Текст книги "Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны(СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Треск факела довел до сведения Элгэ: еще крепче сожми тонкую чадящую палку нежной девичьей рукой – и ветвь переломится. Оставит их лишь с факелом Октавиана.

Нечто, чем бы оно ни было, не только заполошно орет в уши, в голову и в остатки здравого рассудка. Еще и указывает дорогу. К тому, чью тень успел обрисовать первый пришедший на зов. Тот, кто еще говорил по-человечески ...

– Октавиан, нам туда, – прошептала Элгэ прямо в его встревоженные черные глаза. Горящие сейчас ярче обоих факелов. – Быстрее! Нас ждут.

3

Это – могила. Только там бывает столь черный мрак. И только там ты не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. А от стылой земли идет насквозь промораживающий холод. Мать сдержала слово – согрешившую дочь лорда Таррента похоронили заживо!

Эйда дернулась. Тут же ощутив разламывающую боль в затылке. И впившиеся в запястья веревки.

Связаны руки! Отчаянный крик рванулся из пересохшего горла. И застрял на полпути, остановленный плотной тканью. Повязка! А еще одна давит на лоб, переносицу и щеки! Или это мерещится, на лицо просто натянут саван, а сама Эйда – ослепла?! Ее спеленали и зарыли в могилу – задыхаться! Карлотта обещала закопать "глупую шлюху" вместе с ребенком... С "ублюдком" – так она говорила...

Мирабелла! Мирабелла!!! Что они сделали с девочкой?!

– Приступайте! – холодный, размеренный голос может принадлежать человеку из плоти и крови. А может – и потустороннему существу.

Но даже Бездна из Льда и Пламени и вечные муки для грешницы и прелюбодейки – это не медленное удушье в могиле и небытие!

Огненно-Ледяная Бездна – это не страшно. Она всего лишь означает, что ты не исчезнешь навсегда...

Эйда яростно дернула головой. И едва не потеряла сознание – от вспыхнувшей багровым огнем боли. Что сделали с ее дурной башкой? В заволокшей глаза тьме взбесившийся лесной пожар нещадно рвется от затылка к вискам! Сжигает все связные мысли...

Едва не соскользнув в беспамятство, девушка вновь ощутила под головой стылый холод.

Ледяной камень выстужен веками. И тянет жизнь из любого, кто дышит. Но он же и остужает пламя в затылке. И унимает боль...

Камень?

Осторожно, пытаясь вновь не лишиться чувств, лиаранка повернула пудовую голову набок. Теперь каменное ложе кажется почти зимним металлом. Когда-то, в Месяц Сердца Зимы семилетняя Эйда схватилась за железный крюк клети...

Стиснув зубы, девушка яростно терлась щекой об отполированный камень... алтаря.

Повязка наконец съехала. Одновременно с пронзившей разум догадкой. Это – не Бездна Льда и Пламени. Туда Эйде отправиться еще только предстоит...

И она не ослепла. Если только это не произойдет сейчас – от резанувшего глаза огня факелов...

Зачем факел так близко? И почему он тогда не согрел камень?

Эйда зло отвернулась. Отчаянно пытаясь разогнать багровую рябь в глазах.

Боль в голове накрыла осенней волной. Альварен не выпустит, он всё помнит и не прощает...

За что Эйду прощать? Да еще и какому-то озеру... Перед ним-то она в чём успела провиниться?!

Сквозь красноватый туман медленно проступает серая трещина. А когда треснула по швам жизнь Эйды – той проклятой весной или раньше?

Ветвится прореха в камне – как река с кучей протоков. Или змея со змеятами...

– Мама!..

Какая трещина? Ты – на алтаре! А кричит твой собственный ребенок!

Веревки вгрызлись в запястья, лодыжки... Зато слабеет онемение в руках – теперь их нещадно закололо.

Железо! Под руками опять клятое стылое железо – как тогда, в детстве. Только теперь их от него не оторвать – даже оставив в жертву примерзшую кожу!

Яростный багровый свет дико пляшет в глазах. Отдается нескончаемой болью в несчастной голове. Пляшет вместе с... комнатой. Кривляются факелы по краям. Фигуры в черных балахонах скачут вокруг каменного ложа... и распластанных на алтаре тел. Два – справа, одно – слева.

Боль не дает шевельнуть головой, а терять сознание – нельзя. Не успеешь очнуться.

– Мама!..

Во имя Творца и всех агнцев Его, во имя Темного со змеями, где Мирабелла?! Справа? Слева? Почему не понять?! Голос же слышен...

Чем Эйду тогда ударили? Цела ли вообще голова? Некогда об этом думать – пытайся ее приподнять. Давай! Представь, что ты – Ирия!..

Первым из пленников девушка узнала Диего. Первое тело справа. Буквально рукой дотянуться можно. Если руки свободны...

Мальчишка – связан, с наглухо перетянутым ртом. Но в сознании! Ему повязку сорвать не удалось. И жреца в черной хламиде, воздевшего над Диего нож, илладиец не видит. Но явно чувствует – ибо рвется из пут с бешенством дикого леопарда.

За Диего неподвижно простерт кто-то еще – головой к его ногам. Видно лишь светлые волосы и черную одежду. Да еще руки – тоже связанные над головой.

Девушка едва не зажмурилась – решила, что убийца ударит прямо сейчас. Но тот и не пошевелился. Пока.

Кого же привязали к Эйде?! И почему не видно чужих ног возле ее лица? Голову настолько не наклонить... они, наверное, сломали Эйде шею!

Лесной пожар обратился потусторонним пеклом, подземелье вновь завертелось морским смерчем... Но девушка уже увидела всё.

Да, ноги заметить трудно – потому что они коротки. Напротив глупой лиаранки привязан ребенок.

Что-то не так... Борясь с красными мошками в глазах, девушка поняла, что именно. Они завязали рот и глаза и Мирабелле. Это – бесчеловечно, дико, невозможно, это...

И как же тогда девочка звала на помощь?!

Ближайший черный жрец, нарушив оцепенение, резко обернулся к Эйде.

– Всё готово, – бесстрастно раздалось откуда-то сзади.

Туда уже не заглянуть при всём желании. Только еще отчаяннее захотелось оказаться как можно дальше – в охапку с дочерью! Да и прочих жертв прихватить.

Забиться бы сейчас под одеяло и молиться, молиться! Умолять о помощи и спасении кого-нибудь большого и сильного! Того, кто обязательно придет и спасет!

Отголоски детских страхов ожили. Говорят, дети чувствуют такое лучше взрослых. Дети и животные. Только им никто не верит. Эйде никогда не верили...

Жрец обернулся к ней – и она едва удержалась, чтобы не зажмуриться при виде кривого ножа. Конец!

Серп взлетел над головой... И остановился. Пустые рыбьи глаза уставились на Эйду. И ясно, почему...

Сейчас он вернет ей на глаза повязку.

Нет. Не обращая внимания, что жертва зряча, чернорясник затянул тягучее пение на неизвестном языке. И хор голосов подхватил мерзкий речитатив.

Что леденит кровь сильнее – древние, давно мертвые слова или нависший над шеей полумесяц? Кривая черная тень заслонила полпотолка... Перережут горло или вырвут сердце?!

Чтобы не видеть, Эйда вновь повернула пылающую голову набок. Другой черный истукан держит нож над Диего. Еще несколько полукругом бредут к алтарю. С факелами. И поют.

Если Творец смилостивится и умрут лишь двое из четверых – пусть среди выживших будет Мирабелла!

Глава пятая.

Эвитан, окрестности Лютены.

1

Ровно пятьдесят семь шагов – Элгэ считала против собственной воли. Под треск багровых факелов и отчаянные попытки почувствовать то, что впереди...

На пятьдесят восьмом девушка заметила слабый отблеск и резко загасила факел.

Октавиан отстал от сообщницы лишь на миг. В последней искре погибающего огня мелькнуло бледное лицо, закушенные губы. Предаст или нет?

– Они здесь, – беззвучно шепнула илладийка.

И диверсанты вновь заскользили вперед. Точнее – зашуршали, затопали стадом южных элефантов. Затрещали весенними медведями по бурелому.

Элгэ расшумелась так, что не услышит лишь безнадежно глухой столетний дед. А Октавиан ломится еще громче!

Тридцать пять торопливых шагов – и ни звука впереди.

А потом донеслось едва слышное пение. Юный Мальзери в темноте сжал запястье подруги – правое, со шпагой. Целый миг (в него уложились три дружных шага в почти кромешном мраке) юноша был под угрозой удара кинжалом. Прежде чем отпустил руку Элгэ. И девушка поняла, что ему просто не по себе.

Заунывный вой на незнакомом языке (точно ли незнакомом?) холодит кровь в жилах и ей. Что-то здесь определенно не так с этим языком. А еще – с этими подземельями и мертвым городом!

Но Октавиан – просто испугался или понимает перевод? Уже не спросить. Время утекло сквозь пальцы...

– Ничего, – беззвучно шепнула девушка, приблизив губы к уху друга. В конце концов, она – старшая и должна быть смелее. – Уже пришли.

Воистину, утешение из утешений!

Пение – всё громче. Как неотвратимые раскаты просыпающейся грозы. Гром уже есть, молнии – сейчас будут. Как и лесной пожар. Как раз посветлело. А вон и первый факел впереди...

Гроза – настоящая! – это хорошо. Это – не тысячелетняя толща холодного камня над твоей головой!

– Готовься! Сейчас!

Элгэ угадала верно. То ли, как змея, почуяла человечье тепло, то ли агнцы Творца подсказали. Вместе с голубями.

Из-за поворота девушка осторожно выглянула сама. Октавиану не доверила.

Стражи застыли шагах в пятнадцати от незваных гостей. Открытые кирасы – бей не хочу в шеи. Умеет ли Октавиан метать кинжалы? Плох тот сын мидантийца, что не умеет. Мальзери положено мастерски владеть кинжалом, стилетом, ядом, удавкой. Как илладийцу – шпагой и дагой. На то они – Мальзери и илладийцы.

Шорох рядом – Октавиан тоже оценил врага. А все предыдущие шуршания и шебуршания существовали лишь в воображении Элгэ. Ей себя и напарника слышно, врагам – нет.

Диверсанты нырнули обратно. Илладийка ткнула кинжалом в точку на стене, указав на себя, потом – правее. И – кивок в сторону Октавиана. Его подбородок согласно мотнулся вниз.

Какие отчаянные у парня глаза! Больные.

Убивал ли он прежде? Не только в спину, вообще?

– Это – враги, – беззвучно прошептала Элгэ.

Юноша вновь кивнул. С тем же выражением глаз.

Больше нет времени. Если не убивал – убьет сейчас.

Два согласных шага. К повороту – как к обрыву в омут. И как в танце. Она обещала научить Октавиана илладийским танцам. А теперь им больше не танцевать обоим. Никогда.

Два взгляда. Коршуны выбирают добычу. Короткий свистящий полет. Только бы Октавиан не промахнулся!

Неловкое, подрубленное падение двух тел. Тоже танец. Левое – раньше, правое – следом.

Быстрее!

Бесшумно или гремя не хуже закованных мертвецов, Элгэ и Октавиан ринулись вперед. Забрать у трупа оружие – не мародерство.

Пистолеты. Очень хорошо! Просто отлично. Удастся подороже продать жизни.

Кирасы и каменный пол встретились – отнюдь не шелестом осенней листвы. Но не слышно ничьих шагов, кроме собственных. Будто Элгэ и Октавиан здесь одни. Только они и пение.

Нет, не так. Они и речитатив – заглушающий всё и вся...

И еще – нечто просыпается в глубине давно мертвого города. Город умер, а тварь – жива. И очень голодна. Она слишком давно голодала, чтобы теперь удовлетвориться жалкой подачкой...

Девушка бешено встряхнула головой. Лучше не думать, чьи это мысли!

Творец милосердный и всемогущий, откуда Элгэ, дочь Алехандро Илладийского, знает всё это? И зачем ей такое знание?! Лучше бы его не было! Вместе с тварью, что столько веков безопасно продрыхла в толще древнего храма!

Творец милосердный, а вдруг ты тоже спишь? Только тебя не удастся разбудить?

"Если поймешь, что я – уже не я..."

Солнечный диск холодит кожу. Творец спит. Если он вообще существует. Могущественное Зло есть однозначно, но это еще не значит, что в противовес обязательно найдется и Добро...

И словно в ответ, камень под ногами дрогнул в первый раз. Что бы там, в глубине, ни было – оно пробудилось.

2

В особняке жирного мерзавца Гуго у Элгэ было время вспомнить всю жизнь, а здесь – нет. Коридор слишком короткий. Стрела летит – и то медленнее.

Обрыв коридора, за ним – новый виток. Последний. Об этом кричат и бешено колотящееся сердце (будто оно раньше молчало), и бьющее в уши мертвое пение. А особенно – четверо солдат в кирасах. Стража у входа.

А еще под ногами ворочается здоровенная, оголодавшая за века тварь. Хотя она-то как раз ни в чём не виновата. Только в том, что хочет жрать.

Полсотни шагов. Нас – двое, врагов – четверо. Элгэ не выстрелить с двух рук – пистолеты тяжелы, а женской силе есть предел. Точнее – выстрелить-то можно, а вот попасть в сердце или в голову...

Октавиан? Илладийка не спросила, насколько хорошо он стреляет с левой. И стреляет ли вообще.

Почему эти не замолчат? Почему до свихнутых кретинов не доходит, что их могильные завывания для подземной твари – как красная тряпка для быка?!

Быки, коррида, Илладэн... Вишневые сады и гранатовые рощи... Милосердный Творец, помоги убить тех, кто хочет, чтобы Диего больше никогда не увидел Илладэна!

– Элгэ, что будем делать?

Шепот еле уловим даже тебе самой. Значит – не вздрагивай. Стражам за углом не слышно точно.

А вот выстрелить и одновременно метнуть кинжал Элгэ не сумеет. На шум из-за поворота выскочат те, поющие. И наверняка они способны не только выть! У змей просто обязаны быть ядовитые жала...

И ладно еще, если за углом только певцы древних склепов и голодных тварей. А если в придачу десяток солдат?

А если здесь, в подземелье, их – сотни?! И они сейчас на шум со всех сторон...

А если небо обрушится на землю, а земля полетит в огненные тартарары, паникерша?

– Стреляем на счет три. Раз, два...

А уцелевшим – по кинжалу за ухо!

Дикий грохот, заложила уши отдача, бьет в нос острый запах, слезятся глаза. Горелый порох, дикий вопль впереди...

Кто попал – Элгэ, Октавиан или оба? Или...

Двое врагов – на полу. Один – неподвижен, второй корчится.

Двойка уцелевших вскидывает пистолеты. Медленно-медленно, как в сонном мареве... Элгэ с Октавианом тоже еле шевелятся – да что же это с руками?

Из-за спин шакалов выплывает некто в черном. С жезлом, или что там у него палкообразное в руке – орудие восточного боя?

Кинжалы летят во вражеские морды. Элгэ и Октавиан, пригибаясь, ныряют назад – за стену. Кажется, одновременно. Оба – со скоростью сонных мух на солнцепеке.

И могильная тишина. Только пуля свинцовым кинжалом срезала илладийке прядь лохматых волос. У самого виска. А вторая сбила со стены мелкий камешек на голову Октавиана.

Не продохнуть от горелой вони... Ничего, терпимо.

Живы! И даже не ранены.

Почему так тихо? Пули не свистят, враги не орут, и тела валятся абсолютно бесшумно. Как там, на площади...

Вернется слух? Должен.

За черной фигурой ворвалась вторая, третья, а за ними – оглушительный мир звуков. Лязга, воплей и стонов. Рева, топота и проклятий. На эвитанском.

– У тебя есть еще кинжал? – проревел Октавиан в самое ухо.

Элгэ опомнилась. У жрецов – нет пистолетов, и чернорясники не взяли оружие мертвых. Просто переступили через тела. Выхватывая из-под угольных хламид кривые, восточные ножи.

Судя по лицу Октавиана – он повторил вопрос дважды. Или просто так кажется? Уже неважно.

– Держи!

А оставшийся – пригодится самой.

Два силуэта в черных сутанах споткнулись. И завалились: один – набок, второй – на колени и ничком, путаясь в рясе. Оба – под ноги товарищам. А те просто отпихнули невезучих с дороги.

Элгэ бы сто раз подумала, прежде чем служить в подобной армии. Настолько бесчувственны или нанюхались восточной дряни?

– Вперед! – девушка на бегу сорвала со стены факел.

Октавиан прихватил его соседа.

3

Застывшие рыбьи глаза, черные балахоны, кривые ножи. И бесстрастные лица – куда там всей семье Мальзери во главе с Валерианом!

Черная десятиглавая тень скользит по серой стене. Навстречу незваным гостям.

К счастью – десятиглавая. Ибо между ней и темнеющим впереди поворотом – только серо-багрово-факельное пространство. Десять глав – и примерно десять шагов.

Девять, восемь, семь... Шагов, а не голов, – к сожалению.

И прежнее заунывное пение! Где Элгэ уже слышала эти слова? Кто и когда их произносил? Почему они и знакомы, и незнакомы?

Три шага, два...

Факел – в морду ближайшему. Октавиан ткнул в сутану "своему" – молодец!

Дикий, звериный рев обожженного! Ослепший враг шарахнулся назад, стройная шеренга сбилась, превращаясь в толпу...

Жаль, сейчас опомнятся. Такие – опоминаются быстро.

Клинок проткнул рясу ближайшего – вместе с тем, что под ней. Тело дернулось на острие, из горла – вопль. А лицо и глаза... бесстрастны.

Назад! И отступай. Алексис Зордес однажды наглядно продемонстрировал Виктору, как смертельно раненый враг успевает достать победителя. Пока шпага в твоем теле, противник – на расстоянии удара. И здесь главное – выдержка. И умение перебороть боль.

Рывок, прыжок назад...

Вовремя! Серп режет воздух там, где четверть мига назад была Элгэ. Где ее уже нет...

С еле уловимым стуком чужой нож валится на пол. Из разжатых смертью пальцев.

Бой – это танец. Со смертью. Алексис был лучшим из известных Элгэ танцоров и бойцов. Увы – никакое искусство не спасает от выстрела в спину.

Только бы у них не оказалось метательных стилетов! С такого расстояния – попробуй уклонись. Особенно, если вот-вот вновь оглохнешь. На сей раз – от неумолчного пения.

Шеренга рыбьих лиц – уже опять шеренга. Они тоже отступили вовремя. А затем обогнули и мертвого, и катающегося по каменному полу обожженного.

И даже не оглянулись.

– Запах смерти не бывает приятным, – говорил Алексис. – Но никогда не отворачивайся от того, что сделал сам...

И нос не вороти от запаха, надо полагать.

Факел летит в очередного черного истукана. Жертва успевает шарахнуться назад. Толку-то – одежда всё равно вспыхнула. Этот догадался рухнуть сразу – значит, не сгорит. Но из боя выключен.

Шестеро против двоих. Даже пять с половиной – у одного из врагов нож в левой, явно не слишком тренированной. Черная ткань на правом плече промокла от крови. Молодчина, Октавиан!

Ну давай, Элгэ! В правой – шпага, в левой – кинжал. А справа Октавиан со шпагой и стилетом.

Надо спешить! Эти мерзавцы – мясники, а не бойцы. Им только с женщинами и детьми драться. С настоящими. И не вооруженными.

Чернорясники – тупое, пушечное мясо, но если сейчас сзади выскочит еще столько же!

А те всё еще поют. Это дает надежду... Жертвы – еще живы! Будем надеяться...

Ну добейте же кто-нибудь горящего, ради всего святого!

Сразу двое. Шаг назад, ну – давай! Хороший мальчик. Шпага длиннее ножа – не знал? Готов!

Ах ты... Серп тоже, увы, длиннее кинжала. Чиркнул по плечу, зараза. Вскользь, но если острие – ядовито...

Кривой нож лишь на миг ушел в сторону. Зато кинжал Элгэ как в масло влетел в чужое горло.

И всё же левая рука – раненая! – подвела со скоростью. Рывок назад – от нового чернорубашечника – удался. А вот выдернуть родной кинжал времени не хватило. Темный и все змеи его!

Рука еще действует. Не рана – царапина, мышцы вряд ли задеты. Но если на лезвии был яд – это конец.

Так не в одиночку же умирать дочери Алехандро Илладийского!

Нет, эти кретины так и не поняли, что тупо прут вперед лишь дураки. Готов! К-куда падать? Элгэ в бешенстве удержала за воротник свежеиспеченный труп, выдрала из так и не разжавшихся пальцев серпонож. Не дага, но тоже неплохо. Ибо у илладийки, невзирая на рану, пока еще две руки. В отличие от этих косолапых...

А вот теперь – пожалуйста, падай. На своих.

Последний враг ударился в бегство. Назад, к поющим. И стилет Октавиана нашел его на полпути.

Элгэ огляделась. Дыхание напарник уже успел сорвать, а рубашка подозрительно прилипла к левому боку. Темнеет неровным пятном. Не таким уж и маленьким...

– Серьезно?

– Ерунда, – юноша попытался улыбнуться. Неудачно. – Некогда!

Здесь он прав – действительно некогда. Впрочем, если на кривых клинках и яд, то медленно действующий. Так что вперед. Бегом – до змеиного логова.

Корчится у стены бедняга с обожженным лицом. Его Элгэ оставила, где был, – не опасен. И скорее всего – выживет.

А вот этот... Хорошо, что ее не тошнит – никогда.

Девушка склонилась над жертвой Октавианова факела. Уже потухшей и еще живой. Жалобно хрипит.

Один взмах кинжала. Такой медленной смерти не заслужил никто.

Вряд ли Элгэ ждет когда-нибудь светлый Ирий. Но и Бездны Вечного Льда и Пламени бояться больше незачем. Они ее только что видели.

А новое оружие – кривой, черный нож со змеей на рукояти.

Пять шагов бегом – до последнего поворота.

Точно такая же гадина была на развороте очень старой книги – в библиотеке Вальданэ. Эту древность с золотыми переплетом и замочком Элгэ и Виктор обнаружили лет пять назад. И ни змея ни поняли в странном языке. Буквы знакомые, слова – нет...

Тот самый текст, что теперь раз за разом слышат стены древнего города!

Мда, серповидный нож – не цивилизованный кинжал. За пояс не заткнешь, а ножны для страшилища не предусмотрены. Ничего, освещение там и свое найдется, а в бою оружие – важнее факела.

Каменный пол дрожит под ногами. Позади – раненый враг и больше десятка мертвых. Вперед ведут крутые серые ступени. Прямо в багровые отсветы. К алтарю и твари внизу!

И чей-то душераздирающий крик бритвой резанул уши.

Глава шестая.

Эвитан, окрестности Лютены.

1

Сгущается багровый туман. Мертвые слова бьют в виски раскаленными молотами. Кривляются в диком танце зловеще-черные фигуры...

Бешено рвется из пут Диего. А светловолосый парень рядом с ним – по-прежнему неподвижен. И Мирабелла больше не зовет непутевую мать. Совсем! Ни вслух, ни мысленно.

Охваченная паникой Эйда бросила тревожный взгляд на дочь. И дико заорала.

Ближайший жрец разжимает ей рот толстыми пальцами. И вливает какую-то гадость из потемневшей от времени чаши! А девочка уже не сопротивляется – даже не шевелится!

Эйда дернулась... пойманной снулой рыбиной. Веревки ядовитыми змеями впились в слабое тело, голова раскололась на миллион агонизирующих осколков. И каждый взорвался многоцветной радугой!

Одна боль слилась с другой! Девушка успела еще увидеть, как Диего вырвал из узлов левую руку. Прежде чем раскаленное солнце обрушилось на затылок Эйды, и мир провалился в Огненную Бездну.

Последним исчезло лицо дочери.

2

Черный алтарь – с королевскую кровать средних размеров. Мерзкий камень с двумя характерными бороздками.

Семь или восемь жрецов в балахонах. Чадит дым. И факелы, факелы, факелы...

На алтаре – четверо связанных.

Рвется из веревок Диего. Молодец, какой же ты молодец, братишка!

Юстиниан – без чувств. Его светлые волосы Элгэ перепутать не могла. И уж тем более не ошибся выкрикнувший имя брата Октавиан.

И еще двое. Хорошенькая светловолосая девчонка – ну просто классическая девственница для алтаря. И (вот мерзавцы!) девочка лет трех-четырех.

Чернорубашечники кинулись на непрошенных гостей всем скопом. На врагов – до сих пор почему-то не убитых.

Змеи, еще один маячит в тени у алтаря! Очень разумно – и паршиво. Чтобы перерезать связанных – хватит и его.

Хорошо лишь, что мерзавцы прекратили выть какофонию. Легенды гласят, что древние обряды требуют безукоризненной точности. Может, жертвоприношение удалось прервать, а может – и нет. Но даже если жрецы теперь не получат свое – тварь-то под землей сама не заснет!

Семь истуканов не бегут – не спеша подбираются к противникам. Умело замыкают полукруг.

Элгэ ошиблась. У алтаря оставались не худшие бойцы, а лучшие. Паршивых они выставили первыми. А эти наобум в драку не кинутся.

Разом навалилась усталость. Да и рана вежливо напомнила о себе. Все-таки – яд? Или так и должно быть? Учителя в последний год как сговорились – в один голос называли Элгэ отличным мастером клинка. Но они могли льстить или ошибаться. Среди них ведь уже не было Алексиса...

И потом – за ней нет ни единой военной кампании. Салонная фехтовальщица! И Октавиан – ничуть не лучше.

Ну да какие есть – другие спасители не придут. Девушка усмехнулась прямо в неотвратимо приближающиеся каменные рожи. Не следовало оставлять позади того, раненого. Теперь он может сползти вниз и метнуть что-нибудь в спину. Элгэ бы сползла. Но драться с ранеными она так и не научилась. Да и в любом случае – поздно спохватилась.

Истуканы истуканами, но глаза – не совсем каменные. Что в них, кроме ненависти? Изумление? Лучше бы изумлялись на то, что внизу! Шевелится, разминает гигантское тело, хрустит сегментами...

За семью врагами сразу уследить трудно, но сейчас их будет четверо! Если жрецы, конечно, не дураки, а они – не дураки. Хотя бы по части боя. Трое подождут во втором ряду – это тебе не гуговцы. Жаль, что не гуговцы!

Ладно, на четверых у Элгэ и Октавиана есть четыре глаза. По штуке на врага.

– В горло или в голову, – прошелестела девушка.

Октавиан мог и не заметить лишь на миг блеснувшую в надорванном вороте истукана кирасу. Кто это тебя так, палач безоружных, а?

Ничего, в лицо – тоже удобно. На них ведь нет даже масок. Палачи в масках – только на площади. Зачем? Ведь весь квартал знает, в каком доме живет мастер топора и петли. И в его детей часто летят камни и грязь. Глупая месть слабых слабым.

В детей Кармэн тоже швырялись бы – дай черни и не черни волю. Дети палачей, дети герцогов – какая разница, что за титул носят отверженные? Главное – за них ничего не будет.

Четыре шага. И четверо чернорясников дружно выступили вперед. А пол вздрогнул от ощутимого удара – едва не сбил врагам строй.

Увы, слишком далеко для удачного прыжка. Свой предел после замка Адор Элгэ знает. Да и лестницы здесь нет. А метательных ножей не осталось.

Черные сократили расстояние еще на шаг. А от нового удара содрогнулись древние стены. По двум уже поползли трещины – узкими змеями! Опять – змеи...

Даже если кинуться бежать – можно уже не успеть. Но здесь Диего – и поэтому Элгэ никуда не побежит. И не предложит спастись Октавиану – потому что ей не справиться с семью врагами одной. Впрочем, он не оставит здесь своего брата. За кем и пришел.

Жаль, в этом подземелье нет Валериана Мальзери! Будет так несправедливо, если их здесь сожрут или раздавят, а он останется жить. Мальзери-старший – не из тех, кто долго горюет по сыновьям. Новых наплодит!

В прежние времена прабабки Элгэ по обеим линиям танцевали среди змей и обнаженных мечей. Разве что под падающими каменными глыбами никто не пробовал. Но и это тоже – танец со смертью. Так танцуй, илладийка!

3

– Мама, мамочка! Мама!!!..

... – Твоя дочь родилась мертвой! И это хорошо. Лучше умереть, чем жить ублюдком дуры и шлюхи!

Ледяное лицо Карлотты всё ближе. Заслоняет зарешеченное окно, серые стены, сводчатый потолок... Лишает последней искры света. Последней надежды...

– Ты лжешь! Я слышала ее крик...

– В таком случае, – глаза в глаза шипит Карлотта, – она умрет, если ты хоть кому-нибудь скажешь, что рожала! Откроешь свой грязный рот – и считай, она мертва!

"Сестра Валентина" расхохоталась – диким, полубезумным смехом. Он бьет в уши, в виски, в лоб, в затылок!..

"Я сдержала слово, Мирабелла! Я молчала ради тебя. И не наложила на себя руки лишь потому, что надеялась хоть когда-нибудь тебя увидеть! Доченька!.."

– Мама!..

Карлотты здесь нет. А перед глазами вьется по потолку огромная трещина. Та самая или нет? Нет, та была уже и с меньшим количеством притоков. Вдвое или втрое...

"Сестра Валентина" и ее голос исчезли, а вот чудовищный грохот – нет. Кто-то огромный и взбесившийся колотит из-под земли в каменный пол. Ногами, гигантской головой или что там у него еще?

Эйду подбросило в путах. Она сама – на алтаре, а где Мирабелла?!

Голова раскалывается меньше – может, надоело? Во всяком случае – поворачивается без потери сознания.

Сердце обожгло дикой болью – дочка бессильной куклой скорчилась на алтаре у ног бестолковой матери! А собственный сумасшедший крик опередил все связные мысли. И девочка шевельнулась – заставила глупое материнское сердце подскочить к горлу.

Черная тень огромной хищной вороной метнулась мимо. Жрец! Обернувшись за ним, Эйда успела краем глаза разглядеть прочих палачей. Зачем-то столпились в полумраке – на другом конце капища. Шагах в тридцати от пленников. Что они там делают – тварь из глубин приветствуют?

Диего! Девушка только сейчас заметила: он каким-то непостижимым чудом освободился! Хотя что тут странного – их ведь не приковали. А веревки в этом подлунном мире умеют рвать все, кроме Эйды.

Еще бы миг – сорвать с глаз и повязку! Но его-то у Диего и не оказалось.

Короткий замах кривого ножа – прямо над головой отчаянного мальчишки!

– Диего, берегись – сверху!

Если бы у нее были свободны руки! Если бы...

Кривая серо-черная молния рванулась вниз... и замерла дюймах в десяти от Диего. Вслепую перехваченная крепкой мальчишеской рукой.

Ему не справиться! Подростку с онемевшими от веревок руками не удержать здоровенного взрослого мужика!

И что там, во имя Творца милосердного, за шум и лязг – на том конце логова?!

Два гибких силуэта мечутся в полукруге черных сутан. Пленников все-таки пришли спасти! Но почему избавителей всего двое? Или они – легендарные, непревзойденные бойцы?

Первый враг рухнул навзничь. И Эйда в рваном пламени очумевших факелов успела разглядеть спасителей.

Девушка вряд ли старше ее самой. И юноша – тех же лет. Постарше напарника для героини не нашлось. Все они переросли рыцарский возраст и никаких дам и детей спасать не собираются. Особенно – в ущерб собственной драгоценной шкурке. Убивать и насиловать, без сомнения, гораздо более подобает настоящим мужчинам! А главное – безопаснее.

Незнакомка что-то гортанно выкрикнула на неизвестном языке. К счастью – не том, на коем недавно пели жрецы. А судя по ответной скороговорке Диего – это илладийский. Девушка – илладийка. Та самая героическая сестра Диего?

Пляска двух разящих молний в полукольце неторопливых черных статуй... А нож всё больше клонится к груди мальчишки! Диего – бел как сама смерть, лишь по подбородку течет алая струйка. Из прокушенной губы.

– Здесь нельзя кровь!..

Это – вслух?

Вслух!

Эйда дико мотнула головой. Та взорвалась безумной болью... но это уже неважно!

– Здесь нельзя... кровь... – Личико Мирабеллы – бледнее лиарских снегов. И профиля Диего. – Здесь – Зло... Оно...

Девочка четко проговаривает слова. Так четко для ее полутора лет! Года и семи месяцев...

Дикий удар из подземелья сотряс капище. Алтарный камень холодным тупым гвоздем вонзился в затылок. Что-то тяжелое обрушилось на Эйду, режущая боль просадила правое плечо! Огненной волной растекается по руке...

Отчаянно борясь с неотвратимо наползающей багровой тьмой, девушка попыталась столкнуть с себя "нечто".

Какое же оно неподъемное! И неподвижное...

– Да что ты вечно в обморок падаешь?! – ее отчаянно трясут, вцепившись в плечо. В здоровое. Но с явной целью оставить синяки. – Змеи, ну тебя и приложили по голове, уроды! Ничего, держись!..

Снизу трясется холодный камень. Сверху трясет неизвестно кто, но очень упорный! А в голове скачет Бездна Вечного Льда и Пламени!

Но хоть исчезла тяжесть.

– Эйда! Да Эйда же! Очнись!

– Мама!..

Мирабелла! Она-то что делает в Бездне?! Карлотта нарушила слово? Она же обещала... И как невинный ребенок оказался среди грешников?!

– Мама!..

Открывай глаза, живо! Даже в Бездне ребенку нужна помощь матери! Раз уж вы обе здесь.