Текст книги "Япония по контракту"

Автор книги: Ольга Круглова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Быстро темнело. Перед ней замаячила перспектива провести первую ночь в Киото на улице. Она почувствовала отчаяние. И тут увидела человека с собакой. У него было молодое, интеллигентное лицо. Наверняка, он хорошо говорил по-английски. Извинившись, она задала диковатый вопрос:

– Здесь неподалёку должна быть гостиница, я не помню её названия…

Японец слегка опешил, но быстро справился с недоумением, поклонился и пригласил её следовать за ним. Собака побежала, натягивая поводок, словно взяла след. Через минуту они подошли к стеклянным дверям, за которыми легко угадывался полицейский участок. Она приметила его давно, но простая мысль зайти туда у неё не возникала. А вот японец сразу привёл её сюда, потому что в хорошо организованной стране каждый должен заниматься своим делом: он – гулять с собакой, а полиция – искать что-то потерявшееся, гостиницу, например. Она разочарованно поблагодарила, вошла в участок и принялась объяснять суть дела. Очень скоро выяснилось, что по-английски тут не говорит никто. И не понимает. Она бросилась вернуть человека с собакой, но клубок улиц уже бесследно поглотил его.

Полицейский куда-то позвонил по телефону, кому-то что-то объяснил. А, положив трубку, обратился к ней, словно рапортуя о проделанной работе. Она улыбнулась в ответ, стараясь не заплакать. Полицейский забрал у неё сумку с ужином, подал ей стакан воды, усадил на стул под прохладную струю кондиционера. Она немного успокоилась. Минут через пять завыла сирена и к двери подлетела полицейская машина с мигалкой. Молодой полицейский, выскочив на ходу, вбежал, запыхавшись. Хозяева участка встретили его радостно и бурно, повторяя явно для неё:

– Инглиш, инглиш!

Восстановить ход событий было нетрудно – по телефону вызвали из другого участка человека, владеющего английским. Очень скоро выяснилось, что по-английски парень знает почти столько же, сколько она по-японски. За окнами совсем стемнело. Запас сил и слов для объяснений был исчерпан. Она сидела понуро, представляя, как мечется в гостинице муж.

Теребя лежащую перед ней бумагу, она вдруг вспомнила о пристрастии японцев к наглядным пособиям и решила попробовать. Она стала рисовать. Полицейские заинтересованно сгрудились у стола. На листе обозначилось некое подобие Кремля – во всяком случае, пятиконечная звезда и куранты получились неплохо. Для верности она несколько раз повторила слова "Москва" и "Россия" на всех известных ей языках. Наибольшее оживление вызвал испанский вариант. Потом от башни отделился самолётик, двигаясь вдоль стрелки, у конца которой появились смутные контуры Японских островов. Кружок посередине самого большого острова был надписан словом "Токио", от него побежала другая стрелка к югу, к кружку с названием "Киото". Полицейские радостно закивали. Рядом с этой стрелкой возник вагончик и в нём две фигурки, выполненные в знаменитой манере палка, палка, огуречик… Один из человечков получил штанишки, другой юбочку, руки их сплелись и она произнесла слово "семья", для убедительности подписав под парой фамилию мужа. Затем человечки были помещены в домик с надписью "отель" на крыше. Взгляд знатока английского прояснился.

– Название! Как название Вашего отеля? – с трудом сконструировал он вопрос.

И, не получив ответа, изумлённо уставился на неё, соображая, как может человек не знать, где живёт. Оставалось самое трудное – объяснить, что гостиница где-то совсем рядом. Она обвела присутствующих широким жестом, словно приглашая их сплясать русскую, и, завершив это вступление, нарисовала на листе квадратик с излучающей свет мигалкой – полицейский участок. Она постаралась нарисовать его совсем рядышком с гостиницей, соединив их извилистой змейкой короткой улицы. Рисование было восприняли куда лучше, чем её лепет. Полицейский, явно старший в участке, взял в руки листок и принялся изучать его внимательно, как приказ начальства. Потом он вручил рисунок молоденькому сотруднику, напутствуя строгим начальственным голосом. Парень вытянулся в струнку, сказал: "Хай!" и прикипел к телефону, часто повторяя слово "Россия" и фамилию мужа, исковерканную почти до неузнаваемости. В конце концов, он, кажется, попал в точку. Взяв под козырёк, он подхватил её авоську и галантно открыл перед ней дверь на улицу – западному этикету киотская полиция была обучена куда лучше, чем английскому языку. Впрочем, кто же мог предвидеть, что сюда, на окраину Киото, далёкую от туристических улиц, забредёт иностранка. Да ещё и потеряется!

Не веря в успех, уныло шла она следом за полицейским столько раз пройденным путём. Через пять минут возник знакомый магазинчик. Но парень не свернул, а устремился дальше, и через двадцать шагов впереди замаячил другой магазинчик – точная копия первого и тоже на углу. Вязкая цепь маленьких домиков сыграла с ней злую шутку, запутав своей одинаковостью, малостью. Фонарь за поворотом высветил красноватую стену гостиницы. Полицейский вернул авоську, поклонился, улыбнулся и ушёл, оставив её осыпать благодарностями его удаляющуюся спину. Она высказала изумлённому администратору свои восторги по поводу работы киотской полиции, которая разыскала гостиницу без имени, имея в руках только её корявую картинку. И потратила на всю спасательную операцию не больше пятнадцати минут… Муж встретил её в номере встревоженный, бледный. Он ждал её, искал. И даже купил ужин. На столе лежали хлеб, сыр, две баночки йогурта, два апельсина… Они долго, счастливо смеялись, а потом, наскоро поужинав, уснули, обнявшись, на неудобной узкой кровати.

Утром официант в ресторане спросил их – американский завтрак или… И они хором ответили – японский! Потому что они были в Киото. Они запивали белый рис рыжим мисо-супом, а красную солёную рыбу – зелёным чаем. У гостиницы уже ждал туристический автобус с гидом, готовым показать участникам конгресса Киото.

– Вы русские?! – воскликнул севший по соседству профессор из местного университета.

Щуплый, низкорослый, на низких ногах – типичный житель Киото, непохожий на более крепких и высоких северян, он и разговор начал такой, какой на севере с ними ни разу не вели: о том, как важно, чтобы Россия вернула Японии Курилы. Из его горячей, взволнованной речи выходило: истинные японцы – только жители Киото. И судьба Японии их заботит больше, чем прочих обитателей японских островов.

Бесконечно переобуваясь в казённые тапочки, а то и просто шлёпая босиком по тёплым доскам пола, они входили в полутёмные дощатые храмы, вглядывались в тускло мерцающие толпы бронзовых плосколицых статуй с немыслимо бесстрастными глазами. Душно пахло старое дерево, дух сухой травы поднимался над татами, вокруг колыхался бумажно-деревянный, игрушечный мир Старой столицы… Возле знаменитого Чайного павильона на мостике через узкую речку сидели на скамейке девушки в кимоно. Их пухлые юные мордашки были наглухо забелены, глаза подведены красным. Пёстрые головки булавок мотыльками колыхались в высоких причёсках, яркие кимоно отражались в мелкой воде.

– Кукольная страна! – хмыкнул толстый американский профессор.

Знаменитый Сад Камней начинался вытоптанной аллейкой с сумятицей киосков, торгующих сувенирами и едой. Вспотевшая публика, как потоп, хлынула на небольшой деревянный помост, где полагалось усесться, чтобы насладиться Садом.

– Сейчас быстренько помедитируем и двинем дальше! – рассмеялся американец и плюхнулся на помост так, что скрипнули доски.

Туристы фотографировали камни, что-то жевали, детишки бегали вперегонки… Маленький серый Сад сжимался, загнанный в угол бойкой толпой, прятал свою непростую суть, оставляя снаружи неприглядные старые доски, грубые камни…

– Галька между камнями символизирует море, – щебетал гид.

– Наверное, на этой табличке написано: "Купаться запрещено"? – улыбнулся муж, указывая на столбик иероглифов. – Он всё время забывал, что в Японии не шутят.

– Где купаться запрещено? – остолбенел японский гид.

Длинная лестница привела к вершине холма.

– Это – Храм чистой воды, – гид показал на простой, как сарай, старый деревянный дом. С карниза соседней скалы тремя прозрачными струями падал горный источник. – Одна из струй даёт здоровье, две другие – любовь и богатство, – объяснил гид. – Но пить можно только из двух струй, на выбор. – Испивший сразу из трёх лишался всех благ. За жадность. – Мы, японцы считаем, что здоровье, любовь и богатство – это слишком много для одного человека, – скромно потупился гид.

Под карнизом выстроилась очередь желающих получить богатство и здоровье. Любовь особенным спросом не пользовалась – только две молоденькие девушки протянули к ней плоские ковшики на длинных деревянных ручках. Они с мужем дружно подставили свои ковши под струю любви, и, без сожаления пройдя мимо богатства, стали пить там, где здоровье. Потом дисциплинированно положили ковши внутрь ящика, где горела кварцевая лампа – для дезинфекции. А вечером в гостинице, пересчитывая оставшиеся в кошельке йены, смеялись, что зря пренебрегли третьей струёй. И доедали остатки вчерашнего ужина – две баночки йогурта, два апельсина…

Глава X. Времена года – осень

Жёлтый лист плывёт.

У какого берега, цикада,

Вдруг проснёшься ты?

Басё

Приказ по японскому гарнизону (Глаз тайфуна)

Важно ступает

Цапля по свежему жниву.

Осень в деревне.

Басё

В дружбе тоже знай границу.

Японская пословица

Что-то изменилось в городе. И не сразу можно было догадаться – что? Наконец, проходя по кварталу маленьких частных домиков, она поняла: исчез звон колокольчиков. Их негромкое ласковое теньканье появилось весной. С наступлением тепла у дверей домов закачались колокольчики на верёвочках. Японцы предпочитали не вычурные игрушки из глины в виде толстых борцов сумо, щенков или котят, которые сувенирные лавки предназначали для иностранцев, для их дурного вкуса, а простые бутоны из тяжёлого металла. Тёмно-бурый, словно старинный колокольчик легко умещался на ладони ребёнка – небольшая, чисто японская вещь. Тихий звон наполнял город всё лето. И вдруг исчез.

– Колокольчики? Их сняли. А как же можно было их оставить? – удивился её вопросу Шимада. – Ведь начинается осень.

Связь между вещами в Японии порою странная. То ей грозятся убавить зарплату, если приедет муж, то колокольчики снимают потому, что осень, то бондарь почему-то радуется поднявшемуся ветру… Бондарь – это уже из японской сказки, из Леночкиной книжки. Бондарь рассуждал так: ветер поднимет пыль, от пыли многие ослепнут и пойдут просить милостыню, играя на сямисэнах – японских бандурах, на которые натягивают кошачьи шкуры. А стало быть, кошек перебьют, и обнаглевшие мыши станут грызть бочки, вынуждая хозяев покупать новые. Между ветром и бочками связь, хотя и странная, всё-таки была. Но чем могла помешать осень колокольчикам? Или колокольчики осени? Пришлось опять спрашивать Шимаду, хотя японские приличия запрещают задавать много вопросов.

– Колокольчики только для летнего сезона, – терпеливо объяснил Шимада. – Они звенят от дуновения ветра, принося чувство прохлады, потому что весной и летом ветер дует с моря, свежий ветер, столь приятный в жару. А зимой звон колокольчика будет напоминать о неприятном, холодном ветре с гор. Поэтому с наступлением осени колокольчики снимают.

И в университете многое изменилось. Первого сентября мужчины надели тёмные костюмы – летом они позволяли себе приходить на работу в серых пиджаках и даже в рубашках с короткими рукавами. Но первого сентября все эти вольности кончились. Словно вышел приказ по японскому гарнизону – перейти на зимнюю форму одежды. Никаких других оснований для переодеваний не было, жара стояла такая же, как в августе, плюс тридцать. Но в здешних краях многое происходило не по погоде, а по календарю. Университетский бассейн замкнули на ключ точно в первый день осени, несмотря на жару.

В выходной они с мужем, увидев на термометре плюс тридцать, поехали на пляж. Там собралось немало таких же, как они, нарушителей японского обычая купаться только в пределах купального сезона. Парни и девушки смело входили в воду. Правда, только в гидрокостюмах. Все, как один. Так выглядела японская дисциплинированность в пляжном варианте – с первого сентября купание только в гидрокостюмах! Хотя море было тёплое, как в августе. Появление в воде двух белых людей в купальниках вызвало всеобщее смятение.

– Вам не холодно? – хором спросили по-английски две девушки, и в ожидании ответа выбрались из воды и улеглись на свои гавайские доски. В чёрных гидрокостюмах. Под солнцем.

– А вам не жарко? – улыбнулся муж. Девушки засмеялись и поплыли рядом, болтая с иностранцами о пустяках.

– Вы купались в море?! – ужаснулся Хидэо. И строго-настрого велел это занятие прекратить, повторяя: – Я отвечаю за Вас!

Причина запрета на сей раз была нешуточная – начинался сезон тайфунов. Тайфуны здесь не называли именами, их просто нумеровали.

– Непоэтично, – смеялась она, и Хидэо смеялся, предлагая назвать следующий тайфун в её честь.

– Тайфуну очень подойдёт Ваше имя!

Приближающийся тайфун заявлял о себе шквальным ветром, нескончаемым дождём и телевизионными передачами с компьютерной картинкой – белые вихри, клубящиеся над картой Японии. Картинку повторяли на большом экране в центре города, чтобы тайфун никого не застал врасплох. Очередной тайфун обещал пожаловать в субботу. Как раз в тот день, когда они ждали в гости Зухру с мужем.

В самом начале своей японской жизни, вскоре после экскурсии по магазинам, она пригласила Зухру к себе домой, да оскандалилась – мужу Зухры не понравились непривычные русские пельмени, он только надкусил один и стал объяснять, где можно купить в городе китайские гёза. А Зухра всё съела с удовольствием и тут же пригласила русскую подругу в гости. Зухра жила в бетонной пятиэтажке, в квартале университетских домов. В трёх малюсеньких комнатках из мебели был только небольшой стол да три табуретки. Только поэтому, наверное, и удавалось разместиться тут семье с тремя детьми. У мальчишек не было ни кроватей, ни письменного стола, ни полок с книгами – только татами. А ведь старший уже заканчивал школу…

– Не очень у нас тут, – смущалась Зухра и рассказывала, что в пригороде Токио у них есть собственный дом.

Но должность профессора муж смог получить только в провинции, пришлось уехать, бросив дом. А продать пустовавший дом и купить новый было невыгодно – за старое строение много не дадут, а огромные японские налоги на куплю-продажу недвижимости съедят большую долю вырученного. Вот и ютилась семья в тесноте служебной квартирки. Зухра учила русскую подругу готовить сирийскую долму. Любимое развлечение женской компании в Японии – осваивать новые кулинарные рецепты. Долма была как наши фаршированные баклажаны. Только рис Зухра не отваривала прежде, чем смешать с мясным фаршем, а клала сухим, щедро сдабривая начинку и соус томатной пастой и чесноком. Съесть такую долму было испытанием. Да чего не сделаешь ради дружбы! Муж Зухры к обеду с русской не явился. Но сегодня обещал прийти, и специально для него решено было приготовить привычное блюдо – ту же долму, только в капусте – русские голубцы. Желая на сей раз угодить гостю, они с мужем с утра отправились на Асаичи.

На рынке лучше всего было заметно изменение сезонов: июньскую клубнику и июльские персики сменили августовские помидоры и круглые серые дыньки. В мисках они не умещались и их укладывали в небольшие тазики – по две, по три. Дыньки были ярко-оранжевые внутри и очень сладкие. В сентябре рядом с дыньками появились желтоватые, похожие на яблоки плоды. Но это были груши. Японцы называли их забавно – "наши". Ещё более странно для русского уха звучало японское имя хурмы – "каки". Хурма здесь была прямоугольной формы, сладкая, без оскомины и семечек.

– Наши и каки – символ осеннего сезона, – говорили японцы.

Осенний Асаичи стал нарядным от жёлтых груш, оранжевой хурмы. И от розовых лососей. Свежие, пахнущие морем рыбины громоздились кучами или распластывались так, чтобы показать животы, полные икры – шёл сезон лососей.

– Тысяча йен! Лосось с икрой всего за тысячу йен! – выкрикивали продавцы.

Народу на Асаичи было мало. И в торговых рядах тоже. Остатки прохожих разбегались, выметенные, словно шваброй, полицейской машиной. Она шла по улице на малой скорости, объявляя по громкоговорителю, должно быть, нечто страшное. Служащие закрывали конторы и магазины, опускали жалюзи на окна – город переходил на осадное положение.

Настряпав изрядно пирожков и голубцов, они уселись ждать гостей у телевизора. Убийственно серьёзный синоптик водил указкой по карте Японии. Зловещие белые вихри на экране, зарождаясь на юге Японии, ползли на север. На электронных часах прыгали цифры, показывая, когда тайфун накроет следующий район – это напоминало сводку с фронтов.

– Прямо на нас идёт! – весело сказал муж.

Ему интересно было увидеть своими глазами настоящий японский тайфун. На экране телевизора мелькали затопленные улицы, сорванные крыши, сломанные деревья, перевёрнутые машины…

За час до прихода гостей зазвонил телефон. Зухра возбуждённо говорила про тайфун, который обещает прибыть в город ровнёхонько в тот час, на который назначена их встреча, об ужасах, которые подстерегают рискнувших выйти на улицу… Это означало – гости не придут. За окном было тихо и солнечно.

– Но полиция велела всем сидеть по домам – такова инструкция, – уныло говорила Зухра. И сознавалась: – Я-то тайфуна не боюсь, но муж всегда следует инструкциям. Он считает, что ехать к вам опасно. Тем более, что ваш дом стоит на горе. – Зухре явно было неловко, она предлагала нерешительно: – Может, Вы приедете к нам? Мы живём в низине…

Глядя на оплывающий в тепле торт, она сказала, что тоже подчинится инструкции – останется дома. А, положив трубку, стала прикидывать, что делать с горой нажаренных голубцов, нарезанных салатов… Поужинали плотно. Так плотно, что пришлось пойти прогуляться. Вечер был ясный, безветренный. За горой садилось солнце. На улице не было ни души. Должно быть, люди смотрели не в окна, а на экраны. Только какая-то старуха в обтёрханном кимоно куда-то брела. Должно быть, у неё не было телевизора, и она не знала про тайфун.

– Японцы – очень дисциплинированные люди, – говорила она наутро в университете, угощая Шимаду вчерашними пирожками. И он соглашался, уплетая пирожки и посмеиваясь. – В сезон тайфунов из всех предсказаний наши власти всегда выбирают самый пессимистичный вариант. Из соображений безопасности. Предсказания часто не сбываются, но мы, японцы, всё равно подчиняемся приказам.

– Конечно, возможно, что наши синоптики ошиблись, – Хидэо пожал плечами, словно сомневаясь в возможности такого маловероятного события. И предложил другой вариант: – Возможно, мы попали в "глаз тайфуна".

"Глазом" называли самый центр тайфуна. Обычно там, посреди бури светит солнце и сияет голубое небо. Хидэо защищал японских синоптиков. И японского профессора, мужа Зухры:

– Мы, японцы, много работаем, у нас нет времени ходить в гости!

Он словно подозревал, что для мужа Зухры тайфун был лишь предлогом, чтобы отказаться от визита…

Через несколько дней зашла Зухра, стала оправдываться смущённо:

– Мы с мужем уже были у Вас в гостях. И Вы нас навещали…

Наверное, эта странная последовательность фраз должна была означать, что Зухра и её муж считают долг благодарности исполненным? А если бы они нанесли второй визит, то вынуждены были бы платить новый долг, опять приглашать к себе гостей, длить дружеские отношения, обременительные для японца. Но Зухра японкой не была.

– Я бы пришла к Вам, – грустно заключила она. – Да вот муж… Японцы не любят ходить в гости… – Уходя, Зухра положила на стол дорогой подарок – женские кожаные перчатки. – Нет, нет, это недорого! – оправдывалась она. – Я купила на распродаже. Вы ведь потратились на обед для нас… – Это был подарок – извинение. А его дороговизна яснее ясного говорила – не в тайфуне было дело.

В университетском парке рабочие обрезали деревья. Облачение у них было замысловатое: традиционные японские штаны – широкие наверху, внизу узкие, как галифе. Их заправляли в мягкие, как чулки, сапоги, облегающие ногу. Такие носили кавказские горцы, но японцы отделяли на них большой палец, чтобы носить японские сандалии. Снаряжение у работавших в парке было серьёзное – широкие ремни, перепоясавшие куртки, несли ножи, ножницы, щипцы… Головы укрывали каски. В такой амуниции впору было встречать суровую опасность, а не обрезать мелкие сучки да копать ямки для новых деревьев. Парень делал это странным инструментом – двумя маленькими сапёрными лопатками, соединёнными вместе – так легче было вытаскивать землю из узкой ямы. Тяжёлые инструменты на поясе мешали ему, каска съезжала на вспотевший лоб. Но парень не снимал её, не дерзая нарушать форму, рассчитанную на самый пессимистический вариант.

Начало осеннего семестра

Осенняя луна

Сосну рисует тушью

На синих небесах.

Рансэцу

– Лето кончилось! – с грустной улыбкой говорил Хидэо. – Лето в Японии пролетает так быстро!

Действительно, всего один месяц длилось то, что японцы называли летом – душный, невыносимый август. Японская осень была куда лучше – сентябрь походил на погожий русский июль. В конце сентября они с мужем поехали к морю. На пляже было пусто. Только какая-то дама сидела, опершись на песок руками в белых перчатках. И пожилой господин, гулявший по пляжу с собакой, был в белых перчатках, таких же, как у дамы, грубых, из хлопка, надетых не для тепла или красоты, а чтобы защитить руки от грязи – травы, песка… Многие японцы поступали так, отправляясь на природу. Мужчина и дама строго следовали правилам: кроме перчаток на них было надето то, что положено носить осенью – куртки. На купальник иностранки мужчина и дама глянули изумлённо, как на травяную юбку дикаря и деликатно отвели было глаза, но, увидев, что голые белые люди полезли в воду, забыли о японских приличиях и уставились на безумцев. Нежась в тёплом море, они забылись, заплыли далеко. Очнулись от стрёкота мотора. В небе прямо над ними завис вертолёт. Наверное, пилоты остолбенели так же, как гулявшие по пляжу, и теперь гадали, не шпионы ли это, которые пытаются удрать из Японии вплавь.

– Представляешь, что они сейчас о нас говорят! – рассмеялся муж, но всё-таки повернул к берегу.

Кто знает, что предписывали в подобных случаях японские правила? Может, отстрел нарушителей? С морскими купаниями пора было кончать.

– Для нас, японцев, осень – это поездки в горы, – лицо Хидэо овеяло чем-то мягким, лирическим. – Студенты всегда отмечают начало осеннего семестра коллективной экскурсией в горы.

В сентябре закончились каникулы, студенты стали появляться в лаборатории. Впрочем, они и летом надолго её не покидали – сэнсэй дал им такие задания, чтобы работать пришлось весь август.

– Для поездки в горы студенты организуют складчину, но за вас всё будет оплачено, вы – наши гости. Карманных денег вам понадобится немного, не больше пяти тысяч йен на двоих. Студентам я посоветовал брать всего по три тысячи… – Сэнсэй, как всегда, заботился обо всём.

На гостиницу скромной студенческой складчины не хватило, приют нашли на загородной базе университета, в общежитии студентов агрономического факультета – в горах у них были опытные поля. В одноэтажных летних домиках сэкономлено было на всём – комнаты без дверей, как купе, койки в два яруса… Зато всё блистало чистотой и новизной – стены, пол, красивое постельное бельё… В прихожей на стене висел телефон и под ним фонарик. Его гнездо было устроено так, что аккумулятор подключался к сети заряжаться, когда фонарик вешали на место.

– Работает! – удивился муж, зажигая фонарик. Он ещё не привык к японской жизни.

Территория лесного лагеря была ухожена, как всё в Японии – аккуратно постриженные газоны, обложенные белыми камешками клумбы, прудик с золотыми карпами… Для коллективных пикников имелось специальное сооружение – навес, а под ним – низкие столы с жаровнями, устроенными из железных листов с газовыми горелками под ними. Под навесом нашлись и заправленные газовые баллоны, водопровод и алюминиевые лотки, в которые студенты выложили привезённую из города снедь: тофу, зелень, китайскую капусту, грибы и тонко нарезанную говядину – намечались сукияки.

– Осенью надо есть мясо, осень – холодное время года, – так сказал Хидэо.

Уселись бесстрашно на холодный бетонный пол, покрытый только синей циновкой, да ещё и разулись прежде, чем на неё ступить. Только русские, пренебрегая суровой японской дисциплиной сели на свои кроссовки. Митико раздала всем нечто странное, оказавшееся бумажными фартучками типа слюнявчик – сукияки предполагалось макать в соевый соус, оставляющий на одежде плохо отстирывающиеся пятна. На сей случай японская промышленность и выпускала специальные фартучки. Мужчины повязывали их, нимало не смущаясь сходством с ясельной группой. Техник Ямазаки включил газовые горелки, и трапеза началась. Подхватывая палочками снедь из лотков, народ бросал её на листы жаровен и ворошил быстро румянящиеся на сильном огне кучи. Выбирая готовые кусочки, их макали в соус и отправляли в рот. Отвлекались от работы только на то, чтобы поднять вверх пивные банки и крикнуть "Кампай!"

Подчистив на раскалённых листах всё до последнего кусочка, студенты остались мыть жаровни. Хидэо вышел из-под навеса, поднял голову.

– Посмотрите, какие холодные осенью звёзды!

В такие минуты она понимала, почему называла его другом.

– Продолжим вечер дома! – приказал сэнсэй.

В спальном корпусе нашлась общая комната с длинным столом. Хозяйственный Ямазаки достал припасённую бутылку виски. И русская водка пригодилась. Пока муж обсуждал с Шимадой её достоинства, Хидэо предложил спеть. Корейский студент Чанг спел что-то сильное и мужественное, отстукивая такт рукой по столу, его сменил китайский доктор Чен. Никто из японцев петь не захотел. Пришлось завести русскую песню, студенческую, весёлую.

– Что такое трам-там-там? – серьёзно спросил Хидэо и, склонившись к ней, добавил ласково: – А Вы хорошо поёте.

Словно жили в нём два человека: один – простой и славный парень, вырывавшийся на свободу где-то поодаль от университета, и другой, душивший его сэнсэй, озабоченный строжайшим соблюдением субординации.

Ровно в одиннадцать Хидэо отправился спать, предварительно распределив народ по местам. Муж был отправлен в отдельное купе, а ей с Митико отдали единственную комнату с дверью.

– Вы отвечаете за Фудзивару, – строго сказал Хидэо. – Она ведь ещё не замужем.

И хотя русские профессора в отличие от японских не несут ответственности за нравственность своих студенток, она не смогла уснуть до тех пор, пока Митико не вернулась. Да и расшумевшиеся после виски студенты мешали спать – комната с дверью соседствовала с гостиной. Проснулась только в восемь и в умывальной, устроенной прямо в коридоре, столкнулась с Хидэо.

– А мы с Вашим мужем давно гуляем! – Хидэо говорил укоризненно, не скрывая, что он плохо относится к женщинам, которые встают позже мужчин.

Завтракали в столовой, напоминавшей русские турбазы: дощатые стены, лавки вдоль общих столов… Только меню отличалось – вкусная жареная рыба, мисо-суп, рис и горы овощей. После завтрака планировалась лекция мужа – именно она давала группе право остановиться в университетском лагере – просто на гулянку сюда не пускали. В учебном корпусе было, как в городе, полно компьютеров, ксероксов, проекторов, магнитофонов… И всё это стояло за плохо закрытыми дверями в горах, среди леса… Хидэо свернул лекцию быстро и, поглядывая на часы, и велел рассаживаться по машинам. Предстояло выполнить обширную программу – совершить прогулку в горах.

Асфальтовая тропа шла над бетонированным берегом горной речки. Ущелье напоминало контору, где только что прошла инвентаризация – на каждом крупном камне висела деревянная табличка.

– Скалы имеют названия, – объяснил Шимада.

По тропе шли японские туристы, экипированные отнюдь не для прогулок по асфальту – прочные горные ботинки с толстыми шерстяными носками, обильная амуниция на поясе: стальные термосы, бинокли, верёвки, крючья, ледорубы. Туристы равнодушно проходили мимо речки и скал и задерживались у большого висячего моста, мощной стальной аркой перекинутого через ущелье. Здесь фотографировались. Природа в чистом виде никого не устраивала, даже в качестве фона.

– Этот мост обычно снимают на открытках, – пояснил Хидэо и велел Ямазаки сделать коллективный снимок своей группы.

Тропа уушла наверх, в серые ноздреватые скалы, к пещере – шраину. Только один из студентов остановился, склонив голову, хлопнул в ладоши. Остальные равнодушно прошли мимо. В полдень, не нарушая режима, перекусили в маленьком кафе у речного обрыва, за столиками, стоящими прямо на траве. Хозяйка подала петушков на палочках, совсем русских, только сделанных не из карамели, а из корня конняку и потому серых, мутных, пружинящих, как резина. Есть пресного петушка полагалось, окуная в коричневое кисловатое мисо…

Запланированные поездки в горы

По горной тропинке иду.

Вдруг стало мне отчего-то легко.

Фиалки в густой траве.

Басё

– Мы с женой запланировали для вас несколько поездок в горы, – говорил Хидэо. – Прежде всего, вы должны подняться на Тайхак-сэн. Эта гора на окраине города особенно почитаема в наших местах. Каждый, кто тут живёт, обязан взойти на неё. Мы с женой поднимаемся регулярно, раз в месяц. Даже зимой, когда снег…

Христианин Хидэо исполнял старинный японский обряд почитания горы.

– Японцы верят, что боги живут в горах, поэтому подъём на гору – паломничество, – так написано было в одной из книг, которыми в изобилии снабжала их Леночка.

Подъём на Тайхак-сэн Хидэо назначил на субботу.

Странные в Японии горы – они возникают ни с того, ни с сего, на плоском месте и напоминают кучку песка, насыпанную в песочнице ребёнком. Дорога прошла по ровному полю, не предполагавшему поблизости никакой горы, обогнула лес и упёрлась в одинокую гору. Автостоянка была просторной – значит, это место посещали многие, и пустой. Наверное, в этот день в городе не оказалось вновь прибывших, которым надлежало поклониться местному богу. Или просто спали люди в субботу в семь утра, да под моросящим дождём.

– Может, не стоит лезть на гору в дождь, – неуверенно начала она.

– При чём тут дождь? Мы же решили подняться! Я специально выделил на это два часа!

Хидэо быстро зашагал по тропе, растворявшейся в сумраке леса.

Стволы криптомерий уходили ввысь, закрывая хмурое небо. Тропа привела к площадке, расчищенной для привала. Кроме простых деревянных скамеек здесь стояло дощатое сооружение, напоминавшее крытую сцену.