Текст книги "Билли-талисман"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава II
На протяжении всех лет, что Кэйт знала Эллиота – а это уже больше десяти, – ему всегда удавалось утешить ее в грустные моменты и порадоваться ее успехам. Теперь, когда они шагали по коридору к его классу, она с нежностью поглядывала на него. И растянутая футболка, и жутко-зеленая рубаха с украшением в виде горчичного пятна, и мятые штаны, и небрежные рассуждения о любви – конечно, все это не в плюс ему, но он был человеком тонкого ума и преданным и щедрым другом. Она испытывала к нему что-то вроде благодарности. Как обычно, он ободрил ее и помог отвлечься от школьных неурядиц.
Кэйт гордилась тем, что работала с детьми. Она и сама многому училась у них. Школа однозначно внушала детям, что необходимо быть богатым и успешным, но Кэйт видела: деньги, привилегии и образование несут с собой не меньше страданий, чем те, что она сама испытала в свои исковерканные детские годы. Она рассталась со своей ненавистью к тем, кто богат, и была благодарна за это. Она выбрала свою профессию не из-за денег, на самом деле она смотрела на работу как на своего рода призвание. К ней она никогда не относилась легко мысленно и часто обнаруживала, что в конце рабочего дня ей трудно от нее отключиться. Но сегодня ей это было необходимо, чтобы помочь Бине подготовиться к важному вечеру, а позднее представить Майкла Эллиоту и Брайсу за ужином.
Она ждала в классе Эллиота, пока тот заталкивал многострадальный пакет от завтрака в мусорное ведро, затем рылся в своем неопрятном столе.
– Знаешь, трудно не думать о Брайане. Он такой славный, и ему было по-настоящему тяжело. Я думаю, его разочарование в том, что колдовство не помогло, да и не могло помочь, может впоследствии создать ему проблемы, – вздыхала Кэйт. – Мальчишки куда более хрупкие, чем девочки.
– Будешь еще мне рассказывать об этом! – глубоко вздохнул и Эллиот. – Я до сих пор не могу забыть, как Филлис Беллусико сказал мне про мой запах.
– Правда? – спросила Кэйт, всегда готовая превратиться в зрителя. Она привыкла к выходкам Эллиота. Со времен колледжа они развлекали друг друга, припоминая черный юмор из своего детства.
– Ну, да, – подтвердил Эллиот без энтузиазма, – но от меня пахло хорошо.Должно было пахнуть хорошо. Я вылил в трусы целый флакон маминых духов «Белые плечи».
– Фью-фью, – произнесла Кэйт, подражая кое-кому из своих «пациентов». – Пожалуй, Брайан был прав. Должна согласиться с Филлисом. Это и правда было?…
– Да, в третьем классе, но после некой специальной терапии и с помощью и любовью Брайса я надеюсь избавиться от этого воспоминания лет этак через десять.
Кэйт радовалась, когда Эллиот был в ударе. Она не могла не рассмеяться.
– Мальчишки привыкли ломать вещи, которые любят.
– Если они не в состоянии уничтожить их, – горько добавил Эллиот – дети часто изводили его в школе. Через минуту он сказал: – Мне нужно зайти в «Дин и Де-Люка» за рисом для нашего сегодняшнего ужина. Брайс готовит свое всемирно знаменитое ризотто. Ты можешь сказать Майклу, что это твой рецепт. Это путь к сердцу мужчины…
Кэйт бросила подозрительный взгляд и ответила:
– Да уж, и прошу, веди себя безупречно. Эллиот, ты не можешь просто…
– Нет, – прервал ее Эллиот, – я ничего не могу просто так. – Он подошел и быстро обнял ее. – Я не хочу ни обескураживать, ни критиковать вас. Просто я хочу убедиться, что вы знаете, что делаете.
– О, Боже! Кто же знает, что он делает, пытаясь найти родственную душу?
– Ладно, тут ты права. Но я не хочу, чтобы тебе снова было больно, Кэйт. – Он сделал паузу.
Кэйт понимала, куда он клонит, и не хотела продолжать разговор. Ее последняя связь завершилась так неудачно, что она даже не знала, как бы она смогла пройти через это без поддержки Эллиота. Она отдала массу времени и чувств Стивену Каплану, и все напрасно. Она стала так подозрительна и недоверчива к мужчинам, что боялась даже признаться в этом. Что было хорошо в Майкле, так это то, что она могла полностью доверять ему. Он, возможно, не обладал веселостью и легким обаянием Стивена, но зато в нем чувствовались основательность, упорство и честность. По крайней мере, ей так казалось.
– Вот для этого ты и познакомишься с Майклом.
– После Стивена мне позволяют познакомиться с твоими новымилюбовниками. Я был бы рад, если бы ты нашла своего единственного и сделала из него старогобойфренда.
– Ему тридцать четыре. Достаточно старый?
Эллиот закатил глаза.
– Я беспокоюсь за тебя.
Кэйт смотрела прямо на Эллиота.
– Этот – другой. Он защитил докторскую диссертацию по антропологии, и от него многого ждут.
– Ждут чего? Ты всегда считаешь, что они другие, что они многообещающие, пока они не надоели тебе, и тогда…
– Ну, хватит! – прервала Кэйт. – Я знаю одно: я не стану выбирать неудачника или победителя по образу и подобию моего отца. Да-да-да.
– Не забывай о своем страхе связывать себя обязательствами, да-да.
– Я повяжу тебя самого, если ты начнешь все снова. И как только тебе в тридцать один год удается быть одновременно и блестящим геем, и блестящим бакалавром – и однажды ты вдруг взял и связался с Брайсом. Бинго! С тех пор я переживаю, что не сделала это сама.
– Эй, я вовсе не хочу, чтобы ты связалась с Брайсом, – шутливо запротестовал Эллиот. – Мы оба строго моногамны!
– Не могу выразить тебе, какое я испытываю облегчение после этого, – парировала Кэйт. – Но не переноси свои страхи на меня. Так непросто найти добросердечного, надежного, умного, чуткого одинокого мужчину в Манхэттэне.
– Кому бы говорила! – воскликнул Эллиот. – Я перебрал почти всех парней на острове, пока не встретил Брайса.
– Попробуй не язвить, Эллиот. Я, например, очень стараюсь. – Она протянула руку и смахнула большим пальцем с его рта прилипший кусочек банана, а затем быстро поцеловала его в губы.
– Тебе и правда так необходимо быть геем? – она улыбнулась. Эллиот был для нее кем угодно, но не любовником. Иногда ей казалось, что именно это позволяет любить его так сильно. Эллиот был безопасен. В отличие от других мужчин в ее жизни, Эллиот мог всегда быть рядом с ней.
– А что подсказывает тебе, что я гей? – спросил Эллиот, широко и наивно распахнув глаза. – Это ваше профессиональное суждение, доктор, или так, догадка? Внешность выдает меня?
В действительности Эллиот не был выраженным гомосексуалом. Он не выглядел и не поступал подобно тем, кого бывшие бруклинские приятели Кэйт называли «голубыми». В отличие от большинства молодых нью-йоркских геев, он не гонялся за высокими стандартами журнала «GQ».Эллиот выглядел и вел себя как школьный учитель математики – нет, его внешний вид, подумалось ей с умилением, вызывал представление о нем как о классическом недотепе. Не хватало только треснувших очков, перевязанных тесемкой.
– И как только этот маленький чудак из Индианы сумел так приспособиться? – спросила его Кэйт уже не в первый раз.
Эллиот взял Кэйт за руку и, удерживая ее, сказал:
– Послушай, я тебе расскажу нечто, вынесенное мной из Индианы, о том, как войти в контакт со своими чувствами. – Он посмотрел на нее пристально и переспросил: – Ты слушаешь? Я не собираюсь повторять это.
Кэйт кивнула, и Эллиот продолжал:
– Я разобрался со своими подлинными чувствами, научившись скрывать их очень рано. Когда ты понимаешь, что выражение подлинных чувств может выпустить твое дерьмо наружу, ты учишься скрывать их и лелеять их внутри себя до тех пор, пока не найдется безопасное место, чтобы открыть их.
Он улыбнулся и слегка сжал руку Кэйт:
– Вокруг тебя и Брайса и есть то пространство, где я могу выразить их. И я не могу не пожелать нашим подопечным со временем найти такого же друга, а кому-то, возможно и любовника.
– Я понимаю тебя, – согласилась Кэйт, и ей снова подумалось о Брайане.
– Так что ты будешь делать теперь до ужина? Похоже, совершишь со мной прогулку до «Дин и Де-Люка»?
Кэйт проверила часы – она должна торопиться – и схватила свою сумку и хлопчатобумажный свитерок.
– Не могу. Я должна бежать. У меня встреча.
– Ты так рано встречаешься с Майклом? – спросил Эллиот удивленно. – У тебя свидание с ним передтем, как он придет на обед с нами?
– Не с Майклом.
– У тебя назначено с кем-то еще до встречи с Майклом? И мне об этом не известно? – голос Эллиота срывался от обиды. – Как такое могло случиться? Обычно мы говорим шесть целых и четыре десятых раза в день лично и два целых и девять десятых раза по телефону. Свидание, о котором я не знаю, просто статистически невозможно.
Кэйт, закатив глаза, решила все же сжалиться над ним.
– Это всего лишь встреча с Биной. Барби сказала ей, что Джек наконец-то решит вопрос сегодня вечером – они идут в «Нобу», поскольку Джек хочет сделать для нее что-то особенное. Чтобы помочь ей подготовиться, я поведу ее делать маникюр, – она растопырила пятерню. – Пальцы должны смотреться красиво с кольцом, – добавила она с акцентом, подобным бруклинскому говорку Бины.
– Шутишь! И ты мне не сказала? – воскликнул Эллиот.
Она пожала плечами, повесила сумку на плечо и направилась к двери.
– Пожалуй, нет.
Эллиот следовал за ней к классной двери.
– Легендарная Бина и тугодум Джек наконец вместе.
– Да, свадебные колокольчики развалили мою старую банду, – сказала Кэйт. – Бай-бай, «бушвикские шавки». Только Банни и я еще не замужем, – она посмотрела на свои «Свотч», пытаясь скрыть досаду, которую вызывала эта мысль. – Пора.
– Где вы встречаетесь с Биной?
– В Сохо, – ответила Кэйт, толкая безопасную школьную дверь.
– Прекрасно. Мне как раз в ту сторону. Дай мне только собрать вещи.
– Забудь, – сурово парировала Кэйт.
– Нет, нет. Подожди! – просил он. – Мы можем вместе поехать в метро, и наконец-то я познакомлюсь с Биной.
Кэйт старалась сохранить спокойное выражение лица. Эллиот целый год вел кампанию, направленную на знакомство с ее старой бруклинской шайкой. Но Кэйт это было не нужно. Как она давала ему понять бессчетное число раз, сама идея ей была не по нраву. Все двенадцать лет, с тех пор как Кэйт ушла из дома, она пыталась выкорчевать мрачные воспоминания о своем бурном прошлом, и, хотя она по-прежнему близко дружила с Биной Горовиц и периодически виделась с другими прежними подругами, ей было ни к чему, чтобы они попали на глаза придирчивому Эллиоту.
Кэйт посмотрела на него и исчезла за дверью, крикнув напоследок:
– Тебе так же нужно познакомиться с Биной, как мне нужен еще один никчемный бойфренд.
Она уже чувствовала себя в безопасности, сбегая вниз по школьным ступенькам, когда вдруг обнаружила Эллиота за своей спиной. В нелепой шляпе, обхватив рюкзак одной рукой, он раболепно трусил вслед, напоминая своим видом Гручо в позе попрошайки.
– Ну, пожалуйста, – просил он, – это несправедливо.
– Печально. Просто печально. Как и многое в этой жизни, – сказала ему Кэйт, продолжая идти, пока он надевал на плечо вторую лямку рюкзака.
– Почему я не могу познакомиться с кем-нибудь из твоих бруклинских друзей? – вопрошал он. – Похоже, они так очаровательны.
Кэйт остановилась посреди школьного двора и обернулась к Эллиоту:
– У Бины бесспорно множество хороших качеств, но очарование не входит в их перечень.
Бина Горовиц была ее лучшей подругой с третьего класса и оставалась, так или иначе, самой надежной. Кэйт проводила у Бины все праздники и большую часть летних каникул отчасти потому, что дом Горовцев был так чист и содержался в образцовом порядке, а мама Бины была так добра, но в еще большей степени из-за того, что это позволяло Кэйт бежать подальше от квартиры, служившей ей домом, и от вечно пьяного отца.
Если Кэйт в чем-то переросла Бину, вылетевшую из бруклинского колледжа и работавшую в отцовском офисе, это не мешало ей по-прежнему любить ее. Просто у Бины были другие интересы, и они ни в чем не совпадали с интересами Эллиота и других ее друзей с Манхэттэна.
– Эллиот, – сказала Кэйт строго, когда они вышли на улицу, – ты знаешь, что интерес к Бине – это только праздное любопытство.
– Да нет же, – уговаривал Эллиот. – Позволь и мне пойти. В конце концов, это свободная страна. Так говорится в конституции.
Кэйт фыркнула:
– В отличие от принятого в конституции США, я сторонница отделения церкви от государства.
– Нет, – парировал Эллиот, – ты за отделение геев от гетеросексуалов.
– Это не так. Ты же ужинал со мной и Ритой на прошлой неделе, – она не собиралась позволять ему манипулировать черным ящиком политкорректности. – Ты не увидишь Бину не потому, что она моя старая подруга, – просто между вами нет ничего, абсолютно ничего общего.
– Мне нравятся люди, с которыми у меня нет ничего общего, – спорил Эллиот. – Вот почему я люблю тебя и живу с Брайсом.
– Не будь таким жадным, ты же встретишься сегодня с Майклом, – ответила Кэйт. – Этого не достаточно для такой пары кумушек, как вы с Брайсом?
– Ну вот, – уступил Эллиот сдаваясь. – Придется подчиниться.
Кэйт рассмеялась и сказала:
– Ладно, я уже опаздываю на свое девичье свидание. Позволь повторить тебе совет, который я дала пару часов назад своей ученице Дженнифер Уэйлен. Старайся завести собственных друзей, дорогой.
Они были у входа в подземку. Кэйт широко улыбнулась Эллиоту и обняла его на прощание. Пожав плечами, он констатировал свое поражение. Когда она сбегала вниз по ступенькам в темноту тоннеля, Эллиот бросил вслед:
– Не забудь, ужин в восемь!
– Там и встретимся! – крикнула она через плечо и побежала к поезду.
Глава III
Кэйт и Бина шли по Лафайет-стрит, глазея на витрины фешенебельных бутиков и художественных галерей, заполнявших район Сохо. Кэйт чувствовала себя в Сохо как дома. Она была бы не против жить где-нибудь тут рядом, но это было слишком дорого, учитывая жалованье школьного психолога. Кэйт снимала квартиру в Челси, но вполне могла сойти за жительницу центра. Бина Горовиц же была истинной обитательницей Бруклина: ее темные волосы были идеально уложены, одежда слишком «подходящая», как говорила Барби в студенческие годы. Небольшого роста и коренастая, несколько излишне увешанная золотом, она невыгодно выделялась среди модельного вида покупателей, толпившихся в одном из самых модных кварталов центра Манхэттэна, и хотя все это не мешало Кэйт нежно относиться к своей подруге, она была благодарна Брайсу, колледжу, манхэттэнским бутикам и новым нью-йоркским друзьям за то, чему она от них научилась. Ее собственный бруклинский колорит остался, слава Богу, в далеком прошлом.
– Бог мой, Кэти, и как ты только живешь здесь, – говорила Бина. – Это из-за этих людей с Манхэттэна девчонки по всей стране теряют аппетит. – Кэйт смеялась, но Бина была недалека от правды.
Бина вытягивала шею по всякому поводу, притормаживая, чтобы взглянуть на заурядные образчики ню, на витрину магазина готового платья в стиле «стрип» или подивиться, увидев лавку под названием «Для тупых». Кэйт была вынуждена объяснить ей, что это был всего лишь магазин одежды вроде «Отпрыска желтой крысы» – лавки, в которую сама она не ходила за покупками, но имела сумку для покупок оттуда.
– К чему такие смешные названия? – спросила Бина. – Правда, жарко? – добавила она, обмахиваясь как веером, небольшой афишей выходящего из моды бродвейского шоу, которую какой-то парень вручил ей, когда они проходили мимо. Он даже не попытался всучить такую Кэйт: она не была похожа на собирательницу всякого мусора.
– Ладно, успокойся, – сказала Кэйт. Она пыталась ускорить шаг – салон пользовался славой заведения, требовавшего от клиентов пунктуальности, но Бина оставалась верна себе, ее трудно было заставить поторопиться или помолчать. Семья Горовиц приняла Кэйт, когда ей было одиннадцать, и она знала практически все про Бину. Как-то раз Кэйт не поленилась подсчитать и обнаружила, что миссис Горовиц скормила ей не меньше пятисот обедов, но большей части приготовленных на курином жире. Доктор Горовиц учил ее кататься на двухколесном велосипеде, пока ее собственный папаша пил или просто ленился (или то и другое вместе). Брат Бины, Дэйв, учил их обеих плавать в муниципальном бассейне, и Кэйт до сих пор была не против при случае поплавать на время.
Раньше, в Бруклине, где у Кэйт не было никакой отдушины, зато было стремление обзавестись более утонченными друзьями, вроде Эллиота и Брайса или Риты, с которыми она могла пошутить или поговорить о книгах, Бина порой ей надоедала. Но, находясь постоянно теперь в окружении интеллектуалов, друзей-космополитов, она могла оставить придирки к местечковым интересам и разговорам Бины и просто ценить ее доброе сердце.
– И правда жарко, – повторила Бина – привычка, выработавшаяся на случай, когда Кэйт не удостаивала ее ответом.
– Что, в Манхэттэне жарче, чем в Бруклине? – спросила Кэйт поддразнивая.
– В Манхэттэне всегдажарче, чем в Бруклине, – подтвердила Бина, совершенно не заметив иронии Кэйт. Бине решительно недоставало иронии. – Все из-за этих проклятых тротуаров и движения, – она посмотрела вдоль Лафайет-стрит и покачала головой в знак неодобрения. – Я бы не смогла жить здесь, – ворчала она, как будто у нее была возможность выбора и гнездышко за миллион долларов было по карману им с Джеком. – Я бы просто не смогла.
– Так ты и не живешь здесь, – напомнила ей Кэйт, – и в чем проблема?
Бина вдруг перестала обмахиваться, вытаращилась на Кэйт и кротко спросила, как она обычно делала:
– Я, наверно, ужасная?
Кэйт почувствовала, как нежность в ней побеждает раздражение, и, как обычно, вспомнила, за что так любит Бину. И она ответила как всегда:
– Ты все та же Бина.
– Все та же, Кэти, – сказала Бина: привычная литания [1]1
Литания ( греч.) – краткая молитва, которая читается во время торжественных религиозных процессий.
[Закрыть]– так они мирились и сглаживали противоречия вот уже второй десяток лет.
Кэйт улыбнулась, и они обе вернулись в обычную колею. Кэйт не могла себе вообразить, как она бы представила Бину своим манхэттэнским друзьям, но она также не могла жить без Бины, хотя иногда пыталась. Бина совершенно отказывалась развиваться, и это одновременно раздражало и устраивало Кэйт, а порой приводило в совершенное замешательство.
Когда они переходили Спринг-стрит, Бина, словно читая мысли Кэйт, вскрикнула:
– Боже, посмотри-ка на него!
Кэйт обернулась, предполагая увидеть нечто вроде уличного ограбления. А всего лишь увидела на другой стороне улицы татуированного парня с пирсингом, шагавшего по своим делам, который вовсе не был сколь-нибудь значительным образчиком безумной местной жизни. Кэйт даже не отпустила замечания, а лишь посмотрела на часы.
– Мы не должны опаздывать, – поторопила она Бину. – У меня приготовлено для тебя что-то особенное. – Затем она решила сменить тему: – Ты уже подобрала цвет для маникюра?
Бина неохотно отвлеклась от местного уличного слайд-шоу.
– Я подумывала о французском маникюре, – созналась она.
Кэйт не испытала особого воодушевления и не скрыла того. У Бины со школьной поры кончики ногтей были окрашены белым, а остальная часть оставалась натурально-розового цвета.
– А чем тебе не нравится французский маникюр? – попробовала защититься Бина.
– Ничем, если ты – француженка, – парировала Кэйт, благополучно забывшая свои отроческие дни, когда она тоже считала французский маникюр верхом совершенства. Бина выглядела смущенной. Кэйт забыла об отсутствии чувства юмора у Бины.
– А что, если попробовать что-нибудь более модное?
Бина вытянула вперед руки и принялась их рассматривать. Кэйт заметила, что она все еще носила рельефное кольцо, которое Кэйт подарила ей в знак дружбы на шестнадцатилетие, на нем было изображено сердце с короной в ладонях.
– А если что-нибудь… рискованное? – предложила Кэйт.
– Что, например? – спросила Бина, продолжая защищаться. – Татуировку на ногте?
– О-о! Сарказм. Дьявольское оружие.
– Джеку нравится французский маникюр, – хныкнула Бина, все еще разглядывая левую руку. – Не подначивай меня, как обычно, – она опустила руки. С минуту обе молчали. – Прости. Я немножко нервничаю, – сказала Бина. – Я просто немножко нервничаю. Ты же знаешь, я ждала предложения Джека больше…
– Шести лет? – подхватила Кэйт, не злясь на свою подругу.
Она пыталась вспомнить, как воздержаться от нежелательных советов, что было трудно для женщины ее темперамента и ее профессии. Она улыбнулась Бине, и они продолжали свой путь вдоль улицы.
– Я думаю, вы с Джеком уже с первого свидания начали обсуждать вензеля на свадебных полотенцах.
Джек и Бина встречались так много лет. Он был ее первой и единственной любовью. Он заставил ждать ее, пока окончит колледж, получит степень, сертификат.
Бина рассмеялась:
– Что ж, я уже тогда знала, что он – тот самый. Такой горячий.
Кэйт размышляла о разнообразии людских вкусов. Ей Джек не только не казался горячим, но от него ее бросало в холод. Конечно, она никогда за эти шесть лет не признавалась в том Бине. А Бина считала, что Стивен слишком угрюмый и суровый, тогда как для Кэйт он был…
– Я просто не могу поверить, что он уезжает сегодня в Гонконг на пять месяцев, и сегодня тот самый вечер, – продолжила Бина, прервав раздумья Кэйт. Кэйт улыбнулась.
В старой бруклинской команде Кэйт почти не было секретов, потому, когда Джек стал справляться у отца Барби, ювелира, о том, как приобрести «доброкачественное» обручальное кольцо, весть распространилась быстрее электронной почты. День, которого Бина ждала так долго, наконец наступил, однако, глядя на свою подругу, Кэйт заметила что-то странное в ней – Бина казалась какой угодно, только не счастливой. Конечно, она не могла передумать. Но Кэйт знала ее достаточно хорошо, чтобы почувствовать: что-то здесь не так.
«О, бог мой, – думала Кэйт, – Бина что-то задумала, но боится рассказать об этом. Ее родители, особенно мама, будут вне себя, если…»
– Бина, у тебя появились сомнения? – спросила она как можно осторожнее, отведя взгляд от своей подруги. – Ты же знаешь, тебе не обязательновыходить за Джека.
– Ты с ума сошла? Конечно, я выйду! Я хочу. Я просто нервничаю оттого, что… ну, просто нервничаю. Это нормально, верно? Так где же этот салон, в конце концов?
– Теперь налево по Брум-стрит, – сказала Кэйт, подумав про себя: «Если Бина не хочет продолжать, это правильно. Надо дать девушке время». – Это полицейское управление, – сказала, чтобы переключить внимание, когда они проходили мимо здания с куполом, которое Тедди Рузвельт построил в бытность шефом полиции. – Теперь здесь квартиры, – продолжала она, – и там нашли потайной туннель в питейное заведение через улицу, который…
– Который служил ирландцам-полицейским, чтобы их не поймали за распитием спиртного, – ляпнула Бина, остановившись в замешательстве. Кэйт просто улыбнулась. Ее отец, отставной полицейский-ирландец, умер три года назад от цирроза печени, и Кэйт не могла расценивать это иначе как облегчение для них обоих. А Горовицы никак не могли забыть про это.
– Ни стыда ни совести, – сказала ей Кэйт. – Мы почти пришли и опоздали всего на четыре минуты. Тебе там понравится. У них прекрасные лаки для ногтей, но на всякий случай я захватила с собой еще несколько для разнообразия, – она порылась в своей сумке от Прадо – единственной, которая была у нее, и она таскала ее повсюду. Сумка стоила ей целой зарплаты, но всякий раз, открывая ее, Кэйт испытывала наслаждение. Сейчас она достала маленький пакет, в котором было три разноцветных флакона лака для ногтей, каждый по-своему притягательного оттенка.
Бина взяла пакет и заглянула в него.
– О-о-о! Они похожи на волшебные бобы из «Джека и его бобов», – промолвила она и захихикала. – Ты помнишь про Джека и его бобы? – спросила она, подняв брови.
Кэйт взглядом показала ей: «Я не в настроении продолжать эту тему». Видно, момент нервозности миновал.
– Избавь меня от деталей «бобов» Джека и прочих подробностей его анатомии, – попросила она. – Пусть это будет мне подарком как подружке невесты.
Она потянула Бину за руку, чтобы обойти на ходу парня – уличного торговца подержанными журналами. И тут, когда они переходили улицу, Бина внезапно остановилась, как будто движение тоже будет остановлено, чтобы дожидаться ее, и указала на противоположный угол:
– Боже ж мой! Это же бывший ухажер Банни.
Кэйт посмотрела в указанную сторону, одновременно одергивая Бинину руку. Она хотела было попросить ее не тыкать пальцем, как вдруг выделила взглядом одного из самых привлекательных молодых людей, которых ей приходилось когда-либо видеть. Он был высок и строен, а джинсы и куртка сидели на нем как влитые. Когда из-за набежавшего облачка выглянуло солнце, его лучи с запада осветили угол и отразились от волос молодого человека, образуя подобие гало вокруг его головы. Он остановился у светофора и полез во внутренний карман. Кэйт не могла оторвать глаз от движения его руки, и когда он направился через улицу, она повернула голову, чтобы взглянуть на его ягодицы. У нее была слабость к этой части тела, а парень был… в общем, его ягодицы походили на изделия самой лучшей булочной.
– Он гулял с Банни? – спросила Кэйт. Из ее команды Банни, пожалуй, была самой отъявленной и бестолковой пустышкой.
Бина кивнула. Кэйт заметила это боковым зрением, поскольку она все еще не могла оторвать глаз от мужчины, бывшего всего лишь футах в двадцати от нее.
– Ты уверена, что это он?
К удовольствию Кэйт, парень остановился, помедлил и направился в их сторону. Кэйт стояла, приклеившись к нему взглядом, хотя им еще оставалось пройти несколько шагов до бордюра тротуара. Ей показалось, что он посмотрел на нее. Какое-то такси принялось сигналить, его водитель решил предупредить, что они рискуют быть сбитыми, и Бина завизжала, Кэйт оторвала взгляд от парня, и обе кинулись бегом через улицу. Пока они петляли между припаркованными автомобилями, добираясь до тротуара, адонис надел солнцезащитные очки и быстро зашагал прочь.
– В какой цвет, по-твоему, нужно нарядить подружек невесты? – спросила Бина.
Кэйт подавила стон. Бев всех одела в серебро, а Барби выбрала фисташково-зеленый, который даже блондинку делает желтушной.
– Что, если в черный? – ответила Кэйт, зная наперед, что на это нечего и надеяться.
Она вздохнула. Они с Банни были последними из школьных подруг, кто не был замужем, – что ж, по крайней мере, еще оставалась Банни. Кэйт старалась не брать это в голову, хотя любая другая переживала бы на ее месте. Все на свадьбе Бины заметили бы отсутствие кольца на ее левой руке.
– Бина, пожалуйста! Не заставляй меня снова проходить через это. Может, мне еще нацепить табличку с надписью «Несосватанная»?
– Кэйт, ты должна быть моей почетной подружкой. Барби была всегда ближе с Банни, а Бев… она, по сути, никогда меня не любила.
– Бев никогда никого не любила, – сообщила Кэйт Бине не в первый раз, взяв ее за руку. – Ах, я тронута, правда.
Они подошли к двери салона. Кэйт придержала дверь для Бины, которая с трепетом вступила внутрь.
