Текст книги "Моя идеальная ошибка (ЛП)"
Автор книги: Оливия Хейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
10. Изабель
Алек крепко сжимает мою руку, и я легко улыбаюсь Эвану, прежде чем отправиться на танцпол. От его прикосновения исходит тепло, а левая ладонь ложится мне на талию. Не думаю, что раньше мы позволяли себе больше, чем просто рукопожатие.
– Веселишься? – спрашивает он хриплым голосом.
– Да, – отвечаю я.
Алек выглядит напряженным, движения резкие. Я поднимаю взгляд и по сжатой челюсти понимаю, что он на взводе.
Что-то случилось?
Мы продолжаем двигаться в такт музыке, несколько долгих секунд ничего друг другу не говоря.
– А ты? – спрашиваю я. – Веселишься?
Алек кротко кивает.
– Вечеринка организована отлично.
– Это не совсем ответ.
Смотрит на меня, и по взгляду я понимаю, что он удивлен.
– Нет, – наконец признается он. – Не веселюсь.
– Почему?
Он медленно разворачивает меня под музыку, будто оставляя время на раздумья. Потом притягивает ближе, и между нами остается всего пара сантиметров.
– Я уже много лет не получаю удовольствия от подобных вечеров, – наконец отвечает он.
– А я на них и не бываю.
– Как так?
Я пожимаю плечом.
– Профессиональная танцовщица.
– А. Нет времени?
– Нет времени, – соглашаюсь я.
Рукой он чуть сильнее сжимает мою талию и подтягивает ближе к себе.
– Следовало подумать об этом, прежде чем звать тебя танцевать. Ты профи. Я же точно нет.
Это вызывает улыбку.
– Ведешь ты отлично.
– Снова ты добрая. В который раз.
– Я могу быть и доброй, и честной, – говорю я.
Алек тяжело выдыхает.
– Эти два качества редко совпадают.
Я делаю вдох, окутываясь его запахом. Парфюмом, чистой кожей и мужчиной.
– Наверное, не в корпоративном аду.
– Ни в каком, – отзывается он.
Наши бедра единожды касаются друг друга, когда делаем следующий шаг.
– Может, это только твой опыт, – тихо говорю я.
Он молчит, потом чуть кивает, голос становится теплее.
– Ты теперь можешь почаще бывать на таких вечеринках? Раз не выступаешь.
– Наверное, могла бы, но я выбрала работу, не позволяющую оставлять детей одних.
Его губы трогает улыбка.
– Ах да. Та самая работа.
– Может, когда перестану быть няней, – говорю я.
– По выходным у тебя свободен день, – напоминает он. – Значит, есть время для... хобби.
Я смеюсь.
– Может, и правда пора. Раньше времени хватало только на чтение.
Он хмыкает.
– Ты ведь тренируешься... со скольки лет? С восьми?
– С пяти, – поправляю я.
Он мычит. Я оглядываюсь по сторонам и на танцующие пары. Некоторые украдкой смотрят на нас. Отчего на щеках появляется румянец. Я даже не подумала, как это выглядит со стороны. Возможно, все любопытствуют, с кем это танцует Алек Коннован. Уже пять лет как вдовец, и Конни упоминала, что он ни с кем не встречается.
Алек склоняется к моему уху.
– Я очень давно уже не танцевал.
– Так и не скажешь, – отвечаю я.
Он тихо смеется. Смеется? Алек Коннован?
– По ощущениям, все забыл, – бормочет он. – Во многих смыслах.
Я поднимаю взгляд на мужчину.
– Что ты имеешь в виду?
Но он только качает головой.
– Хорошо, что ты со мной – хоть вид делаю, будто умею.
Я улыбаюсь.
– Поэтому ты пригласил меня на танец?
Наши глаза встречаются, и в его взгляде что-то вспыхивает. Я подаюсь ближе и ощущаю дыхание у себя на щеке. Его рука крепко сжимается, полностью обхватывая мои пальцы. Алек никогда раньше так не прикасался.
Мы замираем, просто глядя друг на друга.
– Да, – наконец подтверждает он. – Поэтому.
– О.
Его взгляд падает на мои губы, отчего в животе затягивается тугой узел.
– Алек, – произношу я. – Спас...
Но внезапно он смотрит поверх моего плеча, вновь закрываясь под знакомую маску. Становясь похожим на контролирующего каждую деталь и равнодушного мужчину.
– Сестра сейчас тебя уведет.
Конни появляется, как ураган. Сияет так, что счастье даже отражается в зеленых глазах. Каштановые волосы собраны в шиньон, а темно-синее платье сидит как влитое.
– Изабель! Я не заметила, как ты пришла, – она выдергивает меня из рук Алека и заключает в объятия. – Как мило, что ты танцевала с моим братом.
– Я вообще-то все еще здесь, – сухо замечает Алек.
Конни бросает ему лукавую усмешку.
– И я очень ценю, что ты пришел. Кстати, я пригласила кое-кого из Брэнсонов. Можешь обсудить предстоящее слияние.
Он приподнимает бровь.
– Ты хочешь, чтобы я работал?
– Чтобы повеселился, – поправляет она, – и я знаю, что именно это приносит тебе больше всего удовольствия. Пойдем, Изабель. Познакомлю тебя со всеми. У Габриэля тонна горячих братьев.
Она утаскивает меня прочь. Алек смотрит нам вслед, а губы снова сжаты в знакомую тонкую линию. Интересно, о чем он думает. Мне всегда это интересно...
Но все так же далека от ответа.
Конни действительно знакомит меня с людьми. С большим количеством. Я искренне ценю ее усилия, даже если голова начинает кружиться уже после четвертого знакомства. Мы обе знаем, что мой круг общения всегда был узким. Как и у нее. Мы всегда были сосредоточены на карьере, и почти все выходные проводили вдвоем, занимаясь йогой или смотря фильмы. Никаких сверкающих вечеринок или бокалов шампанского.
А у меня уже пятый. Или шестой?
Сбилась со счета. Но точно знаю одно: мне нравится. Если это и есть «нормальная» жизнь, теперь она начинает казаться вполне логичной. Наверное, хорошо, что я так рано влюбилась в балет, иначе бы вряд ли смогла ему предаться.
– Ты великолепна, – говорит мужчина. Чей-то двоюродный или, может, родной брат, слишком широко улыбается, явно давая понять, что переборщил с алкоголем. – Тебе уже говорили об этом?
Я вежливо смеюсь, отступая на шаг.
– Пару раз.
– Ну, считай меня третьим или четвертым, – подмигивает он.
Ладно.
Пожалуй, пора на свежий воздух.
Я извиняюсь и ускользаю из компании – и от слишком разговорчивого джентльмена – и оглядываюсь в поисках террасы. Где-то она была... вот же. Табличка. Быстро пробираюсь через зал на низких, но все же непривычных каблуках. Я носила либо кроссовки, либо пуанты.
Холодный воздух окутывает, когда я открываю дверь. Уже ночь, но Нью-Йорк никогда не спит. Я выхожу на террасу и глубоко вдыхаю. Воздух пахнет дождем и осенью.
Обхватив себя руками, вдыхаю снова. И снова. Голова слегка кружится, а в груди ощущается тяжесть.
Не стоило столько пить.
Хотя теперь об этом не стоит переживать. Как и о графике сна, выверенном до минуты, или о растяжке. У меня больше нет цели.
Я не вписываюсь. Ни в сверкающий мир Конни... ни в какой-либо другой. Единственный мир, который по-настоящему любила, захлопнул передо мной дверь. Запер ее.
И выбросил ключ.
– Вот ты где! Я видел, как ты ускользнула.
Сглатывая мерзкое чувство, я оборачиваюсь и, конечно же, всего в паре шагов замечаю того самого льстеца.
– Нужно было на воздух.
– Понимаю, – отвечает он, приближаясь. – Слышал, ты танцовщица. Это правда, детка?
Мои губы от отвращении изгибаются. Кто вообще использует «детка», желая познакомиться? Младшая сестра показала бы ему средний палец без всяких колебаний.
Я стараюсь вызвать в себе хоть тень ее дерзости.
– Прости, но я не заинтересована.
Его брови изгибаются в недоумении.
– Заинтересована в чем? В простом разговоре? Не будь...
Дверь за его спиной открывается и на террасу выходит Алек. Лицо его жесткое, застывшее в холодной ярости. Это делает мужчину старше и пугающе чужим, каким никогда его не видела.
Алек подходит ко мне.
– Она со мной, – арктически холодно и резко бросает он резко.
Наши плечи касаются. Алек становится ко мне ближе, чем встал бы «просто друг».
Мужчина бормочет что-то слабо похожее на извинения, и быстро уходит. Дверь за ним мягко закрывается.
Я медленно выдыхаю.
– Он...
– Да, – говорит Алек. Он немного отступает, но глаза остаются прикованы ко мне. – Я видел, как он пошел за тобой. Ты в порядке?
– Да, спасибо, – благодарю я. – Наверное, стоило бы сказать что-то вроде «я бы и сама справилась», но я правда это ценю.
Его взгляд теплеет, и прижатые к бокам кулаки медленно расслабляются.
– Понимаю. Он перешел границы.
Я обхватываю себя руками.
– Он назвал меня «деткой». Вот откуда мужчины берут такую уверенность?
Тепло в его взгляде мгновенно гаснет.
– Что он сказал?
– И начал с фразы «слышал, ты танцовщица». Фу.
Не сосчитать, сколько раз я уже это слышала от друзей друзей, от парней моего брата, от людей из родного края. Как будто «танцовщица» – это кодовое слово для чего-то совсем другого.
Алек скрещивает руки на груди. По скулам растекается еле заметный румянец и становится интересно, пил ли он. Интересно, бывает ли, что Алек позволяет себе выпить настолько много, что теряет контроль.
– Ты привлекла много взглядов, – тихо говорит он. – Жаль, что не все знают, как себя вести.
Я качаю головой и отхожу к перилам. Тяжело смотреть на него, когда я такая. Теплая внутри и холодная снаружи; в животе расплывается жар от шампанского, голова кружится, а перед глазами туман.
Он присоединяется ко мне, вставая рядом. Мы смотрим на горизонт, окруженный огнями Нью-Йорка.
Грусть окутывает. Преследующая меня каждый день последние недели с того самого дня в балетной студии. Слышал, ты танцовщица. Ну, ты ошибся. Потому что это больше не так. И вряд ли когда-либо снова стану танцевать.
Этот мир исчез.
Первая слеза скатывается по щеке бесшумно, как вор в ночи. Ее не слышно. Но Алек, конечно, замечает. Он всегда все замечает. Не произносит ни слова, но я чувствую его присутствие. Тихое и твердое.
– Эй, – тихо говорит он. – Я могу выгнать его отсюда. Это поможет тебе чувствовать себя лучше? Он навсегда исчезнет.
От такого предложении я тихо смеюсь.
– Нет, нет. Спасибо. Но дело не в нем. Я просто... думаю о балете.
Алек колеблется пару секунд, но все же кладет ладонь мне на плечо.
– Расскажи, – шепчет он.
– Танцы были моей мечтой. Тем, ради чего я работала. Так отчаянно хотела стать прима-балериной. До сих пор хочу, и понимаю, что карьера балерины коротка, но все же надеялась хотя бы еще на пару лет. Еще... я не... это единственное, чего я когда-либо по-настоящему хотела, – по щеке скатывается еще одна слеза. – Я потеряла квартиру. Потеряла возможность танцевать. Я потеряла все. Включая свою мечту.
Лицо Алека искажается, и очевидно, что слышать подобное ему тяжело. Но разве можно за это винить? Я вся на взводе, не могу остановить эмоции, они просто вырываются наружу, и лишь отчасти в этом виноват алкоголь.
Алек стирает слезу с моего лица большим пальцем.
– Мне жаль, – шепчет он. – Не плачь, Иза.
Эти слова заставляют плакать еще сильнее. Наверное, потому что это первый человек, который не начал с того, чтобы предлагать решения. Мама сразу принялась что-то исправлять, Конни советовала попробовать другие профессии, а брат с сестрой заявили, что мы можем собраться в комедийное трио. Конечно. Как будто все так просто.
Слезы струятся по моему лицу, и из груди вырывается сдавленный всхлип.
Алек тихо выдыхает и прижимает меня к себе. Вблизи он пахнет еще лучше, и я зажмуриваюсь, но это не способно остановить слезы. Одной рукой он обвивает меня за плечи, потом присоединяется вторая – и вот я уже окутана его сильными руками.
Что-то касается макушки. Наверное, подбородок. Алек проводит рукой по моим волосам, и по телу пробегает дрожь.
– Мне жаль, – снова говорит он. Голос приглушенный, будто говорит прямо в мои волосы и, Господи, поддерживает. Здесь, на террасе, во время свадебной вечеринки своей младшей сестры. – Черт, я даже не знаю, что сказать.
Слезы так же внезапно прекращаются, как и начались. Последние недели эмоции живут своей жизнью, словно извержение вулкана, за которым следует затишье. Я делаю шаг назад и слабо ему улыбаюсь.
– Все в порядке. Извини за это.
Алек качает головой. Между бровями образовывается складка, а взгляд становится серьезным и глубоким. Он поднимает руку, будто желая снова стереть слезы, но останавливается на полпути.
– Не извиняйся, – только и говорит он.
Я вытираю лицо.
– Я не так себе представляла этот вечер.
– Если Конни тебя увидит, скажем, что это от счастья.
Я выдавливаю улыбку.
– Немного несоразмерная реакция, тебе не кажется?
– Ты просто очень счастлива, – серьезно отвечает он. – В полном восторге. Могу подтвердить.
Я замечаю мокрое пятно и полоску туши на его рубашке. Стыд обжигает изнутри.
– Черт, – говорю я. – Я испачкала тебе рубашку. Прости. Я...
Алек отмахивается.
– Пустяки.
– Мне правда жаль.
– Забудь, – он смотрит на меня и хмурится. – Ты замерзла.
– Ох, – я только сейчас замечаю, что по рукам бегут мурашки, но ничего критичного.
Хотя он смотрит на мои плечи так, будто это личное оскорбление.
– Пойдем внутрь, – его рука зависает за спиной, едва касаясь поясницы.
Я делаю несколько шагов. Один из них выходит не очень уверенным, и я смеюсь, извиняясь.
– Прости. Я... я давно так не пила.
А может, вообще никогда.
Его голос становится глубже.
– Хочешь, поедем домой?
На секунду я позволяю этим словам проникнуть в меня. Позволяю представить, что в них сокрыто больше, чем есть на самом деле. Хотя это не мой дом. И не является таковым ни в каком из возможных смыслов.
– Да, – говорю я. – Если ты тоже готов уезжать?
Алек наклоняется ближе, и теплое дыхание касается моего уха.
– С того самого момента, как мы приехали.
Мы прощаемся с Конни, звоним Маку, чтобы тот подогнал машину. В лифте повисает молчание, и в нем есть что-то уютное. Даже когда я наклоняюсь, чтобы снова застегнуть ремешок на туфле, а он твердо и уверенно поддерживает меня, в этом есть какая-то нежная сила.
Жить с этим мужчиной будет огромной пыткой для моего воображения.
– Думаю, я закажу пиццу, – говорю я в машине. Откидываюсь на спинку и закрываю глаза, погружаясь в приятную темноту и ватную легкость в голове. – Вечность ее не ела.
Чья-то рука легко касается моей и раздается мужской смех.
– Я разберусь, – звучит баритон.
Я засыпаю, и только когда останавливаемся у дома на Верхнем Ист-Сайде, он аккуратно меня будит. Мак прощается, а мы с Алеком поднимаемся наверх.
Глаза тяжелеют.
Но в коридоре пахнет вкусно. Едой. Сыром. Хлебом. У двери в квартиру стоит стопка коробок с пиццей.
– Алек...
В его голосе слышится улыбка.
– Заказал по дороге.
– Ты заказал нам четыре пиццы?
– Не знал, какую ты любишь.
– Можно было спросить.
– Ты спала, – укоризненно замечает он.
Но в голосе слышится игривость, о существовании которой я раньше и не догадывалась.
Я подхватываю теплые коробки и захожу следом в квартиру. Катя сидит на диване. Они с Алеком разговаривают вполголоса, пока я раскладываю пиццу на кухне. Пепперони. Маргарита. Овощная. С мясом.
Я машу Кате на прощание и хватаю кусочек. Он горячий, сыр тянется. Идеальное завершение неожиданного вечера. Через всю комнату замечаю Алека, шаркающего по коридору. Тому самому, что ведет в его спальню.
– А ты не будешь? – зову я.
Алек оборачивается, и, может, это из-за полумрака, а может, из-за игры света и тени, но кажется, он снова улыбается.
– Буду, – говорит он. – Сейчас вернусь.
Сердце начинает стучать чаще. Этот вечер выдался странным и неожиданным, но я не уверена, что готова, чтобы он закончился.
Я хватаю еще один кусок пиццы и иду к большому дивану в гостиной. Катя оставила телевизор включенным, и я начинаю листать, что предлагает стриминг, игнорируя коридор, ведущий в комнату Алека.
Мне все равно, повторяю про себя. Это не важно.
Но он возвращается. От испачканой рубашки не осталось и следа, вместе с моим пятном – теперь на нем черная футболка, открывающая сильные, мускулистые руки. Я слышу, как Алек копается на кухне, и наугад выбираю какой-то сериал. Последний, который смотрела.
Через минуту он присоединяется, держа в руке огромную тарелку с пиццей.
– Опять сериал про маленький городок? – спрашивает он.
Во всем этом есть что-то до смешного нелепое. После полуночи, на диване у Алека Коннована, я ем пиццу, а на фоне играют «Девочки Гилмор».
С Алеком Коннованом рядом.
Он же не может получать от этого удовольствие. Но я киваю и бросаю на мужчину взгляд. Алек взял по кусочку каждого вида.
– Пиццы останется куча.
– Дети будут в восторге, – отвечает он и откусывает. – Ну-ка повтори, в чем суть сериала.
Я удивленно приподнимаю брови.
– Серьезно?
– Ага.
– Тебе ведь плевать.
– Абсолютно, – легко говорит он, но в голосе сквозит смешок. – Но хочется услышать, как ты рассказываешь.
И я рассказываю. Ем пиццу, осушаю целую бутылку воды и объясняю миллиардеру, у которого работаю няней, все тонкости жизни в Старс Холлоу. Со временем он откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову и улыбается, качая ею, расслабленный больше, чем я когда-либо видела.
– Хотела бы ты, чтобы жизнь была такой? В маленьком городке, где никогда ничего плохого не происходит?
– Иногда, – признаюсь я. – Хотя, наверное, мне бы быстро наскучило.
– А я бы и дня не выдержал, – говорит он.
Я улыбаюсь.
– Никаких пожаров, требующих тушения великим и ужасным генеральным директором?
Алек поднимает брови.
– Великим и ужасным генеральным директором?
– Угу.
– Ну, – он проводит рукой по челюсти. – Мне нравится тушить пожары.
– Никогда не видела тебя в форме пожарного.
– Кажется, у Сэма есть один, – говорит Алек. – Но, боюсь, вряд ли он мне подойдет.
Абсурд. Все это сплошной абсурд, и все же я не могу не смотреть на него. И не улыбаться.
– В плечах наверняка будет жать, – говорю я.
Он кивает.
– А рукава коротки.
Я поджимаю ноги под себя на диване. Алек сидит совсем рядом, и мне трудно забыть, каково это – находиться в его объятиях. Когда ладонью гладят по волосам. Когда обхватывают руками.
– Это ведь необязательно, – говорю я.
– Ты о чем?
– Заказывать пиццу. Не ложиться спать. Смотреть дурацкий сериал... только потому что я устроила эмоциональный срыв на вечеринке.
– Может, мне просто захотелось посмотреть дурацкий сериал.
– Возьми свои слова обратно.
Губы его чуть приподнимаются.
– Нет.
– Я серьезно, Алек.
– И что ты со мной сделаешь? Удушишь куском пиццы? Заглушишь подушкой?
– Балет очень похож на боевые искусства. Я могу пнуть. Сильно.
– Вот в это «похож», пожалуй, не поверю, – говорит он. – Но, поскольку не хочу быть пнутым в собственном доме, признаюсь, сериал посредственный.
Я делаю вид, что вытираю пот со лба.
– Фух.
– Повезло же мне, – он скрещивает руки на груди и снова смотрит на экран. – Часто же тебе мужчины такое говорят. Про танцы.
– Эм. Ну, да, бывает. То есть, я не особо куда-то хожу, и последние годы почти все время проводила среди танцоров... Но иногда – да.
Алек долго на меня смотрит. Во взгляде сквозит что-то непроницаемое, но я не могу отвести глаз.
– Прости, что тебе приходится это выслушивать, – наконец говорит он. – Наверняка утомляет.
Я пожимаю плечами и чувствую, как щеки краснеют. Это случается не настолько часто. Во всяком случае, не в том смысле, о котором, похоже, говорит он. Иногда, да... но считается ли, что тот странный тип из кофейни действительно меня домогался? В последние годы я не особо встречалась с кем-то. Танцы всегда были в приоритете.
Важнее самой жизни.
Алек прочищает горло. Ставит тарелку и встает. С дивана, где я свернулась калачиком, он кажется невероятно высоким, а выражение лица снова стало спокойным и закрытым.
– Спасибо за вечер, – говорит он. – Оставлю тебя отдыхать в одиночестве.
В одиночестве?
Я открываю рот, чтобы сказать, что он не мешает, но Алек уже разворачивается и уходит в спальню. На этот раз я его не останавливаю.
11. Алек
Пальцы сжимаются крепче, сдавливая ручку. Нет необходимости что-то писать, но нужно куда-то деть раздражение, вскипающее во мне с каждой минутой.
Вокруг конференц-стола сидит и грызется моя исполнительная команда.
Они, конечно, назвали бы это иначе, но суть не меняется. Операционный и финансовый директора уже полчаса обмениваются колкими замечаниями, и все из-за сделки, которую всем совершенно очевидно нужно довести до конца. Просто у каждого есть свое мнение о том, как именно это сделать.
Разногласия затянули встречу гораздо дольше, чем планировалось. Я уже написал Кате, что не успею к ужину с детьми. И это ощущается как еще один промах, еще один черный крестик вместо галочки в отцовском резюме. В пополнении к длинному списку других ошибок.
Хотя бы сегодня в школу их отвез я. Может, это хоть как-то засчитывается. Пол-очка в мою пользу.
По дороге в школу Уилла снова просила завести питомца, умоляла отменить урок фортепиано и настаивала, чтобы мы наконец поехали в Диснейленд. С учетом того, что на все просьбы она получила «нет», «нет» и «может быть», половинку очка, скорее всего, уже давно стоило бы стереть.
– С финансовой точки зрения, – говорит Тейт, – следующая стадия переговоров должна включать больше пунктов по сокращению затрат с их стороны. Иначе нам это просто невыгодно.
Правда.
Лорен вздыхает.
– Мы покупаем компанию и расширяемся на Средний Запад именно из-за рентабельности. Она и так высокая; если надавим сильнее, они могут сорвать сделку, и тогда все пропало.
Тоже правда.
Я тру виски пальцами. Должен быть сосредоточеннее, внимательнее, но терпения у меня сейчас не больше, чем было у Сэма в утренней пробке. Только я не могу, как он, отреагировать пением любимой детской песенки во все горло.
Прошло три дня после свадебной вечеринки Конни и Габриэля. Три дня с тех пор, как Изабель заплакала, как мы сидели на диване, три дня с тех пор, как меня одновременно жгла ревность и злость на самого себя. Мужчины на том вечере не теряли времени, тут же начав к ней подкатывать. И кто бы их за это упрекнул? Она была... «красива» слишком слабо сказано. Даже я, при всем своем здравом смысле, могу это признать.
Длинные черные волосы, облегающее платье, подчеркивающее хрупкую фигуру, и врожденная грация. Я всегда знал, как она двигается, но в тот вечер, в этом платье, с макияжем, подчеркивающим черты лица... увидел ее в другом свете.
Она выглядит как южанка. Кажется, ее родители из Испании, но это только предположение, потому что вспомнить, что рассказывала Конни, я не могу. Стоило расспросить, пока был шанс.
Мог бы и сейчас. Но не хотелось бы рисковать открыть дверь, которую лучше держать запертой. Изабель же говорила, что мужчины к ней постоянно липнут? И я сам это видел – не раз, а два.
Попросить ее потанцевать, просто чтобы оттащить от дружка Габриэля, было мелочно. Я знал это и все равно оттащил. Но не ожидал того, как хорошо она будет ощущаться в моих объятиях. Ни на танцполе, ни на террасе, где по ее щекам текли слезы, а глаза сверкали от влаги.
Я думаю о ней слишком часто за последние несколько дней. Будто кто-то щелкнул выключателем, и теперь мое любопытство стало едва ли не угрозой. Я хочу знать о ней больше, и это худшая идея из всех возможных.
В тот вечер злился на себя и за то, что хочу ее, и за то, что не могу это желание заглушить. Я всегда держу себя в руках. Это единственный аспект в жизни, который мне подвластен, и я не позволю себе потерять контроль, особенно из-за нее. Она моя сотрудница. Я могу есть с ней пиццу или утешать, когда плачет, но больше никогда не позову на танец.
Я не стану одним из тех, кто заставляет ее чувствовать себя неловко.
Но под всей этой решимостью скрывается вина. Удушающая, тошнотворная, неспособная уйти. Я никого так не хотел с тех пор, как умерла жена. Сначала мысль об этом казалась далекой, почти теоретической. Проблемой, которую решу потом. Но вот это «потом» уже наступило, и мое влечение нарушает, кажется, все возможные границы.
– Мистер Коннован, – зовет Лорен.
Я перевожу на нее взгляд. Черт. Мне нужно быть здесь и уж тем более включенным.
– Да, – отвечаю я.
– Может, отложим следующий этап переговоров, пока не получим полную картину по их финансам?
– Нет. Я хочу закрыть сделку как можно скорее. Тейт, я ценю твою внимательность к вопросам экономии, но если мы не купим компанию, это сделает кто-то другой. И очень быстро. Я хочу продолжить переговоры на этой неделе. Пусть твоя команда продолжает давить по финансовой части, а ты, Лорен, подготовь жесткое предложение. Дай понять, что времени в обрез.
Оба выглядят недовольными. Ну что ж. Компромиссы неприятны. Но я от команды жду только совершенства. Я встаю из-за стола и беру телефон с ноутбуком.
– Заседание окончено.
Команда поднимается. Никто не будет ворчать в лицо, но воздух в комнате становится наэлектризованным. Я стряхиваю с себя это чувство и направляюсь к лифту. На ужин не успею, но, черт возьми, хотя бы расскажу перед сном сказку.
Мак уже ждет в машине у здания «Контрон». На центральной консоли стоят два ароматных стаканчика кофе. Этот запах прочищает голову.
Я беру один из них.
– От Кати?
Он кивает и выезжает в поток машин.
– Она предположила, что вам понадобится что-то покрепче.
Была чертовски права. Я бросаю взгляд на термокружку. Он себе тоже взял? Не удивительно. Они знакомы уже много лет. Мак работает со мной почти столько же, сколько Катя, и оба были рядом в самые тяжелые месяцы после смерти Виктории.
Стали той конструкцией, которая держала меня на плаву. Я это безмерно ценю, в полной мере отражая в рождественских бонусах.
Когда добираюсь до дома, меня встречает совсем не та тишина, на которую рассчитывал. Обычно после ужина у детей начинается спокойное время перед сном. Смотрят телевизор в пижамах.
Но сегодня ужин больше похож на настоящий хаос.
Из гостиной гремит поп-музыка, и явно не из мультфильма. Слышен топот, визг, веселый гам. И голос Изабель, подстегивающий детей на еще большее безумие.
– Вот так!
Я оставляю портфель в прихожей и захожу в гостиную. На пороге замираю.
Они стоят ко мне спиной. Изабель, Уилла и Сэм. Танцуют как сумасшедшие. Прыгают, вертятся, трясут всем, чем могут. Уилла откидывает волосы с восторженным воплем, а Сэм с серьезным выражением лица пытается вращать бедрами.
Между ними Изабель прыгает из стороны в сторону, темные волосы взмывают в такт движениям.
– Может, попробуем немного сальсы? – предлагает она и переходит от прыжков к танцу с неожиданно легкими и изящными шагами.
Я ослабляю галстук. До сна осталось тридцать минут. Если они в таком состоянии, уложить будет невозможно. И все же... Сэм с веселым смехом налетает на Изабель. Она ловко выравнивает его и, вращаясь, улыбается во весь рот.
Но замирает, замечая меня.
Дети тоже оборачиваются.
– Папа! – кричит Сэм. – Мы танцуем!
– Да, я заметил.
Уилла делает маленькое па9, сияя от восторга.
– Смотри!
– Смотрю. Вы большие молодцы, – говорю я.
Изабель проводит рукой по волосам, приглаживая их.
– У нас тут танцевальная вечеринка после ужина.
– Точно. Перед сном?
Она кивает.
– Думаю, что...
Сэм начинает кричать, хватая ее за руку.
– Кружись! Ну давай, кружись!
– О, я не уверена, что...
– Кружись!
Изабель бросает на меня чуть виноватый взгляд и делает шаг назад.
– Ладно.
Уилла останавливается рядом, я кладу ладонь ей на плечо. Кожа горячая, дыхание сбивчивое. Они разыгрались не на шутку.
– Смотри, – шепчет она.
В ее голосе почти против воли звучит неподдельное восхищение. И она не одна такая. Изабель смогла втянуть Уиллу в игру? Заставить танцевать вместо того, чтобы сидеть угрюмой в одиночестве?
Изабель начинает кружиться. Похоже на то, что я видел в балетной студии пару недель назад, но меньше контроля. И больше свободы. Она встает на одну ногу, поднимает другую и начинает вращаться. Вращается, вращается, вращается... А Сэм с краю подбадривает ее восторженными криками.
На Изабель обычные джинсы и футболка, но в этот момент она кажется настоящей балериной, ожившей в моей гостиной. Уилла едва слышно вздыхает, и я наклоняюсь к ней, не отрывая взгляда от Изабель.
– Может, она могла бы тебя кое-чему научить, – говорю я. – Если вежливо попросишь.
– Может быть, – шепчет Уилла.
Но потом происходит что-то не то. Изабель спотыкается, и опорная нога вдруг подгибается. Она аккуратно, но явно не запланированно, оседает на пол.
Черт.
Уилла ахает рядом, а Сэм кричит:
– Иза!
Уже в следующую секунду я оказываюсь рядом.
– Изабель? – спрашиваю я, легко касаясь ее плеча.
Грудь сжимается, будто внутри ледяной пласт. Бедро. Я должен был помнить. Должен был остановить танцевальную вечеринку сразу, как вошел.
– Все нормально, – слышу я из-под волос. – Просто дай мне минуту.
– Ты в порядке? – позади меня спрашивает Сэм дрожащим голосом.
Я чувствую, как она собирается с силами. Откидывает волосы, смотрит на моего сына и легко улыбается.
– Да. Просто бедро немного капризничает, если я много двигаюсь.
– Прости, – бормочет он.
– Не надо, – отвечает она. – Я сама захотела танцевать. Я это обожаю!
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, как будто не веря. Точно. Изабель до сих пор лежит на полу, пытаясь держаться ради моих детей, и я не могу это так оставить.
Я скольжу одной рукой под ее плечи, второй под колени.
– Так нормально?
Она моргает.
– Ага. А куда ты...
– В постель.
Я поднимаю ее как можно осторожнее, но все равно слышу легкий выдох. Болезненный. Выношу из гостиной и несу по коридору к ее комнате. Изабель теплая в моих руках. Волосы щекочут предплечье и пахнут цветочным шампунем.
– Со мной все в порядке, – говорит она.
Я пинаю ногой дверь. В комнате чисто, кровать заправлена, на спинке стула висит голубой свитер.
– Ты прикладываешь лед, когда бедро дает о себе знать?
– Алек...
– Прикладываешь?
– Да. Иногда.
Я аккуратно укладываю ее на кровать, и Изабель откидывается назад с недовольным выражением лица.
– Все в порядке. Правда.
– Не надо, – говорю я. – Сейчас вернусь с пакетом льда. Оставайся здесь.
Она вздыхает, но не от боли. Скорее от смирения.
– Ты такой командир.
– Такова уж моя работа, – отвечаю я, но в голосе нет и намека на шутку.
Видеть, как она падает, как карточный домик, в первый раз было тяжело. А теперь и вовсе выбило из колеи.
Заходя на кухню, я замечаю детей, сидящих по разным сторонам дивана. Катя ушла после ужина. Кто-то, по-видимому Уилла, включила телевизор, но они почему-то молчат.
– С Изабель все хорошо, – громко говорю я, роясь в морозилке. Вот и он... пакет замороженного горошка. Заворачиваю его в кухонное полотенце. – Почему бы вам не включить какой-нибудь мультик? Я скоро присоединюсь.
– Хорошо, – откликается Уилла.
Голос у нее непривычно робкий.
Когда возвращаюсь, Изабель все еще лежит на кровати с закрытыми глазами. Они открываются, когда я подхожу.
– Нашел лед?
– Только замороженные овощи, – говорю я и протягиваю ей компресс.
Изабель берет его и прикладывает к бедру, чуть морщась.
– Спасибо, – тихо говорит она. – Черт. Не ожидала, что это случится.
– Нужно обезболивающее?
– Нет. Пройдет, – она откидывается на подушки. – Давненько я не занималась физической нагрузкой. В самом начале соблюдала рекомендации, но после того, как меня вычеркнули...
– У нас есть спортзал, – тихо говорю я. – С сауной. Можешь пользоваться, когда захочешь.
Она поднимает на меня взгляд.
