355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Оливия Голдсмит » Опоздавшая » Текст книги (страница 36)
Опоздавшая
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:18

Текст книги "Опоздавшая"


Автор книги: Оливия Голдсмит



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

Что я могла делать с тобой на руках? Я должна была отдать тебя на попечение государства. Можешь себе представить? А я вернулась на работу в универмаг, окончила школу и получила хорошую работу. И тогда я оказалась среди одних женщин. У меня не было шансов встретить подходящего мужчину. Никого, с кем можно было бы устроить свою жизнь. Я вспомнила об Арнольде и устроила так, что мы как бы случайно встретились друг с другом. И мы начали встречаться опять. Но на этот раз я не могла ждать, пока он сделает мне предложение.

– Так он не знал? Он не знал обо мне?

– Он не знал обо мне. Он думал, что я хорошая девушка, и я разрешила ему так думать. Он хотел дать мне все, что я пожелаю, а я хотела уехать из Чикаго и оставить работу, я хотела дом, я хотела красивую одежду и хотела вернуть тебя. Когда я сказала ему, что не могу зачать, он не стал задавать вопросов. Тогда я натолкнула его на мысль, что мы должны взять приемного ребенка, и он согласился. Когда я сказала ему, что я видела девочку, не очень маленькую, которую я хочу удочерить, он тоже не возражал. Я не знаю, что он знает или что подозревает. Он никогда не задавал мне вопросов, и поэтому я никогда не лгала. И тебе я тоже никогда не лгала.

Белл посмотрела на Карен, ее губы утончились, рот сжался.

– И не смотри на меня свысока, потому что ты не знаешь, что значить быть в моем положении. Ты не знаешь, что бы ты сделала на моем месте. Я сделала все, что смогла.

Карен стояла молча. Белл опустошенно опустилась на край кровати. Карен встряхнула головой. Как всегда, Белл оправдывала себя, но это не значит, что она права. Может быть, она и сделала все что могла, но этого было не достаточно.

– Ты не должна была лгать, – сказала Карен. – Все-таки это была ложь, и от этого вся наша жизнь стала ложью. Разве ты не видела, что ложь возводила стену между тобой и отцом? Разве ты не видишь, что твоя ложь сделала со мной? И посмотри, что ты сделала с собой. Ты всегда держала меня на расстоянии. Я не помню, чтобы ты хоть раз обняла меня и прижала меня к себе. Ни разу.

– Виновата в этом ты. Ты не была любящей девочкой. Я всегда подозревала, что ты все знаешь. Когда я взяла тебя обратно, ты смотрела на меня своими глазищами, как будто ты все знала. Ты винила меня. Ты не хотела моих объятий.

– Ты говоришь ужасные глупости! – вскричала Карен. – Мне было четыре года; я была взята из единственного дома, который я знала. Я не обвиняла тебя, я сама была травмирована.

Она схватилась за голову. Ей казалось, что сейчас голова разорвется. На какой-то сумасшедший момент она представила, что это Белл пальцами перебирает ей мозги.

– Тебе легко говорить. У тебя нет детей. Если бы у тебя были дети, я бы посмотрела, что ты смогла бы для них сделать. Лиза не смогла ничего. Одну всегда тошнит, а по другой тюрьма плачет. Ты втянула Стеф в наркотики, а Тифф так завидовала, что начала воровать. Арнольд говорит, что одежда, которую она стянула, стоит порядка тысячи долларов. Это крупное воровство.

– Что? О чем ты говоришь? Что Тифф сделала?

– Не знаешь? Да знаешь ли ты, что происходит в твоей семье? Нет. Ты слишком занята работой. И ты еще думаешь, что была бы хорошей матерью! Ха! Ты была бы такая же плохая, как Лиза.

– Может быть, Лиза не такая хорошая мать потому, что она никогда не видела хорошей матери.

Белл свирепо посмотрела на нее.

– Правильно. Вини во всем меня. Я самая плохая. Я виновата в том, что случилось с Тифф, с Лизой, с отцом, со Стефани. Все из-за меня.

Карен знала прием Белл драматизировать ситуацию до абсурда. Но сейчас он не сработал.

– Да, это ты виновата, – сказала она. – Потому что ты лгала всем нам и ты никогда не показывала, что любишь нас.

– Что? Разве вы обе не делали все по своей доброй воле? Может быть, и в том, что твоя сестра спит с твоим мужем, тоже я виновата?

Карен почувствовала, как будто ее ударили. И вдруг она все поняла, все подтасовки матери, все ее ножевые удары, каждую отвлекающую внимание складку красной накидки, которой она трясла перед ними, как перед тупыми животными. Белл должна была принести в жертву чьи-нибудь чувства за свои собственные. Она знала только такой способ выжить.

– Да, – прошептала Карен. – Ты виновата в том, что случилось. Если бы ты постоянно не стравливала нас, если бы ты не хвалила меня перед ней, а ее передо мной, никогда не хвалила бы нас в лицо, тогда, может быть, она так не изводилась бы завистью. Она спала с Джефри, чтобы побольнее ранить меня, потому что она никогда не чувствовала себя достойной соперницей.

– Ну а какое ты найдешь оправдание для Джефри, доктор Фрейд?

Карен тихо стояла, переполненная болью. Она могла сказать: «Спроси отца, почему мужчины обманывают своих жен», но у нее хватило милосердия не делать этого. Она только покачала головой.

– Ты не должна была это говорить, – сказала она матери. – Мой брак – не твое дело. Я только хочу знать, не считаешь ли ты нужным хотя бы извиниться. – Она остановилась. – Я хочу, чтобы ты поняла, что ты разрушила что-то во мне, что нельзя восстановить. Я буду продолжать жить, но без тебя.

Она повернулась и пошла вон из комнаты.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Белл.

Карен не ответила и не остановилась.

– Ты отвернулась от семьи, и ты потеряла мужа. Ты можешь потерять еще больше. Посмотри, как ты проживешь одна. Очень хорошо, что у тебя нет детей, – плюнула ей вслед Белл. – Какая бы плохая мать я ни была, ты была бы хуже.

Карен прошла коридор, свою старую спальню и подобие норы, в которой всегда спал Арнольд, а телевизор трубил хит «Ночная жара». Она не останавливаясь прошла гостиную, вышла через парадную дверь и дошла до угла. В темноте она вдруг осознала, что ей некуда идти и некуда возвращаться. Она продолжала по инерции передвигаться от одного уличного фонаря до другого, пока не дошла до Лонг-Бич Роуд и заправочной станции на углу. Она вошла в телефонную будку, но не смогла найти монетку. Тогда она подняла трубку и заказала разговор. Через какое-то время Карл ответил и согласился оплатить ее звонок. Телефонная трубка дрожала у нее в руках, а зубы стучали, несмотря на теплую ночь. Он едва мог понять, что она ему говорила.

– Ты только скажи где ты, Карен, – сказал он, – и я приеду за тобой.

– Я в аду, Карл, – сказала она ему.

39
ПОСЛЕДНЯЯ НИТЬ

Карл подоткнул одеяло под Карен, лежащую в его постели. Она заснула только с помощью валиума и половины бокала красного вина, которое он заставил ее выпить.

Карен проспала одиннадцать часов. Когда она проснулась, то уставилась на незнакомый ей потолок и с минуту не могла понять, где она находится. Какая-то часть ее прошлого, казалось, тоже безвозвратно выветрилась из памяти. Карен должна была вспомнить все, начиная с Парижа, возвращения в Нью-Йорк, поездки на Марианы; вспомнить Чикаго, Рокуил Центр и наконец оказаться здесь в Бруклин-хечтс. Она застонала и перевернувшись на другой бок, натянула на себя одеяло, стараясь укрыться от солнечного света, который освещал потолок через верхнее окно комнаты. Она лежала неподвижно, как жертва несчастного случая, и старалась понять, где в точности у нее болит и насколько тяжело ранение.

Она не могла и подумать о том, чтобы встать с кровати. Даже с помощью Карла она не была в состоянии начать день, ни этот, ни следующие за ним. Она лежала под одеялом и плакала от жалости к себе. А почему бы и не поплакать? – спрашивала она себя. Кто еще пожалеет ее? Она вытерла глаза о кончик пуховой подушки и накрыла ею свою голову. Через некоторое время она снова погрузилась в сон.

Карен лежала на белой подушке, но потолок над ее головой стал вдруг черным. Подушка покачивалась, и она поняла, что была в море. Море было белым. Она находилась в чем-то вроде корзины или лодочки, качающейся на волнах. Небо было покрыто мраком, а вокруг простиралось молочно-белое бескрайнее море. Она плакала от одиночества, и слезы лились в корзинку. Она поняла, что если будет продолжать реветь, то потонет, но не могла остановиться. В этот момент она услышала, что плачет кто-то еще. Плач доносился из маленькой лужицы на дне лодочки. Она наклонилась, опустила руки в теплую воду лужицы и вытащила оттуда младенца. Ребенок посмотрел на нее своими раскосыми черными глазами. Он узнал ее, а она узнала его. Карен крепко прижала малышку к груди, и обе перестали плакать.

Она проснулась, прижимая к своей груди подушку.

Карен упаковывала вещи, когда услышала какой-то шум в гостиной. Эрнеста уже ушла; Карен похолодела от страха. Раздался голос Джефри. Как это ни смешно, но страх пропал: это было лучше, чем грабитель или насильник, подумала она и прошла из спальни в гостиную.

Джефри сидел на одном из стульев за трапезным столом с кипой аккуратно разложенных бумаг. Бумаги, обивка стула и его лицо было одного и того же бледного цвета.

– Что это? – сказала она, потому что ей нечего было больше сказать. – Что тебе надо?

– Общения, – сказал он.

Он не двигался с места, и несмотря на его бледный вид, голос его звучит твердо.

– Не получится, – сказала она и несколько опасаясь его, повернулась и пошла обратно в спальню.

– У тебя нет выбора, – сказал Джефри. – Это просто необходимая информация.

Карен резко обернулась.

– О чем ты? – спросила она.

– Поскольку ты глуха к доводам, – сказал он, – то мне не оставалось ничего другого. Я встретился кое с кем из наших служащих и членами твоей семьи. И мы пришли к соглашению. Их и моя доля акций вместе перекрывают твою. Мы продаем компанию, не спрашивая твоего согласия.

На минуту она лишилась дара речи, но нелепость ситуации и наглость их претензий были настолько очевидны, что это вызвало у нее прилив энергии.

– Это смешно и нелепо. Уолпер не согласится покупать наше предприятие без меня. Ему нужны я и мое имя.

– Он получит его, – сказал Джефри. – Оно принадлежит всем нам, и пусть без тебя он заплатит не так много, как обещал, но все равно нам этого будет достаточно.

Карен уставилась на него в недоумении. Она не могла поверить услышанному.

– О чем ты толкуешь?

– Мы собственники Карен Каан, – объяснил Джефри. – У меня есть тридцать процентов акций предприятия, что вместе с акциями моей семьи и акциями сотрудников, которые ты сама и отдала им, вместе с долею Мерседес и…

– А кто же будет дизайнером?

– Кому какое дело? Найдем кого-нибудь. Билл говорил что-то о Норис Кливленд.

– Норис? Ты шутишь?

– Нет, почему? Она очень заинтересована. И она может работать под тебя. Покупатели вряд ли заметят разницу, Карен. Они покупают марку, а не товар. Этого им достаточно. А это как раз то, что Уолпер и хотел получить от тебя. Уолпер здорово сбросил цену, но мы все же получим достаточно много. Это лучше, чем полностью потерять наш бизнес.

Карен мигала от удивления и наглости Джефри. Значит, все, что Билл говорил ей о том, что он покупает ее талант, что испытывает глубокое уважение к ней и своим покупателям, было дерьмом и наглой ложью? На это можно было рассчитывать только тогда, когда с ним было по пути. Но… Джефри? Это невероятно.

– Вы не сможете сделать этого, – сказала она мужу. – Я подам в суд. Роберт уже предлагал…

– Роберт и Соуки уже подписали наш договор. Моя мать, кое-кто из твоих работниц, Лиза и твоя мать – все согласны. Ты абсолютно ничего не можешь сделать.

– Лиза? – спросила Карен. – Моя мать?

Ну это было уже слишком! Карен тяжело опустилась на стул. Белл! Но почему она этому удивлена? За Белл было последнее слово, она пустила в нее последнюю стрелу. Карен задыхалась и дрожала от негодования.

– Вы можете отнять мою компанию, но не можете отнять мой талант. Я пойду работать в другое место.

– Делай, что хочешь, Карен. Но не думай, что ты можешь делать что-либо под именем Карен Каан. Твое имя принадлежит нам. Ты сама подписала это в корпоративных обязательствах задолго до предложения от Norm Со. Теперь контроль за предприятием в моих руках, и я могу делать с твоим именем все, что захочу.

Белл. Белл и Джефри. Действуя сообща, они обокрали всю ее жизнь. Сейчас Карен сожалела, что когда-то давно запретила Джефри держать револьвер в квартире. Она с таким удовольствием пристрелила бы его, что пожизненное заключение не казалось бы слишком высокой ценой за это.

– Все документы здесь, – сказал Джефри, собираясь уходить. – Не пытайся проникнуть в офис. Я сменил охрану, тебя не пустят. Жанет ушла, а также Кейси и Дефина. Теперь все в моей власти. Ты, конечно, получишь причитающуюся тебя долю. Роберт проследит за этим.

По счастью, она смогла удержаться на ногах, пока он не ушел. Но когда Карен услышала, как Джефри вошел в лифт, она прислонилась к стене и медленно сползла на пол.

40
ЛОШАДЬ БЕЗ ИМЕНИ

Карен была одна в доме. Джефри ушел, оставив только те официальные бумаги, которые лишали Карен всех ее прав. Она была ограблена и думая о прошлых планах, поняла, что ей придется менять их.

У нее будет достаточно денег и будет место, где жить. Сколько бы Уолпер ни заплатил за К. К. Inc. и как бы он ни уменьшал ее долю, на жизнь ей хватит, но у нее не будет ни ее имени, ни работы.

Карен лежала на спине на своем белом диване, одна рука свесилась с дивана и касалась пола. Лежа в темноте, она смотрела вверх на потолок, и ей казалось, что сквозь тьму она видит свои модели: подвенечное платье Элизы Эллиот, наряды из разных материалов и для разных сезонов, даже модели, сделанные для Парижа. Она вспомнила павильон на площади Вогезов, когда ей было так страшно увидеть там свое имя, напечатанное на афишах. А теперь все стало странным. Теперь ее имя перешло к ним. Норис Кливленд будет копаться в ее моделях, в ее записях и набросках. Карен представила себе, как Джефри выдает за модели Карен одну из моделей Норис, разукрашенную ее дурацкими пуговицами, или новое платье фермерши ядовито-желтого цвета. Заметят ли люди разницу? Сейчас, в этом темной комнате, Карен почувствовала, что она краснеет. Что это? Смущение? Злость? Или то и другое вместе?

Это было так невероятно и так неожиданно, что казалось нереальным. Может быть, поэтому она не так уж страдала. У нее отняли имя, семью, мужа, но она не ощущала себя обездоленной. В какой-то мере она чувствовала облегчение. Потому что лгать самой себе – то же самое, что биться головой об стенку. Как чудесно, когда это кончается. Наконец паутина оказалась разорвана в клочки.

Конечно, вся ее жизнь была построена на лжи. Почему? А почему нет? Ей всегда лгали. Однако, к удивлению Карен, правда все-таки проглядывала сквозь эту ложь. Теперь, в ночной тишине, она поняла, что всегда знала, насколько она сильнее Джефри в бизнесе. Он путался в делах с налогами, заключал неудачные сделки, недооценил компанию К. К. Inc., когда Norm Со только начала принюхиваться к их делам. Карен не обращала ни на что внимания, она хотела быть с ним и игнорировала его неудачи, чтобы только остаться с ним. Она была лошадью, которая тащила повозку, делала деньги и одежду, она была лошадью, но сейчас их тягловая лошадь сделала брак. Он знал, что она лошадь, на которой можно ездить. Он рассчитывал на ее силу и не мог простить ее превосходства. Он был вшивый партнер. Он использовал ее дело, чтобы убежать от действительности. Джефри был вшивым бизнесменом. Хотя оба они притворялись, что непрактична она. Да, она знала правду, всегда знала, но не хотела признаваться в этом.

Ей следовало бы знать и насчет Джуны. Все эти ночи, когда он играл в покер, она была слишком занята, чтобы задавать вопросы. Появление Джуны на bat mitzvah, исчезновение Джефри, штучки Перри, Джуна, промелькнувшая в Париже, – сколько было подсказок, а она просто не хотела ничего видеть. И вправду – Клео.

Она также поняла, что чувствовала правду о Лизе и Белл. Ни та, ни другая не были способны любить, и их последнее предательство было отнюдь не хуже всех мелких предательств, совершенных ими прежде. Делом Карен было всегда давать, а их – брать. Она была лошадью. Они вынуждены были стать эгоистками: у них было так мало своего, что они должны были брать у других. У нее.

Карен задумалась. Как же сильно Белл себя ненавидела! Как ее страх, злоба и ненависть к самой себе отразились в детских глазках Карен. Сколько злобы, чувства вины, страха и яда она впитала с молоком матери? Карен тяжело вздохнула и глубже зарылась в подушки. Она помолилась за Марию. Если бы не было тех лет любви и ласки, полученных от Марии, она была бы таким же банкротом, как ее мать и сестра.

Белл никогда не была достаточно красивой, достаточно богатой, достаточно чистой. А теперь, как ей казалось, она сама сделала себя красивой, элегантной, чистой и богатой. Но все это – ложь. Она скрылась под броней платьев от Адольфо, костюмов Дэвида Хейса, свитеров Сен-Джонса. Эти вещи выглядели теплыми, мягкими, яркими, но на самом деле они были холодной и жесткой броней, которая давила, не давала развиваться и калечила.

Как же Белл презирала свою мать и ненавидела себя за то, что отказалась от собственного ребенка! За то, что лгала Арнольду. Неудивительно, что у нее не было любви ни к той, ни к другой дочери. Она была целиком погружена в свою ненависть, ненависть была ее постоянной спутницей в жизни; ненависть между ней и мужем, ненависть между ее дочерьми. Белл двигалась как бы в коме, всегда ненавидя, всегда находя все плохим, несмотря на очень хорошую одежду, чистое тело, добротную пищу и безупречную правильность во всем.

Что еще хуже, так это то, что Белл передала свою ненависть Карен и Лизе, а затем Стефани и Тифф. Это был каскад квантов ненависти, испускаемых одним поколением женщин на другое. «А я научилась быть лошадью, – подумала Карен. – Меня ценили за мою работу. За это меня ценил Джефри. Не любил. По крайней мере у меня была работа. А что было у Белл, у Лизы, у племянниц?»

Карен видела, как нити от этого клубка ненависти тянутся к ней самой: ненависть была основой этой пряжи, она придавала окраску любому материалу, который из нее ткался, их жизни в целом. Все остальное было поверхностно, как смывающаяся краска.

«Может быть, если бы я не ненавидела себя, я бы могла зачать ребенка, – думала Карен. – А если бы я родила, может быть, я передала бы эту ненависть ребенку?» Она вспомнила ребенка, которого она видела в Марианах. Это живые детские глазки, их надо чем-то наполнить. «Чем бы я могла наполнить глаза ребенка», – спрашивала себя Карен.

Она подумала о Билле Уолпере. Он одурачил ее. И вместе с ней одурачил всех женщин, покупавших одежду ее марки. Одежда будет низкопробной, плохо скроенной и очень дорогой. Он пытался быть с ней романтичным. Он заставил ее почувствовать себя привлекательной. Но по сути, он тоже использовал ее как рабочую лошадь. Его предательство – в том же ряду, что и остальные. А теперь она была лошадью без имени. Карен повернулась на живот и зарылась лицом в белые подушки. Подушка будет вся в гриме, в губной помаде и румянах. Ей было наплевать. Это будет портрет ее несчастья. В наказание за слепоту и жизнь во лжи она обречена видеть свое имя на всем: от шоколадной коробки до салфетки. Ну и что же? Разве Пьер Карден не оставил свое имя на слесарных изделиях, Ив Сен-Лоран – на сигаретах и дверных ковриках? Карен Каан будут продавать любой женщине, стремящейся уследить за модой. Она ничего не может с этим поделать. А может быть, может?

Она перевернулась на спину, и все ее тело напряглось.

Она никогда не сможет быть самостоятельным дизайнером под своим именем. Но чье же это имя, в конце концов? Это имя стало маркой товаров. Но она сама никогда не была Каан. Это имя ее мужа. Она не была Липской – это имя Арнольда, а он не был ее родным, биологическим, отцом. Почему ей надо носить имя какого-то донора спермы? Она знала, кто она такая. Если люди не могут отличить ее работы от работ Норис Кливленд, то это не ее вина. Тем временем она все же еще в состоянии предотвратить зло, которое может вот-вот свершиться. Она не может спасти свое имя, но может спасти свою работу.

Они стояли в тени подъезда здания напротив дома номер 550 на Седьмой авеню. Карен вышла из такси и при виде их усмехнулась: они все были в черном. Лицо Жанет было мертвенно-бледным. Остальные выглядели мрачно-спокойными.

Карен была немногословна.

– Надеюсь, они еще не поменяли замки? – спросила она.

Карл, Жанет, Кейси, миссис Круз и Дефина несли пустые коробки. Карл дал две коробки Карен.

– Постарайся сделать вид, что они очень тяжелые, – сказал он. – Если мы вносим и выносим вещи, то это выглядит менее подозрительно, чем когда мы их только выносим.

Карен кивнула с ухмылкой. Кейси выглядел, как будто он надрывался под непосильной тяжестью пустой коробки. Он был из школы знаменитого мима Марселя Марсо. Жанет перекрестилась, когда они подошли к посту охраны.

– А что, если охранник нас не пропустит? – прошептала она.

– Я дам ему пинка, – сказал Кейси.

Карен усмехнулась. Она не знала своих друзей с этой стороны.

Охранник дремал, закинув ноги на конторку.

– Делайте как можно больше шуму, – сказал Кейси. – Это не секретная операция.

– Не верю, что эти ублюдки не подождут до следующей недели, – сказала Карен громко.

Охранник рывком сбросил ноги с конторки.

– Невероятно, да? Ох уж эти рок-звезды и политики! Что хотят, то и делают, – сказала Дефина.

Махнув рукой охраннику, она спросила:

– Хочется выпить? – и добавила: – Похоже, что чашка кофе тебе не повредит.

Тот протер глаза.

– Я не спал, – сказал он.

– А как же. Мы тоже не спали. Мадонна вытащила Карен из постели, чтобы она сшила ей приданое. Можешь представить себе ее исподнее белье? Коробки полны кожи и резины. Резиновое свадебное платье – представляешь?

– Мадонна выходит замуж?

– Шш… Никому не говори, – предупредил Карл.

– За кого?

– За брата Билла Клинтона.

Охранник присвистнул от удивления.

– Послезавтра у них прием в Белом доме. Мы должны вывезти всю одежду к утру.

– Не врешь!?

– Правда!

– Хиллари взбесится, – сказал охранник.

– Мягко говоря, – добавила Дефина, входя вместе со всеми в кабину лифта.

Упаковка вещей, накопленных Карен за два десятилетия, заняла около двух часов. Здесь было все: и наброски дизайнов, и образчики тканей, записные книжки – все, что касалось моды за эти два десятилетия работы. Когда они заполнили все коробки, Карен сняла со стены почетный знак Приза Оукли и бросила его поверх упакованных вещей последней коробки. Кейси упаковал его поглубже. Карен посмотрела на часы. Было без четверти четыре. Она огляделась. Комната была пуста. Все было запаковано. Она подошла к окну. Карен всегда любила этот вид на Седьмую авеню, но Билл и Джефри отняли у нее эту комнату.

– Давай разойдемся, – предложил Карл.

Карен кивнула, соглашаясь.

– Я хочу всех вас поблагодарить. Никто из вас не должен был…

– О нет, мы должны были помочь вам, – сказала миссис Круз с улыбкой.

– Что теперь Норис будет копировать? – спросил Кейси.

– Мне нужно сделать еще одну вещь, – сказала Карен своим друзьям. – Жанет, мне нужна твоя помощь. Я продиктую тебе письмо.

– Вы хотите сейчас продиктовать его?

– Да, сейчас.

Пока остальные таскали коробки к лифту, Карен присела к Жанет, которая начала печатать. Пока они работали с Жанет, Дефина наблюдала за погрузкой коробок в такси, на котором Карл отвезет их в Бруклин. Потом она вернулась в опустошенный офис.

– Ты еще не готова? – спросила она. – Там внизу – охранник из службы безопасности, который просит разрешения осмотреть офис.

– Мы все закончили, – сказал Карен и протянула письмо Дефине.

Дефина читала письмо, а Карен следила за этим из-за ее спины.

Дорогой Билл!

Мне хотелось бы поблагодарить тебя за путешествие в Бангкок и Марианы. Оно дало мне больше, чем можно было бы мечтать. А еще я хочу сказать, что тебе прекрасно удалось обмануть меня, также как ты обманывал женщин в твоей личной жизни и клиенток Norm Со. Ты ловко умеешь торговать мечтой и подыгрывать женским слабостям. Я знаю, мы выглядим глупо, и ты не испытываешь уважения ни к одной из нас. Ты эксплуатируешь всех: девушек, занятых рабским трудом на твоих фабриках, твоих клиенток, не знающих, что они покупают, и, наконец, ты отныне эксплуатируешь меня, мое имя, мои работы. Ты выиграл, как всегда выигрывают тебе подобные, почти во всем. Вот только тебе не удалось стать моим любовником. Но я уверена, что тебе больше повезет в роли сутенера моего имени.

Искренне твоя

экс-Карен Каан.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю