над фотографиями, хотя оно и так было чистым. Угадывалось, что бабка проделывала это часто. – На всех троих пришли похоронки, а Петенька пропал без вести.
Ты, Васильевич, – ученый человек, скажи мне, может ли получиться так, чтобы человек пропал без вести?! А вдруг живой, живет где? Мне одна женщина говорила, что в журнале было пропечатано, как одна ждала своего мужа с фронта, не дождалась да за другого замуж вышла. А один раз поехала на остров: там дом такой для инвалидов, кто не захотел калеченным домой возвращаться, – и узнала своего мужа.
Может, и мой Петенька где-нибудь так, матери не желает таким объявляться. Ночью не сплю, все слушаю. Как ветер зашумит, думаю – он, он. Зову его: «Петенька, иди домой». И во сне часто вижу. Иной раз просто около кровати пощупаю, не он ли тут. Слышу, как наклонится к подушке и дышит. Открою глаза – никого.
– И мой отец не вернулся с фронта, – сказал Антон Васильевич, подумав, что, может, хоть от этого участия бабке будет как-то полегче.
– Да что ж мы тут остановились! – вроде бы опомнилась бабка. – Идем на кухню. Что ж это я? Идем!
На кухне на столе стояли стаканы, приготовленные бабкой огурцы.
– О-о! Нет! – сказал Антон Васильевич. – Не употребляю.
– Что ж, здоровье сдало? – участливо спросила Параскева Ивановна.
– На здоровье пока не жалуюсь.
– Или религия не позволяет?.. Как же я тогда?.. – растерялась бабка. – Никак не отблагодарю.
Она проворно достала из кармана передника и сунула Антону Васильевичу трешницу.
– Что вы! – запротестовал Антон Васильевич. – Ни в коем случае! Что вы!
– На, тогда возьми хоть карамеленку. Сунь в карман, потом съешь.
– Спасибо. – Антон Васильевич, чтоб не обижать Параскеву Ивановну, взял конфетку в какой-то простенькой обертке, положил в карман.
– Вам спасибо. Выручили старую. – Бабка до калитки провожала Антона Васильевича и все благодарила. – Заходите, если что надо. Может, постирать что или ягодок кисленьких захотите.
Пока Антон Васильевич разговаривал с бабкой, пока шел до клуба, стало темно. На ощупь поднялся на крыльцо, нашарил замочную скважину в дверях. А когда, просмотрев последние номера газеты, снова вышел на улицу, темнота была такая, что только в прямоугольнике света, падавшего из окна, угадывались забор, ближние кусты – все это в тумане, как в дыму.
Туман полз холодный. Поручни на крыльце, трава и кусты – все было мокрым.
В деревне светились огни. От школы, в которой в этот раз показывали кино, приглушенные расстоянием, доносились звуки музыки, голоса, девичий смех. Там веселилась молодежь.
А над верхушками деревьев, над головой, – тысячи кажущихся близкими звезд. В городе их не видишь из-за отсветов фонарей. А здесь поражаешься – сколько их! И крупных, и совсем крохотных, мерцающих, искорками.
