Текст книги "Фрося. Часть 4 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Этому надо было, как можно быстрей положить конец, а иначе последуют такие слёзы и сопли, что до Москвы их не остановишь:
– Пётр Филипович, до скорого свидания, Аглашка прыгай в машину, а то водитель скоро нас испепелит взглядом.
Ничего, я его сейчас лишним рубчиком успокою, а вы уже целуйтесь и прощайтесь с мыслю о встрече.
И на этом их одесская эпопея закончилась.
Глава 63
Дорога из Одессы в Москву не была разукрашена серой печалью Аглаи от разлуки с полюбившемся мужчиной, а совсем наоборот, та была неожиданно разговорчивой и не донимала Фросю просьбой достать в вагоне-ресторане заветную поллитровочку и в обед ограничилась одной только бутылочкой пива.
Аглая без конца начинала рассказывать историю жизни Петра Филипповича, сбиваясь в своём повествовании постоянно на то, насколько он хороший человек и, что она совсем не против в будущем связать с ним свою жизнь.
Фрося не перебивая слушала подругу, ещё не прояснив для себя, как на это следует реагировать.
Пытаться сдерживать радость Аглаи, посчитав её преждевременной, но та может легко это принять за зависть, а безоговорочно поддержать, так неизвестно чем эта встреча в будущем завершится.
И Фрося решила не мешать подруге выговориться, не выказывая особо своего отношения к предмету воздыхания.
Август встретил их в Москве удушающей жарой, которая воспринималась совсем иначе, чем в приморском городе.
Нагруженные чемоданами и огромными корзинами наполненными абрикосами, грушами и вишней, купленными по дороге, они, наконец, протиснулись в прохладу подъезда Фросиного дома.
Перед тем, как подняться в квартиру, Фрося проверила почтовый ящик, он был забит до отказа газетами, среди которых она обнаружила три письма от своих детей – Ани, Сёмки и неожиданно, даже от Андрея.
Аглая взялась разбирать чемоданы и освобождать от тесной тары фрукты, а Фрося, быстро переодевшись, уселась в любимое кресло Вальдемара и стала перебирать письма, не зная с какого начать.
В полной мере волновали все, но решила всё же открыть вначале Сёмкино, ведь это было его первое адресованное матери.
Интересно всё же узнать об его успехах, но и хочется посмотреть, как этот писака развернёт свой талант в письме, про его чудачества в сочинениях и вспоминать не хочется:
«Здравствуй мамулечка!
Не пугайся и не удивляйся моему письму, но я знаю, что тебя волнует, как складываются у меня дела на боксёрском поприще.
Я не буду долго тебе засорять мозги своими изливаниями.
Просто я знаю, что к тебе сейчас не дозвониться, а как приедешь, то сразу же сможешь узнать из письма мои последние новости.
Спешу сообщить, чемпионом Советского Союза я не стал, но пробился в финал, где проиграл по очкам в честном бою двукратному чемпиону страны и Европы Виктору Демьяненко из Казахстана.
На меня обратили внимание тренеры национальной сборной и пригласили на сборы, буду дублёром чемпиона, если с ним что-то случится, то я первый кандидат на поездку на олимпиаду в Монреаль.
Домой вернусь только к концу августа, как раз к началу занятий, даже на картошку успею съездить вместе с другими студентами.
Мамуль, я знаю, ты сейчас начнёшь бурную деятельность, как мне передать деньги на проживание и пропитание.
Так вот, ничего не предпринимай в этом направлении, мне назначили приличную государственную стипендию, которая выдаётся спортсменам попавшим в национальную сборную.
Скоро из Алма-Аты мы переберёмся в Ригу, где климат несколько соответствует Монреальскому в это время года, ведь олимпиада состоится примерно в эти же сроки.
За тренировками скучать совершенно некогда, хотя с удовольствием бы чмокнул тебя в щёчку и уселся бы на свою Яву.
С любовью, твой сын Семён.»
Фрося отложила прочитанное письмо сына в сторону, тут и перечитывать нечего, всё предельно лаконично.
Она почувствовала участившийся пульс, что не говори, а гордость за сына переполняла, это же надо, стать вторым и ни где-нибудь, а на чемпионате Советского Союза, а проиграл и достойно, не кому-нибудь, а знаменитому и титулованному чемпиону.
Пусть занимается боксом, это лучше, чем бы болтался без дела по городу и охмурял девчонок, и, похоже, он в этом деле вряд ли уступает папеньке.
Перед ней лежали не прочитанными ещё два письма и рука непроизвольно потянулась к посланию от Андрея, ведь он так редко баловал мать письмами:
«Мамань, я рад тебя поприветствовать в любое время суток, в момент, когда ты читаешь моё письмо!
Я решил написать тебе, побуждаемый несколькими причинами.
Во-первых, хочу сразу же тебе сообщить, что моё свидание в Новосибирске с женой и сыном было не долгосрочным.
Уже через пять дней Настя собрала чемодан и укатила в свой обожаемый Питер под опёку своего не менее обожаемого папашки.
Прискорбно тебе сообщать, но мы всё же решили развестись.
Я не в силах больше мириться с её холодным прагматизмом и равнодушию ко всему, что мне дорого, а оставаться марионеткой в её руках, я больше не намерен.
Очень жалею, что мой сын, как и я когда-то, останется жить рядом только с матерью и это при живом отце, который не пропал без вести, а не смог ужиться со своей женой.
Зная тебя, уверен, что ты сейчас злорадно не улыбнёшься, но прошу, сильно и не расстраивайся, я не буду терять Алеську из вида, а когда он подрастёт, сам сделает соответствующие выводы, кто знает, может и не такие ошибочные, как я, хотя ни на секундочку не жалею, что в своё время отыскал на просторах нашей необъятной страны своего отца.
Мамань, поздно каяться, но всё же сделаю признание, теперь отлично осознаю, что зря в своё время обвинял тебя во всех смертных грехах, связанных с моим отцом, но поздно бить себя в грудь кулаком, а, впрочем, зачем, ты давно меня простила, да и злилась, собственно говоря, недолго, ведь понятливей и благородней человека, чем ты, нет на целом белом свете.
Надеюсь, ты веришь в искренность моих слов, знай, я давно всё это осознал в полной мере, но отважился на признание тебе только сейчас.
Плавно перехожу ко второй причине, из-за которой я взялся за эту исповедь.
Мам, меня давно уже приглашали принять участие в долгосрочной экспедиции в Хакасии, как минимум эта компания продлится не менее года.
Нынче я принял решение дать своё принципиальное согласие.
Ты сама понимаешь, что на это повлияли мои отношения с Настей, а уже потом любовь к путешествиям и экстриму.
В глубокую тайгу нас доставят вертолётами и только периодически будут скидывать с самолётов необходимые продукты и инвентарь.
Связь с большой землёй будет осуществляться только по рации и сугубо в случае крайней необходимости.
Мамань, из этого ты должна сделать вывод, что, как минимум год не получишь от меня никакой весточки, а возможно задержусь там на два или даже на три года, такая опция для меня тоже существует.
Мамочка, сильно не переживай за меня, хотя отлично понимаю, что легче мне это написать, тем тебе сдержать свои чувства.
Сёмке мой пламенный братский привет и пожелания успехов на всех нивах жизни, какие он изберёт, я в него верю, он у нас отличный парнишка.
Анютке я послал личное письмо, мы хоть и не часто, но обмениваемся посланиями.
Сейчас у нас с сестрой стало больше общего в понимании жизни, а теперь ещё и в личных семейных отношениях многое совпадает, но об этом пусть она сама тебе сообщает, если, конечно, сочтёт нужным.
Старшему брату, если захочешь, можешь поведать про меня, но я уверен, что моя жизнь его совершенно не волнует, как, впрочем, и меня мало касаются его, разные мы с ним, бог нам судья.
Привет всем, кто меня любит и помнит, твой неприкаянный сын Андрей.»
Фрося смахнула с ресниц набежавшие горькие слёзы, душа разрывалась от жалости к среднему сыну, с которым их так много связывало и с которым на каком-то жизненном этапе они было разошлись взглядами и душевностью по отношению друг к другу…мой мальчик, вот и на твою долю выпали тяжёлые переживания и горести, хотя если вспомнить начало взаимоотношений его с Настей, сразу было видно, что она ему не пара.
Разве в моей власти было не допустить Андрейку к этому союзу.
С самого начала, как я только познакомилась с этой девочкой, увидела в ней холодную расчётливую личность, сколько в ней было напыщенности, гонора и апломба, а сердцу не прикажешь, Андрей запал на неё и никого не замечал вокруг, добиваясь её благосклонности.
В конце концов, девушка согласилась на брак с её сыном, а, как же иначе, годы уходили, а оставаться одинокой старой девой-вековухой, ей не захотелось.
Теперь всё выглядит достаточно определённо, она была замужем, у неё есть ребёнок, собственные интересы и спокойная налаженная жизнь возле обожающего её папочки.
Кто знает, как повернётся дальше, возможно уже бывшая её невестка найдёт себе подходящую пару, ведь она не дурна собой и ума не занимать.
На первый взгляд ничего страшного в этом нет, сколько людей разводятся и строят новые любовные отношения и браки.
Андрейке ещё нет тридцати двух лет, но беда в том, что он оказался однолюбом и со дня знакомства с Настей, никого не видел вокруг кроме неё.
Их развод, скорей всего, мало повлиял на него и он до сих пор любит мать своего ребёнка, но кто знает, может жизнь в тайге вдалеке от Насти, излечит его и он снова сможет обрести своё семейное счастье с другой женщиной.
В комнату зашла Аглая, внимательно посмотрела на Фросю.
– Что подруга, детки продолжают терзать мамино сердце, знакомо, знакомо…
Я всю жизнь положила на своих дочек, можно сказать, жизни толком не видела, а в результате, одна за счёт моих денежек выстроила в Сосновске не дом, а целую крепость, а зятёк ещё нос от тёщи воротит.
Ну, а вторая, сама знаешь, только благодаря тому, что я, промышляла с твоей помощью этими мехами, рискуя вместе с тобой, по-сути своей свободой, сумела выстроить в Москве трёхкомнатную кооперативную квартиру.
Сейчас, когда я оказалась, можно сказать, у разбитого корыта, вдруг выяснилось, что места для меня нет ни у одной, ни у другой.
Если бы не ты, то коптить бы мне стены в одиночестве в своей избушке в Таёжном и кто его знает, могло такое случиться, что в один прекрасный момент так бы, и загнулась всеми покинутая.
Ещё неизвестно, когда и кто обнаружил бы мои гниющие останки, вот тогда бы дочки приехали чтобы пролить запоздалые слёзы, и поделить оставшееся после меня добро.
Фросенька, как я тебя сейчас понимаю, что ты потеряла с отъездом твоего Марка.
Не знаю, как сложатся наши отношения с Петей, но я тебя заверяю, если он меня позовёт в свой любимый Ужгород, я поеду и не буду выжидать, и свято чтить траур по моему Коленьке, его уже не поднимешь, а отступаться от своего запоздалого бабьего счастья я не хочу и не буду.
Вот, что я тебе скажу, трудно нам бабам жить без толкового мужика, особенно подходя к нашему критическому возрасту.
И дело не в постели, без этого ты лучше меня знаешь, можно легко прожить, ты вон какая была ярко цветущая, крепкая и страстная, а двенадцать лет без этого жила, а могла бы, наверное, и больше.
Мы с Колей в последние годы редко, когда в постели прикасались друг к другу, а всё равно ощущали дружескую поддержку и не мыслили жизни один без одного, и под разными крышами.
Фрося с грустью в глазах смотрела на подругу:
– Ах, Аглашка, Аглашка, не так всё печально, как это кажется сразу, да и ничего нового для меня в письме Андрейки не открылось, а у Сёмки, как раз судьба складывается хорошо.
И Фрося вкратце поведала подруге о содержании писем от сыновей.
– Фрось, конечно, жалко Андрейку, ты ведь знаешь, как я его люблю, он ведь из всех твоих детей был для меня самым близким, а, как же иначе, ведь долгое время жили под одной крышей.
Мой Коля смотрел на него, как на собственного сына и мечтал, что он будет нашим зятем, но ничего не поделаешь, вскружила ему голову питерская фифочка.
А результат, увы, тот, который есть, но хочется надеяться, что он ещё обретёт своё семейное счастье.
– Глаш, я тоже так думаю, что такое для мужчины тридцать два года.
Хватит нам уже горевать о том, на что повлиять никак не можем.
И, как говорится, будем молить бога за счастье наших детей.
Зря ты нападаешь на своих дочек, ведь твоих девчонок я хорошо с детства знаю, они добрые, отзывчивые и всегда с теплом относились к своим родителям, но у них теперь есть собственные семьи и своя жизнь.
Вот, пусть они и живут своей жизнью, а наше присутствие рядом, только мешает их семейному счастью.
Твое решение не имею права осуждать или считать не правильным, это твой выбор, хотя ты у меня одобрения или совета и не спрашивала и правильно делаешь, ты сама себе судья и адвокат.
Глаш, сбегай, пожалуйста, в магазин, купи сосисок, хлеба и, что глянется нам на обед, а то в доме хоть шаром покати, а я пока прочитаю письмо от Анютки.
Глава 64
Когда за Аглаей закрылась входная дверь, Фрося развернула последнее из трёх полученных писем:
«Здравствуй, моя миленькая мамочка!
Полученное от тебя письмо я прочитала столько раз, что на изгибах уже светятся дыры, можешь представить, сколько раз я его разворачивала и складывала обратно в конверт.
Нет слов, отъезд Марка Григорьевича для меня непередаваемое потрясение, если я от этой новости ощутила шок, так что тогда говорить о тебе, ведь я видела сама и знаю из твоих писем, что значил и кем он был для тебя, но ты у меня сильная и мужественная женщина, я уверена, что ты справишься с этой потерей, хоть понимаю, что это будет сделать очень даже не легко.
Справлюсь и я, потому что наш союз с Мишей к этому времени лопнул окончательно.
Не буду опережать события и поведаю всю свою печальную историю от того места, на котором остановилась в предыдущем письме.
С помощью недостающих денег, которые заняла у Ривы с Майклом, я купила в Тель-Авиве, как и собиралась, новую шикарную четырёхкомнатную квартиру с балконом.
Мамочка, ты даже представить не можешь, почти на берегу Средиземного моря, с моего балкона видна набережная!
Вот ты, я уверена порадуешься за меня, а Миша мне учинил такой скандал, что впору было живой залезть в землю.
Он отказался уезжать со мной из Иерусалима, ссылаясь на то, что здесь у него появились связи, намечается журналистская работа, а главное, что я поступила подло, без его разрешения одолжила деньги и купила квартиру не соответствующую его статусу.
А какой у него статус сейчас и каким он намечается в ближайшем и далёком будущем?!
Вся его журналистская деятельность в Израиле на русском языке обречена на провал, а я не хочу влачить жалкое существование, опираясь на его статус неудачника.
Никогда и ничем я его не попрекнула и впредь, сделала бы всё от меня зависящее, чтобы он абсорбировался к жизни в Израиле, но он наоборот, хотел, чтобы я бросила свою научную работу и воинскую службу, и сидела возле него, и помогала ему с переводами.
Мамочка, я умоляю, ведь четыре года я строила без него свой собственный статус, преодолевая трудности и борясь всеми доступными мне средствами за его освобождение.
Он утверждал, что я рушу его карьеру, не желая возить его на своей машине на всякие, на мой взгляд, сомнительные заседания и встречи, но кто ему мешал получить права и самостоятельно рулить по стране.
Так нет, он гордый, деньги на обучение вождению, он у меня отказался брать.
С Ритой они окончательно рассорились, тот вылил на голову девочки ушат с помоями, назвав её распутной, наглой и не уважительной.
Мамочка, а ведь я даже не могу, а точнее, мне стыдно, передать слова какие он наговорил девочке, которой ещё не исполнилось семнадцать лет.
А потом весь свой гнев переключил на меня, представляешь, он обвинил меня в плохом воспитании и дурном влиянии на его дочь, можно подумать, что он когда-нибудь её воспитывал.
Мамуля, она нормальная девочка с израильским поведением и взглядами, ей скоро исполнится семнадцать лет, остался последний класс школы, а затем, армия, в которой она хочет остаться, поступив на офицерские курсы.
Мамулечка, у тебя может сложиться впечатление, что это письмо полностью посвящено моему мужу, но дело в том, что уже бывшему.
Нам с ним и разводиться не придётся мы ведь, и так в юридическом разводе, а теперь и в моральном.
Я знаю, что эта новость тебя нисколько не огорчит, твоё отношение к нему сразу с первого момента знакомства, было однозначным – негативным.
Чтобы покончить окончательно с этой темой, могу тебе сообщить, что Миша намылился покинуть Израиль и в скором времени собирается перебраться в Штаты – счастливого ему пути.
Ты не думай, я не бравирую перед тобой, просто за четыре года я, наверное, поумнела или повзрослела, а он за четыре месяца угробил всё, что я свято хранила к нему в своей душе – безграничную любовь и преданность…»
Разворачивая второй лист письма от дочери, Фрося машинально проанализировала только что прочитанное – такой быстрой развязки она, конечно, не ожидала, но по тону предыдущих писем чувствовалось, что семейный корабль дочери терпит крушение.
Как теперь сложится жизнь Анютки трудно было предположить, хотя почему трудно, ведь жила дочь четыре года без этого напыщенного пижона и ничего, не сломалась, а более того, наладила карьеру, обрела собственный круг интересов и связей.
Теперь у неё будут руки и сердце развязаны, и кто его знает, может её половинка где-то ходит рядом, она ведь ещё и родить спокойненько может.
Фрося тут же для себя отметила, что она сама родила Сёмку почти в тридцать восемь лет.
Волевым усилием отогнала от себя не во время нахлынувшие раздумья и прильнула глазами к продолжению письма:
«Мамочка, грустно осознавать, но мы твои дети, доставляем тебе больше огорчений, чем радостей.
Ничего тут не поделаешь, так складывается жизнь.
Мне Андрейка написал про его не сложившуюся семейную жизнь с Настей и про их окончательный разрыв.
Не могу сказать, что я очень сильно огорчилась, узнав от него эту новость, ведь наши ситуации в чём-то очень даже перекликаются, и он, и я, любили своих половинок, и готовы были многим поступиться ради их счастья и благополучия.
Разница только в том, что я окончательно разочаровалась в своём гонористом петухе, и моя доченька остаётся со мной, а он, похоже, по-прежнему любит свою кралю, и отлучён от воспитания сына.
Я знаю из его письма, что он заточил себя в добровольную ссылку и мне его безумно жалко, ведь вдали друг от друга, мы на диво очень сблизились, на столько, на сколько отдалились со Стасиком.
Хотя, я до сих пор лелею мысль, что он мой, по-сути, братик-близнец, когда-нибудь одумается, а я ему безоговорочно всё сразу прощу.
Мамуль, обязательно напиши, как сложились соревнования у Сёмки, он среди твоих детей самый толковый и настоящая опора для матери, ни то, что мы старшие, разлетелись кто куда, и только одни от нас переживания.
Мамуль, я тебе писала, что Маечка сейчас много времени находится в доме у Ривы и очень к ней привязалась.
Моя дочь свободно уже шпарит на трёх языках – иврите, русском и английском, а Меир для неё абсолютный авторитет, ведь, как мы выяснили, он является ей родным дядей.
Вот только я никак не могу его ассоциировать – братом.
Кстати, он в декабре уходит в армию, а после неё собирается поступать в университет и легко предположить, что на медицинский факультет.
Мамуль, ты не думай, Маечка тебя не забыла и в этом не моя заслуга, а Ривы, которая постоянно показывает ей твои фотографии, и рассказывает о тебе всякие интересные истории, даже я, когда их слышу, сижу, затаив дыхание.
Рива окончательно ушла из больницы, она вышла на преждевременную пенсию по состоянию здоровья, у неё совсем слабое сердце.
Майкл уговаривает её пройти операцию на открытом сердце, чтобы стимулировать работу клапанов, но она пока не соглашается, боясь не пережить её.
Да, я уже окончательно перевелась в одну из лучших больниц Израиля в Тель-Авиве, работаю там от армии, много работаю и делаю довольно сложные операции, а также занимаюсь научной деятельностью.
Я ведь тебе уже писала о созданной Майклом группе.
Некоторые наши разработки уже получили признание и даже лицензии.
С одной из них я скоро полечу на семинар в Париж.
Мамулечка, как я мечтаю, что когда-нибудь смогу с какой-то нашей разработкой прилететь в Москву, я бы каждую свободную секундочку провела в твоих объятиях.
Мы пили бы, как и раньше на кухне чай из больших кружек и говорили, говорили, говорили…
Милая мамулечка, если бы я тогда послушала тебя и не связала бы свою жизнь с бывшим уже мужем, то, до сих пор жили бы рядом, но в этом поздно корить себя, история не имеет сослагательного наклонения.
Я крепко, крепко тебя обнимаю и целую.
Милая мамочка, хочешь верь, а хочешь нет, в моей жизни родней и ближе человека не было и никогда не будет!
Привет и мои запоздалые соболезнования тёте Аглае.
До свидания, всегда моя роднее всех родных милая мамочка, твоя очень соскучившаяся по тебе Анютка.»
Не успела Фрося дочитать до конца последнюю прощальную фразу дочери, как её глаза застлали слёзы.
Она сидела, отвалившись в кресле, руки с письмом безвольно упали на колени и она вся погрузилась в воспоминания.
В тумане от накипевших слёз, она опять видела свою милую девочку, не эту взрослую, находящуюся вдалеке от неё, а девчурку со смугленьким личиком и чёрненькими шёлковыми кучеряшками, принятую из рук уходящей в гетто Ривы и, которую первый раз приложила к своей распирающей от молока груди.
Летела жизнь полная тревог и событий, и в ней её Анютка росла и взрослела.
Долгое время дочь была самым близким и надёжным другом для неё, но уже четыре года, как она находится в недосягаемости, но и оттуда от неё веет безграничным, дочерним теплом.
Глава 65
После прочтения письма от дочери, Фрося так ушла в свои думы, что не услышала, как возвратилась из похода по магазинам Аглая.
Зайдя в зал, та остолбенела:
– Подруга, посмотри в зеркало, на кого ты похожа!
Ты, что решила в Москве устроить солёное море?!
Быстренько возьми себя в руки, что ещё там случилось, надеюсь все живы, здоровы…
– Аглашка, ну, что ты прицепилась, что бабе и поплакать нельзя, тем более, после того, как прочитала письмо от своей любимицы.
Нет, там всё в порядке, не считая плохого самочувствия Ривы и того, что моя дочь, наконец, поумнела или выздоровела, и рассталась со своим распрекрасным муженьком, которого ждала, и боролась за его освобождение четыре года.
Представляешь, а он заявился на всё готовенькое и душу ей мотал своими идиотскими идеями, хватит того, что она из-за них вынуждена была уехать от меня в другую страну.
– Так, это для тебя не трагедия, что молодая бабёнка остаётся без мужской ласки?
– Аглашка, ласки хочется принимать от любимых или любящих, а не от раздутых от самомнения индюков, а именно таким мой бывший зятёк и был, и есть.
– Так, что нового она для себя открыла, что решилась на разрыв с ним, поумнела говоришь, чтоб потом только локти не кусала.
– Аглашенька, чёрт с ним с этим Мишей, у меня с самого начала к нему душа не лежала.
Укатит в Америку, так скатертью ему дорога, у Анютки хоть будут руки развязаны, она такая умница, целеустремлённая и необыкновенной доброты девочка.
Не прошло ещё четыре года, как она приехала в Израиль, а уже выучила язык, подтвердила свой диплом врача и является уже ведущим хирургом, делает сложнейшие операции, а теперь ещё занимается научной деятельностью в области пересадки донорских органов, скоро в Париж едет на какой-то семинар.
И это подруга ещё не всё – Анютка недавно стала хозяйкой четырёхкомнатной квартиры в Телль-Авиве с видом на море.
– Фроська, ты непостижимая дурёха, с такой любовью и гордостью говоришь о ней, а ведь, как не крути, но она тебе не родная и вряд ли ты с ней когда-нибудь ещё встретишься…
Аглая хотела ещё что-то добавить к сказанному, но слова застряли в горле.
Фрося резко поднялась с кресла и мрачно уставилась широко распахнутыми сапфировыми глазами на примолкшую Аглаю:
– Я постараюсь забыть эти гадкие твои слова, ты не оскорбила меня, ты плюнула мне в душу.
От кого хочешь я могла услышать подобное, но только не от тебя, кому я доверялась во всём беззаветно.
На всей необъятной земле вряд ли наберётся два десятка людей, которые знают мою историю с Анюткой и среди них была ты.
Мне очень больно осознавать, что ты так воспринимала мою дочь и заруби себе на носу, ближе и родней человека у меня не было, и нет на свете.
Я её от родной материнской груди к своей приняла, когда ей было всего два месяца и вместе со своим сыном прикладывала к своим сосцам и ценой собственной жизни провела через все годы войны, и замечу, ни где-нибудь, а под самым носом у фашистов, а ты знаешь, какое отношение у них было к евреям и к тем, кто спасал им жизнь.
Говоришь, не родная…
Я такой любви и уважения от своих сыновей никогда не имела, она с десяти где-то лет стала мне не только любящей дочерью, но и закадычной подругой, с которой я могла поделиться сокровенным, посоветоваться обо всех житейских проблемах и она до самого отъезда, могла сесть ко мне на колени и нежно прильнуть к материнской груди, как маленькая девочка…
Фрося говорила и говорила, не сводя своего кипящего взгляда с Аглаи и замолчала лишь тогда, когда хлынувшие слёзы помешали ей продолжить.
Фрося опустилась обратно в кресло и закрыла лицо руками, ей резко расхотелось выливать гнев наружу, она была опустошена.
Аглая тоже не сказала больше ни слова, развернулась и вышла из зала.
За все годы дружбы между ними, это была первая размолвка.
Безусловно, каждая высказалась откровенно.
В разговорах между ними поднимались разные темы и они никогда не стеснялись касаться личного, и порой сокровенного, по отношению к мужчинам, а в обсуждении детей, каждая из них наоборот старалась смягчить накал, если возникали с ними трения, но тут был совсем другой случай.
Наверное, всё же и между близкими людьми есть темы, которых нужно касаться весьма бережно, а не «махать топором в посудной лавке».
Каждая из них отсиделась в своём углу и поостыв, нашли в себе душевные силы встретиться глазами.
Обе старались загладить неловкость, которая возникла в их отношениях, но это у них получалось неказисто, чувствовалась натянутость в словах и поступках.
Вечером Аглая не сказав ни слова, вышла из квартиры и не вернулась ночевать.
Фрося встревожилась ни на шутку и после мучительных колебаний, всё же позвонила Лиде.
Та, подняв трубку, душевно приветствовала Фросю и закидала вопросами о детях, самочувствии, об отдыхе в Одессе и казалось конца и края не будет этим вопросам, а затем перешла к рассказам о своих детях и новой квартире.
Фрося стоически выдержала весь этот словесный поток, потому что не знала, как перейти к интересующему её вопросу, но Лида вдруг сама поинтересовалась:
– Тётенька Фрося, я совсем вам задурила голову, вы же, наверное, хотели позвать маму к телефону, правда, она уже отдыхает.
Фрося от заявления Лиды тут же успокоилась:
– Лидочка не стоит её тревожить, пусть отдыхает, у меня ничего срочного к ней нет.
На душе скребли кошки, больше всего расстраивало Фросю, то, что Аглая по-сути находилась у неё в гостях, а она своим поведением создала такую обстановку, что подруга вынуждена была покинуть её дом, но зачем она это сделала так демонстративно.
Аглая не появилась и на следующий день.
Фрося металась по квартире, вынося свою злость и отчаянье на уборку, стирку и готовку.
Хорошо, что она находясь в расстроенных чувствах, обнаружила фрукты привезённые из Одессы и так многие уже испортились, и Фрося срочно стала закатывать компоты, и варить вишнёвое варенье.
Поздним вечером уставшая и в конец расстроенная, она сидела в кресле, тупо уставившись на экран телевизора.
Из тяжёлых дум её вырвал телефонный звонок, с затеплившейся надеждой бросилась в прихожую, но это была не Аглая.
Из трубки звучал с мягким украинским выговором голос Петра Филиповича:
– Здравствуй Фрося, скажи гарна жинка, тебя не затруднит позвать к телефону Аглашечку.
– Пётр Филипович, к сожалению она в данный момент не находится в моей квартире, но я могу дать номер телефона её дочери.
– Сердэнько, нам будет неловко обсуждать некоторые вещи в присутствии её домочадцев.
У меня будет к тебе большая просьба, пусть она завтра покараулит у твоего телефона с шести до восьми вечера, сама понимаешь, дозвониться бывает не легко, вчера мне этого не удалось сделать.
– Пётр Филипович, я всё сделаю, что от меня зависит, смело звоните.
– Фросенька, пока ты не положила трубочку, у меня будет ещё одна к тебе просьба.
– Я вас слушаю, всё, что в моих силах.
– В твоих, в твоих, будь добра, впредь обращайся ко мне на ты и по имени.
Фрося рассмеялась:
– Петя, спокойной ночи, я очень рада, что ты позвонил.
Фрося положила трубку и тут же подняла, набирая номер Лиды.
И на этот раз трубку взяла дочь Аглаи.
Фрося на сей раз без лишних разговоров позвала Аглаю к телефону:
– Да, Фрося, я тебя слушаю.
В голосе подруги чувствовались нотки обиды и настороженность.
– Аглаша, я сейчас позвонила тебе, не чтобы выяснять между нами отношения и вовсе думаю это ни к чему, мы можем спокойно остаться каждая при своём мнении и в дальнейшем, больше не касаться этого вопроса.
– Ладно, проехали, а почему ты, собственно говоря, позвонила?
– Только что я разговаривала с твоим Петей…
Аглая часто задышала в трубку.
– Петя велел тебе что-нибудь мне передать?
– Нет, он хочет говорить с тобой, но не желает звонить к твоей дочери, не знаю по какой причине, возможно, стесняется пока общаться с тобой в присутствии твоих близких, но это ты сможешь выяснить в личном разговоре с ним.
Он завтра с шести до восьми вечера будет звонить на мой телефон.
– Хорошо, я приду к этому времени.
– По мне, ты, можешь придти и пораньше.
Я тут, наготовила прорву еды, а одной кусок в горло не лезет.
– Я приду к обеду, готовь бутылку, будем пить мировую.
– Приходи, будем.
После разговора с Петром и Аглаей на сердце у Фроси значительно полегчало, хотя никакой вины за собой перед подругой она не чувствовала, но намеревалась отступить, понимая, что в этом кровопролитном бою победителей не будет.
Уже давно перевалило за полдень, когда раздался звонок во входную дверь.
На пороге стояла Аглая с бутылкой армянского коньяка и тортом.
– Ты, чего подруга, сбрендила, так обычно мужики к любовницам приходят.
– Ну, у тебя на этот счёт больший опыт, чем у меня.
– А у тебя, явно, наклёвывается ситуация, когда сможешь меня догнать и перегнать.
Подруги обменялись уколами и замолчали…и вдруг не сговариваясь, кинулись друг к другу в объятия, заговорив наперебой, будто много, много лет не виделись.
Фрося ухватив Аглаю за руку потащила на кухню:
– Садись, я тебе сейчас борщика налью.
– Фросенька, я специально искала именно этот коньяк, зная, что для тебя это самый приемлемый напиток.
