Текст книги "Япония по контракту"

Автор книги: Ольга Круглова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

Сумико посмотрела на часы и коротко, громко позвала. На лестнице, ведущей на второй этаж, показалась девушка.

– Это – моя старшая дочь! – представила мать.

Та, что спускалась по лестнице, ничем не была похожа на Харуно! Ни бесцветным лицом, ни тусклыми глазами с припухшими веками, ни повисшими волосами, ни вялым плоским тельцем под бесформенной серой кофтой. Девушка спускалась молча, глядя под ноги, опустив по-старчески уголки губ.

– Она много занимается в последнее время – готовится к экзаменам в университет. Не выходит из дома, спит по четыре часа. А сегодня вообще не спала. Подружка пришла, они занимались вместе.

В голосе матери не было ни капли сочувствия. И отец смотрел безжалостно:

– Молодые должны усердно трудиться!

Девушка села к столу, поела вяло, словно не ощущая вкуса еды. Медленно подняла голову при вопросе гостьи:

– Трудно сдавать экзамены?

Ответила тускло:

– Я привыкла.

– Да, привыкла, – подтвердила мать. – Наши дети всё время сдают экзамены. После начальной школы перед поступлением в школу второй ступени, мы называем её юниорской. После юниорской школы надо опять держать экзамены, чтобы поступить в школу высшей ступени – одиннадцатый и двенадцатый класс. Потом – экзамены в университет…

– Что ты любишь больше всего, какой предмет?

Это был самый простой вопрос, но девушка растерялась, беспомощно посмотрела на мать. Родители переглянулись.

– Она хорошо сдаёт все экзамены, потому что хорошо готовится, – сказала Сумико, выручая дочь. – А специальность мы ещё не выбрали. Наверное, английский язык и литература. Мы хотим, чтобы она поступила в государственный университет. Но там такой конкурс! Если не поступит, придётся идти в частный. А это дорого!

Интересно, что же такое дорого для них, обитателей большого дома?

– В долларах? – переспросила Сумико. – Учёба в частном университете обойдётся в десять – двенадцать тысяч в год. Почти вдвое дороже, чем в государственном. Частные университеты престижнее? Так было раньше. Теперь больше доверяют государственным. Теперь даже дети богатых стремятся поступить туда. Потому конкурс стал таким большим, а экзамены трудными. Многие родители вынуждены нанимать репетиторов, это дорого. В этом году я потратила на учителей для старшей дочери больше полумиллиона йен! Теперь дорогое образование! Потому японцы заводят всё меньше детей.

Неужели через несколько лет, пройдя через длинную череду экзаменов, Харуно станет такой же, как её старшая сестра? Она задержала пробегавшую мимо девочку, поцеловала. Харуно смутилась. В Японии не целуются.

Старшая сестра молча сидела за столом, глядя неподвижно.

– Обычно она, как и Харуно, помогает мне на кухне. Но когда дети готовятся к экзаменам, у меня прибавляется работы, – говорила Сумико. – Нет, я не помогаю им в занятиях, хотя многие женщины сейчас так делают. Мы называем их "мамы – репетиторы". У нас теперь так много надо дать ребенку! Соревнование слишком велико! Но я им не помогаю, только обслуживаю.

Негромкий приказ матери отправил старшую дочь наверх – заниматься, а Харуно – к синтезатору. В комнате зазвучал Бах. Электронный. Потом пришёл черёд Вивальди, Харуно переключила кнопку в положение "клавесин". Сумико устало опустилась на стул. Крепкое тело, сильные руки, высокий, умный лоб в бисеринках пота – в этом большом доме, похожем на корабль, она была капитаном. Её коротким приказам мгновенно повиновались не только Харуно и её сестра, но и муж. Нарушая японские традиции, он сам подливал гостье сакэ, давая жене отдохнуть. Ужин кончался.

– Не стоит меня благодарить! – говорила, прощаясь, Сумико.

– Я старалась отплатить за Ваше гостеприимство! Вы так хорошо принимали нас с дочкой, учили готовить пирожки…

Сумико, не смущаясь, сознавалась, что отдаёт долг благодарности. И её муж согласно кивал. А маленькая Харуно, ещё не выучившая как следует японские обычаи, повисла на шее гостьи безо всякого долга, от души. А потом долго махала рукой и кричала "Сайонара-а-а-а!" – "До свидания!", и её голос, как колокольчик, звенел над пустынной вечерней улицей. А рядом с ней на крыльце стояли, улыбаясь, верноподданный отец и мать с именем, полным света, счастья и детей.

– Какой славный у Сумико дом! – рассказывала она вечером по телефону Намико. – И муж симпатичный, и дочки…

– Я никогда не была у них, – смутилась Намико. – А мужа и старшую дочь не видела. Да и младшую встречала только у Вас.

А ведь Намико говорила о матери Харуно: моя лучшая подруга.

– Намико сказала, Вы были вчера в гостях, – встретил её в понедельник в университете Хидэо.

– Да, – призналась она. – Я была у профессора архитектуры.

При слове "профессор" Хидэо одобрительно кивнул.

– У него такая милая жена Сумико и прелестная дочь Харуно.

– Не знаю, не слыхал, – рассеянно сказал Хидэо. – Архитектура – не моя область!

Глава IX. Почётный гость японского правительства

Качается, качается

На листе банана

Лягушонок маленький.

Кикаку

Условия контракта (Принцесса номер два)

По дороге не ссорьтесь,

Помогайте друг другу как братья,

Перелётные птицы!

Исса

– Приходите в Шимин-центр хотя бы на урок каллиграфии! – уговаривала Намико, – мы будем учиться писать иероглифы кистью, тушью, это так красиво!

Невозможно было отказать Намико, такой заботливой, такой славной. В вестибюле Шимин-центра рядом с Намико стояла маленькая женщина с огромной гривой чёрных вьющихся волос.

– Это моя ученица, Ве`роника! – представила женщину Намико.

– Вы русская! – всплеснула руками Вероника.

И радостно обняла её, поцеловала, соблюдая всё-таки осторожность – она ждала ребенка. Достав из кармана широкого платья листок, Вероника нарисовала план.

– Здесь наш дом. Смотрите, совсем рядом с Вашим! Приходите в гости. Сегодня же. Мой муж родом из Югославии. Он будет очень рад Вам! Очень!

Он и правда обрадовался. Радостно хлопнул себя в грудь.

– Я – Никола! Почти что русский Николай! – И засмеялся, подхватив на руки лёгонькую девочку лет четырех. – Это Элизабет! Моя принцесса номер один! А скоро у нас будет принцесса номер два! – И он погладил жену по животу.

Никола был серб по отцу, хорват по матери, и когда эти два народа принялись воевать, он уехал из Югославии. Потому что не знал, на чью сторону стать. Да и не хотел становиться ни на чью сторону.

– Я – человек мирный. На уроках военного дела всегда в молоко стрелял, – ворчал Никола. Он ненавидел войну. И хотел завести пять дочерей, пять принцесс. Такая у него была мечта. – Представляешь картинку: я – старик, а вокруг меня пять юных красавиц! – И он ласково обнял жену, воплощавшую в жизнь его мечту.

Когда в Югославии началась война, доктор химии Никола нашёл себе работу в Америке. Там он и встретил мексиканку Веронику. Окончив университет в Мехико, она, специалист по туристическому бизнесу, приехала на стажировку в Нью-Йорк.

– Погляди, какая красавица! – Никола взял жену за плечи, развернул лицом к свету. – Даже теперь, с бэби! А когда я впервые увидел её в Америке, так сразу и пропал. У меня в то время ничего не было – ни дома, ни денег, но я не смог устоять, женился! Погляди! Правда, как Голливуд?

На большой свадебной фотографии, украшавшей прихожую, молодые и впрямь были красивее кинозвёзд. После Америки они перебрались в Германию, потом в Японию… В Японию переезжали уже втроём, с Элизабет. И с контейнером мебели.

– Всё это мы привезли из Германии! – Никола показывал гостье бархатные диваны, зеркальные шкафы… – Перевозка контейнером стоила шесть тысяч долларов. Платили японцы. Таковы условия контракта. Мы тут хорошо живём. А почему мы должны жить плохо? В Югославии я привык жить хорошо. До войны мы очень хорошо жили.

Никола потащил её на балкон.

– Сюда посмотри, сюда! Да не на море! – Половину балкона занимала параболическая антенна. – Я люблю смотреть Си-Эн-Эн… В Америке привык. – А что, тут море недалеко? – Он посмотрел вдаль с интересом. – Не замечал. Мы ни разу туда не выбрались, некогда. Хотя мы тут уже второй год. Всё по магазинам ходим. Я в Америке так привык – шопинг, шопинг…

– Мы с ним все выходные ходим по магазинам, он всё, что видит, купить хочет. И я такая же, – смеялась Вероника.

Они жили душа в душу. Квартира была забита вещами тесно, не по-японски. Немаленькая квартира – две спальни с татами и третья комната, из которой хозяева выкроили кухню, столовую и гостиную, отгородив их друг от друга мебелью.

– Да разве это – большая квартира? – сокрушался Никола. – Та, что у меня в Загребе осталась, и то больше. Я её теперь сдаю. Конечно, для Японии и эта квартира огромная. Потому и дорогая. Я за аренду тысячу двести долларов в месяц отдаю, вдвое больше, чем ты, хотя разница в общем незначительная – паркет в гостиной, кафель в кухне, кондиционер, лифт… В Японии за любую малость бешеные деньги дерут, – ворчал Никола. И радовался: – Но платят здесь хорошо. Самое лучшее в Японии – это зарплата!

Японцы платили Николе щедро – около шести тысяч долларов в месяц – он этого не скрывал. Такую высокую зарплату ему обеспечивала специальная лаборатория, созданная японским правительством для изучения моря. Классных специалистов для неё набирали по всему миру.

– Меня пригласило японское правительство! – гордо выпячивал грудь Никола. – Потому что я прошёл хорошую школу в Германии, в Америке… – Там Никола выучился обращаться с прибором новым, модным. – Очень хороший у меня контракт! – шумно хвастался Никола. – И ещё Вероника подрабатывает… – Американский сертификат преподавателя английского языка вызывал у японцев уважение, Вероника преподавала на университетских курсах. И ещё давала частные уроки сыну хозяина дома. – Я тут отлично живу, – похлопывал себя по животу Никола. – Денег куча, и семья со мной. Что ещё человеку надо?

Обхватив мать за шею, Элизабет сказала ей что-то по-испански, подбежав к отцу, залепетала по-сербски. И обратилась по-английски к обоим родителям сразу – только этот язык и был общим у Николы с женой, – а потом стала беседовать со своими куклами по-японски.

– В детском саду научилась, – объяснила мать. – Садик при католической церкви, но говорят там по-японски.

– Пусть учится, – удовлетворённо кивнул Никола. – Японский язык – хорошая гимнастика для ума. В дочке три крови: сербская, хорватская и мексиканская. Родилась она в Германии, а говорит на четырёх языках – настоящая гражданка мира!

Никола гордо улыбнулся, а его жена вздохнула.

– Вот только болеет часто. Может потому, что возим её туда-сюда. В Германии сухо было, тут сыро. Она кашляет. Чуть не каждую неделю ходим с ней к врачу. Хорошо, что по контракту лечение всей семьи бесплатно.

В комнате уютно пахло поспевающим ужином, на татами копошилась с куклами девочка, а Никола говорил, говорил…

– Он скучает без таких разговоров, он у меня болтунишка! – ласково улыбнулась Вероника, доставая из микроволновки еду. – Не знаю, что тут у меня вышло…

Вышло неважно.

– Она не умеет готовить! – радостно сообщил Никола, чмокнув жену в щёку, и сознался, что ужинают они обычно в ресторанчике здесь же в доме, на первом этаже.

Никола достал из шкафа банку с сакэ, настоянном на горьких японских сливах. Из всех местных напитков он предпочитал именно её.

– Итадакима-а-а-с! – усаживаясь за стол, пропела Элизабет.

Так приучили её начинать трапезу в детском саду. Японцы переводили это по-разному, от "Начнём, пожалуй!" до "Возблагодарим Бога, пославшего нам пищу!" Всё общество с аппетитом принялось уплетать невкусное жёсткое мясо. Уходила она из этого дома неохотно. Все трое вышли её провожать.

– Отвезём тебя на машине! – заявила Вероника, не слушая увещеваний – до её дома было десять минут ходьбы.

В подземном гараже стояла машина Субару, мотоцикл, два велосипеда.

– Я везде устраиваюсь основательно, – солидно говорил Никола. – Мы всё время странствуем! Не на чемоданах же нам жить!

В воскресенье она приготовила борщ и котлеты с макаронами – семейный русский обед – и позвонила Веронике.

– А ты тоже хорошо живёшь, три комнаты! Значит, тебя тут уважают! – Никола удовлетворённо похлопал её по плечу, словно соглашаясь считать своим другом такого преуспевающего человека.

Элизабет привычно уселась на порожек прихожей, содрала ботинки, бросила их как попало, не по-японски, и помчалась по комнатам.

– Не бегай! – строгость у Вероники получалась неважно. – А то к сеньоре люди снизу придут! Помнишь, как наши соседи звонили папе на работу, когда ты шумела?

– Ну и нравы у них! – хмыкнул Никола. – Нет бы зайти к нам, да сказать по– человечески – не шумите! Так стали на работу мне звонить!

Он поставил на стол подарок – бутылку дорогого вина и принялся есть за обе щеки, не переставая всё же говорить. С трудом вклиниваясь в редкие паузы Николиной речи, она жаловалась, как трудно ей работается здесь.

– Тебя так волнует работа, – задумчиво протянул Никола. – А для меня Япония – просто ступенька к благосостоянию моей семьи, не больше. Проблем я здесь не имею, может, потому, что с мозгами у меня негусто. Я просто делаю то, что велит шеф. Хотя иногда он несёт такую чушь! Но я с ним не спорю. Зачем наживать врагов? Я дам ему умереть с его заблуждениями – это будет моя месть! – Никола засмеялся. И снова стал серьёзным. – А ты – настоящий учёный! А настоящий учёный должен страдать!

И он похлопал её по плечу, словно обещая не оставить один на один с неизбежным страданием.

Через пару месяцев ранним субботним утром её разбудил телефонный звонок.

– Дочь! У меня родилась ещё одна дочь! Принцесса номер два! – громыхал в трубке счастливый голос Николы. – Хочешь увидеть? Я заеду за тобой.

Она быстро оделась и вышла на улицу – ей срочно нужен был подарок для принцессы! Среди магазинов, закрытых в столь ранний час, выгружала из маленького фургончика свежий товар зеленщица. И хотя лавчонка начинала торговать с девяти, женщина с готовностью прервала свою работу, чтобы продать неожиданной покупательнице четыре крупных персика. А, услыхав слово "подарок", надела на каждый персик пухлую пластмассовую сеточку, уложила фрукты в коробку, повязала пышный бант – достойная упаковка для подарка имелась даже в овощном ларьке.

Никола вошёл злой, волоча за руку растрёпанную, зарёванную Элизабет. Платье на ней было надето задом наперёд.

– Замучила она меня! Всё я делаю не так! Не так, как мама, одеваю её, не так кормлю! Даже одеялом укрываю не так!

Она умыла девочку, переодела, накормила кашей. В машине Элизабет забралась к ней на колени и уснула, обвив ручонками. В трёх шагах от частной клиники, где рожала Вероника, нашёлся цветочный магазин. Должно быть, недостатка в клиентах у него не было. Никола купил большой букет, вручил дочке.

– Пусть привыкает дарить маме цветы…

Сама клиника оказалась крошечным двухэтажным домиком. Они вошли в незапертую дверь, переобулись в клеёнчатые тапочки, толпившиеся в безлюдной прихожей, поднялись на второй этаж, прошли по узкому коридорчику… И никто не встретил их, не остановил. Только юная, беленькая от чепчика до туфелек сестричка поклонилась, улыбнулась и посторонилась, уступая им дорогу. Толпа посетителей с букетами в родильном доме – такое невозможно представить себе в России! А здесь стерильность, кажется, никого не волновала. Но малышей от инфекций родственников и цветов всё-таки защищали – они располагались в застеклённой детской, куда не входил никто, кроме медиков и мам. Посетители могли любоваться новорожденными только через стекло, устроившись на диване в холле, пока мамы их кормили.

Ребятишкам кроме памперса полагалась ещё казённая рубашка с коротким рукавом – такая в родильном доме была униформа. Сморщенные красные ручки и ножки дёргались на воле, пугая непривычной для русского глаза обнажённостью.

– Закаливают, – пожал плечами Никола. – У японцев так принято.

Покормив дочку, Вероника уложила её на стол, служивший младенцам общей кроватью. Их было всего семеро, на большее здесь не рассчитывали.

– Потому Вероника и выбрала частную клинику – тут меньше пациенток и больше внимания к ним, – рассказывал Никола. – Со своим врачом она познакомилась несколько месяцев назад, он наблюдал за ней, а потом принимал роды. И ещё месяц станет осматривать её и дочку. Быть пациентом в частной клинике лучше, хотя и дороже – за неделю, которую Вероника проведёт здесь, мы уплатим четыре тысячи долларов, три четверти этой суммы – за роды. Конечно, это дорого, – сокрушался Никола. И улыбался. – Но ведь плачу не я! – Медицинская страховка, положенная по контракту, покрывала и роды. Не всякая страховка включала такое событие, но у Николы, сотрудника специальной лаборатории, был хороший контракт.

Из родильного отделения рядом с детской вышла медсестра с новорожденным на руках. Улыбаясь шире обычного, она склонилась к мальчику лет пяти, что возился с игрушками на ковре, показала братца. Молодой отец и пожилая женщина, оторвавшись от телевизора, терпеливо ожидали своей очереди, чтобы познакомиться с новым членом семьи.

– Мне тоже первой показали вчера сестру! – щебетала Элизабет.

– Мы с ней сидели тут весь вечер, – кивнул Никола. – Пока Вероника рожала, смотрели мультфильмы по телевизору, только поесть выходили. Тут ресторанчик неподалёку.

Из детской вышла бледная, счастливая Вероника.

– Какая ты красавица! – поцеловал жену Никола. – Ну кто поверит, что только вчера родила?

В палате, совершенно такой же, как в новых московских больницах, из четырёх кроватей были заняты только две.

– Хорошо, что мы решили не платить за двухместную, – рассудительно сказал Никола. И рассмеялся. – Я экономлю японские деньги!

Вероника пошла проводить гостей. В открытую дверь была видна большая комната с татами на полу, с полками вдоль стен. На полках тесным строем сидели куклы.

– Здесь нас учат ухаживать за детьми, – объяснила Вероника. – И рожать.

Эту часть работы брали на себя стоявшие между куклами телевизоры, магнитофоны, видео – целые горы аппаратуры, как везде, где чему-нибудь учат японцев. На стене висел экран, по комнате ходила взад-вперёд молодая женщина с большим животом. Не обращая внимания на глазевших, женщина вдруг опустилась коленями на татами, стиснула побелевшими пальцами стул…

– Схватки, – сочувственно произнесла Вероника. – Я тоже тут вчера гуляла. – И вдруг сказала с возмущением: – Когда я пришла в клинику, меня хотели заставить подписать бумагу, что во время родов я не буду кричать. Обязательство такое. Конечно, я отказалась! И кричала, как хотела. А японки подписывают. И молчат.

В родильном доме стояла мёртвая тишина. Крытая галерея с кафельным полом уходила от задних дверей клиники к новому большому дому, под боком у которого притулилась клиника.

– Госпиталь, – объяснил Никола. – В случае осложнений женщину могут отвезти в операционную, а не будь этого, никто бы сюда, наверное, и не пошел.

Через неделю в воскресное утро в её дверь позвонили. Никола с малышкой, пристёгнутой на груди, предложил:

– Поехали с нами в город за покупками!

– Тебе не рано по магазинам ходить? – спросила она Веронику, усаживаясь в машину. – И семидневной дочке лучше побыть дома.

Но счастливая мама улыбнулась.

– Я соскучилась по шопингу!

В супермаркете Элизабет привычно забралась в тележку.

– Везите меня! Я люблю гулять!

Никуда, кроме магазинов, гулять её не водили.

– Вся Америка так живёт! – пожал плечами Никола. – А куда ещё идти? Вот если бы мы жили в Токио, можно было бы сходить в Диснейлэнд.

Ещё через месяц они зашли попрощаться.

– Улетаем в Саппоро, на Хоккайдо! Выиграли поездку в лотерее в книжном магазине Марузен.

Малышку везли с собой.

– А какие проблемы? – удивлялась Вероника. – Мамина грудь и памперсы всегда с ней. Что ещё нужно?

Почётный гость японского правительства (Пять строк)

Словно копоть сметает,

Криптомерий вершины треплет

Налетевшая буря.

Басё

– И почему Вы так хотите, чтобы приехал муж?

Вопрос Хидэо звучал неожиданно, странно. Почему жена хочет увидеть своего мужа после долгой разлуки? Разве это надо объяснять?

– Хорошо, я подумаю, что можно сделать.

Хидэо говорил так, словно ему предстояло совершить нечто немыслимо героическое, хотя приглашение родственников было процедурой обычной, рутинной. От Хидэо требовалось только одно – написать приглашение, пять строк. Этот разговор случился в начале апреля.

– Я напишу приглашение, это нетрудно, – сказал Хидэо через месяц. – Но сейчас я занят.

Кончался май.

– Давайте надеяться, что Ваш муж сможет приехать, – отбил Хидэо её следующий натиск, странно улыбаясь.

Ей не понравились ни его улыбка, ни эта формулировка – "давайте надеяться…" Она совсем растерялась, отказываясь осознать очевидное – Хидэо, который был в их доме в Москве и называл мужа лучшим другом, почему-то его приезда в Японию не хотел.

– Нет, нет, что Вы! – смутился Хидэо. – Я вовсе не против визита Вашего мужа! Мы же друзья!

Но даже если бы мужа не связывали с сэнсэем никакие экстра отношения вроде дружбы, он обязан был написать приглашение для члена семьи иностранного сотрудника – таковы правила.

В июне она вошла в кабинет Хидэо особенно решительно.

– Объясните мне, наконец, почему я не могу пригласить мужа? -

– Можете, конечно, можете! – замахал руками Хидэо. – Вы – стипендиат государственного научного фонда! А значит, почётный гость японского правительства! Просто сейчас мне некогда этим заниматься.

Приняв свой новый титул "почётного гостя" как издевательство, она, из последних сил сохраняя вежливость, предположила, что приглашение в пять строк не отнимет много времени. В ответ ей пришлось выслушать наставление о том, что её суждения легкомысленны и что сэнсэй ни единой строки не пишет просто так, с панталыку, а только после тщательного и всестороннего анализа. На который в данный момент у него просто нет времени.

– Успокойтесь! – улыбнулся Хидэо. – Я просто стараюсь сделать всё наилучшим образом. Я даже запланировал проведение опытов, в которых может принять участие Ваш муж. В этом случае я смогу ему заплатить. Немного.

Прошла ещё неделя, не изменив ничего. А это означало, что если Хидэо протянет ещё немного, а японское посольство, как обычно, провозится с визой два месяца, то муж не сможет приехать вообще – осенью его не отпустят из Москвы служебные дела. Она рассказала это Хидэо чистосердечно, как другу. Он задумался. И отложил следующую беседу на две недели. Она заподозрила его в коварстве и заметалась, пытаясь найти другие пути, в обход сэнсэя. Может, попросить частное приглашение у Зухры – гражданки Японии? Или у Шимады?

– Вы – гость сэнсэя Кобаяси, – строго прервал её Шимада. – Приглашение должно исходить от него. Не пишет? Наверное, ему некогда. – Шимада завершил свою речь, как Кобаяси: – О, конечно, Вы имеете право пригласить членов своей семьи, ведь Вы – почётный гость японского правительства.

Японцы, словно сговорившись, издевались над ней! Бросив работу, она брела по городу, выбирая безлюдные улочки, чтобы никто не видел её слёз. Немолодая, скромно одетая японка подошла к ней, заговорила ласково.

– Отстаньте! – сурово ответила она по-русски.

Женщина отпрянула так, словно поняла, и пошла прочь, оборачиваясь встревожено. Обидевшись на женщину, на Кобаяси, на Шимаду, на всю Японию, шла она по тоскливым улицам, под тусклыми фонарями…

Мужской голос позвал её по имени, а детский крикнул:

– Сеньора!

Она не заметила, как подошла к Николиному дому. Элизабет повисла у неё на шее, а Никола посмотрел внимательно.

– Что случилось?

Пока она рассказывала про приглашение, всегда призывавший к миру с сэнсэями Никола закипал:

– Что он себе позволяет, этот твой шеф?! Не пускать мужа к жене!

Обняв её одной рукой за плечи, другой он вытащил из машины Элизабет, взял её под мышку. Дверь открыла Вероника. Глянула на гостью, ахнула, сунула ей в руки маленькую Изабеллу, побежала накрывать на стол. Никола нарезал толстыми ломтями всё, что нашёл в холодильнике: сыр, овощи, ветчину – вывалил кучу на разделочную доску…

– Мой отец всегда так ел. Он был мясником и тонко не резал.

Никола достал из шкафа настойку из горьких японских слив. Изабелла тюкнулась в её щёку пахнущей молоком тёплой мордашкой, Элизабет притулилась рядышком. Она улыбнулась, чтобы не разреветься…

– Подумаем, как обойтись без твоего сэнсэя, – солидно говорил Никола на прощание.

А Вероника приглашала заходить, когда захочется. Хоть каждый день. Никола пошёл её проводить, прихватив с собой Элизабет.

– Брось расстраиваться! – шумел он, наплевав на боязливую тишину улицы. – Посмотри! Вот стоим мы с тобой на каком-то острове, на краю земли, а вокруг нас океан. А мы тут живём. И неплохо живём. А почему? Да потому что мы с тобой – не так себе ребята! Мы работаем – дай Бог! И потому японцы приглашают нас и платят нам как почётным гостям. Они нуждаются в нас! И мы сумеем с ними справиться. И мужика твоего привезём, не сомневайся!

Прижав к себе Элизабет, она слушала Николу и смотрела на холодные японские звёзды.

Следующим вечером в дверь её квартиры позвонили. На галерее стоял Никола в мотоциклетном шлеме.

– Я нашёл, как тебе помочь! – он протянул какие-то бумаги. – Это – полный комплект документов, всё, что нужно для визы. Заполни эти бланки и ты сможешь пригласить мужа без своего профессора. Я их у одного китайца выпросил. Китайцы, они всё знают. Но не говорят, скрывают. Я нашёл молоденького новичка, и он дал мне скопировать документы. И перевёл. Тут всё по-японски. Я кое-где карандашиком на полях по-английски пометил, что где вписывать. Остальное так запомнил. – Он прошёл в комнату, не разуваясь, не снимая шлема. – Бери ручку! Пиши, пока я не забыл. – И взял со стола печенье. – Умираю с голода, я к тебе прямо с работы заехал. – Закончив диктовать, Никола встал, похлопал её по плечу. – Не горюй! Мы ещё разопьём с твоим мужиком бутылочку сакэ.

Наутро, придя в университет, она закрылась в своём кабинете. Разбирая Николины бумаги, увидела в конце бланка графу – подпись шефа. В отчаянии она написала письмо в Токио, в фонд, который платил ей зарплату. Совсем простенькое письмо: пришлите приглашение для мужа, коль я, ваш стипендиат – почётный гость японского правительства. Через неделю пришёл ответ: обращайтесь к своему сэнсэю! Круг замкнулся. Ей ничего не оставалось, как сражаться с Хидэо. Она вошла в его кабинет с ответом из Токио в руках.

– Вы… Вы писали в Токио, в министерство?!

Хидэо покраснел и сжался, словно получил удар по голове. И долго молчал. А когда вновь обрёл дар речи, принялся бушевать, как тайфун.

– Скажите спасибо, что Вы сами удостоились чести приехать сюда! – зло выкрикивал он.

Она никогда не видела Хидэо таким. Не знала, что он может быть таким. И не думала, что скажет ему:

– Я готова отказаться от чести жить в Японии. И уехать.

Хидэо остановился на полуслове. Помолчал. И стал формулировать свои претензии спокойнее. Кратко их смысл сводился к следующему: она совершила самое страшное, что можно совершить в Японии, вынесла сор из избы. Дала понять вышестоящему начальству, что у них с сэнсэем не всё гладко, раз она обращается наверх через его голову. Этим она поставила под удар репутацию сэнсэя, а страшнее этого и придумать ничего нельзя. Слегка остыв, Хидэо попросил у неё копию отправленного в Токио письма. И долго вчитывался в коротенький безобидный текст, словно ища подвох. И сообщил, выгоняя её из кабинета:

– Я должен связаться с Токио!

Через пару часов он снова позвал её, объяснив:

– Я попросил из Токио копию Вашего письма, они прислали её факсом, я убедился, что эта копия совпадает с тем, что Вы мне дали.

Он без стеснения сознавался в том, что абсолютно не доверяет ей. И всё-таки письмо в Токио, перепугав Хидэо, помогло! На следующее утро он сказал хмуро:

– Хорошо! Пишите план работы мужа. – Едва глянув на давно заготовленную бумагу, брезгливо отбросил её в сторону. – Неважно, что он будет делать! Важно, кто будет за это платить!

Значит, деньги не давали Хидэо написать эти несчастные пять строк? Неосторожно брошенное им обещание заплатить мужу за работу?

– Муж не нуждается в деньгах! Моей зарплаты вполне хватит на двоих!

– Только не вздумайте сообщить об этом в Токио! – язвительно заметил Хидэо. – Если эти Ваши неосмотрительные слова станут известны в министерстве, Вам сократят зарплату! – Поворот был настолько неожиданный, что она даже улыбнулась. Очень уж странная была логика! – Что тут странного? – возмущённо воскликнул Хидэо. – Японское правительство рассчитало размер вашей стипендии, исходя из потребностей Вашей работы. А Ваше намерение содержать мужа означает, что Вам платят слишком много денег…

Значит, ей полагалось ровно столько денег, чтобы поддерживать себя в состоянии, необходимом для выполнения научной работы. Вроде как машине на горючее и смазку, чтобы крутились колёсики. И ни капли сверх того. А муж был чем-то лишним. Для выполнения научной работы не обязательным.

– Я всегда подозревал, что Вы не тратите все деньги, что Вам здесь платят, – Хидэо смотрел на неё так, словно подозревал в краже. – А ведь Вы получаете зарплату для жизни в Японии, а не для накопления…

Он словно ждал, что после этой обиды она уйдёт. Но она не уходила. При слове "приглашение" Хидэо нервно вздрогнул, посмотрел на неё с опаской, и, сдаваясь, смиряясь со своей участью, погасшим голосом велел ждать. Поздно вечером он вышел из своего кабинета с бумагой в руках. Она так устала, что даже не обрадовалась. Она просто взяла листок, вложила его в конверт и отправила в Москву.

Оказалось, приглашение – ещё не конец. Приглашение – только начало. На следующий день Хидэо отправил её в библиотеку скопировать работы мужа. Все. Пачка получилась толстая. И это ещё были цветочки. Ягодкой оказалась бумага, описывающая, что будет делать приглашённый в течение двух месяцев, которые он собирался провести в Японии, день за днём. Полагалось указать даже адреса мест предполагаемых занятий и телефоны. Мужа хотели иметь на виду всё время, каждую минуту. Она сорок пять раз нажала на компьютере кнопку копирования, повторив слова "работа в университете" на все будни. Потом пятнадцать раз написала против выходных дней "отдых дома". Хидэо отверг её труды с негодованием.

– Это ложь! Я не могу посылать это в министерство!

Она попыталась обороняться вежливо:

– Предсказать точнее занятия человека на два месяца вперёд вряд ли возможно.

Но Хидэо продолжал браниться:

– Вы вообще всегда относитесь к работе возмутительно небрежно!

Обидевшись уже всерьёз, она назвала бумагу унизительной. Очки Хидэо поползли вниз по вспотевшему носу и, должно быть, свалились бы, не удержи он их указательным пальцем.

– Что тут унизительного? Я пишу точно такой же план, когда уезжаю за рубеж! – Он достал из папки листок. – Вот, посмотрите!