Текст книги "Опоздавшая"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)
Карен не была великим мыслителем и не обманывалась на этот счет. Не то чтобы она была тупицей, просто с годами она поняла, что строгое логическое мышление – не самая сильная ее способность. Она рассчитывала больше на интуицию, неясные ощущения, творчество. Карен жила глазами – то, что она видела, определяло ее мысли и чувства.
Вот и теперь, закрыв глаза, она перестала пытаться заснуть, а постаралась увидеть то, что ее беспокоит.
Первый образ, который непроизвольно возник перед ее закрытыми глазами, был образ Сильвии, умиленно взирающей на Джефри во время устроенного ею завтрака в Вестпорте. Образ был четким, как фотоснимок, и даже больше того – в своем воображении Карен могла рассмотреть сцену со всех сторон. Она могла видеть рикейлевское платье Сильвии со спины и то, с какой нежностью мать положила руку на спину сына, и цвет ее волос в контрасте с волосами Джефри. Она могла рассмотреть их в профиль. У Сильвии была та же аристократическая горбинка носа, что и у Джефри.
«Что было тогда? – размышляла Карен. – Что мне в этом не нравится? Или это и мое подспудное стремление иметь сына, которого я никогда не смогу зачать?» Нет, она не чувствовала такой тяги. Ей всегда хотелось иметь дочку. Она продолжала лежать с закрытыми глазами и удерживать образ. И вдруг она поняла, что она просто ревнует Джефри к Сильвии.
Даже здесь, в темноте, лежа в постели, она почувствовала, как краска стыда заливает ей щеки. Ревность – такое постыдное чувство. Слава Богу, Карен не часто его испытывала. Но она знала, когда оно приходит. Сейчас она ревновала. Боже, она не могла поверить, что она столь мелочна и завистлива. Она ревнива и эгоистична в отношении к Джефри.
К трем часам ночи она впала в беспокойный сон, но уже через час проснулась. Во сне, четком, как на фотографии, она была младенцем, лежащим в небольшой лодочке, почти корзинке, которую раскачивали пенистые волны моря. Сначала ей это нравилось, но потом захотелось есть, и она села и оглянулась. Все что она увидела – были седой океан вокруг и нависшее темное небо над головой.
Океан был белым, теплым, как молоко, и светился, но она ощущала, что вода остывает, становится все холоднее и холоднее. Она замерзла. Ей хотелось есть. Она заплакала тем мяучащим, жалобным плачем, которым плачут младенцы. Волна накатилась на нее и смешала соленые слезы на ее щеках с солью морской воды.
Настоящие слезы дрожали на ресницах Карен, разбуженной печальным сновидением, и сразу же в мозгу промелькнули две мысли.
Первая: она никогда раньше не видела черно-белых снов.
Вторая: она не ревновала Джефри к Сильвии, она ревновала Джефри за то, что у него была любящая родная мать.
14
ЗАЛЕЧИВАНИЕ РАН
Несмотря на то, что с утра ее подташнивало от выпитого накануне Мерло, Карен решила начать действовать. Скандал с Джефри, чувство разочарования от телепередачи Эл Халл и ее сновидение – все вело к одному и тому же: она попытается найти свою родную мать. Да, но как это сделать?
Ну а если нанять хорошего частного детектива? Ты можешь спросить про ортодонта, парикмахера, гинеколога, даже про хирурга, делающего пластические операции, но про частного детектива? У кого? У Джефри нельзя: он дал ясно понять, что не одобряет саму идею. Не позвонить ли Джун и спросить, не вела ли она слежку за Перри, добиваясь развода? Но она избегала общения с Джуной из-за того, что Джефри отказался взять ее в жены. Она могла бы позвонить Биллу Уолперу и спросить, нет ли у него детективной службы для проверки клиентов и служащих. Но осмелившись попросить его об услуге, сможет ли она потом отстаивать перед ним интересы своей компании?
Не найдя с кем бы посоветоваться, Карен заставила себя перелистать справочники и на желтых страницах «Телефонов Манхэттена» обнаружила десятки интересующих ее служб, которые, несмотря на манхэттенские номера, в большинстве своем имели конторы в Бруклине. Она пропустила объявление «АААА Инвестигейшн», выбрала несколько других наугад и позвонила по указанным телефонам. В первых четырех ей отвечали автоответчики, предлагая сказать свое имя, оставить краткое послание и номер домашнего телефона.
Как бы не так! Она набрала еще один номер, и ей ответил какой-то дяденька с Джей-стрит в Бруклине. Карен назначила встречу с мистером Центрилло, который уверял, что сможет «втиснуть» ее в список дел, запланированных на сегодня.
Когда они остановились около скромной двери конторы, зажатой между магазином товаров для полицейских и лавочкой третьесортных ювелирных изделий, Карен не смогла сдержать улыбки, глядя на добродушное лицо негра, сидящего за рулем лимузина. Его звали Корман. Ему случалось возить Карен и раньше.
– Я задержусь минут на пятнадцать, – сказала она, – ну самое большее – на полчаса. Если меня не будет к этому времени, то, пожалуйста, постучите в дверь комнаты двести один. Я не хочу сорвать мою следующую встречу.
Корман кивнул, но наморщил лоб.
– Трудно будет найти место для парковки. И в этом районе я бы не хотел оставлять автомобиль без присмотра. Впрочем, будем надеяться, что все обойдется.
– Спасибо, Корман, – сказала она с искренним чувством благодарности.
В контору Центрилло вела старая, обшарпанная деревянная лестница, ступеньки которой по краям были обиты железными полосами. Посередине ступеньки провисли, как от сильной усталости. Карен тоже чувствовала усталость, но не физическую, как у ступенек. Как же много у людей должно накопиться несчастий, чтобы так износить ступеньки, и какими тяжелыми должны быть эти несчастья! Если вы боитесь, что ваш партнер предает вас – потянет ли такая неприятность на пятьдесят фунтов? А если подозреваете в измене жену – это еще тяжелее? А когда вы разыскиваете мужа, оставившего вас с двумя детьми – потянет ли это на две тонны? А каков вес несчастья, которое она сама поднимает по этим ступенькам?
Контора занимала одно из двух крыльев второго этажа, и Карен с облегчением отметила, что она очень чистенькая, как и лестница, по которой она только что поднялась. Карен повернула круглую ручку дубовой двери и вошла в приемную размером с небольшую прихожую. Прыщавая девушка с громадной копной волос взглянула на нее и улыбнулась.
– Миссис Коган? – спросила она.
Карен заставила себя утвердительно кивнуть. Она не хотела называть свое настоящее имя. Но что если девушка смотрела шоу Эл Халл? Карен не была уверена, что дизайнеры считаются настолько важными, чтобы их портреты печатались в «Нейшенл Инквайер», но ей не хотелось бы экспериментировать на себе.
«В ПОИСКАХ БРОСИВШЕЙ ЕЕ МАТЕРИ. СТРАДАНИЯ ДИЗАЙНЕРА – ЛАУРЕАТА ПРИЗА ОУКЛИ:
СОБСТВЕННЫЙ РАССКАЗ КАРЕН КААН».
Карен передернуло от такой перспективы. Среди других объявлений только объявление об услугах Центрилло не упоминало о «конфиденциальности». Поэтому она и позвонила ему. Она считала, что конфиденциальность должна предполагаться, а не объявляться. Еще она надеялась на то, что не очень популярна в Бруклине. Здесь могли с готовностью выложить три сотни долларов на слоеный кашемировый костюм со свитером. Да и на ТВ она появляется отнюдь не ежедневно. Читает ли кто-нибудь на Джей-стрит столбец Сьюзи, и есть ли тут подписчики на «W»?
Она посмотрела на девушку, сидящую за узким конторским столиком. На ней была голубая с красным полистеровая курточка, которая сидела так, как будто она напялила на себя хозяйственную сумку. Вставки были вшиты слишком высоко и к тому же неровно. Сколько они содрали с нее – больше девятнадцати долларов и девяноста девяти центов? Напоминает продукцию Norm Со марки Бетт Мейер. Карен представила себе ощущение от контакта материи с кожей – в такой влажный день оно должно быть очень неприятно. Простая хлопковая рубашка за ту же цену смотрелась бы на девушке гораздо лучше. А цвета! Они боролись друг с другом, и ни один из них не мог победить. Расцветка была убийственной, особенно в сочетании с цветом волос и кожи девушки.
Карен вздохнула. Если она не хочет совсем свихнуться, то с анализом одежды на каждом встречном надо кончать. Неужели Джефри был прав, и все сводится только к самоконтролю? Или же прав ее школьный приятель, и у нее идет процесс неосознанного избегания мыслей, слишком болезненных, чтобы их спокойно продумать? Или «и то, и другое», как обычно говорила Белл?
– Садитесь, миста Центрилло щас примет вас, – сказала девушка с неподражаемым говором Норстрэнд-авеню.
«Боже, – подумала Карен, – неужели и я говорю с таким акцентом? Если бы не мой талант, то и я могла быть на ее месте за таким же конторским столиком. Носила бы такие же куртки…»
Карен испытывала острое сочувствие к бедной девушке. Она смотрела на секретаршу с состраданием. Затем велела себе успокоиться. Не слишком ли высокомерны все эти мысли с ее стороны? Ведь это ее жизнь пошла вразнос и вынудила прийти сюда, потому она и здесь. Причем как проситель, а не как работодатель. Несмотря на дряную кожу и отвратительную одежду, с яичниками девушки, наверное, все в порядке. А если на вещи посмотреть пошире, то паршивая кофточка вообще не имеет никакого значения.
Застекленная дверь позади девушки раскрылась, и из нее выскользнул седоватый мужчина невысокого роста. Ну-ну. Если это мистер Центрилло, то она мгновенно слиняет отсюда. Но человечек проскочил мимо конторки к выходу, даже не взглянув на них. В проеме двери теперь показался тоже невысокий, но плотный и лысеющий мужчина, ноги которого стояли на земле так же твердо, как твердо была приклеена улыбка к его лицу.
– Миссис Коган? – спросил он.
Это был голос «хорошего дяди» из телефонной трубки.
Она кивнула в знак приветствия, встала и последовала за ним. «Боже мой, – думала она, – что я ему скажу? Пожалуйста, найдите мою мамочку»? Она вдруг почувствовала себя маленькой и беспомощной. Офис Центрилло был солнечным, чистым и просторным. Он был обставлен старомодной дубовой мебелью, которую Карен не видела со дней Саус-сайдовской высшей школы. Она выбрала одно из двух жестких кресел, стоящих перед письменным столом, а Центрилло сел на вращающийся стул по другую сторону. Для полноты воссоздания школьной атмосферы ей не хватало только нарукавников и тетрадки для записи уроков по истории Соединенных Штатов.
– Итак?
Его большие плоские руки лежали на широкой крышке письменного стола.
Ей было трудно заговорить. Молчание тянулось до тех пор, пока не стало так же трудно молчать. Карен поняла, что она не готова к разговору. С трудом оторвавшись от пылинок в луче солнечного света, падающего из чистых окон, она, наконец, выдавила из себя:
– Я хочу найти свою мать.
– Она пропала? Сбежала? У нее старческая синильность?
Его голос был тихим и успокаивающим.
– Нет. Я не знаю. Вы меня не так поняли. – Она помедлила. – Я ищу мою настоящую, родную мать.
– Вы имеете в виду, ту, которая вас родила? Вы были приемным ребенком?
Он мысленно присваивал ей категорию и место в картотеке, которую он ведет для своих клиентов.
– Да.
– Как долго вы ищете ее?
Все время. Никогда не искала. Она вздохнула.
– Я не искала. Я не знаю, как это делать. Поэтому я и пришла к вам.
– Вы получили какие-то сведения о ней?
– Нет.
– Фамилия вашей родной матери?
– Я не знаю.
– Где будем искать – здесь, в Нью-Йорке?
Карен поняла, насколько не осведомлена она в этом деле. Она, Карен Каан, которая делает по четыре коллекции в год, раздает интервью журналистам, знает, как делать дело и добиваться успеха, как эффектно преподнести себя Биллу Уолперу и произвести впечатление на этого сукина сына, абсолютно беспомощна, пытаясь решить главную загадку своей жизни и не имея определенного плана, не произведя никаких предварительных исследований. Что с ней случилось? Она не только не может зачать ребенка, но и породить здравую мысль. Карен казалось, что она выглядит дурой, несмышленым младенцем, который ждет, что большой дядя поможет ей. О чем это он спрашивал? Где ее удочерили? Она хотела ответить, что не знает, но вдруг вспомнила – как ниоткуда, – что однажды Арнольд упомянул Чикаго. Он не любил командировок в этот город. Возможно, потому, что она родилась там.
– Я думаю, в Чикаго, – сказала она.
Она открыла сумочку и стала искать в ней две фотографии, служившие ей талисманом. Но их здесь не было. Она почувствовала, что бледнеет. Потеряла? Она могла бы поклясться, что положила их сюда. Но последнее время она была так замотана и расстроена, что забыла о них. Где она видела их последний раз? Ее лоб покрылся капельками пота, и она в растерянности поглядела на «большого дядю».
– У меня должны быть фотографии. Я почти уверена, что я из Чикаго.
Мистер Центрилло понимающе кивнул.
– Мне надо посмотреть законы штата Иллинойс. Вы знаете, законы различаются в разных штатах. Миссис Коган, я думаю, вы видите все трудности сами. Даже допустив, что вы родились в Чикаго и были официально удочерены, и предположив, что документы не засекречены, – все равно без имен и дат будет очень трудно что-либо узнать. Как ваше девичье имя?
Наконец-то она могла ему ответить что-то определенное.
– Липская, – сказала она и назвала имена Арнольда и Белл, даты их рождения и старый бруклинский адрес.
Но Центрилло только качал головой.
– Даже с этим датами и именами будет очень трудно. Но разрешите задать вам еще один вопрос.
Она согласно кивнула. Ей показалось, что она вообще не сможет больше отвечать. Достаточно одного слова – и она разрыдается. Боже, когда она плакала в последний раз? Она уже не помнила. Но губы ее дрожали.
– Я понимаю, что иногда неудобно спрашивать такие вещи, но не могли бы вы получить нужную вам информацию от приемной матери? Вы можете поговорить с ней на эту тему?
Как по волшебству, слезы прекратились.
– Невозможно, – сказала она.
Центрилло кивнул, словно ответ не содержал ничего неожиданного. Он вздохнул.
– Есть ли у вас свидетельство о рождении? – спросил он.
– Да! – ответила она с таким энтузиазмом, что снова почувствовала себя дурой.
– Можно взглянуть на него?
– Я не взяла его с собой, – виновато призналась она.
«Большой дядя» снова вздохнул.
– Миссис Коган, я думаю, что мне надо спросить вас: вы всерьез хотите найти свою мать? Может быть, вам совсем не нужен частный детектив? Может быть, вам надо поговорить с кем-нибудь другим? С рабби, с консультантом, с семейным доктором…
Краска стыда залила ее лицо. Он посылает ее к психиатру. Она побывала уже у трех. Ей надоело изливать свои чувства другим людям. Она просто хочет найти свою проклятую мать. И плевать на то, что она в растрепанных чувствах и растерянности! Слава Богу, не так часто в жизни она чувствовала себя столь ранимой и безрассудной. А с ранимыми и безрассудными бабами случается одно и то же – их посылают к психиатру… – проверить, все ли у них в порядке с головой. Теперь глаза Карен действительно наполнились слезами, но не только от боли, но и от злости.
– Послушайте, мистер Центрилло, я знаю, что я не подготовилась как следует к встрече с вами, и прошу прощения. Если вы составите список того, что вам нужно, я попробую выполнить ваши требования. Но я бы хотела от вас услышать… При условии, что я выполню все это, вы возьметесь искать мою родную мать?
– О, пожалуйста, миссис Коган, не принимайте все так близко к сердцу. Я понимаю, как вам трудно. Но что здесь можно обещать? Иногда я иду в судебную палату в бюро документов и – раз, два, три – все готово. В других случаях – трачу годы на поиски – бывает, что ничего не нахожу. Большинство женщин, отказывающихся от своих детей, не очень гордятся этим. Они начинают новую жизнь. Переезжают на новое место. Они умирают. Но, что бы с ними ни случилось, они не хотят, чтобы другие знали их местопребывание. Если я правильно вас понял, ваша родная мать никогда не делала попыток найти вас?
Карен удивленно откинулась в жестком кресле. Ей и в голову не приходило, что мать могла искать ее.
– А такое возможно? – прошептала она.
– По-всякому бывает. В некоторых случаях у матерей оказывается достаточно информации, и они могут отыскать ребенка. В других же они имеют дело с закрытой документацией. И в шестнадцати штатах в этом случае ни вы, ни ваша мать не получите никакой информации, позволяющей вам связаться друг с другом. Даже если вы обе этого очень хотите.
Долго сдерживаемые слезы теперь покатились по лицу Карен. Все казалось таким печальным. Она думала обо всех разъединенных матерях и дочерях и их безрезультатных поисках друг друга. Спокойным, естественным движением мистер Центрилло открыл ящик и достал из него упаковку с салфетками. «Как психиатр», – подумала она. Слезы продолжали катиться из ее глаз. Она долго рыдала, выплакивая накопившиеся за долгие годы слезы. Наконец она вытерла щеки и сумела выговорить:
– Все это так грустно. Очень и очень грустно.
Она высморкалась.
Мистер Центрилло перегнулся через стол, достал клинекс из упаковки и тоже высморкался. Он шумно вздохнул.
– Что же, так оно и есть…
Какое-то время они сидели в тишине, освещенные солнцем. Потом Карен сделала глубокий вздох, потянулась к сумке, вытянула из нее блокнот Файл-о-фэкс и ручку Мон Блан.
– Хорошо, – сказала она, – продиктуйте все, что вам нужно для поисков моей матери.
После обсуждения списка требований и платы за работу Карен поискала в сумке конверт, в который она заранее положила деньги, чтобы расплатиться с детективом. Центрилло аккуратно заполнил расписку в получении денег, затем встал, проводил ее к двери и задумчиво глядя на чистый деревянный пол, тихо сказал:
– Миссис Коган. – Он придержал ее за локоть. – Позвольте мне задать вам еще один вопрос. Вы отдаете себе отчет, что вы ищете? Потому что, даже если мы найдем вашу мать, это может оказаться не то, что вам хочется.
Она пожала ему руку. Как ему объяснить, что с ней сейчас происходит?
– Пусть будет как будет, – сказала она.
Шофер Корман ждал ее в вестибюле конторы.
– Прошло ровно полчаса, вы велели зайти к вам.
Она только тряхнула головой и позволила ему помочь ей добраться до машины. Сейчас она не отказалась бы ни от какой помощи.
15
ДРУГ В ТВИДОВОМ КОСТЮМЕ
Утро превратилось в сплошной трезвон телефонных звонков с поздравлениями от работников компании. Каждый звонивший говорил одно и то же: обычно они не смотрят телевизор, но вчера, проходя мимо открытой двери… так уж получилось, что они настроились на программу Эл Халл и… Карен могла только посмеяться. Столь же забавно было наблюдать, как Жанет и другие секретарши, а вместе с ними и миссис Круз и даже Кейси, смотрят на нее с необычайным почтением. Похоже, что во власти телевидения наложить на вас лоск престижности и придать особую значительность, стоит вам только появиться на голубом экране. Неподвластными косметическому очарованию телеэкрана оказались лишь Белл и Джефри.
Она решила не обращать на мужа внимания, пока тот не извинится перед ней. Несмотря на болезненный осадок после скандала, она продолжала РКО – работать как обычно. А работа включала, в частности, подгонку с помощью булавок завертывающейся юбки, облегающей стройную талию Тангелы под наблюдением Стефани. Карен тщательно и несколько раз проверила, не была ли девушка под наркотиком, но пассивное недовольство Тангелы казалось вполне обычным. Карен собралась было отпустить ее на перерыв, когда зазвонил телефон.
– Кто это? – громко спросила Карен, зная, что Жанет была на интеркоме.
– Пожалуйста, под-дите к телефону, – попросила Жанет с бронковским акцентом, тяжелым, как дом.
Стоя на коленях с полным ртом булавок, в разгаре борьбы с непокорной материей, Карен совсем не была готова бежать к телефону. Жанет должна бы знать это.
– Кто звонит? – снова спросила Карен с раздражением.
– П'жалуста, под-дите к телефону, – повторила Жанет.
Со вздохом недовольства, который был слышен по интеркому, Карен тяжело поднялась на ноги и пошла к рабочему столу.
Она слишком постарела для того, чтобы чувствовать себя удобно, сидя на полу. Боже, как она устала! Карен схватила трубку.
– Кто… твою мать, это? – бросила она Жанет.
– Билл Уолпер. Я думала, вы не хотите, чтоб об этом знали другие. Вы всегда психуете, когда он звонит.
– О да. Спасибо. Соедини меня с ним, – попроси ла Карен, признав ее правоту.
Она попыталась собраться с мыслями и привести себя в форму. Неужели просмотр телепрограммы подвигнул его сделать, наконец, предложение? Нет, не может быть. В этом случае он бы звонил Джефри. Или этим звонком он пытается смягчить свой отказ иметь с ними дело? Мысль о том, что она отвергнута, вызывала ощущение холода в животе. Ведь то, что она не хочет принять предложение, еще не означает, что она не хочет, чтобы оно было сделано. Хорошо. Пусть им отказывают. Все-таки рада она этому или нет? Раздался щелчок телефонного аппарата. Глубоко вздохнув и сконцентрировав столько энергии и энтузиазма, сколько можно вложить в одно простое слово, она сказала:
– Алло! – и продолжила: – Билл, как приятно вас слышать!
– Пожалуйста, подождите. Мистер Уолпер снимет трубку, – раздался резкий, сухой ответ секретарши с того конца провода.
Дерьмо! Карен бесил подобный телефонный снобизм. Этот ход в их игре она проиграла. Карен попыталась взять себя в руки и подготовиться к разговору.
– Карен? – На этот раз она слышала голос Билла Уолпера. – Вы очень заняты? Не хотите ли вместе позавтракать?
– Когда? – спросила она, припоминая намеченные на эту неделю дела, связанные с подготовкой к шоу в Париже.
Не забывай и о том, насколько ты сейчас измотана, предупредила себя Карен.
– Сегодня. Прямо сейчас. Скажите «да», и моя машина заедет за вами минут через двадцать.
Мужик спятил и к тому же оказался удивительно наглым. Не похоже ли это на приглашение девушки на пятницу с просьбой остаться до субботы? Но полегче, ты не Коко Шанель.
Карен строила всю свою жизнь через «да», когда другие отвечали «нет». Она задумалась даже не на секунду, а на мгновение, не взять ли с собой Джефри, но поняла, что не знает, где его искать. Его присутствие и не предполагалось…с ним! Он взбесится, что она не позвала его. От уязвленного самолюбия или от зависти? Ей все равно.
– Ну что ж, пожалуй.
– Мой шофер будет ждать вас в двенадцать тридцать. – В тоне Билла слышалось одобрение. – Вас устроит «Льютис»?
– Замечательно, – промурлыкала она в ответ.
Это был наилучший маленький ресторан Нью-Йорка.
Не задаваясь больше никакими вопросами, она повернулась к племяннице и крестнице:
– Представление окончено, я сматываюсь.
Она перегнулась через рабочий стол, чтобы дотянуться до своей сумки, достала из нее стодолларовую купюру и отдала Тангеле. Карен не обмолвилась с ней ни словом по поводу ссоры с Дефиной. Но ей хотелось подчеркнуть свое хорошее отношение к крестнице.
– Можешь просадить на ланч, – сказала она, и Стефани хихикнула, распознав в тоне тетки интонации Белл.
Карен улыбнулась надутой Тангеле.
– Возьми ее с собой в какое-нибудь приличное место.
– Пошли! – буркнула Тангела, и девчонки вышли из комнаты.
Оставшись одна, Карен достала зеркальце, чтобы осмотреть себя. Вести с поля боя были неблагоприятными: начать с того, что ее лицо, напоминающее картошку, могло быть доведено до приемлемого вида лишь после шлифовки хорошим увлажнителем, наложения прозрачного кремового основания и полировки бронзовой пудрой Гуерлайна. Глаза были красными и, как говорили в офисе, ВКС – волосы в катастрофическом состоянии. Карен тряхнула головой в тщетной надежде распушить волосы или добиться эффекта стрижки без стрижки, которую однажды сделал ей Джин Пайр. Ей придется отказаться от этого парня и вернуться к Карлу. Он понимает ее волосы. Может быть, их стрижка поднимет ему настроение. Надо подумать. Но это потом. А что можно сделать в той чрезвычайной ситуации, в какой она оказалась сейчас?
Пятнадцатью минутами позже она вышла из вестибюля дома 550 на Седьмой авеню к длинному мерседесу Билла Уолпера, неся с собой небольшую папку с письмами и меморандумами, чтобы быть уверенной, что ее не застигнут врасплох вопросами о деталях дела. Кожа лица была ухоженной, губы подкрашенными – но внешний лоск кончался на волосах, которые были хорошо расчесанными, но не уложенными. В сорок два года есть пределы женскому умению прихорашиваться в пределах четверти часа. Пшеничного цвета хлопчатобумажная трикотажная туника и короткая юбка, которые она надела, завершали ее образ, приятно оттененный буклированного вязания роскошным жакетом, который прикрывал ее полнеющую фигуру.
Не было ничего удивительного в том, что автомобиль Уолпера оказался волшебно-прекрасным. Карен откинулась на удобное, уютное сиденье, обитое серой кожей. Машина была – чистая роскошь. Шум улицы полностью блокировался затемненными стеклами и льющейся музыкой концерта Моцарта по аудиосистеме. Первый раз за неделю Карен попыталась расслабиться. Машина была в сотни раз лучше наемных лимузинов, которыми она пользовалась в деловых поездках. «Как я попала сюда? – удивлялась Карен. – Я, простая еврейская девочка из Бруклина, сижу в одном из самых роскошных в мире автомобилей и еду в один из самых роскошных ресторанов города». Карен потрясла головой, чтобы разогнать наваждение.
До сих пор, несмотря на успехи, достигнутые за последнюю пару лет, несмотря на награду фонда Оукли и публикации в журналах на дорогой глянцевой бумаге, она не принимала заработанную славу и достаток за должное. Ей казалось, что долгий путь наверх, сопряженный с тяжелым трудом, болью и стрессами последних месяцев, еще не пройден до конца, что она еще остается подающей надежды претенденткой, а не солидной и уважаемой звездой моды. Карен так и не привыкла к тому, что может себе позволить роскошь не обращать внимания на ценник с правой стороны меню, купить ювелирное украшение, которое ей понравилось, и не заходя в банк, знать, что у нее написана пятизначная цифра на чековой карточке.
«А что, если это конец? – задалась вопросом Карен. – Если это вершина, с которой остается только путь назад, путь вниз?» Ей вспомнился Тони де Фриеза, подошедший к ней на вручении Приза Оукли. Что он ей сказал? «Увидимся на выходе» – на пути вниз? Не хотелось бы, оказавшись на вершине, незаметно скатиться в пропасть. Или же только так и можно узнать, что было на вершине, – когда смотришь со склона, с которого виден пройденный путь? Ей стало холодно, и она попросила шофера привернуть кондиционер. Не надо было соглашаться на ланч, вдруг осознала Карен, надо было продолжить работу над парижской коллекцией. «Если я провалюсь на парижском шоу, то провалюсь всюду».
Она тяжело вздохнула. В моде ты хороша ровно настолько, насколько хороша твоя последняя коллекция. Намеченная на сегодня работа не продвинулась ни на шаг, а это означало, что парижской коллекции на сегодняшний день не существует в природе. Начиная работать в моде, она дала себе два обещания: первое – она будет одевать женщин в удобные и прекрасные наряды и никогда не навязывать им ничего броского, но смешного, клоунского или сковывающего движения; и второе – она разработает модели так, чтобы линия их производства была простой и все компоненты ее легко согласовывались друг с другом.
Начало было легким, но дальше пошло труднее. Элегантная простота дается большим трудом. Все ее искусство основывалось на знании того, как прекрасная, чувственная, сказочная по ощущению материя собирается в складки или стекает по форме тела. Она, как и Шанель, всегда была в поисках нового, качественного материала. Коко Шанель в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, как только появился ластекс, сразу же выставила коллекцию своих потрясающих нарядов, сделанных из него.
Другим секретом Карен была структура сделанной ею одежды. Она была уникальна, поскольку простота линии подкреплялась мастерским кроем и идеальным швом. Созданный ею разлетающийся кашемировый жакет казался свисающим с плеч совершенно свободно. Но сколько потребовалось работы для того, чтобы скроить плечи так, чтобы добиться этого эффекта! Ее маленькая фуфайка-безрукавка с круглым вырезом сидела безукоризненно благодаря небольшим, почти невидимым выточкам, определить расположение и способ шитья которых она могла, только используя накопленные годами опыт и знания. Те же выточки надо было кроить несколько иначе и выше для шелковых чесучевых фуфаек. А ее слаксы! Они стали знаменитыми. Женщины были готовы убить друг друга, чтобы раздобыть их для себя. Карен знала, как скроить ногу, как обработать шов, как гарантировать точный подъем таким образом, чтобы слаксы никогда не задирались и не морщились и при этом уменьшали живот и бедра и удлиняли ноги. Просто? – Да. Легко? – Нет!
После многих лет обучения, многих попыток определить, что срабатывает, а что нет, после того как она продралась сквозь джунгли Центра одежды, после борьбы за популярность в прессе, на радио и телевидении, борьбы за признание, за рынки сбыта – она наконец добилась своего. И вот она теперь здесь – в роскошном лимузине – на вершине достигнутого, но и перед лицом нового вызова в бесконечной погоне за новейшим и лучшим. Потому что в моде не достаточно быть только хорошим, нравящимся и стильным. Вы всегда должны выглядеть по-новому. И с этим надо считаться. Ее клиентки покупают наряды не потому, что испытывают нужду в одежде: они покупают новинки.
Если даже ее одежда станет классической, независимой от времени и перекроет все стандарты, если она будет хорошо сидеть и льстить наружности владельца, но не будет новой – провал обеспечен.
Этот категорический императив новизны с годами все более и более раздражал Карен. Она была изобретательна и достойно встречала вызов раз за разом, сезон за сезоном, но это уже начинало походить на плохую шутку. В отличие от других требований моды, требование новизны не было ее внутренней ценностью. Функциональность и эстетичность – да, это настоящие ценности. Но почему женщины – а за ними и пресса – так гоняются за новизной?
В прошлый сезон она создала неплохую коллекцию, которая хорошо распродавалась и получила общее одобрение в обозрениях моды. Но в «Вуменз виар» ее коллекцию назвали «слегка уставшей» и обвинили в том, что она «зацикливается». Один неудачный сезон, в лучшем случае – два, и Карен окажется вне игры, вне дела, как говорит Джефри. Избалованная хвалебными отзывами, она обиделась на «Вуменз виар». И обида не проходила. Значит, теперь, когда она признана всеми, они с той же энергией, с какой создавали ее имидж, начнут подрывать его. А что делать? Так устроена индустрия моды. А награда Оукли сделает ее лишь более яркой мишенью, более уязвимой для их выпадов. Правда, если она продаст свои права Norm Со, то эти проблемы отойдут на второй план. Да вот захочет ли Билл иметь с ней дело после провала в Париже? От этой мысли Карен передернуло.
