Текст книги "Изгнанники Эвитана. Том Третий. Вихрь Бездны(СИ)"

Автор книги: Ольга Ружникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Отныне Бертольд Ревинтер станет не только нормально высыпаться, но и спать в хорошо проветренной комнате. При настежь открытом окне – лето позволяет. И больше никаких хвостатых гадин по ночам!

Покойная вторая супруга потребовала бы гадалку – выяснить, что означают приснившиеся змеи. Змей они и означают. Шесть штук (считая самого Ревинтера) – в Регентском Совете, одна (Полина) – уже почти на престоле. Никого не забыл? Никого. Гуго – свинья, а не змей. А короленыш – крыса.

Похожее на... нет, на бескрылую птицу! – облако плывет по небу. Освобождает из плена солнце. Слабый луч, еще один, еще...

Неуловимый миг – и синий кабинет стал по-летнему светлым и уютным! Каким теплым бывает сапфировый оттенок...

– Кемета и завтрак! – приказал Бертольд незамедлительно явившемуся на звон колокольчика Джеймсу.

Южане знают толк в напитках. И что-то хорошее найдется даже в Мидантии. Именно они первыми догадались привезти из-за Южного Моря плоды кема. Не будь уроженцем Мидантии Валериан Мальзери – Бертольд полюбил бы ее за один только кемет.

Верный камердинер не промедлил ни со свежим хлебом и сыром, ни с... Неповторимый аромат!

– Благодарю.

Доверенных слуг нужно выделять. Это – единственное, в чём прав жирный дурак Гуго.

Джеймс, просияв, пробормотал:

– Всегда к вашим услугам, мой господин!

Безупречно вышколен. И кемет готовит отлично.

Яда в чашке нет – что и требовалось доказать. Впрочем, он попадался всего трижды. В последний раз – лет пять назад. Жаль – у Бена был отличный почерк. Увы, шпионил на Мальзери он так же безупречно.

И еще однажды пытались отравить Джерри – девятилетнего. Вот тогда у Бертольда впервые кольнуло сердце. Ладно хоть – год домашнего ареста в отдаленном поместье вправил Малькольму мозги.

Об этом сейчас – не время. Хватит и змей. А дети вроде как уже поняли наконец: семья – дороже всего.

Или поймут.

Итак, Мидантия. В том, что тамошние императоры меняются теперь со скоростью квиринских, ничего плохого нет. Есть в том, что вдруг взявшийся убивать чужих шпионов Эрик возомнит себя победителем и героем. А обнаглевший Ормхеймский Бастард – хуже обнаглевшего Всеслава. Хотя бы потому, что много глупее. Значит... значит, победителем Аравинта будет считаться южная свинья, а не северный медведь.

Ревинтер поднял чашку, салютуя солнечному лучу. Тоже – победителю. Ночной мглы.

Обрадованный посланец небесного светила весело перескочил на портрет Фредерика Второго. Серьезного, благообразного и надутого.

Здоровье... то есть – земля вам пухом, Ваше Величество. Вы действительно были Величеством. Особенно на фоне Карла и Гуго. За упокой вашей отнюдь не безгрешной души.

И да здравствует принц Гуго – завоеватель Аравинта. Да здравствует розово-голубая армия. Совершенно безвредная. По крайней мере – для врагов.

А вот Илладэн герою-победителю вовсе ни к чему. А значит... значит, с Аравинта будет-таки снято отлучение. Раз уж это теперь наша провинция. И все похороны, свадьбы и прочее – вновь действительны. Так что пора ковать железо, пока горячо.

И брать за шкирку императора – пока тот не слишком уверенно сидит на престоле. Благодаря Ревинтеру, мятежникам и Барсу.

А то потом как усядется. Как всех победит...

Кстати, и в семье у него нелады, нелады. Пожалуй, стоит повременить с помолвкой дочери принца Евгения. А то больно уж она похожа на некоего юного капитана – из личной охраны принцессы Софии.

Для будущих наследников свежая кровь даже полезна. Но не когда девочку в лицо называют бастардом. А якобы дед посылает гром и молнию на голову ее матери.

Ревинтер, отставив опустевшую чашку, довольно усмехнулся. Глупцы гадают на кеметовой гуще. А сам он продолжит игру. В политике тех, кто обеспечил его вкуснейшим напитком подзвездного мира.

Эрик останется без победы. Гуго – без жены и приличного размера провинции. А стравивший Мидантию с Эвитаном – уже остался без чужой войны. Зато вскорости будет тебе, не слишком неведомый враг, мидантийско-эвитанский союз. И окончательный разгром твоей страны. Квирины.

А маленькая принцесса Виктория, может, еще и станет королевой Эвитана. Лет через семнадцать. А то и раньше.

Пожалуй, лучше все-таки поспать часа четыре. Якобы бодрящий кемет – иногда на редкость вкусное снотворное. Если действительно устанешь, как десяток рудничных квиринских рабов!

Мысль об этой стране вновь привычно резанула сердце. Черной мидантийской сталью.

Ничего. С Квириной будет покончено еще до зимы. Задолго.

3

Герцог, герцогиня и лишь часа три назад получивший титул виконт ушли на юг через Лес Древних. Где их не найдут ни жрецы змеебога, ни гарнизон подколодной змеи Мальзери.

Но ни один лес не простирается до Лютены. А значит – королевский врач Рунос, графиня Эйда Лиарская и ее дочь-бастард поедут под защитой одного лишь Белого Посоха. А он спасает от магии змеепоклонников, но не от пуль и стали.

Эйда прижимает к груди уснувшее дитя. У нее есть кинжал, и если враги их догонят – вмиг узнают, сколь опасна для стаи шакалов даже домашняя кошка. Когда защищает рожденного ею котенка!

Лес остался позади. Впереди – лишь миль пятнадцать дороги. И отнюдь не той, что недавно осчастливила армия Эрика Ормхеймского – Победителя Аравинта.

Старая дорога частично заросла упрямой травой. Но у Мальзери хватит людей на все местные тропы. А у змеежрецов – тем более.

И дальше тянуть нельзя.

– Эйда.

Девушка ощутимо вздрогнула, обернулась. Какие все-таки глаза! Даже у жреца должна дрогнуть рука при виде столь завораживающе-прекрасных лесных озер.

У матери были такие же, но рука отца – не дрогнула...

– Эйда, ваша дочь слишком много значит для этих людей. Гораздо больше, чем вы или кто другой. – Разве что он сам, да и то – не обязательно. – И если она попадет к ним в руки – ее судьба будет не в пример хуже смерти. А я могу погибнуть раньше, чем вас схватят. Вы меня понимаете?

Содрогнулись хрупкие, узенькие плечи, жалобно колыхнулся темный плащ. Его собственный. Укрывший сегодня уже вторую девушку.

Еще сильнее осунулось лицо. Сколько боли умещается в двух серых очах!

Эйда крепче прижала к себе спящую дочку. Только дети могут спать – когда вот так обсуждается их жизнь и смерть. Алессандро Мэндский тоже видел сны за ночь до казни.

Отвела глаза. Куда теперь смотрит? Ах да – на дорогу. Или за линию горизонта. В нежно алеющий рассвет, что недавно взошел над спасенным миром. Вне зависимости от того, выживет ли одна-единственная трехлетняя девочка.

Рассвет – живой и жестокий, он приходит всегда. Пока чей-нибудь очередной обряд не удастся...

– Моя сестра хотела убить меня... – тихий безжизненный голос. Тонкая рука сжимает и разжимает повод.

– Ваша сестра? Ирия Таррент?

Эйда не сказала "не смогу". Не заломила руки, не закричала. Впрочем, с дочерью в объятиях не больно что заломишь...

– Ирия. Она хотела спасти меня от бесчестья. Жаль, ей это не удалось...

– Нам придется ехать быстрее, Эйда. – Всё, что нужно – уже сказано. И времени больше терять нельзя. – Если хотите – я возьму ребенка.

– Нет, я справлюсь. Только ответьте – почему?!

Однажды Рунос уже слышал такой крик-шепот. И видел такие же глаза. Только обращенные не к нему.

Эйда вновь обернулась. Затравленно. Лучше бы уж по-прежнему смотрела в рассвет. Уже густо алый – окрашенный кровью небес.

Древние считали рубиновое небо символом недавней смерти. Рунос сам говорил, что тогда оно будет кровавым вечно. Но почему тревога всё сильнее сжимает сердце? Откуда ощущение, что ничего еще не кончилось? И всё зло – впереди.

– Почему именно мой ребенок?!

– Я хотел бы ответить, Эйда. Но точно не знаю сам. Не удивляйтесь: видеть – не значит "понимать". Над вами обеими знак – над тобой и Мирабеллой. Это – проклятие. Откуда оно взялось, почему и что значит – мне неведомо. Но поверь: жрецы змеиного культа видят то же, что и я.

– Кто вы?! – Теперь к боли в двух измученных озерах примешался еще и страх.

– Не жрец, и уж точно – не поклоняюсь змеям.

Усталость за всю эту ночь и утро навалилась разом. Не вовремя!

– Я мог бы попытаться понять, в чём природа проклятия, если б знал день и час рождения ребенка. И зачатия.

Рунос и рад бы прикусить язык. Но, увы – зачатие в таких вещах важнее рождения.

– Мирабелла родилась в тридцатый день Месяца Сердца Осени 2992 года от прихода Творца.

Какого-какого года?! Рунос похолодел.

– Время... точно не помню, но за окном уже стемнело. Зачатие... – голос Эйды стал совсем безжизненным. – Четырнадцатый день Месяца Рождения Весны. Почти три часа дня. Монастырские часы били. Или позже... но тогда это может быть любой день Месяца Рождения Весны. И время разное. Будь всё проклято! – слезы вдруг хлынули из серых глаз ручьем. Полноводной рекой. Тоже весенней. – Будь всё проклято – как проклята неизвестно кем моя дочь! За что?! Она-то в чём виновата?!

Глава шестая.

Эвитан, окрестности Лютены – Лютена. – Квирина, Сантэя.

1

Их ждали на развилке всего в полумиле от места прощания. И в пяти милях от Лютены. А может – и не только там.

Еще бы! Змеиные хвосты могли потерять след добычи, но не желание ее схватить. И у них было вдоволь времени, чтобы перерезать к Лютене все пути.

А дураком оказался именно Рунос – когда решил, что перекроют лишь дороги на юг. Илладийцам.

И теперь уже слишком поздно думать, Эйду ли с дочерью караулят змеиные мерзавцы или вдруг решили, что юный Октавиан вернется домой к папеньке.

Можно выбрать лесную тропу. Понадеяться, что хоть чащу не перекрыли.

Или свернуть к ближайшему монастырю? Это – миль пятнадцать. И тоже – лесом. Потому как возвращаться по дороге – смерти подобно.

Лошади волнуются. Хорошо хоть – не ржут. Кобыла Эйды отстала от Руносовой всего на полкорпуса – и ясно, почему. Коням безумно хочется вперед.

Они все трое чувствуют беду... а вот Эйда – нет. Иначе удивление в ее глазах давно сменилось бы тревогой и ужасом.

Но девушка не боится. И на удивление спокойна Мирабелла... А вот о причинах последнего лучше сейчас не задумываться. Когда они окажутся в уютном кабинете отца Жерара – у Руноса будет сколько угодно времени разбираться во всех секретах девочки.

Целитель тяжело вздохнул. Замотать лошадям морды плащами, провести под уздцы? И почему же так не хочется этого делать?

В любом случае – с торной дороги пора убираться.

Подав Эйде знак следовать за ним, Рунос осторожно заехал под шелестящий на ветру зеленый свод. Девушка не отстала ни на шаг.

– Эйда, – служитель Матери-Земли понизил голос до предела, – впереди на дороге – засада. Вам придется нести ребенка, я веду обеих лошадей.

– Далеко?

– Миль пять-шесть, – честно ответил Рунос.

Жанна не сможет скрыть его отсутствие дольше полудня. Разве что закричит из-за двери, чтобы принцессу и ее личного врача не беспокоили до завтра. Она так и сделает – если захочет. Но вот Карл точно не захочет так долго обходиться без целителя.

Вряд ли удастся утаить пропажу королевского врача и от Мальзери, но об этом подумаем позже. Сначала нужно хоть попытаться вытащить отсюда ни в чём не повинную девушку и ее дочь!

– Не волнуйтесь, Эйда, – Рунос на миг сжал ее ледяную руку. – Мы просто постараемся их обойти и вернуться на дорогу. Засаду в двух местах на одной дороге не устроят даже змеепоклонники. Не тысячи же людей они под Лютеной собрать успели!

Будем надеяться, что их вообще – не тысячи – во всём Эвитане. Иначе стоит всерьез задуматься, как спасать мир, где каждый десятый – змеиный жрец?

И обходить придется за полмили, не меньше. Ветер может смениться в любой миг. Лучше не рисковать. Уровень врагов Руносу пока неизвестен. А Лес Белой Матери остался позади.

2

Новая засада дожидалась впереди. Обычная, стандартная и до боли обидная – укрылись в лесу солдаты в простых плащах. И кинулись теперь на беглецов с двух сторон.

Сила – великая вещь. Вот только чувствует она лишь другую Силу. А в этих мерзавцах магии – ни капли.

Чем бы ни занимался их хозяин Мальзери – сами они Знаком Змеи не помечены. Всего лишь исполняют приказ. Но вреда от них ничуть не меньше, чем от жрецов с серпами.

Вот и всё. Серое небо, лесная дорога, полный дикого ужаса взгляд Эйды – крепче прижавшей дочь к груди. Своего ребенка девушка убить не сможет, что бы Рунос ей ни сказал, но драться – готова. Вот только как? Одной рукой держа в седле дочь, а другой – поводья? И еще пытается в таком положении дотянуться до кинжала! Порежет себя или лошадь.

– Скачи вперед и не оглядывайся... Я задержу!

Она всё же обернулась – уже на скаку. Но не потеряла ни мига. Какая мать станет медлить, спасая дитя?

Рунос развернул коня и поскакал прямо на ближайшего. С расстояния – расстреляют, а вот с трех шагов... с двух...

Уже не станут!

Рунный посох взвился в воздух. Убивать нельзя – потеряешь больше, чем жизнь. Но вот драться – никто не запрещал.

3

Трясина мерзко хлюпает, засасывает, тянет в бездну... Не отпускает!

В небесах Дракон и Воин истекли кровью. В тот день Четверо связали себя клятвой. Себя и Пятого. Того, кто не клялся и ни в чём не виноват, но на него пало чужое проклятие. Потому что один из Четверых – еще и проклят. Он посмел оскорбить Древних Богов. Осквернил святилище. Один из Четверых проклят, и с ним вместе проклят Пятый...

Тьму режет Свет! Яркий, слепящий... теплый.

– Очнулся!

Действительно – свет. Солнечный. Прямо в лицо. И в золотом ореоле, как в нимбе, – лицо Анри Тенмара.

Темные круги под глазами, заострившиеся скулы. Не спал всю ночь? Из-за едва не отбросившего (наконец-то!) копыта врага?

А солнца, кстати, в лазарете нет – окно завешено. Просто после полной тьмы и сальная свеча кажется майским костром...

– Очнулся.

А глаза всё же лучше зажмурить! Почти.

– Пей! – рука врага подносит кружку. Слишком благородного врага.

Чем отдавать тебе долг, Тенмар?

Питье – горько-терпкое.

Действительно – легче. По чуть-чуть, по дюйму трясина разжимает ледяную хватку. И озноб проходит. Кажется...

– Опять болото?

И что отвечать?

– Да, – Роджер откинулся на подушки. Мягкие, теплые. И наконец-то можно вновь прикрыть глаза. Теперь всё будет хорошо. Хоть на какое-то время... – А еще – ты, – не удержался он. – Ты тоже мне снился.

– В кошмаре?

– Да. Я тонул в трясине, а ты победил баро. Только боги здесь не при чём. Это твоя Сила, Тенмар. Не волнуйся, я никому не скажу.

– Скажешь – хуже будет не мне. – Роджер и с закрытыми глазами отчетливо видел совсем легкое пожатие плеч... бывшего врага.

Если "не тебе" – для тебя это еще хуже, Тенмар. Но Роджер Ревинтер действительно никому не расскажет. Никогда и ничего.

– Четверо дали клятву и должны ее сдержать. Пятый не давал, но связан ею. Один из Четверых проклят, и Пятый проклят вместе с ним во веки веков.

Внезапно вернувшийся озноб заставил клацнуть зубы.

– Что это было, Ревинтер?

– Я... не знаю... – Роджер, закашлявшись, умолк.

Тенмар терпеливо ждет. Какие тяжелые у него глаза! Пронзительные, как обоюдоострые клинки. Агатово-черные. Кто придумал, что сын Ральфа Тенмара не похож на отца? На подаренном Арно Ильдани гербе подполковника Анри Тенмара – сокол, а не дракон. Но можно ошибиться, лишь видя обоих в полете. Поодиночке. Ты – дракон, Анри Тенмар. И подобие своего грозного отца, хочешь ты того или нет, чересчур благородный враг.

– Я действительно не знаю... Я уже рассказывал, что сам в этих кошмарах ничего не понимаю.

– Может, и не понимаешь... – взгляд Тенмара мягче не стал.

Он – нарочно или просто не замечает, каково людям под таким прищуром? У него это было всегда или... недавно?

– ...или тебе так кажется.

– Я... не знаю. Не могу догадаться. Проклят, наверное, я. Но я не давал никаких клятв. Никогда – даже на пьяную голову. Я даже жениться на Эйде... девице Таррент не клялся. Пятым, кто проклят вместе со мной, может быть моя дочь... – Вот и выговорилось. – Как в Священных Свитках: "грехи отцов падут на головы детей".

И жить после такого не хочется точно. Еще сильнее, чем прежде.

– Если верить старым легендам – совсем необязательно клясться вслух. – А Тенмар – совершенно серьезен. – Достаточно сделать что-то схожее с клятвой, и будешь считаться принесшим обет.

Взгляд жжет Пламенем Вечной Бездны и режет каленым железом. Хочется исчезнуть прямо сейчас – раствориться вместе со всеми мыслями и деяниями. Нужен ли ответ, что именно посчитали за клятву те, кто с завидным постоянством напоминают о себе?

– Тенмар, вы... ты знаешь, что можно сделать? Раз ты читал эти легенды? Как снять проклятие с моей дочери?!

– Ты верующий? Сходи в любую часовню, найди священника. Чем беднее, тем лучше. Центральный Храм Солнца – не советую.

Рассказать? Или примет за окончательно свихнувшегося? Да нет, если еще не принял – то и потом вряд ли.

– Ты тоже считаешь... там что-то не то?

– Там очень не то, если тебе интересно мое мнение. Не знаю, кому в этом Храме поклоняются, но уж точно не Творцу. А теперь, когда с твоими снами мы разобрались, – где ты был, Ревинтер?

А вот сейчас – лучше не врать. Совсем. Хотя бы потому, что и так не собирался.

Роджер подробно выложил всё. Включая то, что на родине с него сняты обвинения.

– Интересная новость, – усмехнулся Тенмар. – Но я бы на твоем месте сначала уточнил информацию. У кого-нибудь незаинтересованного.

– А такие есть? Осведомленные и при этом – незаинтересованные?

– Дождись вестей от своего отца. Вряд ли Бертольд Ревинтер не найдет способ известить сына об освобождении. Если оно, конечно, правда.

Ты опять честен, старый враг. Которого так хочется видеть другом.

Чего тоже не случится никогда.

– Я согласился шпионить на Андроника. Чтобы узнать его планы. Он устроит меня учителем языков в семью своих врагов. Мне пока неизвестно, кто они, но я не хочу им ничего дурного.

– Ты постараешься скрыть от него всё, что действительно важно?

– Да. И я стану говорить это тебе.

Тенмар, не молчи!

– Почему?

Потому что Анри Тенмар может не верить Ревинтеру, а вот у последнего – выбора нет.

– Потому что ты – единственный, кто может что-то сделать. Если захочет, конечно. Я больше не хочу быть орудием в руках очередного интригана.

– Вот как, – темная бровь чуть изогнулась. Незнакомо. – А стать моим орудием ты, очевидно, не боишься?

– Не боюсь, – честно признался Роджер.

4

Выбора у Роджера Ревинтера действительно не было – либо соглашаешься шпионить, либо тебя убивают, а шпионит кто-то другой. Из тех же бьёрнландцев. И это будет уже точно не проконтролировать.

А сейчас – можно? Кем ты себя возомнил, Тенмар? Ревинтером, который Бертольд? Или Валерианом Мальзери? Или хоть Всеславом? Ты всегда был никаким интриганом... но так вышло, что других здесь нет.

Итак, что мы имеем? Парня – будущего михаилита, его сестру, родителей-придворных. Против кого копает Андроник? Против всё еще официальной Церкви, конкретно михаилитов, или просто жаждет поживиться на конфискациях? Или ослабляет враждебную придворную группу? Еще бы знать, кто там против кого дружит...

Самый банальный вариант – Андроник положил свой весьма мерзкий глаз на девушку. Иди речь о Бертольде Ревинтере, Анри бы так не решил: тот ради подобного пустяка и усилий не приложит. Но этот хлыщ... он может. Еще с первой встречи напоминал собаку с пистолетом в пасти. Надушенную, напомаженную. Завитую. И никогда не знаешь, выстрелит или нет.

Вот и выходит, что всё ныне доступное Анри Тенмару – это ждать. Слушать доклады младшего Ревинтера. Исправлять их и молить Творца, чтобы Роджер не соврал, а сам Анри не ошибся.

Ревинтеру сложно поверить до конца – такое не изменить. Но это еще не повод отказать ему в помощи. Как и тем, кого он вдруг взялся защищать.

5

Лютена щерится бедными лачугами и ухмыляется богатыми особняками.

Эйда тоскливо огляделась. В аристократический квартал лучше не соваться. Но и в бедном найти мать с ребенком – вопрос времени. Учитывая, что ее знают в лицо.

Единственная, кому можно было верить до конца, – Ирия. Но ее давно нет в живых. Значит... больше идти не к кому.

Просить помощи у церкви – гиблое дело. Для святош мать незаконнорожденного ребенка – грязь под ногами. Если не хуже.

Девушка тяжело вздохнула. Проблема – не только в погоне. У беглянок нет ни меара. А Мирабелла целый день ничего не ела.

В монастыре Эйде приходилось выполнять и самую черную работу. Может, теперь пригодится?

В первых трех домах девушке просто отказали. В четвертом пригрозили вызвать стражу – разобраться "с нищей шлюшкой-попрошайкой". И вообще "много вас здесь ходит – только и норовят обокрасть". В пятом едва не опознали в Эйде какую-то известную воровку, что "вот так же бродила – а потом из соседнего дома всё вынесли". В шестом недвусмысленно назвали место, где "грязные, распущенные девицы вроде тебя найдут себе занятие по вкусу". Что Эйда – вдова, не поверил никто.

В седьмом доме попросту велели убираться – "пока собаку не спустили". А на улице встретил накрапывающий дождь, на глазах превращающийся в ливень.

Девушка поплотнее закутала Мирабеллу в плащ Руноса. Зубы уже начали дробный перестук, а всё тело сотрясает дрожь. Сейчас бы в тепло... куда угодно, но под крышу! Или хоть сесть на сухое! Впрочем, еще немного – и сойдет и мокрая земля.

– Эй, красотка, хочешь развлечься?

Эйда затравленно обернулась – навстречу двум похабным смешкам. Пара щербатых нищих откровенно уставились на попятившуюся девушку.

Лиаранка крепче прижала к груди дочь, развернулась и побрела прочь – с трудом заставляя себя не ускорять шаг. Вслед раздался свист:

– Красотка, куда же ты?

Эйда бросилась бежать.

– Эй, ты давно здесь ошиваешься! Всё равно ночью никуда не денешься. Стой – если не хочешь, чтоб заодно придушили твоего щенка!

Мерзавцы правы. Ей некуда деться и негде прятаться. Для этих... людей она – дешевле любой уличной шлюхи, потому что ту хоть кто-то защищает.

Эйда, задыхаясь, помчалась дальше. Только бы не споткнуться! Творец милосердный, снизойди к мольбам грешницы!

Теперь она знает, куда ей нужно.

Невозможно представить, как Эйда выдержит то, что предстоит... даже ради Мирабеллы! Но выхода не осталось.

Друзей у беглянки нет, родных – тоже. Церковь попросту запрет ее в монастырь – в очередную Башню Кающихся Грешниц, чтобы поскорее уморить. А Мирабеллу вернут туда, где держали все эти год и семь месяцев.

Эйда содрогнулась! Любая мать выдержит все муки Бездны – лишь бы избавить от них свое дитя.

На улице беззащитная девушка станет общей игрушкой... а за жизнь ее дочери никто не даст и меара. Значит – всё, что угодно, лишь бы спастись от этих животных. Впрочем, нет – сравнение их со зверями слишком оскорбляет последних. До изощренной жестокости людей невинным тварям далеко.

Где веселый квартал, Эйде сообщила первая же встреченная горожанка. Окинула брезгливым взглядом грязную, оборванную шлюшку, поморщилась и махнула рукой в нужном направлении.

Если не знаешь, как выбирать, – бери первое попавшееся. Лиаранка решительно постучала в дверь ближайшего борделя по левой стороне улицы.

Открыла девица примерно ее лет. Гораздо менее размалеванная, чем ожидала бывшая графиня.

Может, служанка?

– Прошу вас, мне нужно поговорить с хозяйкой бор... этого почтенного заведения.

– Почтенного – скажешь тоже! – фыркнула девушка. С любопытством, но, кажется, без презрения оглядывая потрепанный наряд Эйды. Что плащ, что подол юбки – не определить, где грязнее. – Матушка отдыхает. Сейчас позову.

"Матушка"... Будто речь о монастыре. Лиаранка, конечно, наивна. Но не настолько, чтобы предположить, будто дверь в борделе открывает родная дочь хозяйки.

– Что тебе, милая?

Похоже, "отдыхала" "матушка" недалеко. А из-за ее спины торчит курносый носик той самой служанки.

Мановение унизанной перстнями руки – и любопытную девушку как ветром сдуло. Куда-то в задние комнаты.

Эйда растерялась. Бордель-маман – лет тридцать. Ну или тридцать пять. Ничего общего со старухой из романов Ленна. Красивая, пышная дама в ярком, но не кричащем наряде. Да и декольте... у лагерных шлюх не в пример глубже.

– Я прошу вас взять меня на работу, госпожа, – склонила Эйда голову.

Как назло, Мирабелла выбрала именно этот миг, чтобы проснуться. И с любопытством уставилась на собеседницу матери. Конечно, где ребенок прежде мог видеть столь красивых теть?

– У меня нет работы для такой, как ты, – покачала головой хозяйка заведения.

Мягкий тон, сожалеющая улыбка. Не возьмет! Так Эйде уже отказывали – в самом первом доме.

– Для "такой" – это "какой"? – безнадежно уточнила девушка. – Для нищенки? Оборванной бродяжки? Одинокой матери? Я могу быть кем угодно. Мне приходилось быть служанкой.

Вот и всё. Сейчас кликнет слугу, чтобы "проводил" назойливую девчонку.

– Ты не поняла, – всё то же отрицание в голосе. И та же сожалеющая улыбка! – У меня есть служанки. Мне нужны девушки... но не такие, как ты.

– Почему? Я для этого недостаточно хороша?

– Дитя мое! – теперь во всё еще мягком голосе – явное раздражение. – Мне нужны шлюхи!

Эйда тяжело вздохнула – только сейчас осознав, насколько же устала, замерзла, проголодалась! Как затекли руки, подкашиваются ноги... А еще немного на таком дожде – и простудится Мирабелла! Если еще не простудилась...

– А я, по-вашему – кто? – девушка пристально взглянула в глаза собеседнице.

Миг красавица смотрела в глаза Эйде – долгим, изучающим взглядом. Потом шагнула в сторону, шире распахивая дверь:

– Входи.

Глава седьмая.

Аравинт, замок Арганди. – Эвитан, Лютена.

1

Дурочка Элен уже задыхается – от заполошных рыданий. Если не успокоить сейчас – истерика будет часов на пять, но у Кармэн нет ни сил, ни желания.

– Простите меня, простите...

Что напугало Элениту сильнее – каменный взгляд Кармэн или презрение в глазах Виктора? Последнее, наверное. И зря.

А Виктор – дурак. Злится на глупую девчонку, когда единственная виновница беды – Кармэн Зордес-Вальданэ. Непутевейшая, дрянная мать!

– Нет, Элен. – Рука стала чужой, и как же трудно сейчас коснуться светлых локонов! – Ты не виновата. Арабелла... не простила бы тебя, если бы...

Только бы не всхлипнуть! Не выпустить на волю ни капли слез. Иначе – плотину прорвет. И Кармэн Зордес-Вальданэ рухнет на пол, взвоет душераздирающем воплем издыхающего зверя, рванет на себе волосы...

– ...если бы всё кончилось благополучно.

Отчего они все в таком шоке? От ее равнодушного спокойствия? Или потому, что тем же тоном она отказалась ехать?

– Герцогиня! – Старый слуга не знает, что делать. – Герцогиня, больше времени нет...

– Вот именно. Уезжайте немедленно. Это – приказ. Остаюсь только я.

– Мама! – Не порази дядю удар три часа назад – сейчас Кармэн уговаривал бы и он. И было бы труднее. Но сын подчинялся ей всегда.

– Виктор, я остаюсь. А ты – уезжай. Я приказываю.

– Мама, Беллу не вернуть. – Его лицо закаменело тоже три часа назад. В тот миг, когда его мать умерла.

– Виктор, я знаю.

Больше нет сил. Когда они уйдут – вдовая герцогиня Вальданэ пешком добредет до пепелища, где ей уже никогда не узнать свою красавицу-дочь среди других несчастных. Дойдет туда, рухнет и наконец-то позволит себе сдохнуть.

– Виктор, отныне ты – старший. Отвечаешь за дядю и остальных.

– Хорошо, мама, – он обернулся к слуге.

Кармэн подняла на сына глаза, чтобы запомнить... навсегда. Живым.

И Виктор отчетливо произнес, глядя на мать уже чужими глазами – глазами своего эвитанского деда. Или аравинтского. Они друг друга стоили:

– Моя мать едет с нами. Помогите ей!

Слуги шагнули к Кармэн – единым порывом. Больше они ей не подчиняются...

– Виктор! – кажется, они выкрикнули это вместе с Элен. Одинаково ошалевшие.

– А ты молчи!

Эленита сжалась в комочек. Презрение Виктора как кнутом ее обожгло.

– Ты уже сделала всё, что могла. Едем, мама. Хватит с эвитанцев и того, что они отняли мою любовь, мою сестру, моего друга! Мать я им не отдам!

2

Сад Алисы по-прежнему благоухает, птицы поют еще назойливее. А каждая прогулка с "прекрасной Ирэн" – повторение предыдущих. Причем целовать девицу тоже придется вновь – раз однажды этого добился.

А еще через три-четыре встречи можно позволить себе зайти чуть дальше... И одна эта мысль заранее приводит в тоску.

Дело даже не в девушке. Ирэн – действительно хорошенькая. А когда молчит – еще лучше. Жаль, такое случается редко. Но вот упомянутое "дальше"... Если в отношении служанки оно означает приятное времяпрепровождение, то в случае с баронессой – лишь неизбежное предложение руки и сердца. И – никакого "времяпрепровождения" до первой брачной ночи.

Ирония судьбы: загулявшая прислуга – шлюха. А родовитая баронесса, побывавшая в герцогской постели, но не пойманная на горячем, – выгодная невеста. Будто все мужья подзвездного мира – любители и ценители подержанных вещей. Какая разница, кто опередил тебя в постели распутницы – герцог или последний конюх? Да хоть сам король – всё равно мерзко.

Серые глаза укололи притихшую было память. Эйда Таррент была разменной монетой в грязных политических играх своей и чужой семьи. И значит – несмотря ни на что, чиста как при рождении. В отличие от собственной кузины – бесстыжей любовницы сначала сына, потом отца Тенмаров.

И с этой, с позволения сказать... дамой Алан должен теперь всего лишь бродить под ручку по опостылевшему саду, читать опостылевшие сонеты и слушать опостылевших птиц! Что еще забыл? Ах да – еще нюхать клятые садовые цветочки, фальшивые, как сама баронесса! И пустые, как ее сердце.

– Вы читали последний роман этого нового гения – Симона Лукко? "Целомудренная Клотильда"? – В зеленых глазах "девицы" Вегрэ только что восторженные слезы не блестят! Не иначе – лук в "дядином" особняке забыла. – О, вы обязательно должны его прочесть!

Как же записных шлюх умиляет чужая добродетель! А убийц из Пляшущего Двора, наверное, до слез трогают праведники.

– Я читал, – отважно соврал Эдингем. – Восхитительный сюжет! А какой там благородный возлюбленный у Клотильды!

– Да! Несмотря на то, что перебил всю семью главной героини у нее на глазах! – радостно прощебетала Ирэн.

Она что, издевается? Но нет – похоже, некоторые женщины считают мужскую жестокость романтичной. Женщины сорта Ирэн Вегрэ! Сами никогда не видевшие ни бед, ни горя.

– Он бросил ради нее трех любовниц! – заливалась еще одной садовой пташкой прелестная "дева". – А одну даже продал в бордель!

Алан от души порадовался, что сей шедевр "нового гения" не читал. Интересно, много ли женщин считают романтичным принца Гуго? Хотя да – Гуго ж уже лет двадцать как не красавчик.

– А Клотильду он сначала взял в плен и отдал своим людям.

С аппетитом съеденный завтрак Эдингема настойчиво попросился обратно. А сам офицер вытаращился на Ирэн так, что станет ясно и последней дурище. Но не "прелестной девице Вегрэ".

– И что потом? – мужественно выдавил Алан.

– В конце концов он изменился и всё осознал. Они друг друга поняли, она его простила, и они жили долго и счастливо...