Текст книги "Япония по контракту"

Автор книги: Ольга Круглова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Через две недели она решительно постучала в кабинет Хидэо.

– Так мы не успеем закончить ни одной статьи!

– Не беда, после Вашего отъезда я Вам напишу! – благодушно улыбнулся он.

– Но то, что мы с Вами делаем, не произведения Шекспира! Материал устареет!

– Почему Вы всегда так спешите? Я должен всё обдумать, не торопясь, и тщательно проверить! – оборонялся сэнсэй.

Но она напирала безжалостно:

– Прочтите сейчас, и пошлём статью в журнал, наконец!

Хидэо посмотрел на неё затравленно.

– Вот так сразу и послать?

– Сразу? Да она лежит у Вас третий месяц!

На лбу Хидэо выступила испарина, в глазах засветился страх. Перед чем? Почему здесь никто не хотел сделать что-то сразу и до конца – поставить студенту оценку, отправить работу? Почему все боялись глаголов совершенного вида, совершённого действия?

– А вдруг там ошибка? – в ужасе залепетал Хидэо. – Стоит один раз ошибиться… Единственная ошибка может нанести непоправимый вред репутации!

И Хидэо зажмурился, чтобы не видеть того ужаса, который ожидает человека с испорченной репутацией. Так вот что запирало работу в долгий ящик – панический страх ошибки! Японский обычай – ошибок не забывать. И не прощать. Считать ошибки несмываемым пятном на репутации, пачкающим её надолго. Навсегда. Возможность ошибки страшила сэнсэя больше, чем отсутствие работы! Решительные действия пугали больше, чем бездействие! И потому он всеми силами пытался отложить последний шаг. А легкомысленная иностранка, ничего этого не понимая, подталкивала его к пропасти. Хидэо заметался в поисках выхода и, наконец, нашёл его.

– Завтра! Я верну Вам работу завтра.

И вздохнул облегчённо, когда она встала. И плотно закрыл за нею дверь.

Утром Хидэо вернул ей рукопись.

– Это английское слово я никогда не использую, лучше замените его другим. Перепечатайте статью!

Хидэо хотел продолжить прежнюю игру! Но новое слово было ничем не лучше старого.

– Я устала перепечатывать! У меня разболелась голова! – малодушно взмолилась она. И тут же была наказана за слабость – сэнсэй перехватил инициативу, отрезал жёстко:

– Не ленитесь! Вы выглядите очень здоровой! Здоровее меня! – И, заметив, что она закипает, сказал мягче: – Среди авторов работы есть и моё имя, поэтому работа должна быть сделана наилучшим образом! Я хочу внести свой вклад.

Свой вклад он понимал специфически – капризы, проволочки…

– Я ничего перепечатывать не буду! – взвилась она. – Не буду зря тратить время.

– Как это – не буду? – Опешил Хидэо. Лицо его покрылось капельками пота, очки сползли на кончик носа. – Вы всё время возражаете! Почему Вы всё время возражаете? Я не понимаю… – испуганно бормотал он.

Наверное, он и вправду не понимал её странной реакции. Её необычных мыслей. Его подчинённые, если он что-то говорил, всегда отвечали "хай!" и исполняли. А тут вдруг – не буду! Сэнсэй никогда такого не встречал! Он привык лепить из пластилина, а она оказалась каменной. Он чуть не плакал.

– Я трачу на Вас столько времени! Я всё делаю для Вас…

Он и вправду делал всё, что обязан делать хороший сэнсэй – дал ей тему, теперь работу проверял, исправлял ошибки… Он честно исполнял свои обязанности и ожидал, что она исполнит свои – подчиняться. А она постоянно выламывалась из той роли, которая ей была предписана! Хидэо смотрел умоляюще:

– Ваше пребывание в Японии должно пройти плавно!

Он очень любил это словечко "плавно". Но она не слушала его. Выходя из кабинета, она даже попыталась хлопнуть дверью. Правда, у неё это не получилось – в Японии на каждой двери стоял тормоз. Япония не любила резких движений.

Бросив работу, она шла домой, сердито думая, а не слишком ли Хидэо увлёкся ролью заботливого хозяина, а она – ролью вежливой гостьи? Не заигрались ли они? И не пора ли ей, не особенно вникая в японскую специфику, положить конец этой игре и вернуться на своё законное место, место русского профессора? Даже если для этого придётся уехать из Японии, прервать контракт. На следующее утро, отправляясь в университет, она приготовила гневную речь. Но Хидэо улыбнулся виновато, покорно остановил свой бег, только попросил:

– Говорите, пожалуйста, потише! Я очень устаю от Вас! Вчера Намико сразу догадалась, что я беседовал с Вами, я пришёл домой почти больной.

Хидэо и правда выглядел измученным. Он согласился прочесть статью сейчас же. Войдя в его кабинет, она увидела Чена.

– Я пригласил его, чтобы принять участие в обсуждении нашей работы, – объяснил Хидэо.

– Но доктор Чен не специалист в нашей области, чем он может помочь? – удивилась она, но развивать эту тему не стала, сообразила – Хидэо пригласил посредника. Анна говорила – все острые дела японцы исстари предпочитают решать через посредника.

– Давайте помолимся, – смиренно сказал Хидэо, – чтобы Бог помог нам провести обсуждение мирно!

Значит, окончательно она измучила бедного сэнсэя, раз в посредники он призывал не только Чена, но и Бога. Они договорились так – она перепечатает статью в последний раз, а Хидэо немедленно отправит её в редакцию. Доктор Чен не проронил ни слова – он был идеальный посредник. И Бог тоже помог.

Вечером они с Анной сидели в маленьком ресторанчике.

– Посредник возникает потому, – говорила Анна, – что японцы бурных стычек не выносят. Хрупкие они, нежные. А мощные поля такой энергичной особы, как ты, да ещё обуреваемой сильными эмоциями, вообще испепеляют чувствительную японскую душу, – смеялась Анна. И вздыхала. – Это все признают, Япония – рай для туризма, а для сотрудничества, для бизнеса – ад.

– Нет, ад, пожалуй, это слишком, – не соглашалась она, – просто Япония – нечто специфическое. С чем можно справиться в конце концов.

Глава VII. Острова

Весь век мой в пути!

Словно вскапываю маленькое поле,

Взад-вперед брожу.

Басё

Маленькая страна, маленькие люди…

Ты не думай с презрением:

«Какие мелкие семена!»

Это же красный перец.

Басё

Если сосед построит амбар, я рассержусь.

За излишней скромностью скрывается гордость.

Ячмень у соседа вкуснее, чем рис дома.

Японские пословицы

– Я отметил наиболее интересные работы в журнале закладками. Я делаю это для студентов, но и Вы почитайте, – Хидэо указал на густую бумажную бахрому, торчащую среди страниц. На её статье закладки не было. – Это очень престижный журнал! Разве в нём напечатана Ваша работа? Я не заметил.

Не заметить было трудно, её большая статья открывала выпуск.

– Ах, да, но это не относится к моей теме.

Опять невпопад – на полях её текста ярко краснели жирные точки, поставленные рукой Хидэо там, где она цитировала его.

– Разве то, что Вы описали здесь, новый эффект? – продолжал сопротивляться Хидэо, – я давно об этом говорил! Ещё десять лет назад! Да, я свои соображения не опубликовал, но это сделал профессор Сузуки.

Хидэо готов был уступить авторство разве что соотечественнику, но никак не ей. Он почти бегом бросился в свой кабинет, принёс журнал.

– Вот, посмотрите работу Сузуки! Он тоже профессор бывшего императорского университета! Как и я!

В статье было нечто, к делу не относящееся.

– Вы не понимаете! – нервничал Хидэо. – Это именно то, что Вы считаете своим эффектом! – Наконец он сдался. – Хорошо! Я порекомендую Вашу работу студентам! – Но закладки так и не вложил.

– Вы пишете очень много статей, у меня их меньше, – Хидэо хмурился. – И плавать Вы умеете, и в теннис играете, а я нет.

Он не хотел признавать её превосходства. Он и ровню-то в ней признать не хотел. И тревожно следил за ней, соревновался, ревновал… И всё боялся в чём-то уступить.

– Что это за журнал, куда Вы хотите послать нашу совместную работу? Я его не знаю! – То, что именно в этом журнале печатались её статьи, сэнсэя не убедило. – И в библиотеке такого журнала не знают. Я звонил.

Она посоветовала спросить не в маленькой факультетской библиотеке, а в большой, университетской. На следующий день Хидэо радостно доложил:

– Я попросил своего бывшего студента зайти в центральную библиотеку, он работает рядом. Как я и ожидал, такого журнала там нет!

Она позвонила Анне, та работала в центре. Через час в её кабинет, не стучась, вбежал рассерженный Хидэо, бросил на стол лист адресованного ей факса. Анна прислала всё, что нужно: точный адрес журнала, фамилию редактора… Через час Хидэо опять явился в её кабинете, положил перед ней другой факс, точь-в-точь такой, как первый: адрес, фамилия редактора…

– Этот факс прислал мой студент! Я всегда поддерживаю хорошие отношения со своими бывшими студентами! – вид у Хидэо был торжествующий. А о своих словах – такого журнала нет! – он словно забыл. И её слова – но зачем мне вторая копия той же информации? – пропустил мимо ушей. И всё повторял: – Это прислал мой бывший студент! Мой!

Словно ненадежно ощущал себя Хидэо в роли начальника. Словно опасался, что она вот-вот сорвется с назначенного ей места подчинённой. И всё пытался доказать – ей или себе? – он наверху! Он постоянно нуждался в подтверждении этого, в одобрении, в похвале… А если она мешкала, задавал наводящие вопросы:

– Вы разделяете мою идею? Да? Но как-то пассивно. – Хидэо намекал на скудость её похвал. – Не правда ли, моя идея хороша? И квартира, которую я снял для Вас, удобна? И вообще я всё хорошо устроил для Вашей жизни в Японии, не правда ли? А ещё я организую для Вас поездку на международную конференцию в Фукуоку. Вы сможете доложить результаты наших исследований и увидеть другой японский остров – Кюсю!

Хидэо сказал это два месяца назад. Спустя месяц он уже не был так уверен.

– Вы поедете в Фукуоку. По-видимому. Я ещё подумаю. – Недели за две до предполагаемого отъезда он заявил решительно: – Вы поедете. Готовьте доклад!

Она написала доклад и купила лёгкое платье, необходимое для жаркого южного острова Кюсю. До отъезда оставалась неделя.

– Я не уверен, что Вам стоит ехать. Работу могу представить и я. Ведь я поеду обязательно. Я – член Оргкомитета! Впрочем, возможно, поедете и Вы.

До отъезда оставалось четыре дня.

– Я ещё не решил насчёт Вашей поездки, – уклончиво ответил Хидэо на её вопрос. И принялся размышлять вслух: – Вас пригласили в Японию на очень хорошую зарплату. И Вашу прекрасную квартиру оплачивает токийский научный фонд. А Вашу поездку в Фукуоку придётся оплатить моей лаборатории …

Хидэо колебался, прикидывал, не будет ли путешествие на Кюсю для неё слишком, не по чину? Оставив сэнсэя наедине с его терзаниями, она вышла в коридор. Пытаясь унять разгоравшуюся обиду, подошла к окну, залюбовалась цепочкой синих гор. У их подножия, на городской окраине белело что-то странное – не то столб, не то дом…

– Это богиня милосердия Каннон-сама, самая большая статуя в городе, – сказала проходившая мимо Митико, – она тут недалеко.

Чтобы восстановить душевное равновесие, она решила навестить богиню.

Идти по окраине провинциального японского города – одно удовольствие! Частные домики, садики… И всё ухожено до стёклышка, до травинки. Может, потому, что маленькая она, Япония? А людей в ней почти столько же, сколько в большой России. И на каждого приходится совсем немного земли. Японцы любили повторять:

– Мы – маленькая страна!

А если дотошный иностранец, заглянув в справочники, возражал – Япония не так уж и мала! – японцы обижались и бросались свою малость защищать.

– Учтите, долины, пригодные для жизни, занимают только пятнадцать процентов нашей территории! Остальное – горы.

Вряд ли легко найти русского, знающего, какую часть его страны занимает необитаемая сибирская тайга, а вот японцы знали про пятнадцать процентов поголовно. Значит, считали эту цифру важной. И идею скудости, недостаточности территории тоже.

За аккуратными порядками новеньких домов тянулись вольготные, пологие холмы – пустые, незаселенные. Город мог бы двинуться туда, избавляясь от тесноты и дороговизны земли. Но японцы предпочитали ютиться в исстари обжитых долинах и упорно повторять:

– У нас мало земли!

Очнувшись от размышлений, она посмотрела вперед и вздрогнула. В конце улицы, положив подбородок на мостовую, дремала гигантская белая голова, поднимавшаяся макушкой выше крыш. Блестящая и грубая, как фаянсовая чашка, голова сонно смотрела жуткими слепыми глазами. Улица взобралась на холм, открывая огромного белого идола. Художественные достоинства статуи, кажется, никого не волновали. Только габариты. Корявое, топорное тело богини уносило несоразмерно большую голову к облакам…

Будда в вышине!

Вылетела ласточка

Из его ноздри…

Сколько лет этим стихам? Двести или около того. Уже тогда стоял в городе Камакура тот, кому посвящались эти стихи, Большой Будда, предок бетонной богини. Давно у японцев это пристрастие к большим богам. У маленьких японцев, любивших свою малость подчёркивать…

– Мы, японцы, маленькие и едим мало, – часто повторял Хидэо. – В Англии я ни разу не смог одолеть бифштекс традиционного британского размера.

– Когда мы жили с Хидэо в Америке, – вторила ему Намико, – у меня постоянно болели запястья из-за того, что я открывала их тяжёлые двери. Мы, японки, маленькие, худенькие… – И Намико с нескрываемой завистью окидывала взглядом русскую фигуру скромного сорок шестого размера.

Значит, так ощущали себя японцы – маленькими жителями маленькой страны. Маленькими и бедными. И хотя торговый баланс Японии был катастрофически положителен, а богатые японские банки держали в своих должниках почти полмира, говорить об этом японцы не любили, обижались:

– Мы богаты? Да что Вы! Мы бедны! – вздыхал Шимада, обладатель роскошного Ниссана последней модели.

– Мы бедны! – жаловался Кумэда. – В холода в нашем доме отапливается постоянно только одна комната, где живёт моя старая мать. Но и там мы держим пятнадцать градусов, не больше. Керосин так дорог!

– Мы бедны! – вздыхал Сато, отправивший детей учиться в дорогой частный университет.

– Плавать в бассейн я не хожу, билет за четыреста йен для меня дорог, – сетовал роскошный Такасими, живший в престижном районе в собственном доме, за которым ухаживала никогда не работавшая жена. Годовой доход университетского профессора превышал сто тысяч долларов.

– Сто тысяч в год – это совсем немного при наших ценах! – хором восклицали сэнсэи. И решительно отвергали её неосторожно брошенное – японским учёным хорошо платят! – горячим заверением, что в размере жалования японские университеты всё сильнее отстают от фирм.

Они чувствовали себя бедными, и вели себя, как бедные, эти богатые сэнсэи: приходили на службу с домашними обедами, принося в коробочках макароны, рис, крохотные кусочки рыбы или яйца – нечто однообразное, дешёвое. И не имели обычая побаловать себя хоть иногда хорошей едой. И очень любили угощение. Любое. Поднесённое съедали быстро, неразборчиво. Словно детство их прошло в сиротском приюте.

– Мы не прибедняемся! – говорил Шимада. – Прибедняться любит начальство наших компаний, под жалобы на трудные времена они сокращают зарплату сотрудникам, делают хорошие деньги. Им выгодно казаться бедными. А мы, университетские, на самом деле бедны.

– Да, теперь мы богаты! – Намико вздыхала так грустно, словно считала теперешнее японское богатство ненадёжным, временным… И смущённо признавалась: – Мне не верится, что мы такие богатые, мне кажется, это – сон! – И отказывалась показать старые фотографии из прежней бедной жизни. – Это неинтересно.

– Я хорошо помню те времена, – часто повторял Хидэо, – когда чашка риса, простого риса, была для меня мечтой. Тогда, после войны, я учился в университете.

Может, оттого и берег своё достоинство Хидэо так бдительно, так боялся уронить его перед иностранкой, что случилось это совсем недавно – он стал важным профессором, а его страна богатой? И большие люди из большой России вдруг поехали на заработки в его маленькую и бедную страну. И он не знал, как с этим быть.

Подходы к статуе закрывали тёмные сети на высоких мачтах. Они огораживали поле для гольфа, позволяя приткнуть его вплотную к жилым домам и сэкономить землю. Поля для гольфа попадались в городе часто. А ведь это недешёвое развлечение – гольф. Но Япония могла себе это позволить. Возле края поля, не защищённого сетью, обильно белели в кустах грибы-дождевики. И это было странно – ещё не осень. Она нагнулась, чтобы сорвать гриб, но он оказался мячиком для гольфа. Богатые японцы ленились подбирать безделицу стоимостью всего-то в триста йен. Под мёртвым взглядом белых глаз богини она пробралась вдоль хлопающих на ветру сетей, опасаясь, чтобы они не рухнули, прихлопнув её, как муху. По обе стороны от статуи возвышались два равных ей ростом небоскрёба этажей в двадцать – отель "Новый мир". Мир и впрямь был новый, неяпонский. Бетонные многоэтажки национальности не имели. Как и по всему миру – ни один народ не сумел построить небоскрёб в своей традиции, потому что нет у людей традиции жить оторванными от земли. Над простором огромной автостоянки, над бетонным ангаром супермаркета завывал ветер. Жить в этом мире не хотелось. Не хотелось просыпаться в номере отеля под взглядом белого глазика размером в окошко, не хотелось выходить на улицу, в конце которой маячит жуткая голова…

Прямо от бетонных ног богини эскалатор уходил вниз, в подземный торговый центр, наполненный всякой туристической мелочью. Дверь в ноге вела к лифту, который за немалую плату поднимал желающих к голове. Оттуда через амбразуру можно было взглянуть на панораму города. На макушке поблёскивали железки метеостанции – статуя трудилась с головы до пят, в работящей Японии даже богам не позволено прохлаждаться. За спиной богини стояли простые деревянные постройки буддийского монастыря – новенькие, индустриальные, прибывшие, кажется, из того же строительного комбината, что и богиня, только не из бетонного цеха, а из деревообделочного. Устроенный по японским правилам сад с озерцом и потоком, скорее напоминал современный горпарк – с музыкой и цветными лампочками.

Вечереющие холмы посылали городу настоянный на травах ветер. Затылок большой богини порозовел в закатных лучах. Возвращаться стоило до темноты, окраины освещались скудно. Из экономии. Она спустилась в торговый центр попить на дорожку чайку. Реклама с большого экрана телевизора нахваливала какую-то вещицу традиционными японскими похвалами: "маленькая, лёгкая, компактная!" Затем экран занял без остатка толстяк в обвисших складках жира – чемпион по борьбе сумо. Почему Япония так любила этих раскормленных мужчин? И огромные статуи богов? Может, потому, что когда всё вокруг такое мелкое, хочется, чтобы боги были большими, а кумиры толстыми?

В путь!

В путь! Покажу я тебе,

Как в далёком Ёсино вишни цветут,

Старая шляпа моя.

Басё

Вернувшись от богини, она встретила возле инженерного факультета американца Дика.

– Когда Вы улетаете на Кюсю? До сих пор неизвестно? Сэнсэй колеблется? – Дик улыбнулся. – Прямо как цыплята они, эти японцы! Мечутся, беспокоятся, меняют решения… Настоящие цыплята! И богатство не добавило им уверенности в себе. Никак они к своему богатству не привыкнут.

По коридору бежал сердитый Хидэо.

– Где Вы пропадаете? Вам прислали факс! Вас приглашают на конференцию в Лондон!

Хидэо и не думал скрывать, что прочел адресованное ей письмо – шеф японской лаборатории обязан быть в курсе дел своих сотрудников. Хидэо был очень огорчён.

– Вы не можете ехать! Вы должны находиться здесь и исполнять Вашу работу, иначе Вам прервут контракт! Вам перестанут платить зарплату!

Вряд ли отлучка всего на одну неделю заслуживала столь сурового наказания. Платить за её поездку бралась Англия. Так что перед Японией она была кругом чиста. Но Хидэо очень нервничал и пугал её:

– Министерство науки не разрешит Вам ехать!

Он позвонил в Токио и расстроился совсем – поездка сроком до двух недель контрактом не возбранялась.

– Значит, Вы можете ехать в Лондон? – растерянно бормотал он. – Но в Лондон еду я…

На Хидэо жалко было смотреть. Но она подавила жалость, потребовала:

– Решите же, наконец, что-нибудь с моей поездкой в Фукуоку!

Хидэо принялся сбивчиво и туманно объяснять, как важно то решение, которое ему предстоит принять, и как тщательно он должен его обдумать. Чтобы отсрочить окончательный ответ, он даже решил пойти на хитрость:

– У меня очень болит желудок! Намико опасается за моё здоровье!

В русской игре в салочки такое иногда случалось – при виде неминуемого поражения кто-то падал наземь с криком:

– Лежачего не бьют!

Таких в игру брать избегали. Но Хидэо приёмом не побрезговал – с японской безжалостностью он бросился под защиту жалостливости русской. И победил. Она оставила в покое несчастного сэнсэя – бедного, маленького, больного…

На следующее утро Хидэо вбежал в её кабинет радостный.

– Я принял решение! Вы можете ехать! Нет, не в Англию, в Фукуоку. В этом случае я оплачу Вашу поездку, частично. Конечно, Вы можете ехать и в Лондон, если захотите! – Хидэо помрачнел. – Но если Вы поедете, моя жена поедет тоже! – вдруг выпалил он.

– При чём тут Намико? – удивилась она. И догадалась: сэнсэй не мог ей уступить! Ей стало жалко Намико – её поездка за рубеж зависела от прихоти какой-то русской!

Она решила отказаться от Англии. Те времена, когда русские готовы были ради пары дней в Лондоне мчаться, очертя голову, давно прошли. Она представила скучную конференцию и очень долгую дорогу. Конечно, на Кюсю будет так же скучно. Но Кюсю по крайней мере ближе. Она выбрала Кюсю. Хидэо остался доволен.

– Мы вместе отправимся в Фукуоку, я возьму с собою Намико. Я почти всегда беру её с собой. Супруги должны приобретать одинаковый жизненный опыт – это сближает, – развивал свою теорию Хидэо.

Намико объясняла ситуацию проще:

– В поездках я обслуживаю его, потому он и берёт меня с собой.

Но Намико любила путешествовать и обрадовалась приказу мужа собираться в Фукуоку. И предложила вместе поехать за билетами.

Для супружеской пары продали один общий билет, более дешёвый, чем два билета для одиночек – японские авиакомпании поощряли семейную жизнь. В авиакассе, в отличие от магазинов, где в ходу были только наличные, многие расплачивались кредитными карточками. И Намико достала кредитку мужа. Своей у неё не было.

– А зачем? – пожала плечами Намико. – Хидэо даёт мне свою, когда нужно.

У неё тоже не было кредитки, банки отказывались её выдать. Японские банки иностранцам не доверяли. Пришлось выложить целую кучу наличности – шестьдесят тысяч йен.

В день отъезда она встала в шесть. Спокойно собралась – автобус уходил в семь ноль две. И он отправился точно в срок. На железнодорожной станции уже ждал аэропортовский автобус. И волноваться, что он не успеет к самолёту, не стоило – в расписании был указан номер авиарейса, к которому автобус брался доставить народ. Хидэо, стоявший в очереди на автобус, улыбнулся и удержал её за руку, чтобы она не ушла, хотя становиться в очередь к приятелю в Японии не принято. Вырвавшись из университета, Хидэо сильно менялся. В аэропорту он заволновался.

– Где Ваш багаж? Что, только сумочка? Ах да, Вы же не возите с собой свои работы! Я никогда не поступаю так легкомысленно! В любую деловую поездку, а других у меня не бывает, я беру с собой архив.

Намико, отчаянно перегнувшись, подхватила два тяжёлых чемодана. Хидэо двинулся налегке, помахивая сумочкой-визиткой. Поймав её изумлённый взгляд, он объяснил:

– У меня болит правая рука!

Про левую он почему-то не вспомнил. На полу остался лежать его портфель. Само собой получалось – портфель доставался ей.

– О да, пожалуйста, помогите Намико, – вымолвил Хидэо без запинки.

А в день её приезда он таскал чемоданы сам. И называл себя профессором западного стиля. Но западного стиля надолго не хватило. Дальше пошла Япония. Она сердито дёрнула портфель, наполненный, казалось, кирпичами. Горделивая спина Хидэо уже мелькала далеко впереди, а они с Намико, изнемогая под тяжестью трудов знаменитого учёного, двинулись его догонять. В самолёте, едва опустившись в кресло, Хидэо и Намико задремали, как и прочие пассажиры. А она принялась разглядывать плывущую внизу Японию.

Самолёт летел на юг. Под крылом кончился длинный остров Хонсю и пошла вода. Скучная гладь Японского моря, разрисованная белыми следами игрушечных корабликов, поднялась горбиком маленького острова. Не успев появиться, он растворился в морской дымке, уступая место брату покрупнее, потом другому… Это походило на оркестр, пробующий инструменты: пиликнула скрипка – островок, загудела труба – остров. Хаос звуков рос, крепчал, и вдруг, как со взмахом дирижерской палочки, грянула целая симфония больших и малых островов. Казалось, кто-то бросил в море большой Кюсю и он, ударившись о воду, разбросал вокруг осколки. Влажное утреннее солнце обволакивало кусочки земли жемчужным серо-голубым мерцанием, и от этого хотелось говорить стихами. Но тут внизу замелькали крепкие белые зубы небоскрёбов набережной Фукуоки – столицы острова. Понеслись расчерченные по линейке пространства: порт, заводы… Со стихами было покончено. Кюсю – промышленный остров. А перелёт с севера острова Хонсю на южный остров Кюсю занял два часа. Не такая уж она маленькая – Япония!

Силиконовый остров

Там, куда улетает

Крик предрассветной кукушки,

Что там? – Далёкий остров.

Басё

– Кюсю – это ворота, – напутствовал её перед отъездом Шимада. – Оттуда до Кореи рукой подать. И всё, что шло в Японию с материка, с незапамятных времен приходило через Кюсю.

Шимада рисовал толстым чёрным фломастером на шершавой стеклянной поверхности доски высокую волну. Возникнув на северо-западе Кюсю, она распространилась вглубь Японии, размазываясь, ослабевая.

– Ну, теперь-то, конечно, Киото и Токио не любят вспоминать, что культура пришла к ним через Кюсю. Теперь Кюсю – провинция. Времена изменились.

Конечно, сегодня, кроме корабля, входящего в гавань Нагасаки, появились другие способы принести западные ветры на Японские острова. Да и вопрос ещё, откуда нынче сильнее дует – с Запада в Японию или в обратном направлении? Меняются времена.

– Кюсю – это электроника, – встречавший их в аэропорту сэнсэй из местного университета был в серой вялой рубашечке. Значит – провинция. В центре ходили в крахмальных и белых. А в остальном всё было, как всюду на островах. Аэропорт Фукуоки блистал полированным мрамором пола, пестрел магазинчиками и вкусно пах. В автобусе имелся кондиционер и водитель в белых перчатках. А в гостинице кроме кондиционера нашлись шлёпанцы и кимоно. Электрический чайник она включила, не проверив, есть ли вода, потому что уверена была: воду непременно налили, прежде чем дать ей ключ. Дотошный японский сервис был неизменен на всех Японских островах – в провинции, в столице…

Папка, которую вручили каждому участнику конференции, кроме деловых бумаг, содержала карту города, с изнанки плотно заполненную полезными сведениями – обычными, вроде адресов больших магазинов, гостиниц и больниц и необычными, японскими: дни городских праздников, время цветения сакуры и сливы, пора жёлтых листьев… Среди фотографий местных блюд, храмов и сувениров, было указано, что деревом города является дуб, а цветком города – подсолнух. Каждый город в этой романтической стране имел своё дерево и свой цветок. Транспортная схема была дополнена планом автобуса, где указано было, через какую дверь войти и выйти, где оторвать билет и как разменять в автомате деньги. Указано было даже расположение кнопок, извещавших водителя об остановках. И сам водитель был изображён видом сверху – кружок фуражки и руки в белых перчатках на руле. Был тут и перевод на японский десятка необходимых вопросов: На каком автобусе доехать до…? Идёт этот автобус до…? Сколько уплатить? И варианты ответов по-английски и по-японски. Оставалось показать этот перечень местному жителю, ткнув пальцем в нужный вопрос, и посмотреть, на какой ответ он укажет.

Впрочем, информация не пригодилась. Участников конференции собирались везти на экскурсию в Институт Электроники.

– Сопровождать вас будет мой друг Тагами-сан! – представил ей Хидэо местного сэнсэя и объяснил происхождение их дружбы: – Раньше Тагами-сан жил в нашем городе, работал в нашем университете…

Сам Хидэо ехать не мог.

– Я занят! Я – член оргкомитета.

– И я занята! – эхом повторила из-за его плеча Намико – она собиралась посвятить весь день распаковке багажа.

Выбравшись из Фукуоки, шоссе побежало среди гор.

– Здесь много заброшенных старых шахт, – сказал Тагами, на правах знакомого севший рядом с ней. – Шахтёры на Кюсю больше не требуются. Их детям приходится становиться электронщиками. На нашем острове активно развивается электронная промышленность. Есть даже планы сделать Кюсю силиконовым островом, вроде американской силиконовой долины.

Автобус въехал в невзрачный шахтёрский посёлок, с трудом протиснулся через слишком узкую для него улочку… На окраине стоял квартал новых восьмиэтажных розовокирпичных корпусов, глядевших иностранными чужаками среди окрестных деревянных домиков.

– Институт выстроен десять лет назад специально для того, чтобы готовить инженеров для силиконового острова.

Асфальтовая дорожка вела по настоящему японскому саду. Поток струился по вырытому экскаватором руслу, впадал в маленький прудик, припахивающий водопроводной хлоркой. Свежеотёсанные серые камни и сформированные по-японски, горизонтальными пластами, молодые сосенки прилежно пытались изобразить старину. И каменный фонарь на берегу пруда смотрелся древностью, хотя ясно было, что его ноздреватая поверхность отделана не веками дождей и ветров, а машиной. Садик был единственным хранителем старины в институтском городке. Всё остальное, не стесняясь, демонстрировало свою новизну. В нарядном вестибюле с мраморным полом Тагами коснулся пальцем экрана компьютера, и прямоугольник с названием его факультета развернулся в подробную схему офисов и лабораторий.

– Институт имеет специальное разрешение министерства каждые четыре года полностью обновлять свои компьютеры, – начал сэнсэй гордо. А закончил смущенно: – Нам надо чем-то привлекать студентов, институт-то новый!

Сэнсэй вёл экскурсантов по просторным комнатам, наполненным новёхонькой дорогой аппаратурой. Сквозь стеклянные стены просвечивали похожие на космические корабли сверхчистые залы. Их оборудованию позавидовали бы крупные электронные центры, но это были учебные лаборатории, – так говорил сэнсэй онемевшим от восхищения иностранцам. В тамбуре, пропускавшем людей в герметичную зону, студенты привычно надевали белые комбинезоны, надвигали на лица маски и шли в зал делать настоящие микросхемы – ребят готовили к работе на силиконовом острове всерьёз. Об этом собирался прочесть свою лекцию Тагами. У входа в аудиторию он включил кондиционер, проектор, видеомагнитофон… Возле учебного корпуса стоял большой ангар институтского спортивного зала, рядом с ним – футбольное поле, плавательный бассейн.