Текст книги "Жестокие наследники (ЛП)"

Автор книги: Оливия Вильденштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Моя кровь закипела.

– Ну, я бы предпочла, чтобы ты не оставался.

– Почему? – его зубы блеснули между изогнутыми губами. – У тебя нет ничего такого, чего я не видел раньше.

Я пристально смотрела на него, пока то, что он делал, не озарило меня.

– Я напугала тебя, так что ты пытаешься напугать меня в ответ.

– Напугала меня? Пожалуйста, Трифекта. Ты не напугала меня.

И всё же вена под его родимым пятном запульсировала.

Ага. Я напугала его.

Ну, я бы не позволила ему вывести меня из себя. Я разжала руки, давая ему возможность полюбоваться моей не-очень-эффектной-но-совершенно-адекватной грудью, и вернулась к натягиванию своего костюма.

Краска залила его скулы, и ручка выпала из его руки. Очевидно, он не ожидал, что я приму участие в его маленькой извращённой игре.

– Ты краснеешь, Римо? Я думала, женская анатомия больше не хранит для тебя секретов.

Его лицо покраснело ещё больше, но на этот раз от раздражения и, бросив взгляд на свою ручку, он наклонился, чтобы поднять её.

– А я-то думал, что принцесса Неверры обладает хоть каплей скромности, но ты такая же, как все остальные девушки Неверры.

Он вцепился в ручку и сжал её между пальцами, не поднимая на меня глаз.

Колкое замечание глубоко врезалась, и я зачесала волосы вперёд пальцами, пока они не скрыли мои соски. Фейри не были особенно ханжами. В конце концов, Благие женщины привыкли летать в платьях, подражая земным жителям, а Дениэли, мужчины и женщины, наслаждались купанием нагишом, не говоря уже о том, что продажа своего тела была законной в некоторых тавернах.

– Я совсем не похожа на девушек по вызову, с которыми ты спишь.

Мой голос не дрогнул, но дрогнул пульс. Он бился беспорядочно. Я внезапно возненавидела себя за то, что обнажила свою грудь – грудь, которую никто, кроме Джии, Наны Ви и Нимы, никогда не видел.

– А теперь убирайся.

Он поднял глаза, его взгляд скользнул прямо по моему торсу, и остановился.

– Как ты это делаешь?

– Делаю что? – огрызнулась я.

– Умудряешься заставить меня чувствовать себя плохим парнем, когда я не делаю ничего плохого.

Он постучал ручкой по раскрытой ладони.

– Ничего плохого? Ты ворвался в мою ванную!

– Чтобы убедиться, что ты в безопасности.

– Ты мог бы постучать и спросить через дверь.

Я вздрогнула от мокрых волос, прилипших к моей груди, и влажной ткани, прильнувшей к моим ногам.

Я повернулась так, чтобы даже в зеркале он не смог уловить ещё одну вспышку моего обнажённого декольте, и натянула костюм, умудрившись просунуть одну руку внутрь. Просунуть другую, ту, которую я ранила, оказалось сложнее. Я стиснула зубы, боясь, что на этот раз моё плечо выскочит из сустава. По крайней мере, неглубокая боль и раздражающий наряд отвлекли меня от того факта, что я только что непристойно выставила себя перед Римо.

Что, во имя Неверрианских небес на меня нашло?

Несмотря на то, что мне ни в коей мере не было тепло, пот проступил над верхней губой, когда я запустила руку в рукав. Мне пришлось остановиться, чтобы отдышаться, прежде чем протолкнуть ещё часть своей конечности. Когда я снова остановилась, потому что ткань заставляла мою руку сгибаться, я подумала о том, чтобы оторвать рукав, который всё равно начал рваться, но потом решила этого не делать. Кто знал, сколько времени пройдёт до того, как мы выберемся отсюда? Обнажённая кожа была более хрупкой, и хотя в этом мире было теплее, что, если ночи были холодными?

Напряжение в моём плече внезапно ослабло, когда ткань отошла от моей кожи, и тёплое дыхание запульсировало на моей мочке.

– Мне не нужна твоя помощь, – проворчала я.

– Я знаю, но ты всё равно получишь её. Считай это извинением за то, что я вошёл без твоего разрешения.

Просунув руку в рукав и перекинув материал через плечо, я сказала:

– Мы никогда не будем обсуждать то, что здесь произошло. Друг с другом или с кем-либо ещё.

– То, что происходит в Плети, остается в Плети.

Его костяшки пальцев задели мою кожу, когда он расстегнул верх костюма, и по коже побежали мурашки. Я молилась, чтобы он их не почувствовал.

Я собрала волосы и вытащила их из костюма, затем потянула молнию вверх, втягивая верхнюю часть тела внутрь костюма. Я никогда больше не сниму этот наряд, пока мой Инфинити не заработает и не выбросит его. Когда я, наконец, повернулась, мои нервы всё ещё были натянуты как струны.

– Мне нужно надеть ботинки, и тогда я буду готова.

Я говорила с его кадыком, так как не было никакой возможности смотреть выше.

– Ты собираешься теперь избегать взгляда на меня?

– Да.

– Неловкости не будет.

Потому что смотреть ему в глаза не было неловко?

– Я никогда никому раньше не выставляла себя на показ, Римо. Никому. Но вот я обнажаюсь перед тобой из всех людей, и ради чего? Чтобы доказать, что ты меня не напугаешь?

Я опустила взгляд на облупившийся красный лак на своих пальцах. Маникюр в Неверре никогда не скалывался. Здесь всё сколото. Включая эго.

– Всё, что я доказала, это то, что я неуверенная в себе и идиотка.

Прошла минута неловкого молчания, прежде чем он сказал:

– Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя неуверенно или по-идиотски.

– О, не ты это сделал. Я справилась со всем сама.

Я попыталась обойти его, но он загнал меня в угол, в тот угол, в который я сама себя загнала. Вырисовывалась закономерность.

– Ты можешь отойти назад?

– Как бы то ни было, у тебя очень красивая грудь.

Я закрыла глаза. Геджайве, срази меня наповал.

– Пожалуйста, забудь, что ты её видел.

– Эй… – его дыхание пульсировало у моего лба. – Ты видела мою задницу.

– Не волнуйся. Я работаю над тем, чтобы стереть это из своей памяти.

– Почему? У меня отличные ягодицы, по крайней мере, так мне говорили.

Улыбка в его голосе сняла часть моего смущения.

Я осмелилась поднять веки.

– Откуда ты берешь свою информацию? Из твоего гарема женщин?

– Вот именно. И чтобы было ясно, я никогда не платил за секс. Ранее ты упоминала девушек по вызову. Я ничего не имею против них, но они мне не по душе.

Я не кивнула и не извинилась. Я просто подождала, пока он отступит, чтобы я могла проскользнуть мимо него. Когда он этого не сделал, я сказала:

– Это не моё дело. Если бы наша помолвка была настоящей, я бы возмутилась, но поскольку всё это фальшивка, ты не обязан мне ничего объяснять.

Однако, пока мы считались помолвленными, нам не полагалось встречаться с другими людьми. Если только я не использовала свой гаджой, чтобы заставить его расторгнуть наш фиктивный союз, но высылка Римо из Неверры внезапно показалась несправедливой.

– Нам придётся быть очень осторожными в том, чтобы встречаться с другими людьми. Мы бы не хотели, чтобы Котёл наказал нас или выгнал кого-либо из нас.

Его глаза утратили игривый блеск, и он поджал губы. Разве он не подумал об этом? Неужели он забыл, что случилось с моей тётей, когда она разорвала свою помолвку с Крузом Вегой?

– Ты нашла какую-нибудь мазь для своих порезов? – он повернулся к раковине и открыл шкаф, обнажив пустые полки. – Пойду проверю другие ванные комнаты. Надень обувь.

Он закрыл двери сильнее, чем это было необходимо, и вышел из комнаты.

Способ избежать темы. Неужели он думал, что мне нравится поднимать эту тему? Обсуждать решения нашей любовной дилеммы было странно. И, учитывая, каким странным был весь день, это о чём-то говорило.

Хотелось бы надеяться, что всё это скоро закончится. Надеюсь, мой план вернуть нас в портал сработает, и мы с Римо наконец-то сможем пойти разными путями.

ГЛАВА 18. ВЗАПЕРТИ

Низкий скрежещущий звук раздался вокруг меня, когда я закончила натягивать свои сапоги до колен. Я бросилась к окну, по моим венам разлился страх, что на нас вот-вот обрушится ещё одно землетрясение. Хотя из моей взятой напрокат спальни открывался вид на аллею и белую деревянную обшивку соседнего дома, там росло дерево, напоминавшее толстый яркий дуб. Я наблюдала за ним, ожидая толчков, но ни одна ветка не дрогнула, а листья были такими неподвижными, что казались нарисованными.

– Амара! – настойчивость, прозвучавшая в тоне Римо, заставила меня стукнуться головой об оконную раму.

Потирая лоб, я вышла из спальни.

Он стоял на нижней ступеньке, устремив взгляд на фасадное окно, которое больше не было прозрачным, вернее, было, но больше не выходило на улицу.

– Что за? – прошептала я, уставившись на лист тёмного металла, поднявшийся за стеклом. – Ты нажал какую-то кнопку?

– Конечно, нет, – казалось, он обиделся, что я осмелилась спросить. – Это, твою мать, просто вылезло из-под земли.

Затемненное стекло навело меня на мысль о поезде.

– Думаешь, дом собирается нас куда-то перенести?

– Окна наверху тоже блокированы? – напряжение в его голосе отозвалось эхом по всему моему телу, терзая мои и без того расшатанные нервы.

– Нет, но я проверю ещё раз…

Я побежала обратно в спальню, в которой стало темно, как в безлунную ночь на Земле, как будто шторы были задернуты, а жалюзи опущены, но жалюзи отсутствовали, и тёмно-синие шторы неподвижно висели по обе стороны от окна.

Я побежала по коридору, заглядывая в каждую спальню, молясь, чтобы хоть одно из них выходило на ослепительно белое небо, которое я так ненавидела. Я бы всё отдала за то, чтобы хоть мельком увидеть его. Хотя я и не была прирождённым клаустрофобом, но постепенно превращалась в него.

Когда я отвернулась от последней комнаты – той самой, где висели фотографии – Римо стоял в конце коридора. Он был призрачно-белый в темноте. Страх ускорил мой пульс и распространил во рту привкус меди. Я щёлкнула выключателем, и, слава Геджайве, ряд лампочек на потолке ожил.

Мгновение мы стояли в разных концах коридора, глядя друг на друга, но на самом деле не видя. Как и я, его внимание было обращено внутрь себя. Он также просматривал список сценариев того, что приготовила для нас гостиница?

Я сжала ладони в кулаки, почувствовав, как пыль пульсирует на моей коже. У меня мелькнула идея, и я раскрыла ладони, затем провела по завиткам, стряхивая пыль. Как только нити прилипли к кончикам моих пальцев, я смастерила топор, чудовищно большой, который нельзя было спутать с ножом для масла, затем вернулась в спальню. Я попыталась открыть окно, но оно было либо закрашено, либо волшебным образом заперто на засов, потому что даже не сдвинулось с места. Я подняла руки, вложив в удар всё своё сдерживаемое разочарование и страх, повернула голову и замахнулась. Лезвие ударилось о стекло, а затем отскочило. Я стиснула зубы, когда удар отдался вибрацией в моём больном локте.

– Какую часть из «не нагружай эту руку» ты не поняла?

Римо стоял в паре метров от меня, надежно спрятавшись за креслом-качалкой, обхватив пальцами верхнюю перекладину.

– Отдай топор мне, Лара Крофт.

Я свирепо посмотрела на него, потом на свой дурацкий сустав, потом на бронированное окно.

– Проблема не в моей руке. Это стекло…

– Твоя рука работает не так, как должна.

Я протянула ему топор, затем отступила назад и упёрла руки в бока.

– Ни в чём себе не отказывай, развлекайся. Или, по крайней мере, выбей оконное стекло, – сладко сказала я.

Все мышцы на его лице напряглись, когда он поднял руки и замахнулся. Лезвие со звоном ударилось о стекло, отбросив его руки назад, за голову.

– Ха. Может быть, твои руки не работают должным образом?

Издав низкое рычание, он стиснул зубы и попытался снова. И снова он потерпел неудачу.

– Подожди. Может ли стекло быть волшебным?

– Твой сарказм не помогает, Трифекта.

Он сделал два шага в сторону и воткнул топор в стену. Точно так же, как и в случае с окном, лезвие лязгнуло, не вызвав углубления. На штукатурке не появилось даже скола. На этот раз Римо зарычал и выплюнул целую литанию фаэлийских ругательств.

– Здесь есть чёрный ход? Или окно в подвале?

– Нет.

Мои руки соскользнули с бёдер.

– И как мы должны отсюда выбираться?

– Может быть, мы и не должны.

От этого по мне пробежал холодок. Даже перспектива наличия водопровода и работающего электричества не облегчала наше затруднительное положение. Я сделала глубокий вдох и обнаружила, что мне не хватает кислорода, хотя, вероятно, виной этому было моё воображение.

– Может быть, мы просто не можем использовать оружие, сделанное из виты. Может быть, на кухне есть нож…

– Даже то, что у тебя есть вита, это счастливая случайность, принсиса. Счастливая, но всё же случайность. Поверь мне, когда наши деды проектировали это место, они не учли, что охотницы, способные владеть конфискованной пылью, будут находиться в их тюрьме.

– Я всё равно собираюсь попробовать.

Я прошла мимо Римо и выскочила за дверь, затем бросилась вниз по лестнице, дважды поскользнувшись, но удержавшись за перила. Я включила все лампы на кухне, затем выдвинула ящики и распахнула кухонные шкафы в поисках ножей или сковородок. На данный момент я бы даже довольствовалась венчиком. Я ничего не нашла. За исключением миски, которую я наполнила ранее. Прежде чем опорожнить её, я открутила кран, чтобы убедиться, что трубы не пересохли. Носик зашипел и выпустил единственную каплю воды и всё.

Вот… дерьмо.

В ресторане был бар, а это означало, что там были бокалы. Я как раз собиралась пойти перекусить, когда заметила пирог в центре острова. Я уставилась на пар, поднимающийся сверху… сладкий глупый пар, который больше не должен был подниматься от теста. Охваченная неистовым желанием вывалить его на плитку и растоптать, я подтащила сковороду к себе, снова обжигая кончики пальцев о раскаленный металл.

– Ты, правда, собираешься есть в такое время?

Дверь за Римо захлопнулась.

Я прищурилась, глядя на него, а затем перевела взгляд на топор, свисающий с его пальцев. Мой топор. Я пересекла кухню, схватила его, затем разрубила дразнящий десерт пополам, вместе с формой, начинкой и всем остальным. Скользкие ломтики персика соскальзывали с лезвия моего топора и падали на пол, как слизняки.

– На всей этой кухне нет ни одного долбаного ножа, – мои слова прозвучали спокойно, как надвигающийся шторм.

Римо переводил взгляд с беспорядка на моё раскрасневшееся от ярости лицо.

– Ну, тебе не обязательно было делить его по частям; я не большой любитель пирогов.

Смешок вырвался из меня. Слегка безумный смешок.

– Кстати, трубы сухие, так что в этой чаше вся вода, которая у нас осталась.

Глаза Римо чуть распахнулись.

Я вспомнила о своей пыли. Топор раскрошился, как мел, затем замерцал, как звёздный свет, прежде чем превратился в жидкость и потёк обратно в мою ладонь.

Римо открыл рот, чтобы заговорить, как раз в тот момент, когда что-то запищало.

– Ты это слышишь?

Я надеялась, что он не слышит.

Он кивнул, сжав челюсти.

Звуковой сигнал никогда не предвещал ничего хорошего, хотя почему я всё ещё ожидала, что в Плети произойдёт что-то хорошее? Пирог и мыльная ванна были случайностью. Когда я, шаркая, направилась к двери, кусочки персика и раздавленная корочка замерцали, как будто были сделаны из пыли, хотя этого не могло быть, поскольку еда, приготовленная из виты, была несъедобной. А затем разделенная сковорода проскребла по острову и снова спаялась вместе.

– Римо, – пробормотала я, когда появился новый корж, пышный и дымящийся.

Я сглотнула слюну, которая показалась мне такой же густой и склизкой, как фруктовый сироп.

– Подумать только, а я немного поела его. Что, если у меня в животе от этого пекутся пирожные-малютки?

Я побледнела и посмотрела на свой живот, наполовину ожидая обнаружить, что он раздувается наружу. Он был плоским, но это не означало, что пирог не готовился к порче.

– Как ты себя чувствуешь?

Я подняла глаза и обнаружила, что взгляд Римо прикован к моему животу.

– Как будто моя тяга к сладкому может, в конечном итоге, убить меня, если то, что пищит, этого не сделает.

Я съедала не так много шоколадных конфет, как раньше, но если коробка случайно попадала в мою комнату, она никогда не выходила оттуда.

Напряжённые губы Римо изогнулись в улыбке.

Ничто так не снимает напряжение, как юмор. Это была мантра Ибы. Как я скучала по нему. Ничто плохое никогда не касалось меня, когда он был рядом. У меня защипало глаза, но я отказалась плакать. Сейчас было не время для слёз. Это был момент для действий.

– С другой стороны, нет никакого призрачного пекаря. Нима всегда говорит, что нужно искать что-то хорошее в плохом.

Моё сердце глухо забилось. Моя сильная и жизнерадостная мама точно знала бы, что делать.

Я была таким жалким подобием будущей королевы. Семнадцать лет, и всё ещё полностью завишу от своих родителей. Я держалась за это… за желание увидеть их снова – я не умру в этом проклятом месте. Я обошла Римо и направилась к источнику звукового сигнала. Рядом с входной дверью в углу громоздкой кремовой коробки, содержащей устаревшую клавиатуру с десятью резиновыми кнопками в диапазоне от 0 до 9, расположенными под экраном с четырьмя черточками, мигал красный огонек.

– Полагаю, мы должны найти четырёхзначный код, – голос Римо прошёлся по моему виску, обдувая мои влажные волосы.

Обязательно ли ему было стоять так близко?

– Думаешь?

Я отошла в сторону, чтобы его подбородок не упирался мне в затылок.

Он бросил на меня взгляд, который заставил бы съёжиться женщину поменьше, или, по крайней мере, ту, которая не была накачана адреналином и зачарованным пирогом.

– У тебя есть какой-нибудь конструктивный вклад, принсиса? Возможная идея относительно того, какие цифры нам следует… пробить

Я не думала, что он хотел ударить по клавиатуре.

– Это творение этого места. В земных годах.

В неверрианские годы мы всё ещё отмечали новый год трёхзначными числами.

Римо поднёс палец к клавиатуре.

– В каком году он был создан?

– Я не знаю.

– Что ж, это поможет.

Он начал опускать руку, но затем снова поднял её и нажал: 1-7-7-5. Маленький огонек перестал мигать, но остался красным. Было ли это хорошим знаком?

– Почему 1775 год?

– Это земной год рождения моего деда…

Коробка взвизгнула.

Я зажала уши ладонями, когда Римо выдал новую порцию ругательств и попробовал две другие комбинации. Его год рождения: 2018 – почему он решил, что это может быть кодом, было выше моего понимания – и затем текущий земной год: 2124. А затем он набрал 2-0-3, его указательный палец завис между цифрами пять и шесть.

– Какой у тебя год рождения? – прокричал он, перекрывая громкий визг.

– Пять!

Он набрал пятерку. Клавиатура продолжала издавать трели, а индикатор оставался красным.

Римо ударил по нему кулаком. Свет волшебным образом не погас и не затих. Римо зарычал и поднял пальцы к стенкам коробки, пытаясь оторвать её от стены, но, как и кирпичи за ней, коробка была неразрушимая.

Тяжело дыша, он опустил руки и сжал их в кулаки по бокам.

Я ломала голову над комбинациями, но их было слишком много, чтобы пробовать. Я оглядела комнату в поисках цифр. Ни одна из них волшебным образом не появилась ни на стенах, ни на столах. Единственной вещью, которая волшебным образом появилась в этой комнате и которой там раньше не было, был чёртов пирог.

Римо, должно быть, проследил за моим взглядом, потому что что-то пробормотал – возможно, прорычал, но поскольку мои ладони всё ещё были прижаты к голове, это прозвучало неразборчиво.

Внезапно пронзительный вой прекратился. Мы оба повернулись обратно к коробке, надеясь обнаружить, что свет погас. Но нет. Он просто снова начал мигать, а затем снова раздались звуковые сигналы. Я опустила руки, звук был терпимым, но определённо не из приятных.

– Какой год рождения у Лайнуса? – хрипло спросил Римо.

– Эм. В начале 1800-х годов, но я не знаю точной даты.

– Что ж, это поможет.

Я бы показала ему язык, если бы не была так занята тем, что грызла свою нижнюю губу.

– Ему было сорок четыре, когда он умер.

Я вспомнила это, потому что Ибе только что исполнилось сорок четыре, и он упоминал что-то о том, что ему было столько же лет, сколько его отцу в День Тумана.

– Он когда-нибудь жил на Земле? Потому что, если бы он это сделал, это изменило бы расчёты.

– Я не знаю…

Римо вздохнул.

– Ну, он умер в тот год, когда я родился. А сорок четыре умножить на пять – это…

– Двести двадцать.

– Итак, это означало бы, что он родился в…

– 1803 году, – сказала я, почти не задумываясь.

Римо приподнял бровь.

– Что? Я люблю математику.

– Я вижу это.

Он снова поднес руку к клавиатуре и набрал 1-8-0-3.

Свет и звук снова сошли с ума.

Он набрал 1800 и все остальные комбинации, пока не дошёл до 1810.

Я схватилась за уши, потому что цепляться за чертову коробку было бесполезно. Я знала, что тюрьма не должна быть весёлой, но да ладно… это выводило пытки на совершенно новый уровень.

Сосредоточившись на своём дыхании, я попыталась представить, какие четыре цифры могли прийти в голову Грегору и Лайнусу в их хитроумных мозгах. Я набрала год рождения Ибы – неправильно – дату рождения моей бабушки по отцовской линии – неправильно – затем 0000 – неправильно. Я зарычала.

Я подошла к бару, схватила долбаную обжигающе горячую сковороду и запустила ею в коробку для запекания. Всё, что из этого вышло, это большое жирное ничто. Нет, это было неправдой. Это привело к беспорядку. Кусочки коржа и клейкой начинки скатывались по кирпичам, темнея на растворе. Когда сковорода упала на пол, её звон был едва слышен из-за шума и гама.

Задыхаясь от ярости, я превратила свою пыль в дубинку. Римо отступил на несколько шагов назад и скрестил руки на груди. Очевидно, он не собирался меня останавливать. Хорошо, потому что я могла бы пристукнуть его, если бы он попытался. В ушах звенело, локоть болел, я замахнулась дубинкой в коробку-измельчения-мозгов. Она не сломалась. Даже не откололась. В отличие от моих барабанных перепонок. И моё здравомыслие. И мой локоть.

Небеса, мой локоть…

Пот струйками стекал у меня по затылку, пропитывая всё ещё влажный костюм. Подумать только, час назад я нежилась в ванне, удивляясь, почему моя кожа не блестит, когда намокает. Какие мелочные, ничтожные размышления.

Зарычав, как тигр, я нанесла ещё один удар. Дубинка вылетела из рук, ударилась о стекло и упала, а затем покатилась к ботинкам Римо.

Он наступил на неё, но не наклонился, чтобы поднять.

– Всё выплеснула?

Я баюкала свой локоть.

– Нет. Даже близко нет. Когда я увижу Грегора… – я замолчала.

Когда… Какой опасной вещью был оптимизм – он заставлял тебя верить в чудеса.

– Сосредоточься на этом. О том, что ты с ним сделаешь, когда увидишь его.

Резкий звонок снова превратился в отрывистую трель, каждый такт был похож на скрежет гвоздя по гладкому куску грифельной доски.

Скрежет. Скрежет. Скрежет.

– Клянусь, именно поэтому мы не встретили ни одного заключенного. Они все сошли с ума и положили конец своему жалкому существованию.

– Ты забываешь, что смерть, похоже, тут невозможна.

– Может быть, в этой камере так оно и есть.

Его губы горько скривились.

– Я говорю, что мы этого не узнаем.

Я уставилась на звенящую коробку, затем нахмурилась, заметив, что поверх чёрточек появились буквы. ПОПЫТКА. Затем: ПОСЛЕДНЯЯ. Попытайся в последний раз? Последняя что? Последний день…

– Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Последняя попытка? – голос Римо, казалось, усиливался стеклянным фасадом.

Что произойдёт, если мы потерпим неудачу? Я не осмеливалась высказать своё беспокойство вслух. Я даже не хотела предполагать, что могло бы произойти, потому что, зная Грегора, это было бы хуже смерти.

Шум в моих ушах усилился, отдаваясь в висках.

– Не думаю, что это дата.

Римо нахмурился.

– Твой дедушка обожает дурацкие игры. Я думаю, что это просто ещё одна из них. Мне кажется, что эти четыре цифры соответствуют чему-то в гостинице.

Я уже была за стойкой, поднимала бутылки с алкоголем, проверяла этикетки.

– Посмотри на столы и стулья. Может быть, на одном из них вырезан номер.

Я не была уверена, что Римо согласится. Он был не из тех, кто подчиняется приказам. Особенно от меня. Он оглядел зал, где стояло около дюжины столиков, а затем, словно решив, что моя идея не совсем нелепа, направился к ближайшему. После того как мы обыскали весь ресторан, Римо объявил, что направляется на второй этаж. Прежде чем уйти, я в последний раз оглядела комнату, заметив, что пирог дематериализовался. Хотя на кирпичах не осталось жирных следов, его сладкий маслянистый аромат витал в воздухе, как дым от жирного костра.

У меня скрутило желудок. Когда его не вывернуло наружу, мне стало немного легче дышать. Ну, настолько легко, насколько это было возможно, когда слова «ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА» продолжали мигать, перемежаясь непрерывным звуковым сигналом.

Перед уходом я попробовала воспользоваться раковиной за стойкой бара, но оттуда не выплеснулось ни капли воды. Во рту у меня пересохло, как на дороге в Приграничной стране. Я прямиком направилась на кухню, сделала несколько больших глотков из миски, радуясь, что у меня хватило предусмотрительности наполнить её, затем осторожно поставила на стол.

Я уже обыскала ящики и буфеты – всё пусто, – но моё внимание привлекла гравюра у дверцы шкафа. Я подошла к нему. Кто-то вырезал сердечко и поместил внутрь него имена БЛЕЙК + КЭТ. Холодок пробежал по мне. Был ли это тот самый Блейк, которого впитал в себя Джими Каджи, когда восстал из могилы? Были ли моя мать и Блейк любовниками? Нарисовала ли она сердечко? Неужели он? Было ли это вообще реально?

Моё имя прозвучало где-то за пределами кухни. Я оставила пометки на стене и поднялась наверх, чтобы найти Римо. К тому времени, как я добралась до лестничной площадки, я снова запыхалась.

– Нашёл что-нибудь? – с надеждой спросила я.

Он вышел из самой большой комнаты, неся в руках фотографию в рамке, на которой были изображены двое детей: один с чёрными косичками и чёрными глазами, другой со светло-голубыми глазами и волосами, подстриженными так близко к голове, что невозможно было определить цвет. Девочка сидела на лестничной площадке домика на дереве, поджав тонкие, как палки, ножки, а мальчик взбирался по лестнице, оглядываясь через плечо на камеру.

– Это моя мать?

– Возможно, но я не поэтому отцепил её от стены. Смотри.

Он указал на нижнюю часть фотографии, где ручкой была нацарапана дата 2008.

– Это единственная, на которой есть дата. Я проверил их все.

– Ты проверил каждую спальню?

– Да.

– И ты больше ничего не нашёл?

Он покачал головой, отчего прядь рыжих волос упала ему на глаза.

– А ты?

Я подумала о гравировке на кухне, но поскольку на ней не было никаких цифр, я решила, что мне не нужно делиться этим с Римо.

– Может, нам попробовать 2008 год?

Мурашки пробежали по моей коже, пробуждая каждый маленький синяк и порез на моём теле.

– Что, если мы ошибаемся?

– Что, если мы правы?

Он сунул фотографию под мышку.

Закусив губу, я последовала за ним обратно вниз по лестнице. Мой желудок скручивало и выворачивало наизнанку, как будто он пытался мне что-то сказать.

В шесть быстрых шагов Римо добрался до коробки сигнализации, а я тем временем застыла на пороге, не сводя взгляда с ближайшего ко мне стола, вернее, с того, что лежало сверху. Я вцепилась руками в спинку стула и так пристально уставилась на чёртов пирог, что его контуры расплылись. А потом внезапно они заострились, и я подняла взгляд.

– Римо, подожди!

Как бы сильно я ни хотела, чтобы звуковой сигнал прекратился, я чувствовала, что нам нужно ещё немного всё обдумать. Я села и, хотя это было отвратительно, провела рукой по начинке в поисках подсказки.

По неверрианской традиции в годовщину Калиго Диаса каждой семье, живущей на земле, дарили Калиго Кроста – пирог, испечённый на королевских кухнях. Внутри каждого пирога был самородок из чистого золота. Все они различались по размеру. Для некоторых семей самородок мог бы продержать их на плаву целое десятилетие; для других это позволило бы им месяц жить как дворянам. Именно Иба основал эту традицию, вдохновившись блюдом Galette des Rois², которое он попробовал во Франции во время одного из своих земных путешествий с Нимой. Вместе они придумали этот неотразимый подарок, небольшой знак признательности своим менее удачливым подопечным.

Однажды я слышала, как Грегор жаловался, что мои родители опустошали королевскую казну быстрее, чем Лайнус менял женщин. Я сморщила нос от такого сравнения, но Иба улыбнулся. По какой-то причине моему отцу нравилось провоцировать вариффа.

– Что ты делаешь? – спросил Римо, возвращая меня в гостиницу с её пронзительной коробкой.

– Ищу самородок.

– Не хочу лопать твой маленький пузырь, принсиса, но я не думаю, что мы сможем купить себе выход отсюда.

Я никак не отреагировала на его насмешку. Просто распределила начинку по столу, проводя пальцами по липким фруктам и хрустящей корочке.

– Я надеюсь, что на самородке выгравирован номер.

Если там вообще был самородок.

Моё сердце учащенно забилось, когда мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Я сжала кусочек между большим и указательным пальцами только для того, чтобы обнаружить, что это осколок персиковой косточки.

– И что? Что-нибудь? – спросил он.

Моё зрение затуманилось, а затем слеза скатилась с моей щеки и шлепнулась в пустую кастрюлю. Я стёрла своё разочарование костяшками пальцев.

Римо, должно быть, пришёл к выводу, что моя охота была безрезультатной.

Ирония от того, что охота с фруктовой начинкой, оказалась бесплодной, заставила меня фыркнуть от смеха. О, небеса, гибель моего разума настигла меня. Я провела рукой по волосам, намазывая их кусочками пирога. «Пофиг. Они просто волшебным образом перестанут существовать», – подумала я с очередным мрачным смешком.

Я смеялась ещё минуту, а потом перестала. Просто остановилась. Потому что это было отнюдь не смешно.

В этом не было ничего смешного.

Мои волосы пахли чёртовыми зачарованными персиками.

Мой локоть чувствовал себя так, словно его выдернули из сустава.

Моё лицо было испещрено жгучими порезами.

Мои барабанные перепонки были измучены звуковым сигналом.

Не говоря уже о том, что если мы не вычислим правильный четырёхзначный код, то останемся запертыми в этой огромной жестяной коробке, утопая в тёплом пироге.

Римо наблюдал за мной так, словно я была одним из тех новых образцов животных, выведенных зоологами-людьми: единорогом или помпомом. Вероятно, скорее помпомом, чем единорогом – рогатые лошади заставляли людей ахать и ворковать, в то время как пухлые голубые обезьянки заставляли людей хихикать и показывать пальцем.

– Почему ты здесь? – прошептала я пирогу. – Почему? Почему? Почему?

Здорово. Теперь я разговаривала с неодушевленными предметами. Погодите. Были ли предметы, которые могли материализоваться и дематериализоваться, неодушевленными?

Я мрачно осознала, что, в конце концов, неодушевлённый или нет, я всё равно болтала с пирогом.

– Ты спрашиваешь меня? – голос Римо отвлёк моё внимание от испорченной выпечки.

– Нет.

Он приподнял темную бровь, всё ещё сжимая фотографию в рамке.