Текст книги "Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны(СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Когда... когда умирал сын старой смертницы, Кридель не смел открыть глаза и отчаянно мечтал оглохнуть. Но когда мать несчастного оседала на руки Тенмара, Серж зажмуриться не сумел. А когда алые цветы летели в лицо Анри – даже и не догадался.

Теперь кошмары снятся не только Роджеру. Закрывая глаза, Серж из ночи в ночь видел кошмарный рвано-багровый цветок, распускающий чудовищные лепестки на белой тунике той несчастной. И слышал проклятия – вперемешку с криками ее насмерть забиваемого сына.

И укол розы юноша тоже помнил. Не все цветы были отравлены? Или судьба, спасая Тенмара, заодно прикрыла и бесполезного бывшего корнета?

Что осталось от твоей жизни, Серж Кридель? От тебя прежнего? Того, кто сам оборвал собственную судьбу двумя выстрелами в своих...

Ушли беспросветное отчаяние и приступы бессильной злости. Осталась тупая, ноющая боль в душе.

– Ты не устал бороться за меня со всеми? – чуть улыбнулся Роджер.

– Я сам решаю, с кем мне дружить, – прозвучало без вызова. И хорошо.

Неужели научился не срываться по каждому поводу?

Анри как-то говорил, что раньше тоже был несдержан. Сейчас в это сложно поверить, но Серж ни разу не слышал, чтобы Тенмар врал.

– Господа, я вам не помешаю?

Откуда взялся этот невзрачно одетый горожанин неприметной внешности? Такого увидишь в толпе – и через миг забудешь. Если вообще обратишь внимание. Может, Роджер его появление и заметил, но для Криделя незнакомец словно вырос из-под стола.

– Разве мы знакомы? – Джерри чуть приподнял бровь.

Оказывается, он умеет говорить и так. Впрочем, наверное, сейчас копирует отца. О министре финансов Бертольде Ревинтере Серж еще в Эвитане наслушался.

– Не знакомы. Но я давно хотел свести знакомство с эвитанцами и взял на себя смелость подсесть к вам.

Господин и в самом деле нагло плюхнулся на третий стул. Который они за каким-то змеем не потребовали убрать.

– Пива, любезный, – небрежно распорядился "взявший на себя смелость". Бросив презрительный взгляд на спешащего к ним подавальщика.

Тот, развернувшись шагах в трех от стола, поспешно ретировался за заказом.

– Тогда вы ошиблись, – любезно улыбнулся Роджер. – Эвитанцы расположились вон в том уютном углу, за строенным столом. Вряд ли вам можем быть чем-то полезны я или мой друг. За сим позвольте...

– Я не ошибся, – зеркальная улыбка растянула тонкие губы. С каждым мигом нахал не нравился Сержу всё больше. – Если, конечно, Роджер Ревинтер, виконт Николс, не сидит за тем самым весьма уютным строенным столом. Но мне показалось, я не ошибся с фамильными чертами Ревинтеров. Ну так что?

– Ну хорошо, я действительно Роджер Ревинтер. Чем могу быть полезен?

Многозначительный взгляд квиринца тонко намекнул на весьма толстые обстоятельства.

– У меня нет тайн от моего друга. Говорите при нем или не говорите вовсе.

– Воля ваша, – господин замолк, дожидаясь вернувшегося подавальщика.

Торопливо водрузив на стол пиво, парень предпочел исчезнуть. И Серж его прекрасно понимает. Жаль, нельзя подхватить Джерри и убраться тоже.

Нужно было уговорить друга пересесть к остальным. И уговорить остальных наконец принять его в свой круг. Дать в морду Эверрату, в конце концов! Потому что если Кридель хоть частично прав с первым предчувствием – ни ему самому, ни Роджеру делать в обществе этого странного господина нечего.

– Итак, теперь, когда нам никто не мешает... – опять многозначительный взгляд.

Бывший корнет не отвел глаз. Это не с Тенмаром в гляделки играть. Уж чужих шавок Кридель отродясь не боялся и впредь не намерен!

Обойдешься, квиринец. Сержу не по себе, ему здесь очень не нравится. Но одного он Джерри в такой компании не оставит!

– ...с вами, Роджер Ревинтер, очень желает переговорить весьма важная персона. Из тех, кому не отказывают. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете, господин виконт?

2

Не понять, кого к ним подослали, сложно. У отца таких – лес и маленькая роща. И что же вам нужно, господа? Бертольду Ревинтеру, что ли, в Эвитане угрожать? Ибо вряд ли "весьма важная персона" нуждается в деньгах.

Ты – вновь разменная монета, Роджер Ревинтер. Квирина, Эвитан... хоть вольный остров Элевтерис! Ты был и останешься сыном министра и одного из Регентов Эвитана. А значит – удобным заложником. Выгодным.

– Я правильно вас понял: ему точно нужен я? Не подполковник Анри Тенмар?

– Нам безразличны эвитанские воинские звания. В казарме гладиаторов все – рядовые. А нужны нам именно вы, Роджер Ревинтер.

Значит, сын и наследник Ральфа Тенмара, он же вожак мятежников, им без надобности. И значит – не деньги, а влияние. Срочно понадобился высокопоставленный шпион? Уровня Регента?

– И что же это за таинственный вельможа? Или меня почтил вниманием лично Его Императорское Величество?

Кстати, а чем змеи не шутят? Это в Эвитане до короля (особенно, такого, как Карл) попробуй доберись. Хотя сыну влиятельнейшего Ревинтера это и проще, чем другим.

А в Сантэе Его очередное Величество запросто беседует с первым попавшимся гладиатором...

– Нет. Но, поверьте, в Квирине несколько иные законы, нежели в Эвитане.

Кто бы сомневался?

– У нас знать имеет значительно больше влияния, чем в вашей стране.

Читай: меняет королей раз в месяц. И по странному совпадению как раз последний задержался на престоле аж на несколько "обычных" сроков.

– Отказаться я не могу – я правильно вас понял?

– Вы никогда не страдали отсутствием ума, Роджер Ревинтер.

Страдал. Много раз. И последний из них – пять минут назад. Когда потребовал говорить при Серже. Парня же из-за тебя убьют, дурак! Теперь хочешь, не хочешь – а к Тенмару на поклон беги сломя глупую голову. Может, хоть он что умное придумает?

– Серж, мне придется пойти с этим господином. А с тобой хотел поговорить Шарль, помнишь?

И это после того, как Кридель демонстративно выбрал дружбу именно Роджера!

– Конечно, – кивнул Серж.

Обиделся, конечно. Но раньше бы наорал, обозлился. А сейчас – почти спокоен и почти равнодушен. Внешне.

Прости, друг. Да, за тем столом – Конрад Эверрат. Но там же и Эрвэ, и Кевин Контэ...

Так и есть. Вот – ухмылка на довольной роже Эверрата, а вон и врач-мятежник открывает рот.

А Серж застыл столбом. Готов то ли кинуться на Конрада с кулаками (из-за тебя, Ревинтер, любуйся!), то ли просто – вон из таверны. Или сначала первое, затем – второе.

Не кинулся. Просто прошел к ним и сел на свободное место. Бедный парень! То драться приходится, защищая неудобного друга, то отравленные цветы летят в стоящего бок о бок Тенмара. Каким еще чудом не задело?

Пора! Роджер рывком поднялся на ноги:

– У меня условие.

– Какое? – тонкие брови собеседника поползли вверх. Словно узрел, к примеру, говорящую собаку.

Ну и пусть себе ползут.

Кстати – слишком тонкие. Выщипывает, что ли? Как дамы? Роджер бы и этому не удивился. Квирина! Тем более – Сантэя.

– Полная безопасность Сержа Криделя. Или я никуда не иду.

Вот и всё. Только что сам, своими руками, превратил друга в заложника. Но это – лучше, чем в покойника.

– Разумеется. Никто и не собирался вредить вашим друзьям, Роджер Ревинтер.

Знакомая улыбочка. Губы кривит оскал, глаза по-рыбьи холодны и равнодушны. Сколько раз Роджер такое видел? Алан Эдингем был исключением из папенькиных людей. Потому и стал другом. Хорошо, что его здесь нет. Жаль, что есть Серж.

Надо предупредить Тенмара, чтобы никуда его не выпускал.

Может, вам и безразличны воинские звания Эвитана, господа квиринцы. Но Анри Тенмар – не Роджер Ревинтер. Сын Тенмарского Дракона, к счастью, лучше, умнее и благороднее. Всех, кого сын Регента знал за свою не столь уж короткую жизнь.

Впрочем, нет – ума, конечно, больше у отца. Но и подлости, к сожалению, тоже.

Глава четвертая.

Эвитан, Лиар.

2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны.

1

Знобит. То ли от холода Месяца Рождения Весны, то ли от паршивых мыслей.

Пьянящая эйфория прошла, как не бывало. Зато гадостное ощущение собственной мерзости всё сильнее затягивает чавкающей болотной трясиной. И грязью. Вонючая жижа поднимается по груди к горлу, льется в рот, в ноздри... И топит, топит, топит...

Слаженные усилия трех солдат (вернее, карателей) оттолкнули лодку от "клюва" амалианского аббатства. В спину недобро щерится тускло-желтыми окнами монастырь. Добропорядочные монахини жгут дешевые свечи. Совесть у них тоже дешева.

Впрочем, у Роджера Ревинтера нет и такой. Ни совести, ни чести. Как и у всех, кто на одной стороне с ним.

От качки и мерного плеска весел мутит. И не верится, что именно он, Роджер, сейчас здесь. Плывет на этой лодке. Среди убийц и насильников. И сам теперь – такой же.

Песок заскрипел под днищем. Плоский нос лодки ткнулся в берег. К горлу подступила тошнота.

Роджер рванулся вон первым, стремясь поскорее покинуть негостеприимную деревянную скорлупу.

И полетел носом в воду, сбитый с ног последним толчком лодки. Кто-то, не удержавшись, хохотнул над горе-лейтенантом. Наверняка, за спиной опять будут злорадно поминать "папенькиного сынка с купленным патентом".

Ну и пошли они все к змеям!

Ревинтер-младший неловко поднялся на ноги. Ледяная вода щедро заструилась с одежды.

Он, не оглядываясь, побрел прочь. Не хочется видеть никого. Особенно – отца. Даже нестерпимее, чем пленных.

– Лейтенант! – тяжелая рука капитана Вердэна легла на плечо, заставляя обернуться. – Переоденьтесь!

– Идите в... к змеям! – Ругаться "лейтенант" не умел отродясь. Даже в пьяном виде и сухим, а не то что сейчас.

– Переоденьтесь, – на хмуром лице выслужившегося до капитанского звания простолюдина не дрогнул ни один мускул. – Ледяная вода вас угробит.

– Было бы здорово! – пробормотал Роджер.

– Ваш отец перестреляет всех, кто был рядом и позволил вам простудиться... лейтенант.

И этим всё сказано. Вердэну плевать на нервного Регентского отпрыска. Более того – он папенькиного сынка терпеть не может. Лейтенанта в девятнадцать, кому уже через пару лет светит капитанство. Тоже купленное. Тогда как сам Вердэн получил вожделенное (и куда более заслуженное) звание – лишь в тридцать пять.

Проклиная себя, отца, пленных, Вердэна и весь мир, Роджер поплелся вслед за капитаном. Слушая, как тот всё так же бесстрастно отдает приказы разбить палатки, развести костры. Вердэн – один из немногих, кто по дороге ничего не грабил лично для себя.

Для капитана всё вокруг – тоже мерзость. Но ему нужна карьера – и этим всё сказано. Подавленное восстание – это новое повышение. Старательный офицер Вердэн станет майором. Может, даже – подполковником. Как Тенмар.

И, возможно, как раз Анри Тенмара Вердэн не терпит меньше, чем Роджера Ревинтера. Не презирает, во всяком случае. Потому что Тенмар званий не покупал. Ни на свои деньги, ни на отцовы.

2

Сколько нужно пьяных офицеров, чтобы в большой палатке повис такой чад? Правильно – хватит и пяти.

Что ж тогда говорить, если их там десятка полтора?

– Выпей еще, Роджер! – Мален и трезвым-то невыносим. А уж сейчас – среди таких же...

Сапожник пьет в стельку, плотник – в доску, церковник – до положения риз. А до чего допиваются офицеры и солдатня? До мародерства?

Вино больше не берет, порошок – тоже. Роджер Ревинтер наконец протрезвел окончательно. И еще не застрелился лишь потому, что мучительно не желал умирать подобной мразью.

Поэтому. Или от слабости. Силы воли и характера ему забыли выделить при рождении. Жаль, что попутно обделили и честью.

Сколько в подлунном мире людей умирает в раннем детстве? Почему Роджер не оказался в их числе?

– Роджер, ты меня... ик!.. уважа...?

– Отвяжись, Мален! – младший Ревинтер почти с ненавистью сбросил его руку. Почти – потому что по-настоящему ненавидел только... нет, не Тенмара. Себя.

– Ему много пить нельзя! – хихикнул Канви. Награбил в Лиаре больше всех. Не считая министра финансов. – Ему еще сегодня к даме.

– Сочувствую! – закатил глаза Мален. – Видел я эту даму...

– Да пошли вы оба! – Роджер резко оттолкнул попытавшегося его удержать Канви. И почти выскочил из душной палатки на свежий воздух. Но не настолько быстро, чтобы не расслышать:

– Бросай ты эту даму... Она от тебя не уйдет! – хихикнул Канви. – Пошли лучше с нами. Там таких селяночек поймали, эх!..

– Ему нельзя! – пьяно фыркнул Мален. – Ему... ик!... папа не велит!

Оказавшись в лагере, Роджер немедленно пожалел об этом. В палатке "селяночек" хотя бы только обсуждали...

А вздумай он приказать прекратить бардак – просто украдут других. И позабавятся, не дотаскивая добычу до лагеря. А то и просто посмеются над причудами "папенькиного сыночка".

Куда убраться отсюда – пока еще, чего доброго, не позвали присоединиться?! И над отказом не захохотала еще и солдатня?

Куда пойти в этом паршивом лагере, паршивом Лиаре, а заодно и паршивой Лютене, где они будут через неделю?! В этом паршивом подлунном мире?

К отцу? Он – один в палатке, трезв как стекло, и у него точно нет никаких пленниц... И лучше уж тогда обратно к пьяным офицерам!

Роджер тоскливо оглядел лагерь, прикрикнул-таки на солдат. Выслушал, что "насчет баб нам полковник разрешил, идите к нему, а наше дело – маленькое". Можно и к полковнику – всё лучше, чем стоять столбом посреди лагеря. Только "разрешившего" всего часа два как выволакивали из общей палатки в его собственную. Мертвецки пьяного и нанюханного.

Роджер развернулся и пошел прочь. В единственное место, где его не станут поить, тащить кого-то насиловать или отдавать приказы вешать пленных.

3

Эйда прекратила плакать уже на второй день. Смирилась с присутствием Роджера. Так же, как с этой палаткой, разлукой с родными и дорогой в Лютену.

Девушка не плакала, не разговаривала и не смотрела на младшего Ревинтера. Впрочем, смотрела она во всей палатке лишь на одну вещь – стену. Всегда одну и ту же. И вряд ли видела даже ее.

Рядом с пленницей – тоскливо и уныло. Но она хоть молчит.

Его появления не заметили ни Эйда, ни прислуживающая ей лиарская крестьянка – из одного из ближайших к замку селений. Эту Роджеру удалось-таки отбить у солдат еще живой и не искалеченной. И приставить к Эйде под предлогом, что графине Таррент и невесте лейтенанта Ревинтера нужна прислуга. А ревинтеровские младшие офицеры на эту роль ну никак не подходят.

– Вы бы не кручинились так, барышня.

Служанка старше Эйды. Насколько? Была ли замужем? Если так – что сделали с ее мужем?

– Вам-то здесь не так уж и плохо. Я понимаю – благородное воспитание. Но у вас венец всё покроет, а вот простым девкам... И не молитесь вы столько! Не слышит нас Творец – иначе и вы, и я дома были бы сейчас. Вы с матушкой, я – с мужем моим...

Все-таки замужняя. Или (что скорее) уже вдова.

– Ваше благородие! – служанка, заметив Роджера, отвесила поспешный поклон.

Ревинтер-младший против воли вздрогнул. "Благородие" – от слова "благородство". Но так простолюдины обращаются к любому офицеру. К нему самому, к Малену, к Канви...

– Барышня, их благородие к вам пришли...

Эйда обычно на такое не реагирует. Будто обращаются не к ней. Но сегодня ощутимо содрогнулась. И медленно обернулась к нему.

Всегда равнодушные серые глаза взглянули в упор. И Роджеру внезапно захотелось оказаться отсюда подальше – сильнее, чем когда-нибудь прежде. Но теперь бежать осталось только в лес – к волкам. Впрочем, честные лесные хищники не примут в стаю шакала.

– Благородие... – горько усмехнулась Эйда.

– Ты свободна. Позову, когда понадобишься, – обернулся Роджер к крестьянке.

Она тенью выскользнула из палатки. Далеко не уйдет – будет крутиться неподалеку. Под охраной личной гвардии Бертольда Ревинтера. А спать вернется к госпоже. Сам Роджер всё равно ни разу не оставался здесь ночевать. Зарежет его спящим Эйда вряд ли – не Ирия. Но рядом с пленницей всё равно не заснуть.

– Лейтенант Ревинтер. – Теперь ему что, называть ее "графиня"? Впрочем, на обращение по имени она всё равно не реагирует. – Что с моими родными?

Тихий-тихий голос. И безнадежная тоска в серых глазах.

– Их везут в других каретах. Сейчас они в ближайшем аббатстве, под охраной.

– Что с ними будет?

А сама не догадывается? Зачем спрашивает?

– Будет суд.

– Среди судей – ваш отец?

– Да.

Струйка крови побежала по дрогнувшему подбородку, по шее. Эйда прокусила губу.

– Иден – одиннадцать лет. Вы и ее отправите на плаху?

– Я... спрошу у отца.

Причем – именно сейчас. Служанка будет рада-радешенька, что можно не толкаться в лагере – под взорами жаждущей развлечений солдатни. Эйда будет рада, что мучитель хоть на какое-то время убрался. Отец рад не будет, но перетопчется.

Глава пятая.

2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны – конец Месяца Рождения Весны.

Эвитан, Лиар – Лютена. -

2995 год от прихода Творца, середина Месяца Заката Весны.

Квирина, Сантэя.

1

– Рад, что ты зашел.

Бертольд Ревинтер, министр финансов и один из Регентов Эвитана, – трезв и занят. Как и всегда.

Сидит и пишет за переносным столом.

Аристократ до мозга костей, всегда таким был. Среди стада озверевших свиней он – пастух.

– Отец, – Роджер присел на груду плащей в углу, – я хотел спросить тебя о Таррентах.

– Не волнуйся, – Бертольд Ревинтер даже чуть улыбнулся. – С ними проблем не будет. Их дурак-папаша не успеет сдаться – даже если захочет. А мы не станем ждать. Не говоря уже о том, что нам его сдача не нужна. Так что живым он до Лютены не доедет. Ты успокоился?

– Отец, я не о том... Обязательно убивать всех?

– А кого ты пожалел? Среднюю сестрицу, наградившую тебя шрамом на губе?

– Младшую. Ей ведь действительно одиннадцать.

– Для мятежников возраста не существует. А если серьезно, Роджер, то хватит сопли распускать! Ей сейчас одиннадцать. Считаешь, столько же будет всегда? Или потом она резко позабудет, кто избавил ее от родственников? Через три года Иден Таррент стукнет четырнадцать, она найдет себе мужа – графа, герцога, генерала! Каковы Тарренты в четырнадцать, ты видел на примере средней. А если до сих пор сомневаешься – взгляни на мамашу, подколодную змею.

– Но послушай...

– Это ты меня послушай! – глаза Бертольда Ревинтера опасно потемнели. – Я устал от твоей слабости. Будь хоть раз в жизни мужчиной, а не слизняком. Нам некуда отступать. Или мы победим – и тогда благодарная история распишет нас в розовых тонах, или проиграем – и тогда сдохнем. И нас все, кому не лень, вымажут грязью с головы до ног. Хочешь умереть в собачьем навозе? Я – нет. И я, кажется, знаю, откуда дует ветер. Это твоя невеста уже начинает командовать тобой? Надо же – от нее не ожидал! – Отец неожиданно расхохотался. И это не понравилось Роджеру даже больше гневного всплеска в светло-голубых глазах. – Оказывается, на тебя достаточно даже ее!

Этого еще не хватало! Зазнобило почище, чем на Альварене. Те, кто мешал планам Бертольда Ревинтера, долго не жили. Никогда.

– У меня есть и своя голова на плечах! – страх не за себя помог почти отчеканить это. – Я тоже могу быть против убийства детей. Ты о таком не думал?

– Ты просто устал, мой мальчик, – уже мягче произнес Ревинтер-старший. – Скоро всё это кончится, обещаю.

– Отец, послушай...

– Не перебивай! Это – твоя первая военная кампания. Ты не привык к офицерским пьянкам и только недавно бросил травиться порошком. Я рад, что ты смог прекратить это, я горжусь тобой... но тебе и начинать не следовало – сам это знаешь. И я обещаю: скоро всё это останется в прошлом. Ты забудешь и об этой кампании, и о пьяном быдле, что окружает нас сейчас. Думай о том, что за всё это ты получишь Лиар.

И что, станет в нем жить? Убив предыдущих хозяев, включая детей? Получит во владение провинцию, которую он и подобные ему залили кровью?!

– Тебе, правда, придется еще какое-то время потерпеть жену. Но как только она забеременеет – я немедленно отправлю ее в поместье. А после родов, если ребенок будет вне опасности, сумею избавить тебя и от жены. Ты снова будешь свободен, Роджер.

Альварен проник в кровь. И заледенил ее. Вмиг.

Доигрался, кретин слабонервный!

– Эйда мне не мешает. Кроме того, убивать ее будет неразумно. Дети часто умирают в детстве...

– Хорошо – дождемся, пока родит двоих, – добродушно согласился отец. – А что касается Иден Таррент... Ей еще повезло, что в Эвитане мягкие законы. А то в Квирине запрещено казнить невинных дев. А казнь там – любимое средство расправы с противниками. И они просто устраняют досадный недостаток, мешающий избавиться от девицы. Вне зависимости от возраста приговоренной.

– Разреши, я пойду, отец?

Безумно захотелось на воздух. Да и всё выпитое резко попросилось назад.

– Да, иди. И объясни невесте, чтобы больше тебя не присылала.

Роджер Ревинтер, шатаясь, побрел к выходу. И резко остановился на пороге – словно повинуясь чужой воле. Своей у него нет и никогда не было.

– Отец... Да, еще – прекрати, наконец, бардак в лагере. Скоро в округе не останется живых крестьянок. Это быдло, как ты его называешь, не умеет развлекаться наполовину.

– А вот это уже не твое дело, Роджер. Открою тебе небольшой секрет большой политики: лучше отдать в уплату чужое, чем свое. Бабы вырастут новые, а вот золото нам еще пригодится. Иди, наконец! Выспись хоть сегодня. И выкинь из головы всякие глупости.

Палатка осталась позади, но легче не стало. Роджер Ревинтер только что выслушал порцию мерзостей, продлил срок жизни не желающей жить девушке и не смог спасти одиннадцатилетнего ребенка. Да, а еще на глазах некоего "лейтенанта" будут продолжать насиловать и убивать. Потому что он в этом лагере – пустое место. Ноль без палочки, а палочка – отец.

Вина во фляге оказалось еще много. Когда она наполовину опустела – караул у входа в палатку успел смениться.

Эйда – вновь в обществе служанки. Тускло чадят свечи. Половина прогорела, пока он ходил, а потом заливал тоску. Свечи погасли, а служанка не зажгла новые. Потому что госпожа запретила? Возможно.

Его явно сегодня больше не ждали. Жестом выслав на улицу едва успевшую почтительно присесть "горничную", Роджер сообщил, что родных Эйды ждет казнь. Что убьют всех. А заодно (сам не зная, зачем) – о квиринских обычаях, что гораздо хуже эвитанских.

Не следовало так напиваться, успел подумать он. Еще соображая, что несет.

Прервал его смех Эйды – дикий, заполошный, истеричный. Она хохотала, откинув назад голову, захлебываясь рыданиями. Худенькое тело дергалось, как висельник в петле.

– Так... – сквозь смех-хохот-истерику выкрикнула она. Вполголоса, страшно, с диким надрывом. – Так это ты меня к казни готовил?! А то вдруг... законы поменяются? Твой папаша с шайкой решат, что квиринские – лучше...

– Эйда...

Встряхнуть ее? Влепить пощечину? А смысл? И то, и другое уже делал раньше. Хоть раз помогло?

Неуклюже попытался обнять – дернулась, как от гремучей змеи. И так теперь и будет. Всегда.

Роджер беспомощно отступил назад, бессильно опустив руки.

Каждый пятый сюжет модных романистов – красавица влюбляется в насильника. Вот только то ли там герои – загадочные писаные красавцы, в отличие от Роджера, на котором природа, вылепив Бертольда Ревинтера, решила сделать передышку во всех смыслах, то ли девицы в романах какие-то другие.

А сам Роджер еще раньше знал, что у него ни змеи бы не вышло. Сбежать ему хотелось от Эйды. Навсегда. И забыть обо всём, и чтобы она забыла. Чтобы ничего этого не было. И больше никогда и ни за что не смотреть ей в глаза!

Она успокоилась сама – резко и сразу. Прекратила вздрагивать и рыдать. Только уголки губ еще чуть кривятся.

– Убей меня вместе с остальными. Я ведь всё равно жить не буду, – тихо и отрешенно проронила Эйда. – И чтобы родить вам ребенка – тоже не буду. Так убейте сразу.

Роджер промолчал. Взять пистолет и застрелиться? И тогда... тогда обезумеет всегда спокойный и выдержанный отец. Когда мачеха упала с коня, Бертольд Ревинтер приказал сломать несчастной лошади сначала все четыре ноги, потом – шею. Хотя по справедливости ломать нужно было любому из братцев. Или обоим.

Что сделает отец теперь? Убьет Эйду? Швырнет ее "быдлу"?

Застрелить сначала ее, потом – себя? И отец вместо Эйды отдаст своим ублюдкам Иден? Раз уж именно эту из злополучных сестер Таррент упоминал перед смертью кретин-сыночек.

В голове плывет, перед глазами – хоровод взбесившихся огней. Болотных.

– Скажи мне, Ревинтер: а если бы я уже умерла? Если бы мы с Ирией утонули – как хотел Анри Тенмар? Или она убила бы меня? Как тогда вы с папашей получили бы Лиар? С помощью Иден? – Эйда вновь рассмеялась, но уже – сухо, едко. Ядовито.

Яд Карлотты, ярость Ирии – всё это было и в Эйде. Просто спало.

– Она, конечно, никого еще не родит. Но ведь обесчестить ее – уже достаточно, не так ли?

Небо обрушилось, придавило...

– Считай меня кем хочешь, но я бы никогда...

– Не верю. А если даже и нет, – она усмехнулась, – тогда – твой отец. А ты бы молчал и напивался. Как молчишь сейчас – когда ваши солдаты до смерти насилуют лиарских женщин. Они еще и спорят при этом – "под кем", да? Пари заключают на...

– Эйда, ты...

Напиться!

Не поможет.

– Да, я выходила сегодня... в лагерь. Сейчас. Пока тебя не было. – Больше нет ярости и огня. Только тихий, безучастный пепел. – Меня сопровождали твои псы. Удерживать не стали. Но и не заступились ни за кого.

Молчание. Тяжелое, горькое, невозможное. Единственно возможное.

– Убей меня. Если ты сможешь жить после всего этого, то я – нет.

2

Площадь перед тюрьмой. Плаха под алым сукном, палач с топором наперевес. Сегодня здесь умрут родственники Эйды. Тихой, безучастной Эйды. Она вновь замолчала после той, единственной вспышки. Ни слова не возразила даже против того, чтобы остаться сегодня дома... точнее – в особняке Ревинтеров. Впрочем, кому охота смотреть, как убивают родных?

Роджер и сам предпочел бы здесь не появляться. Это отец жаждет в полной мере насладиться победой, а сыну она будет до конца его дней в кошмарах сниться. Но выбора нет. Парадный мундир – и извольте присутствовать на действе. От начала и до конца.

Бертольд Ревинтер – рядом. На белом коне. И штатское идет министру финансов куда больше, чем пресловутый мундир – его сыну.

Замерла площадь. Тишина. Молчат аристократы, палач у алой плахи, золотодоспешная стража. Со скрипом отворяются тяжелые тюремные ворота...

На самом деле всё наверняка не так. Где-нибудь на том конце площади пересмеиваются простолюдины. Кто-то чавкает, шумно и со вкусом жует пироги с потрохами. Или хлеб с солью. Горожане заигрывают с горожанками. Лают собаки, мяукают кошки. Каркает воронье – куда ж без него?

Просто Роджер ничего этого не слышит. Может, потому приближение одного из отцовских людей заметил даже раньше, чем сам отец?

– Что случилось? – послушный сын едва дождался ухода гонца. Сердце бешено застучало сумасшедшей, невозможной надеждой.

Вот сейчас... Сейчас произойдет что-то, что предотвратит казнь невинных людей! Пожалуйста...

– Плохо, – хмуро ответил Бертольд Ревинтер. И Роджеру вмиг стало ощутимо легче. "Плохо" – это значит "хорошо". – Тенмар жив. Анри Тенмар.

А вот это – и плохо, и хорошо сразу. Скверно, потому что если жив Анри Тенмар – не жить Роджеру Ревинтеру. Хорошо, потому что то убийство – слишком подлое. Хоть его, оказывается, не было!

– Точно известно?

Они с отцом – конь о конь. Хоть картину пиши о трогательно любящих друг друга родственниках!

– Его видели в лагере Всеслава! – сквозь зубы процедил министр.

Роджер несколько удивленно взглянул на почти всесильного родителя. На глазах младшего сына отец за почти двадцать лет терял выдержку считанные разы. И сегодня – один из них.

Ладно – Роджер, но почему Бертольд Ревинтер так боится Анри Тенмара? Регент – государственного преступника и разбитого в пух и прах мятежника? Причем – даже не главнокомандующего мятежников.

– Отец, – паника Ревинтера-старшего неожиданно придала уверенности младшему, – Анри Тенмар с тремя пулями в груди рухнул в ледяную воду. Вряд ли амалианки стали бы спасать его. Скорее сдали бы нам за хорошую плату. Значит, ему пришлось плыть к берегу. В Месяце Рождения Весны – когда лед две недели как вскрылся. Плыть, истекая кровью.

– Значит, он в огне не горит и в воде не тонет! – раздраженно прошипел отец. Прошипел?!

– Ошибка исключена?

– Не исключена. Но я знаю, это – он.

– Возможно...

Вся тяжесть прошедших шести недель в Лиаре навалилась разом. Тенмар выжил. Враг – жив... а заложников это не спасет. Даже если переодетый под простолюдина или наемника Тенмар сейчас в толпе – он лишь бессильно сжимает кулаки. Просто будет смотреть на казнь тех, кого не сумел спасти. На казнь Ирии Таррент.

Кто из солдат пялился в замочную щель и пялился ли вообще? Но сплетня пошла кругами по воде. Весь лагерь три недели судачил, что Ирия Таррент – любовница погибшего мятежника Тенмара. Одна из любовниц.

Отец, услышав, ухмыльнулся и сказал:

– Вполне возможно.

А Роджер...

Тенмар – красавец и герой. Лихо прыгнул прошлой осенью через два повышения. Подполковник в двадцать пять лет. Любимец дам – особенно светских красавиц. И всё же...

Никто прежде не говорил, что Анри Тенмар – любитель незрелых фруктов. С четырнадцатилетними путаются или безусые юнцы, или траченные молью "седина в бороду, бес в ребро" почтенные отцы семейств. Анри Тенмару – двадцать пять, и в женщинах он недостатка не знал. А средней дочери бунтовщика Таррента не дашь больше ее четырнадцати.

Роджер первым посмеялся бы над такой сплетней – не будь упомянутая, едва вступившая в брачный возраст девица яростной зеленоглазой ведьмой Ирией Таррент. Во всяком случае, сам он...

Красавицей ее не назовешь. Черты лица слишком резки, а фигура... как у любой северянки в таком возрасте.

Но даже сейчас стоит ее вспомнить – и кровь закипает в жилах! Именно Ирию, а не Эйду выбрал тогда пьяный от крови "победитель". Ее жаждал подчинить, заставить покориться, понять, кто здесь хозяин! И сколько ни убеждай себя, что отец – прав... Даже не зарежь девица такого "хозяина" при первом удобном случае – вопрос о главенстве был бы решен очень скоро. И не в пользу Роджера.

И всё равно!..

Дверь в Ауэнт таки открылась – потому что двор начал заполняться людьми. Такими отсюда маленькими, смешными человечками. Как быстро Роджер сможет разглядеть среди них Ирию? А Иден?

Хорошо, что Эйды здесь нет. Ни в толпе узников, ни среди зрителей.

По-весеннему ласковое солнце медленно вползает на горизонт. Словно издевается над приговоренными.

А отец? Насколько он доволен? Роджер резко обернулся к человеку, устроившему всё это.

А смотрит тот вовсе не на мрачный тюремный замок. Бертольд Ревинтер не отрывает хмурого, раздосадованного взгляда – да, сейчас он не в силах это скрыть! – от другого конца площади. А тот стремительно заполняется скачущими во весь опор черно-серебряными всадниками – не меньше трех сотен! Словенцы.

Невозможно не узнать и предводителя. На белоснежном "дикаре-илладийце". Роковую площадь посетил лично князь Всеслав Словеонский и Старградский. Еще вчера не собиравшийся присутствовать на казни.