Текст книги "Япония по контракту"

Автор книги: Ольга Круглова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

Глава II. УНИВЕРСИТЕТ

Вот причуда знатока!

На цветок без аромата

Опустился мотылёк.

Басё

Давайте познакомимся, бабушка!

Всё засыпал снег.

Одинокая старуха

В хижине лесной.

Басё

– Первый раз я сам отвезу Вас в университет, – предложил Хидэо. – Чтобы Вам не пришлось искать дорогу…

Ровно в восемь тридцать машина Хидэо подъехала к её дому. Вырвавшись из города, Тойота проскочила мост через горную расщелину, нырнула в лес и стала взбираться в гору. Университет, разрастаясь, свой новый, уже четвёртый по счёту городок построил в предгорьях – в центре ему не хватило места. Среди мартовских голых деревьев показались серые ряды унылых бетонных коробок – учебные корпуса. По шоссе неслись, не смешиваясь, два потока. Первый на мотоциклах, второй на автомобилях. Первый – в чёрных шлемах и толстых куртках, второй – в строгих костюмах и лёгких плащах. Первый, студенческий, ехал учиться, второй, преподавательский, ехал учить. Два потока и парковались отдельно – мотоциклы студентов и их немногочисленные машины останавливались под навесом в дальнем углу двора, преподаватели подъезжали к самому подъезду, занимая аккуратно расчерченные клеточки автостоянки. Пожилой сторож при появлении очередной профессорской машины вскакивал со стула и кланялся. Наивежливейшая улыбка вырывалась из-под марлевой повязки, укрывавшей его нос и рот. Преподавателей здесь уважали.

Дверцы машин открывались, выпуская сначала ноги в ослепительно начищенных новеньких ботинках. Потом показывался идеальный костюм с непременным синим отливом, ближе к горлу переходящий в белоснежную рубашку с тёмным галстуком и, наконец, голова, аккуратнейше постриженная и побритая. И непременно с озабоченным лицом. Далее являлся на свет дорогой портфель, туго набитый бумагами, а с ним нечто неожиданное – узелок, увязанный в пёстренький платочек.

– Это обед, – объяснил Хидэо, доставая из машины свой узелок. – Намико каждый день собирает мне коробочку. В столовую я не хожу, как и многие профессора. Нам некогда.

– Но зачем платочек?

– Такой платок мы, японцы, называем фу`росики, – строго поправил её Хидэо. – Узелок, увязанный в фуросики, это старинный японский обычай. Мы, японцы, чтим обычаи.

Строгие преподаватели в строгих костюмах гордо несли забавные узелки с торчащими весёленькими ушками, демонстрируя сразу две японские добродетели: верность японским традициям и японское трудолюбие, не оставляющее времени поесть в столовой. Наивежливейше кланяясь друг другу, преподаватели строгой цепочкой, излучающей достоинство, тянулись к дверям. Тут к ним присоединялся студенческий поток. Присоединялся, но не смешивался, резко выделяясь униформой. Футболка под выпущенной поверх джинсов клетчатой рубахой, кроссовки и длинные, постриженные в кружок волосы – студенты выглядели только так.

Стеклянная дверь открылась автоматически. Дешёвый вытертый линолеум, облупившаяся лестница, серые стены – государственные университеты во всём мире небогаты. Единственным украшением полутёмного коридора были большие окна, за которыми ярко синело море, и белели последним снегом горы. Немолодая уборщица, присев на корточки, оттирала едва заметные пятна на очень чистом полу. Её лицо скрывали опущенные поля панамки и марлевая маска. Маски – на уборщице, на стороже автостоянки – часть униформы университетского рабочего, призванная защищать от инфекций интеллектуальный персонал. Так подумала она. И улыбнулась – все новички, прибывшие в чужую страну, склонны возводить случайно замеченную деталь в ранг закономерности… По коридору шёл преподаватель, уже расставшийся со своим портфелем и узелком. И с ботинками. И даже с носками. На его босых ногах хлюпали пластмассовые шлёпанцы, не смущая хозяина несоответствием дорогому строгому костюму. В японском доме всегда ходят в шлёпанцах на босу ногу, а университет для служащего – дом родной.

Она разволновалась – не придётся ли и ей пойти по университету босиком? И тут же успокоилась. В коридоре показалась девушка в туфельках на каблуках. Женщинам, кажется, разрешались послабления.

Новые веяния не быстро доходят до островов – должно быть, им трудно перебираться по воде. Кризис науки в Японии, кажется, откладывался. Это на материке он бушевал, как зараза, поразив не только бывший Советский Союз, но и Америку с Европой. Японская же лаборатория встретила её спокойной устроенностью: компьютеры, дорогие приборы… У Хидэо была даже собственная библиотека – немалое собрание специальных книг и журналов.

– Это – Ваш кабинет! – Хидэо открыл ключом свежевыкрашенную серую дверь.

Новенький письменный стол из серого металла, новое серое кресло и серый металлический шкаф для одежды – о таком кабинете она мечтала всю жизнь. И ни разу в жизни его не имела. Заново отделанные стены… Она была первой гостьей новой лаборатории Кобаяси, значит, он приготовил кабинет специально для неё! Растроганная, она благодарила долго, горячо…

Хидэо прервал её – он очень спешил.

– Я должен представить Вас профессорам нашего факультета! Вас и ещё одного доктора.

Они вошли в большую комнату, сплошь заставленную столами с компьютерами.

– Это – студенческий зал, а это – доктор Чен из Китая. Он тоже недавно приехал.

Высокий, плечистый парень с широким спокойным лицом встал из-за стола, низко поклонился.

– Пойдёмте, пойдёмте! – торопил Хидэо, увлекая её и китайца в коридор. – Сначала я представлю вас сотрудникам моей лаборатории…

Хидэо, не стучась, открыл какую-то дверь. В прокуренной комнате сидел за компьютером высокий, лысый и очень тощий человек.

– Мой ассистент Шимада, – быстро сообщил Хидэо.

И тут же без церемоний потащил их дальше, объясняя на ходу, что в Японии каждому профессору положена лаборатория, каждой лаборатории – четыре сотрудника – три ассистента и техник. Хорошо всё устроено в Японии! Чётко.

Подбежав к какой-то двери, Хидэо напрягся, заранее улыбаясь, заранее кланяясь.

– Здесь кабинет знаменитого профессора Сато!

Хидэо очень волновался. Может, потому что недавно перешёл на инженерный факультет? На новом месте это был его первый учебный год. Он очень старался сделать всё, как надо. Осторожно постучавшись, он вошёл и тут же заговорил возбуждённо, торопливо, указывая рукой на неё и китайца. В его быстрой японской речи она различила слова "Россия" и "Москва" – Хидэо рассказывал её биографию. Он перешёл на английский, докладывая о её учёбе, работе… Потом прозвучали слова – муж, дочь и…

– Она уже бабушка, у неё есть внук, – улыбнулся Хидэо.

Она инстинктивно одёрнула юбку, неприлично короткую для бабушки. Хозяин кабинета – профессор в шлёпанцах на босу ногу, которого они встретили утром в коридоре, смотрел серьёзно и, кажется, разочарованно – ему привели старушку! Наскоро представив китайца, Хидэо стал цветисто расписывать достижения босого профессора – тот занимался микромеханизмами – миниатюрными устройствами, которые можно использовать в медицине, например, проглотить или пропустить по сосудам, или зашить куда-то внутрь тела. Ещё профессор Сато разрабатывал крошечные микрофоны и кинокамеры.

– Для шпионов? – пошутила она, и тут же осеклась, увидев непроницаемое лицо Сато.

Она спросила что-то по делу, но Сато оставил её вопрос без ответа, только вежливо улыбнулся, давая понять – деловые беседы вовсе не являются целью процедуры. Китаец держался позади и молчал, не забывая кланяться очень низко, а не так, как она, едва заметным кивком. На прощание Сато пригласил вновь прибывших заходить к нему на семинары. Хидэо нетерпеливо перебирал ногами. Ему предстояло повторить обряд представления в каждом из профессорских кабинетов факультета. Целый час ушёл на обмен любезностями, улыбками, поклонами… Вернувшись к себе в кабинет, она выгрузила из кармашка пиджака толстую пачку визиток, обретённых в процессе знакомств. Свои она, конечно, взять не догадалась. А вот доктор Чен прихватил так много карточек, что их хватило до самого конца коридора. Китаец лучше знал японские порядки.

Процесс представления оказался многоступенчатым – хождение по кабинетам было только первым актом.

– Я должен представить Вас на собрании факультета.

Хидэо назвал дату. А она тут же её забыла. И в день собрания пришла в джинсах и свитере. Китаец же явился одетым в парадный тёмно-синий костюм, такой же, как у японцев. И китаянки принарядились в синеватые, как у мужчин, словно форменные пиджачки. Только она одиноко сидела на собрании в своём белом свитере. Как белая ворона. Входящие в зал смотрели на неё удивлённо. Когда настал её черёд, она быстро отбарабанила всё, что велел Хидэо: где родилась, где училась, работала… Хидэо, кажется, остался недоволен. Не дождавшись чего-то, что должно было прозвучать, он поднялся сам и быстро заговорил. Она опознала уже знакомые японские слова: свой возраст, "муж", "дочь" и опять "бабушка". Теперь об этом факте был проинформирован весь факультет. Ей очень захотелось заставить добросовестного Хидэо замолчать.

– Что, обязательно нужно сообщать всем, что у меня есть внук? – спросила она его сердито после собрания.

– А почему это надо скрывать? – удивился Хидэо.

– Потому что у нас не принято говорить о возрасте женщины.

– У нас не так, – равнодушно возразил Хидэо. – Мы обязаны сообщать собранию полные данные о новом сотруднике. Абсолютно полные!

Собрание не исчерпало сценарий знакомства.

– Скоро первое апреля – начало учебного года, – сказал Хидэо. – В лабораторию пришли новые сотрудники, студенты. Мы всегда начинаем учебный год с вечеринки знакомства. – Хидэо написал объявление о вечеринке на шероховатой стеклянной доске в студенческом зале, выбрав самый яркий фломастер, красный. – Видите, я уже назначил день и отдал приказ.

Исполнять приказ предстояло младшему персоналу и студентам – у Хидэо их было двенадцать – одиннадцать парней и одна девушка – Митико. Но ребята называли её не по имени, а по фамилии – Фудзивара, добавляя церемонное "сан". И друг друга они называли так же церемонно. Именно Митико приняла на себя командование парадом. За длинным столом, отгороженным от компьютерной части студенческого зала шкафами с журналами и книгами, собрался штаб под её руководством. Штаб действовал так чётко, словно роли были распределены заранее. Впрочем, ребята были новичками только для сотрудников лаборатории, друг друга они знали хорошо, они проучились вместе два года. В лаборатории студенты попадали получив звание бакалавра и перейдя на третий курс.

Двенадцать человек быстро разбились на три звена: овощное, мясо-рыбное, питейное. В руки трёх главарей – обладателей самых просторных машин – легли списки: пиво – тридцать банок, кока-кола – двадцать, редька – три штуки, холодные закуски – пять больших коробок, пирожные – двадцать пять штук. Митико с удовольствием объясняла всё это подсевшей к студенческому столу русской сотруднице – девочке нравилось, что иностранка интересуется их жизнью. Пока будущие исполнители изучали списки продуктов, которые им предстояло купить, Митико с калькуляцией в руках отправилась к лабораторному технику Ямазаки. Тот долго сидел у своего компьютера, готовя итоговую калькуляцию шефу – профессору Кобаяси. За пирушку-знакомство платил он. Из лабораторного фонда или из своего кармана – трудно понять, Хидэо называл то и другое – "мои деньги".

Пятого апреля она надела нарядное платье и новые туфли – всё-таки первый пир в новой лаборатории! Без пяти четыре за ней зашёл Хидэо в сопровождении ассистентов, чтобы вместе отправиться в административный корпус факультета. Кроме администрации здесь располагалось много других полезных помещений: банкетный зал, мини-гостиница для университетских гостей, курсы японского языка… В вестибюле устроился маленький музей истории университета – пожелтевшие от времени учёные труды в застеклённых витринах, шкафы, где хранилась старинная одежда преподавателей и студентов… Вестибюль служил не только музеем, но и комнатой отдыха – уютные журнальные столики с хрустальными пепельницами, бархатные кресла с белыми кружевными салфетками на высоких спинках… А за окнами – ухоженный сад. Только желающих отдыхать не было. Все работали.

На пороге небольшого банкетного зальчика их встретила стайка жёлтых клеёнчатых шлёпанцев банно-больничного образца. Первой жертвой японской действительности пали её модные туфли, оставшиеся валяться в прихожей. В зал она вошла в казённых тапках, сделавших абсолютно нелепым её нарядное платье. Впрочем, платье тоже было ни к чему – зал дышал ледяным холодом. Толстый свитер и тёплые брюки Митико оказались куда более уместными. Хидэо усадил её на низкую скамейку возле низкого стола и заботливо придвинул поближе крошечную электрическую печь. Это было единственное сооружение, призванное обогреть помещение.

– В университетском городке есть центральное отопление, – Хидэо словно извинялся. – Но первого марта его отключили – весна.

На дворе было градусов десять – двенадцать, а в бетонном зальчике, кажется, ещё меньше.

Рассаживались по ранжиру. В центре, рядом с ней поместился профессор Кобаяси в обрамлении двух ассистентов. Студенты сами собой чётко сгруппировались по годам – аспиранты, рядом с ними дипломники, а дальше молодёжь с третьего курса. Парни под предводительством Митико расставляли на столе коробки с бутербродами и пивные банки, раскладывали пакеты с орешками, картофельными чипсами… Она ринулась было помогать, но Хидэо остановил её – не профессорское это дело! Пришлось покорно вернуться за стол. Хидэо взял слово. И долго его не отдавал. Он говорил об истории создания своей лаборатории и о её светлом будущем, о чрезвычайной важности своей деятельности… Наконец он объявил свой рассказ законченным и после короткого перерыва на выпивку и еду велел представляться остальным – так положено на пирушке знакомств. Шимада быстренько сообщил три вещи: где родился-учился, над чем работал и какое у него хобби. Поскольку роль хобби Шимады исполняла его работа, речь получилась предельно краткой. Четвёртым пунктом он обронил, что у него есть сын. О жене речи не было. Видимо, факт наличия сына сам собой подразумевал её существование.

Другие сотрудники доложились ещё короче, словно соблюдая правило – чем ниже должность, тем меньше времени тебе положено. Студенты укладывались в пару фраз – учёба, хобби… Личной жизни в виде жены не обнаружилось ни у кого – студент в Японии не женится. Её присутствие вынуждало публику говорить по-английски, и бедные ребята морщили лбы, мучительно припоминая иностранные слова. Только Хидэо ликовал – его лаборатория приобретала международный лоск! За десять минут пятнадцать человек управились со своими жизнеописаниями, уступая ей черёд. Глядя на красивый стол и проголодавшихся студентов, она наскоро сообщила, что положено, кончив дочерью. Хидэо смотрел на неё, словно ожидая чего-то ещё. Не дождавшись, вступил сам:

– У неё есть внук!

В зале повисла такая тишина, словно сообщили о её кончине. Потом снова заговорил Хидэо. Он признался, что женил сына и вскоре, вероятно, тоже обзаведётся внуком.

– Но даже когда это случится, когда я стану стариком, обращайтесь ко мне запросто, как к другу, – печально попросил он студентов.

Она почувствовала, как у неё сгорбилась спина, её производили в старухи! И помочь тут не могли даже её хобби, о которых она только что рассказала: байдарка и горные лыжи. Наверное, это выглядело очень забавно – бабка с вёслами скачет по порогам.

Вечером, ожидая автобус, она обратила внимание на элегантного мужчину средних лет. Поймав его заинтересованный взгляд, почувствовала себя отомщённой за "бабушку". Она вовсе не чувствовала себя старушкой в свои пятьдесят лет! Мужчина подошёл, заговорил. Его английский был безупречен, как и темы, которые он обсуждал: радушный хозяин рассказывал гостье про свой город. И объяснял, почему ездит на автобусе: собирается на пенсию, привыкает обходиться без машины, обременительной в старости.

– Вы совсем не похожи на пенсионера! – воскликнула она, и мужчина удовлетворённо улыбнулся.

Он вышел на её остановке, пошёл рядом. У соседнего дома пожал на прощанье руку, представился и оказался… профессором Кумэдой с её инженерного факультета! Она назвалась тоже. Кумэда почему-то огорчился.

На следующее утро Хидэо принёс в её кабинет маленький электрический обогреватель. Она, тронутая заботой, призналась, что вчера познакомилась на улице с одним из профессоров их факультета, милейшим человеком. Реакция Хидэо была неожиданной – он покрылся красными пятнами.

– На улице?! Почему он подошёл к Вам? О чём Вы говорили?

После такого начала можно было ожидать чего угодно. Например, вопроса – не провела ли она остаток вечера с Кумэдой в каком-нибудь злачном месте? Хидэо был очень расстроен. И очень сердит. Он выскочил из её кабинета и через полчаса вернулся.

– Мы идём к Кумэде знакомиться.

– Но мы познакомились вчера! – изумилась она.

Он отмахнулся.

– Это – не то! Вы ничего не понимаете! Мы должны точно соблюсти процедуру! Это очень, очень важно!

– Но вчера мы долго разговаривали. Кумэда даже рассказал мне, что собирается на пенсию.

Хидэо остолбенел.

– На пенсию? Да ему ещё работать больше десяти лет!

Она улыбнулась и заговорила про мужское кокетство. Хидэо посмотрел на неё с ужасом.

Трусцой поспешая за Хидэо, быстро шагавшим по коридору, она пыталась уговорить его не ходить к Кумэде, чтобы не попасть в дурацкое положение. Ведь Кумэда рассмеётся, когда её приведут к нему знакомиться… Кумэда не рассмеялся, не удивился их визиту, а принял его, как должное. Строго сдвинув брови, он внимательно слушал торопливую, сбивчивую речь Хидэо, обильно пересыпанную извинениями, и кивал, соглашаясь: Кобаяси провинился, оставив его в неведении по поводу такого важного события, как появление на факультете нового иностранного профессора.

– Я не знаю, почему так вышло, – совсем разволновался Хидэо. – Я привёл её на факультетское собрание. Привёл! Но она села в заднем ряду. Может, Вы не заметили? И говорила она слишком тихо. Может, Вы не расслышали?

Хидэо улыбался заискивающе, кланялся и повторял "извините!" И она чувствовала себя виноватой. За свой тихий голос, за то, что села в заднем ряду, и, вообще, всячески виноватой! Перед Хидэо, которого она подвела, перед Кумэдой, который не заметил её на собрании и заметил на улице. Ей тоже хотелось сказать "извините" и поклониться. Хидэо тотчас уловил её раскаяние, оставил самобичевание и набросился на неё:

– О, она только выглядит тихоней! – и хохотнул, должно быть, намекая на её развратную манеру знакомиться с мужчинами на улице.

И, о ужас! – Кумэда согласно кивнул. Сильно нервничая, Хидэо положил на стол перед Кумэдой листок. Она узнала своё имя. Ниже стоял год её рождения, название института… Наверняка там было и слово "бабушка". Хидэо, указывая пальцем на листок, стал рассказывать её биографию. Время от времени Кумэда задавал ему вопросы строгим тоном, и Хидэо бросался отвечать. Они говорили по-японски, не обращая на неё ни малейшего внимания. Словно её и не было в комнате.

Вечером на автобусной остановке она опять встретила Кумэду.

– Приходится ездить на автобусе пока моя машина в ремонте.

Сегодня он не кокетничал, не шутил. Какие шутки с профессором собственного факультета? С бабушкой…

Сэнсэи (Я занят!)

Устали стрекозы

Носиться в безумной пляске…

Ущербный месяц.

Кикаку

Утреннее солнце тёплыми квадратами лежало на светлом полу её кабинета. Весенний ветер из открытого окна весело ворошил разложенные на столе бумаги. Она писала план совместной работы с Хидэо. Их исследования шли близко. Почти рядом. Теперь вместе они смогут горы свернуть! Она собрала бумаги, вышла в коридор.

– Прекрасная погода! Я очень рад, что Вы наслаждаетесь жизнью в Японии! – улыбнулся Хидэо, встречая её на пороге своего кабинета. – Да, да, конечно, мы поговорим о Вашей работе… – Хидэо почему-то называл их совместную деятельность "Ваша работа". – Но сегодня я очень занят. И завтра. – Он взял ежедневник, полистал густо исписанные страницы. – Вот здесь у меня будет окно. Через месяц. – Она решила, что ослышалась – целый месяц ей предлагали слоняться без дела? – Да, да, о Вашей работе мы поговорим через месяц. А пока… – Хидэо замялся. – Я хотел Вас попросить не называть меня по имени. О, конечно, когда мы одни, Вы можете звать меня, как прежде. Но на людях лучше зовите "сэнсэй". У нас так принято. "Сэнсэй" – это учитель, наставник. Так зовут нас ученики. И друг друга мы, преподаватели, называем "сэнсэй". Иногда добавляем фамилию, но чаще просто употребляем слово "сэнсэй". – Хидэо говорил быстро, обильно, словно пытался заглушить неловкость потоком слов. – Вас тоже все будут называть "сэнсэй". А теперь извините, я должен идти! Я очень, очень занят!

Хидэо глянул на часы и стал быстро переобуваться. По лаборатории он ходил в кожаных сандалиях, а не в пластмассовых шлёпанцах, как державшийся японского стиля профессор Сато. Хидэо был профессором западного стиля. Так он сам себя называл. В лаборатории он носил западного образца летние сандалии и не снимал носки. А на двери его кабинета висела табличка с именем Кобаяси, написанным по-английски. Прочие сэнсэи писали свои имена иероглифами. Хидэо переобулся в чёрные блестящие ботинки и вышел из кабинета. В коридоре на секунду замешкался, подошёл к висящему на стене рядом с дверью сооружению, похожему на корабельный компас. Стрелку компаса можно было повернуть ручкой, направив в один из восьми секторов с надписями: факультет, деканат, Токио, дом, заграница…

– Здесь перечислены возможные места моего пребывания. Это очень удобно для людей, которые нуждаются во мне.

Хидэо поставил стрелку на сектор "зал заседаний" и умчался куда-то, оставив её размышлять о том, что здешняя жизнь полна сюрпризов. Вчера её знакомили со знакомым Кумэдой, а сегодня перед ней предстал незнакомый Хидэо. Его звали сэнсэй, и у него не было времени поговорить о работе, которая должна была бы интересовать его не меньше, чем её. Или больше – ведь это он пригласил её, его страна платила ей деньги…

Конечно, она могла начать работать самостоятельно. Но поглощённый церемониями знакомства Хидэо забыл показать ей лабораторию, где ей собственно и предстояло трудиться. Самое главное забыл! Или не считал это самым главным? Она решила получить от Хидэо хотя бы минимальную информацию о работе. Но в лаборатории сэнсэй почти не появлялся. Утром он стремительно проскакивал в свой кабинет, усаживался за компьютер и что-то печатал, а в десять убегал. Пока она выговаривала "Доброе утро!", он успевал добежать до конца коридора. А его "я занят!" долетало до неё уже с лестничной клетки. Неловко было приставать со своими пустяшными вопросами к человеку, непрерывно занятому какими-то важными делами. Но какими? Он убегал каждый день. И возвращался поздно. Где он пропадал? Она решила поговорить с Шимадой. Он, ассистент профессора, по-нашему доцент, второй человек в лаборатории после Хидэо должен был знать всё.

В пустоте длинного коридора гулко бился кашель. Значит, Шимада на месте. Он обрадовался её приходу.

– Хорошо, что Вы будете работать в нашей лаборатории! Вы поможете мне не забыть английский язык!

Шимада рассказывал, что недавно вернулся из Америки, где прожил год. Он был доволен, что Япония переняла обычай западных университетов раз в семь лет отпускать преподавателей на стажировку за рубеж ради повышения квалификации и вообще, вентиляции мозгов. Шимада находил это полезным для головы. И для кошелька – родной университет весь год продолжал платить ему зарплату и заграничный приплачивал тоже.

– На лишние деньги я смог купить автомобиль, Ниссан новой модели, – признался Шимада.

Ему явно хотелось поболтать, он так привык в Америке. И теперь нуждался в ней, как в мостике, который даст ему возможность плавно перейти из американской жизни в японскую. И ей был нужен кто-то, чтобы помочь войти в японскую жизнь. Они с Шимадой смотрели друг на друга с явной симпатией. Ободрённая, она решила познакомиться поближе.

– Вас, кажется, зовут Сатору…

После вечеринки знакомства Хидэо вручил каждому список всех сотрудников лаборатории и студентов. Там были фамилии и имена, написанные по-английски и по-японски, и номера домашних телефонов.

– Сатору? – брови Шимады удивлённо подпрыгнули, явно не одобряя такую фамильярность.

– Извините! – поспешно отступила она. – Извините Шимада-сан!

– Мы называем друг друга по фамилиям. У нас так принято, – уточнил Шимада, успокаиваясь.

Произнести её имя Шимада даже не пытался, то ли боясь ошибиться, то ли избегая лишних трудов. Он называл её просто сэнсэй.

– Сэнсэй Кобаяси ушёл на собрание. – Шимада охотно объяснял ей японскую жизнь.

– Ну что же, собрания случаются в любой стране. Сегодня собрание. А вчера?

– Вчера тоже было собрание. И позавчера. Собрания у нас каждый день. С утра до вечера, часов по десять. Профессора вечно сидят на собраниях.

Она решила – Шимада шутит. Что можно обсуждать ежедневно по десять часов?

– Разное, – пожал плечами Шимада. – Они обсуждают всё подряд: где парковать машины, как устроить места для курения, в какой цвет покрасить стены на факультете, какой породы деревья посадить во дворе…

В это трудно было поверить – профессора, бросив научную работу, обсуждают породы деревьев? Можно же отдать эти ботанические решения технической администрации!

– Нет. Наши профессора не хотят отдать хотя бы частицу своей власти. – Шимада усмехнулся. Профессоров он явно не любил. Может, потому, что сам не стал профессором? – К счастью, я не профессор и не обязан ходить на все собрания. – Потому у меня и остаётся время поработать.

Он отхлебнул из огромной кружки крепчайший кофе, взял с края пепельницы дымящуюся сигарету и уткнулся в компьютер.

Она брела по коридору, пытаясь осмыслить невероятное открытие: основное занятие японского профессора – собрания. Это была экзотика почище палочек и тапочек! Но даже если обсуждать всё подряд, ежедневных разговоров на десять часов не наберётся! Шедший по коридору мужчина улыбнулся ей, а она насторожилась – после истории с Кумэдой к случайным встречам она относилась с опаской. К счастью, мужчина оказался соседом, которому она была представлена по всей форме. Стало быть, с ним можно говорить, не опасаясь последствий. Молодой, ослепительный профессор Такасими занимался модными суперкомпьютерами и полжизни проводил в самолёте, летящем в Америку, – так сообщил он ей при первом знакомстве. Теперь он признался, что ему нравятся американки. И выразительно посмотрел на неё. То, что соседка русская, Такасими, кажется, запамятовал. Японки ему не нравились.

– Слишком застенчивы, – честно признался он и сообщил: – Иду на собрание, – и вздохнул, – приходится!

Начало было такое, что она решилась выяснить мучивший её вопрос:

– О чём вы говорите так долго?

– Набирается, – Такасими уныло махнул рукой. – Одно и то же мы обсуждаем многократно: на собрании кафедры, группы кафедр, потом на собрании факультета, университета…

Получалось, время одной дискуссии надо помножить на три, а то и на четыре – тайна бесконечных собраний понемногу приоткрывалась.

– Чушь все эти собрания. Пожирание времени! – Такасими мог позволить себе говорить такое. Он был на особом положении – модные суперкомпьютеры и энергичное обаяние сэнсэя Такасими приносили факультету большие деньги. – Сегодня на собрании мне придётся отчитаться за командировку в Нью-Йорк, – сказал он, притворно морщась, и оживился. – Обычно мы рассказываем не только о делах, но и о развлечениях тоже! – И Такасими хитро подмигнул. – Чем лучше мне удастся развеселить собрание, тем больше будет шансов отпроситься в следующий раз! А то собрание может меня в командировку и не отпустить!

Такасими ушёл, улыбаясь. Должно быть, он обдумывал свой отчёт. Наверняка ослепительному Такасими было, что рассказать о своих развлечениях в Америке. Наверняка сэнсэи отпустят его туда в следующий раз. Скучно сэнсэям – собрания, собрания…

– Профессорские собрания – давняя традиция японских университетов. Старинные правила наделяют эти собрания большими правами! Особенно в нашем, бывшем императорском университете.

Хидэо готов был поговорить с ней. Не о работе. О собраниях. Бывших императорских университетов по всей Японии оказалось шесть, и это были самые лучшие университеты Японии. Хидэо очень гордился тем, что работает в одном из них. Гордился, что является членом профессорского собрания.

– Мы определяем всю жизнь университета, решаем действительно важные вопросы: распределение факультетских денег, приглашение новых сотрудников и гостей, назначение на должность… Вот сегодня, например, мы избирали нового профессора. Именно профессорское собрание решает, кто достоин получить место профессора.

Хидэо замешкался и вдруг заговорил обиженно. Наверное, только ей, иностранке, Хидэо мог пожаловаться так.

– Я сам стал профессором с седьмой попытки. Профессорское собрание отвергало меня шесть раз. Мне завидовали из-за моих международных успехов.

Конечно, для карьеры успехов лучше не иметь. Тем более международных. Это всюду, не только в Японии. Чтобы стать профессором, Хидэо пришлось перейти на другой факультет. Потому что на своём один профессор, всего один был против. И этот единственный голос наглухо закрывал ему дорогу к заветному профессорскому креслу. Много лет.

– Решение собрания должно быть единогласным – таковы наши правила. Мы не жалеем времени, чтобы прийти к единому мнению. И если кто-то против, хотя бы один человек, мы заседаем столько, сколько потребуется, чтобы его убедить.

Конечно, если сидеть до тех пор, пока не сломается самый последний, самый упорный, сидеть можно долго. Но Хидэо не считал это несчастьем.

– Все вопросы мы решаем на основании глубокого и всестороннего обсуждения. Япония – демократическая страна!

На новом факультете жизнь Хидэо наладилась – профессорское собрание единодушно избрало его профессором, назначило заведовать кафедрой.

– Я обязан исполнять эту обязанность в течение года. А декана избирают на два года. Все ответственные должности мы, профессора, занимаем по очереди, по назначению собрания. Заведование кафедрой означает, что я обязан председательствовать на собраниях. Конечно, новая должность отнимает много времени, но она даёт и некоторые возможности, – Хидэо не сумел скрыть довольную улыбку. – Например, я смог отремонтировать Ваш кабинет! Но я не могу пока уделять много времени научной работе, я вернусь к ней через год, когда место заведующего кафедрой займёт кто-то другой.

Конечно, постоянно назначая новых руководителей, профессорское собрание избавляло университет от приросших к своим креслам профессиональных начальников. Но заседать ради этого ежедневно по десять часов…