Текст книги "Моя идеальная ошибка (ЛП)"
Автор книги: Оливия Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
37. Изабель
Я провожу День Благодарения с семьей.
Выходной, и так приятно окунуться в это тепло, смех, объятия и домашнюю еду. Мама корит меня за ошибку в испанском, а Себ толкает под столом ногой. Подмигивает. Я улыбаюсь в ответ. Обычно именно он получает замечания по поводу своего длинного языка.
Я решила остаться в родительском доме, после настольных игр и не меньшего количества десертов, лежа на спине на диване. Сестра спит без задних ног на надувном матрасе рядом, в месте, которое я когда-то называла домом.
Хотя и тогда бывала здесь нечасто.
Вечно вставать ни свет ни заря на пробежку или в студию. А поздно вечером, когда приходилось догонять учебные задания, я сидела на кухне, пока все спали. Меня сопровождали лишь далекие звуки сирен и смех с улицы.
Некоторые вещи не меняются.
Мне не стоило бы сейчас бодрствовать. Не стоило проверять телефон. Но я все равно это делаю.
Он не написал.
А я так надеялась. Что Алек тоже не спит, лежит в той кровати, к которой я уже так привыкла, в темной спальне. Смотрит в потолок.
Зажмуриваюсь, чтобы не заплакать. Не хочу. Не после всех этих слез о танцах, бедре, карьере. Не когда наконец появилась возможность снова танцевать, просто для удовольствия, в новой студии с двумя другими бывшими балеринами. Жизнь хороша. Просто прекрасна.
Но не могу забыть выражение лица Алека. Мучительное, изможденное, и таким я его еще не видела. Будто держит на плечах весь мир. Расслабься, хотелось крикнуть ему. Необязательно нести это в одиночку.
Пятнадцать лет.
Пят-над-цать. Произношу про себя, вспоминая, как эта цифра терзала его прошлой ночью. Да, разница больше, чем в любой паре в моей семье. Но тетя на семь лет старше дяди, и никто и бровью не повел, когда они сошлись. Неужели людям действительно не все равно? Будут ли мои родители в шоке, как говорила Елена?
Возможно. Поначалу. Но жизнь длинна, а эмоции быстро утихают.
Я смотрю на сестру. В тусклом свете из окна она кажется младше своих двадцати. Елена советовала не думать о мнении окружающих и сосредоточиться на том, чего хочу я.
Но я хочу быть желанной для того, кого люблю.
А если этого не добиться, не стану довольствоваться меньшим.
В баре, где когда-то часто бывала, мне не по себе. Конни придет с минуты на минуту, и я нервничаю.
Стучу носком по полу в привычном ритме. До восьми, так я учила хореографию всю жизнь. Без ошибок. Четко. Пять, шесть, семь, восемь... и вперед.
Она ответила на сообщение сразу. Сказала, что будет рада встретиться и поговорить.
Я хочу все исправить. Столько всего исправить и наконец начать действовать.
В окне замечаю Конни. Она спешит через переход, длинный бежевый тренч развевается, открывая темно-изумрудное платье. И высокие сапоги.
Не могу сдержать улыбку. Она выглядит дерзко, бесстрашно, стильно. Бизнесвумен до кончиков ногтей. Мне всегда нравилось, насколько мы разные , казалось бы, в обычных вещах, но это никогда не имело значения. Она всегда вдохновляла меня.
Конни улыбается, увидев меня. Мы обнимаемся, и она опускается на стул напротив.
– Мечтаю о «Ягодном взрыве» и овсяном печенье, – признается она. – Уже недели две хочу.
– Да, давно мы здесь не были, – соглашаюсь я.
Наши субботние йога и смузи сократились из-за работы няней, а после той вечеринки и вовсе сошли на нет.
Она слегка улыбается.
– Но я рада, что все вернулось на круги своя.
– Я тоже.
Мы делаем заказ и болтаем о ее работе, о Габриэле, о планах на Новый год. Она спрашивает о моих перспективах, и я рассказываю про идею студии. Бывшими балеринами для будущих.
Конни буквально загорается от этой идеи. Засыпает меня вопросами об инвестициях, бизнес-планах и сроках, пока я не начинаю хохотать и не признаюсь, что проект пока только в зародыше.
– Ты прекрасно выглядишь, – говорит она. – Счастливой, когда рассказываешь об этом. Так приятно видеть.
Я киваю. Помешиваю соломинкой свой «Зеленый коктейль» с двойной порцией имбиря.
– А ведь какое-то время была совсем другой, да?
Ее улыбка меркнет.
– Да. Ты будто перестала быть собой после ухода из балета. Это было... Я не знала, как тебе помочь.
– Я и сама не знала. Не верится, что прошло всего несколько месяцев.
– Ага. С тех пор столько всего произошло.
Я отбиваю ногой очередной восьмисчетный ритм в такт.
– Да, – соглашаюсь. – Но я никогда не хотела сделать тебе больно. Это последнее, чего я желала.
Она опускает взгляд в свой стакан.
– Я знаю. Всегда знала, даже когда сначала... завелась. Среагировала резче, чем стоило, и хочу извиниться. Может, ты подумала, что я злюсь на тебя, но это не так.
– Не так?
– Я была ошарашена, сбита с толку и напугана, – признается она. – За вас обоих. Я знаю, какой он. Люблю и уважаю брата, но с эмоциями и отношениями у него туго. Боже, да у кого в нашей семье иначе? Включая меня, – она проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая. – Но я не хотела, чтобы он ранил тебя и не хотела выбирать сторону. И не буду. Что бы между вами ни произошло, – она поднимает ладони, и в ее глазах мелькает решимость. – Я что-то вроде Швейцарии14 или Швеции.
– Господи, да. Конечно. Я бы никогда не заставила тебя выбирать между мной и братом.
– Знаю, что не стала бы, да и он тоже. Но я решила расставить все точки над «и» в этом вопросе. Никого не выбирать, – уголки ее губ криво подрагивают. – Надеюсь, ты тоже. Что бы ни случилось с ним, мы останемся подругами?
– Конечно! Боже, Кон, я думала, ты... естественно.
– Я тоже переживала эти недели, – она качает головой и смеется с легкой горечью. – Габриэль советовал просто поговорить с тобой. Я и собиралась, но нужно было время... облечь чувства в слова.
У меня сжимается сердце. Конечно. Алек такой же. Они же выросли под одной крышей с одним отцом.
При всей его легкости в обсуждении наших желаний, Алек, должно быть, панически боится проявлять эмоции. И я понимаю. В близких отношениях я тоже не эксперт. Но у меня есть родня, которая только и делает, что обсуждает чувства. Тренировок хоть отбавляй.
А у него ноль.
Как и у Конни.
Она снова глубоко вздыхает, и на лице появляется смущение.
– Не хочу признаваться, но я еще и... немного завидовала.
Мои брови приподнимаются.
– Завидовала?
– Да. Нет, то есть... – она фыркает, и я улыбаюсь, ведь напряжение между нами начинает таять. – Вашей близости. Я годами пыталась, и все без толку, достучаться до брата, хотела поддержать тебя в трудную минуту... но вы нашли друг друга, – она пожимает плечами, голос становится осторожным. – Не самое благородное чувство. И не рациональное. Но в первую неделю я чувствовала себя именно так. Будто ты забыла про меня. Да еще и скрывала это!
Я хохочу.
– Это было невыносимо сложно! Хотела рассказать, ведь всегда все тебе говорю, но не могла!
– Могла бы, – улыбается она. Но тут же добавляет: – Ладно, возможно, нет. Не знаю, как бы отреагировала, если бы ты с порога заявила: «Этот парень очень горячий. Кстати, он твой брат».
Я поднимаю руки в защитном жесте.
– Именно поэтому мы и не сказали. Мне жаль, что ты узнала все так. Не этого я хотела. Как и Алек, полагаю.
Она кивает, вращая стакан с смузи.
– Понимаю. Слышала, ты была у отца на День Благодарения... и что все прошло не очень. Мне правда жаль.
– Нейт рассказал?
– Ага.
– Знаешь, – говорю я, – тебе не за что извиняться. Алек делает то же самое, извиняется за отца или обстоятельства, в которых ни он, ни ты не виноваты.
Она слабо улыбается.
– Привычка, наверное. У Алека это впитано с молоком матери.
– Извиняться?
– Нет, боже упаси, он редко это делает. Нет. Брать ответственность. Он вешает ее на себя за всех и вся. Будто последняя инстанция. Прекрасное качество, но иногда он заходит слишком далеко.
Я согласно киваю.
– Именно так. Это сводит меня с ума, потому что кажется, Алек уверен: если не может гарантировать... прости, тебе вообще комфортно об этом говорить? Не хочу ставить в неловкое положение.
Она трясет головой, и рыжая прядь падает на лоб.
– Да нет же, продолжай! Впервые чувствую, что могу дать дельный совет, в отличие от тех случаев, когда тебя приглашали на свидание коллеги. И да, обсуждать недостатки брата мне всегда комфортно. Его сексуальную жизнь? Совсем нет.
Я смеюсь.
– Буду знать. Никаких подробностей.
– Даже ма-а-аленьких, – подмигивает она. – Ладно, валяй.
Но «валять» не так-то просто.
– Не знаю, с чего начать, – признаюсь я. – Он будто уверен, что если не может гарантировать стопроцентно идеальный исход, то и пытаться не стоит. В работе так не думает, – быстро добавляю я, – но вот в отношениях? Если не может быть уверен, что люди не будут косо на нас смотреть, что я никогда... не причиню ему боль, не уйду или даже не умру, тогда игра не стоит свеч.
Ее выражение лица смягчается.
– Да, – вздыхает она, – это на него похоже.
– У нас и правда есть препятствия, – говорю я. – Он старше, у него уже есть дети. Придется подстраиваться. Но мне казалось, что попробовать стоит.
– Казалось? В прошедшем времени?
Я пожимаю плечами, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Не уверена, что получается.
– Возможно. Если он не... хочет этого достаточно, чтобы хотя бы попытаться, то какие варианты?
Конни накрывает мою руку своей.
– А что если...
Телефон вибрирует, лежа экраном вниз на деревянном столе. Я виновато улыбаюсь и беру трубку.
– Прости, возможно это из школы или связано с детьми.
– Конечно, ответь.
Но звонят не из школы и не по поводу детей.
Это только что созданная Сиэтлская Балетная Кампания, и они узнали от самого хореографа Антуана Дюбуа, что я восстанавливаюсь после травмы, но ищу работу.
И вот так жизнь вносит свои коррективы.
38. Алек
Рабочий день сер и безрадостен.
Прошло всего несколько дней с того разговора на кухне, но шанса поговорить с Изабель как следует так и не выдалось. Она взяла отгулы на остаток выходных после Дня Благодарения и провела время с семьей. Вернувшись в воскресенье вечером, сразу закрыла дверь своей комнаты.
Я стоял снаружи, хотел постучать, зная, что не должен.
Ее взгляд в тот ужасный вечер преследует меня. Стоит закрыть глаза, и я вижу ее лицо: глаза, полные гнева и печали, и ту единственную слезу, скатившуюся по щеке. Живое доказательство того, чего я всеми силами пытался избежать.
Изабель больно.
Эту боль причинил именно я.
Я провожу рукой по лицу и пытаюсь сосредоточиться на письмах, заполонивших экран. Ассистент отлично отсеивает большую часть, но сообщения все равно просачиваются, каждое требуя кусочек моего времени.
Эти требования не прекращаются уже больше десяти лет. Время больше мне не принадлежит, я не могу распоряжаться им, как хочу.
Но это не значит, что я не могу все исправить. Возможно, и не знаю, как лучше поступить с Изабель, но точно знаю, что должен сказать Конни.
Ассистент подтверждает, что она свободна, и я перехожу через весь этаж к офису с ее именем на табличке. Констанция Коннован. Я помню, как держал ее на руках сразу после смерти мамы, когда она была совсем маленькой. Гадал тогда, кому из нас повезло больше: ей, потому что не запомнила нашу мать и не чувствовала тогда этого удушающего горя... или мне, потому что остались воспоминания, даже если жизнь, которую знал, рухнула. И я знал, без тени сомнения, что обязан защищать ее.
Конни сидит за своим столом. Она больше не малышка. Теперь она моя взрослая, замужняя сестра, блестящий профессионал и мастер общения с клиентами. Выражение ее лица нейтрально, но в глазах мелькает что-то мягкое. Может, она уже не так злится.
– Алек? Что нужно?
Я упираюсь руками в спинку свободного кресла напротив.
– Хочу знать, как загладить эту трещину между нами, – говорю я. – Если ждешь извинений насчет Изабель... я их приношу. Но не в том смысле, в каком ты, подозреваю, хотела бы услышать. Я ни о чем не жалею, но мне жаль, что ты узнала об этом именно так и что это расстроило. Я такого не хотел.
Она приподнимает брови.
– О.
– Ты злилась на меня. Если все еще злишься, это нормально, – говорю я. – Но, на всякий случай, еще раз прости.
Конни кивает и несколько долгих секунд барабанит пальцами по столу.
– Нейт рассказал мне про ужин в День Благодарения. Что случилось. Ну, по крайней мере, то, что знал.
Я стискиваю зубы.
– Ага.
– А что ты сказал отцу? Я знаю о произошедшем за столом, но не после.
– Ну, – я провожу рукой по подбородку. – Вы с Нейтом всегда шутите, что я любимчик. После этого, сомневаюсь, что останусь им.
Ее глаза округляются.
– Серьезно?
– Да. Я сказал ему засунуть свои предрассудки в жопу, – усмехаюсь я. Конни застывает в шоке, и это только усиливает мою усмешку. – Что? – спрашиваю ее. – Не думала, что могу быть таким резким?
Она несколько раз моргает.
– Нет-нет, просто... ну. Это же ты послал отца, и сам смеешься над этим. Вообще смеешься. Давно я тебя таким не видела.
Не знаю, что на это ответить. К счастью, кажется, ответ и не нужен. Конни проводит рукой по волосам.
– Спасибо за эти слова, кстати. Насчет Изабель. Ценю это. Я не злилась... теперь, когда эмоции улеглись, вообще думаю, что вы можете стать идеальной парой.
Теперь округляются глаза у меня.
– Что, прости?
– Идеальной парой, – повторяет она. – Ваши характеры, цели, взгляды... я представляю это. Вас двоих. Не то чтобы специально, – добавляет она с улыбкой. – Но это не самая безумная вещь на свете.
Ее слова словно освобождают. С моих плеч спадает часть груза.
– Ты одобряешь? – спрашиваю я.
– Абсолютно, если вы делаете друг друга счастливыми. И, думаю, шансы на это высоки... Судя по твоей улыбке и тому, как изменился за последние недели, ответ очевиден. Разве нет? Она делает тебя счастливым?
Я смотрю поверх сестры, в окно, где за стеклом разворачивается дождливый Нью-Йорк. Это легкий вопрос.
– Да.
Она вздыхает. Тихий, теплый вздох, будто ей просто приятно это слышать.
Я перевожу взгляд на Конни.
– Но это не значит, что я смогу сделать ее счастливой.
– Она так сказала?
– Неважно, – голос твердеет, когда я произношу горькую правду. – Кон, факты против нас. Я старше ее на пятнадцать лет. Сейчас она на перепутье и может уехать куда угодно. Взять любую работу, увидеть любой город, путешествовать. Учиться. Может, захочет поступить в колледж. И последнее, чего хочу – это стать ей обузой. А если... если она выберет остаться со мной, то, по сути, станет мачехой, Конни. Твоей невесткой.
Она медленно кивает, лицо серьезное.
– Да. Я тоже об этом думала.
Я киваю в ответ. Слава Богу, сестра логична и дальновидна. Мы вырезаны из одного куска ткани.
– Насчет невестки, думаю, мы обе будем только рады. Не переживай. Но вот насчет мачехи... Не знаю, хочет ли она этого, – Конни смотрит на меня с любопытством. – Но ты спрашивал, что она обо всем этом думает?
– Да.
Она усмехается.
– Ладно. Ты правда спрашивал?
Я прищуриваюсь, и меня осеняет.
– Ты говорила с ней.
– Да, мы встретились в пятницу.
– И что она сказала?
– Это останется между нами, – улыбается Конни. – Как и то, о чем говорим мы с тобой.
Я сверлю ее взглядом.
– Кон.
Она качает головой.
– Сколько ни смотри, не скажу. Но могу сказать одно: вы не совсем на одной волне в этом вопросе.
Я развожу руками.
– Она говорит, что все эти преграды не важны, но я-то знаю, что это не так. Как могу взвалить на нее такой груз?
– Поверь, ты для нее важнее этого груза, – говорит Конни.
Я медленно качаю головой. Это звучит как невыполнимая задача. Доверие не проблема. Проблема в том, чтобы иметь ее... и потерять. Увидеть, как добрые глаза наполняются сожалением, или как она отдаляется.
Проблема в том, что она уйдет из моей жизни.
– Разве ты не просчитывал все это с Викторией? – спрашивает она.
Я снова впиваюсь пальцами в спинку кресла. Мысли – это одно. Но произнести их вслух, признаться, особенно тому, кто знал Вики, куда сложнее.
– Тогда все было иначе, – говорю я.
Признание будто разливается в тишине кабинета, отражается от стекол, заполняет пустоты встроенных полок. Дышать становится тяжелее. В животе появляется едкий отголосок вины. Но это правда.
Вот почему я не знаю, как быть.
Лицо Конни смягчается.
– О...
– Это не значит, что я не любил Викторию. Любил. Мы хорошо подходили друг другу. Она была веселой, амбициозной, мы хотели одного. Были из одного мира, – я качаю головой. – Мы были командой. Я любил ее, и потерять было... худшим, что со мной случалось.
– Понимаю, – тихо говорит она. – Я видела вас вместе.
С Изабель все не так просто, и не было запланировано, не как с Викторией. Изабель застала меня врасплох. Выбила почву из-под ног... и заставила снова почувствовать себя живым.
Я снова смотрю в окно, за которым вдалеке виднеется офисное здание. Едва различимы люди – десятки, сотни – за своими столами. Каждый в отдельной стеклянной клетке.
– Она мне нужна. И я не знаю, что буду делать, как смогу жить, если потеряю ее.
Конни медленно кивает.
– Хотела бы сказать, что этого никогда не случится. Инстинктивно верю, но знаю, что... ну, это неправда.
Мой голос становится хриплым.
– Неправда. Каждый может уйти в любой момент. Так было с мамой, потом с Викторией.
– Мы все живем с этим риском, – говорит она. – Знаю, тебе досталось больше других, но альтернатива заключается в том, чтобы не любить вовсе. Отпустить Изабель и так и не узнать, какими вы могли бы быть... прожить жизнь с вопросом «а что если». А ты не из тех, кто отступает из-за неопределенности.
Я снова смотрю на нее.
– Когда ты стала такой мудрой?
Она криво улыбается.
– За эти годы я выросла.
– Хм.
– Хочу сказать еще кое-что, – продолжает Конни. – Ты брал на себя ответственность за меня и Нейта столько, сколько я себя помню. За «Контрон», даже за отца, спасал от его же импульсов. Ты прекрасный отец для Уиллы и Сэма. И будучи генеральным директором сделал компанию прибыльнее.
Я приподнимаю бровь.
– Это что, мотивационная речь?
– Нет, – улыбается она. – Жесткая любовь. Потому что тебе пора остановиться. Ты не можешь быть вечным старшим братом для всех и решать каждую потенциальную проблему. Так же, как позволил мне идти своим путем и совершать ошибки... ты должен позволить это Изабель.
Я делаю глубокий вдох и с силой выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
– Перестань думать за нее, – говорит Конни. – И услышь, когда она говорит, что разница в возрасте не проблема. Будь рядом здесь и сейчас, и не пытайся все «исправить». Не все требует решений.
Я провожу рукой по затылку. Черт, я и правда не слушал, когда она возражала. Слышал слова. Но не верил им. Не тогда, когда знаю, как легко любовь ускользает из рук, растворяясь в воздухе. Как просто потерять того, кого любишь.
Достаточно одного звонка.
Но то, что будет до него...
Может быть прекрасным.
И любить Изабель будет прекрасно. Называть ее своей, сделать своей, отдать весь мир. По-настоящему отпустить контроль и сдаться.
Целовать при всех, водить на ужины...
В голове снова всплывает фантазия о ней в свадебном платье. Слишком рано во всех смыслах, но я вижу это четко: она идет к алтарю, темные волосы убраны в элегантную прическу.
В этот раз все будет не так просто. Я уже чувствую ее власть надо мной.
– Ты права, – говорю я.
Конни улыбается.
– Мне недавно объяснили, что рисковать стоит. Для меня это окупилось сполна, так что делюсь знанием.
– Не верится, что получаю совет от Томпсона, – говорю я.
Ее улыбка становится шире.
– Знаешь, вы с Габриэлем поладили бы, скрести оба меча.
Судя по тому, как все меняется, это вполне может стать реальностью. В последнее время все ставки отменены. Мир перевернулся или, может, всегда был таким, а я наконец прозрел.
Я направляюсь к двери.
– Не думаю, что должна тебе это говорить... – Конни останавливает меня, в голосе мелькает легкое предупреждение. – Но она получила предложение о работе.
– Знаю, – говорю я. – Новая танцевальная студия.
Она медленно качает головой.
– Другое. Вернуться в балетную труппу... в Сиэтле.
Грудь сжимается. Мгновенно. Осознание, что времени еще меньше, чем я думал. Нужно сегодня с ней поговорить. Четко все изложить и позволить принять решение.
– Если это то, чего она хочет... – говорю я. – Что ж, у нас есть корпоративный самолет. Я смогу навещать ее.
Конни улыбается.
– Тогда иди и завоюй ее.
39. Изабель
Этот день наполнен волнением. Мы с Дианой нашли просторную студию с годовым лизингом. Панорамные окна на солнечной стороне, старые деревянные полы и та самая правильная концентрация пылинок в воздухе. Не слишком большая, придется самим красить стены и устанавливать станки. Ставить шкафчики для вещей учеников. Возможно, обустраивать небольшую кухонную зону для персонала... И, в идеале... обновлять систему кондиционирования... и акустику...
Предстоит много работы.
Но я привыкла к труду, только теперь он будет не ради выступления. А ради преподавания, вдохновения, ради самой радости творчества, как никогда раньше.
Я бросаю сумку в угол. Раньше здесь был тренажерный зал, и вдоль правой стены тянется ряд окон. Пол потерт от машин и тяжелых весов, в воздухе еще витает слабый запах резины и моющих средств. Зал создавался для жильцов здания, пока растущие расходы не заставили их пересмотреть решение. Поэтому помещение и сдается, а мы так быстро его нашли лишь потому, что брат Дианы живет в этом доме.
Я переступаю через порог. Сколько времени не была в студии. Пришла в спортивной форме под курткой на случай, если выпадет момент побыть одной. И удача, Диана ушла, а ключи у меня.
Управляющий зданием разрешил подержать их у себя целую неделю перед принятием решения о лизинге. Видимо, идея балетной студии в престижном старом доме пришлась по вкусу правлению кооператива, и они сочли это элегантным решением.
Я сбрасываю куртку на сумку. Смотрю на свое отражение в зеркале: знакомые очертания, которые я изучала, доводила до совершенства двадцать лет жизни. Инструмент для шлифовки. Инструмент для использования.
Бедро почти зажило. Я скрупулезно выполняла все предписания физиотерапевта, но до идеала далеко. Возможно, оно никогда не восстановится до уровня профессионального балета высшего эшелона. А если и восстановится... на это уйдет год. Два. Мне будет почти двадцать восемь.
Я всегда знала, что карьера недолговечна.
Снимаю свитер, остаюсь в тонком топике и лосинах. Растягиваюсь, наслаждаясь простором и огромными зеркалами. Здесь куда больше места, чем в спортзале квартиры Алека.
Хватит ли смелости подписать контракт с Дианой?
Тело само включается в движения. Впечатанные в мышцы, вбитые в кости, мне не нужно думать, что делать дальше. Череда растяжек, первая, вторая, третья позиции, отрабатывают постановку стоп, и я чувствуя привычные щелчки в суставах после нескольких дней без движения. Гибкость не дается никому просто так. Это навык, как и все в жизни.
После разговора с Конни я приняла решение. То, что должна сказать Алеку... как только наберусь смелости.
Я понимаю, что ему нужно время. Но мне нужна ясность, а он ее не дает. Не с разговорами о том, чтобы не причинить мне боль. Если Алек действительно считает, что у нас нет будущего, если это не стоит попытки...
Это ранит.
Больнее, чем жжение в бедрах, когда скольжу по полу, отрабатывая движения, которые знаю лучше собственных пальцев. Но я знакома с болью. Переживала ее раньше, переживу и теперь.
Я думала, наконец наступило время не просто выживать и побеждать. Время, когда можно сосредоточиться на развитии, на углублении запущенных отношений, на том, чтобы снова научиться радоваться... на поисках любви.
Делаю пируэт в пустом пространстве. Пол определенно нужно отшлифовать, неровности чувствуются даже через пуанты. Но во всем этом столько потенциала, что он буквально сочится из половиц и потертых стен.
Потенциал для новых друзей, новой работы, новой жизни. Возрождения. Я могла бы создать здесь что-то прекрасное. Преподавать. А может, даже учиться заочно, найти что-то по душе...
Здесь есть потенциал.
А я не видела его долгие месяцы.
Я делаю пируэт, затем еще один, но переключаюсь на прыжки, прежде чем бедро снова даст о себе знать. Какое же это блаженство. Снова двигаться так свободно, заполнять танцем все пространство студии.
Может, нам с Алеком не суждено быть вместе.
Может, это еще одна вещь, которую предстоит принять.
От этой мысли сердце сжимается. Но возможно... возможно, теперь я достаточно сильна, чтобы пережить и эту боль. Я пережила потерю мечты, карьеры.
Переживу и эту.
– Мог бы вечно на тебя смотреть, – раздается голос.
Я резко оборачиваюсь к полуоткрытой двери. Студия находится на втором этаже довоенного здания; здесь есть консьерж, но никто не должен был меня беспокоить.
Но это он.
Алек прислонился к дверному косяку. На нем костюм, левая рука в кармане, а взгляд прикован ко мне.
– Привет, – говорит он. – Не хотел напугать.
Я вытираю ладонью лоб.
– Все в порядке. Как ты нашел меня?
– Катя, – он делает несколько шагов вглубь помещения, осматриваясь. В волосах блестят капли дождя, и я бросаю взгляд в окно. Даже не заметила, что начался ливень. – Это то помещение, которое ты рассматриваешь для студии? – спрашивает он.
– Да, но ничего еще не подписано.
Он кивает и поворачивается ко мне. В правой руке лежит тонкая картонная коробка, которую я даже не заметила. На несколько мгновений воцаряется тишина.
Сердце бешено колотится от напряжения.
Губы Алека искривляются в полуулыбке.
– У нас не было возможности нормально поговорить. С тех пор, как в среду...
– Да. Было много дел.
– Надеюсь, ты хорошо провела День Благодарения с семьей. Елена была там?
– Да, и все остальные родственники. Они были в ужасе от истории с ограблением, – говорю я. – Но родители были очень благодарны, когда Елена рассказала о тебе.
Лицо Алека снова становится серьезным.
– Завтра я позвоню в полицию. Хочу узнать, как продвигается расследование.
– Спасибо, – я переминаюсь с ноги на ногу и снова смотрю на коробку. – Все в порядке? Ничего не случилось с детьми или...
– Нет. Я пришел к тебе, – он сокращает расстояние между нами, и между его бровями появляется складка. Та самая, знакомя. Руки сами тянутся разгладить ее. – Я слышал, тебе предложили работу.
Я скрещиваю руки на груди.
– Конни рассказала про Сиэтл?
– Да, – говорит он. В глазах мелькает та самая серьезность, та самая интенсивность, которая всегда была. Теперь она заставляет меня нервничать. – Если сама этого хочешь, я не стану тебя останавливать. Но не могу позволить принять решение, не сказав, что чувствую.
Дыхание перехватывает.
– Да?
– Я понял, что смотрел на нас неправильно.
– Правда? – шепчу я.
– Да. Совершенно неправильно. Я так зациклился на потенциальных проблемах, на том, как можем не сработаться, что забыл сказать самое главное. Единственное, что действительно важно, – он протягивает мне коробку, и я наконец понимаю, что это. Электронная книга. Последней модели. – Открой. Включи.
Дрожащими руками я достаю устройство.
– Что это?
– Я отметил свою сцену, – тихо говорит он. – Свою фантазию. Там есть выделенный фрагмент.
Я нажимаю кнопку, и экран оживает. В библиотеке всего одна книга. Без обложки, и когда я открываю ее, появляется страница с текстом. Взгляд сразу находит выделенный фрагмент посередине. Всего три слова.
Я люблю тебя.
– Что? – шепчу я.
Глаза Алека теплее, чем когда-либо видела, но так же серьезны.
– Я люблю тебя, – говорит он. – Вот что забыл упомянуть той ночью. Что должен был говорить каждую ночь все эти недели, потому что знал это так же давно.
– Ты любишь меня, – шепчу я.
Его губы растягиваются в улыбке, и в уголках глаз собираются морщинки.
– Да, милая. Поэтому и изводил себя всеми этими мыслями. Твоей семьей. Разницей в возрасте. Детьми... Ничто не имело бы значения, если бы я не чувствовал этого. И пугает, настолько сильно. Это вне контроля, я не могу поставить на паузу свои чувства, и даже если бы мог... не стал бы.
Алек поднимает мое лицо, положив руку под подбородок, и наши взгляды встречаются.
– Ты самая прекрасная, неожиданная, добрая девушка, которую я когда-либо встречал, и так рад, что ты впорхнула в мою жизнь. Если собираешься разрушить меня, Иза, я позволю. Ни за кого другого не хотел бы страдать.
Я приоткрываю рот от удивления.
– Я не собираюсь причинять тебе боль.
Его большой палец нежно скользит по моей щеке, а улыбка становится печальной.
– Рад это слышать, милая. Но ты могла бы. Возможно, в этом и заключается настоящая, глубокая любовь. Способность дарить человеку абсолютное счастье... и абсолютное страдание. Именно это я бы почувствовал, потеряв тебя.
– Алек, – шепчу я. – Ты не потеряешь меня.
Его улыбка не исчезает, а в глазах появляется новое тепло.
– Возможно. Но куда хуже было бы потерять тебя, так и не сказав, что люблю. Потерять все это... Ты вернула волшебство в мою жизнь. Я много думал об этом на выходных. О том, что привело нас сюда. Столько препятствий стояло на пути к союзу. Столько ошибок, неожиданных поворотов. Каковы были шансы, что ты поселишься по соседству с Конни и случайно встретишь ее... Что Виктория погибнет, а твоя травма бедра разрушит мечту. Если бы предыдущая няня детей не уволилась именно тогда...
Его палец медленно выводит круги вдоль моей линии подбородка, а голос становится хриплым.
– Мы с тобой никогда бы не встретились, если бы не все эти события, – говорит он. – Возможно, это случайность, космическая ошибка. Не запланированная и неожиданная. Но это лучшее, что случалось со мной.
Я сглатываю ком в горле. Слезы вот-вот прольются.
– Значит ли это, что ты готов попробовать?
Его улыбка расширяется в самом прекрасном выражении, которое я видела все чаще в последнее время.
– Попробовать? Я хочу всего. Хочу видеть тебя рядом каждый день. Баловать. Выходить с тобой в свет. И чувствовать в своей постели каждую ночь. Мои желания по отношению к тебе бесконечны. И не помню, чтобы когда-либо хотел чего-то так сильно, но теперь это все, что я чувствую.
Он прикасается к моей щеке, теплое дыхание касается губ.
– Я хочу сделать тебя такой же счастливой, как ты сделала меня.
– Ты уже сделал, – говорю я дрожащим голосом, хватаясь за лацканы его пиджака. – Я тоже хочу всего этого, и только с тобой. Но не хочу, чтобы ты снова передумал. Зациклился на том, что скажут люди, разнице в возрасте или всем том, о чем говорил на днях.
В ответ он целует меня, сначала легко, затем твердо, уверенно.
– Означает ли это, что я перестану злиться на тех, кто будет косо смотреть на тебя за связь со мной? Или что перестану бояться, что однажды ты возненавидишь нашу разницу в возрасте и уйдешь? Нет, конечно нет.
Я обвиваю руками его шею.
– Тогда остается только остаться с тобой навсегда, чтобы доказать, что ты ошибаешься.
Его пальцы скользят вдоль моего тела и останавливаются на пояснице.
– Хорошо, – бормочет он. – Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Словно ты проникла внутрь меня, под кожу, растворилась в крови. Ты стала необходимостью.
