Текст книги "Фрося. Часть 4 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
В июне жди.
Нет, не надо ждать, просто знай, что приеду.
Целую, твоя Аглая.»
Ох, надо ещё многому научить эту глупышку, спрятала капусту – тоже мне, закодировала слово.
Фрося поспешно стала рвать на мелкие кусочки письмо Аглаи, чем чёрт не шутит, лучше не искушать судьбу.
Так, а вот письмо от дочери, тут обычно душа нараспашку.
Анютка так пишет письма, будто разговаривает с матерью, словно и не существует между ними огромного расстояния.
Никому она не может и не пытается объяснить, как ей хочется прижать к груди несравненную свою дочурку – искреннюю, прямолинейную, откровенную, ранимую, сердечную и такую любимую.
Тут же поймала себя на мысли, а ведь она не ответила на предыдущее письмо Анютки.
Вот тебе и любимая дочурка, вот тебе и соскучилась, от злости на себя даже щёки покраснели.
Всё откладывала на потом, ждала, когда на душе полегчает, а затем, закружил такой водоворот событий, что вспомнить страшно – неожиданная поездка в Сибирь к Аглае на поминки по Коле, потом эта сумасбродная авантюра с полётом во Владивосток, глупостей там выше крыши, но зато, вывела подругу из ступора.
Тут приехала и навалился депресняк, связанный с отъездом Марка и этой суматошной вознёй вокруг сумасшедших по Советским меркам денег, скопившихся у неё.
Вот, сейчас прочитает в свой адрес массу упрёков от дочери и она будет совершенно права.
Фрося только успела надорвать край конверта, чтобы достать обычные два листка письма от дочери, как услышала, что в квартиру стремительно ворвался Сёмка:
– Мамуленька, ура, опять праздник живота, вижу, что нашла письма на своём обычном месте, как я соскучился по тебе, но честное слово, ещё совсем не ожидал твоего приезда, ну, и правильно, что слиняла с этой дачи.
И вбежавший с потоком слов в её спальню сын, кинулся в материнские объятия.
Глава 54
Фрося часто ловила себя на мысли, что её сынок очень многим походит на своего отца и бабушку Клару – у него такая же стремительность в движениях, отчаянность удивительно сочеталась с благоразумием, суровость в оценках поступков, действий и поведения окружающих, невообразимо вплетались в преданность и нежность по отношению к близким людям, в первую очередь, конечно, к ней.
Внешне и характером сын мало, чем походил на мать, но это им совершенно не мешало ощущать родственность душ, и чувствовать комфортность вблизи друг друга.
В Сёмке постоянно кипела неуемная энергия, в любой момент он был готов сорваться с места, придти на помощь другим, не задумываясь о собственной выгоде и рисковать, не заботясь о последствиях.
Фросе, как и сыну энергии было не занимать, но она была более уравновешенная, могла долгий период жизни пребывать в инертном состоянии, хотя, в тоже время, была взрывная, спонтанная и порою даже безрассудная.
Сын высвободился из объятий матери:
– Мамуль, прости, что оставил в квартире некоторый бардак, но очень спешил, надо было одной моей знакомой девчонке помочь перебраться с мамой на новую квартиру.
– Тоже мне бардак, ведь ты не думал, что мать так внезапно явится.
– А я никогда об этом не думаю, сам люблю порядок.
– Будем обедать или вначале письмо от Анютки прочитаем?
– Мам, давай вначале покушаем, а то для меня смысл прочитанного будет плохо в голову входить на голодный желудок.
– Ну, ты у меня, прям как китаец – нет хлеба, нет война.
– Мамулечка, я мог бы, конечно и потерпеть, но зачем, тем более, с кухни идёт такой запахан, что могу слюной подавиться.
– Ну, этого я тебе совершенно не желаю, пойдём к столу, письмо от нас никуда не денется.
Сёмка отвалился от обеденного стола и отодвинул пустую тарелку с тщательно обглоданными рёбрышками.
– Фу, как я обожрался, если бы Виталий Николаевич узнал, что я так хаваю, одним словом послал бы меня в нокаут.
– Да, ладно, не часто ты так можешь порадоваться хорошему обеду со своей непутёвой мамочкой.
– Мамуль, я мою посуду, а ты садись в своё любимое кресло и начинай разбирать каракули моей супер грамотной сестры.
Пять минуток и я уже буду готов внимательно слушать, чем на этот раз она нас удивит.
Фрося не стала спорить с сыном, самой давно не терпелось бежать по строчкам глазами, вбирая в душу сердечное тепло, запечатлённое, как выражается Сёмка, в милых каракулях.
Сёмка улёгся на диване, поглаживая раздутый живот, налитый щавелем, а Фрося приступила к прочтению:
«Здравствуйте мои дорогие мамочка и братик!
Прошёл уже целый месяц, как я отправила вам своё предыдущее письмо, но ответа, как ни странно так и не получила.
Мне трудно передать в словах, как я волнуюсь за тебя мамочка, тем более после того, как мне пришло послание от нашего Андрея.
Не буду описывать радость, которую ощутила, когда в мои руки легло это неожиданное письмо, ведь за четыре не полных года, как я уехала, это только третье написанное мне, моим средним братиком.
Счастье от получения этого письма быстро сменилось в моей душе тревогой за тебя моя милая мамочка.
Андрейка написал, что Марк Григорьевич в срочном порядке покидает страну и ты остаёшься у разбитого сердечного и не только корыта.
Он также рассказал о горе постигшем тётю Аглаю и, как вы вместе с ним добирались до того забытого богом Таёжного и в каком состоянии духа нашли твою подругу.
Мамочка, я, наверное, не сделаю для тебя открытие, но всё равно, выскажу своё мнение, наш Андрейка очень хороший парень и любящий тебя сын.
Он очень волнуется за твоё будущее и это волнение, в полной мере, передалось и мне.
Мамочка, я не имею права учить тебя уму-разуму, ты и сама можешь кого хочешь научить, но моё сердце болит за вас с Сёмочкой, а особенно за будущее нашего малыша.
Для меня моё Семечко всегда будет маленьким, ведь он у нас младшенкий…»
Сёмка фыркнул на своём диване:
– Жалостница нашлась, я, что калека или умом повредился.
– Сынок, не перебивай, давай будем обсуждать уже после окончания прочтения.
– Молчу, молчу, просто не люблю, когда меня жалеют и не вижу к этому никакого повода.
«…Мамулечка, я не буду ходить вокруг и около, а сразу же выражу своё мнение, оно полностью совпадает с мыслями Ривы и нашего Андрейки…»
– Мам, что за заговор они там плетут, что-то пока не въезжаю?
– Сынок, я тоже, давай не будем отвлекаться.
«…Мамулечка, в ближайший месяц Сёмочка оканчивает школу и нам кажется, что вам целесообразно срочно уехать из Советского Союза.
Я вышлю вам вызов, с ним обратитесь в соответствующие инстанции, не думаю, что вам будут чинить препятствия в связи с отъездом и через несколько месяцев вы окажитесь в моих крепких любящих объятиях…»
Сёмка опять не выдержал:
– Мам, она там не понимает, что если я не поступлю в институт, то уже весной меня забреют в солдаты и кто это допризывника выпустит за границу, вот наивная.
– Сёмочка, я и без этого не собираюсь бросать всё приобретённое, и ехать на пустое место, рассчитывая только на милости дочери и Ривы, будто явлюсь возмещать плату с них.
«…Мамуль, я представляю, как вы сейчас негодуете, читая эти мои строки, а особенно ты моя дорогая.
Не спешите меня осуждать и полностью отрицать очевидное, но очень прошу вас, отнестись к нашему предложению со всей серьёзностью.
Знайте, что ваш приезд ко мне будет одним из самых значительных, радостных моментов в моей жизни.
Чтобы больше в этом и последующих письмах не возвращаться к этой теме, скажу, что это предложение действует на всю нашу жизнь.
Сёмушка, мне Андрейка написал, что у тебя не получилось стать чемпионом Москвы и я за тебя порядком расстроилась.
Я, как и наша мама совершенно равнодушна к этому мордобою, это её слово, но хочу, чтобы ты всегда выходил победителем из всех твоих жизненных боёв…»
– Ха, она ещё не знает, что я добился реванша над этим задрипанным чемпионом Москвы.
– Семён, так ты оказывается тщеславный хвалько, не ожидала.
– А чего не похвастаться, когда есть чем?!
– Ну-ну, только сделай милость, ни при мне.
Принеси, пожалуйста, водички, что-то горло окончательно пересохло от этого тревожного письма Анечки.
Попью и перейдём ко второму листу, прочитаем, наконец, про её житьё-бытьё.
Глава 55
Пока Сёмка бегал за водой, Фрося глубоко задумалась, а ведь сын категорически не отрицал предложение Анютки о переезде в Израиль, а просто приводил аргументы, о невозможности это осуществить в данное время.
Боже мой, что это будет, когда он станет совершенно взрослым, настолько самостоятельным, что сам сможет принимать решения о выборе места жительства и будущей семье.
Она отмахнула от себя нахлынувшие неприятные, непрошенные мысли.
Попила принесёной сыном воды и продолжила читать письмо от дочери:
«…Мамуль, напишу немного о себе, хотя за период от предыдущего письма мало что в моей жизни изменилось.
Но есть и приятная новость, она состоит в том, что меня пригласили принять участие в очень интересном проекте, связанном, конечно, с медициной.
В ближайшее время в одном известном медицинском центре, собирается монолитная группа молодых специалистов под руководством Майкла мужа Ривы, которая будет участвовать в разработке нового подхода в хирургии по трансплантации органов.
Ты, не думай, что меня берут в эту группу по протекции родственника.
Туда меня рекомендовало руководство клиники, где я работаю и проявила себя, по их словам, с наилучшей стороны.
Проблема для меня заключается в том, что эта группа будет работать не в Иерусалиме, а в медицинском центре, находящемся вблизи Тель-Авива, а это лишнее время, которое нужно будет тратить на дорогу в оба конца.
Кроме того, моя научная работа будет ненормированная по времени и потребует частого моего отсутствия в вечерние часы и тут возникает проблема с Маечкой, ведь после школы некому будет находиться с ней дома.
Миша с радостью готов переехать от Ривы хоть куда, тем более, в Тель-Авив, но сидеть с дочкой категорически отказывается, ссылаясь на большую занятость и не умение ладить с семилетним ребёнком.
Рива готова заботу о Маечке взять на себя, ведь она в последнее время значительно меньше работает.
По секрету тебе сообщаю, что у неё самой появились проблемы с сердцем, но она не велела мне писать тебе об этом, поэтому не надо этот факт упоминать в своих письмах, ведь она их всегда прочитывает по нескольку раз и я не могу ей отказывать в этой малости.
Мамуль, мне стыдно тебе признаваться, но в наших отношениях с Мишей с каждым днём появляется всё больше трещин, между нашими взглядами на многие вопросы зияет огромная пропасть.
Он настаивает на том, чтобы я посвящала большую часть своего свободного времени его политической активности, сопровождала на всякие дурацкие совещания, где люди оторванные от израильской действительности из пустого в порожнее переливают, на мой взгляд, надуманные проблемы.
Новые Мишины знакомые, в том числе и он, отказываются изучать иврит и винят власти во всех тяжких грехах, а сами совершенно не понимают всего происходящего вокруг.
Безусловно, у нас очень не простая страна, но равных для всех возможностей, просто надо, как следует напрячься и добиваться поставленной цели.
Мише тоже нечего роптать на судьбу, её надо подстраивать под себя и явно не таким образом, как это делает он…»
Фрося подняла глаза от письма и поглядела на Сёмку:
– Сынок, а тебе не кажется, что наша Анютка повзрослела и я бы даже больше сказала, помудрела, и теперь видит своего муженька в другом свете, а не через розовые очки, как раньше, живя в Вильнюсе.
– Мам, помянешь моё слово, хлебнёт она ещё с ним горя, очень уж они по-разному смотрят на жизнь, и будущее.
– Сём, примерно эти же слова, я сказала ей ещё двенадцать лет назад, когда впервые встретилась с этим субчиком.
Фрося вновь придвинула листок к глазам.
«…Мамуль, ты представляешь, Миша даже обвиняет меня в том, что он уже два месяца в стране, а толком ещё не работал по специальности.
Здесь в Израиле хороших журналистов пишущих на русском языке и без него хватает, а тем более, скажи на милость, о чём он может писать после такого небольшого срока пребывания в стране.
Я тебе уже писала, что некий Эдуард Кузнецов, вначале сделал ему заказ на несколько статей для его газеты на тему нахождения Миши в местах заключения в Советских лагерях.
Мой муж написал, наверное, четыре такие статьи, но не получил никакого гонорара, хотя они были опубликованы.
Он возмутился и по телефону, в свойственной для него манере, выразил этому редактору своё недовольство.
Ну, и, что ты думаешь, заказы закончились и теперь свои статьи он пишет в основном для меня, а я так далека от этих проблем, связанных с советским еврейством, да и времени на вникание в этот вопрос у меня совершенно нет.
Ну, хватит мне изливать вам эту неприятную сторону моей теперешней жизни, всё равно не поможете.
Очень прошу вас, не стоит в письмах этот вопрос обсуждать, а не то, вдруг он случайно прочитает, что мы с вами его критикуем, и взорвётся своими словесными нечистотами в ваш адрес, а на свой я их и без этого получаю теперь регулярно.
Мамулечка, только тебе я могу об этом написать и уверена, что ты не будешь злорадствовать, хотя, в своё время, много раз предупреждала о его характере, напыщенности и раздутости самомнения.
Кроме тебя, мне не с кем этой болью поделиться, Рива очень хорошо ко мне относится, но мне стыдно ей поведать об этой стороне моей семейной жизни, хотя, мне кажется, что она и так обо всём догадывается.
Мамочка, пока писала эти строки вся обревелась, но ты не расстраивайся, ведь хорошо знаешь свою дочь-плаксу.
Мамуль, напишу для тебя очень приятную новость – мы ездили по делам нашего ведомства в Ашкелон, есть у нас такой небольшой город на юге страны.
Ашкелон город небольшой, но в нём есть довольно крупная больница, но дело совсем не в этом.
Скоро ты поймёшь для чего я всё это пишу.
У нас было немного свободного времени и мы пошли прогуляться по пешеходной улице и так случилось, что у одной нашей докторши порвался ремешок на босоножке.
Нам подсказали люди, что тут рядом есть сапожная будка возле базара и, что ты думаешь…
Заходим, а там сидит наш Ицик…»
Фрося взвизгнула и подскочила в кресле.
– Сёмочка, вот это да, интересно, что там Анютка пишет о нём?
«…Мамочка, он нисколько не изменился, такой же сердечный и грустный.
Я попросила девчонок погулять без меня, а сама, наверное, два с лишним часа просидела с ним.
Он закрыл свою будку и мы пили с ним там кофе и болтали, и болтали…
Я уверена, что тебе интересует всё о нём и его семье.
Так вот, Клара его, как не работала в Вильнюсе, так и в Израиле не работает.
По базарным дням, два раза в неделю, сидит на блошином рынке и продаёт мыло, одеколоны и всякую ерунду, привезённые из Советского Союза, это те дефициты, которые вы, в своё время, ему с Марком Григорьевичем доставали.
Ицик с грустью говорил, что по Кларочкиной торговле этого товара ей до конца жизни хватит.
Старший его сын уже заканчивает воинскую службу, а младший служит первый год и собирается остаться офицером в армии.
Ицик не выказал большой радости от жизни в Израиле, но особо и не жаловался, говорил, что для работяги везде жизнь одинаковая, паши от зари до темна и будешь сыт.
Передавал тебе мамочка огромный привет, всё спрашивал и спрашивал о тебе, и сказал, что лучшей женщины и друга, чем ты, он в жизни не встречал.
Говорил, если ты когда-нибудь приедешь в Израиль, то для него это будет настоящий подарок судьбы опять прижать тебя к своей груди, но он почему-то очень слабо в это верит.
До свиданья мои дорогие, не оттягивайте с ответом, вы представить не можете, как я жду ваших писем.
Целую, целую, целую.»
Глава 56
Фрося полностью уйдя в себя, аккуратно засунула листки только что прочитанного письма обратно в конверт.
Сложившуюся ситуацию у Анютки не назовёшь рядовой.
На этот раз дочь не в чём не была виновата, а просто попала в лапы самодура, из которых ей самой предстоит вырваться, она тут, к сожалению, не помощник.
Молодчина всё же, не зря она в неё верила, сумела вернуться в медицину после долгого перерыва, а теперь ещё и будет заниматься научной деятельностью, может ещё и профессором станет.
На лице у матери появилась довольная улыбка.
– Мам, ты чего сама себе улыбаешься, что хорошее вспомнила?
– Ах, Сёмочка, если бы не Анечкин муженёк, так можно было бы после этого письма и пир закатить.
Ты понимаешь, Анютка теперь не просто врач, а учёный.
А, кстати, просвети свою безграмотную мать, что такое трансплантация?
– Мам, так это пересадка органов.
– Каких органов и куда?
– Ну, мама, мне даже за тебя стыдно, неужто не знаешь – вот погибает человек, у него по-быстрому извлекают здоровые органы, замораживают и срочно пересаживают нуждающимся, которые отчаянно ждут их и таким образом, спасают чьи-то жизни.
– Сынок, а, что пересаживают таким образом?
– Ну, я далёк от этого, но слышал, что пересаживают роговицы от глаз, почки, печень и даже сердце.
– И, что, успешно?
– Мамуль, конечно же бывает успешно, а бывает, что организм отторгает чужой орган, мама, ты меня достала этими вопросами, напиши Аньке и спроси, она тебе точно ответит.
– Ладно, не серчай, просто это очень интересно и я об этом не слышала, ты прав, надо будет как-то у Анютки расспросить.
– Мамуль, а не завалить ли нам в киношку, в «Родине» «Джннтельмены удачи» показывают.
– Говоришь в киношку, совсем даже не против, тем более, в компании взрослого сына, но у тебя же завтра экзамен.
– Ах, мама, ты опять начинаешь.
Вот, сейчас засяду и выучу за один вечер всю русскую литературу за последние три года, что мы проходили.
– Опять умничаешь.
– Нет, иронизирую, но хочу тебе сразу сообщить, что собираюсь писать сочинение на свободную тему, там, по крайней мере, есть простор для полёта мыслей и самовыражения.
– Ты, сынок, выражай свои мысли, но знай границы допустимого, не наделай себе проблем с аттестатом.
– Мамуль, я и в классе во время учебного года уже несколько раз писал на свободную тему.
Училка, правда, была не очень довольна, но инициативу резать на корню она не хотела или боялась.
– Ладно, мой Лев Толстой пойдём в кино, уговорил.
Следующие три недели промчались вихрем – Семён сдавал экзамены, бегал на консультации, молотил грушу и не мог дождаться того момента, когда мама воспользовавшись своими связями добудет ему столь желанную Яву.
Фрося превратилась в эти дни в добродетельную домохозяйку – готовила сыну обеды, предварительно мотаясь по магазинам и на базар за продуктами.
Через день она наведывалась на дачу, но ночевать там не оставалась.
Наконец, к двадцатому июня Сёмка успешно сдал все выпускные экзамены.
Нет, он не стал золотым медалистом и даже серебряным, в его аттестате было несколько четвёрок, а по сочинению умудрился даже схватить трояк.
Он утверждал:
– Мамочка это происки подлой училки – змея подколодная, она меня всегда на дух не выносила за мой оригинальный подход к изучаемой литературе и собственный взгляд на значимость и реальную оценку главных героев.
Я демонстративно отразил свой подход и суждение в сочинении на вольную тему.
А тема была, как раз как будто для меня придуманная – Герои среди нас.
Ну, они, конечно, подразумевали всяких там Гагариных, сталеваров, хлеборобов, шахтёров и прочих героев, я им и врезал.
– Ну, и, что ты там уже врезал, мне кажется, что я догадываюсь…
– Правильно догадываешься, мой главный герой не Гагарин.
– Сёмка ты придурок, ну, и, что ты кому-то доказал.
– Я ничего не доказывал, а рассказал о настоящем герое.
Директор за голову схватился, один из лучших спортсменов школы, портрет которого выставлен на всеобщее обозрение в фойе, вдруг с этой единственной тройкой может испортить себе карьеру, а ему снизит количество выпускников поступивших в высшее учебное заведение, а если ещё вдруг ГОРОНО заинтересуется случаем по чьей-то наводке или жалобе.
Учительница русского языка и литературы стояла на вытяжку перед столом директора с виноватым видом, почти шёпотом оправдывалась за свой необдуманный поступок и готова была, дать возможность именитому боксёру переписать сочинение и ходатайствовать перед отделом просвещения об исправлении оценки в экзаменационном листе, но на дыбы стал Вайсвассер:
– Мам, я им заявил, что не буду переписывать сочинение и жаловаться не буду и тебе не советую, пошли они ко всем чертям со своей идеологией.
Я ещё когда-нибудь может писателем стану и утру той придурушной училке нос.
– Угомонись сын, тебе не кажется, что много на себя берёшь, смотри, чтоб не обкатали сивку крутые горки.
– Мама ты меня не переубедишь, можешь даже мне мотоцикл не покупать, сам за лето на него заработаю, но на поклон не пойду, тоже мне, великий герой Рахметов, видишь ли, на гвоздях спал, это потренировавшись любой может, а пусть бы он, как ты, всю войну под носом фашистов еврейскую девочку спасал…
– Сынок, ну, что ты из меня героиню делаешь, я ведь не о подвигах думала и ничего никому не доказывала, а просто сделала то, что считала в тот момент необходимым и о чём никогда не жалела.
– Я так и написал.
– Ты написал в сочинении про меня, сумасшедший?!
– Мамуль, а что, если для меня самые великие герои: ты, бабушка и мой отец.
– Сёмка, лучше уйди побыстрей с моих глаз, а иначе зашибу, кого я воспитала, придурка какого-то, ненормальный, тоже героев нашёл?!
Постой, куда ты побежал, собирайся, поедем в Спорттовары Яву тебе покупать, я уже договорилась с заведующим.
– Мамулечка, а я тут параллельненько с экзаменами в школе на права сдал.
Ну, что ты там копаешься, одевайся быстрей, так и магазин могут закрыть…
В тот же вечер Сёмка стал обладателем своей мечты – красавицы Явы, кроме которой Фрося прикупила ему два мотоциклетных шлема, очки на пол лица и кожаную куртку. Радости сына не было предела.
Он тут же предложил матери прокатиться и она, чтобы не обидеть и внушить начинающему мотоциклисту уверенность, заведя свою машину в гараж, нацепила второй шлем и, обняв сына за талию, понеслась с ним по близлежащим дорогам, со смехом ловя ртом встречный ветер.
Глава 57
Ну, и вот, в последний день июня, наконец-то заявилась Аглая, и будни Фроси потекли в совсем ином ритме.
Ей теперь было о ком заботиться кроме сына, да и появилась возможность с кем-то близким по духу и возрасту отводить душу в откровенных беседах.
Сёмка как и обещал, к концу июня уже сдал вступительные экзамены в МВТУ и готовился к скорому отъезду на всесоюзные соревнования в Алма-Ату, которым ещё сопутствовали двухнедельные сборы на какой-то спортивной базе на Кавказе.
Обо всём этом он с радостью сообщил матери, одно только его угнетало, неминуемая скорая разлука с любимой Явой.
– Сынок, так, сколько времени я тебя не увижу?
– Ай, мамуля, какой-то месяц, может чуть больше, если стану победителем, то будут ещё дополнительные сборы для кандидатов в сборную Советского Союза.
– Аглашка, ты слышишь, как этот хвалько соловьём разливается, чтоб только ему в первом же бою нос не расквасили, там же мужики будут выступать, а не пацаны вроде того Саньки.
– Мамулька, а, кстати, Санька тоже едет, он как чемпион Москвы среди юношей, а я, как победитель первенства Спартака, можем опять схлестнуться, хотя в каждом весе будет по тридцать-сорок участников.
– Сынок, ты сильно не ерепенься, но особо и не огорчайся в случае поражения, бой это не жизнь и кроме бокса есть вокруг много интересного.
Вон, мы с тётей Аглаей через неделю отбываем на юг, только не решили, в Одессу, Ялту или Сочи махнуть.
– Сёмочка, представляешь, твоя обалделая мама хочет мои сто килограмм на южное солнце выставить посреди честного народа, словно пугало в огороде.
– Молчи несчастная, завтра намечаю поход по магазинам, приоденем тебя по всем статьям, все мужики будут по набережной гужем за тобой бегать.
– Ага, ты ещё найди подходящий купальник на мои сиськи и живот.
– Пацана хоть бы постеснялась со своей прямотой.
– Тю, твой малыш в своих компаниях не такое слышит и сам уже, небось, сотни сисек этих перещупал.
Такие и подобные разговоры теперь часто можно было услышать в их квартире.
Сёмка слушая шутливые пикирования матери с подругой, в душе только радовался за них и обычно с хохотом закрывался в своей комнате или уезжал к друзьям, подхватив мотоциклетный шлем.
Подруги решили собрать поспевающий урожай клубники на даче, наварить варенья и только после этого со спокойной душой отправляться на юга.
И, вот, скорый поезд вместе с ними отмеряет километры в направлении Одессы.
Почему всё же Одессы?!
А потому, что Фрося там ещё не бывала, а посещать знакомые места, где она отдыхала с Марком, ей пока совершенно не хотелось.
Аглае было всё равно, куда ехать, она первый раз в жизни отправлялась на юг к морю и, надо сказать, что она согласилась на это путешествие без особого на то желания, просто не хотелось огорчать отказом подругу, ведь та хотела сделать ей приятное.
Сидя в купе скорого поезда Москва– Одесса, Фрося мечтала вслух:
– Мне тут кое-кто из старых знакомых подсказал, чтоб мы на такси добрались до турбазы Молодцово-Бодаево, там слегка подсуетились, дали кому надо на лапу и нас поселят в комнате со всеми удобствами.
– Фроська, а ты можешь как-то обойтись без этих твоих блатов, взяток и бессовестных, загребущих лап хапуг?
– Дурочка, ты что хочешь, чтобы мы с тобой за рубь ночь, ютились в мазанках с удобствами на улице, питались в вонючих столовках и вечерами намазавшись кефиром сидели во дворе, кишащем детворой?!
– Фроська, но ведь так отдыхают большинство советских граждан.
– Вот и пусть себе отдыхают, если на большее ума и денег не хватает, каждому своё, а мы будем жить, как королевы в удобном номере с отдельным санузлом, питаться по часам в хорошей турбазовской столовой, вечерами танцы, игры, развлечения, а рядом пляж Аркадия.
Аглая смотрела на подругу и не узнавала её.
– Это тебя так за годы знакомства с ним, Марк развратил.
– Да, подружка, Марк, но не развратил, а научил жить и получать от этого удовольствие, и я ему за эту это очень и очень благодарна.
Глава 58
Около шести часов утра поезд в котором приехали Фрося с Аглаей, прибыл на перрон Одесского вокзала.
Не успели они сойти ещё с последней подножки вагона, как к ним и другим пассажирам поезда кинулись на перегонки бабки всех мастей, предлагая жильё в разных концах города.
По их слащавым уговорам, именно у них было лучше, чем у других и находилось в самом престижном и удобном для отдыха районе.
Фрося в сопровождении растерянной Аглаи решительно прошла сквозь этот строй манящих под свой кров добродетельных хозяек и напрямик отправилась на указанную милиционером остановку такси.
Аглая шумно отдуваясь, ворчала в спину подруге:
– Фроська, ты решила меня здесь ухандохать, куда ты так прёшь, можно подумать ты всё здесь знаешь?!
Предлагают же нам хорошее жильё с прекрасными условиями и подходящим для нормального отдыха районе и море говорят, что недалеко.
Подруга, ты такая настырная и стала такого высокого мнения о себе, что мне становится страшно, ты совершенно не хочешь прислушаться к мнению другой стороны, знала бы, ни за что не поехала бы с тобой в эту чёртову Одессу.
Фрося закусила губу и молчала, вступать сейчас в перепалку с Аглаей ей совсем не хотелось, да и время было явно неподходящее.
На привокзальной площади выстроилась невообразимая очередь желающих усесться в белую Волгу с шашечками.
Пустые машины с большим интервалом подъезжали к изнывающим людям и водители такси брали пассажиров только по определённому маршруту.
Фрося окинула оценивающим взглядом длинющую очередь, редко подъезжающие машины и резко повернулась к Аглае:
– Подруга, покарауль, как следует наши вещи, а я отбегу в сторонку, ворон не считай, это тебе Одесса, а не посёлок Таёжный.
Аглая не успела ничего ответить на этот выпад неузнаваемой подруги, а Фрося быстрым шагом уже пересекала площадь, устремляясь к нескольким автомобилям стоящим в стороне.
Не прошло и пяти минут, как перед Аглаей остановился потрёпанный жигуль, из него выскочил сухонький мужичёк в кепке с большим козырьком, из-под которого торчал только нос с горбинкой и засуетился вокруг их вещей.
Он живенько подскочил к стоящей на стрёме Аглае и ухватился за ручку одного из их чемоданов и тут же получил по руке внушительный хлопок увесистой ладони.
Мужичёк с воплем отскочил, ловя в воздухе слетевшую с лысой головы свою кепку-парашют, а из машины заливисто смеялась Фрося:
– Подружка, ты чего дерёшься, это ведь мой двоюродный брат Изя приехал нас встречать.
– Слушай сестричка, ты за кого меня держишь, эта никейва чуть не сломала мне руку, предупредила бы всё же, что она у тебя свихнутая.
– Изенька, прости дорогой, нас деревенских, я возмещу тебе физический и моральный ущерб, грузи, пожалуйста, в машину чемоданы, она не будет больше драться.
Изя нахлобучил вновь на лысину свой аэродром и с помощью сконфуженной Аглаи быстро запихнул чемоданы в багажник.
Фрося зашептала грузно усевшейся в машину подруге:
– Аглашка, не злись, ну не стоять же нам эту сумасшедшую очередь, а меня Марк научил, как брать левых водителей.
– Да, ну тебя, делай, что хочешь, мне уже всё равно, от твоих выходок можно с ума сойти и в пору напиться.
Закрыв аккуратно багажник водитель суетливо и кряхтя, уселся на своё место за рулём, и улыбаясь повернулся к женщинам сидящим на заднем сиденье:
– Ну, сестрёнки, куда поедем?
– Изя, нам надо на турбазу Молодцова-Бодаева.
– В Аркадию, нет проблем, что путёвочки прибомбили, уважаю расторопных, не в будках же ютиться, сразу видно не шарамиги какие-то.
– Изенька, дело в том, что путёвок у нас, как раз и нет, но очень бы хотелось туда устроиться, не подскажешь как…
– Ша, Изя вам даст хороший совет, даже оплачивать его не надо, а за поездочку будьте добры приготовьте синенькую.
Фрося протянула водителю пятёрку.
– Давай братик, учи пролетария и колхозника жизни, за стоящий совет накину ещё зелёненькую.
– Так, смехерочки в сторону.
Я привожу вас к воротам нужной турбазы, а ви напрямик дуйте в главный корпус.
Если на воротах будет сидеть вахтёром инвалид, суньте ему жёлтенькую бумажку и вход свободный.
Так, а теперь, как следует раскройте уши.
Дежурным сейчас на базе работает мой кореш боцман Женчик, он все бабки прогулял за месяц, а в очередной рейс ему уходить через пол годика, вот он и просиживает там штаны.
За зелёненькую, я гарантирую, он вам маленько подсобит, по крайней мере, замолвит слово перед администратором.
Да, самое главное, не забудьте ему сказать, что вас на него вывел Изя с Молдованки.
Пока женщины получали эту важную информацию от говорливого Изи, машина уже останавливалась напротив ворот, за которыми виднелись корпуса турбазы, куда и Аглая уже очень захотела попасть.
Шустрый, несмотря на свой уже немолодой возраст Изя, выскочил и угодливо отрыл дверь со стороны Фроси, явно угадав в ней главную в этом тандеме.
