Текст книги "Моя идеальная ошибка (ЛП)"
Автор книги: Оливия Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
17. Изабель
В последний раз ловлю себя на том, что разглядываю отражение в зеркале. Узкие черные джинсы с высокой талией. Коричневые кожаные ботильоны на небольшом каблуке. Бежевое пальто оверсайз, купленное в винтажном магазине за смешные деньги по сравнению с реальной стоимостью. Я даже накрасилась, и темные тени делают мои карие глаза больше обычного.
Я выгляжу хорошо. По-другому. Я так наряжалась разве что на свадьбу Конни. Или на выход в свет. Волосы распущены и свободно ниспадают на спину.
Достаточно просто для комедийного клуба. Достаточно нарядно для вечера вне дома.
Хватаю сумку и выхожу из комнаты. Из гостиной доносятся знакомые мягкие звуки. Телевизор включен, Сэм смеется. Уилла что-то говорит, но я не могу разобрать слов. И затем раздается голос Алека.
Твердый. Властный.
– Нет, это Уилла выбрала. Ты сам решил посмотреть именно этот мультик перед сном, Сэм. Уже передумал?
Стук каблуков по паркету оповещает о моем появлении. Три пары глаз поворачиваются ко мне. Глаза Уиллы округляются, Сэм улыбается, а Алек...
Что ж, его брови заметно приподнимаются.
– Ты куда-то собралась?
Я киваю. Сегодня мой выходной, Алек остался в городе, не планируя работать.
– Куда ты идешь? – голос Уиллы звонкий, лицо сияет. – У тебя есть парень?
Это заставляет меня рассмеяться.
– Нет, нету. Иду на стендап-выступление сестры.
– Стендап, – повторяет Сэм.
Он нахмуренно откидывается, точь-в-точь как отец, только выражение лица у него скорее недоуменное.
– Как комедийное шоу. Выступление на сцене, где рассказывают кучу шуток, – объясняю я.
Алек поднимается с дивана.
– Как ты доберешься?
– На метро.
– Ты должна была сказать. Мак мог бы тебя отвезти.
– Мак работает на тебя, – напоминаю я. – Не на меня.
Его брови смыкаются еще сильнее.
– Где этот комедийный клуб?
– В Виллидже.
– Что?
– Это недалеко, – говорю я.
Я коренной житель Нью-Йорка, как и он. Но готова поспорить, что я ездила в метро в бесконечно большее количество раз, чем он.
– Скажи, что обратно ты поедешь на такси, – его голос тихий, но в нем явный приказ.
Мне хочется закатить глаза.
– Может быть. Зависит от того, как долго будет шоу.
– Ты поедешь на такси, – настаивает он. – Я возмещу расходы.
– Это ты говоришь как мой работодатель? – голос едва не переходит в насмешку на последнем слове.
Его челюсть напрягается, в глазах вспыхивает огонь. Возможно, раньше я не позволяла себе так разговаривать. Но прошла уже неделя с того поцелуя, с того момента, как он прервался и заперся в своем кабинете, и я устала постоянно быть на взводе. Ждать, когда Алек вернется домой, скрывать волнение, когда появляется в комнате. Это изматывает.
– Да, – резко отвечает он. – Именно так.
– Хорошо. Я возьму такси.
Алек не вздыхает с облегчением. Вообще не дышит. Просто бросает сердитый, жгучий взгляд на мои губы, и я знаю, что он чувствует.
Я быстро ухожу, захлопывая входную дверь с глухим щелчком.
Дорога на метро занимает много времени. Погода, когда я выхожу на другой стороне, тоже не радует: над головой сгущаются темные тучи, и я рада, что захватила зонт. Одно из многочисленных маминых правил, против которого бунтовала в детстве. Теперь я никогда не выхожу из дома без зонта.
Забавно, как мы становимся похожими на родителей, даже когда изо всех сил стараемся этого избежать.
Елены нигде не видно, когда я прихожу в наполовину заполненный комедийный клуб. Над входом виднеется неоновая вывеска с изображением бокала мартини, а на стойке рекламируют акцию «два коктейля Кровавая Мэри по цене одного» – наверное, самый непопулярный коктейль в мире.
– Думаешь, они заказали слишком много сельдерея11? – спрашивает Себастьян.
Милый младший брат, который не такой уж и младший, уже меня ждет. Его волосы стали достаточно длинными, ниспадая на глаза, и я отбрасываю прядь, пока он смеется.
– Возможно, – соглашаюсь я. – Я за экономию, но на эту акцию мы не поведемся.
Он занял столик поближе к сцене. Я беру по пиву, пробираясь мимо шумной компании студентов, подначивающих друга выйти на сцену во время открытого микрофона.
– Где Елена? – спрашиваю я.
Себастьян кивает в сторону туалетов.
– Готовится.
– Волнуется?
– Очень, – он проводит рукой по волосам. На пальцах появилось новое серебряное кольцо. – Но она всех порвет.
Я киваю и оглядываю зал. За те пятнадцать минут, что здесь нахожусь, народу заметно прибавилось.
– Похоже, сегодня аншлаг.
– Да, но не говори ей об этом, – ухмыляется Себ. – Так богатый засранец-босс все-таки дал тебе выходной?
– Что? Он не засранец. И у меня полно свободных вечеров.
Себ закатывает глаза.
– Твои сообщения говорят об обратном. Кажется, он тебя здорово загружает. Насколько ужасны дети? Признавайся, – он явно получает удовольствие. – Они избалованы?
Я открываю рот, чтобы ответить, но он продолжает:
– По шкале от одного до десяти, где один – Оливер Твист, а десять – истерика, что утреннего лобстера переварили.
Я смеюсь.
– Никаких лобстеров. Да, работы много, но дети не особо избалованы. Просто мой босс много работает.
– Ладно, ладно. Значит, он простой парень из народа. Один из нас, только с личным водителем и пентхаусом, – Себ поднимает пивную кружку, выставив мизинец. – Может, еще и за налоги, как все эти богатеи, которые просто защищаются от лозунгов «съесть богатых12»?
Я качаю головой.
– Ты снова пишешь материал для Елены?
– Конечно нет. Но я ведь тоже мог бы выступать, да?
– Был бы великолепен, – говорю я.
Появляется сестра, и разговор о Алеке, к счастью, заканчивается. Я понимаю шутку брата. Мы из совершенно другого мира, чем Коннованы. Один город. Разные вселенные. Пару лет назад я бы шутила так же.
Елена плюхается на свободный стул. Каре слегка взъерошено, но выглядит круто. В носу у нее септум, а на теле футболка с принтом старой поп-группы. Надеюсь, это какая-то шутка, но с Еленой не угадаешь.
– Как я рада тебя видеть, – искренне говорит она, хватает недопитое пиво Себа и осушает бокал под его возмущенным взглядом.
– Елена, – ноет он, будто ощущая смертельную обиду.
– Мне нужнее, – она откидывается на спинку стула. У нее папины глаза – миндалевидные, скорее зеленые, чем карие. – Как ты это делала? Годами каждый вечер?
– Выступала?
– Да, – она вздыхает. – Я знаю свой сет наизусть, но все равно кажется, что сейчас блевану.
Я улыбаюсь.
– Ты все равно выходишь... потому что нет ничего важнее этого. Даже если коленки трясутся.
– Ты психопатка.
– Мы всегда это знали, – криво улыбается Себ. – Единственный человек, чьи родители уговаривали поспать подольше, а она в семь утра уже на тренировке.
– По субботам, – уточняет Элли. – Боже, как же легко тебя ненавидеть.
Я смеюсь. Мне так не хватало этих встреч, их добрых – а иногда не очень – подколов.
– У тебя все получится. А если нет... ты переживешь и это. Иногда можно проигрывать.
– Сама слышишь, как это иронично звучит? – ухмыляется Элли. В такие моменты они с Себом похожи, хотя обычно совершенно разные. – Ты никогда не умела проигрывать.
Я поднимаю бокал.
– Может, научилась усваивать уроки.
– А может, давать советы, которые сама не выполняешь, – но она все же чокается со мной пустым бокалом Себа.
В ее словах нет злобы, ведь кто знает меня лучше, чем эти двое? Они видели пот, кровь и слезы, которые я отдавала балету.
Все те выступления, на которых сидели в зале. Если Елена продолжит идти за мечтой, я обязана буду вечно ходить на ее концерты.
Она выходит после открытого микрофона. Себ придвигается ближе, и мы затаив дыхание наблюдаем, как Елена появляется на сцене.
Младшая сестра выглядит непринужденно круто. Мешковатые карго и обтягивающая футболка дают намек на андрогинный стиль девяностых, который сейчас в моде. Она никогда не следовала правилам. Пошла против всего, что планировали родители. Отец не понимает ее страсти к комедии вместо университета, но Елену это никогда не останавливало.
Рядом со мной Себастьян наклоняется ближе.
– Ставлю десятку на то, что она сорвет овации.
– Двадцать баксов, что снесет весь квартал, – парирую я.
И она действительно срывает овации.
Ее юмор обезоруживающе естественный. Саркастичный, чуть суховатый, но искренний, и этим очаровывает разношерстную публику клуба. Шутит над собой, над свиданиями как квир-девушка в Нью-Йорке, над нормами, которые обожает нарушать. В финале зал взрывается аплодисментами, а с задних рядов раздается одобрительный свист.
– Жаль, мама с папой не видят этого, – шепчу Себу.
Родители поддерживают ее, но в духе «Ты точно уверена?». Несомненно, они считают это просто этапом.
– Елена вряд ли жалеет, – тихо отвечает он, – вспоминая ту шутку про вибраторы.
Я фыркаю.
– Справедливо.
Я задерживаюсь дольше, чем позволила бы себе раньше. Близнецы удивляются, когда я заказываю третье пиво.
– Кто ты, – прищуривается Себастьян, – и что сделала с нашей старшей сестрой?
Мне тепло и радостно. Я так скучала по ним, по встречам, пусть и уже взрослыми. Когда они успели стать такими? Молодыми, но уже не подростками.
Я всегда знала, чем жертвую ради мечты. Казалось, цена того стоит. Но, возможно, не осознавала, насколько она высока.
– Она в творческом отпуске, – поднимаю бокал в тосте. – Посмотрим, вернется ли когда-нибудь.
Из клуба мы выходим поздно. Ловлю такси, как и приказал Алек. Попросил. Какой он командир. Я всегда это знала, и даже не по рассказам Конни. От Алека буквально с первой встречи веяло властью и контролем. Даже интересно, сколько людей у него в подчинении.
Включая меня.
Город проносится за окном такси, мелькают огни, гуляки и закрытые на ночь магазины. Мы едем обратно на Верхний Ист-Сайд, в ту часть Нью-Йорка, которая – сама не знаю как – стала для меня домом.
Такси чертовски дорогое, и я, не успев выйти, раскрываю зонт. Тучи, что сгущались на горизонте, угрожающе темнея, наконец разверзлись, и теперь дождь заливает улицы.
В доме Алека темно. Уже за полночь, и в холле дежурит только ночной консьерж. Я поднимаюсь в квартиру на лифте с золотой отделкой.
Брат с сестрой никогда не поймут, думаю я. Его мир. Как устроен, почему он такой. Что дети здесь не избалованы. Может, материально, но не временем, не вниманием. Алек. Они никогда не поймут Алека. Не поймут, что заставляет его поступать именно так.
Возможно, и я сама не понимаю. Но, быть может, хочется понять.
Я как можно тише открываю дверь квартиры Коннованов. Прихожая погружена в темноту, и я передвигаюсь на цыпочках, чтобы каблуки не цокали по паркету.
Прокравшись через гостиную, уже сворачиваю в коридор, как вдруг раздается голос:
– Наконец-то добралась.
Я вздрагиваю. Каблуки с глухим «бах» опускаются на пол, и я оборачиваюсь к Алеку. Он поднимается с дивана. Руки засунуты в карманы темно-синих брюк, а серая футболка обтягивает широкую грудь.
И выглядит он сердитым.
18. Изабель
Но гнев не мешает его взгляду слишком долго скользить по моему телу, чтобы это можно было списать на обычную заботу. В позе ощутимо напряжение. За спиной на журнальном столике стоит бокал с янтарным напитком.
Телевизор не включен.
– Не знала, что у меня комендантский час, – говорю я.
В жилах струится жидкое бесстрашие, подпитанное раздражением за последнюю неделю. Желать того, кто отвечает тебе взаимностью – порой это самая настоящая пытка.
Он тяжело вздыхает.
– Нет у тебя комендантского часа.
– И все же ты не спишь, – не отступаю я. – Меня ждал?
Алек не отвечает сразу, и по спине пробегает дрожь. Ждал. Действительно ждал.
– Хотел убедиться, что ты добралась домой, – наконец произносит он.
– Я всю жизнь живу в Нью-Йорке. Как и ты.
Он хмурится.
– Тогда ты знаешь, что все может измениться в мгновение ока.
– Ты мог написать, – говорю я. – Если волновался.
Его глаза сужаются, и я понимаю, что Алек не скажет этого. Не признается. Возможно, сообщение стало бы слишком большой уступкой чувствам и тревоге. В его взгляде читается внутренняя борьба.
– Ты взяла такси? – спрашивает он.
– Да. Взяла такси, – я стряхиваю пальто и перекидываю его через спинку кресла, прежде чем встретиться с ним взглядом.
Мы стоим посреди гостиной в тишине. Двое людей, прекрасно осознающих потрескивающее между ними напряжение, но не решающихся сделать шаг.
– Изабель, – бормочет он. – Перестань так на меня смотреть.
– Как?
– Будто тоже меня хочешь. Будто тебя все устраивает.
– А если так и есть? – спрашиваю я.
Сердце бешено колотится.
Тоже меня хочешь, сказал он.
Алек медленно качает головой, но взгляд его непоколебим.
– Так быть не должно.
– Не указывай, что я должна чувствовать.
В его глазах вспыхивают искры.
– Даже если это в твоих же интересах?
– Даже тогда, – три бокала пива и бешеный пульс делают меня смелее. – Алек... Почему ты еще не спишь?
– Ты знаешь почему, – отвечает он.
Да, знаю.
– Может, я просто хочу услышать это от тебя.
Несколько сладких, напряженных секунд тишины сгущаются между нами. Я не знаю, что он сделает или скажет, перешла ли границу или еще нет.
Пальцы Алека сжимаются в кулаки, плечи поднимаются и опускаются, будто он сражается с самим собой. Но в следующее мгновение сокращает расстояние между нами.
Его рука скользит под мою челюсть, бережно приподнимая лицо.
– Я переживаю о тебе сильнее, чем должен.
Слова звучат как ласка.
– И что ты собираешься с этим делать? – шепчу я.
Он медленно качает головой, и в этом движении ощущается вся ощущаемая им досада. Алек наклоняется, губами едва касаясь моих.
– Не знаю, Изабель, – его стон будто вырван из самой глубины души. – Проклятие, я не знаю.
Поцелуй сначала медленный. На губах остался жгучий привкус алкоголя, я прижимаюсь к Алеку всем телом. Хочу изучить его как следует. Ощутить рядом, на себе. Над собой.
– Милая, – бормочет он мне в губы. Слово рассыпается теплыми мурашками по спине. – Скажи мне остановиться.
Я запускаю пальцы в его волосы.
– Нет.
Алек стонет, поцелуи скользят по линии челюсти, ниже, к шее, и одной рукой он придерживает мою голову, открывая больше простора. Губы скользят по моей коже, другая рука опускается к талии.
Поцелуй обжигает.
Я таю в объятиях, обожая ощущение его рук. Его тело опьяняет. Высокое и сильное, но эта сила из прожитых лет, из опыта, из ран и побед, нежели как у тех танцоров со скульптурными мышцами, что были в моей жизни раньше.
И так же внезапно, как началось, все заканчивается. Алек отстраняется и смотрит на меня как воплощение худшего кошмара.
– Нет, – качает головой он. – Нет. Я не могу так с тобой поступать.
Алек поворачивается и уходит. Но не в спальню. Нет, он распахивает дверь на террасу. Ливень хлещет по плитке, небо разверзлось, но он выходит под удары стихии.
– Алек, – зову я. – Алек!
Он замирает посреди террасы. Глаза закрыты, дождь стекает по его лицу.
– О чем ты вообще думаешь?
Но ответа нет. Город сверкает, а вдалеке воет сирена. Я выхожу под ливень и хватаю его за руку.
Алек вздрагивает, широко раскрывая глаза и будто не веря, что я направилась следом. Губы все еще горят от поцелуя, а в груди клокочет смесь злости, досады и хмельной отваги.
Я не могу так с тобой поступить, сказал он. Разве я не имею права голоса?
– Что, если я скажу тебе перестать сдерживаться, – пальцы впиваются в его запястье. – Перестать отрицать то, чего ты хочешь.
Его глаза становятся почти черными.
– Ты не хочешь этого.
– Не решай за меня, – шепчу я. – Потому что я хочу тебя.
Челюсть Алека напрягается, словно это последнее, что он хотел услышать. Но затем брови сдвигаются, а подбородок опускается.
– Ты уверена.
Это утверждение. Не вопрос.
Но я все равно киваю.
Дождь, стекающий по лицу, делает его незнакомцем. Тем, кого я знаю, и тем, кого вижу впервые. Возможно, это грань настоящего Алека. Мужчину, не контролирующего себя.
Того, кто сгорает внутри.
Он распахивает дверь, втягивая нас обоих обратно в дом.
– Ты замерзла, – хрипит он, обвивая руками мою талию.
Ладони скользят к бедрам, и Алек поднимает меня на руки. Проносит через гостиную в спальню, место, где я бывала только с его детьми.
Дверь захлопывается. Звук защелкивающегося замка, обещание уединения, разливается по телу теплой волной.
Он целует меня. Влажно, неторопливо, уверенно заставляя забыть о мокрой одежде и волосах, прилипших к коже.
Но он помнит. Пальцы осторожно касаются прядей, и он отстраняется с гримасой на лице.
– Ты вся мокрая.
Я хрипло смеюсь.
– Да. Кое-кто решил выйти под дождь.
Алек переносит меня в просторную ванную и усаживает на мраморную столешницу. Через секунду в руках оказывается полотенце. Но губы снова оказываются на моих, будто, начав, он уже не может остановиться. Поцелуй медленный. Упоительно медленный. Думать о чем-то другом невозможно.
Полотенце падает на пол.
– Вытрись, милая, – ворчит он.
– А мне нравится быть мокрой, – бормочу я в ответ.
Наступает пауза, после которой я чувствую, как его губы растягиваются в улыбке. Пальцы впиваются в бедра.
– Может, мне стоит проверить? – спрашивает он.
Ладонь скользит по бедру к молнии моих джинсов. Звук расстегивающейся застежки гулко разносится по ванной. В следующее мгновение его пальцы касаются кожи ниже живота.
– Говори со мной, – шепчет он у самого уха.
Я обвиваю руками его шею и приподнимаюсь со столешницы.
– Снимешь с меня джинсы?
Из него вырывается стон, когда губы касаются моей шеи. Алек стягивает джинсы до колен, зажимая меня в ловушке между своими бедрами. Пальцы скользят по хлопку трусиков, заставляя дрожать.
Его лоб прижат к моему, и я не могу понять, чье дыхание сейчас чаще. Он смотрит вниз.
На свою руку на мне.
Губы вновь касаются моих, а пальцы находят край белья. Легким движением он отодвигает ткань в сторону, и я вздрагиваю от первого прикосновения кожи к коже.
– Черт. Ты действительно мокрая, – хрипит он.
– А я говорила, – мурлыкаю в ответ.
– Ммм, – он пристально смотрит вниз, на свои пальцы, скользящие по моей чувствительной коже. – Изабель... Позволь попробовать тебя на вкус.
Дыхание сбивается. Не знаю, что ответить или как отреагировать. Да. Но также хочется, чтобы он продолжал держать меня так, как сейчас. Раньше оральные ласки не приносили особого удовольствия, но сейчас... сейчас все иначе.
– Милая, мне нужно почувствовать тебя, – просит он.
Пальцы движутся вверх-вниз, сводя с ума. Кажется, будто все нервные окончания оголены.
– Хорошо, – выдыхаю я.
Алек не бросается сразу. Он даже не реагирует на мое согласие, лишь продолжая изучать пальцами каждую складку, каждый изгиб.
Так меня давно никто не касался.
– Слава Богу, – наконец произносит он, целуя меня.
Пальцы только дразнят. Ласкают. Изучают. Проводят вдоль, но не проникают внутрь и, возможно, прелюдия сейчас кстати, даже если тело уже жаждет большего. Гораздо быстрее, чем я ожидала.
Поцелуи следуют по моей ключице. Алек опускается на колени на кафельном полу ванной и замирает. Взгляд прикован к тому месту между моих ног, где кружевное белье все еще отодвинуто в сторону.
Я чувствую себя обнаженной.
– Ты идеальна, – его голос хриплый, а руки, скользящие по моим бедрам, раздвигающие шире в тесных джинсах, грубые. – Настолько идеальна, что больно смотреть. Я мучаюсь с тех пор, как ты переехала, но ни за что не отказался бы от этой боли.
Дыхание сбивается.
Пальцы впиваются в его волосы, а слова проникают под кожу и растворяются в крови, совсем как прикосновения.
Он целует внутреннюю сторону колена, затем сжимает пальцами край белья.
– Приподнимись.
Я повинуюсь и через мгновение остаюсь полностью обнаженной. Ну, если не считать топ и джинсы... хотя последние теперь спущены до щиколоток.
Ладонь Алека прижимается к моему низу живота, он наклоняется ближе. Первое касание губ к обжигающе горячей коже вырывает стон. О боже. Он дразнит, настойчиво и умело, использует губы так же искусно, как до этого пальцы.
Я смотрю вниз на его густые волосы, сильный лоб, закрытые глаза... голову между моих бедер. Эта картина вызывает новую волну желания.
Не верится, что это Алек. Не верится, что это его стоны я слышу, чувствуя их вибрацию на своей коже.
– Ты идеальна, – бормочет он. Язык включается в игру, и я откидываюсь на зеркало, пытаясь расслабиться. Святой грех. Это совершенно непохоже на то, что было раньше. Алек горячий и неумолимый, язык кружит вокруг клитора, а между движениями он слегка его засасывает, будто желая втянуть меня в себя. – Чертовски идеальна. Всегда знал, что будешь такой.
Я закрываю глаза и отдаюсь волнам удовольствия, разливающимся по телу.
– Ты думал об этом? – вырывается у меня срывающимся голосом.
Левая рука давит на низ живота, заставляя откинуться назад и дать ему больше доступа.
– Да, – отвечает он.
Губы смыкаются вокруг клитора, и... о боже. Вау. Так хорошо, настолько, что если он продолжит, я кончу, и от этой мысли накрывает волной беспомощности.
И одновременно силы.
– Иза, – произносит он, используя прозвище, которым меня всегда называла семья. То самое, что недавно начал употреблять Сэм. Но в устах Алека оно звучит хрипло, его горячее дыхание обжигает воспаленную кожу. – Скажи, что тебе нравится.
– Э-э, вот это.
Пальцы скользят по внутренней стороне бедра, движения языка ускоряются.
– Одновременно с пальцем внутри? – от низкого, знакомого голоса, задающего подобный вопрос, щеки заливает румянцем.
У меня был секс. Конечно был. Даже регулярный. Пусть и всего полгода, что доились сами отношения.
Но мы никогда не разговаривали во время секса. Никогда не проговаривали действия, не озвучивали желания. Все сводилось к угадыванию намеков, нащупыванию того, что приятно и было хорошо, очень хорошо, но сейчас... сейчас это не просто «хорошо».
Алек поднимает на меня взгляд.
– Милая, скажи, что нужно, чтобы ты кончила. Скажи, что тебе нравится.
Дыхание сбивчивое, поверхностное.
– То, что ты делаешь, – шепчу я. – Если не устал.
Его губы растягиваются в ухмылке.
– Устал? Я не настолько стар, а даже если бы и был, эта киска воскресила бы меня из мертвых. Продолжу, как начал, но скажи, если захочешь чего-то другого.
– М-м... да, – выдавливаю я.
Неловко сидеть при ярком свете с раздвинутыми ногами, с Алеком на коленях и вести беседу. Хотя от его слов мышцы живота судорожно сжимаются.
Алек целует верхнюю часть бедра. Возвращается туда, где я больше всего его хочу, и на этот раз с той интенсивностью, с которой подходит ко всему в жизни.
Я снова впиваюсь пальцами в его волосы, сосредотачиваюсь на дыхании потому что он знает, что делает. Язык скользит, ладони обхватывают бедра, а большие пальцы прижимаются к верхней части щели.
Энергия пульсирует под кожей, ей нужен выход, иначе я взорвусь или, может быть, именно этого и не хватает. Пальцы впиваются в его волосы. Я уже готова оттолкнуть Алека, когда оргазм накатывает, сметая все на своем пути.
Дыхание перехватывает. Бедра судорожно сжимают его лицо, а Алек продолжает ласкать меня языком, завершая все несколькими нежными поцелуями. Я обмякаю, прислонившись к зеркалу.
– Я не знала, что так бывает, – бормочу я.
Алек усмехается. Кажется, это первая улыбка, которую я вижу, и от нее он кажется ослепительно живым.
– А я знал.
Губы снова касаются внутренней стороны моего бедра, а я хватаюсь за его плечи, пытаясь притянуть к себе. Он встает, но не для поцелуя. Нет, скорее помогает спуститься со столешницы и проводит ладонями вдоль моих рук.
Сердце все еще бешено колотится. Нечестно, что он полностью одет. Я хочу большего. Отчаянно хочу. Я жажду ощутить его голую кожу на своей, прочувствовать сладостность поцелуев.
Я вцепляюсь в ткань его рубашки. Алек позволяет притянуть себя ближе, и наши губы сливаются. Один поцелуй становится двумя, и вот мы уже страстно целуемся в ванной. Его член затвердевший, прижатый ко мне, и все тело сосредоточено на этом: на члене, на желании большего.
Но дальше Алек ничего не делает. Только целует меня, положив руки на талию и ягодицы, время от времени тихо стонет.
– Алек, – наконец выдыхаю я.
Он прижимается лбом к моему. Кожа покраснела.
– Да?
Я ерзаю, чувствуя его эрекцию.
– Я готова к большему.
– К чему именно?
В его взгляде мелькает насмешка, и я прищуриваюсь.
– Разве ты не хочешь переспать со мной?
Алек хрипло усмехается. Он прижимает мою руку между нашими телами, прямо к твердому бугорку в брюках. Даже сквозь ткань размеры впечатляют.
– Думаю, очевидно, чего я хочу, – его голос низкий, хриплый. – Я желал тебя дольше, чем следовало, и то, что представлял... Иза, мне нужно обладать тобой. Кажется, я умру, если этого не случится. Но ничего не сделаю, пока ты не скажешь то же самое без стыда.
Мой рот приоткрывается.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты призналась в своих желаниях, – он наклоняется, приблизившись к самому уху. – Как хочешь, чтобы я прикасался к тебе. Что нравится в сексе. Нужны слова, милая, а сегодня я их не услышал.
– Это нечестно, – голос звучит выше от возмущения.
Он усмехается, проводя пальцем по моей щеке.
– Возможно. Но я нечестный и никогда этого не скрывал. Зато я дотошный.
– Ты снова отступаешь.
Пальцами Алек сжимают мое запястье, прижимая ладонь к своей эрекции, будто в качестве доказательства.
– Нет, – говорит он. – Я даю задание. В следующий раз хочу, чтобы ты показала, что тебе нравится в сексе.
Глаза расширяются.
– Что?
Алек поднимает мою руку, проводит ею по своей груди и прижимает к шее. В уголке губ играет похабная ухмылка.
– Ты уже второй раз это повторяешь. Мы не перейдем дальше, пока ты не научишься говорить о сексе.
– Я могу говорить!
– Правда? – он наклоняется, губами чуть касаясь моих. – Какие позы тебе нравятся? Что возбуждает?
Я смотрю в его глаза, находящиеся так близко, что расплываются, и мысли путаются. Позы. С ним. По спине пробегает дрожь, и ответ уже готов сорваться с языка, но он... унизительный. Обычно я не кончаю во время секса. До, иногда после, изредка в процессе.
Он целует меня, и это окончательно сбивает мысли. Я обвиваю руками его шею, но Алек слишком быстро отрывается.
Ненавижу, что он прав.
Он отстраняется, и я слегка пошатываюсь. Алек натягивает на меня джинсы, и в движениях столько нежности, что она совсем не вяжется с напряженными чертами лица. Сквозь ткань брюк я все еще чувствую эрекцию. Член кажется огромным, готовым взорваться.
– А ты? – спрашиваю я.
Алек приподнимает бровь.
– А что я...?
В вопросе явный вызов. Будто он знает, что я не решусь подобрать слова. Не смогу задать вопрос.
Я встречаю его взгляд, игнорируя нервный ком в животе.
– А как насчет твоего оргазма?
Он проводит рукой по подбородку, взгляд становится пристальным.
– Сделаю то же, что и каждую ночь с тех пор, как ты переехала.
– О... – вырывается у меня.
Желание понаблюдать накрывает с головой и я пытаюсь представить это, но не могу. Алека Коннована, теряющего контроль.
Алека Коннована, ласкающего себя.
Он смотрит на меня так, будто видит это желание и даже больше, но остается верен своему слову. Пока я не произнесу о своих желаниях вслух, он не перейдет черту. Такой границы я никак не ожидала.
До сих пор мне не приходилось быть активной участницей. Секс был просто частью существования, и меня это устраивало. Можно было просто плыть по течению.
Но одного лишь вкуса близости с Алеком хватило, чтобы понять: я хочу большего.
– Иди, – говорит он, кивая в сторону запертой двери спальни. – Или я соблазнюсь нарушить собственные правила.
Я отступаю к двери. Алек выглядит измученным, застыв в дверном проеме ванной. Взгляд прикован ко мне, пальцы сжаты в кулаки.
– Думай обо мне, – говорю я.
Алек опускает руку, сжимая себя поверх брюк. От этого зрелища сердце сжимается.
– Как и всегда, – отвечает он.
