Текст книги "Опоздавшая"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
23
ПО ПОДСКАЗКЕ
Белл встретилась с Карен на эскалаторе седьмого этажа больницы Харкнеса в Коламбиа Прессбитериан, что в Северном Манхэттене. Она все еще была в наряде для bat mitzvah, но выглядела так, словно у нее случился сердечный приступ.
– Доктор только что ушел, – сказала она Карен. – Он говорит, что твой отец стабилизировался.
– Ну что ж, это ведь неплохие новости? – Карен посмотрела в лицо Белл, выражение которого не соответствовало идее новостей.
– Конечно, это хорошие новости. С самого начала было ясно, что ничего серьезного. И надо же, чтобы с ним это случилось как раз в тот момент. Он опрокинул пирог.
Карен вздохнула.
– Мать, он не выбирал времени. Это просто случилось само по себе.
– Я знаю, – огрызнулась Белл.
Они вместе прошли через холл к палате Арнольда. Холл был пустым.
– Лиза и Леонард уже ушли домой?
– Да, час назад. Они оставили меня одну.
– Давай не будем думать о вещах хуже, чем они есть.
Почему так получается, что, несмотря на то, что именно Арнольд сейчас лежит с дыхательными трубками в носу, Белл ведет себя так, как будто пострадала она, а не он? Карен подумала, не поговорить ли ей с доктором самой. Все представлялось сквозь призму извращенного восприятия Белл. С одной стороны, Арнольд симулировал свою болезнь, с другой же – Белл была почти вдовой. Карен нужно было поговорить с кем-нибудь знающим и уравновешенным. Куда делся доктор Кропси?
– Можно мне посмотреть папу? – спросила она Белл.
– Сейчас, наверное, нежелательно. Он отдыхает, – сказала Белл.
Но когда они дошли до палаты, Карен не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на своего отца. Арнольд все еще был подключен к большому количеству приборов. Цвет лица его стал более живым, он не спал и был в сознании. Слабым жестом руки он подозвал ее.
– Я пойду и посижу с ним, – сказала она матери.
К счастью, к больному допускался лишь один посетитель.
– Хорошо, она знает, когда она не нужна, – сказала Белл.
Карен не удосужилась поправить ее, а просто вошла и села у кровати отца. Из носа Арнольда все еще торчали кислородные трубки, и Карен ужаснулась, увидев абсолютно белые волосы на его груди, которые выглядывали из распахнутого больничного халата. Она как-то привыкла к его седым волосам на голове, но его тело представлялось ей волосатым, как у бурого медведя. Когда в последний раз она видела волосы у него на груди? Он был стыдливым человеком и по вечерам дома носил и пижаму, и халат одновременно, а днем, даже когда было тепло, застегнутую под горло рубашку и пиджак. Но то ли он медленно старел, то ли по какой-то другой причине, Карен не замечала в нем изменений. Белл так тщательно следила за собой, что Карен казалось, что она не меняется десятилетиями. Она застыла, как муха в янтаре: ее прическа, ее косметика, ее гардероб оставались неизмененными. А вот Арнольд постарел. Карен села рядом с ним. Она взяла его свободную руку, ту, в которую не была вставлена капельница.
– Тебе нельзя говорить, – сказала она Арнольду.
– А разве есть такая возможность? Твоя мать где-то рядом.
Карен улыбнулась. Арнольд редко отпускал шутки по поводу Белл. Его рука, все еще большая, была легкая и белая, как бумага. Она крепко сжала ее в своих ладонях.
– Лежи спокойно, папа.
Он кивнул и закрыл глаза на несколько минут. «Интересно, сможет ли Арнольд вернуться к работе?» – подумала Карен. Она подозревала, что с деньгами у них было не очень хорошо. А теперь она сможет им помочь. Но не будет ли отец считать деньги от этой сделки кровавыми деньгами? Веки Арнольда дрогнули, затем он открыл глаза и пристально посмотрел на нее.
– Можешь оказать мне одну услугу, Карен? – спросил он. – Сделай один звонок для меня.
И сейчас о работе? Он с ума сошел? Не довела ли работа его до этого состояния?
– Нельзя ли отложить? – спросила Карен.
– Нет. Сделай мне одолжение. Позвони Иннез по 516-848-2306.
Иннез была его секретаршей.
– Скажи ей, что со мной все в порядке. Попроси ее не приходить. Скажи ей, что я настаиваю на этом и что со мной все хорошо.
Карен нырнула в свою сумку и достала оттуда клочок бумаги и авторучку. Она взглянула на отца. Его серые глаза были окружены красными прожилками. Его лицо, хотя и не такое белое, как раньше, было опухшим. Были ли его отношения с Иннез более, чем профессиональными? Иннез была пуэрториканкой среднего возраста, которая жила где-то на острове. Она работала с Арнольдом почти двадцать лет.
– Конечно, папа. Я позвоню ей, – сказала Карен и записала номер.
Теперь уже Арнольд похлопал ее по руке.
– Ты хорошая девочка, Карен, – сказал он. – Я знал это с первого момента, как увидел тебя.
– Где это было? – спросила она, не подумав, и покраснела от смущения.
Боже, неужели она собирается уцепиться за слово и вытянуть из него информацию сейчас? Но ей не надо было ничем вытягивать из него. Арнольд сам предался воспоминаниям.
– В Чикаго. Когда мы шли забирать тебя. Миссис Талмидж передала мне тебя, и ты обхватила руками мою шею. Я этого никогда не забуду, – он опять похлопал ее по руке. – Ты всегда была хорошей девочкой.
– Кто такая миссис Талмидж, папа? – спросила Карен.
Ее сердце билось так сильно, что она была уверена, что на шкалах медицинских приборов отразится ее сердцебиение. «Как тебе не стыдно?» – подумала она.
– Женщина из чикагского Управления по охране детей. Приятная женщина, – он закрыл глаза.
Карен сидела у кровати и сжимала его ладонь в своих руках. Он всегда был хорошим человеком. И разве смеет она винить его за то, что он был под каблуком Белл? А кто не был? Если он порою спасался от Белл и бросал двух девочек на нее, разве так не поступали и другие отцы? Он обеспечивал ее, растил как собственного ребенка, всегда одобрял ее и насколько мог поддерживал во всем. Карен чувствовала, как слезы накатываются на глаза. Она повернулась, услышав, что дверь открылась. Вошел доктор. Он взял руку Арнольда из ее рук и проверил пульс. Затем вывел ее из палаты в холл.
– Ему лучше, – сказал доктор, когда они оказались снаружи. – Может быть, придется провести катарсизацию. У него что-то неладно с сердечным клапаном. Но ничего страшного для мужчины его возраста. Он действительно стабилизируется. Нет никакой опасности. Все в порядке, миссис Каан.
– Что мне делать? – спросила Карен.
– Заберите свою мать домой. Она досаждает сестрам и не дает заснуть вашему отцу. И ей самой надо отдохнуть, – сказал он. – Я могу выписать вам рецепт, – он тронул ее за плечо. – А с вами все в порядке?
Карен кивнула. Он выглядел приятным человеком и был лишь немного старше ее самой. Его глаза излучали тепло.
– Вы говорите мне правду? – спросила она. – Он не умирает?
– Ну, мы все когда-нибудь умрем. Но я не думаю, что он собирается это сделать так быстро. Очень удачно, что этот приступ случился в общественном месте. Он дал нам шанс к ранней диагностике. Мы можем начать его лечение до того, как заболевание примет острую форму. Важно вот что понять: у него хроническая болезнь, но протекающая не в острой форме. При соответствующих предосторожностях с ним будет все в порядке.
Карен вздохнула с облегчением. Она была радостно взбудоражена ободряющими новостями о состоянии отца, раскрытием тайны Иннез и информацией, которую она получила от отца о своем происхождении. Можно ли ее заботы о парижских шоу сравнить с жизнью Арнольда? Господи, и на что она тратит свое время?
– Спасибо, доктор, – сказала она, повернулась и пошла к Белл по длинному коридору.
* * *
Каждый настоящий нью-йоркец имеет излюбленную греческую закусочную. Расплодившиеся нью-йоркские кафе-закусочные с обычно отвратительным кофе представляют собой столичный эквивалент столовой небольшого американского города. Но каждый житель Нью-Йорка предпочитает особое место – комбинацию зала, кухонной стойки и комнаты ожидания – греческую закусочную. Она выполняет для него ту же роль, что клуб для английского джентльмена, кабачок для английского рабочего класса или кафе для француза.
Для Карен таким местом служил «Аргонавт». Он был не хуже и не лучше «Афинянина», «Трех парней», «Двух братьев» или десяти тысяч других ресторанчиков подобного типа. Подобно другим нью-йоркцам, Карен выбрала «Аргонавт», потому что он был недалеко от дома, в нем обслуживали милые официанточки и были кабинки у окна.
Сейчас она сидела вместе с Дефиной за столиком в своей излюбленной кабинке. Перед каждой из них стояло по грубой белой фарфоровой кружке. Карен пила кофе, Дефина – горячую воду, в которой она растворила пакетик с травяным настоем. Карен под неодобрительным взглядом Дефины всыпала в кофе два пакетика «Иквел». Дефина была резкой противницей любой химии, но сейчас Карен было не до лекций по правильному питанию.
Дефина просмотрела меню.
– Греческий квисайн, – сказала она презрительно. – С каких это пор оливки с творожным сыром стали называться квисайном? Ты будешь что-нибудь есть?
Карен мотнула головой. Она провела большую часть ночи в Коламбиа Прессбитериан, куда по ее настоянию отослали отца после того, как ему был поставлен диагноз в больнице Грейт Нек.
– Это не было настоящим сердечным приступом? – спросила Дефина.
– Они называют это инфарктом миокарда, а не сердечным приступом. Так они говорят о том, что он сам называет «случаем». Они думают, что у него это было не раз. Они не могут сказать точно, как много вреда это нанесло ему, но определенно есть какие-то нелады с сердечным клапаном.
– Что ты имеешь в виду под «случаем»? – спросила Дефина озабоченно. – Похоже, твой папа серьезно болен, – она взяла Карен за руку. – Он поправится? – спросила она.
– Они думают, что да. Говорят, что все будет хорошо, но, конечно, не имеют в виду, что он вернется в прежнее состояние. Их «все хорошо» означает, что он не умер. Это и значит «хорошо». Он выглядел бледнее смерти, когда с ним это случилось. Я перепугалась.
– Немудрено.
Они сидели в тишине, глядя в окно на Амстердам-авеню. Только-только начинался деловой день, и по улице метался человек с портфелем, пытаясь остановить такси. Полы незастегнутого пальто хлестали его по худым ногам.
– Он похож на цыпленка.
Карен подумала о старой загадке про цыпленка.
– Почему этот человек пересек дорогу? – спросила она почти беззвучно.
– Почему люди делают то, что они делают? – ответила Дефина, пожав плечами.
Карен наблюдала, как человек пытается остановить такси. Десятки других тянулись ко входу в подземку. Один их вид утомлял Карен.
– Я не знаю, почему люди делают все это: рано подымаются, не задумываются о том, что они делают, общаются между собой, как лунатики, и наконец появляются на работе в Кемикал-банке или Мобил Ойл, не задаваясь вопросом, зачем? Какой в этом смысл?
– Они счастливчики, Карен, те, кто ни о чем не задумывается. Те, кто делает что-либо, не задумываясь, – счастливые люди.
А вот Карен задумалась, почему она поступает так, как она поступает. К чему вся эта суета, эти жесткие сроки, эти драмы по поводу юбки, которую какая-то женщина наденет к обеду? Карен покачала головой.
– Я ничего не понимаю, – сказала она.
– А я понимаю все, но только не мужчин, – сказала Дефина.
– Опять неприятности с Роем? – спросила Карен.
Рой Помпей был братом Дефины. Бессчетное число раз она вытаскивала его из различных неприятностей.
– Не хуже, чем обычно. Но мы говорим о тебе.
– Мне надоело говорить о себе.
– Раз уж ты спрашиваешь, то я вчера трахалась, – призналась Дефина.
– Дефина? Ты снова встречаешься с Брэдли?
После ухода Тангелы Дефина начала назначать свидания, но ее выбор неприятно поразил Карен. Брэдли было всего двадцать три года, он был лишь на два года старше Тангелы. Он был безработным. Несколько недель назад он остановил Дефину на Страйверз Роу и спросил, не нужен ли ей помощник по дому. Так они и встретились. И после того, как они расчистили дефинин подвал, между ними завязалась интимная связь. Карен шокировала не столько разница в возрасте, сколько различие в опыте, образовании, социальном статусе. Она обрадовалась, когда Дефина несколько неохотно призналась, что дала отставку Брэдли. Было ясно, что она рано или поздно должна была прекратить свои отношения с ним. Карен поднесла чашку кофе ко рту. Густое, терпкое, горьковатое тепло напитка действовало на нее успокаивающе.
– Дефина, почему ты не хочешь найти мужчину, достойного тебя?
Дефина потянулась к сахарнице и достала из нее розовый и голубой пакетики. Она бросила голубой на стол и ухмыльнулась.
– Кому нужен «равный»? Я предпочитаю «сладкий и маленький», – сказала она и засмеялась. Затем улыбка сошла с ее лица. – Ну а как насчет Парижа? Тебе, наверное, надо остаться здесь с твоим папой?
– Я не знаю, – сказала Карен безнадежно. – Дня через два или три я собираюсь зайти в госпиталь и поговорить с кардиологом. Я знаю, что мне надо остаться. Но мне надо и провести парижские шоу. Иначе один Бог ведает, что случится с нашим бизнесом и с нашей сделкой. Боже, я не знаю, что делать.
– Девочка! Я слышала, что ты пытаешься все взвалить на свои плечи одна. Дай себе передышку. Что думает Джефри по этому поводу?
– Я не могла с ним связаться. Разница во времени и все прочее. Предполагалось, что он прямо с самолета бросится хлопотать по делам. Думаю, так оно и было. Я оставила ему послание в гостинице.
Глаза Дефины сузились, она хотела что-то сказать, но в этот момент зазвонил сотовый телефон. Сердце Карен сжалось. Звонок из больницы? Она неохотно, но дала матери и ближайшим сотрудникам телефонный номер. Какая польза от этого телефона, если по поводу ребенка никто не звонит? Дефина сняла трубку и слушала, уставившись на Карен. Она слегка кивала головой и подтверждала, что слышит говорящего, нечленораздельным «хм-хм…» Наконец она повесила трубку.
– Плохие новости. Кейси получил из Мюнхена отказ на поставку двухсот спортивных курток с бриджевой линии до тех пор, пока не будут оплачены их счета.
Карен грохнула кружкой о стол. Кофе расплескался. По телу пробежал холодок страха.
Джефри обычно удавалось уговорить производителей поставить товар без предоплаты, но из Парижа он вряд ли сумеет это сделать. Придется Ленни и Кейси заняться этим вопросом. Боже, а вообще, все ли идет так как надо?
– И еще, – сказала Дефина, – наш парикмахер отказался ехать в Париж.
Теперь страх Карен превратился в злость.
– Зазнавшийся сморчок! Обиделся, что я была недовольна его последней прической. И что будем делать?
Она остановилась на момент. Куда делась ее способность отличать главное от второстепенного? Ее отца только-только вытащили из реанимационной палаты в Коламбиа Прессбитериан, а она психует из-за парикмахера. Что-то тут не так. Что-то не так в ее жизни вообще. Она прижала руку к сердцу. Сердце бешено колотилось.
– …твою мать!
Дефина взглянула на Карен.
– Не это ли состояние называется приступом?
– Позвони Карлу. Расскажи ему о моем отце. Может быть, он согласится оставить свой салон хоть однажды и пожалеет меня. Спроси его, не сможет ли он съездить в Париж на этой неделе. Буду я там сама или нет, но мне будет спокойнее, если головами займется Карл, – и, взглянув на Дефину, Карен добавила виноватым голосом: – Ты тоже здорово переработала в последнее время, я была слишком требовательна к тебе, Ди. Как ни печально, но я могу рассчитывать только на тебя, чтобы собрать все вместе и не развалить дело. Ты поможешь мне?
– А когда римский папа бегал по нужде в кусты?
Дефина и Карл ожидали Карен у вращающихся дверей больницы. Когда она вышла, Карл радушно обнял Карен и спросил:
– Ну как? Арнольд идет на поправку?
– Похоже на то. Если, конечно, верить врачам и если ничего не случится в ближайшие полчаса.
Карен провела пальцами по волосам. Она успела сходить домой, немного поспать, принять душ, сменить одежду, но не успела высушить волосы.
– Даже не представляю, какая еще жизненная катастрофа может случиться в ближайшие двадцать четыре часа, но если такая есть, то она обязательно произойдет.
– Я знаю, что тебе надо, – сказала Дефина, – тебе надо поговорить с мадам Ренольт.
– Замечательно! Не хватает только послушать тарабарщину от бабы, которая либо свихнутая, либо себе на уме. Давай-давай, Ди. Но не начинай с меня. Ты же образованная женщина! Неужели ты действительно веришь в магические кристаллы и прочую дребедень?
– Кристаллы? Это дерьмо. Новая эра – тоже дерьмо. А я говорю о настоящем, на самом деле настоящем.
– Ну ладно. Даже если она действительно обладает особым даром, то как все-таки она сможет помочь мне? Она что, кардиолог? Мне просто нужно вернуться к работе.
Брови Дефины поднялись, ноздри расширились.
– Почему ты думаешь, что никто не может тебе помочь? – спросила она Карен. – Разве не здорово узнать, как пройдут парижские шоу? И как будет развиваться болезнь твоего отца?
Карен закатила глаза, но Карл подтолкнул ее.
– Не кипятись, Карен, – сказал он, – спусти на тормозах.
Карен забралась в машину, устроилась поглубже на сиденье между друзьями и выпустила пар:
– Конечно-конечно, я всегда хожу к гадалкам после bat mitzvah своих племянниц и сердечных приступов моего отца.
– Это всего лишь «случай», – сказала Дефина и назвала адрес водителю, который вел машину по Бродвею. – Перекресток Сотой Вест и Тридцать седьмой улицы.
Тот кивком головы подтвердил, что понял.
– По крайней мере это по пути на работу, – неохотно согласилась Карен.
– Подружка, некоторые люди едут из Европы, чтобы только посмотреть на мадам Ренольт.
Они подъехали к зданию из песчаника, расположенному в ничем не примечательном районе Гарлема, может быть, чуть более чистом, чем другие. Все трое высадились из машины и попросили шофера подождать их возвращения. Это его не обрадовало, но он не отказался. Высокое крыльцо со ступеньками вело к большим деревянным дверям, но Дефина повела их к неприметной железной дверце сбоку от крыльца и нажала на кнопку электрического звонка. Хриплый женский голос из интеркома спросил, кто пришел.
– Разве она не должна знать об этом по наитию? – спросил Карл.
Дефина злобно покосилась на него и громко сказала в микрофон:
– Дефина Помпей. Мне надо срочно.
Звонок пискнул, они открыли дверь, вошли и оказались в темном помещении под ступеньками лестницы, из которого была видна открытая дверь в коридор с полом, выложенным плитами зеленого мрамора. Стены были выкрашены в густой баклажановый цвет. Когда-то все эти дома принадлежали процветающему среднему классу. Этот дом был явно реставрирован или аккуратно подновлен. Дефина провела их в комнату типа зала ожидания желтого цвета. На полу был расстелен ковер с рисунком морских водорослей. Кроме трех прямых стульев в комнате не было никакой мебели.
– Видите, – сказала Дефина, – она знала, что мы придем втроем.
Карл закатил глаза.
– Выглядит, как домик трех медведей, – сказал он тихо.
В комнате было что-то устрашающе таинственное Это не из-за отсутствия мебели: что-то в самой комнате, думала Карен. Расцветка стен и пола, пустота, сочащийся свет из-за полузадернутых штор… Она не верила ни в ауры, ни в вибрации, но комната была полна энергии, как будто подготовлена для какого-то события. Она села на один из стульев. Дефина села на другой, но Карл остался стоять, прислонившись к стене.
– Можно, я пойду с вами? – спросил Карл.
– Конечно нет. Это очень личное дело.
– Но я ее лучший друг.
Дефина взглянула на него.
– Дорогой мой, ты что-то путаешь; ты ее давний друг, а это не одно и то же, – сказала она сухо.
Открылась дверь, и в комнату вошла мадам Ренольт.
Карен не смогла бы сказать, что она ожидала увидеть, но явно не то, что увидела, – это была высокая, стройная, элегантно одетая (во что-то напоминающее старые наряды Шанель) женщина. Мадам Ренольт была негритянкой с коричневой кожей красноватого оттенка, почти полностью совпадающего с цветом надетого на ней костюма. Ее волосы были того же цвета, но более густого тона, стянуты на затылке в несколько старомодный, но красивый пучок. Женщина кивнула Дефине и посмотрела на Карен.
– Входите, – сказала она низким голосом.
Голос был с каким-то акцентом, но каким именно, Карен не могла бы сказать. Она не смогла бы определить и ее возраст. Кроме как около глаз, на лице не было видно морщин, но руки, как заметила Карен, были руками старой, даже очень старой женщины. Карен взглянула на Дефину, которая встала со стула, приветствуя свою покровительницу. Дефина слегка подтолкнула Карен.
– Входи, – сказала она.
Карен вошла.
Внутренняя комната была окрашена в цвет зеленой травы, на решетке вдоль стены были разбросаны травы и засушенные полевые цветы. Кроме нее в комнате был только стол с двумя грубыми лавками с обеих сторон. На стене висела картина Кейса Хейринга «Излучающий младенец».
Мадам села на одну из скамеек. Карен села на другую – с противоположной стороны стола. Она вдруг осознала, насколько она взволнована. Как такое могло случиться? Ей это очень не понравилось, и она поднялась было уйти, но ее остановил голос мадам Ренольт. Голос нельзя было назвать приятным, но он был напряженным и таким, что проигнорировать его было просто невозможно.
– Вы в поисках, – сказала мадам Ренольт.
Ее гладкое лицо не выражало ничего, но короткий пристальный взгляд прямо в глаза Карен был очень глубоким. Никто раньше не заглядывал так глубоко в ее душу.
– Вы в поисках, но не осознаете, что вы уже нашли и зачем вы ищете дальше.
«Ну-ну, – подумала Карен, – старая колдовская дребедень. Она изображает добрую волшебницу Гленду, а я должна играть роль Дороги. Говори в общих выражениях, используй известные формулировки – и никогда не ошибешься. Ты встретишься с высоким незнакомцем, у вас будет долгая дорога, вы что-то ищете. – Карен почти ухмыльнулась. – И теперь она скажет, что тайна жизни заключена в курином бульоне».
– Вы уже знаете свою родную мать, – сказала мадам Ренольт.
– Что? – прошептала Карен.
Почему женщина сказала это? Что сообщила ей Дефина? Лицо мадам Ренольт по-прежнему ничего не выражало. Взгляд оставался таким же напряженным. Казалось, что она ожидает, пока Карен успокоится и будет в состоянии слушать дальше.
– Ваш отец болен, но не умирает. Но смерть рядом. Умирает мать. И кто-то ожидает вас. Ребенок. Темный ребенок.
Карен прошиб пот. Она взглянула через стол на мадам Ренольт, которая наконец опустила глаза.
– У меня будет ребенок? – спросила Карен шепотом.
– О да. Но для этого потребуется дальняя дорога.
Мадам Ренольт помолчала и затем снова посмотрела на Карен. Теперь ее взгляд был участливым и соболезнующим.
– Да, – сказала она, – вам придется отказаться от чего-то, что вы очень любите.
«Она, наверное, имеет в виду мое предприятие, – подумала Карен. – Мне надо отказаться от работы, чтобы обзавестись ребенком».
– Значит, мне надо продать мое предприятие? – спросила Карен.
Мадам Ренольт покачала головой, но Карен не знала, толковать ли ее жест как «нет» или женщина была погружена уже во что-то другое. Она вытянула одну из своих узловатых рук и обняла Карен за талию.
– Вы, как паук. Вы плетете и плетете свою паутину уже очень долгое время. Но будьте осторожны. Шелк для паутины может иссякнуть. И вы окажетесь пустой. А сплетенная вами паутина может оказаться не такой крепкой, как вы думаете.
Карен вспомнила стишки, которые заставила ее выучить Белл: «Какую паутину мы плетем, когда намеренно соврем». В последнее время Карен врала, врала впервые в жизни. Она опустила глаза. Мадам Ренольт освободила ее ладонь от своих рук.
– Не печалься, паучок, ты выпутаешься из паутины вранья, однако каждая паутинка будет ранить тебя, и рана будет кровоточить. Но впереди тебя ждет радость, хотя придется пройти сквозь большую боль. Мне жаль тебя, – сказала женщина, – но другого пути у тебя нет.
Она встала и, ничего не добавив, пошла из комнаты. Открыв дверь, мадам Ренольт сказала Дефине:
– Можете забирать свою подругу домой.
Когда Карен встала из-за стола и повернулась к двери, Дефина уже стояла там. Мадам Ренольт не было в комнате.
В машине, по пути в центр города, происшедшее показалось сказочным, нереальным: хрустальные капли дождя, сюрреалистическая комната, драматическая женщина, вещание оракула – все выглядело почти комичным. Но ничего комичного в этом нет, говорила себе Карен. Каким бы бессмысленным ни казалось происшедшее, в глубине души Карен знала, что она столкнулась с чем-то настоящим.
– Ты была бледна, как полотно, – сказал Карл. – Что она сказала тебе?
Карен тряхнула головой.
– Не твое дело, – сказала Дефина. – Яже говорила тебе, что все это очень личное.
– Тогда почему она не может предсказать и мое будущее?
– Твое будущее в Париже. Дальше этого тебе незачем знать. И в любом случае, она принимает отнюдь не всякого.
– Как много она берет за прием?
Хотя, сидя в машине, Дефина не могла встать, но села так прямо, как будто выпрямилась в полный рост.
– Она не берет денег. Она говорит, что это дар, а за даренное денег не просят.
Карен хотелось, чтобы они помолчали. Ей надо было припомнить в точности все сказанное мадам Ренольт. Она вспомнила выражение лица женщины, когда та сообщила ей, что ее ожидает ребенок. Она не ставила под сомнение ее предсказания. Взглянув на Дефину, Карен спросила:
– Ты говорила ей что-нибудь обо мне?
Дефина, скрестив руки на груди, смотрела в окно. Она ответила Карен быстрым взглядом, в котором читалось отвращение.
– Что она сказала тебе? – снова спросил Карл.
Карен задумалась на минуту, не сообщить ли ему о предсказании, но нет – все действительно было слишком личным. А с другой стороны, почему бы и нет – ведь Карл был ее старым другом.
– Она сказала, что меня ждет ребенок, – сообщила ему Карен.
Карен вздрагивала теперь при любом, даже обычном городском телефонном звонке. Не зазвонит ли это какая-нибудь сумасшедшая девица из телефонной будки о ребенке? Не звонят ли это из больницы, чтобы сообщить ей о том, что они ошиблись в своем диагнозе и ее отец уже мертв? В этот раз, подняв трубку с аппарата на ночном столике, она услышала голос Лизы, приветствующей ее.
– Отцу стало намного лучше, – сказала Лиза. – Врачи говорят, что послезавтра он сможет вернуться домой.
– Здорово! – сказала Карен.
Слава Богу, все в порядке. Затем, впервые после посещения больницы, она вспомнила о своем разговоре с ним. Боже, ей надо позвонить Центрилло и рассказать ему о Чикаго и Попечительском совете. Как звали ту женщину, о которой говорил Арнольд? Карен провела рукой по волосам. За последние сорок восемь часов произошло столько событий, что ей показалось, что она забыла имя. Так как же все-таки ее звали?
Голос Лизы прервал ее размышления.
– Мы не собираемся ехать в больницу. Леонард измотался до предела, а путь слишком длинный. Не понимаю, почему ты настаивала, чтобы его отвезли в Манхэттен. С ним не было ничего серьезного.
– Мы этого не могли знать заранее, – напомнила ей Карен.
Но Боже мой, как же все-таки звали ту представительницу общественности, которая передала ее Арнольду? Надо было сразу же записать ее имя. Имя как у какой-то актрисы тридцатых годов. Не Норма Ширар? Нет, она не может вспомнить, но начинается на «Ш».
– Конечно, bat mitzvah полностью провалился. Тифф не перестает реветь с субботы.
– Да, жаль, – сказала Карен сестре, хотя и она сама, и Лиза понимали, что приступ с Арнольдом был всего лишь coup de grace [10]10
Акт милосердия (фр.)
[Закрыть], предотвративший другие неурядицы. Карен решила не напоминать об этом. Bat mitzvah провалился задолго до того, как Арнольд, падая, опрокинул пирог. Слава Богу, Лиза не спросила ее, почему отсутствовал Джефри.
– Послушай, а почему бы тебе не приехать завтра в Манхэттен на последний просмотр моей коллекции, подготовленной для Парижа? После него мы бы вместе пообедали и навестили папу в больнице.
Это было немного, но все, что она могла предложить сестре.
– Хорошо, – сказала Лиза. – Я захвачу с собой Белл.
У Карен свело живот. И вдруг…
– Талмидж! – воскликнула Карен.
– Что? – спросила Лиза.
Смутившись, Карен сделала вид, что не расслышала вопроса Лизы, но быстро достала карандаш и написала имя рядом с телефоном Центрилло, чтобы теперь уже точно не позабыть его. Она молчала. Молчала и Лиза. Наконец Лиза прочистила горло. Она использовала паузу в разговоре, чтобы сменить тему.
– Послушай, – сказала она Карен. – Джефри сказал мне о предложении Norm Со. Я не знаю, решилась ли ты принять его или нет, но если ты хочешь знать мое мнение, то оно кажется настолько хорошим, что отказываться от него не следует.
Ба, это что-то новенькое! Лиза впервые в жизни заговорила с ней о бизнесе. И вдруг так сразу, как с неба свалилась. Что происходит? Как и когда Джефри сумел сообщить ей об этом? На bat mitzvah они не разговаривали друг с другом. Но почему он сказал ей?
– Когда он говорил тебе об этом? – спросила Карен, стараясь, чтобы голос звучал естественно.
– О, на приеме.
Карен прекратила играть с блокнотом и карандашом и отложила их в сторону. Она почувствовала, как по шее и спине пробежал холодок. Джефри уехал из ресторана до приезда Лизы. Почему она врет?
– Да-а? – сказала она. – Но это не окончательное предложение, поэтому мы еще посмотрим, как выйдет.
– Но ты решила принять его? – спросила Лиза и подождала ответа, но не дождавшись, продолжила: – Знаешь, Карен, если бы ты не была так переутомлена, то смогла бы и забеременеть.
Волна яростного гнева накатила на Карен так неожиданно, что она даже прикусила язык.
– Лиза! Мне надо идти, встретимся завтра, на просмотре, – сказала она и швырнула трубку.
