Текст книги "Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны(СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Иное было время, иные люди. Это Констанс родился в век людской подлости, низкой мелочности, корыстолюбия и шпионажа. И окружающие дамы и кавалеры в большинстве своем стоят доставшейся им эпохи. Вряд ли они вообще понимают, что с миром что-то не так. Свинья ведь довольна грязью, разве нет?

Да, он, сын небогатого барона, вынужден жить среди них. И даже знать, что его отец – осведомитель одного из подлейших Регентов Эвитана (впрочем, не подл там – один кардинал). Но всё это не касается самого Констанса.

Не он шпионит и строчит доносы. Он лишь вынужден подчиняться правилам, придуманным теми, для кого честь и совесть – пустой звук. Но у них нет души, а у него – есть. И его душу вся эта грязь не затронет. Констанс Лерон – не подлец и не негодяй. Он – поэт. В прежние времена сказали бы – "менестрель".

Да, "кавалер" Лерон числится в полку. Но не намерен участвовать в чужой грязной игре под названием "война". Дуэли и поединки – да, но завоевание чужих земель? Что лично Констансу сделали все эти люди, злой чужой волей объявленные врагами его страны?

Он – единственный сын своего отца. И значит – обязан жениться ради рождения наследника. Что ж – он сделает это когда-нибудь. Но нескоро.

Настоящей любви давно не существует. Нынешние девицы – глупые кокетки, а став замужними дамами – немедленно заводят любовников. Куртизанки – честнее, те хоть не лгут. Но сын барона обязан взять в жены пошлую дуру – обязательно дворянского звания. Еще одно правило, придуманное теми, кто сам наверняка готов повеситься с собственной выдумки.

Констанс никогда не любил герцога Ральфа Тенмара. И понимал, что презирать родного отца – недостойно даже нынешней эпохи, но поделать с собой ничего не мог. Идти на поклон к старому мерзавцу, на котором клейма ставить негде, – тоже недостойно любого времени, но барон Лерон это сделал!

Отец хочет видеть будущей невесткой Терезу или Амалию Гамэль. Да лучше уж любая лютенская куртизанка! В последней солдатской шлюхе меньше подлости и лицемерия, чем в баронессе Колетте. А ее доченьки – явные копии маменьки.

Пожалуй, можно жениться на Соланж. В ней нет фальши, она красивее кузин... Всех, кроме Ирэн Вегрэ, разумеется.

Ирэн! Вот она – тоже словно из другой эпохи. Не безупречно-целомудренная дева, нет. Роковая красавица – из-за таких сходят с ума. Огненная комета, что в лучах багряного заката летит по небу. И оставляет за собой сонм сожженных сердец. На кометах не женятся. Но их любят всю жизнь!

Женятся на таких, как Соланж. Если нет желания носить рога. Но... как же быть со скукой, одолевающей уже на третий час общения с влюбленной кузиной? Соланж – красива, влюблена, безумно мила... готова отдать ему свое сердце. Уже отдала. Но какое же оно... маленькое, это ее сердце. Какое простенькое! И как же наивна и неинтересна сама Соланж...

Да, Ирэн Вегрэ стала приятным сюрпризом. Красива и неординарна. Женщина-загадка. Красота под флером тайны. Неуловимой и такой пьянящей...

Вот только подобное с Констансом случалось уже многажды. И всегда в итоге он был разочарован. Прелесть женщины – в ее загадке. А любая тайна подобна цветку – сорви и завянет.

О такой девушке лучше хранить память. Решено – стихи или баллада. И венок сонетов. Три венка! Рыцари прежних времен никогда не женились на дамах, которым поклонялись. И были правы. Принцесса – не для простого паладина. Ей положен принц, а паладину – нетитулованная дворянка. Иначе – какая же это принцесса?

Всю зиму и весну Констанс писал стихи и письма прекрасной Ирэн. Замахнулся даже на роман "Дама из Драконьего замка".

Ирэн этого никогда не прочтет, зато прочтут потомки. Констанс Лерон увековечит ее имя! Если кто и достоин сравнения с прежней эпохой – это прекрасная Ирэн, баронесса Вегрэ, племянница Тенмарского Дракона.

Глава десятая.

Эвитан, Тенмар – Лютена.

1

Письма – листья. Прошлой осенью листья опять горели. Как год, два, десять, сорок лет назад.

Маленькая девочка танцевала у осенних костров. Седая старуха молча жжет в камине старые письма.

В юности Катрин хотела умереть весной. В зрелости – если и пережить мужа, то ненадолго. Что ж – оба давних, полузабытых желания исполнит помнящая всё судьба.

Еще безумно хочется в последний раз обнять сына, но это случится уже за Чертой. И будем надеяться – нескоро. А вот младших и Ральфа Катрин встретит уже сегодня.

В прежние времена двоих, желающих обручиться, сочетал древний алтарь. Тогда и мужу, и жене разрешено было следовать за своей любовью на погребальный костер. Чтобы и там, за Гранью, вновь соединились руки и сердца.

Давно нет погребальных костров, не осталось и горящих ладей. Есть лишь камин – где сейчас сгорает прошлое герцогини Катрин Тенмар, урожденной Дианэ. Дочери воина. Вдовы воина. Матери воинов – одного живого и двоих мертвых. И матери давно умершей дочери. Тоже – жены воина.

Писем много. От матери – к отцу, от отца – к матери. От сыновей – к ней самой. От Ральфа – к его друзьям. Всё это должно умереть раньше последней герцогини Тенмар. Прежде чем шакалы войдут в ее дом. Пусть приходят на пепелище.

Вот и последнее письмо Ральфа милосердно упокоил камин. Что еще? Да, едва не забыла.

Белое платье с первого бала. Нужно было подарить его Ирии. Нет, она – выше, было бы коротко... И потом – девочка предпочитает совсем другие цвета. Ей следовало родиться дочерью неистового Ральфа Тенмара, а не мягкосердечного Эдварда Таррента.

И эта мысль больше не вызывает ревности. Ральф никогда не хранил верность одной женщине – как бы ее ни любил. Но всегда и от всех он возвращался к ней, Катрин. Его единственной возлюбленной, матери его детей. Когда она это поняла – разучилась ревновать. С трудом, но сумела.

Белоснежный шелк бесследно исчезает в объятиях багрового пламени, растворяется в нем. Алое всегда перекрашивает светлое – так было испокон веков.

Тридцать с лишним лет назад Лютена казалась дебютантке Катрин сказочным миром волшебства и света. До того, как ее представили в другой свет – высший.

Король Фредерик был старше юной графини Дианэ всего лет на десять. Но корона и власть превращали их в десять веков.

Он заметил Катрин на первом же ее балу. И мать лишь тихо и покорно лила слезы – когда ее семнадцатилетняя дочь получила приглашение в загородный королевский дворец. У вдовы и дочери погибшего под Бревэ полковника Дианэ не нашлось при дворе защитников. Их часто не бывает у родни героев. Особенно – покойных.

Ральф Тенмар мало говорил о любви, но Катрин знала его сердце без всяких слов и клятв. Не знала лишь, когда именно он ее полюбил. Но вот за себя могла поклясться на Священных Свитках – с того письма, что получила в злополучный вечер после бала. Всего три слова: "Готовьтесь бежать, сударыня"...

Эта записка горит последней.

Только у давно изгнанного из высшего света герцога могло хватить дерзости выкрасть несостоявшуюся фаворитку Его Величества Фредерика Юбочника прямо из кареты с гербами. На ночной дороге – из Лютены в загородный дворец.

В простой церквушке храма михаилитов пожилой священник навек связал Катрин с красивым, овеянным пугающе-завораживающей славой герцогом. Ее героем. Тем единственным, кто решился спасти ее от бесчестья, плюнув на августейшую волю и неуемные желания молодого короля-сластолюбца.

Всё позади – и страхи, и избавления от них. И горе, и боль, и счастье. Всё кончено и навеки остается живым.

Всё сгорело. Скоро за Катрин придут.

Все думают, у Ральфа Тенмара не выдержало сердце. И лишь его вдове известно, что старый волк погиб не от болезни, а в последней битве – так и не разжав верных клыков. Только Катрин знает, что ценой жизни он победил. И смерть его жены тоже станет победой. Еще одной.

Ее счастьем и горем всегда был дар слышать и видеть дальше других. Дальше Ральфа и детей. И сейчас Катрин не могла не различать раздающихся окрест криков. Неужели жертвы, столь жалобно зовущие несуществующую помощь, действительно надеялись, что их пощадят? Те, кто пришел убивать?

И только в замке не кричит никто. Там сейчас убивают и умирают – молча и страшно. За свою герцогиню, что присягали защищать. За ту, что погибнет последней. Ту, что запретила бы гарнизону и слугам поднимать оружие – если б не знала, что их всё равно перебьют. Эти не пожалеют никого.

Лязг оружия внизу стихает. Значит – сейчас враги поднимутся к ней.

Черной тенью контур дракона на полу, девять свечей вокруг.

Траурный наряд. Черно-алое, темно-золотое. Венец. Родовое кольцо с драконом. Древний кинжал с рубином в рукояти.

Когда-то Ральф Тенмар бросил учить жену фехтованию, убедившись в полной бесполезности усилий. Но вот убить себя первым же ударом она теперь, благодаря мужу, сумеет.

Катрин опустилась на старинное позолоченное кресло-трон. Холодное. Ничего – это не надолго.

Дверь вылетела – выбитая чьим-то мощным плечом. Или плечами. Шакалы всегда нападают стаей.

Трое врагов загородили проем: двое – впереди, один – за их плечами. А сзади – еще и еще...

– Взять старуху! – рявкнул тот, что предпочел спрятаться за спинами холуев.

Катрин усмехнулась, всаживая ледяную сталь точно под третье ребро. И сквозь острую боль бросаясь вперед... еще... еще... до рукояти!

Взбешенные лица врагов исчезли раньше, много раньше, чем те пересекли покои древних королев Тенмара.

И ослепительным огнем вспыхнул в непроглядно черном небе дракон. Ало-золотой, безумно прекрасный в своем полете.

По золотому лицу струятся алые слезы. Бессмертный прародитель оплакивает еще одну дочь.

И полны печали древние глаза. Черные, как у ее сына.

2

Ночная Лютена приветливо подмигивает огнями особняков знати. Добрые жители столицы не спят – танцуют на балах, веселятся. Плетут интриги за бокалом вина.

А Ирия мерзнет – несмотря на пушистые шали и Месяц Заката Весны. Алиса продержала "дорогую кузину" и любимую фрейлину до полуночи. А утром опять возвращаться в утонувший в бледном озере сирени Зимний Дворец. Бело-голубые цвета Ормхейма притащили холод даже в мягкий климат Лютены.

Карета несет домой бывшую графиню Таррент, дочь лорда Эдварда и леди Карлотты. Сестру Леона, Эйды, Иден и Чарли. Нынешнюю кузину и любимую фрейлину принцессы Алисы Ормхеймской.

Герцог Ральф Тенмар, зачем ты на самом деле отправил приемную племянницу в столицу? Кого хотел спасти – Ирию, Алису, обеих? Чего ты добивался, коварный старый дракон, какие тайны унес в могилу? Знал ли, о чём вскоре задумается спасенная тобой девчонка с севера? Ночная дорога из Зимнего дворца в особняк Тенмаров весьма способствует размышлениям.

Ральф Тенмар, ты был мудрее, чем считали все, включая Ирию Таррент. Ты вполне мог предположить, что не сумевшая спасти ни отца, ни сестру теперь не бросит на произвол судьбы перепуганную беременную родственницу. Даже если не сможет ей верить. Даже если родственница сама, едва выпутавшись из беды, первой отречется от той, кого так молила о помощи.

Герцог Ральф Тенмар. Благородство и коварство, милосердие и жестокость, любовь и месть, цинизм и доброта. Как бы ты поступил на месте Ирии Таррент, а, Тенмарский Дракон?

Мерный стук копыт о мостовую. В Лютене ровные дороги. Дороги – ровные, сердца – черные, языки – лживые.

Когда же закончится эта дорога, эта ночь и этот мрак в душе? Хотя про ночь – это ты, Ирия, зря. Утро принесет лишь новую поездку к Алисе и хлопоты в курятнике. Тряпки, намеки, фрейлины, сплетни, зависть. Алан, ложь, доносы. Бертольд Ревинтер, подлость, мерзость, грязь. И от всего этого уже не спасут ни книги, ни выдуманные герои. Хоть сама их сочиняй, хоть из чужих баллад выдергивай.

Добро пожаловать во взрослую жизнь, Ирия Таррент. Но если так будет и дальше – лучше было умереть ребенком.

Нет. Не лучше. Пока ты жива – всё еще может измениться к лучшему. Давай, меняй.

Знать бы еще, в какую сторону.

Колымага остановилась явно прежде времени, и Ирия прикусила губу. Придворной даме некуда прицепить шпагу и пистолеты – разве что под юбку. А кинжала может и не хватить. Змеи побери Алису, Алисину карету и Алисиных людей! Точнее – людей Эрика Ормхеймского, что еще хуже.

Черная тень скользнула в почти непроглядный мрак кареты. Ирия застыла, намертво стиснув рукоять клинка. Конец это или нет, но уж одного мерзавца она с собой прихватит. А лучше – двух.

– Госпожа баронесса.

– Пьер...

– Я, госпожа.

– Как тебя в карету пропустили?

– А чего не пустить – я же в цветах Тенмара. Факел в нос сунул – и порядок.

Великолепно. Значит, в это уродство на колесах доблестный Алисин эскорт запустит кого угодно. Хоть ревинтеровца, хоть словеонца, хоть отребье Пляшущего Двора. Нацепи тенмарскую черно-алую ливрею – и вперед.

– Что случилось? Или ты просто решил меня встретить?

Сколько раз за последние полтора года в родном замке Ирии приходилось почти неслышно перешептываться с Эйдой...

Ормхеймцы – не Кати Кито, но риск – тот же. Что монастырь, что плаха под алым ковром... Плаха даже быстрее.

– И то, и другое, баронесса. Дело я вам в конюшне скажу, а вот встретить лучше по пути.

Чтобы кто другой не встретил?

– Хоть намекни.

– А что тут намекать? – В темноте выражения лица не разглядеть, но вот голос... Ирия тоже всегда говорила нарочно спокойно – к третьему часу Эйдиной истерики. – Будь жив герцог – мы бы бед не знали. Уж старик-то бы змей в собственный дом не напустил...

Это он о каких именно змеях?

– А вот над герцогиней, бедняжкой, они, похоже, крепко власть взяли – раз она сама письмо им написала. Или почерк подделали, а печать украли.

И что же осталось такого секретного, чего в карете говорить нельзя? Если уж обвинить родственников в похищении герцогини и краже у нее печати – можно?

– Сегодня на небе нет звезд, герцогиня.

– Что?! – Ирия, похолодев, вскинула на собеседника явно ошалевший взгляд.

– Нет звезд, – покачал полуседой головой Джек. Золотые волчьи глаза серьезны и печальны. – Они взойдут лишь под утро. Чтобы сгореть...

– ...Баронесса, баронесса, проснитесь! Мы приехали.

– Я заснула? – Ирия вздрогнула.

Из дремы вышвырнуло ледяной альваренской волной. Девушка инстинктивно встряхнула головой... И пряди три-четыре обрадованно упали на лицо. Выбились из надоевшей, как всё остальное, сложной прически.

– Да, баронесса. Я и сам не заметил. Минуты три назад. Наверное, устали.

О чём Пьер сожалеет? О ее усталости или о том, как она справится с новыми неприятностями?

Мучительно хочется под теплое одеяло и спать, спать... Нет, сначала – поесть.

Вот только можно поспорить – в постель Ирия в ближайшие два-три часа не попадет точно.

И ее опять назвали герцогиней... Ладно, главное, хоть не покойницей.

3

Хрупают овес кони, привычны уют и тишина. Кто-то ест, кто-то сонно переступает с ноги на ногу. Никто не кудахчет, не орет, не лезет с поцелуями, не падает в обморок и не шпионит друг за другом. Люди умнее животных? Возможно. Но еще и подлее.

– Мы – в конюшне, – Ирия прислонилась к деннику Снежинки. Теплое дыхание согрело плечи, спину... Запахи – те же, но здесь нет ни Вихря, ни Люсьена Гамэля. Впрочем, их нет уже нигде. – Так что еще случилось?

– Я думал, вы уже поняли.

Еще не легче. Усталая "госпожа" должна загадки разгадывать.

– Теперь уже Соланж шпионит на Валериана Мальзери, а Констанс – на Бертольда Ревинтера? – усмехнулась Ирия. – Извини, Пьер, больше в сонную голову ничего не лезет.

– Нет, все пока шпионят на кого шпионили, госпожа баронесса, – улыбнулся слуга. – И вы проницательны – скоро многие сменят союзников. Но я имел в виду другое. Пойдемте, покажу.

И, ничтоже сумняшеся, двинулся к выходу.

– То в конюшню, то из конюшни, – проворчала Ирия. – Совесть имей.

– Я думал, вы заметите еще по дороге. Как только выйдете из кареты.

Ну ладно, Пьер не виноват, что ему досталась столь непонятливая "госпожа". И подсказать ей в карете он, ясное дело, не мог. Но что стряслось-то, чего сонная "баронесса" в темноте не разглядела? Ворота дегтем вымазали?

Темно. И холодно. Конец Месяца Заката Весны, а Ирии – холодно.

– Выпить хоть есть? – хмуро поинтересовалась она у верного слуги.

Пьер без размышлений протянул серебряную флягу.

Крепко. "Ядрено" – как говорят простолюдины. А ты что-то зачастила прикладываться к бутылке. Настолько, что вино уже не всегда берет. Вот так-то, Ирия Таррент.

– Смотрите, баронесса, – крепкая рука птицей взметнулась вверх. Как у проповедника.

Небо. Черное. Непроглядно-чернильное. И да – без звезд.

Что Пьер хочет этим сказать? Что завтра пойдет дождь?

– Прости, но я не понимаю. Ты хотел намекнуть на заволакивающие небо тучи?

Ни тени улыбки на лице. И блики факелов на почти чеканных чертах. Как Ирия могла принять его за простолюдина?

– Баронесса, дождь действительно пойдет. И смоет всё, что должен смыть. Но у дождя свой долг, а у вас – свой. Смотрите на небо, баронесса. В вас течет кровь двух величайших родов подзвездного мира. Вы не можете не видеть.

Не может, но не видит. Ирия молча отхлебнула глоток позабористее. Что ей, интересно, полагается узреть? Угольное оперение черной птицы на фоне агатового неба? Огненную комету? Лик Творца средь белых перьев облаков?

А Всеслав наверняка явится снова. Заключить союз или провернуть новую хитроумную интригу?

Еще глоток. Небо как небо – и не видно ни зги. Ничего не видно. Этак фляга скоро опустеет.

В Лиаре Ирия не пила неразбавленного вина до самого восстания. Первый раз был в ночь перед казнью. Потом еще трижды – когда с дикими скандалами и угрозами требовала вернуть домой Эйду. А ночами не спала, чувствуя себя распоследней дрянью подзвездного мира. И зная, что если отступит и бросит сестру на произвол судьбы и отцовской воли – станет еще хуже. С таким на совести ходить по земле и дышать уже невозможно.

Тогда Ирия напивалась в мрачном заброшенном крыле замка. Факелы чадили, и никто не слышал подавленных, глухих рыданий. Она глотала вино вперемешку с горькими слезами и клялась, что это – в последний раз. Пусть она – дурная дочь и дурная сестра, пусть нарушила все возможные приличия и веками (тысячелетиями!) существующие законы чести. Пусть так, но это не причина стать еще хуже! Незачем падать ниже – если этим никого не спасти и не защитить.

Горчит...

К неразбавленному вину Ирия вернулась по дороге в Тенмар. Они с Ирэн передавали бутылку из рук в руки, смеялись и храбрились друг перед другом.

А потом – в замке. В логове старого волка, по никому не ведомым причинам защищавшим незваную гостью до последнего вздоха.

Что она должна разглядеть в непроглядной тьме ночного неба? То сияние на горизонте – в трех днях пути от Лютены?

Да что же с Ирией такое? То любуется тем, что незаметно другим, а то – в упор не разглядит ясно видимое всем. Ну ладно, не всем – Пьеру.

Сияние... А сейчас ничего не горит. Только черное небо плачет алыми слезами.

Чем плачет?! Допилась!

Алые капли сливаются в узор. Дракон... но не золотой, а багряный. Плачущий дракон посреди бесконечной тьмы. Одинокий дракон летит во мгле. Алые капли слез срываются с небосвода. И, не достигнув земли, исчезают в беззвездной вечности...

– Вы видите, баронесса, – не вопрос, а утверждение.

– Что во фляге?

– Просто вино на травах.

– На травах, значит. – В следующий раз первой Ирия из фляги пить не станет. Даже если передаст ее самый верный слуга. А то так можно и в живых не остаться.

– Вы должны были увидеть.

– Что это значит?

Человек ли он? Тот ли Пьер, что сопровождал "госпожу" в столицу? Ибо что-то такое ей уже давали... на травах. И вели загадочные беседы о потустороннем, что ей положено видеть или слышать. И драконы в небе, кстати, тоже упоминались. А еще – какие-то Четверо, давшие клятву. И Пятый, что никому не клялся, но почему-то всем теперь должен.

– Умер дорогой тебе человек, баронесса. – На "ты". Перестал даже притворяться слугой. – Слезы алые – значит, пролилась кровь. Дракон не ранен – значит, погиб тот, в ком не текла его кровь. Он плачет – значит, умерший был ему близок. В небе нет других созвездий – значит, род погибшего – не древний и не несет Силы.

– Дракон – созвездие Тенмара? А мое – какое?

На гербе Лиара – стриж, но такого созвездия нет.

– Волка и рыси. Баронесса, взгляни на небо еще раз и запомни мои слова: ты уже избрала свой путь, и поздно сворачивать. Тебе придется исполнить свой долг до конца.

– В чём мой долг?

– Ты узнаешь. Когда придет время – ты не спутаешь.

– Скажи мне, Пьер... Джек, у меня вообще был выбор?

Ветер такой теплый. Южный. Она согрелась и не заметила этого.

– Твой путь был предназначен еще до рождения, но выбор у тебя был. Всегда можно решить, идти пешком или взять лошадь, днем или ночью и что взять с собой. Или кого.

– А сейчас выбор есть?

– Уже нет. Всё давно решилось. Теперь никуда не сворачивай и не оглядывайся назад. Никогда. Впрочем...

– Что?

– Ты еще можешь умереть, – порадовал девушку добрый оборотень. – Но и посмертие бывает разным.

– А твое – такое? Это – награда или... кара?

– Страшнейшая кара.

– За что?

Молчание. И уже никого нет рядом. Только теплый ветер, ночной сад и тусклый серебристый блеск наполовину опустевшей фляги. И плачет дракон в небесной мгле. Багряный дракон Тенмара.