Текст книги "Япония по контракту"

Автор книги: Ольга Круглова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

– Ты не выспалась сегодня?

– Мы, японки, всегда не высыпаемся, – пробормотала Намико.

И тут же испугалась, что опрометчиво сболтнула лишнее, встрепенулась, отхлебнула кофе, чтобы проснуться, и сразу почувствовала сосущую боль в желудке. Достала из сумочки таблетку, проглотила – только бы не было как на прошлой неделе! Тогда её рвало, и очень болел живот. Намико даже подумала, что у неё рак желудка – теперь у многих рак. Врач рака не нашёл. Он сделал полное обследование бесплатно, страховка распространялась и на домохозяек.

– Ты выглядишь усталой, – русская смотрела на неё с жалостью. – Почему ты не высыпаешься?

– Я всегда встаю в половине пятого! – ответила Намико.

Это было предметом её гордости, и Хидэо гордился этим. Любой японец гордился бы такой женой. Не у всех нынче такие хорошие жены. Но русская не выразила никакого восхищения. Она удивилась.

– Зачем просыпаться так рано?

Иностранцы всегда удивляются. Их женщины спят, сколько хотят. Но японка не может себе такого позволить!

– Я так привыкла, – ответила Намико. – Я люблю рано вставать.

Она всегда отвечала так, как положено. Но русская смотрела недоверчиво.

– Утро – моё личное время, – торопливо добавила Намико. – Я наслаждаюсь чтением книг, газет…

Трудные разговоры о традициях

Первый день в году.

Воробьи ведут на солнце

Длинный разговор.

Рансэцу

Намико сидела у стола, перебирая счета. Тусклый свет дождливого дня падал на её шершавые руки с узловатыми пальцами, на впалые щёки… Их синеватая бледность проступала даже через толстый слой пудры. Покрасневшие, припухшие глаза Намико смотрели устало. Почему-то жаль было её, эту богатую, красиво одетую японку, имеющую мужа-профессора, собственный дом… Хотелось не подливать ей кофе, а увести в спальню и уложить, чтобы выспалась она наконец и перестала так мучительно клевать носом. Почему она вечно не высыпается? Что поднимает её по утрам? Неужто и вправду газеты? Японцы редко говорят искренне. Чаще отвечают, как положено. На самом деле будили её, наверное, какие-то неотложные дела. Но какие? В Шимин-центре Намико преподавала всего два часа в неделю, остальное время проводила дома, где кроме неё обитали только муж, да крепкая ещё свекровь. Сын жил в другом городе. Почему бы не поспать вволю?

– Я сплю не больше четырех-пяти часов, – потупившись, тихо сказал Намико.

Чем же занимала Намико свой длинный день?

Наверное, все силы отнимал новый дом – подмазать, подкрасить…

– О, нет! Всё это сделали строители! – не поняла вопроса Намико.

Да, им трудно нас понять. Наш новый дом – забота наша, не строителей. Но, может быть, много времени Намико забирала уборка большого дома? Намико содержала его в такой чистоте!

– Я убираю дом только раз в неделю, в нашем районе совсем нет пыли!

Тогда, может быть, Намико вязала? Её новая кофточка походила на вязку крючком.

– Крючком? – Намико с трудом выговорила незнакомое слово.

Она не знала его смысла. А кофточку купила в магазине. И юбку тоже.

– Нет, я не умею шить. Этому надо долго учиться!

И даже штопать она не умела – рабочая куртка Хидэо была зашита кое-как, через край. Намико не квасила на зиму капусту и солёные огурцы покупала на рынке. Она не варила варенья, хотя Хидэо потреблял его много, каждое утро.

– Варить варенье – это очень сложно, – серьёзно сказала Намико. – Надо знать, сколько положить желатина… – Что желатина в варенье нет, Намико не поверила. – А как же варенье загустевает? – И спросила несмело: – Неужели Вы умеете варить варенье? Вы, профессор…

И Хидэо не уставал задавать ей тот же вопрос:

– Когда Вы всё успеваете? Быть профессором, матерью, женой… Как можно всё это совместить? Наверное, Вы спите не больше трех часов?

Её честное признание, что спит она положенные восемь, вызвало у Хидэо недоверие. Недоумение. Наконец, он признал нехотя:

– Значит, Вы работаете очень эффективно! А вот я неэффективен. У меня не так много статей, как у Вас. Но я тщательно обдумываю каждую из них!

Подразумевалось, что она лепит свои, не размышляя. Иначе больше трёх часов на сон у неё бы не оставалось. Ведь его жена, которая не работала, заполняла уборкой и приготовлением несложной японской еды целый день. Намико старательно вписала в записную книжку рецепт блинов, созналась:

– Вряд ли я стану это готовить. Блины можно купить в супермаркете, я и китайские пельмени там покупаю. – И улыбнулась смущённо. – Ваша еда так сложна! Нежели Вы готовите её каждый день?

– Легенда, о том, что японки – хорошие хозяйки, – только легенда, – так было написано в газете "Джапаниз таймс", что лежала теперь у неё на столе. – Они тратят безумно много времени на всё, что делают, они не умеют готовить, плохо обучаются новому, настырны в следовании раз заведённому…

Автор, какой-то американец, назвал это: "Миф о японской женщине". Ещё одна сказка, ещё один миф… Она не показала статью усталой Намико. И не перевела на английский язык русскую пословицу "рано встала, да мало напряла". Не поняла бы её Намико. Да ещё, пожалуй, и обиделась бы. Для Намико был важен сам факт – рано вставать. Каждый день, без отпусков и выходных. Она гордилась этим, как главной доблестью хорошей жены. И Хидэо гордился, часто повторяя:

– С тех пор, как мы поженились, Намико каждый день встаёт в половине пятого!

Но ни он, ни его жена не знали ответа на вопрос – зачем? Зачем вставать так рано и потом целыми днями засыпать, едва присев.

– Зачем? – Намико пожала плечами. – Мы, японки, все рано встаём. Такова традиция!

Традиция – не высыпаться? Традиция – считать это доблестью? Традиция – истязать себя без принуждения? И без нужды. Трудно иногда понять её, Японию! И очень хочется сохранить эту страну, где женщины не шустры, как русские или американки. И не умеют готовить, и потому вынуждены держаться за простенький дедовский мисо-суп. И плохо обучаются, поэтому предпочитают следовать традициям. Так и сохраняется японский дом – заповедный мир, утешающий незыблемостью порядков, позволяющий отдохнуть от творчества и от терзаний…

– Мне очень нравятся японские женщины, – сказала она. И, чтобы сделать комплимент менее сердечным, более японским, добавила: – Общение с ними куда полезнее для иностранца, чем с мужчинами.

Глаза Намико вспыхнули радостно, благодарно.

– Мне очень приятно слышать Ваши слова!

Они обнялись, как подруги. И как совсем уж близкие подруги заговорили.

– Может, тебе, Намико, стоит спать днём?

– Японка не может лечь спать днём! – замахала руками Намико.

– Но почему?

Этот вопрос в Японии редко имеет ответ. И Намико ответа не знала. И сказала то, что принято говорить:

– Такова традиция.

– А, может, свекровь мешает тебе спать? – спросила она, вспомнив Леночкины рассказы.

– Нет, нет, свекровь здесь не при чём, просто мы, японки, никогда не спим днём, – отказывалась Намико.

Но слово "свекровь" задело её, разволновало. Она стала жаловаться обильно, по-русски.

– О, свекровь всегда долго спит, почти до семи. А потом целыми днями сидит в своей комнате у телевизора и выходит только затем, чтобы поесть или погулять возле дома. А на кухню не заходит никогда. Конечно, она имеет на это право. Ей уже больше восьмидесяти, и она давно передала мне лопатку для риса. Такова японская традиция: состарившись, свекровь совершает обряд – передаёт лопатку для риса невестке и с этого момента имеет право не входить на кухню, доверив её молодой хозяйке, – рассказывала Намико и сердилась: – Но всё-таки свекровь могла бы иногда помочь. Теперь многие старики помогают. А эта – никогда. Даже если я больна! И никогда не покупает никому подарка. Хотя деньги у неё есть! Но она вообще не ходит в магазин. Даже одежду для неё покупаю я! – Намико не любила свекровь. Но в этом не было никакой японской специфики. Впрочем, одна японская тема присутствовала и здесь: – Я вынуждена жить со свекровью. Потому что Хидэо – старший сын и обязан заботиться о родителях. Зато родительский дом после смерти отца достался ему – такова традиция.

– Старший сын в Японии наследует не только дом, но и семейное дело, – рассказывала Намико. – Отец Хидэо был владельцем авторемонтной мастерской и на шестнадцатый день рождения подарил автомобиль старшему сыну, только ему. Но Хидэо не захотел возиться в мастерской и пошёл работать в университет. И отец не возражал – карьера учёного более выгодна, чем работа автомеханика. А автомобиль, который был редкостью тогда, через десять лет после войны, помогал репутации Хидэо, поднимал в глазах коллег. Конечно, выгодно выйти замуж за старшего сына! Только продав дом родителей Хидэо, мы смогли купить собственный. Но мне приходится жить со свекровью! К счастью теперь всё меняется. Япония не так строго следует традициям. Мои родители живут одни. И я никогда не буду жить с сыном! Никогда!

Она вышла проводить Намико до автобуса. В садике соседнего дома пожилой мужчина прогуливал согнутую дугой старушку. Старушка едва переставляла ноги, повиснув на руке мужчины, а он время от времени легонько постукивал кулаком по её горбатой спине, японцы любили такой массаж. Значит, мужчина – старший сын, а дом – наследство, богатое наследство, раз по саду можно гулять. Страна, которая чтит традиции, хорошо предсказуемая страна!

Господа дети

Примостился мальчик

На седле, а лошадь ждёт.

Собирают редьку.

Басё

Если внука положить в глаз, деду не будет больно.

Японская пословица

Она проснулась, как всегда, под урчание стиральных машин. Значит, соседки, несмотря на субботний день, уже поднялись, чтобы, не жалея себя, следовать японской традиции. Она бежала на зарядку по пустынной улице, отмечая – в каждом доме горит свет. Значит, женщины уже хлопочут на татами или у плиты. Пресный дух варёного риса и кисловатый аромат мисо вырывались наружу из неплотно прилега. oих окон и дверей. Кое-где виднелись и сами женщины – они подметали щёточками и без того чистый асфальт у ворот, мыли и без того блестящие крылечки. И на каждой была униформа – большой мешковатый фартук. Фигуры в бесформенных тусклых балахонах делали полутёмную улицу ещё тоскливее. В парке занималась зарядкой группа, народ собирался каждый день в шесть тридцать. И для выходных исключений не делал. Поваляться, отоспаться – неяпонские слова.

Сегодня они с Анной отправлялись в Дайе. Она собиралась порадовать себя по случаю своего дня рождения – купить что-то для внука. Анне нужен был подарок для новорожденной внучки – Анна летела ненадолго в Москву. Детский отдел начинался с одежды для будущих мам, там висели широкие платья. Дальше шли куртки, очень странные – тоже широкие, только не спереди, а сзади. Спина обвисала мешком, ворот далеко отходил от шеи – такое невозможно носить!

– Одной невозможно, – улыбнулась её недогадливости Анна. – Но если повесить за спину ребенка, то в куртке, общей на двоих, будет очень удобно.

Новая японская промышленность подстраивалась под старую японскую традицию – носить детей за спиной. Здесь малыш, родившись, не расставался с мамой, а просто перекочёвывал спереди назад. Колясок японки не признавали. То ли они занимали слишком много места в тесном японском доме, то ли некогда было японской маме гулять. Женщины с грудничками выходили из дома по делу: в магазины, в банк… А ребёнка вешали за спину, чтобы освободить для сумок руки. Здесь мужья не помогали жёнам даже когда в доме малыш. И бабушки-деды в воспитании внуков участия не принимали. Нет в Японии такой традиции – старикам детей растить. По магазину тащили малышей на спине и вели подросших за руку только молодые женщины. И под тяжестью покупок сгибались они же. Пожилых в торговых рядах почти не было. Только в кондитерской праздно сидели элегантные старые дамы.

По радио звучал тоненький кукольный голосок дикторши.

– Она говорит: "Господа родители, на движущемся эскалаторе придерживайте, пожалуйста, господ детей, чтобы они не упали!" – перевела Анна и улыбнулась. – Здесь это звучит нормально – господа дети! И дети так обращаются к отцу и матери – ота-сан и ока-сан – "господин отец" и "госпожа мать". Только самым маленьким разрешены короткие "мама" и "папа". А дети у них действительно господа! Их очень балуют!

В отделе игрушек мальчики и девочки по-хозяйски ходили между полками, показывали пальчиками – хочу это! – а мамы безропотно платили. Анна покупала много, не считая.

– Конечно, поездка – это слишком дорого, да чёрт с ними, с деньгами! Я хочу увидеть внучку, да и по сыну соскучилась…

– Ты, Намико, наверное, скучаешь по сыну? Грустишь? Ведь он живет теперь так далеко!

Намико и Хидэо обедали у неё дома – она отмечала с друзьями свой день рождения. Воскресный обед был мирный, семейный, и разговор шёл соответствующий – о детях.

– Скучаю? Грущу? – Намико удивлённо подняла голову, словно не понимала вопроса. И уж точно – не знала, как на него отвечать. Наконец, ответ нашёлся: – Мне некогда скучать. У меня много дел, я обслуживаю мужа и свекровь.

– Наверное, ты часто звонишь сыну?

Намико опять удивилась:

– Нет, теперь я ему не звоню. Я звонила еженедельно только пока он был холост. А теперь он женат и за ним ухаживает жена.

Здесь всё подчинялось расписанию, даже материнская любовь.

– Да, это грустно, когда дети вырастают и улетают из гнезда, – вздохнула она.

Хидэо и Намико удивлённо переглянулись.

– Напротив, я испытал облегчение, когда сын получил диплом и женился. – улыбнулся Хидэо, – с тех пор, как он родился, у меня всё время было такое чувство, будто я несу его за спиной. Я обязан был обеспечивать его – учить, кормить. А на его свадьбе я впервые почувствовал, что мои обязанности по отношению к нему закончились. Я не должен больше его нести. Я почувствовал облегчение.

– Облегчение? – теперь удивилась она. – Ведь разлука с повзрослевшим сыном печальна. Теперь, женившись, он приезжает к вам редко. Вот в отпуск не приехал. Вы расстроились, наверное?

Намико смешалась, отрицательно закачала головой, заговорила горячо:

– Да нет же, вовсе нет! Я совсем не огорчилась! У меня и так много работы по дому. Я вовсе не стремлюсь обслуживать ещё двоих – невестку и сына!

Странное это словечко "обслуживать" не сходило с уст японских женщин, словно дом родной – гостиница, а все семейные отношения сводятся только к этому – кормить, обстирывать, подносить… Можно же просто обнять сына, поговорить… Хорошо, когда сын приезжает к маме!

– Как странно Вы говорите, – прищурился Хидэо, – к маме… Почему это "к маме"? Разве сын приезжает к ней, а не ко мне?

Теперь смешалась она:

– Мы просто так говорим – "к маме". Ведь дом – это прежде всего мать.

– Наш дом принадлежит мне, я его хозяин, – сухо отрезал Хидэо.

Он, кажется, рассердился. Здесь никогда не угадаешь, чем обернутся самые простые слова!

– Может, сын со временем переедет в Ваш город? – попыталась она уйти от опасной темы. – Ведь он унаследует ваш дом.

Лицо Хидэо стало холодным.

– Не знаю, сможет ли он это сделать. Ему придётся уплатить налог. У нас большие налоги на наследство.

Это было совсем уже странно – зачем покупали дом разменявшие шестой десяток Намико и Хидэо, если не уверены были, что он достанется сыну?

– Но вы же можете помочь сыну выплатить налог, дать ему денег…

– Как это – дать? – подозрительно посмотрел на неё Хидэо. – Если я дам сыну денег, это вскроется, ведь известно, какая у него зарплата. С неё он не сможет набрать необходимую сумму.

– Ну, в конце концов, вы же можете подарить Нацумэ деньги, например, на день рождения, на Рождество, чтобы он смог уплатить налог.

Губы Хидэо растянула презрительная усмешка.

– Это чиновники в Токио используют такие трюки, а мы всё делаем по правилам, – строго сказал Хидэо.

Кажется, с этой минуты он перестал считать её честным человеком. А ведь она хотела просто поговорить о детях. Не получилось. Может, получится о внуках?

– Ваш сын, должно быть, скоро подарит вам внука.

– Нет, нет! Внуков я не хочу! Не хочу! – Намико отбивалась так, словно ей предлагали подкидыша. И Хидэо обиделся:

– Внуков мне иметь рано! Я что, разве старый!

– Но в нашей стране внук вовсе не означает старость! – совсем смешалась она. – У нас детей заводят лет в двадцать, а бабушками могут стать лет в сорок пять, как я, да и моя подруга, – она имела в виду Анну.

Хидэо воспринял это сообщение неодобрительно, как ещё одно свидетельство неупорядоченности русской жизни.

– Это возможно у вас, в России, – он снисходительно улыбнулся. – У нас внуки появляются, когда люди выходят на пенсию.

В хорошо организованной Японии в деды выходили ровненько, годам к шестидесяти.

Что же отвращало супругов Кобаяси от такого симпатичного слова "внук"? Хлопоты? Но внуков здесь растили матери, не бабки. И расходы, связанные с ребёнком, несли родители.

– Я не знаю, откуда ваши двадцатилетние берут деньги, чтобы заводить детей, – сурово сказал Хидэо. – А наш сын окончил университет и стал зарабатывать совсем недавно. Им с женой надо многое купить.

– С ребёнком лучше подождать, – поддержала мужа Намико, не смущаясь тем обстоятельством, что её невестке шёл двадцать восьмой год. – Женщины нашего круга теперь заводят детей лет в тридцать. Когда накопят денег.

– Но у ваших внуков будет дед-профессор. Вы сможете помочь!

Хидэо поднял на неё глаза совсем уже сердито, а Намико воскликнула:

– Почему мы должны помогать? Нашей обязанностью было дать сыну образование. Мы платили за учёбу в университете, кроме того, я ежемесячно посылала ему на аренду квартиры и питание сто двадцать тысяч йен. Теперь он работает и должен сам содержать семью!

– Но ему хватает денег? Он зарабатывает достаточно?

– Я надеюсь, – потупилась Намико.

– Кажется, у вашего сына хорошая работа? – ей снова пришлось поменять тему, разговаривать о внуках тоже было опасно.

– Я не знаю, какая у него работа, – раздражённо вмешался в разговор Хидэо. – Я слишком занят своими делами!

Он сердился так, словно только бездельник имеет время интересоваться жизнью сына.

– Должно быть, Нацумэ очень способный, раз его перевели в отдел финансовой политики банка.

– Может быть! Но он всегда просит у меня денег! – отвергнув комплимент, Хидэо разозлился уже всерьёз.

– Поэтому отец и не любит разговаривать с ним, – тихоько шепнула ей Намико. И заговорила быстро, громко: – Нет, нет, должность Нацумэ очень маленькая! Он только начал карьеру! Он молодой! – Мать словно пыталась оправдать сына – молодому, да с маленькой должностью позволительно просить у отца денег.

Безобидный разговор о детях грозил превратиться в ссору. Она предпочла подняться из-за стола.

– Посмотрите, какую хорошенькую курточку я купила сегодня своему внуку!

– Родители дали Вам денег? – осторожно спросила Намико.

– Нет… – опешила она.

– Они вернут эти деньги потом, – благоразумно заметил Хидэо.

– Да нет же! Я на свои купила, и никто мне ничего возвращать не будет!

Хидэо с Намико в который раз за вечер переглянулись, помолчали, обмозговывая ситуацию странную, непривычную. Наконец, Хидэо произнес серьезно:

– О, Вы – очень хорошая бабушка!

А она не стала объяснить, что Россия полным полна такими бабушками. Чтобы Хидэо окончательно не утвердился в мысли, что в России порядка нет.

Проводив гостей, она брела по Ягияме, печально размышляя, что друг её Хидэо – отец неважный, сыну не помогает, с ним не разговаривает, и о работе его ничего не хочет знать. Конечно, такие отцы встречаются. И не только в Японии – всюду.

– Вас подвезти? – из окна притормозившей возле неё машины выглянул сосед – сэнсэй Сато.

Она предложение приняла – прогулка увела её далеко от дома. Сэнсэй не торопился начинать разговор. Как обычно, первой заговорила она. О детях.

– У меня их трое, – улыбнулся Сато.

– Сколько им лет? – спросила она рассеянно, потому что вопрос это был самый что ни на есть обычный. Сато смутился, замолчал, стал что-то подсчитывать, напряжённо морща лоб… И ответил странно:

– Сыновья уже окончили университет, а дочь ещё учится.

Отец не знал, сколько его детям лет?

– Мой старший сын стал композитором, снимает квартиру недалеко от нас.

В их университете как раз предполагался странный концерт – какой-то американец обещал сыграть музыку, сочинённую им с помощью физических формул. Она сказала о концерте Сато:

– Возможно, Вашему сыну это будет интересно?

– Да, да, возможно я позвоню ему, – Сато грустно улыбнулся. – Это будет первый случай за последние годы, когда я буду ему звонить.

Значит, и Сато тоже не говорил с сыном, как Хидэо?

– Моя жена звонит ему. У нас в Японии детей воспитывает мать, – строго объяснял Сато – ревнитель старинных традиций. – Младшего сына я тоже вижу редко, он живёт в нашем городе, но его фирма предоставила ему служебную квартиру. Последний раз он заходил к нам на Новый год…

Значит, отец больше полугода не видел сына, живущего в том же городе. Японские отцы рады сбросить подросших детей со спины, чтобы не разговаривать с ними, не помогать им и не беспокоиться, достанется ли им их наследство… А матери не скучают по детям, не ждут их в гости, не звонят… Японцы не любят своих детей? Они бесчувственны? Или просто скрытны? Ведь "если внука положить в глаз, деду не будет больно" – японская пословица. И, произнося её, Хидэо улыбался мягко, тепло…

Весна, дочь Верноподданного

Первый грибок!

Ещё, осенние росы,

Он вас не считал.

Басё

С одной из учительниц Шимин-центра она встречалась чаще, чем с другими – Сумико дала ей несколько частных уроков японского языка. Денег Сумико не брала – мы же подруги! Но согласилась прийти к ученице на званый обед. И Намико решилась поддержать компанию. Встретились, как водится в Японии, не просто так, а по делу, чтобы научиться готовить знаменитые русские пирожки. Выбрали будний день – мужние жёны не могут отлучаться в выходные, когда дома мужья. Вслед за Сумико в прихожую осторожно озираясь, как котёнок в незнакомом месте, вошла девочка лет десяти.

– Это Харуно, моя младшая дочь, – Сумико погладила прильнувшую к ней атласную головку.

Ставя ножки косолапенько, носочками внутрь, девочка прошла в квартиру, и вдруг, брызнув радостью, побежала вприпрыжку на кухню, засмеялась, захлопала в ладошки:

– О, пирожки!

Её чёлка разлеталась крыльями ласточки, глаза блестели вишнями, вымытыми летним дождём. Мать улыбнулась ласково, погладила дочь по голове, шепнула ей что-то. И Харуно притихла, подошла к столу, стала помогать женщинам готовить тесто. Потряхивая белой от муки челкой, она старательно, не теряя терпения, лепила один за другим незнакомые русские пирожки. И уплетала их с аппетитом, посапывая от удовольствия. А потом, повинуясь тихому приказу матери, вымыла всю посуду, пока женщины записывали в блокноты рецепт русских пирожков.

Через месяц Сумико сказала:

– Я приглашаю Вас в гости. Я и мой муж – профессор архитектуры.

Дом архитектора стоял в дорогом районе Ягиямы, среди таких же домов – солидных, спокойных.

– Соседи у нас – люди с деньгами: юристы, бизнесмены, доктора с частной практикой, университетские профессора…

Сумико скромно улыбалась, принимая комплименты своему дому, снаружи скромному, изнутри богатому самым главным японским богатством – пространством. Полный воздуха и света, дом походил на корабль с большими окнами, не разбитыми мелкими квадратами традиционных японских переплётов. Необычный, неяпонский дом с высоким скошенным потолком всё-таки нёс в себе нечто легко узнаваемое, местное: татами, монотонность светлых стен, скудность мебели – пустоту, простоту…

Харуно в свитерке и джинсах носилась босиком по большой гостиной, как весенний ветерок.

– Харуно – значит "весна", – улыбнулась Сумико. – Вообще-то это не совсем обычное имя для девочки. В конце японского женского имени должно быть слово "ко" – "дети". Самое важное для женщины – дети. А моё имя – это еще и свет – "су", и счастье "ми". Сумико снова улыбнулась. Да и как не улыбаться женщине, имя которой было полно света, счастья, детей? Сумико нравился интерес иностранки к японской жизни, и она рассказывала щедро, охотно. Оказалось, многочисленные Ямамото, Ямагучи, Ямазаки несли в своей фамилии слово "яма" – "гора", а Ямада – ещё и поле – "да". Поля и горы фамилий украшали имена. Женские имена искрились счастьем "ми" – Минэко, Мияко, светились светом "су", напоминали о прелести весны – Харуно и об очаровании осени – Акико. Такое имя женщины – словно гимн в её честь.

Но были и имена страшные – одна из учительниц Шимин-центра звалась "день, когда ты умрёшь". Такое имя дал пятой дочери разъярённый отец – он ждал сына. В молчаливой Японии были говорящие женские имена! С мальчиками родители поступали проще – их именовали порядковыми номерами: первый сын, второй сын. Как улицы – Ичибанчо, Нибанчо – первая улица, вторая… Такие имена исполняли роль визитных карточек: с мужчиной, несущим в своем имени словечко "ичи" – "один", стоило иметь дело – первый сын наследовал дом и семейное дело. А имя – второй сын или третий предупреждало уныло:

– Не питайте несбыточных надежд! Я не получу ничего!

Правда, иногда и мужские имена несли особый смысл, например, Тошио – мудрый.

– А это – мой муж Тадао, – сказала хозяйка, убегая в прихожую встречать входящего, сообщила на ходу: – Его имя значит лояльный, верноподданный, любящий императора, преданный начальнику – приблизительно так…

Наверное, родители, давая мальчику имя, думали о том, что такие качества пригодятся ему, чтобы преуспеть в жизни. Теперь японцы не придерживались старой традиции менять имена после совершеннолетия, значит, и малышом муж Сумико был Верноподданным. И мать, склоняясь к его колыбели, говорила, наверное:

– Лояльность ты моя миленькая, верноподданненький мой!

В облике высокого, плечистого мужчины, входящего в гостиную, ничего верноподданного не было. Он спокойно извинился за опоздание:

– Сами знаете, у профессоров в университете по субботам часто бывают собрания. – Спокойно протянул крепкую, шершавую ладонь. Пожал руку уверенно, сильно, улыбнулся: – Мозоли у меня, потому что столярничаю, мебель сам мастерю… В доме многое сделано моими руками. Да и сам дом проектировал я, я же архитектор.

Он расположился на низком японском диване. Во многих японских домах утвердилась эта полумера: стол не низкий, за которым едят, сидя на подушках на полу, но и не высокий, как на западе, а средний, вроде журнального. Для него необходим хоть и низкий, но всё же диван, который комфортнее, чем подушки. А её усадили на высокий, привычный для иностранца стул. Сидеть удобно, но есть с низкого стола приходится нагибаясь.

Харуно взобралась к отцу на колени, обвила его шею руками, зашептала что-то на ухо. Он улыбнулся, обнимая дочь, удерживая возле себя.

– Отец очень любит её, – сказала мать, – и слишком балует.

Она строго окликнула девочку и та послушно юркнула за стойку, отделявшую кухню от гостиной, захлопотала там. Её блестящая головка замелькала, то возникая, то исчезая. Как солнечный зайчик.

– В японском доме раньше всё делала мать, дочь ничего не умела, – сказала Сумико, ставя на стол плошки с рисом. – Но теперь всё меняется. Я работаю, дочерям приходится мне помогать. – Харуно управлялась на кухне привычно, ловко, как взрослая женщина. – Настоящая домохозяйка! – гордо улыбнулась мать. И в этом слове не было ни капли того убогого смысла, к которому привыкли мы.

Неслышно ступая красивыми босыми ногами по ковролину гостиной, Сумико сновала на кухню и обратно, не останавливаясь, не уставая. На небольшом столе уже не было места, а она всё подносила новые кушанья.

– Здесь сырая рыба с уксусом, – указала Сумико на стаканчики из косо спиленного бамбука. – А это – салат из китайской капусты со свежими огурцами, блинчики с мясной начинкой…

Харуно тоже что-то приносила, относила… И вдруг, смеясь, плашмя падала на пол.

– Устала!

И тут же вскакивала, бежала к матери на кухню… И опять появлялась из-за стойки с чайным подносом в руках, подходила к столу мелкой, семенящей походкой, кланялась церемонно, как взрослая японка. Её маленькая фигурка была так грациозна и изысканна, словно одета была не в джинсы, а в кимоно.

– Когда я вырасту большая, то стану делать музыкальные шкатулки, – вдруг ни с того ни с сего сообщила Харуно и снова побежала вприпрыжку, резвясь, словно маленькая рыбка в светлом пруду родительской любви. А мать с отцом глядели на неё ласково, любовно…

– Открой же подарок нашей гостьи, Харуно! – разрешила мать.

Не сразу разрешила, словно воспитывая выдержку. Освободив от бумаги русскую деревянную игрушку, девочка замерла. Миндалины её глаз до краёв наполнились удивлением, восторгом.

– Ой! Я никогда не видела такого!

Харуно даже зажмурилась от счастья, прижала к груди вырезанного из липы старичка. Потом отстранила его, разглядывая, поглаживая пальчиком вязанку дров и странную обувь – лапти, бормоча ласково:

– Кавай! Кавай-десне… – миленький!

Мать усадила Харуно за стол, но девочка не столько ела сама, сколько кормила деда. Она перемазала его соевым соусом и потащила в ванную умывать. А пока дед обсыхал, Харуно сделала из бумаги всё, что понадобится ему: стул, стол и даже кровать. Маленькие пальцы быстро и ловко сгибали бумажные листы.

– У нас все ребята так могут! На Танабату мы делали журавликов!

Японскому искусству оригами учили в школе.

Сбегав в свою комнату за карандашами, Харуно принялась рисовать сказку про русского деда. Но в лесу, где он жил, рос бамбук, потому что Харуно не знала, как выглядит липа. И русская изба ей никак не удавалась. Вообще рисование у Харуно получалось хуже, чем оригами. Отец с интересом смотрел на дочкины художества, но не помогал.

– Я тоже в этом не силён. Японский архитектор – не художник, а технолог, – улыбнулся он и объяснил: – Главное, чтобы дом устоял при землетрясении. Потому мы учим студентов правилам строительства… – Он говорил про необычное соединение деревянных брусьев, которое спружинит при толчке и про упругие подушки, на которые ставят большие дома. Она восхищалась, он охлаждал её восторги: – Как это делать – давно известно. Существуют стандарты. Они предусматривают всё, до самых мельчайших деталей. Надо только их заучить. Дом в Японии строит не архитектор, а строительные стандарты.

Слушая часто повторявшееся слово "стандарт" она впервые начинала осознавать, что же казалось ей таким странным в нарядном городе. Его красота была красотой бумаги и тканей – красотой вывесок с причудливыми переплетениями иероглифов, разноцветьем рекламы… А если всё это снять, дома остались бы неприглядными бетонными коробками, сирыми, как обритая красавица.

Харуно бросила рисование и принялась за то, что умела делать куда лучше – писать иероглифы.

– Вот это – моё имя, – объясняла она. – Его можно написать хираганой, а можно – кянджами…