Текст книги "Лучшие враги навсегда (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Которое до сих пор не трогала.

– Просто скажи, что хочешь меня.

Я чувствую, как дрожь пробегает по ногам, колени теряют устойчивость. Фиксирую их – жестко, намеренно, будто пытаюсь удержаться на краю. Потому что знаю: если признаюсь, все изменится. Игра, в которую мы играем, закончится. Начнется другая. Другая сцена, другие правила. Может, с той же страстью, но совсем не с теми последствиями.

Уже не будет похоти, которой можно поиграть. Появятся эмоции. Настоящие. Уязвимые. Разрушительные.

А если спать с Габриэлем Томпсоном – опасно, то влюбиться в него… смертельно.

– Нет, – выдыхаю я и наклоняюсь, чтобы схватить его за запястье.

Кожа теплая, живая, и уходит вся сила, чтобы просто удержать его руку, а не притянуть к себе, не прижать, как на самом деле хочется.

Он склоняется ближе. Шепот около уха врезается в меня, как нож.

– Лгунья.

Мурашки по коже. Потому что это правда. Потому что он знает. А я знаю, что он знает. Я не могу смотреть на Габриэля. Не могу видеть в его глазах победу, понимание, возможно, даже сожаление. Он убирает руку, и в ту же секунду я разворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь, в спальню. Закрываю дверь. Прислоняюсь к ней спиной, как будто могу остановить удары сердца, просто уперевшись в древесину. Но это не работает. Сердце стучит, как после пробежки. Может, таковым она и является. Паническим бегством от правды, от него, от самой себя.

Проходит пятнадцать минут. Я умыта. Зубы почищены. Лицо – как будто стерто. Но внутри все еще пульсирует желание. Которое, кажется, только растет. Я забираюсь в постель. Простыни холодные. Но между ног жар. Я знаю, зачем пришла сюда. Зачем взяла с собой вибратор. Он всегда был при мне. Защита, оружие, попытка контролировать. Я включаю его, низкое жужжание разрывает тишину, и я закрываю глаза. В темноте сознания позволяю себе слабость. Представляю, что произошло бы, если бы я сказала это. Если бы призналась. Если бы прошептала, сжав зубы, три слова, которых он так жаждал.

27. Габриэль

Конни резко ставит бокал на стеклянный столик, и звон становится почти угрожающим в тишине комнаты.

– Я больше подготовлена, чем когда-либо. Это моя идея, мой проект, моя команда. Я работала над этим месяцами, и вдруг – мне говорят, что я «эмоционально неустойчива», потому что вышла замуж? Потому что думают, что я потеряю концентрацию из-за тебя?

Я смотрю на девушку спокойно, но внутри начинает закипать. Потому что знаю, что виноват. Знаю, что притворство, игра – все было придумано ради сделки. И теперь последствия бьют по ней.

Но вместо того чтобы извиниться, делаю то, что умею лучше всего. Провоцирую.

– Может, ты действительно не можешь сосредоточиться. Учитывая, что я слышу, как ты принимаешь душ и тяжело дышишь сквозь закрытую дверь. Думаешь, я не знаю, что ты там делаешь?

Ее щеки вспыхивают. От гнева или стыда – не могу точно сказать. Но подбородок приподнимается, как у генерала перед атакой.

– А ты? Слышала, как ты стонешь под утренним душем. Думаешь, стены здесь толстые?

Между нами повисает молчание, натянутое, как струна на пределе разрыва.

– Это не имеет отношения к делу, – выдыхает она.

– Имеет. Потому что ты сама знаешь, почему не можешь сосредоточиться. Потому что хочешь меня так же сильно, как и я тебя.

Она вскакивает, босые ноги бесшумны на паркете, и идет мимо меня к окну, как будто ища в ночном городе спасение. Я поднимаюсь, ставлю стакан и иду за ней.

– Скажи, Конни. Скажи, что это ложь.

Она поворачивается, глаза полны напряжения, гнева… и желания. Такое же выражение я видел три года назад, когда она выиграла дело, и мы заперлись в пустом офисе факультета, целовались до синяков, а потом вели себя, как будто этого не было.

– Ложь, – произносит она.

Но ее голос предает.

Я подхожу ближе, пока между нами не остается всего несколько сантиметров. Я чувствую тепло ее тела, дыхание. Руки поднимаются, но я не прикасаюсь – просто смотрю.

– Повтори. Посмотри в глаза и скажи, что не хочешь меня.

Конни смотрит. Губы приоткрыты. Глаза темнеют. И я знаю – она не сможет.

– Ты разрушишь меня, – шепчет она.

– Тогда разрушим друг друга, – отвечаю я и целую ее.

Поцелуй яростный. Болезненный. Наполненный облегчением. Губы вгрызаются, зубы царапают, руки хватают – не для ласки, а для власти, для признания, что мы оба проиграли. Что оба невыносимо хотим того, чего не должны.

Она запрыгивает на меня, обхватывает ногами, и я несу девушку в спальню, даже не прерывая поцелуя. Мы срываем друг с друга одежду, как будто она горит. Как будто каждое прикосновение – кислород к огню.

И когда вхожу в нее, все принимает повешенное другой оборот. Без слов говорит о том, что никогда не могли произнести вслух. О тех поцелуях, которые были запретны. О тех словах, которые были опасны. О каждом «нет», которое было «да».

* * *

– Не знаю. В последнее время ты выглядишь… озабоченной. В конце концов, мы молодожены. Украшаем новый дом, даем интервью прессе.

– Я могла бы управлять двадцатью фондами и параллельно находиться в браке, – отвечает она. – Это не требует никаких усилий.

– Ой, – я потираю грудь свободной рукой. – То есть удовлетворение мужа не входит в список твоих приоритетов?

– Конечно, входит. Но куда выше – держать его неудовлетворенным, – она распрямляет ноги, вытягивает их вперед. – Я устала. Устала от того, что меня постоянно недооценивают.

Я наклоняюсь, упираясь локтями в колени.

– И ты им это сказала?

Ее взгляд возвращается к моему, но Конни молчит.

– Нет, не сказала.

– Не сказала? – уточняю я. – А стоило бы. Выскажи все, о чем на самом деле думаешь.

– Это не так просто.

– Конечно, просто. Ты же не испытываешь ни малейших трудностей, высказывая свое мнение мне. Никогда не испытывала.

– Это другое, – раздраженно взмахивает рукой она.

– Потому что тебе всегда было плевать, что я думаю, – пожимаю плечами. – Ну так и представь, что разговариваешь со мной.

– Это смешно во многих смыслах, – она ставит пустой бокал на кофейный столик и скидывает ноги с дивана, опуская босые ступни на мягкий ковер.

Смотрит на меня с такой яростью, какую я не видел уже давно. Может быть, когда-то… но не так.

– Мне надоело так себя чувствовать, – произносит она. – Подавлять все это и позволять разъедать меня изнутри.

– Что подавлять? – я ставлю свой стакан. – Расскажи, что ты на самом деле чувствуешь, принцесса.

Конни отталкивается от дивана. Платье мягко облегает стройную фигуру, подчеркивая каждый изгиб.

– Я злюсь, – говорит она. – Я в ярости. На тебя и на себя – за то, что позволила оказаться в этой ситуации.

– Вот и отлично, – киваю. – Выскажись.

Она приближается на шаг.

– Я устала желать то, чего, как знаю, не должна. Устала бороться с этим. Бороться со всем миром – пустая трата сил.

– Конечно, Конни. На факультете ты была любимицей преподавателей. Отличницей, которая боялась оплошать. Я точно знаю, что ты бралась за дополнительную работу у профессоров юрфака. Проводила выходные и все каникулы, работая на «Контрон», не так ли? Должно быть, изматывает – быть все время такой хорошей.

– Ага, – ее зеленые глаза вспыхивают. Щеки пылают, будто она только что вернулась с пробежки. Конни делает еще шаг вперед. – Но я больше не собираюсь этого делать.

Она опускается на колени между моими раздвинутыми ногами и мягко погружается в ковер. Затем руки тянутся к пряжке моего ремня.

Господи.

– Констанция, – выдыхаю я.

Но она не останавливается. Быстрыми, уверенными движениями расстегивает ремень, затем молнию. Лицо сосредоточено и решительно.

Она не произносит те слова, которые я хочу услышать. Но это чертовски близко. Я открываю рот, чтобы попросить – почти автоматически, – но пальцы сжимают мой обнаженный член, и в голове тут же происходит короткое замыкание.

Из всего, что между нами было – такого еще не случалось. Она стоит на коленях, длинные пальцы обвивают меня, огненные волосы падают на бедра… и ее рот раскрывается, чтобы принять меня.

Как только язык касается члена – горячо, жадно – моя голова запрокидывается на спинку дивана. Я закрываю глаза, едва справляясь с головокружительным желанием.

– Черт, – выдыхаю я.

Конни смеется. Смех вибрирует по моей чувствительной головке, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не выгнуться навстречу.

Я опускаю взгляд, и картина, которую вижу, врезается в память. Конни – на коленях. Ее пылающие волосы, словно занавес, окутывают нас, но не скрывают лица. Я вижу все: глаза, горящие торжеством. Щеки, покрасневшие и впалые. Жажду, читающуюся в ее взгляде.

А член вновь исчезает между ее пухлыми губами.

Я мог бы кончить только от одного этого зрелища.

Пальцы вцепляются в мои бедра, и она ускоряет движения. Язык трепещет при каждом наклоне головы, и это чересчур. Кульминация всех запретных фантазий, и после прошлой недели…

Она сжимает губы и начинает сосать сильнее – давление на грани боли. Моя рука тянется к ее волосам, запутывается в шелковистых прядях.

– Вот так, принцесса, – выдыхаю. – Возьми меня.

Глаза Конни сверкают от удовольствия. Ее рот – напряженный, горячий, влажный – движется с упрямой решимостью. Она добавляет руку, сжимая у самого основания. Горячая волна пульсирует у позвоночника, яйца туго сжимаются, и я не могу отвести взгляд – ни от ее лица, ни от губ, обхвативших член. Все, кем был и кем стал, сосредоточено в этой точке.

Пальцы крепче сжимают ее волосы.

– Адская ты девчонка… Да… Да…

Я кончаю ей в рот.

Будто вся жизненная сила выходит вместе со спермой. Бедра дергаются вперед, она не останавливается, вытягивает из меня последние капли, к язык продолжает ласкать, словно сладкая пытка – слишком для такой чувствительной кожи.

Я не могу оторвать от нее глаз. Конни сидит на пятках, сияет, как богиня. Черный сарафан облегает фигуру, одна лямка соскользнула, ткань струится по коже, намекая на пышную грудь.

– И это все? – спрашивает Конни.

Щеки пылают, глаза светятся.

Она выглядит потрясающе.

Я наклоняюсь вперед, провожу большим пальцем по ее пухлой нижней губе.

– Ты еще не сказала, – напоминаю я.

Ее губы приоткрываются.

– Все еще хочешь, чтобы я это сделала?

– Да. Если хочешь, чтобы я тебя трахнул.

– Жестко, – выдыхает она.

– Жестко, – соглашаюсь. – Хочешь, я наклоню тебя через этот диван, принцесса?

Ее тело содрогается. Я смотрю вниз и вижу, как по рукам пробегают мурашки. Понимаю: она ждала меня весь вечер. Даже если сама себе в этом не признавалась.

Но я хочу, чтобы Конни призналась. Мне. И себе.

Если для нее это трудно – значит, угодить будет легко. То, что она сделала сейчас, лишь раздразнило голод. Я хочу ее. Всю.

– Я хочу тебя, – говорит она.

Ее взгляд прикован к моему. Я улыбаюсь.

– Ну вот, Конни. В конце концов, не так уж трудно было сказать.

Я тяну ее на диван – теплую, податливую, мягкую. Целую, скользя руками вверх под платье, пока не сжимаю округлую задницу.

Боже, член уже снова наполовину стоит.

Конни отвечает на поцелуй – с яростью, с жаром, с накапливавшимся разочарованием. Секс не будет милым. И точно не медленным. Именно таким, как ей нужно. Что нам нужно. Я слишком долго хотел, чтобы она двигалась медленно. Но не сейчас.

Она срывает с меня пуговицу. Я даже не смотрю – просто хватаю ее за руки и стягиваю платье.

Кони божественна. Ее тело – декадентское удовольствие, с мягкими изгибами, гладкой кожей. Я снова хватаю ее за задницу, и та, задыхаясь, прижимается ко мне бедрами. Между нами жар, натяжение, трение, пламя. Мы горим.

Она целует меня крепко, жадно. Я притягиваю ее бедра к своей эрекции.

– Встань, – говорю я. – Наклонись к спинке дивана.

Она подходит к краю, откидывает волосы назад с хищной улыбкой. Черное белье резко контрастирует с бледной кожей.

Проклятье. Я еще ни разу не снимал с нее лифчик. Это срочно нужно исправить.

– Оставайся так, – говорю я, отступая, чтобы достать презерватив из бумажника.

Каждое движение как пытка, вот настолько я тверд.

Годы ожидания.

Недели тоски.

Я возвращаюсь в гостиную – и вижу Конни, послушно раскинувшуюся на спинке дивана. Ее руки сжимают обивку, позвоночник выгнут, а круглая задница соблазнительно поднята. Это зрелище – само совершенство.

Я подхожу сзади и провожу ладонями по ее бедрам.

– Вот и все, – говорю я, хватая Конни за пояс трусиков. – Ты хочешь этого, принцесса?

Она выгибается в ответ.

– Да.

Я стягиваю с нее трусики, оставляя их на коленях. Шлепаю по голой заднице – один раз. Этого достаточно, чтобы потерять контроль. Мой член тяжелый, налитый, словно изнывающий от желания, и точно знает, куда направиться.

Я выравниваюсь и медленно вхожу в нее, наблюдая, как сантиметр за сантиметром исчезаю в тугом, горячем теле. Закрываю глаза, наслаждаясь – я внутри. Полностью.

Сжимаю ее бедра, фиксируя позицию, и начинаю двигаться – резко, быстро, именно так, как она просила.

Конни хрипло стонет, откидывает волосы назад. Шоколадные локоны падают на спину, и я захватываю их в кулак.

Она толкается навстречу, задницей встречая толчки с жадной решимостью. Я стону. Звук шлепков кожи о кожу заполняет комнату.

Происходящее – повторение той ночи, что случилась более пяти лет назад, только теперь все сильнее, глубже, темнее. Годы сдержанного разочарования и подавленного желания в каждом толчке.

Конни тяжело дышит, всхлипывает с каждым глубоким погружением.

– Еще раз шлепни, – выдыхает она, упираясь руками в диван. – Или это все, на что ты способен?

Я сжимаю зубы. Если хочет жестко – она это получит.

Оставаясь внутри, я замираю. Затем резко шлепаю ее по заднице. Жестко.

Конни вздрагивает, срываясь на стон. Я повторяю – снова и снова, пока ее тело не дрожит подо мной, и только тогда продолжаю двигаться. Чувство освобождения нарастает внизу спины, как подступающий шторм.

Я вспоминаю, как она танцевала с бывшим на том злополучном вечере. Как глаза метали молнии в баре в Вегасе. Как она отворачивалась, уходила от меня – на вечеринках, в переговорах, на улицах. И каждый уход сопровождался покачиванием бедер. Она знала, что я смотрю.

Все эти годы могли быть вот такими. Все это время мы могли трахаться именно так.

Движения становятся яростнее, и, судя по стонам, это именно то, чего она добивается. Я крепче тяну Конни за волосы, с каждым толчком притягивая к себе.

– Хочешь кончить, принцесса?

Она едва слышно хнычет:

– Да.

– Коснись себя.

Конни тянется вниз, и я чувствую, как ее пальцы скользят между нашими телами. Пока вхожу в нее, она прикасается к себе – и это сводит с ума.

Когда ее оргазм подбирается, все тело начинает дрожать, а голова опускается на подушки дивана. Она сжимает меня, как в тиски, и этого достаточно – я теряю контроль.

Толчки становятся неравномерными, беспорядочными, я кончаю, погруженный в ее жар. Несколько секунд держусь внутри, позволяя телу отойти от оргазма.

В комнате слышно только наше тяжелое дыхание.

Я провожу рукой по ее бедрам – кожа мягкая, почти светится на фоне моей загорелой ладони.

– Теперь тебе лучше, принцесса?

Конни поворачивает голову, встречается со мной взглядом. Тушь размазалась, дыхание сбито, губы приоткрыты. Но глаза острые, ледяные.

– Намного.

Я выхожу из нее, вздрагивая от чувствительности. Конни медленно выпрямляется, натягивает трусики. Я снимаю презерватив, завязываю и выбрасываю его, все время наблюдая за ней краем глаза.

Конни обходит диван, игнорируя брошенный сарафан, выбирая вместо него бокал с вином.

Я подтягиваю штаны, прислоняясь к краю дивана.

– Было весь не так уж и сложно, да? – произношу я спокойно, хотя сердце еще стучит в груди. – Признать правду.

Конни направляется к лестнице, ведущей на второй этаж. На ней только черное кружевное белье. Я смотрю на застежку лифчика с определенным намерением.

В следующий раз обязательно его сниму.

Конни останавливается у подножия лестницы с бокалом вина и оглядывается. Улыбка на губах удовлетворенная, лениво-хищная.

– Это было… очень жестко.

Я скрещиваю руки на груди.

– Ты сама этого хотела.

– Да, – соглашается она и начинает подниматься. Каждый шаг дает идеальный вид на ее ноги и задницу. – И это единственный способ избавиться от лишних мыслей, Томпсон.

– Значит, будет и следующий?

Конни не отвечает. Просто уходит, растворяясь в полумраке коридора. Но в молчании я слышу то самое «да», которое она никогда не произнесет вслух.

28. Конни

Следующие два дня – сплошное разочарование. В офисе «Контрон» что-то изменилось. Раньше я заходила сюда и чувствовала себя как дома. Гордость, принадлежность – теперь от них не осталось и следа. Я замечаю только то, что лежит на поверхности: оценивающие взгляды, сдержанные улыбки, едва прикрытое любопытство. Прошло уже несколько недель с момента моей безумной свадьбы в Вегасе, но для них это все еще свежие сплетни.

Некоторые сотрудники просто наблюдают. Остальные, кажется, считают дни до моего увольнения – или того момента, когда это сделает брат, или, хуже того, отец.

Я начала смотреть на них в ответ. Не отводя взгляда. Иногда даже улыбаюсь и здороваюсь – и, кажется, именно это пугает сильнее всего.

Все это уже не вызывает во мне ни злости, ни обиды. Просто усталость.

Откладывание запуска фонда тоже не помогает. Телефонные звонки, встречи с командой, бесконечные споры с братом. Вчера я просидела в кабинете больше часа, стараясь доказать, что он ошибается. Тот остался непреклонен. Меня все еще считают обузой.

А хуже всего то, что они не передали проект кому-то другому. Просто… приостановили. Это ясно говорит: фонд одобрили только из-за жалости ко мне.

Я смотрю в почту, не видя ни одного письма, и на автомате тянусь к чашке кофе. Она все еще теплая, но не спасает от головной боли, что мучает меня со вчерашнего вечера.

Мысли, как всегда в такие моменты, возвращаются к Габриэлю. В ту ночь, перед тем как он вошел квартиру, я находилась на грани. Вытолкнуть из себя весь хаос, позволить чувствовать – было именно тем, что мне нужно. Даже если ради этого пришлось сказать те три слова и отдать ему моральную победу.

На следующий день он уехал в Бостон на конференцию. Два дня. И я благодарна, что он не злорадствует. Еще бы чуть-чуть – и я бы не выдержала.

В дверь кабинета стучат. Я прочищаю горло, но голос все равно звучит хрипло:

– Войдите.

Это Алек.

Он редко поднимается ко мне.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

Он кивает и садится напротив. Под глазами синяки, но в остальном – как всегда: напряженный, собранный.

– Ты что-нибудь слышала от Нейта?

– Да. Сказал, что сделка по приобретению идет хорошо.

Алек кивает. Его руки лениво покоятся на подлокотниках кресла.

– Мы намерены продлить его командировку.

– Понятно. Наверное, так лучше, – отвечаю я.

Хотя внутри скручивается. Не за Нейта – он, уверена, отлично проводит время. Но мне его не хватает. Здесь, в Нью-Йорке.

– Да. Я поговорю с ним ближе к концу недели. Хочу сначала увидеть конкретные результаты.

– Хорошо. Папа все еще в загородном доме?

Алек вновь кивает. Отец уехал сразу после того, как сообщил о заморозке фонда. Я все думаю: это наказание за визит в Оук-Хилл или за брак с Габриэлем? Хотя в нашей семье есть правила. Некоторые игры во власть здесь просто не обсуждаются.

– Как муж? – нейтральным голосом спрашивает Алек, стараясь не касаться опасной темы.

– Нормально. Мы теперь живем вместе, – говорю я.

И рассказываю про статью в «Бизнес Дайджест», про то, как изменили заголовок, заключив сделку.

Алек хмурится.

– Если кто-то тебя шантажирует, Конни, сразу приходи ко мне.

– Мы самы разобрались.

– Все равно, – Алек хмурится, и я знаю, что Синтия Шульц теперь возглавляется его длинный список персональной мести.

– Как дети? – интересуюсь я.

Он вздыхает и отводит взгляд в сторону, на одну из моих любимых картин в рамке.

– Вчера Харпер довела новую няню до слез.

– О, нет. Опять?

– Ага. Я тоже не питаю особых надежд на то, что она задержится надолго.

– Ты никогда не можешь удержать персонал, – говорю я.

Если не няни, так помощницы – одна за другой либо увольняются, либо сбегают.

Его глаза с досадой возвращаются к моим, но затем он кивает:

– Ага. Похоже на то.

– А Сэмюэль? Он в порядке?

Рот Алека расслабляется.

– В порядке. Он всегда в порядке.

Это заставляет улыбнуться. Мой племянник самый милый. Племянница тоже, хотя с возрастом стала более резкой. Потеря матери в столь юном возрасте оказалась тяжелым испытанием обоих… но для нее особенно. У Сэмюэля нет воспоминаний, о которых можно было бы горевать, а у Харпер – есть.

– Итак, – говорит Алек, меняя тон. – Сделка с «Никуром».

– Что с ней? – спрашиваю я.

Это инвестиционная сделка, которую я инициирую уже несколько месяцев. Я нашла компанию, установила контакт с ее основателем и разработала правовую основу для вложений. У стартапа огромные перспективы, и я хочу, чтобы «Контрон» вошел туда раньше других.

Мы собираемся подписать соглашение через две недели.

– Я не хочу, чтобы ты закрывала сделку, – говорит Алек.

– Что?

Алек решительно и спокойно смотрит на меня. Не отступит.

– Ты проделала потрясающую работу, Кон. Но помнишь, что случилось в Чикаго?

Раздражение накатывает волной, в висках стучит от нарастающей головной боли. Конечно, помню. Генеральный директор в Чикаго оказался подонком: я оттолкнула его приставания, и тот сорвал сделку.

Не то чтобы Алек знал об этом.

– Не думаю, что ты готова, – продолжает он. – Это не личное. Ты молода, Конни. Впереди еще много сделок. И все, что ты сделала до этого, не обесценивается.

Я сосредотачиваюсь на ровном дыхании через нос.

– Но именно я вела переговоры и знаю все условия.

– Да. Просто передай детали моему помощнику, хорошо?

Я собираюсь возразить, но приступ кашля прерывает поток слов.

– Выпей воды, – говорит Алек, указывая на стакан на столе.

Я осушаю его, затем указываю на пустую посуду пальцем:

– Меня не следует отстранять от сделки с «Никуром». Я готова.

– Ты выглядишь больной, – говорит он, встает и застегивает пиджак, словно ставя точку в разговоре. Как будто решение уже принято. – Иди домой. Возьми выходной, приведи себя в порядок.

Голова раскалывается, и я не знаю, что хуже – боль или злость.

– Это из-за того, что я вышла замуж за Габриэля?

Алек направляется к двери. Последние слова звучат буднично, через плечо, но именно это делает их особенно болезненными:

– Я верю, что у тебя хорошие намерения, – говорит он. – Но ему не доверяю.

А значит, не доверяет и мне.

Я пытаюсь работать дальше, но боль в голове и приступы кашля делают это почти невозможным. Когда же, наконец, покидаю офис, передо мной стоит лишь одна цель: вернуться домой и заказать что-нибудь горячее – суп или рамен.

Когда открываю дверь квартиры, которую сейчас делю с Габриэлем, заказанная еда уже в пути. Я вызвала такси так быстро, как только могла, проведя остаток поездки с закрытыми глазами.

Боже, голова раскалывается.

Я снимаю туфли, сбрасываю пиджак и направляюсь прямиком к одному из огромных диванов в гостиной.

Лежать потрясающе. Я вытягиваюсь на диване и кладу телефон рядом, чтобы отслеживать доставку еды.

Голова пульсирует, словно барабан, в который кто-то бьет в такт сердцу. Я сосредотачиваюсь на дыхании сквозь боль и приветствую темноту за закрытыми веками.

* * *

– Конни?

Я глубже зарываюсь в подушку. Все тело ломит, и я хочу только одного – спать.

Что-то прохладное ложится на руку.

– Черт, ты горишь.

Я что-то невнятно бормочу, крепко зажмурившись. Прикосновение приятно – кожа под ним кажется менее горячей. Но затем прохлада исчезает, и я слышу удаляющиеся шаги.

Не знаю, проходит ли несколько минут или гораздо больше, но когда он возвращается, руки скользят подо мной.

Я заставляю себя приоткрыть глаза. В комнате темно; лишь несколько лампочек тускло освещают пространство. Уже ночь?

– Габриэль?

– Ага. Давай уложим тебя в постель.

Звучит превосходно. Я снова закрываю глаза – и вдруг оказываюсь в воздухе, поднятая на руки. Глаза сами собой распахиваются. Ноги болтаются, я инстинктивно прижимаюсь ближе к его груди.

Габриэль несет меня через гостиную к лестнице. Где-то в глубине сознания мелькает мысль: что-то о том, что я слишком тяжелая, что лучше бы положили… Но она уносится прочь, как облако на ветру, и я сдаюсь сильным рукам.

Следующее, что помню – я уже лежу в кровати.

Габриэль натягивает на меня теплые одеяла, а я сбрасываю их: слишком жарко. Поворачиваюсь на бок и ловлю его взгляд. Мужчина стоит возле кровати, не отрывая глаз от моих.

– Конни, – тихо говорит он. – Я принесу холодную одежду и аспирин. Выпьешь его?

Я моргаю, глядя на него. Похоже, этого достаточно: Габриэль исчезает и возвращается спустя какое-то время.

Что-то холодное прижимается ко лбу, а рука нежно ложится за талию, помогая сесть.

– Вот, – он протягивает таблетку. – Проглоти ее, хорошо?

Я подчиняюсь. И тут же обрушивается приступ кашля – долгий и изнуряющий. Закончив, я падаю обратно на матрас, совершенно обессиленная.

– Как давно ты в таком состоянии? – спрашивает он, поправляя холодный компресс на моем лбу.

Я снова закрываю глаза, утопая в мягких объятиях кровати.

– Только сегодня, – бормочу я.

– Не думаю, что это правда, – отвечает он мрачным голосом. – Ты ведь заказывала еду? Я нашел доставку у двери.

– М-м-м.

– Вот именно. Но сейчас ты не в состоянии есть…

Чья-то рука медленно скользит по моей. Кожа, обожженная жаром, жадно ловит прохладу и долгожданное облегчение. Мне это нравится.

Матрас пружинит, когда Габриэль встает, и рука исчезает.

– Останься, – прошу я.

Где-то гаснет свет, и за веками милосердно наступает чернота.

Я снова шепчу это слово, прежде чем окончательно погрузиться в сон.