Текст книги "Фрося. Часть 4 (СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Андрей ушёл, а Фрося подступила к Аглае, которая сидела на своём стуле, уронив голову на руки, лежащие на столе:

– Подружка, миленькая, пойдём, я тебе помогу раздеться и уложу в кровать.

Тебе надо обязательно поспать, а я пока натоплю баньку, натаскаю водички и немного здесь приберусь.

Ты поспишь, мы потом с тобой попаримся, я ведь тоже после долгой дороги, негоже нам вонять, как вёдра с отбросами.

– Фроська, а какая уже разница, кто меня теперь будет нюхать.

– Аглашенька, сегодня не будем об этом, идём, идём моя хорошая, не забывай, я тоже когда-то хоронила любимого мужика.

С этими словами она увела совсем опьяневшую подругу в спальню, уложила на кровать, раздела до нижнего белья и накрыла одеялом:

– Поспи, поспи моя дорогая, сон для тебя сейчас будет лучшим лекарством, а я пока посижу рядом.

Фрося сидела возле вздрагивающей от плача подруги и гладила её по плечам, и та, постепенно успокоилась и заснула.

Фрося скинула с себя городские одежды, нашла какие-то шаровары и футболку и работа закипела.

Часа через три, когда сумрак полностью опустился на Таёжный и Андрей вернулся в дом к Аглае, там уже был относительный порядок – полы и посуда вымыты, мебель и тарелки расставлены по своим местам, а по дому распространялся запах куриного бульона.

Андрей огляделся и присвистнул:

– О, мамань, ты хорошо размялась после долгого сиденья в дороге, а я бы сейчас твоего бульончика с удовольствием похлебал бы, а то поминать поминал, а закусывал слабо.

– Присаживайся, сейчас налью.

Надеюсь, пить мы с тобой уже не будем, этим мужиков с того света не вернёшь, а ты пока тебя совсем не развезло, расскажешь, что выяснил.

– Мамунь, а добавить, собственно говоря, к сказанному тётей Аглаей особенно нечего, только детали.

Зарубили их топорами, похоже, спящими возле костра, забрали ружья, раздели и разули, а затем сбросили в какой-то овражек, где их и занесло снегом.

А, тут, вначале апреля снежок стал оседать и пробегавший мимо на лыжах абориген нечаянно заметил убегающего из овражка зверя, заглянул туда, и увидел обглоданную торчащую ногу человека, вот и вся история.

– А кто их?

– Мамань, ведь это тайга, а в ней всякого бандитского люда хватает, готового за провиант, оружие и одёжку сгубить неповинные души.

Глава 25

Андрей нахлебавшись досыта куриным бульоном, буквально осоловел и, махнув матери рукой, чтоб его не окликала, ушёл в некогда детскую комнату, и закрыл за собой дверь.

Фрося осталась одна.

Да, баньку придётся отложить на утро, ни одной же ей мыться.

Ничего, утречком добавит поленьев и котёл загудит быстро, а Аглашка пусть поспит, ей это сейчас необходимо больше всего на свете.

Надо как-то выводить подругу из состояния глубокого горя, иначе она себя окончательно сгубит, пьянка ещё никого до добра не доводила.

Как это сделать, она пока не имела никакого понятия.

Ладно, что тут высиживать, ведь тоже малость выпила, а перед этим была такая тяжёлая изнуряющая дорога.

Она решила посмотреть времянку, в которой прожила почти целый год.

Боже мой, уже прошло после этого восемнадцать лет.

Она несколько раз наезжала в Таёжный к Аглае, но спала только в бывшей детской, где сейчас расположился Андрей.

Фрося вспомнила, как посвятила в свой план с мехами Аглаю и та сразу же с удовольствием откликнулась.

Ведь они с ней так ловко занялись добычей и сбытом пушнины, что это помогло подруге выстроить кооператив в Москве для Лидочки, и, скорей всего, и Наташе немало деньжат перепало.

О себе только Аглая никогда не задумывалась, ведь им с Колей, действительно, здесь для жизни всего вполне хватало.

В принципе, с отъездом Марка, придётся тоже пересмотреть свои взгляды на жизнь.

Ей тоже мало, что в наступившей спокойной жизни теперь понадобится.

Денег и драгоценностей, что она скопила и приобрела, наверное, хватит до конца жизни и ещё детям останется.

И куда ей теперь особо тратиться?!

Сёмка, вот, хочет мотоцикл, так исполнится ему восемнадцать и купит она, эту Яву, а можно и раньше, пусть гоняет, лишь бы с умом.

Нельзя сказать, что она не задумывалась о том, как живёт в основном советский народ, перебивающийся от получки до получки, не имеющий и сотой части из её возможностей, жить в своё удовольствие, не думая о завтрашнем дне.

А, вот, теперь и она задумалась, но не потому, что на неё свалилась нужда, а потому, что над её головой повис меч правосудия.

Хотя вины за собой она не чувствовала, ведь наживались они с Марком на людях, мало думающих о заботах трудящихся.

Даже взять эти меха, что какая-нибудь Манька, работающая на фабрике, думает о собольей шубе или шапке из горностая.

Если они с Марком и щипали этих ворюг и великих коммунистов, так поделом, совесть её не мучила.

Времянка, как ни странно встретила её жилым запахом, надо было только слегка протопить печь, наверное, здесь ночевала прибывшая на похороны папы Лида.

Проснулась Фрося от характерных звуков на улице и сразу же догадалась, подруге было очень плохо, её рвало, выворачивая всю душу наизнанку.

Быстро натянула на себя вчерашние шаровары с футболкой и поспешила во двор.

Аглая стояла у изгороди, согнувшись в три погибели и с надрывом отдавала выпитое, и съеденное накануне.

Фрося набрала в кружку студёной воды и подошла к растерзанной подруге:

– Попей Глашенька, попей водички, я тебе сейчас куриного бульончика разогрею, потом сходим в баньку, попаримся, поболтаем, поплачем, только давай пить пока больше не будем, к чему травить зря кишки, горю этим не поможешь.

Аглая стуча зубами о край кружки, жадно попила:

– Фрось, ты надолго ко мне?

– Сколько надо, столько и буду.

– Там же у тебя Сёмка остался и твой несравненный любовник.

– Ну, Сёмка у меня парень с детства самостоятельный, в заботе не нуждается, плохих дел он сторонится, друзья у него сплошь из благополучных семей, да я их толком и не знаю, потому что табунами ходят, а девчонки и при мне не стесняются с ним в его комнате закрываться.

– Так я смотрю, он от папашки своего не далеко ушёл, по тому тоже бабы млели.

– Тут, ты и меня в их числе можешь помянуть.

– О, ты совсем другая статья, ты его любовь последняя, а может быть единственная.

– Ах, Аглашка, Аглашка, а ведь как его, я никого на свете не любила, а любви то той было, раз, два и обчёлся.

– Ну, а что про своего любовничка нынешнего ничего не говоришь?

– Так, нет его уже со мной, весь вышел.

– Не поняла, расскажешь, только попозже, очень голова трещит и в внутри муторно.

– Так, идём, нагрею тебе бульончика, ты похлебай, а я пока баньку раскочегарю, пора мне тебя в людской вид приводить.

– Фроська, оставь ты меня в покое, для чего мне этот вид, если я на людей смотреть не могу.

– Ладно, и об этом поговорим тоже попозже, а пока, на, хлебай.

– Фрось налей стопарик, башка гудит так, что можно свихнуться.

– Нет, нет, после стопарика в парилке можешь и окочуриться.

Вот тебе бульон и наяривай.

Аглая поела горячий бульон, Фрося выпила кружку чаю и они подались, к этому времени разогретую баню.

Женщины сидели на полке, предаваясь удовольствию от пара и запаха шедшего от деревянной обшивки и дубовых веников.

Фрося поминутно подливала и подливала водички на раскалённые камни и от них с шипением подымался пар, обжигая голову и тело.

– Ну, угомонись ты подруга, а то спалишь нам последние мозги, расскажи, наконец, что у тебя с твоим полюбовничком.

– Был Аглашенька любовник и весь вышел, он в ближайшее время сбежит из нашей страны, потому что его обложил ОБХСС.

Бежит, как ты сама понимаешь, со своей семейкой.

– А, что ты теперь без него будешь делать и, куда теперь девать эти меха, что лежат у меня на шкафу, с собой что ли заберёшь, когда будешь возвращаться?

– Ни в коем случае, ведь и я скоро буду под колпаком у органов, кто знает, может они уже сейчас мной заинтересовались.

– Фросенька, а ведь правда, твой Маричек улизнёт и могут взяться за тебя.

– Могут, могут, меня и Марк перед расставанием, и Андрей по дороге стращали, так, что меха эти надо сбыть в другом месте.

Ах, за это не переживай подруга, пусть не наварим, как в Москве, но наше не пропадёт.

– Да, плевать мне на все эти меха, заработок и прочее, никакие денежки мне Колю не вернут, и, что я с ними здесь в Таёжном делать буду понятия не имею.

Для прозябания в нашем посёлке, у меня этих деньжат до смерти хватит, а она я думаю уж не за горами, скоро сдохну здесь с тоски.

Глава 26

Напаренные и посвежевшие женщины, наконец, вышли из бани.

Подойдя к дому, они увидели, сидящего на крыльце в накинутой на плечи брезентовой куртке Николая задумчивого Андрея.

В одной руке у него дымилась чашка с кофе, в другой сигарета.

– А мой Коленька, как кинул курить после войны, так ни разу эту пакость в рот не взял, а ты, вот, Андрюша по модному травишь себя.

– Тётя Аглашенька, мой папа, после того, как уехал из Таёжного, тоже бросил курить и с концами, может и я к этому когда-нибудь приду.

– Сынок, иди попарься, пока банька не остыла, дух там славный.

– Вот-вот, сходи побейся веничком, в городе, поди, забыл, как это делается.

– Что вы, тётя Аглая, ведь я не совсем городской житель, только наездом там и бываю, а в поле по всякому мыться приходится, и в баньках по чёрному, и в горных речках со студёной водой, и просто из ведра.

Обе женщины потрепали парня по светлым всклокоченным после сна волосам и прошли в дом.

– Фрось, давай, пока мальчик попарится, нажарим яичницу с сальцем и посидим, помянём моего Коленьку, будем вспоминать сегодня о нём только хорошее, хотя плохого особо и не было, а потом про твою жизнь поговорим, про мою уже сказать больше нечего.

– Аглашенька, а, что без водки нельзя это сделать, обязательно с мутными мозгами память ворошить, а в моих в весёлых делах и трезвому не разобраться.

Лучше скажи, а в магазин тебе не надо выходить, сколько времени можно жителей посёлка без необходимых продуктов оставлять?

– Ах, подружка, я тебе не стала писать, а мне же, когда после Нового года я приехала из Москвы, окончательно дали отворот поворот.

Нюрка, которая подменяла во время моего отсутствия, подсуетилась и меня попёрли на пенсию, мне ведь уже пятьдесят шесть стукнуло.

Фрося огорчённо взглянула на подругу:

– Аглашка, а чем ты и впрямь будешь заниматься в этой глуши, может поближе к девочкам переедешь?

– Больно я им нужна, а особенно зятькам, нафик им тёща с её порядками, лучше получить денежки от неё и без её постоянного присутствия.

– Подожди подружка, я пока слабо соображаю, но что-нибудь придумаем.

– А, что думать?! Буду, как известная тебе Шурочка, после того, как её попёрли со столовки, стала самогоночку гнать и наших и заезжих мужичков спаивать.

В дом вошёл раскрасневшийся после бани Андрей.

На столе уже скворчала в сковородке пышная яичница, поблёскивая светло-коричневыми боками сала, а хозяйка ловким движением сорвав пробку, наливала в рюмки водку.

– Нет, нет тётенька, я пас, мне скоро за руль, после обеда уезжаю в свой Новосибирск, через недельку наш отряд выходит уже в поле, а надо ещё подготовиться, рассчитать маршрут и проверить снаряжение.

Тут ещё сын дяди Васи Петька подрядился доехать со мной до Иркутска, ему тоже надо ведь выходить на работу, жизнь продолжается.

– Дурачок, ты что, проделал такой длинный путь, только для того, чтобы посмотреть на пьяную бабу…

– Ну, зачем так, я приехал отдать долг светлой памяти по уважаемому мной человеку и вместе с моей обожаемой тётей Аглаей помянуть, и разделить скорбь, что я вчера уже и сделал.

– Ах, мой мальчик, как ты красиво говоришь, как я тебе благодарна за твоё чуткое сердце.

Фроська, я всегда тебе говорила, хоть он и баламут, но очень хороший парень.

Аглая не садясь, подняла рюмку, другую вставила в руку Фросе и одним махом опорожнила свою.

Её слегка передёрнула, но она, поднеся к носу кусок хлеба, стала яростно занюхивать, хрустнула солёным грибом и подхватив кусок яичницы с салом, тщательно заработала зубами.

Фрося не хотела обижать подругу, хотя утром натощак пить водку организм категорически отказывался.

Андрей улыбнулся, глядя на муки матери:

– Мамань, это тебе не коньячок вечерком под икорочку в компании крутого мужика.

Фрося резанула взглядом по сыну и в несколько тяжёлых глотков осилила рюмку.

Аглая и Андрей уже спешно совали ей в руки солёный огурец и кружку с квасом.

Андрей не стал долго засиживаться с выпивающими женщинами, а сославшись на то, что ему необходимо с Петькой посетить какие-то места и людей, на некоторое время откланялся.

Подруги остались одни.

– Фрось, переключи ты мои мозги от печали в связи с кончиной Коли и расскажи, наконец, что за тучи сгустились над твоей головой.

– Аглашка, так туч пока и нет, не считая того, что Марк скорым маршем улепётывает со страны, а об этом я тебе уже говорила.

Об этом да, ты мне поведала, но он то, твой полюбовничек меня мало колышет, разорвал бабе душу и в сторону, это на него похоже.

Ты обмолвилась о другом, что тебя могут взять за задницу в связи с вашей деятельностью.

– Аглашенька, давай с тобой договоримся, что не будем лить грязь на Марка.

Тебе, возможно трудно это понять, но он мне подарил четыре незабываемых года.

Понимаешь, он возвёл меня на трон, вот только без королевства.

– А королевство это его миллионы?

– Нет, королевство, это его семья, а точнее дети.

Не забывай, моя милая подружка, что я тоже не свободная женщина, а мои дети его не переваривали, а может быть даже ревновали.

– Ты, так кинулась на его защиту, словно он тебя осчастливил и озолотил.

Фрося рассмеялась:

– Именно так, подруга, я же очень богатая женщина и четыре года пила счастье большими кружками, ведь Марк по отношению ко мне, был внимательным, любящим и щедрым.

– Скажи ещё, что и в постели он обихаживал, как следует.

– Аглашенька, ты ведь знаешь, что я не люблю обсуждать свои интимные отношения, но так, как они уже с Марком остались позади, могу тебе, как подруге, сказать, что он был очень ласковый, нежный и неутомимый любовник.

– Ну, подруга, это тоже надо помянуть, ведь ты потеряла любовничка, его отъезд за границу равносилен его смерти, хотя и остаётся призрачный шанс, что вы ещё встретитесь.

– Это вряд ли, но даже если встретимся, мы уже никогда не будем вместе, не хочу быть больше королевой без королевства.

Они не чокаясь, опрокинули ещё по одной.

Аглая после парной и выпитого на «свежие дрожжи», явно поплыла, лицо раскраснелось, язык стал заплетаться и поднявшись со стула даже покачнулась.

Напротив, Фросю хмель не брал, после разговора с подругой, тоска с новой силой навалилась на её израненную душу.

– Иди подружка, приляг на парочку часиков, пока Андрейка явится попрощаться, а я тут посижу в тишине, мне надо кое о чём подумать.

Глава 27

Аглая не стала сопротивляться, зарылась в постель и скоро из спальни раздался её мощный храп.

Фрося машинально убирала со стола, мыла посуду и во время всей этой привычной домашней работы раз за разом возвращалась в памяти к недавнему разговору с подругой.

Из-за последних событий, связанных с гибелью Николая и Василия Митрофановича, она почти совершенно абстрагировалась от своего разрыва с Марком.

Скорей всего, этот разрыв на самом деле, ещё не укоренился до конца в её сознании.

Порой казалось, проснувшись утром, что ей надо собираться в магазин, где обязательно встретится с любимым мужчиной и деловым партнёром в одном лице, и их закрутит водоворот событий – с кем-то встретится, что-то кому-то передаст, от кого-то получит, куда-то поедут, где-то чем-то загрузятся…

Разве упомнишь все мелкие и крупные поручения старшего партнёра по бизнесу, главное, что она их выполняла с большим удовольствием, не считаясь со временем и трудозатратами.

Да, был ли это тяжёлый труд, особенно, если сравнить, как она жила в Поставах.

Там она от зари и до самых сумерек крутилась, как белка в колесе – дом, хозяйство, дети, базар…

Сваливалась вечером в постель, как убитая, ни тебе театра, ни ресторана, ни дорогих магазинов.

Самым большим развлечением, в последние годы жизни в Поставах, были её поездки в Вильнюс к Анютке, но это скорей всего был короткий отдых для души возле любимой дочурки.

Нет, тут она лукавит, у неё были восемь спокойных лет после переезда в Москву рядом с милейшей мамой Кларой.

А ведь она могла и после её смерти продолжать жить в том же ключе.

У неё оставались сбережения и не малые, можно было устроиться на не пыльную работу и спокойно жить, не хуже, а даже лучше намного других.

Разве в наше время много найдёшь одиноких баб с малолетним ребёнком, у которых была бы такая шикарная квартира в Москве, дача в часе езды от столицы и сбережения, которых хватило бы на два жигуля.

Нет, ей, как той бабке из знаменитой сказки про золотую рыбку, подавай больше и слаще.

Все близкие ей люди хотят свалить вину на Марка, за то, что он её втравил в этот омут сладкой жизни, в которой они шли по грани риска, а ведь это совершенно не так.

Не надо и она для себя не будет и другим не даст передёргивать события – вначале всё же стала его деловым партнёром, а только после этого любовницей, а вот близким кажется наоборот.

Разве кому-то объяснишь, как она привыкла за эти четыре года опираться на крепкое плечо Марка, обо всём с ним советоваться, делиться радостями и печалями, и, что греха таить, за эти же четыре года, их интимная близость во многом компенсировала всё не добранное ею в предыдущие годы.

Фрося вздрогнула от скрипа открываемой входной двери, вернулся Андрей.

– Мамань, а я думал, тут пьяный базар во всю кипит.

– Сынок, а с каких радостей ему тут кипеть, мне бы вытянуть Аглашеньку из этого болота потерянности, в пьяном тумане всю жизнь не проживёшь, а если и дальше позволить ей квасить изо дня в день, то скоро она загнётся.

– Мамань, а ты видишь выход?

– Вижу.

– Поделишься?

– Пока нет, потому что это зависит во многом не только от меня, а в первую очередь от неё.

Из спальни внезапно вышла заспанная Аглая:

– Ах, нехорошо, друзья мои, обсуждать в её хате хозяйку.

Я сама распоряжаюсь своей судьбой, хочу и утоплю её на дне бутылки, а захочу и просто утоплюсь, последнее, наверное, для меня самый лучший вариант.

Фрося вначале осуждающе взглянула на сына, который втянул её в этот неприятный для слуха Аглаи разговор, а потом перевела глаза на подругу:

– Аглашка, прекрати навивать тоску, мы же с тобой накануне только начали наш серьёзный разговор на эту тему и мы его ещё продолжим.

Давай, распрощаемся с Андрейкой, скорей всего, он для этого сюда и явился, а потом уже дальше облегчим наши бабьи души в задушевном разговоре, только умоляю, без водки.

– Фросенька, а без водки у меня не получится, без неё родимой, я начну биться головой об стенки или впрямь утоплюсь.

Андрей смотрел с печалью на двух подруг, на двух уже не молодых женщин, на две судьбы, каждая из которых была несчастная по своему.

– Мамань, вернёшься в Москву, держи меня в курсе событий, хотя я и сам буду позванивать при удобном случае.

Тётенька Аглая, брось ты эти дурацкие мысли, я не буду здесь оригинальным, но время лечит, дай ему шанс и моей маманьке тоже, ведь она по выживаемости впереди планеты всей.

– Ладно сыночек, ты мне явно льстишь, куда бы я покатилась никто не знает, если бы вовремя рядом не оказывались всегда добрые люди.

– Мамуль, мы с тобой можем часами разглагольствовать на эту тему и каждый по своему будет прав, а мне и правда сейчас некогда, Петька уже ждёт, готовый к дороге.

После последних слов Андрея обе женщины засуетились вокруг парня, предлагая ему поесть, попить и просто ещё немного побыть с ними, но он был категоричен:

– Я у мамы Петьки поел, тут до Иркутска не меньше шести часов пилить, к ночи только и доберёмся.

Там я у Петьки переночую и с самого утра погоню уже в Новосибирск.

Андрей быстрым движением нежно прижался сразу к двум женщинам, к матери и Аглае, взвалил на плечо свою дорожную сумку и не оглядываясь, шагнул за порог.

Растерянные подруги стояли посереди комнаты, бессмысленно уставившись на только что закрытую за Андреем входную дверь.

Аглая выдохнула:

– Хороший у тебя парень вырос, мы с Колей всю жизнь жалели, что судьба нам не даровала сына.

С первого твоего приезда в Таёжный Коленька сразу проникся теплом к Андрейке, если ты помнишь, именно он сделал из него знатного охотника и рыболова.

Даже профессию, твой сын, выбрал геолога, скорей всего, неспроста.

– Ах, Аглашенька, а ведь после нашего возвращения из Сибири в Поставы, Андрюша мне доставил столько хлопот своим отношением ко мне, такое было чувство, что он меня презирал за разрыв с Алесем.

– Можешь не сомневаться, так оно и было, вспомни его отношение к отцу, он же его буквально боготворил.

– Аглашенька, Андрейка и сейчас поклоняется его могиле, как святыне, я даже порой ревную, ведь, что для него сделал Алесь в жизни по сравнению со мной, а видишь, сердцу не прикажешь.

– Фрось, хватит об этом, я хочу выпить, тебя не заставляю, а мне это сейчас необходимо.

Глава 28

Фрося с сочувствием смотрела на подругу, не зная на что решиться – категорически воспротивиться сейчас очередному похмелью или всё же не резать по живому, ведь та могла в сердцах просто выгнать её из дому, что станет трагедией для них обеих в будущем.

– Аглаша, я погрею сейчас вчерашний куриный бульон, похлебаем, ты накати свои сто грамм, если не можешь пока без этого обойтись и мы пойдём с тобой прогуляемся к реке, мне когда-то Алесь показал очень симпатичное местечко.

Аглая вскинула глаза на подругу и обе женщины впервые после приезда Фроси в Таёжный, внимательно рассмотрели друг друга.

Аглая в своём домашнем махровом халате выглядела ещё толще, чем она была на самом деле.

Лицо обрюзгло, на шею наплывал второй подбородок, от плача и похмельного состояния в последние дни веки припухли, оставив только узкие щели для глаз, по которым разбежались красные прожилки:

– Что подруга так смотришь жалостливо на меня, не нравлюсь я тебе такая?

Я и сама себе не нравлюсь, а лучше стать мне уже не дано, бабка, потерявшая женскую привлекательность, а главное, не желающая её как-то восстановить, мой поезд ушёл безвозвратно, и очень тебя прошу, не мучай меня и себя напрасными уговорами и планами, побудь со мной ещё парочку дней и езжай себе спокойненько в свою Москву, а, как я распоряжусь своей жизнью это уже не твоя забота.

Ты же посмотри на себя в зеркало, я же всего на два года тебя старше, а выгляжу будто на все двадцать.

Ты, даже в этих домашних тряпках смотришься артисткой, лицо натянутое, глазки горят, стройные не разжиревшие ноги, жопа подтянутая, а сиськи, как два больших апельсина рвутся из-за пазухи…

– Глашка, всё сказала?

На этом закроем пока тему, иди освежись холодной водичкой и будем обедать.

Женщины с удовольствием похлебали куринного бульона, Аглая, не уговаривая на сей раз Фросю, как и собиралась, выпила парочку рюмочек.

Она может продолжила бы накачивать себя водкой, но Фрося решительно убрала бутылку:

– Всё, подруга, хватит, одеваемся потеплей и пойдём освежимся, а то я, как приехала к тебе, кроме как в туалет на улицу не выходила.

Удивительно, но Аглая на этот раз не стала перечить.

Они обули резиновые сапоги и поверх свитеров натянули на себя тёплые куртки, и медленно побрели к реке.

Подруги шли не спеша по раскисшей грунтовой дороге, хлюпая сапогами по лужам и дыша подмораживающим к вечеру воздухом.

Они пришли на то место, куда когда-то привёл её Алесь на второй день приезда в Таёжный.

С того дня без малого девятнадцать лет прошло.

Тогда было начало сентября, а сейчас ближе к концу апреля.

Снег пока ещё оставался только в тайге, а на открытых местах уже подсыхало и они без особых приключений спустились к реке, возможно, даже сели на тот же валун, на котором когда-то сидели Фрося с Алесем.

По бурной мутной весенней реке плыли льдины и всякий подобранный водой береговой мусор.

Они не спешили нарушить молчание, каждая, глядя на природную стихию, думала о своём.

Наконец, Фрося нарушила тишину и запальчиво стала излагать то, до чего она дошла в своих размышлениях:

– Послушай подруга, пока ты спала, я о многом передумала и сейчас выложу тебе результат, только очень тебя прошу, не перебивай, если будешь не согласна или возникнут вопросы, оставь их на потом.

Аглашенька, ты не тот человек, с которым можно и нужно юлить или объясняться намёками, буду говорить напрямик, приятное для тебя и не очень.

Ты мне очень дорога и лучшей подруги в жизни у меня не было.

Я не буду сейчас вспоминать и обсуждать, как ты, в своё время, помогла мне вылезти из трясины, в которую меня засосала жизнь.

Не буду сейчас рассыпаться в благодарностях за всё хорошее, что ты сделала для меня.

Просто об этом говорю для того, чтоб показать насколько я дорожу нашей дружбой.

Аглашенька, так случилось, что сегодня мы обе оказались на распутье, без мужиков и без работы.

Нет, над нами не висит с раскрытой пастью нужда, кое-что за душой мы имеем.

Не так важно, у кого этого добра больше, всё равно в два желудка не кушают, десять шуб сразу не носят, а бабий век наш подходит к закату.

Ты ехидно так не улыбайся, я слышала, что ты недавно пела обо мне, но это же Аглашенька временно, возраст, как не выкручивайся, а не обманешь.

Года наплывают стремительно и чем дальше, тем быстрей.

Ладно, всё, что я тебе сейчас наговорила, сказано всего лишь для затравки.

А теперь о главном…

Никуда я от тебя до сороковин по Коле не уеду, дело не в религии, а в традиции, которую ни ты, ни я, нарушать не любим и не будем.

Я уже тебе рассказала, что, по всей видимости, на моём хвосте сидят органы, а они, поверь, и сюда могут добраться, за них не берись.

Поэтому в ближайшее время, мы устроим с тобой приятное и полезное путешествие.

Упакуем аккуратно валяющиеся в твоём шкафу меха, за реальную цену которых можно, наверное, Волгу купить, а то и две, я ведь цен особо не знаю, этим Марк занимался, но и мы с тобой ведь в накладе не оставались.

Так вот, поедем мы подружка во Владивосток, мне Марк, в своё время, говорил, что там можно устроить хороший сбыт через иностранных и даже наших торговых моряков.

Трудно и опасно нам будет выйти на них, но рискнём, пан или пропал.

Если нас сцапают, то мне по любому, наверное, крышка, а ты не при делах, так подрядилась помочь подруге.

Если всё сложится удачно, а я в это верю, то мы возвращаемся с деньжатами в Таёжный, справляем сороковины по Коле и вместе уезжаем ко мне в Москву.

Тебе не надо ютиться у Лиды и зависеть от настроения зятя, временно будешь жить у меня, места вполне хватает…

– Фроська, дай хоть слово вставить, прёшь словно танк не разбирая дороги, а я, между прочим, тоже своё мнение имею…

– Не перебивай, я же тебя просила.

Что ты думаешь, я собираюсь делить с тобой кров до смерти?

Нет, моя дорогая, хотя это меня совершенно не пугает, ведь Сёмка нам не помеха.

Поверь, он живёт своей жизнью, мы с ним редко пересекаемся, а как он к тебе относится, ты знаешь не хуже меня.

Короче, не дрейфь, подсуетимся и справим тебе через годик-другой хотя бы однокомнатную квартиру в Москве.

Чем у нас будет плохая старость, у тебя дочь с внуками рядом и я не вдалеке.

Ну, а чтоб ты не думала, что я такая хорошая, то напомню, меня в ближайшее время могут посадить в тюрягу и неизвестно на сколько, хотя я буду этому всячески сопротивляться, а ты если что, присмотришь за Сёмкой.

Глава 29

Во время всего длинного монолога Фроси Аглая не сводила с неё глаз.

Рот у неё то открывался, то закрывался, несколько раз она пыталась встрять, но натыкалась на огонь в глазах подруги и на решительный жест руки, которым она пресекала всяческое вмешательство в её речь.

Но вот, Фрося замолчала, поднялась с валуна и стала напротив, в упор глядя на Аглаю.

– Фроська, ты долго думала, пока до этого додумалась?!

Какой Владивосток, какая Москва, о каком светлом моём будущем ты толкуешь?

Ты же видишь в каком я жалком физическом и моральном состоянии, краше в гроб кладут, мне не мехами торговать, а самогонкой из-под прилавка.

– А ты поговори, поговори, а я тебя послушаю, но завтра уже едем в Сосновск, где твоя Наташка находит нам толкового парикмахера, стрижём и красим твои пегие волосы, приводим мордашку и ноготки в порядок, а затем, тебя малость приодеваем, насколько позволит промторг вашего захолустья.

Для поездки во Владивосток будешь вполне готова, а в Москве наведу на тебя такой лоск, что вовсе засияешь у меня, как новогодняя ёлка.

Аглашенька, умоляю тебя, не надо спорить, на этот раз доверься моему чутью, я ведь тебе плохого не желаю.

Когда-то раввин Рувен говорил мне, чтобы выжить, надо использовать все до последнего шанса, дай себе этот шанс, а мне его дай, чтоб помочь тебе.

Аглая ничего не ответила на проникновенные слова подруги, а закрыла руками лицо и горько зарыдала.

Такой Аглаю Фрося ещё никогда не видела.

Она не пыталась успокоить подругу, пусть та выплачется.

Ведь Фрося и сама в трудные моменты жизни, а их у неё было немало, давала волю слезам, с ними порою уходили горечь утраты, боль, стыд, злость, а главное, жалость к себе.

Наконец, плечи Аглаи перестали вздрагивать, утихли всхлипы и она отняла руки от зарёванного лица.

Она громко высморкалась и подошла к берегу реки, осторожно наклонилась, набрала в пригоршни холодной воды и вытерла распухшее от слёз лицо.

Медленно волоча ноги, вернулась, села на прежнее место на валуне и, наконец, повернулась к Фросе, прямо посмотрев ей в глаза:

– Не знаю, ох, подружка, не знаю, всё, что ты сейчас мне наговорила слёту не осмыслишь и сразу не прожуёшь.

Мне надо или принять все твои предложения без возражений или резко всё отклонить.

Тебе только кажется, что я гром-баба, на самом деле я обыкновенная забитая деревенщина.

Ту жизнь, что ты мне нарисовала под стать тебе, а мне больше подходит роль самогонщицы, такой, как стала Шурочка.

Фроська, бедовая ты баба, это для тебя было просто ни о чём не думая, выхватить из рук матери еврейскую девчонку и спасти ей жизнь и, если бы только спасти, так поднять на ноги и лелеять, как родное дитя.

Кинуть в разгар войны полную добра хату, ушедшего воевать живого мужа и уйти с любовничком в глушь, и не просто отсидеться, а ещё, не задумываясь о последствиях, родить от него сыночка.

Это ты могла в трудные послевоенные годы поднять трёх ребятишек, обеспечив им очень даже достойную жизнь и каждому дать приличное образование.

Это ты могла двенадцать лет ждать своего любимого, не помышляя даже о другом мужике, а найдя его, примчаться к нему на другой конец света, тут же дать отворот-поворот коварному изменщику и кинуться в объятия практически к не знакомому мужичку с сомнительным прошлым и без надежд на будущее.