Текст книги "Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны(СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Зла пленникам – матерям, женам, сестрам, детям мятежников – Ревинтер-младший не желал. Но сердце захолонуло. Анри Тенмар во главе отряда повстанцев сейчас встревожил бы меньше. Даже если бы на глазах у всех отбил пленников и умчал их в неизвестном направлении. Потому что выигравший одну сшибку бунтовщик и вполовину не так страшен, как ставший врагом союзник. Сильный союзник.

Обреченные на казнь (или уже нет?) пересекли двор. Им предстоит последняя дорога. Если не спасет всадник на белом коне. Герой в черном с серебром.

Ирию Роджер узнал в толпе совершенно неожиданно – хоть она и стояла в первом ряду. Но светловолосых женщин и девушек оказалось много, а блеска изумрудных глаз издали не разглядишь. Зато в воротах, между двух тяжелых железных створ, гибкая фигурка и резковатые черты сразу бросились в глаза. Даже несмотря на то, что рядом всхлипывала одна из самых красивых дебютанток прошлого сезона, – Роджер видел ее на многих балах и узнал сразу. Дебютантка красивее, Ирия – ярче.

Она застыла на месте, на какой-то миг на полшага отстав от подруги по несчастью. Испугалась? Ослепил еще по-зимнему поздний восход солнца? Или увидела возможных спасителей?

Стремительный, почти скользящий шаг назад. Всё-таки испугалась? Не бойся, Ирия. Всеслав вряд ли притащился ни с того, ни с сего.

Нырок назад – сразу на три шага. Ошеломленные лица двух отодвинутых в стороны женщин. От Ирии такого не ожидали?

Нахмуренно переглянулись конвоиры.

Настолько потеряла голову? Так ты тоже способна так бояться, Ирия? Ты только казалась...

Или смерть на плахе для тебя – настолько страшнее, чем в честном бою? Возможно. Самого Роджера одинаково пугает и то, и другое.

Девушка стремительно вынырнула из толпы – по-прежнему легкая, гибкая и... уверенная. Та же зеленоглазая пантера, что держала нож у горла Эйды. Та, что собиралась драться плечом к плечу с Тенмаром. Тогда почему?..

Ирия влечет за собой две хрупкие фигурки. Светловолосую девочку лет десяти-одиннадцати и смуглого мальчишку помладше. Сестру? А второй – кто?

Средняя дочь лорда Таррента вместе с детьми выступила из сгрудившейся у ворот толпы, обогнала застрявших в воротах смертников. Бывших – но еще не знающих об этом.

Ирия, не оглядываясь, миновала рыдающую, беспомощно озирающуюся в поисках спасения дебютантку. И четким, решительным шагом направилась к словеонцам. Судя по всему – прямиком к Всеславу.

Замерла во дворе тюрьмы очередь из обреченных. Кажется, что слышишь еле различимый стук легких шагов по каменным плитам мостовой. По "дороге смерти".

Гордо вскинув голову, спешит навстречу победе или гибели светловолосая девушка. Справа от нее – сестра, слева – чей-то чужой ребенок. Или не совсем чужой.

Ближе, ближе... Теперь ясно различимо лицо... глаза. Ни тени страха, ни следа слез – сегодняшних или вчерашних. Первое впечатление не обмануло – Ирия Таррент не умеет плакать. И никогда не умела.

Любовница ли она Тенмару? Да запросто! Такая – может.

Если Всеслав и удивился, по его лицу Роджер ничего прочесть не смог. А девушка остановилась в полутора шагах от словеонского князя. И на всю застывшую в немом молчании площадь прозвенел ясный и четкий голос:

– Я, Ирия Таррент, вторая дочь лорда Эдварда Таррента, во имя Творца Милосердного и Всепрощающего прошу помиловать детей, не достигших брачного возраста.

Четырнадцати лет.

– И вы, юная дама, конечно же, еще не достигли его? – Если Всеславу и понравились ее слова – его насмешливый голос ничем этого не выдал.

– Достигла, ваша светлость. Еще в начале этого месяца.

Ирия смотрит только на Всеслава, и лица ее Роджеру сейчас не видно. А какой у нее наверняка взгляд!

В Словеоне и Ормхейме женщинам разрешено служить в армии – хоть этим и мало кто пользуется. Всеслав должен оценить такую смелость.

– Тогда моя новость понравится вам, графиня, – северный князь улыбнулся чуть теплее. – Сегодня будут помилованы все. Вы и ваши родные смогут вернуться домой.

– Он что, спятил?! – отец, не сдержавшись, выругался вслух. – Да кто ему...

Ответ они заметили одновременно. Площадь окружена войсками Всеслава – незаметно подтянулись со всех сторон. Даже мимо дворца Эрика Ормхеймского. Его армия тоже расквартирована под Лютеной. Не вмешался – значит, договорились. И, возможно, Ревинтерам теперь конец...

Всеслав наклонился в седле. Блеснуло золото:

– Возьмите, графиня. – То, что князь снял с шеи, скользнуло в руку Ирии. – Если вас задержат в воротах – покажите эту безделушку.

Девушка словно стала еще выше. И увереннее. Чуть встряхнула распущенными волосами (другие женщины завязали их перед плахой, а она – распустила) и неторопливо, пристальным взглядом обвела врагов. Всех. Словно запоминая.

Роджер невольно вздрогнул, когда ледяные изумруды на миг прожгли его. И скользнули дальше – к Бертольду Ревинтеру. Взгляд молодой львицы, только что ощутившей собственную силу. И сразу наметившей добычу.

– Пожалуй, я провожу вас, графиня. Вас и ваших людей, – отвесил прямо в седле легкий полупоклон Всеслав.

Ваших? Насколько иронично он признал ее командиром всех обреченных?

– Должен же я убедиться, что с вами всё в порядке. Прошу, – рука в перчатке легко подхватила Ирию в седло.

Теперь ее лицо сияет. Ярче воцарившегося на розовом небосклоне утреннего солнца. Ирия Таррент – счастлива. Что было у нее с Тенмаром – точно знают лишь они двое. Но вот что бойкая девица всего минуту как присмотрела нового любовника – это к гадалкам не ходи.

А вот Всеслав... Холодное, насмешливое лицо, чуть едкая улыбка. Но Роджер Ревинтер видит это, а Ирия Таррент – нет. Ничего у тебя на сей раз не выйдет, "вторая дочь Эдварда Таррента". Поищи преемника Тенмару не в семье словеонских князей.

Впрочем, Роджер ошибается. Не ничего. У нее получилось всё, кроме вскружившейся от внезапной любви белокурой головы Всеслава. А вот у Ревинтеров действительно – ничего. Абсолютно.

3

Отец – пьян. И то, что Мален или Канви в таком же состоянии заявят, что трезвы как оконное стекло в ясную погоду, – ничего не значит. Для Бертольда Ревинтера это – предел. Означающий, что министр финансов и влиятельнейший из Регентов сорвался.

– Лиара мы лишились, – в третий раз повторил он. – Но это ничего! Титулом я тебя так или иначе обеспечу. Не слишком-то нам и нужна была эта змеиная провинция!

Пляшут синие стены отцовского кабинета. Синие стены, ало-оранжевые пятна. Болотные огни тянут в ледяную трясину. В нее проваливаешься... и тонешь, тонешь, тонешь!..

Значит, провинция была не нужна? Умирающие женщины, повешенные дети, горящие дома... мертвые глаза Эйды. Всё это было не нужно?! Тогда – зачем?!

– Ничего, – тяжелая рука отца ложится на плечо... давит. Пьяный голос чуть заплетается. Лишь "чуть" – и от этого еще страшнее. – Ничего, Роджер, с Всеславом мы еще посчитаемся! Придет наше время! Все Регенты возмущены его самоуправством, все! Кроме кардинала... но мы и на него управу найдем. Кардиналы – не вечны, а Его Высокопреосвященство Александр – весьма стар!

Рука на плече нервно сжимается, сдавливает сильнее. Останутся синяки... они всегда остаются, если сильно сжимать. У Эйды тогда все плечи были в синяках, а ведь Роджер ее ни разу не ударил... нет, раз было – чтобы прекратить истерику. А вот держать – держал предостаточно...

– Роджер! – рука уже не сжимает плечо, теперь она его трясет. – Да что с тобой?

– Что мы будем делать? – Повернуться, взглянуть в глаза. Никогда не помогало. Но, может, сейчас – когда несгибаемый отец утратил выдержку? Насколько это вообще для него возможно... – Если не считать титула и мести Всеславу – что мы будем делать?

Кажется, Роджер сорвался на крик. И на истерику. Трезвую – потому что, в отличие от отца, сегодня ни капли не пил.

– Ты о чём?

Не подействовало. Вот Всеслав бы взглянул...

– А, об этой девице... – Роджер спрашивал не только об Эйде, но отец не понял. Как всегда. – Тебе не придется на ней жениться, так что успокойся. Девица Таррент вернется к папеньке с маменькой, ты останешься свободным, и мне не придется сочинять для твоей жены несчастный случай. А со временем женишься, на ком захочешь. Все довольны, и каждый остался при своем, ты не находишь? Твое здоровье! – отец поднял очередной бокал.

Роджер чуть не отвел взгляд. Плещущаяся за стеклом темно-рубиновая горечь слишком напоминает кровь.

– А если я не передумал жениться на Эйде?

– Роджер! – вздохнул Ревинтер-старший, залпом осушая бокал. – Ее теперь никто за тебя не отдаст. Смирись. Всеслав еще получит свое, дай только срок!

– Разве лорд Таррент не понимает...

– Он понимает, что если отдаст тебе дочь, между тобой и титулом будут стоять лишь две жизни – его и его щенка! – прорычал отец. – Он еще не настолько сошел с ума. Не убивайся так – обеспечу я тебя другим титулом. Графский не обещаю, но виконтом или бароном станешь, дай только срок!

С чего ты взял, Роджер Ревинтер, что отец поймет тебя сейчас – если не понимал прежде? Что никогда не мешало ему прекрасно тобой манипулировать...

– Да не горюй ты так! – не потерявший ни поста, ни Регентства матерый интриган хлопнул сына по плечу. Что ему свойственно еще меньше, чем пьянство. – Нам ничего не грозит. Эдвард Таррент теперь будет сидеть тише воды, ниже травы. У него еще две дочери – пожалеет хоть их. А сынок у него – трусливый, безвольный слизняк, поверь на слово. Я таких издали чую.

Как много, оказывается, общего у Роджера Ревинтера с Леоном Таррентом. А он-то и не знал...

– Наиболее опасна средняя дочурка. Ты видел ее глаза?

Видел. Но полагал, что отец тогда прожигал полным ненависти взглядом Всеслава Словеонского.

Ошибка. Очередная. У Бертольда Ревинтера – два глаза.

– Но и здесь проблем не будет. Запуганный папаша ей не поможет. Про брата я вообще молчу. Значит, будущий супруг... Плохо, что она уже в брачном возрасте... и хорошо, что имела место та история с Тенмаром. При умелом подходе весь высший свет заговорит, что средняя девица Таррент – любовница покойного мятежника...

– Она – действительно любовница, а он – действительно покойный? – уточнил Роджер. По-настоящему интересуясь лишь второй частью вопроса.

– К сожалению, не покойный, но свету об этом знать незачем! – хохотнул отец.

Длиннопалая, унизанная перстнями рука уже привычно тянется к ополовиненному графину. Алое в светлом. Будто кровь наполовину вытекла из тела...

– А девица?

– Не покойная, к сожалению. Пока. А, ты о том, лишил ли ее Тенмар невинности, и было ли ей еще чего лишаться? Знаешь, а я бы не удивился. В Лиаре полно конюхов... не смейся, конюхи разные бывают.

Кто – Роджер смеется? Он больше никогда не сможет смеяться – даже над собой!

– Ну, хорошо, не конюхи – солдаты лиарского гарнизона. Ты ведь видел эту девицу? У нее совершенно бесстыжие глаза. Такие не бывают у нормально воспитанных барышень...

Нормально воспитанных. Таких, как Эйда. Готовых жертв для любого подонка.

– ...я такие видел у Кармэн Вальданэ – тоже, кстати, любовницы Тенмара. Ни один нормальный мужчина не женится на женщине с подобными глазами...

А теперь нормальный – это такой, как Бертольд Ревинтер? Или как его сын? Ирия Таррент точно с радостью обойдется без любого из них.

– ...если не желает стать рогоносцем, разумеется. А уж после ее выходки на площади – поверят в десятки ее любовников. Нам останется лишь подтолкнуть сплетню в нужное русло. А на гулящей подстилке мятежника – хоть живого, хоть мертвого – не женится даже проигравшийся в карты седьмой сын нищего рыцаря.

А вот теперь вопрос: тот подсмотренный неким солдатом поцелуй Тенмара и девицы Таррент существовал на самом деле? Или тоже – удачный плод очередной задумки предусмотрительного отца? А солдат получил за передачу байки остальным звонкую монету. Чтобы никто из "нормальных" людей не жалел о казни Таррентов. В этой семье, дескать, еще и девицы гулящие.

– Есть еще младшая...

В пьяном виде отец, оказывается, вдобавок склонен философствовать. Долго и занудно.

Нет, Роджер Ревинтер все-таки будет сейчас смеяться. Хохотать в голос. Слушая фантазии отца теперь уже об Иден Таррент и горячих лиарских конюхах. И о вышколенных солдатах гарнизона, готовых выполнить любой каприз юной хозяйки.

– ...но ее можно не бояться – с такой-то внешностью. Подобная тихоня и серая мышь подцепит в лучшем случае провинциального барончика. И будет рада, что польстился хоть такой! У тихонь не бывает ни связей, ни влияния. Иден Таррент никогда не станет хоть сколько-нибудь привлекательной – разодень ее хоть в какие шелка-бархаты. Запомни это, Роджер...

Роджер запомнил. Особенно речи отца в походном шатре – на границе Лиара и Ритэйны. Итак, Бертольд Ревинтер, это тоже было ложью? Иден Таррент никогда не была опасна, не так ли?

– А как же твои слова неделю назад? Что следует опасаться ее будущего супруга?

– Лучше не рисковать, если можно риск исключить! – Отец раздражен. Оттого, что поймали на вранье, или просто много выпил? – Да и ты должен был перестать распускать сопли.

– Ты добился успеха. – Кажется, отчеканить получилось. Только Бертольд Ревинтер даже не дрогнул. – Сопли распускать я больше не стану.

– Я рад, – кивнул отец. Вновь протягивая руку ко второму – пузатому, на глазах пустеющему – собеседнику. – Будешь?

– Нет.

Что решено – нужно делать на трезвую голову.

Роджер вернулся в свою комнату. В ту самую, где вырос, прочел столько замечательных книг... ничему его не научивших. Где грезил о подвигах, мечтал поступить в Академию.

Обитые шелком стены. Портьеры в золотистых тонах. Такой комната была при матери, такой сын ее и оставил. В незначительных мелочах отец шел Роджеру навстречу. Чтобы в главном всегда заставить сделать по-своему.

Роджер молча переоделся в мундир лейтенанта. Военный, не парадный. Открыл чернильницу, достал перо.

"То, что я сделал, несовместимо с честью офицера".

На белом квадрате чернеют подсыхающие строки. Всё, что останется от него самого, его чувств и поступков. Вся жизнь поместилась в нескольких словах.

А тело и следы крови уберут.

Кресло. Тоже мамино любимое. Она всегда здесь сидела, когда заходила в комнату сына.

Пусть это произойдет здесь.

Роджер Ревинтер сел, выпрямился, насколько смог. Приставил пистолет к груди и спустил курок...

4

...Неизвестно чью карету подбрасывает на ухабах. Будто дорога вдруг стала взбунтовавшимися волнами Альварена. Только на сей раз лодка снабжена крышей и стенами и темна, как зимняя ночь. Не видно ошалевшего озера.

Остановилась колымага резко – Роджера аж швырнуло вперед. Едва успел схватиться за край узкой скамьи.

Дверца резко распахнулась, впуская солнечный совет и прогоняя иллюзию былого ужаса.

– Выходите, капитан Ревинтер.

Выходи, чего уж там? Ты в очередной раз прибыл, куда не хотел, чужая игрушка. Может, в этот раз обойдется хоть без подлостей, совершенных по чужой указке?

Ого, какой особнячище! И сколько же тогда фонтанов в саду у императора? Хотя, возможно, в Квирине знать живет богаче правителя. Раз уж он тут чисто формальный.

Изнутри жилище неизвестного Роджеру (и наверняка известного всей Сантэе) патриция не уступало в роскоши ни внешней отделке, ни саду.

Кричащие яркие краски, статуи – одна древнее другой, а уж вазы... И стоимость цветов в них!

А что это за сюжеты на стенных фресках и голубом полукуполе потолка? Зачем столько альковных зарисовок, это же все-таки не бордель? Или он самый? А может, салон какой-нибудь известной куртизанки?

И для чего ж ты мог понадобиться куртизанке, тем более – известной, а, "капитан" Ревинтер? Денег с тебя не возьмешь. Твой отец прелестницу тоже отблагодарит вряд ли. А если ей просто интересен юный красавчик – за этим не к тебе, а к Эверрату.

Разве что привлекла твоя слава насильника юных дев. Тогда красотка опять же будет весьма разочарована. Хотя бы твоим внешним видом. Не тянешь ты на коварного злодея из рыцарского романа, и сам это знаешь.

Лестница, свечи, красный ковер. Похожий есть дома. Лежит с тех пор, как...

Отец говорил: "хочешь узнать о хозяине – присмотрись к слугам". Пышные ливреи, угодливые лица. И страх в глазах. Дома прислуга одевалась намного проще... но от того, что одно блюдо разложат в разную посуду, вкус не изменится. Будь у отца не слуги, а рабы, как в Квирине, – боялись бы хозяина не меньше.

Кабинету тоже стыдиться нечего – вполне соответствует саду, дому и слугам. "Лепота" – как говорят в Словеоне.

– Здравствуйте, капитан Николс. Или вы предпочитаете "виконт"?

– Мне всё равно.

Ладно хоть не куртизанка, а вельможа. Лет тридцати или чуть моложе. Жгуче-черноволосый, темноглазый, яркогубый. То ли красавец из девичьих грез, то ли вампир из легенд Мэнда. Тех, что по ночам рассказывают у дружеских костров. И громко смеются за чашей вина – потому что рядом верные товарищи и ничего не страшно.

Хозяин дома улыбается во все белоснежные зубы. Безупречно ровные.

А вот и кресло для гостя – мечта любого политика. Из такого попробуй взвейся "подобно стремительному барсу". Впрочем, Роджер бы и со стула так не вскочил.

– Позвольте представиться, виконт. Патриций Луций Помпоний Андроник. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, благодарю вас, – вежливо ответил Роджер.

– Тогда, если не возражаете, сразу перейдем к сути дела.

– Я слушаю вас.

– Виконт, хотите ли вы вернуться домой?

– Я полагаю, этот вопрос беспредметен, – всё так же вежливо улыбнулся Ревинтер-младший. – В Эвитане я – вне закона. "Дома" меня ждет расстрел. Или плаха – потому что я усугубил вину побегом и убийством конвоиров.

Сразу две тонких черных брови – явный плод усилий лучших куаферов Сантэи – поползли вверх. Двумя изящными червями.

– Как? Разве Тенмар вам не сообщил? В Эвитане с вас сняты все обвинения, виконт. И вы – совершенно свободны... за исключением того, что связаны приказом Тенмара. Лишняя причина, чтобы задуматься: кому можно доверять, кому – нет. Не так ли?

А есть те, кому – можно? Ну разве что Сержу – в некоторых вопросах. И еще себе – иногда.

– Но что бы там ни думал Тенмар, это еще не значит, что вы не сможете вернуться домой.

– Это значит, что я просто должен правильно выбирать друзей и союзников? – помог собеседнику Роджер.

Новоиспеченный друг и союзник поощрительно рассмеялся:

– А я-то думал напомнить о вашем настоящем месте в этом мире. Скажем, что это место – высший свет, а не армия. А вы и сами всё прекрасно понимаете.

– Понимаю, – невинно улыбнулся Роджер. Как привык – Алану в первые дни их знакомства. Когда еще доверял ему, как родному отцу. То есть ни капли.

– Как видите, я многое о вас знаю. Поверьте, я достаточно проницателен.

А еще более – самодоволен.

– Военную форму вы надели сначала по приказу отца, а потом – чтобы оказаться от него подальше.

В доме Бертольда Ревинтера действительно окопался шпион этого Андроника, или он просто так хорошо угадал?

– Мне было очень тяжело... – Роджер отвернулся, разглядывая расписных птичек на вазе. Красивых. И очень дорогих. Того, кто запечатлел их на этой посуде, нет в живых уже веков десять. – Я был опозорен... мне руки никто не подавал. Я думал, что хуже быть уже не может. Но потом я оказался здесь, среди этих людей...

А теперь – поднять взгляд на собеседника. И побольше отчаянной тоски в глазах – в тебе ведь ее много.

– Я согласен на всё! Помогите мне вернуться домой!

Получилось! Проклятие, получилось! В глазах "проницательного" патриция – снисходительная, чуть презрительная жалость к так легко сломавшемуся "вербуемому". А ее мы "не заметим".

– Конечно же, я помогу вам, виконт. Для этого вы здесь. Ну, успокойтесь же, Роджер!

Перешел на имя. Значит – точно перестал воспринимать всерьез. Или тоже играет? До отца ему далеко, или... Или Ревинтер-младший столь же проницателен, сколь считает таковым противника.

Камень-кинжал-бумага – вечная игра политиков. Камень затупляет кинжал, кинжал режет бумагу, бумага оборачивает камень. Птица когтит змею, змея кусает кошку, кошка рвет птицу...

– Вы мне поможете?

Тебе – двадцать один, и ты – слюнтяй и папенькин сынок. А вдобавок – подлец и безвольная тряпка. Даже не слишком придется врать, не так ли?

– Вы действительно вытащите меня отсюда?!

А вот теперь – безумную надежду во взгляд. То, чего в тебе нет и быть не может, но ты уж постарайся. Только не переиграй! Подумай... представь, что кто-то когда-нибудь пообещает найти твою дочь!

– Да, виконт. Но чтобы у меня появилась возможность помочь вам, вы должны помочь мне.

– Я готов... – Немного запнуться. Ты – трус, не забывай.

– Есть те, кто будет ставить палки в колеса моему влиянию, а значит – и вашей свободе, виконт.

А теперь – внимательнее, Роджер Ревинтер. Сейчас этот столп проницательности сдаст тебе своих врагов!

– А им можно как-то помешать?

Стоп! Немного, но переигрываешь.

– Можно помешать любому врагу – запомните это, виконт.

Можно. Вопрос лишь в цене. И – насколько серьезно помешать...

– В семье одного из знатнейших квиринских патрициев требуется учитель эвитанского и мидантийского. Вы ведь знаете языки, виконт?

Глава шестая.

Эвитан, Лютена. – Квирина, Сантэя.

1

Сегодня Элгэ потратила на одевание времени вдвое против обычного. Спать пока желания нет. Оно появится ближе к обеду – это уж как пить дать. Но пока можно всё обдумать. И попытаться успокоиться.

Причем "успокоиться" – вовсе не значит немедленно выкинуть из пустой головы "ночные бредни" и радостно сунуть ее под куриное крыло. И остаться в полной уверенности: раз утро пришло – то и странная угроза больше не вернется. А следующая ночь не наступит никогда...

Нет, обдумать-то Элгэ обдумала всё – едва осталась одна. Ночное происшествие – талантливо поставленный спектакль? С целью войти в доверие к глупой и впечатлительной илладийке? Эта версия пришла в голову первой.

Войти в доверие... а то и соблазнить. То, что так не соблазняют... ну а кто сказал, что Юстиниан вообще умеет это делать? С куртизанками-то особого опыта не надо.

Еще Элгэ (уже подготовленной странным, мягко говоря, поведением мужа) могло "причудиться" всё, что угодно. Она же ничего не видела! Ничего такого, что можно схватить за руку (лапу, щупальце, клешню).

Сколько раз в детстве напару с Виктором бегали по ночам на кладбища и в заброшенные, пользующиеся дурной славой деревенские дома. И ни разу ничего не мерещилось. А тут вдруг... Ладно, всё когда-нибудь бывает впервые – сказал некий аббат. Стучась ночной порой в келью к самой благочестивой монахине...

Но и последняя дура-северянка при свете дня лишь рассмеется над ночными страхами. А Элгэ даже сейчас – когда можно солнечных зайчиков зеркальцем ловить, при одном воспоминании о прошлой ночи колотит глухая, липкая дрожь! Яркий свет тускнеет, тепло исчезает из комнаты... и из сердца и души. Зато неотвратимо подступает тоска – черная, безнадежная, безысходная. Не злая, а именно тупо-покорная. Когда не хочется уже ничего. Будто за окном – по-прежнему ледяная, северная зима.

Или – серая, промозглая зима Вальданэ. А по следам неотвратимо мчит погоня. То ли в неделе пути, то ли – в нескольких часах...

...Нужно заснуть – всего-то часа четыре осталось, даже меньше. А завтра – новый, изнурительный день... если не схватят еще до рассвета.

Нужно спать – и не спится. С самого начала пути. Восьмую ночь подряд.

И кажется, что ты, наоборот, не в силах проснуться. Вырваться из бесконечного ночного кошмара. Где вместо родных и чужих лиц – маски. А весь подлунный мир кривляется и пляшет в нескончаемом змеином танце. И рябит в глазах...

Приемная мать от горя почернела с лица, а ведь ее до этой зимы Элгэ ни разу не видела даже грустной. Окаменевшая от горя Кармэн – это по-настоящему страшно. Но не страшнее причины горя, а с ней Элгэ теперь жить. Каждый миг заставлять себя дышать. Потому что больше всего на свете хочется всадить в сердце кинжал. Чтобы уже ничего не чувствовать...

Маски пляшут, ведут взбесившийся хоровод. Страшно. Больно. Холодно. Невозможно ни о чём думать, а не думать не получается. Боль ползет в душу скользкой змеей... и намертво впивается ядовитыми клыками. У нее много-много зазубренных зубов. И бритвенно-острых гарпунов-когтей.

Лучше думать о масках. Они хоть живые...

Раненый Грегори – в него по пути намертво вцепилась лихорадка.

Бледная, как сама смерть, Алекса – от нее ни на миг не отходит Витольд Тервилль.

Осунувшаяся Арабелла – от бедняжки осталась одна тень.

Элгэ цеплялась за реальность, ухаживая за Грегори и присматривая за Беллой. Иначе впору сойти с ума. И подступает действительность – где больше нет Алексиса.

И всё время холодно! Элгэ мерзла от безысходности побега, от невозможности вернуться домой, от тревоги за оставшегося (брошенного!) в Эвитане Диего. (Плохо тревожилась – раз бросила!) За Эсту и Криса. За озорного и веселого Кора Эверрата. За всех...

И замерзала от горя, а в душе наравне с невыносимой болью поселилась зимняя тоска. Устроилась навечно.

Тогда так казалось.

Элгэ мерзла у самого жаркого очага – и жаждала самой жуткой мести убийцам Алексиса.

Тогда илладийка поняла, сколь счастливой была прежде – когда любимый был жив. И ему светили те же солнце и звезды, что и ей...

В восьмую ночь, вчерную напившись, Элгэ впервые сумела заснуть. В постели Виктора Вальданэ. Что за стеной – Кармэн... тоже не одна, в таком состоянии было плевать. Впрочем, та ничего и не заметила...

Анри Тенмар сопровождал беглецов до самой границы Аравинта. Анри, вытащивший из самого пекла Грегори...

Кто вытащит Элгэ, Диего и Алексу теперь?

И с чего той тоскливой дорогой думалось, что хуже быть уже не может? Они все еще были вместе... почти все.

Хуже – когда северные дикари Эрика топчут землю Аравинта! Когда Витольд бесследно сгинул в Эвитане. Алексу вот-вот обвенчают со свинопринцем! И Диего... неизвестно, что с ним, но ледяной кулак, и без того намертво стиснувший сердце, при упоминании о брате сжимается еще сильнее! А из легких исчезает воздух...

Ну вот и всё. Илладийский наряд нужен как теплый солнечный свет. В нем стало бы на порядок легче... только это – тоже самообман.

Усмехнувшись, Элгэ добавила к темно-вишневому бархату платья рубиновое колье. Улыбнулась собственному отражению. И вышла из комнаты навстречу супругу. Сегодня он впервые не кажется мороженой рыбиной.

Его рука – на нее илладийка оперлась – не дрожит. Зато напоминает неподвижный мрамор статуи. Будто все усилия как раз и направлены – скрыть дрожь.

Элгэ ободряюще улыбнулась одними губами. Юстиниан слабо кивнул в ответ.

Вперед! На штурм баррикад! На завтрак.

К моменту появления на пороге осточертевшей Гербовой Залы илладийка уже не удивилась бы ничему. Даже встреть их там вместо портретов четы (то есть – троицы) Мальзери... да всё, что угодно!

Неужели еще вчера Элгэ умирала от скуки? Кажется, тот период ушел в небытие навсегда... но вот хорошо это или плохо?

Плохо – причем без разговоров. Когда всякая дрянь мерещится по ночам – уже паршиво. Но если она еще и днем вот-вот почудится...

... – В жизни всё повторяется дважды... – поигрывая бокалом с вином, задумчиво проронила как-то Кармэн. Года три назад.

Задумчивость означала для нее крайнюю степень грусти. А потом герцогиня Вальданэ залпом осушила бокал. И лихо швырнула им в стену, не жалея мидантийский хрусталь. Дорогой, а главное – красивый. И жалобный звон смешался с заливистым смехом.

– А если уж на то пошло – оно повторяется бессчетно. Хорошо еще – не всё запоминается. Иначе впору застрелиться со скуки...

Завтраки, обеды и ужины "в кругу семьи"... все дни брачной жизни похожи один на другой. Как яблоки с одной ветки. Но сейчас Элгэ предпочла бы, чтобы и этот не отличался от прочих.

Сегодня она наберется смелости и выспросит муженька обо всех подробностях тайн его семейства. Особенно связанных с жутью прошлой ночи. С Элгэ хватит вынужденной бессонницы. И заявившихся вместе с ней воспоминаний!

Когда герцогиня Илладэн (не собирается она считать себя Мальзери!) выяснит, в чём дело, – станет легче справиться с любой бедой. А даже если и нет – всё равно врага нужно знать в лицо! А то и по имени. Чтобы выбрать подходящее оружие. Раз уж Элгэ дурная карта легла угодить в семейство Мальзери!

Все расселись, а лопать никому не предложено. Чего ждем?

Или? Догадка шевельнулась прежде, чем волна неподконтрольной паники захлестнула сердце. Эти Мальзери Элгэ в истеричку превратят!

Октавиан возник на пороге Залы неслышной тенью. Или солнечным лучом в королевстве унылой тьмы!

– Вы опоздали! – кисло процедил свекор.

– Прошу прощения, отец, – юноша покорно склонил светловолосую голову. И лишь в черных глазах Элгэ успела поймать озорную ухмылку.

– Займите свое место. Творец Милосердный и Всепрощающий, благослови эту трапезу... Приступим.

Илладийка украдкой стрельнула глазами в сторону Юстиниана. Тот и не подумал обмолвиться о приезде брата. Ну и пусть!

К счастью, она сегодня – безупречно красива. Скрытое восхищение, на миг промелькнувшее в глазах Октавиана, сказало Элгэ всё.

В Вальданэ она была уверена в своей власти над мужчинами. Может, неплохо действует и здесь? Если, конечно, рядом – не грязная, похотливая скотина, вроде Гуго Амерзэна. И не бесчувственные ледяные глыбы в лице графа Адора или подлой змеи – Валериана Мальзери. И не влюбленные невесть в кого кавалеры – как ее собственный супруг.

Октавиан – здесь, и вряд ли он приехал без новостей. Сегодня Элгэ узнает о брате всё!

2

Завтрак прошел, как всегда – под гробовое молчание всех присутствующих. Вкус изысканных блюд не ощущался вовсе. Окажись у Элгэ в тарелке бумага и опилки – прожевала бы, не заметив.

Илладийке удалось ни разу не взглянуть в сторону Октавиана. В течение всей бесконечной трапезы! Удалось даже подавить разочарование и не дрогнуть в лице – когда младший из Мальзери встал из-за стола раньше всех. И, извинившись перед отцом, покинул Залу.

К себе в комнату Элгэ направилась не сразу. Сначала сходила в библиотеку за книгой, вернулась оттуда другим путем и прогулялась ровненько до оружейной – в соседнем крыле. Две служанки (тощая и не очень), один хмурый лакей и навязавшиеся кузина Мэйбелл и ее сестричка (старая дева, но в рюшечках) не спускали с хозяйской невестки горящих рвением глаз.

Илладийка про себя от души посмеялась. Прятать шпагу под бархатным платьем стоит лишь в самом крайнем случае. А кинжал у пленницы уже есть...

К моменту возвращения в общество настенных бойцов ситуация более-менее прояснилась. Не хватает пары штрихов... ну да и без них, возможно, обойдемся!

Она битых два часа шаталась по особняку. Не особенно приглушая голос, обсуждала с перезрелой приживалкой устаревшие даже по северным меркам платья и лютенскую моду. А любезная баронесса Эмилия Тауэнд (пятая дочь весьма родовитого и столь же нищего барона, ныне – сирота) с видом светской кокетки вовсю просвещала южную дикарку. Тоже не шепотом. А милейшая Мэйбелл пусть покривит тощие губы в ниточку. Раз мода и тряпки – "ниже ее принципов".