Текст книги "Фрося. Часть 4 (СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Тот, как и в предыдущий раз, махнул ей рукой и поехал впереди, указывая дорогу, он ехал по тем же переулкам и остановился у того же дома, который их приютил в прошлую встречу.

Как и тогда они выскочили из своих автомобилей и бросились друг к другу в объятия.

– Фросенька. как я скучаю, что произошло, чем вызван столь поспешный твой отъезд.

– Маричек, прости, а мне скучать не приходится.

У меня горе, у Аглаи убили мужа на охоте вместе с его другом, которого я тоже очень хорошо знала.

Никаких подробностей о произошедшем мне не известно, как и то, какая там сейчас обстановка, в каком состоянии духа моя подруга и от этого зависит срок, на сколько времени я туда еду.

Из Питера в Москву выехал мой Андрей, мы вместе с ним завтра утром вылетаем в Новосибирск, а оттуда на перекладных как-то доберёмся до места назначения, с моим сыном это будет осуществить не сложно.

– Даа, соболезную, пройдём в дом, там и потолкуем основательно.

Они вошли в уже знакомую комнату и Марк снова притянул к себе любимую женщину, покрывая её лицо и волосы поцелуями:

– Фросенька, Фросенька, если бы я мог, то сам бы с тобой отправился в эту далёкую дорогу и помог бы твоей подруге всем, чем только бы смог.

Фросик, мой обожаемый Фросик, если бы мы только могли с тобой вдвоём удрать из этой страны, мне кажется, что счастливей меня, тогда не было бы человека.

Поверь, с тобой я готов отправиться в любую страну, даже в Израиль, потому что этот пункт назначения наиболее реальный для тебя и твоего сына.

Я уверен на сто процентов, что мы везде смогли бы вместе быстро подняться на ноги, я же вижу тебя и хозяйкой магазина, и хозяйкой ресторана, и хозяйкой гостиницы, а главное, хозяйкой в моём доме.

Фрося невольно рассмеялась:

– Маричек, а не уборщицей во всех этих заведениях?!

– Ни в коем случае, хотя поначалу, возможно и эту роль пришлось бы выполнять, но тебя ведь ни чем не испугаешь.

– Нет, ни чем, если бы ты был рядом со мной, но ты же отлично понимаешь, что это не осуществимо.

– Понимаю, конечно, понимаю, и от этого у меня на душе полный мрак.

Ладно, не будем друг другу рвать сердце этими дурацкими фантазиями, хотя я тебе уже говорил, что если ты всё же надумаешь и вырвешься из этой страны, то наше совместное будущее совсем не иллюзорно.

– Марик, и впрямь, не рви ты мне и себе душу, разве может собака на ходу ухватить себя за хвост, а именно это ты сейчас пытаешься сделать.

Лучше расскажи, что у тебя нового, как развиваются вокруг тебя события?

Марк уселся тяжело на стул и глубоко вздохнул:

– Ах, Фросик, как твой сейчас отъезд не кстати.

Меня ведь уже попёрли с работы, как, впрочем, и Соню.

Старшая дочь, удивительно, но пока продолжает учится, она уже успокоилась и к моей радости налегла на английский язык.

На послезавтра мне назначено рандеву в органах, в общем, маховик раскрутился и понёсся, уже не остановишь.

Я не смею тебя об этом просить, но постарайся вернуться из Сибири пораньше, а то, может так случиться, что меня уже здесь не застанешь.

– Ты думаешь, что и на юг мы не успеем с тобой съездить?

Марк притянул к себе опечаленную женщину и приник к её губам затяжным требовательным поцелуем. Он оторвался и тяжело дыша быстро зашептал, глядя с любовью в её опечаленные глаза:

– Фросик, милый мой, Фросик, ведь я всё делаю для того, чтоб быстрей отсюда убраться, ОБХСС дышит в спину, если бы ты только знала, каких мне стоит усилий и денег, чтоб процесс моего дела затормозили, а отъезд ускорили.

Фрося широко распахнутыми глазами смотрела на любимого мужчину, не произнося ни слова, потому что ей больше нечего было ему сказать.

– Фросик, Фросик, ну, что ты смотришь так на меня, будто расстреливаешь из двух стволов сразу, я же с тобой предельно честен.

Ведь если заметут меня, то и тебя следом, и пойдёшь за мной, как соучастница.

Пойми, когда раскрутят наши гешефты и на месте не будет главного организатора, то, возможно, всё спустят на тормозах.

– А, если не спустят?

– Тогда не задумываясь вали всё на меня, ты ведь в наших делах только прогулялась по верхам, мало кого и что знаешь.

– Не могу сказать, что успокоил, ведь я за себя особо не боюсь, у меня же Сёмка такой ещё неустроенный.

– Фросенька, я всё делаю для того, чтобы тебя огородить от нашего неподкупного правосудия.

Всё, конечно, предположить и обезвредить трудно, но я выстроил высокую и, на мой взгляд, надёжную пирамиду, чтобы тебя как можно меньше каснулась эта история.

В глазах у женщины застыла бездонная печаль, она попыталась отстраниться от Марка, от его нежных рук, жарких губ, его тепла, запаха и голоса.

– Фросенька. пойдём в другую комнату, там для нас всё приготовили в лучшем виде.

Я так по тебе соскучился, я так тебя хочу, как вспомню наше последнее свидание, тут же ощущаю эрекцию, будто юноша восемнадцати лет.

Фрося, наконец, справилась с собой, разомкнула объятия мужчины и встала на ноги.

– Маричек, ты всё правильно сказал, тогда было последнее свидание, когда мы с тобой дарили друг другу наслаждение.

Сегодня я по любому не расположена кувыркаться в постели, тем более уже с посторонним мне мужчиной.

На последок тебе скажу – я не о чём не жалею, ни о нашей интимной связи, ни о наших коммерческих делах, и даже о том, что почти четыре года я крала тебя у твоей семьи.

Что касается последнего, то в любом случае на этом месте была бы не я, так другая женщина и можешь криво не усмехаться, это правда, и ты это сам хорошо понимаешь, по любому, Соне ты бы доставался только обласканный другой, поэтому перед ней моя совесть совершенно чиста, никакого раскаянья и сожаленья.

Я тебя не крала, а брала то, что плохо лежит.

Поверь, я тебе от всей души желаю счастья на новом месте, как и твоей семье.

Маричек, ты меня сейчас не разжалобишь слезами и своим печальным видом.

Тебе не удастся растопить лёд наступившего в моей душе отчуждения, нежностью твоих рук, губ и слов, будем считать, что я для тебя умерла.

Ещё в Вильнюсе после первого нашего посещения ресторана, я спросила у себя – Марик, Марик, на счастье ты мне послан богом или на беду…

Не прощаясь и не оглядываясь, Фрося навсегда закрыла за собой входную дверь.

Глава 21

На Москву только ложился вечерний сумрак, а опечаленная Фрося уже возвращалась со свидания с Марком домой.

Ей хотелось, как можно быстрей очутиться в своей комнате, свалиться на кровать и зарыться в подушку с головой, и выплакать всю горечь, что свалилась на её израненную душу.

Нельзя сказать, что она никогда не думала о возможном расставании с Марком.

Ещё, как думала, почти с того же момента, как закрутился их безумный роман.

Ведь она отлично отдавала себе отчёт в том, что это был семейный человек, не помышляющий о разводе.

Вначале она даже удивлялась тому, что Марк неожиданно стал уделять ей особые знаки внимания, а к интимной стороне их отношений, она сама, можно сказать, сделала решительный шаг.

Марк был для неё птица высокого полёта и по занимаемой должности, и по своим материальным возможностям, но надо ему отдать должное, он никогда не кичился перед ней своим богатством и влиятельностью.

С первых дней их близкого знакомства, а случилось это, можно смело сказать, по дороге в Вильнюс, всячески старался возвысить её в своих и чужих глазах, вводил её королевой во все влиятельные круги общества.

Кроме того, он стремился дать ей возможность хорошо подзаработать и совершенно не позволял тратиться.

Марк свято считал, что все расходы связанные с их развлечениями, отдыхом и путешествиями это его не прихоть, а обязанность.

Боже мой, а как он засыпал её подарками, ведь она уже и счёта не вела золотым украшениям и дорогим нарядам.

Все вокруг считали Фросю счастливицей, в её то возрасте и охомутать такого блестящего любовника.

Да, есть что вспомнить и о чём пожалеть, но это она оставит на потом, иначе сейчас развернёт машину и помчится назад в Кунцево.

Нет, нет, новые их свидания и разрывающие душу разговоры уже ни к чему, пусть идёт, как пошло и он постепенно остынет и не наделает губительных глупостей, ведь она его хорошо знает – спокойный, рассудительный и казалось ничего его не может вывести из себя, но она то не раз была свидетелем, насколько у него взрывной характер, если разойдётся, на любой сумасбродный поступок готов.

Вот, только этого жигулёночка она купила за свои денежки, хотя Марк настаивал, что он обязан оплатить любовнице эту игрушку, но тут Фрося была непреклонна и одержала победу.

За двенадцать лет жизни в Москве, общаясь с мамой Кларой, Марком и другими близкими к ним людьми, Фрося поднаторела в манерах, в духовном развитии, в разговорной речи, в понимании культуры и искусства.

В ней ещё больше развился дарованный природой вкус и поэтому окружающие всегда принимали в любом обществе за даму из высоких слоёв и занимающую положение, и соответствующую должность.

Безусловно, с потерей Марка, жизнь её кардинально изменится, станет намного больше свободного времени, которым она даже не представляет, как будет теперь распоряжаться.

В своих поступках и перемещениях будет совершенно вольна, ей не придётся больше смотреть, как на это посмотрит Марк, и, как это сопоставляется с их бизнесом.

Нет, не нужны ей эта воля и свободное время, но фрагмент жизни под названием Марк нынче завершился, и этот факт нужно признать бесповоротным.

Фрося практически на автопилоте добралась до своего дома, вышла из машины и не видя ничего вокруг, пошла к подъезду.

Она вздрогнула от резкого сигнала клаксона и почти тут же натолкнулась глазами на Марка, стоящего, облокотившись об открытые двери своей Волги.

Женщина замерла от удивления, сердце, не повинуясь здравому смыслу, заколотилось в груди, ей захотелось броситься в его объятия и забыться, в один миг отрешиться от всего страшного, происходящего нынче с ней.

Этот человек по-прежнему в её душе занимал огромное пространство:

– Марик, зачем ты компрометируешь меня в глазах соседей, детей и, возможно, органов милиции?

– А плевать я хотел на все эти органы, я не хочу и не могу тебя терять.

Фрося приблизилась к разошедшемуся не на шутку мужчине и почти прошептала ему в лицо:

– Успокойся, наступит завтра и всё станет на нужные тебе рельсы, меня здесь уже не будет и ты спокойно уедешь в свою Америку, возьми себя в руки.

С этими словами она вскинула высоко голову и прошла в подъезд.

Находясь уже в поднимающемся на двенадцатый этаж лифте, она увидела в зеркале, как по её подбородку стекает кровь из прокушенной губы.

Открыв дверь, Фрося застала Сёмку в боксёрских перчатках, остервенело колотящего в прихожей по своей груше.

Мальчишка тяжело дышал, майка была мокрая от пота, а на лице играла блаженная улыбка:

– Мам, а мам, чего так рано, я думал, что теперь, как всегда к ночи явишься?

– Нет, сынок, я теперь одинокая женщина, покинутая своим ухажёром, поэтому тебе придётся часто находиться дома в моём обществе.

Семён, чтобы скрыть довольную улыбку, отвернулся и ещё яростней заколотил по многострадальной груше.

Пройдя в спальню, Фрося не предалась, как собиралась, унынию, а решительно заняла себя упаковкой чемодана.

Укладывая в него тщательно вещи, она продолжала анализировать поступки и слова.

Как она вела себя и как, и что, говорила сегодня при расставании.

Несмотря на то, что в глубине души ей было безумно жалко Марка, которого она сегодня резко оттолкнула от себя, перечеркнув в одночасье всё светлое, что их связывало, не желая подбирать остававшиеся им крошки на осколках разбитой любви, но считала своё поведение правильным, к чему продлять агонию, их связь умерла.

Чемодан был сложен за считанные минуты, потому что она больше не задумывалась о целесообразности той или иной вещи.

Что-то сгодится, а то, чего будет не хватать, всегда можно купить, ведь в любом мало-мальском городе есть толкучка, а при наличии денег многие проблемы она научилась решать легко.

Протяжный звонок в двери застал её стоящей напротив зеркала, в котором она внимательно разглядывала своё лицо и фигуру.

За последние четыре года она мало в чём изменилась, по крайней мере, видимых признаков надвигающейся старости не заметила.

Наоборот, лицо под воздействием хороших дорогих кремов и натуральных масок, выглядело свежим, кожа была бархатистой и натянутой, мелкие морщинки возле глаз не в счёт, вот шея немного подводит, надо будет по утрам начать делать лёгенький массаж.

Фрося поняла, что звонок возвещает о том, что приехал Андрей.

Она резко отвернулась от зеркала и стремительно бросилась в прихожую, столкнувшись у входных дверей с младшим сыном, который тоже спешил встретить любимого среднего брата.

В мозгу Фроси мысль пронеслась стрелой, а ведь и правда, за последнее время, братья всё больше и больше сближались.

Внешне, безусловно, они разились полностью, но в характере и взглядах были весьма похожими.

Хотя надо честно признать, младший был намного мягче и покладистей, особенно в отношениях с матерью, хотя, как и средний за словом в карман не лез, мог своей неприкрытой прямолинейностью поставить собеседника на место, но не держал обиды и злости в душе, и был больше технарь, чем гуманитарий.

Андрей со своей привычной заплечной сумкой втиснулся в коридор и сразу же попал в объятия к любящим и ждущим его людям:

– Вот это приём, как на высшем уровне, словно болгары Брежнева встречают.

Мать и брат потащили Андрея в зал, один снимал с плеча приезжего сумку, вторая стягивала куртку, а третий, только что прибывший, не скрывал довольной улыбки:

– Дорогие встречающие меня люди, если бы ещё вы дали мне стакан холодной воды, вам бы вообще не было бы цены.

Что ни говори, изредка приятно приезжать в дом к матери, королевский приём, а главное до жути душевный.

– Андрейка, сынок, я правда по тебе очень соскучилась, ведь больше двух лет не виделись.

– А зачем часто видеться, надоедать своими прибамбасами и вредными привычками, пять минут разговора по телефону и родственная связь крепка, как броня.

– Ох, Андрейка, а я ведь иногда так тоскую по Поставам, по тому времени, когда мы жили большой и дружной семьёй.

Тут вмешался Семён:

– Мамуль, но в той дружной семье я был, как ненужный подкидыш.

– Ну, братан выдал, просто в то время разница в возрасте очень сказывалась, а теперь мы с тобой почти, как погодки.

Ну-ка, быстренько колись, чемпионом стал?

– Нет, братан, не стал, проиграл в финале.

– Что нокаутом уложили?

– Нет, это я его послал в нокдаун, но судьи по очкам отдали победу не мне.

– Ты, считаешь не справедливо?

– А ты спроси у мамы.

– Мамань, ты ходила на мордобой, вот это да, небеса не перевернулись?

– Небеса на месте, а Сёма был нисколько не хуже соперника, а может быть и лучше, но надо всё же бить наверняка, чтоб у судей не оставалось сомнений, чтоб на них не влияли другие факторы.

– Ну, про факторы можешь мне не рассказывать, я сними тоже хорошо знаком.

Мамань, лучше поведай, что тебе известно о произошедшем в Таёжном?

После этого вопроса лица у всех сразу посерьёзнели.

Глава 22

После вопроса Андрея о произошедшем в Таёжном, улыбки моментально слетели с лиц и разговор принял серьёзный характер.

– Андрейка, я ведь практически не знаю подробностей, я тебе всё рассказала по телефону, что мне поведала свекровь Лиды.

Мы завтра утром с тобой вылетаем в Новосибирск, до Иркутска самолёт будет только через три дня.

Из Новосибирска как-то будем с тобой добираться, это ведь значительно ближе, чем из Москвы, может поезд какой-то проходящий будет или самолёт местного масштаба, как-нибудь, да будет, нам ли привыкать…

Андрей на минутку задумался, даже прикрыл глаза и вдруг встрепенулся и посмотрел на мать:

– Мамань, мы на перекладных будем трое суток добираться до посёлка, а у меня созрел интересный план.

Сейчас я тебе его опишу, а ты выразишь своё мнение.

Завтра уже к полудню прибудем в родной Новосибирск, где меня поджидает моя Волга.

С твоего согласия, посещаем могилу моего отца, а после обеда выезжаем в сторону Таёжного.

– Сынок, ведь это так далеко…

– Конечно, не близко, почитай две тысячи километров, но ты забываешь одну деталь, в машине будет два шофера, когда я изрядно подустану, будешь меня подменять.

Мы даже можем давать друг другу поспать, за сутки допрём, ведь будем останавливаться только на физиологические нужды и покушать, во время этих остановок и разомнём затёкшие суставы.

– А ты мне доверишь вести свою машину?

– Мамуль, я бы тебе и космический корабль доверил.

Фрося с улыбкой смотрела на сына, который так естественно выдавал ей комплименты.

– После пятидесяти лет отроду сесть за баранку и свободно рассекать по Москве, это дорогого стоит.

– Ах, брось, ты сынок меня расхваливать, тут же мне уже всё известно.

– Вот насмешила, а там бывает за час езды, ни одной встречной машины не попадётся.

– Всё, будем считать, что уговорил, там и на месте будет намного проще перемещаться.

Я за эти три года, как у меня появилась машина, так привыкла к своим колёсам, что без них уже жизни не мыслю.

– Всё замётано, может всё же покормите голодного родственника, а то, как известно, баснями сыт не будешь.

За быстро приготовленным скромным ужином, Фрося попыталась что-то выяснить у Андрея про его семейные отношения, но тот резко прервал мать:

– Мамуль, это совсем не интересно, жена пока со мной не разводится, а сын узнаёт и даже любит своего папаню, обещали летом на месяцок подскочить ко мне в Новосибирск, остаётся только согласовать с руководством мой отпуск.

Ты же понимаешь, для геолога лето самая запашная пора.

Мамань, всё, что я мог и хотел, рассказал, с остальным не лезь в душу, а лучше поведай о себе.

– Сынок, нас с тобой ожидает очень длинная дорога, будет достаточно времени поразмовлять обо мне и не только, а пока доедаем и на боковую, нам рано вставать.

Сёма, постели Андрею и, пожалуйста, не занимай его долго своей болтовнёй, я тебя знаю, можешь утомить разговорами до полусмерти.

Ребята удалились в комнату к Сёмке, а Фрося забравшись в свою постель, долго не могла уснуть, она в памяти раз за разом проигрывала свой разговор с Марком. Неужто она его видела уже в последний раз?!

Её память чётко запечатлела, любимого мужчину стоящего с понурым видом возле своей машины, а ведь могла остановиться и дать им возможность ещё какое-то время насладиться беседой.

Нет, всё правильно, лучше сразу отрезать, чем кромсать душу на кусочки.

Зазвонил будильник, вырвав Фросю из тяжёлого сна.

Она проснулась с несвежей головой, ведь только под утро заснула.

На прощанье расцеловавшись с Сёмкой, Фрося надавала ему кучу наставлений и они с Андреем вызвав такси, отправились в аэропорт.

В самолёте мать с сыном почти не разговаривали, они оба явно не доспали и добирали недостающий сон в полёте.

Всё шло по намеченному Андреем плану – разогрели и заправили его Волгу и отправились на кладбище, по дороге купив огромную охапку дорогих в это время цветов.

Фрося впервые после похорон появилась на могиле Алеся.

Она обратила внимание, на ухоженность вокруг надгробия, аккуратно выкрашенную ограду, на дорогой мрамор и, главное, на надпись, где в конце было написано – от скорбящего и любящего сына.

Постояв рядом с Андреем молча несколько минут возле памятника, Фрося тихонько вышла из ограды, дав сыну возможность побыть самому с отцом.

Не любила она кладбища, крайне редко навещала маму Клару и уже четыре года не была на могиле у Семёна.

По телефону она каждый раз напоминала Нине, чтобы та, следила за порядком и в день смерти Семёна, приносила ему на могилу живые цветы.

Она уже давно перестала верить в бога, в загробную жизнь и прочие постулаты религии.

Ей с трудом представлялось, что покойник слышит, приходящих к нему, хотя в своё время, она приходила поплакаться и поделиться горестями к своему любимому Сёмке.

Нет, это нужно было не ему, а ей.

Навязчивая память вновь вернула её к Марку.

Вот, он уезжает в далёкую Америку, а это равносильно его смерти, только не останется могилки, где можно было бы излить душу.

Сидя на придорожном бордюре возле их машины, она так ушла в свои думы, что не заметила, как к ней подошёл Андрей:

– Спасибо, мамань, что оставила нас одних, я при каждом удобном случае навещаю отца, в любое время года и в любую погоду.

– Сынок, ты намного уважительней меня относишься к памяти по ушедшим дорогим людям, а я только часто вспоминаю всё хорошее, что меня связывало с ними.

– Так, мамань, некогда нам с тобой сейчас заниматься сантиментами.

Поверь, я тоже отлично осознаю, что умершим всё равно, посещаем мы их или нет.

Это нужно или не нужно нам.

Мне лично, это необходимо.

Так, мамань, обо всём этом и другом мы можем поразмышлять и по дороге, а теперь руководство к действию.

Я вначале сам выезжаю из Новосибирска, мне тут всё знакомо, выходим на главную трассу и я передаю руль тебе.

Ты жаришь по прямой, пока не устанешь и пока совсем не стемнеет.

Затем, я рулю всю ночь, а ты спишь, утром поменяемся местами и ты уже сама шпаришь до самого Иркутска, а я за это время высплюсь. Идёт?

– Конечно, идёт. А у тебя есть в машине радио?

– Есть, есть, только оно не всегда хорошо ловит в этой глухомани.

Так переговариваясь, решая несущественные проблемы, обсуждая красоты города и окрестностей они выехали из Новосибирска.

Глава 23

Как и предполагал Андрей, длинная тяжёлая дорога протекала в том режиме, каком он раннее обрисовал Фросе.

Действительно, встречного и попутного транспорта было очень мало, но вот полотно трассы доставляло массу неудобств.

Машину кидало и подбрасывало на многочисленных ухабах и рытвинах, к ночи появились наледи и Волгу на них заносило.

Трудно было развить большую скорость, как и поспать свободному водителю, испытывая постоянную тряску.

– Сынок, мы с тобой отобьём все внутренности и расколотим зубы.

– Ах, мамань, я же привычный, когда на вездеходе прём через тайгу, ещё и не такие бывают скачки, а тут встречаются места, где едем, как по бульварному кольцу.

– Да, я же не жалуюсь, просто поспать в таких условиях крайне сложно, хотя я видела, что ты умудрялся прикорнуть.

– Я же тебе сказал, что привычный и ты скоро выбьешься из сил и не будешь замечать великолепия наших дорог.

Фрося резко вдруг поменяла тему, вспомнив, что Андрей ничего не знает о последних важных произошедших событиях.

– А знаешь Андрейка, в эти дни должны Мишу обменять на какого-то чилийского коммуниста и он вскорости, наверное, соединится с Аней.

– Мамань, я рад за них, но попомни моё слово, он и там не угомонится, натуру не переделаешь, а она у него чрезвычайно не уживчивая и скандальная.

Миша везде ищет только негатив, а в Израиле его хоть отбавляй.

– Давай, не будем думать о плохом, Анютка так его ждёт, а Рита обвиняет её в том, что она бросила отца, а сама процветает в жизни.

– Ну, это мне знакомо, я тоже тебя обвинял во всех смертных.

Отец всегда обрывал меня, не давая слова плохого произнести в твой адрес, виня самого себя за ваш разлад с ним.

– И сейчас ты тоже винишь меня за преждевременную смерть Алеся?

– Нет, мама, даже мыслей таких не было.

Я уже давно повзрослел, у самого семейная жизнь протекает через пень колоду и как на всю эту нашу с Настей кутерьму посмотрит подрастающий Алесик, трудно сказать, хотя я делаю всё от меня зависящее, чтоб мы сохраняли хоть видимость семейного благополучия.

– Андрейка, Андрейка, вспомни себя, начиная с нашего приезда в Таёжный, а тем более, когда мы вернулись в Поставы.

– Да, помню я мама, всё я помню и за многое сегодня хотел бы извиниться перед тобой, а нужны ли тебе мои извинения…

– Нет, не нужны, потому что зла никогда не таила, ну, если только в первый момент, готова была растерзать.

– О, нашу встречу в Ленинграде трудно забыть.

Там я проявил себя в лучшем виде, а ты вообще оказалась на высоте.

И мать с сыном покатились со смеху, одновременно вспомнив их злополучную беседу в общежитии института, а ведь с тех пор прошло уже без малого двенадцать лет.

Когда они уже подъезжали к Иркутску, Фрося вдруг сказала сменившему её только что за рулём Андрею:

– А, знаешь, Марк скоро покинет Советский Союз, я с ним вчера уже распрощалась.

– Мамань, не буду плакать или аплодировать, хотя эту твою связь никогда не приветствовал.

Только мне очень не понятно, как это он бросает такую налаженную сытую жизнь, ведь он здесь был бог и царь, и даже герой.

– Всё сынок до поры, до времени, на него сейчас насел ОБХСС и он будет счастлив, если успеет унести ноги.

– Он успеет, в нашей стране садят только тех, кто не может отмазаться и у кого нет связей, а у него их выше совнаркома.

– Хорошо если так, а то у меня за него душа болит.

– Мам, а за себя у тебя не болит?

Я не имею в виду потерю такого лощённого и преуспевающего любовника, а то, что ты была с ним повязана всяким криминалом, и хоть ты мне об этом никогда не рассказывала, но догадаться было не трудно.

Простая уборщица выруливает по Москве на жигулях, одевается лучше, чем Алла Пугачёва, рестораны, театры и все с тобой раскланиваются, даже Брежнев приветственно машет рукой.

– Сынок, я понимаю, что ты иронизируешь, но в твоих словах много правды.

Я, действительно, очень богатая и приметная сейчас в Москве женщина, но ведь это во многом только благодаря тому, что Марк был моим любовником.

– А ты уверена, что после его отъезда, на тебя не навешают все его делишки?

– Нет, не уверена и стараюсь подчистить кое-какие концы.

– Мамань, ты можешь спрятать деньги и затаиться, но органам понадобится козёл отпущения, и они быстро вычислят козу.

– Думаешь, что ты меня пугаешь, нет, я уже давно запуганная, но не за себя, а за Сёмку, ведь он ещё малец, нуждающийся в материнской поддержке и я боюсь испортить ему карьеру.

– Мама, не мне тебя учить и наставлять на путь истинный, всё это я сейчас говорю не для того, чтоб обидеть или унизить, просто я очень и очень боюсь за тебя, в твоём то возрасте и попасть за решётку к уркаганам.

В машине наступила долгая тягостная тишина и уже в пригороде Иркутска Фрося всё же её нарушила:

– Сынок, а знаешь, после наставлений Марка, после твоих обличительных и пугающих слов, я почти уверена, что скамьи подсудимых мне уже не миновать, хотя буду этому всячески сопротивляться.

Дай мне слово, что не бросишь Сёмку, материально он будет запакован, но морально, по всей видимости, будет раздавлен.

– Об этом могла и не просить, и себя ещё не хорони, я сгустил краски только для того, чтоб ты предприняла всё возможное для того, чтобы выйти сухой из этой мутной воды.

Хватит об этом, расскажи лучше мать, что нового у нашего великого партийного деятеля.

– Ах, Андрейка, тут глубокая задница – дома устроил полный домострой, пьёт, гуляет, поколачивает Нину, а недавно заразил её венерической болезнью.

Козёл и есть козёл, не хочу больше о нём говорить.

– У сёмки на тумбочке видел фотку нашей святой Анны в офицерской форме.

Хороша, ничего не скажешь, это явно её призвание, честно, я очень рад за неё, даже ей об этом сам напишу, адрес у Сёмки взял.

Так в разговорах они миновали Сосновск и, свернув с основного тракта, на сколько позволяла проложенная через тайгу дорога, понеслись к Таёжному.

Глава 24

Машина затормозила, возле нисколько не изменившегося за время отсутствия здесь Фроси, дома Аглаи.

Андрей облегчённо выдохнул:

– Ну, лапочка моя выдержала эту смертельную дорогу, ведь я на ней дальше, чем на сотню километров никогда не отъезжал.

Сама понимаешь, куда и когда мне на ней мотаться.

Труба дымит, значит, тётя Аглая дома.

– Сынок, занеси мой чемодан, пожалуйста, а я побегу, хочу быстрей обнять мою несчастную подругу.

Фрося уверенно толкнула знакомую дверь.

Она легко поддалась и в нос шибануло кислятиной давно не убираемого помещения и не очень свежей еды.

За неубранным столом, заставленным тарелками с остатками былого застолья и початой бутылки водки, сидела со стаканом в руке одинокая Аглая.

Фрося застыла на пороге, не сводя взгляда с убитой горем женщины.

Та медленно оглянулась:

– Ааа, подружка, привет, привет, проходи, присядь, помянём моего Коленьку, он же к тебе очень хорошо относился.

Фрося подошла к Аглае, обняла её за плечи и поцеловала в щёку.

От той пахло не свежим бельём и жутким перегаром.

– Аглашка, ты ему этим поможешь, топя себя на дне рюмки?

Женщина с опухшим от плача и водки лицом, опустила голову на руки и всхлипнула:

– Я ему уже ни чем не помогу и мне тоже никто уже не поможет, жизнь кончилась.

– Прекрати ты, в самом деле, а то врежу по заднице, лучше скажи, где твои девчонки и другой люд, почему ты одна?

– Фросенька, вчера было девять дней, как похоронили мужиков – Колю с Васей, земля им пухом, кому они мешали, кому насолили, жили себе и людям на радость, обходясь малым: работали, рыбачили, охотились, по выходным и праздникам лишь выпивая, найди ещё таких мужиков в наших краях.

Аглая схватилась двумя руками за всклокоченные засаленные волосы и закачалась, утробно подвывая:

– Горе моё горюшко, осталась я одна, совершенно одна, некого ждать с работы, не за кем ухаживать, не с кем браниться и ласкаться, горемычная моя судьбинушка…

Во время этих стенаний убитой горем женщины, в дом с чемоданом матери и со своей дорожной сумкой вошёл Андрей и сразу же оценил обстановку.

Он подошёл к пьяной, убитой горем женщине, поднял её на ноги и прижал к груди:

– Ну-ну, тётенька Аглая, беде твоей уже не поможешь, ты ведь знаешь, как я любил дядю Колю, что он для меня значил в этой жизни, ведь после моего папы, это был главный мужчина, который поддерживал меня в трудные моменты жизни, и во многом благодаря ему, я полюбил навечно тайгу.

И, тут Аглая зарыдала:

– Андрюшенька, эта подлючая тайга его сгубила, а вместе с ним и меня.

– Тётенька, тётенька, не тайга его сгубила, а жестокие люди, а таких и в городах хватает.

Аглая громко икнула и вытерла с лица слёзы тыльной стороной ладони.

– Садись Андрейка за стол и мать усади, а то стоит посреди хаты, как не родная, давайте помянём моего Коленьку, вчера было девять дней, как предали земле тела мужиков, а до этого они почти месяц провалялись убиенными в тайге, замёрзшие и засыпанные снегом, хорошо ещё дикие звери не растащили.

Пока Андрей успокаивал и выслушивал Аглаю, Фрося не переодеваясь, вытащила всю грязную посуду на кухню, поставила греться бачок с водой, и принесла им три чистые тарелки и рюмки.

Андрей разлил водку, поднял свою рюмку и несколько секунд помолчал, в глазах его блестели слёзы:

– Светлая память хорошему человеку, мы сохраним о нём тепло в своих сердцах до последнего дыхания.

Они не чокаясь выпили и захрустели солёным огурцом.

После третьей рюмки Андрей поднялся.

– Мам, ты тут похозяйничай, как ты умеешь, а я пойду, пройдусь по посёлку, зайду в дом к Василию Митрофановичу, надо мне обязательно его помянуть в кругу близких, может быть Петьку застану, надо пораспрошать у людей о произошедшем.