Текст книги "Турухтанные острова"
Автор книги: Павел Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Елка зеленая!.. А я думаю, отчего это я вдруг забил копытами? Ха-ха-ха! – восторгался Белогрудкин.
«За оригинальность» пирогу присудили первую премию. Но каково же было удивление всех, когда выяснилось, что автором пирога является Тарас Петрович Чиж. Он тотчас собрал членов конкурсной комиссии, они о чем-то пошептались, и Юра Белогрудкин объявил, что Тарас Петрович из участников конкурса (по его собственной просьбе) исключается, так как является председателем конкурсной комиссии, следовательно, участвовать в конкурсе не имеет права.
– Где вы научились таким чудесам кулинарного искусства? – остановил Тараса Петровича Сережа Маврин.
– О, это мое хобби! Хотя, знаете ли, мне приходится очень трудно – у меня дома тоже исключительно одни женщины: жена, три дочки. Конкуренция, с ума можно сойти!
– Может быть, вы еще и стираете, и полы моете?
– Вполне возможно. Вполне!
После объявления Юры Белогрудкина всем присутствующим было разрешено снять «вкусовую пробу». Эта часть программы оказалась самой оживленной.
От стола к столу с тарелочками в руках переходили женщины, они старались попробовать все. Клали в рот кусочек, смаковали, стояли задумавшись, решая, какому пирогу отдать предпочтение.
Инна вышла из зала.
«Что ж, – думала она. – В этом нет ничего плохого. Женщина должна уметь вкусно готовить, чтобы кормить детей. И мужей. – Иронично усмехнулась: – И эти ненасытные утробы тоже просят есть».
Инна умела вкусно готовить, что всегда отмечали все – и мама, и соседи по коммунальной квартире, в которой она прежде жила. Ей почему-то было досадно сейчас, как в детстве, если тебя не приняли в общую игру. «Приду с работы и испеку пирог», – решила Инна.
После обеденного перерыва у них в комнате все бурно обсуждали завершившийся конкурс. Белогрудкин оказался в центре внимания. Откинувшись, он сидел на стуле, держа руки на животе.
– Это наказание! Три месяца моей самой строгой диеты рухнули в один час!
– Ты отказался бы!
– Ну что-о-о ты! Как я мог? Если просят дамочки. – Взгляд на Дашу. – И, между прочим, весьма недурственные!
Последнее говорилось специально для Даши, чтобы подзавести ее.
– Боже! – поняв это, укоризненно посмотрела она на Юру. – Ты неисправим. – Села к столу. – Надо же, люди умеют делать такие вкусные вещи!
– А чего тут особенного! – отозвалась Инна.
– Вы тоже умеете?.. – смотрела на нее Даша. – Почему же вы не приняли участие в конкурсе?
– Зачем?
Даша долго молчала.
– Но, понимаете, это все равно, что обладать прекрасным голосом и петь только для себя. Это же… Вы губите себя.
«Она опять меня учит!»
– А для кого прикажете петь? – с вызовом спросила Инна.
Даша зарделась, промолчала. Инна тоже почему-то смутилась и отвела глаза.
34
С вокзала Сережа вернулся победителем: он достал Буркаеву билет на сегодня на вечерний поезд, да еще – купейный вагой. Подобное мог только Сережа. Это признали все. От восхищения Даша, не вытерпев, обняла его:
– Вы – гигант!
Посему Сережа считал, что он вправе теперь заняться тем, что его со вчерашнего дня интересовало. Он присел к столу, за которым Буркаев что-то мозговал над схемами, склонился к нему и спросил:
– Как вчерашнее совещание? Быть нам с премией или без?
– А шут его знает! – откровенно признался Олег.
«Счастливчик! – позавидовал Сережа. – Это его, пожалуй, не очень-то и занимает. Что ему! Живет один, комната на одного, а если вздумается, так может поехать к матери в Зеленогорск».
Сережа уже собрался бежать к кому-нибудь дальше, но в дверь постучали, что вообще не практиковалось среди «своих», и в комнату вошел представитель главного заказчика.
– Разрешите?
Сережу точно ветром сдуло, он освободил гостю место.
Представитель главного заказчика, подойдя к столу, поздоровался за руку сначала с Буркаевым, а затем и с Сережей.
– Извините, что я прямо вот так, без предварительного звонка. Может, вы сейчас очень заняты, тогда я зайду в другой раз. Я ненадолго, отвлеку вас на минуточку.
– Да, пожалуйста! – Буркаев привстал, указав на освободившееся место напротив.
– Видите ли, меня вчера очень заинтересовало то, о чем докладывал Пекка Оттович. Возникло несколько вопросов. Хотелось бы кое-что уточнить. Вчера их не задал, чтобы не отвлекать всех участников совещания. Решил зайти к вам сегодня. – Он достал тетрадный листок. Сережа успел заглянуть: не менее десятка вопросов.
Если представитель главного заказчика явился без предварительного звонка, без договоренности, уже в конце рабочего дня пришел с вопросами в лабораторию, не дождавшись завтрашнего утра, – это что-то значило!
Как только гость ушел, Сережа помчался в лабораторию Лары Николаевны, где у него было много друзей, узнать, как они относятся ко вчерашнему сообщению Пекки Оттовича, а главное, не удастся ли выяснить еще что-то новенькое. До конца рабочей смены осталось двадцать минут, и еще кое-что можно успеть. В коридоре Сереже встретилась Гвыздя, которая уже «намылилась» домой.
В лаборатории Лары Николаевны все находились на рабочих местах. Но тоже чувствовалось: скоро конец рабочего дня. Некоторые из девочек-техников польской фиолетовой помадой подкрашивали губы, подправляли ресницы, накладывали на веки «тени», заглядывая в зеркальце, установленное в верхний выдвижной ящик стола, прикрытый наполовину. Его придерживали коленом. В случае чего можно быстро и незаметно задвинуть. Сережи они не опасались и поэтому продолжали заниматься своим делом.
Непосредственным начальником для них был их руководитель группы Семен Викторович Шмель, давний добрый Сережин приятель. Тоже, как и Сережа, слегка лысоватый. Но, как сказал профессор Бэмс: «За одного лысого двух нелысых дают!» Ходил он при подтяжках и в галстуке. Галстук куцый, словно обрезанный наполовину. Верхняя и средняя пуговицы на рубашке расстегнуты, в прорези просматривалась голубая майка.
Кроме прибора, который Семен Викторович разрабатывал, он, кажется, больше ничего и не замечал. Придешь – что-то перепаивает, подкручивает потенциометры, так увлечен, что даже лысина покрылась испариной. Сейчас хоть пляши рядом – все равно не заметит. Поэтому девушки-техники не боялись и его, – он их не видел.
Сережа подсел к нему, задал несколько вопросов, но медлительный Шмель не успел ответить, в комнату вошла Лара Николаевна. Девушки, безошибочно угадав по звукам шагов, что это идет она, успели каждая дружно шевельнуть ножкой и теперь сидели, оправляя юбочки, смахивая с них несуществующие соринки, потому что, если сделать вид, будто убираешь стол, – можешь получить замечание, что до окончания рабочего времени еще пятнадцать минут, можно убрать и после звонка, как это и положено, а если оправляешь юбочку, никто ничего не скажет.
– Сержик! – воскликнула Лара Николаевна, увидев Маврина. – Так кстати! Ты мне нужен.
Сережа проворно вскочил.
– Пожалуйста!
– Нет, в этом нет срочности. Можно и потом, когда ты будешь свободен.
– Я готов!
– Тогда пройдем ко мне в кабинет.
– Сержик, – певуче начала Лара Николаевна, когда они уселись возле стола друг против друга. – Я замечаю, что ты заходишь к нам в лабораторию, к нашим ребятам. Ты дружен с ними, и это замечательно.
Черепашка скребла по столу лапами, оставаясь на прежнем месте. Лара Николаевна потыкала в ее панцирь кончиком сигареты.
– Я хочу предложить тебе перейти к нам в лабораторию. Все, связанное с переводом, формальную сторону, я беру на себя.
От неожиданности Сережа не знал, что ответить.
– Я и не требую немедленного ответа, – поняв его замешательство, сказала Лара Николаевна. – Я знаю, что такие вещи не решаются в один час. Здесь надо основательно подумать. Подумай, а затем мне скажи. Я слышала, ты намерен вступить в жилкооператив. Поэтому такой переход для тебя просто выгоден.
– Вы уверены, что получите первую премию? – не утерпел Сережа, хотя и понимал, что такой вопрос несколько нетактичен.
– Дело даже не в ней. По внедрению нового прибора предстоят длительные командировки. А это тоже деньги. Повторяю, ты можешь не спешить с ответом, времени у нас еще предостаточно. Подумай!..
35
Приехав в Межциемс, Олег сдал в камеру хранения чемодан и сразу же направился на объект, где проходили натурные испытания. Как он и предполагал, прибор оказался исправен. Просто кто-то, случайно или в задумчивости, даже не заметив этого, крутанул на контрольном осциллографе ручку усиления, увеличив его во много раз и, соответственно, во столько же – размер индуцируемого на экране импульса, верхушка которого ушла за верхний край экрана. Любой человек, имеющий телевизор, по личному опыту знает: чем больше в телевизоре ручек, тем неудержимее тянет какую-нибудь повертеть, если даже изображение на экране просто великолепно. Тут какой-то странный закон. Поэтому одно из основных требований, которое должен обеспечить конструктор прибора, это, как говорят, «защита от дурака». Все ручки потенциометров желательно убирать внутрь прибора или хотя бы прикрыть крышкой.
Олег установил потенциометр в нужное положение, и контрольный импульс на экране осциллографа принял необходимые размеры и форму. И стоило из-за этого ехать!
Как раз в этот момент в помещение, где находился Олег, вбежал Родион Евгеньевич Новый, очевидно прослышав о приезде.
– Что это такое! – закричал он. – Ваш прибор не работает! Мы из-за него на три дня задерживаем испытания. Должны сидеть сложа руки! – Он, как всегда, был верен своему принципу: создать как можно больше шума.
– Почему же не работает?! – возразил Олег. – Взгляните на экран!.. Я к прибору еще не прикасался. Просто нужно установить усиление как следует… А если впредь будут еще подобного рода телеграммы, вы к нам больше не обращайтесь. Что это? Как понимать? – Олег передал ему полученную телеграмму.
– «Поздравляю Сухонина. Прибор не работает», – вслух прочитал Родион Евгеньевич. – Тут какая-то ошибка! – закричал он. – Я такой телеграммы не подавал! Там было «Подразделение Сухонина». Переврали! Честное слово! Сейчас проверим! Элеонора Ивановна!
В помещение вошла длинная и тонкая, как вязальная спица, уже не молодая женщина. Она работала инженером, но одновременно выполняла при Родионе Евгеньевиче функции своеобразного секретаря: записывала в специальную тетрадь тексты высылаемых телеграмм и получаемые на них ответы.
– Проверьте, пожалуйста, что мы там послали в институт Сухонину?
Элеонора Ивановна открыла тетрадь точно на нужной странице, словно держала ее заложенной пальцем. Показала запись Родиону Евгеньевичу и Олегу.
– Что я вам говорил! – воскликнул Родион Евгеньевич, повернувшись к Олегу. – Переврали на почте!
Наверное, так оно все и произошло: непривычное слово «подразделение» переправила где-то очередная Гвыздя на более распространенное «поздравляю».
Элеонора Ивановна собралась было уходить, но задержалась, протянув Родиону Евгеньевичу бланк ответной телеграммы:
– Это, наверное, вам?
– Что это? – Родион Евгеньевич выхватил у нее из рук бланк.
«Хреновому главному конструктору тчк специалист выезжает тчк Сухонин тчк».
Родион Евгеньевич перечитал текст, хмыкнул и швырнул бланк на стол. Элеонора Ивановна стояла рядом и ждала.
– Ответ нужен?
– Не надо.
Олег мог поклясться, что сам слышал, как Пекка Оттович продиктовал Гвызде иной текст. И просил проставить инициалы, чтобы не было какой-нибудь путаницы. Единственное, в чем Олег не мог поклясться, что это не специальная проделка Пекки Оттовича. Очень уж похоже.
Телеграмма оказала, сильное воздействие на Родиона Евгеньевича. Он ходил присмиревший. И когда Олег пришел сообщить ему, что собирается уехать, так как считает, что здесь ему делать нечего, Родион Евгеньевич стал чуть ли не умолять его остаться хотя бы на недельку, так как при испытаниях мало ли что может случиться. В прежние времена он с ним об этом и разговаривать не стал бы, просто продержал бы ровно столько, сколько можно пробыть, не переоформляя командировки.
Неделю Олег прожил в Межциемсе, в этом маленьком прибалтийском городке.
Стояла левитановская осень. Весь город был пронизан золотым, исходящим от каштанов и кленов, светом. Казалось, светится все: деревья и тротуары, засыпанные шуршащей под ногами листвой. При полном безветрии листья, отделившись от ветки, кружились в воздухе и беззвучно касались земли. Изредка цокало об асфальт – это осыпались каштаны. Ударившись о мостовую, они раскалывались на две половинки и лежали, как створки раковины-беззубки, а если пошарить под листьями рядом, можно найти два темно-коричневых, словно отполированных, зерна.
Дома вдоль улиц, крытые черепицей, стояли в садах, среди аккуратно подстриженных яблонь, с которых полностью облетела листва, но на почерневших, оголившихся ветках еще висели неубранные крупные яблоки. Пожилые мужчины, и по одежде, и внешностью чем-то похожие один на другого, сметали с асфальтированных дорожек листву; увидев Олега, снимали шляпы и уважительно приветствовали:
– Свейки!
И Олег отвечал им:
– Свейки! Свейки!
По одну сторону от дороги за садами протекала река, делавшая напротив города извилину, напоминавшую букву «омега», огибавшую просторный низкий луг, в центре которого стояли стога сена, а по другую сторону дороги, сразу за садами, вздымались песчаные дюны, за которыми синело море. Между кромкой воды и дюнами простирался пляж, пустынный на десятки километров. Такой чистый, словно ежедневно его подметали с утра.
Но за два дня до отъезда погода резко изменилась. Небо, словно створками, закрыло темными тучами, обрушились ливневые дожди, ураганный ветер в одну ночь оборвал с деревьев листву, распихал ее по грязным лужам и канавам. Синоптики передали, что откуда-то из Скандинавии проник циклон, принес массу холодного воздуха. Сразу стало сыро и неуютно.
Вечером в день отъезда тоже лил дождь.
А когда в полночь Олег проснулся и с верхней полки вагона выглянул в окно, поезд стоял во Пскове. Деревья, крыши домов и все кругом засыпало снегом. Местные жители ходили в валенках, одетые по-зимнему.
В Ленинграде лил дождь, под ногами хлюпало, прохожие шли под зонтами.
36
В институте, подложенная на столе под стекло, Олега ждала бумага: копия приказа начальника главного управления министерства о вынесении строгого выговора главному инженеру одного из крупных смежных институтов «за использование в действующем изделии опытных электровакуумных приборов без согласования вопроса их систематической поставки».
На копии приказа в левом верхнем углу красным карандашом подпись – резолюция главного инженера НИИ.
«Тов. С. А. Суглинскому.
Прошу учесть. И не допускать!!!»
В нижнем левом углу:
«П. О. Сухонину. Очень важно! Обратить внимание. Суглинский».
И уже Пеккой Оттовичем копия приказа направлена Олегу.
Олег понял, что это значило. Пекка Оттович еще не знал о последнем разговоре Олега с Овчинниковым. Тем более не знал этого Суглинский.
Олег представлял, в какое себя ставит положение, не сказав им о том, что и у разработчиков-то осталась лишь одна трубка, они ничем помочь не могут, и речи идти не может о каком-то там «согласовании вопроса поставки», тем более «систематической». Но в данной ситуации сказать об этом высшему руководству – все равно что бросить всю работу.
Кроме приказа ждала Олега еще одна неприятность: макетная мастерская приостановила работы по изготовлению их экспериментального макета. На верстаках всюду лежали «корытца» недоделанных блоков. Лара Николаевна пошла к Суглинскому и добилась того, что всех механиков перевели на изготовление экспериментального макета «пирамидального» коммутатора, заявив, что иначе она не гарантирует выполнение в срок обязательств, по ее же предложению включенных в полугодовое соцобязательство отдела. «Да, я тогда, может быть, несколько поспешила, недоучла всего. Но ей-богу же, мы выполним все в срок, только дайте нам „зеленую улицу“!» – клялась Лара Николаевна. И Самсон Антонович распорядился, чтобы механики выполняли работы только для лаборатории Субботиной, приостановив все остальные.
Олег пошел к Пекке Оттовичу: «Как поступить?»
Пекка Оттович поднялся и заходил вдоль стола. Зазвонил телефон, но Пекка Оттович не снял трубку, искоса посматривал на аппарат, дожидаясь, когда прекратятся звонки, затем взял кусок мела и на доске, типа тех, что висят в школьных классах (она висела на стене позади стола, на ней обычно при лабораторных обсуждениях рисовали схемы), крупными буквами начертал:
«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
– Что, делать все самим? – удивился Олег.
– Видишь ли… – Пекка Оттович положил недокуренную сигарету. – Был один такой удивительный изобретатель – Чарлз Гудийр. Ты о нем что-нибудь слышал?
– Нет, – признался Олег.
– К сожалению, у нас его плохо знают. Этой фамилии я не нашел даже в энциклопедическом словаре. А ему принадлежит открытие вулканизации резины. Где только не применяется резина! А кто знает о Гудийре? Почти никто. Правда, и до него существовала резина, но такая, что затвердевала на морозе и делалась мягкой в тепле. Гудийр решил найти такой способ обработки, чтобы она ни при каких условиях не меняла своих качеств. Он полагал, что этого можно добиться добавкой какого-то вещества. И что только не использовал в качестве добавки: соль, сахар, песок, касторовое масло и, наконец, даже суп. Сейчас это, конечно, кажется смешным. Но перед исследователем тысячи путей. Не всегда так просто найти самый верный и самый короткий. Не получилось – еще не самое главное. Главное – не отчаиваться! Не опускать руки! Только тот добьется успеха, кто его хочет! И у Гудийра случались взлеты и падения. Казалось – нашел! Смеялся и плакал от радости. А потом оказывалось – ошибся. И начинал все сначала. Доходил до такой нищеты, что ослабевал от голода. Все же – искал. Семья его в конце концов не вынесла всего, и однажды дочь в отчаянии швырнула «проклятый материал» в топящуюся печь. Кусок выпал к ногам печально сидящего перед печуркой отца. Гудийр поднял его, чтобы положить обратно в печь, и увидел на краю белую полоску. И понял, чего до этого не хватало: нужна определенная температура нагрева! Случайность?.. На первый взгляд – да. Сам Гудийр никогда не считал это случайностью, а приводил как пример настойчивости и упорства. Я думаю, что он прав. Тому, кто не обладает достаточной настойчивостью, незачем идти в науку. А теперь пойдем и по методу Гудийра смешаем что-нибудь с супчиком, – казал Пекка Оттович, взглянув на часы. – Уже пять минут как обеденный перерыв. Куда пойдем, в буфет или в столовку?
После обеда, прямо из столовой, Олег пошел в бухгалтерию отчитаться за командировку. Возвращаясь, решил заглянуть в макетную мастерскую.
Его всегда поражала удивительная способность Пекки Оттовича в разговоре подвести собеседника к нужному решению; всякий раз получалось, будто ты к этому пришел сам.
Макетная мастерская – подразделение особое. В институте есть опытное производство, экспериментальный цех, тем не менее каждый начальник лаборатории или, по крайней мере, отдела стремится иметь свою мастерскую. В случае необходимости любую мелкую механическую работу можно выполнить не мешкая: нужный специалист под рукой. Говорят, что экономически, в общеинститутском масштабе, это невыгодно, но – удобно.
Все знают о существовании мастерских – куда их спрячешь: гудящие станки, верстаки, другое оборудование, – но делают вид, что не замечают. Тем более что но табелю ни в лаборатории, ни в отделе ни один слесарь или механик не числится, лишь регулировщики высокого разряда или старшие инженеры, которые настолько универсальны, что могут работать и на сверлильном станке.
Любопытный народ подбирается в таких «макетках». Обычно это специалисты высокой квалификации, чаще всего уже немолодые. Это как бы «первые скрипки» больших симфонических оркестров, но возрасту или по каким-то иным причинам покинувшие их. Таким мастерам не нужна специальная конструкторская документация, достаточно набросать эскизик «от руки». Прибежал, «наквакал», что-то, больше нечленораздельно, объясняя на пальцах, как глухонемой, а через час-другой зашел, и пожалуйста, – все готово. Да еще то сделано, что ты и сам не понимал. Но они требуют к себе и особого отношения: электроэлементы, например, должны быть поданы вовремя, и нельзя соваться за пять минут до обеда – лучше пережди, да не забудь как бы случайно прихватить с собой в мастерскую свежий номер газеты «Советский спорт». Все могут покапризничать и немножко покуражиться над инженером-разработчиком, от всех он зависит, а от него – никто!
Макетная мастерская отдела Суглинского находилась на первом этаже, в дальнем конце коридора. С утра она становилась своеобразным клубом. Немножко «потравить», какой-то десяток минут, заходили те, кто привык приезжать на работу рано, задолго до звонка.
Валом валили новоселы. У каждого из них в первые полгода после получения квартиры своеобразный психоз – менять все, что только можно сменить: умывальники, дверные и оконные ручки, краны, замки.
Руководил мастерской на редкость спокойный и немногословный Семен Семенович. Он приходил на работу всегда тщательно выбритый, освеженный одеколоном, в белой капроновой рубашке. Переодевался за ширмой, при этом в щель между шкафом и ширмой было видно, как он, осматривая себя в зеркале, долго и тщательно приглаживал над височками волосы, подправляя их смоченной расческой, и, только убедившись, что они находятся в идеальном порядке, величаво выходил из-за ширмы б синем халате и рубашке-ковбойке.
Весь инструмент у него был хромирован и разложен в специальные футлярчики, оклеенные изнутри бархатом. Вынув из футлярчика, Семен Семенович не клал инструмент просто на верстак, а на специальную стеганую ватную подкладочку. Обычно он никому из желающих самостоятельно изготовить что-либо не запрещал этого. Но для «приблудных» у него содержался другой инструмент, который лежал на верстаке в центре комнаты. Надо – приходи и бери. И такое распределение никому не казалось обидным.
Отвернувшись к окну, Семен Семенович молча работал за своим верстаком, не оглядываясь, что делается у него за спиной. Но в определенный момент он вдруг вставал, подходил к работающему и по-иному закреплял деталь в тисках или менял на сверлильном станке обороты. Все это молча, лишь досадливо поморщась. Неверный звук доставлял ему такую же боль, как маэстро, когда в оркестре кто-нибудь из неопытных музыкантов допускает «киксу».
Сейчас Семен Семенович и другие механики испытывали перед Олегом неловкость, словно нарушили некий своеобразный джентльменский кодекс. Хотя не их вина в том, что пришлось приостановить работы по изготовлению макета для лаборатории Пекки Оттовича, но все равно получалось, что вроде бы они не сдержали взятое на себя негласное обязательство.
– Вот видите, – сказал Семен Семенович Олегу, кивнув на верстак, на котором сейчас стояли другие блоки.
– Ничего, – ответил Олег. – Ну, а сами-то мы здесь работать можем?
– Конечно! Приходите и работайте! Может быть, чем-то поможем. – Тотчас принялся передвигать на верстаке макеты, словно Олег сейчас же собирается сюда прийти.
«Ничего, – глядя на него, подумал Олег, – ничего особенного. Сами помаленечку все доделаем. Не боги горшки обжигают. Сделаем сами!»
37
На выходные дни Инна взяла путевку в институтский профилакторий в Усть-Нарву. Там ее соседками по номеру оказались две женщины намного старше Инны по возрасту. С одной из них Инна встречалась, та работала в сборочном цехе, другую видела впервые. Ей путевку взял муж, его Инна не знала. Даже фамилии никогда не слышала.
Женщину, которая работала в цехе, звали Клавой. Полная, с белыми пухлыми руками, мягкая, как свежеиспеченная булочка, от нее так и веяло жарой. В легком платьице с короткими рукавами. Казалось, выйди она вот так на улицу, над ней заструится парок. Она привезла с собой такое количество сумок, что когда разложила их все, то заняла тумбочку и еще пару стульев. Приходилось садиться на кровать.
Другая, Мадлен, как назвала она себя, была сухощавой, в хорошо отутюженных брючках, с модной прической «сэссун», в ушах – массивные золотые серьги. Кожа на лице у Мадлен гладкая, без единой морщинки, но именно по этой ее ненатуральной гладкости и угадывалось, что Мадлен уже немолода и часто посещает косметический кабинет.
– Пойду посмотрю, что у них здесь хорошего, – сказала Мадлен.
Вернулась она минут через десять.
– Ничего особенного. Но замечательный бассейн. Никого народу, плавают какие-то два мужчины.
Инна много слышала об этом бассейне, побывавшие здесь рассказывали о нем. Она пошла взглянуть. На всякий случай прихватила с собой купальник.
Бассейн построили два года назад, но казалось, что его открыли только вчера. Настолько все чистое, светлое. Возможно, в воду специально добавляли какой-то краситель, оттого она приобретала удивительную голубизну.
Переодевшись, Инна вошла в воду. Парни, оба крепкого спортивного телосложения, наверное, тренировались, плавали по смежным дорожкам в одну и другую сторону. Красиво плавали. Голова в воде, мелькают только чуть согнутые в локтях руки. Залюбуешься.
– Как? – спросила Клава, когда Инна вернулась в номер.
– Прекрасно.
– Не боялись приключений? – улыбнулась Мадлен.
– Нет.
Разговорились. Клава поинтересовалась, в каком подразделении работает Инна.
– Ваш муж тоже в этом институте? – спросила Мадлен.
– У меня нет мужа, – ответила Инна.
Ни Мадлен, ни Клава о семьях больше не говорили. Так, о всяких пустяках.
На следующий день с утра они все вместе поехали в Нарву. Клава решила пробежаться по магазинам. Мадлен направилась на почту позвонить мужу, чтоб не скучал. А Инна решила прогуляться по городу.
По мосту перешла через реку. Осмотрела старинную крепость. Постояла на берегу возле воды.
Большой мост соединял, казалось, две части одного и того же города, но на самом деле городов было два: Нарва и Ивангород.
На одной из улиц Инна встретила Мадлен.
– Вы тоже гуляете? – спросила Мадлен. – Мне муж рекомендовал посмотреть город. Знаете, здесь столько очарования. И дети все такие хорошенькие, чистенькие, просто прелесть.
Дальше пошли вместе.
В профилакторий вернулись лишь к ужину. Клава рассматривала разложенные всюду – и на столе, и на подоконнике – покупки.
– Я сейчас уберу, – засуетилась она. – Совсем избегалась, умаялась. Поесть даже не удалось. А вы что-нибудь купили?
– Нет, – ответила Мадлен. – Я ничего. Зашла в книжный магазин, но ничего такого, что меня заинтересовало бы, не увидела.
– Здесь такие красивые детские вещи продаются, – продолжала Клава перекладывать свои покупки. – Купила вот внучке платьице. Другой – кофточку. Есть хорошие рубашечки для малышей. Или у вас уже взрослые? – При этом она обратилась только к Мадлен.
– У нас с мужем нет детей, – ответила Мадлен.
– Как это? – удивилась Клава.
– Дети связывают по рукам. А так мы где только не бывали! Куда хотим, туда и едем! Крым, Кавказ, Закарпатье. Каждый бархатный сезон – там. Посмотрите на меня! Разве вы дадите мне мой возраст?
– А сколько вам? – поинтересовалась Клава.
– О-о! Об этом женщин не спрашивают! – рассмеялась Мадлен. – У нас есть одна знакомая теннисистка, мастер спорта. Вы взглянули бы на нее до замужества! Шустрая, упругая, как теннисный мяч. Вышла замуж. Появился ребенок. И посмотрите, что с ней стало! Нет, мы с мужем решили пожить в свое удовольствие, не заводить детей.
– Да, ваш поезд уже ушел, – сказала Инна. Она и сама не поняла, как это у нее вырвалось. Но уж очень разозлила ее Мадлен с этим, произносимым, как заклинание, «муж». Конечно, несколько резко получилось. Но так ей и надо, чтоб не хвасталась.
Инна вышла из номера, спустилась на первый этаж, где в киоске продавались газеты. Возвращаясь в номер, она шла коридором, когда в одном из пустых в это время фойе из кресла ей навстречу поднялась Мадлен. Она, несомненно, специально здесь ждала Инну.
– Это жестоко! – подойдя и остановившись напротив, сказала Мадлен. Голос у нее срывался. – Что вы знаете обо мне? Да, собственно, ничего. Тем не менее, это вас не оправдывает. Надо быть осторожнее, чтобы не сделать человеку больно. Да, у нас не будет детей. И это – мой крест! Со мной случилось то, против чего предупреждают медики, но что у молодых женщин все же часто случается. Мы с мужем тогда только что поженились, не были обеспечены. Во всяком случае, так нам казалось. И поэтому, когда мы узнали, что у нас должен быть ребенок, мы решили – лучше не надо. Лучше подождать. Вы понимаете меня?.. У нас больше не было детей. И не может быть. Теперь уже само собой. Вы правы, мой поезд ушел!
Она повернулась и быстро пошла по коридору, почти побежала.
– Мадлен!
– Можете называть меня просто Маня!..
Наверное, надо было догнать ее, остановить, обнять, попытаться утешить. Но Инна не умела этого делать.
38
У Инны беспокойно забилось что-то в душе, когда утром, войдя в комнату, она увидела Олега. Только сейчас она поняла, что все минувшие дни тосковала по нему, но не захотела признаться себе в этом.
– Кто вчера разбросал здесь все бумаги? – раздраженно спросила она, пройдя к своему столу. И тут же подумала, что надо сдерживаться.
Олег стал угощать всех в комнате конфетами «Коровка», которые привез из Межциемса, – у них существовал такой обычай: из командировки всегда привозили что-нибудь.
Он вытряхнул конфеты из кулька на верстак.
– Угощайтесь!
Первым и здесь оказался Сережа. Подошли и остальные. Маврин положил несколько конфет Инне и Даше.
– Пробуйте. Вкусные!
– Как молоденькие дамочки! – тут же добавил Белогрудкин, оглянувшись на Дашу: отреагировала или нет.
– Послушайте, вам никогда не говорили… – повернулась к нему разгневанная Даша.
– Говорили, говорили, милочка! Мне все говорили, – прервал ее Юра.
Даша только вздохнула.
Взяв конфету, Инна вышла из комнаты. В конце рабочего дня она позвонила Татьяне Полевиной.
– Ты сегодня чем занята? Я хотела бы тебя увидеть, – сказала Инна.
– Я все время (собираюсь тебе позвонить. Давай обязательно встретимся! – обрадовалась Татьяна. – Сегодня очень удобно. Эдуард Иванович уезжает на дачу. Я совсем свободна.
Договорились, что они встретятся в половине седьмого в сквере на углу Кировского проспекта и улицы Братьев Васильевых. Татьяна жила недалеко оттуда.
Инна пришла на десять минут позднее, чем договорились, но все равно ей еще пришлось ждать. Татьяна прибежала запыхавшись, вела на поводке пуделя Артамошу.
– Извини, я немного задержалась. Эдуард Иванович решил взять с собой на дачу и Артамона. Позвонил около шести, там у него совещание, ему, как всегда, некогда. Попросил, чтобы я привезла Артамошу к восьми на Московский вокзал. Но мы с тобой еще успеем. Где-нибудь посидим, поговорим. А может, ты поедешь со мной?
