Текст книги "Моя идеальная ошибка (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

3. Изабель

Я сижу на диване и смотрю на письмо, пришедшее несколько дней назад. Открыв конверт, так и оставила бумаги разложенными на двухместном диванчике, как затаившаяся и готовая к броску кобра.

Я знала, что этот момент наступит, просто не думала, что так скоро. Прошла всего неделя с тех пор, как я ушла из Академии с набитым рюкзаком, в котором были все вещи из шкафчика, и ноющей болью в бедре. Лед и отдых помогли унять боль, но теперь, когда я осталась без работы, травма – далеко не самая большая проблема.

Я живу в этой маленькой однокомнатной квартире уже шесть лет. Одной из немногих, что сдаются в субаренду Нью-Йорской Балетной труппе по девяностодевятилетним договорам. Напоминание о тех временах, когда богатые покровители искусства дарили балетным солистам доступное жилье в новостройках. Готова поспорить, имя заказчика Грейстоуна и по сей день красуется на золотистой табличке в холле Нью-Йорской Балетной Академии.

Когда попала в труппу, мне выделили это жилье с минимальной арендной платой. Шесть лет я платила за него то, что в масштабах Нью-Йорка даже арендой назвать трудно.

Надо было больше ценить, пока оно у меня было.

Телефон вибрирует на деревянной столешнице кофейного столика. Один раз. Второй. Третий. Семейный чат с младшими братьями и сестрами не умолкает все утро, что нередко. В отличие от моего молчания. Я никому не сказала, что меня списали. Просто забилась в маленький закуток с льготной арендой, из которого меня теперь выгоняют.

Даже почитать нормально не получается. Электронная книга лежит рядом с телефоном, нетронутая. Остается только один вопрос, заполняющий все пространство внутри меня. Что, черт возьми, теперь делать?

В дверь стучат и раздается голосок:

– Привет! Ты дома?

Я вздрагиваю. Кажется, это голос Конни. Но ведь она не живет в Грейстоуне с тех пор, как вышла замуж за злейшего врага, ставшего ее... судьбой.

На секунду даже хочется не открывать. Притвориться, что меня нет.

Но голос раздается снова:

– Изабель? У меня французские пончики!

– Иду! – я с усилием поднимаюсь с дивана и открываю дверь.

Конни – как лучик солнца в тусклом коридоре. Рыжие волосы собраны в хвост, щеки румяные от мороза.

Но улыбка гаснет, как только она видит меня.

– Ты в порядке?

– Не совсем.

– Черт, – говорит она, поднимая бумажный пакет. – Может, стоило взять больше пончиков?

– Сколько ты принесла?

– Три. Было четыре, но один я съела по дороге.

Я распахиваю дверь шире, пропуская Конни внутрь.

– Сойдет.

На дворе воскресенье, но выглядит она так же безупречно, как и в любой будний день. Тренч и сапоги, а на пальце поблескивает изумруд в кольце.

– Я поняла, что что-то случилось, когда ты отменила йогу. А тут как раз собиралась заехать, чтобы забрать последние документы по старой квартире, и... Изабель?

Я тяжело вздыхаю.

– Да. Прости. Просто... это была очень долгая неделя.

– Вижу, – осторожно говорит она и ставит пакет с пончиками передо мной. – Так. Чем я могу помочь?

– Я больше не танцую.

Конни на мгновение замирает.

– Бедро? Я думала, тебе лучше.

– Не настолько, чтобы это устроило художественного руководителя или директора Академии.

Конни садится за кухонный стол, взгляд вдруг становится серьезным.

– Расскажи, что случилось.

И я рассказываю, сжимаясь в кресле напротив во все еще тренировочных леггинсах. В них я, кажется, живу последние несколько дней, каждое утро отрабатывая полуторачасовую растяжку. Некоторые привычки умирают очень медленно.

Примерно на середине рассказа начинаю плакать. Не собиралась. За всю эту неделю ни разу не расплакалась – даже тогда, когда потеряла самообладание перед Алеком. Но говорить об этом с кем-то, кому допустимо слышать дрожь в моем голосе – немного другое.

– О, Иза, мне так жаль, – говорит Конни. – Знаешь что? Да к черту руководство этой Академии. Если они не могут разглядеть, какую ценность ты представляешь, и просто дать время на восстановление, это их потеря.

Я всхлипываю и даже смеюсь сквозь слезы, потому что это такая нелепость. На место одной танцовщицы всегда найдется как минимум три претендентки. Это жестоко и несправедливо. Я не «ценность». В отличие от них.

– Я не знаю, что делать, – говорю я. – У меня нет других умений. Вообще никаких. Я посвятила этому всю свою жизнь. Каждый момент, – хватаю письмо, сминая в руке. – А теперь мне еще и съезжать надо.

Глаза Конни округляются.

– Что?

Когда заканчиваю объяснять, она выглядит пораженной.

– Черт, жаль, что я продала квартиру. Ты могла бы там пожить.

– Спасибо, – говорю я.

Это действительно помогло бы, но, если честно, я рада, что вариант отпал. Мы с Конни отличные подруги, но из совершенно разных миров. Будучи Коннован, она не может понять, что ее Нью-Йорк и мой радикально отличаются. Бездомность – это не то, что когда-либо грозило Коннованам. И не грозит, если только кто-то из них не примет какое-то финансовое самоубийственное решение.

– У нас с Габриэлем есть гостевые спальни, – серьезно предлагает она. – Ты всегда можешь у нас пожить.

– Спасибо, – шепчу я.

– Я серьезно. Это совсем не проблема. Скорее наоборот.

Я вытираю щеки.

– Спасибо.

Ее сочувствующая улыбка превращается в задумчивую.

– Алек сказал, что видел тебя на прошлой неделе. Что у тебя болело бедро. Может, это и к лу...

– Он так сказал? – перебиваю я.

Вот так сюрприз. Я не думала, что он... Впрочем, я ведь почти ничего не знаю об Алеке Конноване. Кроме того, что в Алеке всегда было что-то неуловимое, но притягательное, заставлявшее хотеть произвести впечатление. Понять его. Но он никогда не казался особенно разговорчивым.

– Да, – кивает Конни и откидывается на спинку дивана. – В Балетной Академии. Прости, что не поняла раньше, насколько сильно тебя беспокоит бедро. Мы можем бросить йогу, если хочешь.

– Все нормально.

– Не нормально. Прости, Изабель, – ее улыбка становится упрямой, а взгляд решительным. – Но не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем, обещаю.

– Ага, – говорю я.

Я в этом уверена. Но что бы это «что-нибудь» ни было, оно не изменит главного: моя самая большая мечта только что умерла.

Трудно представить, что когда-нибудь найдется что-то способное ее заменить.

4. Алек

Текст, испортивший мне день, короткий. Всего четыре безобидных предложения, но смысл в них бесит до чертиков.

Я подаю заявление об увольнении с немедленным вступлением в силу. А также связалась с агентством. Ваши дети – Сэмюэль и Уилла Харпер Конннован – чудесные, но я не могу дать Уилле то, что ей нужно. Хорошего дня.

Райли продержалась три недели. Агентство по подбору нянь расхваливало ее до небес: магистр детской психологии, шесть лет опыта – и Уилла сломала ее менее чем за месяц.

Я провожу ладонью по лбу. Так больше продолжаться не может. Агентство скоро исчерпает запас квалифицированных нянь, а я терпение. Судя по ощущениям, первым исчерпаю все свои ресурсы именно я.

Черт побери.

Я же только недавно говорил с ней об этом. Вредничать нехорошо. Травить нянь нехорошо. Разгонять их... чертовски неудобно для папы.

В чем-то даже восхищает, с какой преданностью Уилла к этому подходит. И я заранее знаю, что, когда спрошу дочь о том, почему Райли уволилась, она посмотрит на меня ангельски большими карими глазами, обрамленными мягкими каштановыми локонами, и скажет, что знать не знала о произошедшем. Райли была очень доброй, папа. Правда. Мне жаль, что она ушла.

Ага.

Конечно.

Открываю календарь. Весь день забит встречами. Завтра гала-вечер – тот самый, где я должен был выступить с речью. А в четверг с утра важная летучка с командой...

Все это придется срочно перекраивать, пока не найду новую няню. Извинительные письма с отказом от участия, перенесенные на следующую неделю встречи, приостановленные сделки. Переключаюсь на чат с ассистенткой. Хотя бы здесь все работает – за последние месяцы это первый помощник, которого действительно не хочется уволить.

Печально, насколько сложно сейчас найти людей, которые гордятся своей работой.

Резкий стук в дверь прерывает мысли – и еще до того, как успеваю напечатать ответ, ассистентка присылает сообщение:

Ассистентка: Констанция у двери в ожидании планерки.

Смотрю на часы, и точно, сестра пришла вовремя. Это я выбился из графика из-за сообщения от Райли. Нажимаю кнопку, и дверь в кабинет плавно открывается. Сестра, сосредоточенная и с папкой бумаг под мышкой, заходит в кабинет.

– Привет, – говорит она и опускается на стул перед моим столом. Потом хмурится. – Плохие новости? Это из-за сделки Нейта в Лондоне?

Не уж то я такой читаемый.

– Нет.

– Понятно. Может, могу чем-то помочь?

По идее, нужно просто отмахнуться и сказать «нет». Но я бросаю телефон на стол, и что-то внутри толкает меня на откровенность. Может, дело в том дерьме, через которое мы прошли за последние месяцы.

– Новая няня только что уволилась.

На губах сестры появляется легкая улыбка.

– Быть не может.

– Еще как может. Рад, что тебя это веселит.

Улыбка становится шире.

– Извини. Это, конечно, плохо. Но... Как Уилла это делает? Со мной она ангел во плоти.

– Ага, тебя-то она любит.

Взгляд Конни теплеет.

– И что теперь будешь делать?

– Отменю почти все встречи и начну искать замену. На это уйдет минимум неделя, если не больше, – я потираю шею.

В висках уже пульсирует от напряжения. Прекрасно. Придется просить домработницу посидеть с детьми, а у нее и так день забит уборкой и готовкой.

– Снова нужно проходить всю эту проверку?

Я бросаю на Конни вымученный взгляд.

– Я не собираюсь оставлять детей с первым встречным.

– Конечно нет, я не это имела в виду... Просто, правда ли нужна письменная проверка и медосмотр?

– Я ни разу не просил ни о том, ни о другом.

– Почти, – ухмыляется она. И тут лицо у Конни вдруг светлеет. – Ладно, у меня есть идея. Необычное решение, но, по-моему, сработает.

Я откидываюсь в кресле.

– Ну давай. Расскажи, чтобы я мог его сразу отклонить.

– Пообещай, что дослушаешь до конца, – она постукивает ногтями по папке с ритмичной точностью. – Ты же знаешь мою подругу Изабель.

Внутри что-то вздрагивает, но маска на лице остается непроницаемой. Это последнее имя, которое я ожидал услышать в разговоре. А она в последнее время повсюду. В академии... И в моих мыслях, с тех пор как увидел ее на прошлой неделе. Воспоминания о том, как Изабель танцевала в солнечном свете, лезли в голову в самые неподходящие моменты.

Скрещиваю руки на груди.

– И что?

– Из-за травмы она больше не может танцевать. По крайней мере, в ближайшие несколько месяцев, и именно поэтому ищет работу.

Ах. Возможно, именно из-за этого она тогда плакала. Не только из-за боли, но и потому что поняла, что больше не сможет танцевать. Исходя из увиденного, это, черт побери, настоящее горе.

Но я качаю головой.

– Я беру только нянь с проживанием.

– Не думаю, что это станет проблемой, – говорит Конни.

– Сомневаюсь, что у нее есть необходимая квалификация. Ты же знаешь, я нанимаю только тех, у кого серьезный опыт работы с детьми. Изабель танцовщица.

– У нее есть младшие брат и сестра, так что опыт имеется, – продолжает Конни. – И вообще, она самый спокойный и ответственный человек из всех, кого я знаю. Уилла ведь хочет заниматься балетом, да? Изабель сможет ее учить. Может быть, она вообще единственная, кого Уилла воспримет.

В этом, признаю, есть капля здравого смысла. Даже мне это очевидно.

Но все равно нет. Если я соглашусь, это будет приглашение к самой дерьмовой, самой неуместной беде. Избавиться от мыслей станет невозможно, если она будет спать всего в нескольких дверях от меня.

Эта идея не должна привлекать.

Не должна.

– Она твоя подруга, – говорю я. – С каких пор мы мешаем личное с рабочим?

Конни на секунду теряется. Откидывается назад, задумчиво смотрит в сторону. Но потом кивает:

– В данном случае это даже плюс, ведь я могу поручиться за нее. Но вы ведь не друзья. У вас будет исключительно рабочие отношения. Это идеальное решение, – говорит Конни.

В мыслях снова всплывает танцующая Изабель. Легкое тело в руках, когда поднял ее с пола. Карие глаза, полные слез. Тихий, мягкий голос.

Последний аргумент я даже не могу сформулировать. Ни для кого, и уж тем более не для младшей сестры. Она станет моим искушением. Прекрасным, интригующим искушением, преследующим меня еще много лет.

Красивых девушек я встречал и раньше, и это не выбивало из колеи. Не выбьет и сейчас. Не в случае с девушкой, которая гораздо младше, является лучшей подругой сестры и, к тому же, наемным работником. Я никогда не был рабом своих эмоций, и не собираюсь начинать сейчас.

Тем более, не ищу никаких личных привязанностей. Моя жена умерла пять лет назад, и если что-то за это время понял, так это то, что отношения неоправданны. Когда они заканчиваются, то забирают с собой все. Покой, разум, счастье... и сердце.

Решимость становится стальной.

– Позвони ей, – говорю я. – Она сможет днем прийти на собеседование?

Сестра улыбается и тянется к телефону.

– Уже набираю.

Скорее всего, Изабель и недели не протянет. Что может пойти не так?

5. Изабель

«Контрон» пугает.

Это мир, к которому я не принадлежу. Жестокий, конечно, я к такому привыкла. Высокие ставки, да, я знаю, каково это. Но небоскреб передо мной, с огромными буквами названия компании семьи Конни, значительно отличается от танцевальной студии или сцены, где тебя встречает теплая публика. Это холодная сталь, резкие формы и штаб-квартира бизнес-империи.

Я глубоко вдыхаю и захожу в вестибюль.

Когда Конни позвонила и предложила пройти собеседование у Алека, на языке уже вертелось твердое «нет». Как я могу работать на него? Как могу просто войти в кабинет, почувствовать, как по телу проносится напряженный ток – как и всегда, когда он рядом, – и начать спокойно отвечать на вопросы о своем опыте?

Но правда – штука неприятная и неуютная. Мне нужен доход. Нужно, где жить, чем-то заняться. Прошлая неделя без часов балетной практики едва не свела с ума. Я не вынесу еще одну такую.

Я не стояла на месте уже много лет, и сломаюсь, если сейчас остановлюсь.

Поэтому иду вперед. Прямо к одинокой девушке на ресепшене в безмолвном, стальном вестибюле. Логотип «Контрон» расползается за ее спиной по стене.

Справа электронные турникеты, за ними лифты, скрытые за линией охраны. Я наблюдаю, как мимо проходят мужчины в костюмах с салатами в руках, прикладывают карточки и проходят дальше.

Администратор поднимает на меня взгляд.

– Здравствуйте. Чем-нибудь могу помочь?

– Да, могу я увидеть Алека Коннована?

Губы девушки кривятся в улыбке. Но доброй ее не назовешь.

– Простите, вы к генеральному директору?

– Да.

– И кто назначил встречу?

– Он. Ну, технически, я получила информацию от Конни.

– От Констанции Конновавн? – медленно уточняет она. – У вас есть физическое приглашение на встречу или письмо по электронной почте?

Я переминаюсь с ноги на ногу.

– Нет, она просто позвонила. Я подруга Конни.

Она все еще издевательски улыбается, но все же тянется к телефону.

– Я уточню. Как вас представить директору?

– Изабель Моралес.

– Хорошо. Отлично. Можете пока присесть.

Садиться на безупречно белый диван в холле неловко. Почти так же неловко, как стоять в черных джинсах и плюшевой коричневой куртке среди моря деловых костюмов. Я будто нарочно пытаюсь выглядеть чужой.

О чем вообще думала, согласившись на это?

Об Алеке. Ответ болезненно прост. Он всегда был невозможным для игнорирования. Каким бы ни было притяжение, я до сих пор не могу подобрать необходимые слова для точного описания. Чувствовала его с самой первой минуты, как Алек на меня взглянул. Карие глаза тогда были жесткими – в коридоре квартиры Конни. Волосы растрепанны. Хотя потом узнала, что они никогда таковыми не бывают.

Я пишу Конни сообщение.

Изабель: Привет. Я внизу, в лобби, но не могу пройти через турникеты.

Проходит пять минут, прежде чем она выходит из лифта и проходит через биометрический сканер. На Конни серые брюки и белая шелковая блузка, волосы убраны в пучок, делая девушку воплощением профессионализма.

Конни улыбается, замечая меня.

– Изабель, – говорит она и заключает меня в объятия. – Спасибо, что смогла так быстро прийти.

Все смотрят. Любопытные взгляды окружают нас, будь то возвращающиеся с обеда работники... или откровенно пристально следящая на ресепшене девушка.

Я никогда раньше не видела, чтобы на нее так реагировали. Для меня Конни всегда была просто Конни – подругой с йоги, на ужинах, дома или в ресторанах.

– Пойдем, – говорит она, проводит картой, и мы проходим через турникеты.

Лифт открывается, и она сразу заходит внутрь. Я замечаю, что остальные сотрудники останавливаются, выбирая другой лифт. Она вообще понимает, насколько ее тут уважают?

Судя по легкой улыбке на лице, сомневаюсь. Это заставляет любить ее еще сильнее. Хочется сказать, какая Конни крутая, но оставляю это для другого разговора.

– Алек очень благодарен, что ты пришла. Может, и не признается, но это так, – говорит она.

– Ты сказала, няня уволилась? Сегодня?

– Да, и она такая не первая, – она толкает меня в плечо. – Моя племянница... с характером. Надеюсь, ты не против трудной публики.

Это заставляет меня засмеяться впервые за несколько дней.

– С детства перед такой выступаю.

– Я так и думала, – говорит она. – Ты, может, и гибкая, но не ломаешься.

Может и нет, но за эту неделю не раз казалось, что хожу по лезвию ножа. Мы идем по офису на верхнем этаже с длинными коридорами, где один скучнее другого. Наконец, подходим к мужчине за столом справа от большой деревянной двери с надписью «Генеральный директор», выбитой на позолоченной табличке.

Интерьер немного ошеломляет. В Танцевальной Академии все было старым. Поношенным, как пара старых пуантов. Гранты были редкостью, и каждый цент шел в постановку, а не на внешний антураж. А здесь же деньги ощущаются в каждой линии. В дорогом декоре, в глянцевой краске на стенах.

– Прости, вынуждена тебя оставить, – говорит Конни с виноватой улыбкой. – У меня с минуты на минуту видеозвонок с поставщиком из Японии. Напиши, когда закончишь, ладно? Может, пообедаем вместе.

– Ага, отличная идея.

Она исчезает, и я остаюсь одна прямо перед дверью офиса. Его ассистентка бросает на меня короткий взгляд, нажимает кнопку на клавиатуре, и массивная дверь распахивается, но за ней никого нет.

– Входите, – раздается голос.

Я сглатываю ком в горле и ступаю в офис Алека.

Тот сидит за огромным стеклянным столом. За его спиной простираются панорамные окна, открывающие вид на город. По левую руку – встроенные книжные полки, уставленные книгами, чертежами и редкими рамками с сертификатами.

– Привет, – говорю я.

Выражение его лица нечитаемо.

– Привет. Присаживайся.

Я опускаюсь на стул напротив. Закидываю ногу на ногу и прочищаю горло.

– Слышала, ты ищешь новую няню?

– Да. Конни предложила твою кандидатуру, – отвечает он, и в уголках губ появляется слабый намек на недовольство. – Как твоя травма?

– Уже лучше, – говорю я. – Спасибо, что отвез меня домой.

– Но ты больше не танцуешь.

Я прожила с этим фактом уже целую неделю. Неделю – после многих лет, прожитых внутри мечты. Больно слышать это вслух, в такой прямой формулировке.

– Нет, пока нет. До тех пор, пока полностью не восстановлюсь.

Он кивает и откидывается в кресле. Густые темно-русые волосы аккуратно подстрижены и зачесаны назад.

– Почему ты считаешь, что справишься с ролью няни?

И вот я уже на собеседовании. Глубоко вдыхаю и вхожу в знакомый режим прослушивания. Ведь столько раз проходила через это.

– Я люблю детей. У меня есть младшие брат и сестра – близнецы, и с ними было непросто. С детства я помогала маме, а потом сидела с ними сама. Я дисциплинированная и ответственная благодаря годам тренировок. И быстро учусь в процессе.

Он один раз кивает, складывая руки перед собой на столе. Взгляд задерживается на его жесте – больших, широкие кистях, длинным пальцах с четко видимыми суставами. У него сильные руки.

– Изабель, – говорит Алек, и мое имя, произнесенное им, звучит неожиданно приятно. – С моей дочерью непросто. Она решила, что не нуждается в няне. Но ей восемь, так что это не обсуждается.

Я улыбаюсь.

– Значит, она бунтарка?

– Время от времени. Насколько я понял, с няней она может быть довольно... сурова, – он внимательно изучает выражение моего лица. – Ты с этим справишься?

Прямой вопрос вызывает почти усмешку. То, что я пережила с балетными педагогами, любого непосвященного заставит содрогнуться. Меня шлепали, орали и тыкали, доводили до слез прямо перед всем классом. Прошло несколько лет, прежде чем я научилась стоять перед тренером, кричащим в сантиметре от лица, и не шевелиться ни на миллиметр.

– Справлюсь, – отвечаю я.

– Хорошо. Работа с проживанием.

– Да, Конни говорила, – голос звучит удивительно ровно, хотя сама мысль жить под одной крышей с Алеком заставляет напрячься до самих кончиков пальцев.

– Иногда я уезжаю рано, а вечерами бывает, что возвращаюсь поздно, – поясняет Алек. Он не выглядит счастливым. Хотя, если честно, я никогда не видела Алека улыбающимся. Он всегда серьезен. Сдержан. Под контролем. – Тебе будут помогать. Моя домработница, Катя, приходит с полудня и остается до ужина. Мак, водитель, знает все маршруты, будь то школа, кружки или что-то еще. Ты получишь мой личный номер на случай непредвиденных обстоятельств. Вот все подробности.

Он подвигает стопку бумаг, и я начинаю их перелистывать. Все записано с пугающей точностью. Имена и возраст детей, их любимые блюда, привычки, прозвища, адрес дома Алека, адрес школы...

Это не подработка, как в старших классах, а нечто гораздо серьезнее. И человек, сидящий напротив, точно не потерпит дилетантов.

– Работа по контракту. Ознакомься, и если тебя устраивает сумма, подпиши.

Он передает еще одну пачку документов.

– Когда ты хочешь, чтобы я начала?

– Завтра не рано?

– Нет.

– Отлично, – его челюсть напрягается. – И, Изабель, я знаю, ты подруга Конни...

Зачем он так интимно произносит мое имя? Чересчур, чересчур интимно.

– Я понимаю, но обещаю, это не повлияет на работу. Я умею быть профессионалом.

– Хорошо, – отвечает он. А потом, как будто невзначай: – Я тоже.

Я почти улыбаюсь. Как будто он когда-то не был профессионалом. Алек бросает взгляд на массивные часы на запястье.

– Я вписал эту встречу между другими. Мне нужно идти.

– Конечно, – поднимаюсь, прижимая к груди стопку документов. – Я пришлю подписанный контракт как можно скорее.

Алек протягивает руку через стол. Я встречаю ее своей, обхватывая длинные пальцы. Мы пожимаем руки один, два, три раза. От его прикосновения по руке пробегает тепло.

– Спасибо, – говорит Алек.

Голос вежливый, но взгляд пронизывающий. Я не могу его прочитать. Может, он и сам сомневается, не совершил ли ошибку.

Я выхожу из офиса, ощущая пульсацию от недавнего прикосновения, и задаюсь тем же самым вопросом.

Восхищаться им издалека – это одно.

Но жить под одной крышей – совсем другое.