Текст книги "Белоснежка и семь апостолов"
Автор книги: Ольга Кноблох
Соавторы: Всеволод Пименов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
И тут у Димки в кармане запела Щерил Кроу. Он торопливо вытащил телефон, пригляделся к высветившемуся номеру и в ответ на наши вопросительные взгляды недоуменно помотал головой: «не знаю такого». Я сделал всем знак молчать и кивнул. Димка боязливо поднес трубку к уху.
– Да?.. А кто спрашивает? – И секунду спустя протянул мне телефон, шепотом сообщив: – Кузнецов.
Я схватил трубку и замахал руками, пытаясь объяснить, что нашего телепата нужно немедленно притащить сюда. Венди сорвалась с места. А я облизнул губы и хрипло сказал в трубку дежурное:
– Слушаю.
– Мы побеседовали с Отто, – без приветствия начал Кузнецов, – тебе бы тоже надо. Возьми с собой Суфлера. Куда ехать, тебе известно.
– Меня повяжут, ведь так?
– После того, как ты все узнаешь, я позволю вам уйти, если вы сами этого захотите. Даю слово. Только торопитесь, через несколько часов сюда прибудет бригада инквизиторов, по сравнению с которыми мы с Замалтдиновым – необстрелянные новобранцы.
– Что с Отто?
– О-о, с ним столько всего… Скажу лишь, что он неспроста просил Венди убить его.
Я вздрогнул:
– Откуда… ты это знаешь?
– Она была здесь. Сегодня примерно без четверти час. Они разговаривали.
– Этого не может быть: она спала, есть свидетели.
– Стало быть, она научилась создавать фантома, видимого в инфракрасном диапазоне. И очень проворного, потому что он кое-что унес у задержанного. Если не веришь, послушай вот это…
В трубке щелкнуло, и оттуда донесся голос Отто: «Сделай, Венди. Хорошая моя девочка. Нельзя, чтобы они нас остановили. А если я буду жив, у них получится». – «У меня болит рука, – отозвалась Венди странным расслабленно-певучим голосом. – Не выйдет».
После второго щелчка я снова услышал Кузнецова:
– Она телепортатор, Артем. И еще кое-кто. Приходи и все узнаешь. Ее оставь под надежной охраной. Под надежной, а не как в прошлый раз, слышишь? Ей сюда нельзя…
Из коридора выскочил, придерживая расстегнутые джинсы, Влад и уже через пару секунд тихо приник к трубке.
– Кто там у тебя? Суфлер? Ух ты, он уже и это умеет? Ясно все с вами… Давай, вези его к нам. Жду. Поторопись, – попрощался Кузнецов и отключился.
– Ну? – накинулся я на Влада. – Успел?
– Нет… Какие-то обрывки… они допросили Отто.
– Это я знаю. И?
Венди, только что заглянувшая в комнату, вскрикнула и попятилась.
– С ним было двое телепатов. Тайник… Кузнецов думал про какой-то тайник и слепого переводчика.
– Слепого… кого?
– Он думал, что ему нужен слепой переводчик.
– Ерунда какая-то. Еще что-нибудь? Ну хоть что-нибудь?
– Да. Что-то про Дэна… я не успел, он зашторился. И еще было: «казанский танк сломался». Именно так, словами.
– Влад, а у тебя самого точно с приемом все в порядке? Не сломался? Не напутал чего?
Влад обиженно дернул плечом:
– Набери последний входящий, попробуй еще раз.
Чем черт не шутит… Я высветил на экране номер Кузнецова и… номер был не его, но определенно знакомый.
С него звонил Семен Тигранович.
Вот как Кузнецов нас нашел. Спер у трупа мобильник.
– Абонент временно недоступен, – промурлыкала трубка. Вот черт…
– Так, православные. Я вас покидаю. Не спорить! Так надо. Влад пойдет со мной. Макс! Остаешься за старшего. Никого не впускать и тем болеене выпускать. Сидите тихо, как вирус СПИДа, я позвоню.
Влад спокойно сказал:
– Я не пойду.
– Не время капризничать. Так надо. Ты сам говорил, что не хочешь чувствовать себя трусом. Давай, собирайся. Ты всегда мне доверял, доверься и сейчас. Макс, ключи от машины.
Надежнейшая Максова тачка не завелась. Я думал, такого не бывает, а вот поди-ка ты…
– Возьмем мой… то есть Дэнов, «лансер». Хватит с меня приключений в такси.
Мы рванули на стоянку. Машина стояла иначе, чем в тот раз, когда я ее припарковал. Должно быть, ее брал Дэн. Странно, что он ничего не сказал мне.
Эта завелась сразу и бодро затарахтела. Мы двинулись к станции «Вокзальная» несуществующего красноярского метро. Я дежурно вытряхнул из коробочки диск Тома Джонса «The Best», заправил в магнитолу и нажал «play».
Начало песни уже завелось в голове, но звука все не было, совсем пустота, и только, а вместо знакомого «1. Tom Jones – Little Green Bag» [24]24
« Little Green Bag » – песня из репертуара Тома Джонса, использована Квентином Тарантино в фильме «Бешеные псы».
[Закрыть]на экране высветилось «unknown artist» [25]25
Неизвестный исполнитель (англ.).
[Закрыть]. Я вытянул диск и рассмотрел: совершенно левый какой-то, белый, безо всяких опознавательных знаков. С тихой злостью бросил его на колени и принялся искать в бардачке нужный. Впустую. Видать, Дэн взял послушать старину Джонса, да так и не успел вернуть… Плюнул, бросил в бардачок и пустой диск и обложку.
– Радио включи, что ли, – робко предложил Влад.
Пару минут, пока голова остывала и потихоньку возвращалось к привычному ритму сердце, послушали какой-то бессмысленный надрывный шансон. Потом, видя муку на лице нашего виолончелиста, я убрал звук вовсе. Выждал небольшую паузу и спросил:
– Было еще что-то, так? Что-то, о чем ты не хотел говорить при ребятах?
– Да.
– Что?
– Он дал мне понять, что хочет, чтобы я прочел мысли Отто. А я не хочу. Своих не сканить, помнишь?
– Ты все равно сканил.
– От этого никому не было плохо. А теперь будет, я знаю.
– Хуже быть не может, Владка.
– Прости, Артем, но ты не телепат, тебе не понять. Когда ты случайно подслушаешь у друга краешек мысли… бесцельно, безболезненно, как если бы он просто проболтался о чем-то при тебе… это одно. А ломиться намеренно… Вы все доверяли мне, и я это ценил. И ценю. Вы знали, что самые яркие, самые громкие мысли, которые не зашторить, я считывал на лету, просто на автомате; но вы мне это прощали. Все шутили на эту тему… Димка даже называл меня «Исповедник поневоле». – Влад грустно улыбнулся. – Вы учили меня обращаться с моим даром. Жить с ним. У меня есть свои правила, Артем, что-то вроде телепатской клятвы Гиппократа. Первое – не лезть в душу. Даже когда ты просишь меня посканить не магов – это другое… Я заглядываю им в сознание как любопытный прохожий, понимаешь? Ненадолго, походя и без особой цели. Знаешь, может быть, никто, кроме телепата, не может по-настоящему оценить право на личную тайну. Я не хочу сейчас нарушать эти правила. Лучше уж быть трусом, чем предателем. Я не могу и не хочу делать это насильно, с умыслом – и тем более Отто.
– Ты сказал, «не лезть в душу» – это первое. Есть и второе?
– Есть, – отстраненно кивнул он.
– И что там идет вторым пунктом, просвети?
– Молчать о том, что узнал. – Влад снова повернулся ко мне и добавил со значением: – Поправка: если этого не требуют особые обстоятельства.
– Возможно, я и ошибаюсь, но мне кажется, что сейчас обстоятельства именно таковы. Ты не мог бы открыть хоть некоторые секреты? Например, не сотрудничал ли кто-нибудь из труппы с сектой Нового Преображения? В свете последних событий, знаешь ли, у меня складывается нехорошее ощущение, что нами манипулируют.
Он предвидел этот вопрос. Не просканил, а именно понял, что спрошу именно сейчас и именно об этом. Словом, ждал.
– Я этого не знаю. Но скорее всего, если кто-то и… думаю, это был Пит.
– Есть улики?
Влад вздохнул:
– У него был фотоаппарат.
– Черт! – Я непроизвольно оторвал руки от руля, и Влад мгновенно перехватил управление телекинезом.
…Если это так, если верно мое предположение и Пит на самом деле действовал за нашей спиной, он неспроста убил себя. Но тогда… Отто тоже просил Венди о смерти… нет, лучше не думать об этом.
– Что-то еще, Влад? Были еще утечки?
– Я же сказал – не знаю. Я не лез в их дела. Может быть…
– Говори давай, не тяни. Кто еще?
– Венди обменялась адресами с той девчонкой-пирокинетиком, которую мы спасали тогда, ну помнишь, в деревне, где еще было полно таджиков? Возможно, они переписывались.
– Ее Ася звали, – порывшись в памяти, пробормотал я. – Нет, Влад, вряд ли Венди связана с сектой, да и эта Ася тоже… тут другое.
– Ты-то откуда знаешь?
– Эта девчонка, она была в одном из моих видений. Такая… похорошевшая, ну, веселая, совсем не похожая на то унылое чучело, которое мы удержали от суицида. Я еще не знаю, как и когда это произойдет, но, похоже, она будет выступать с нами. В том будущем, в которое я чуток заглянул, она была уже членом труппы. В какой роли, не знаю… Фокусы с огнем, наверное, репертуар Пита… Да, дела. Ладно. Будем надеяться, других глупостей Венди не наделала. Кстати, у них с Артуром все серьезно?
– Да брось ты, тут и телепатом быть не надо. Она любит Отто.
Что-то щелкнуло в голове, и ворох эпизодов, вызывавших у меня временами то злость, то жалость, но чаще – недоумение, гладким веером разложился перед мысленным взором. Вспомнились Полыньки. Господи, ну почему я не понял этого раньше?! Ведь все было так явно, так очевидно… только слепой бы не заметил.
– А Отто? – спросил я.
– А он ее нет.
– Он знал?
– Конечно. Все знали.
Кузнецов
«Я жгу мосты, – повторял я себе, – я жгу мосты». Повторял, как мантру, чтобы сознанию было за что держаться.
Реальность истончалась и расползалась истлевающими на лету лоскутами. Все, во что я верил. Все, что я создавал. Все, что любил, к чему стремился… Даже все, что ненавидел, – катилось в тартарары. Будущее отпущенной лентой рулетки стремительно притягивается к настоящему, вот-вот вожмется в сию секунду, как улитка в раковину, и убьет самое себя. Нету его больше, ни один ясновидец мне его не предскажет. Delete… Delete… Delete… Я жгу мосты.
Белоснежка утекла. В который раз. То ли девочка, то ли виденье. С бенардовскими очками в кулаке – тоже мне, сувенир на память…
Когда я изливал свой гнев на малиново-белого от стыда и понурого, как висельник, Голикова, мне передали, что на работу звонила Надькина сестра Люба, велела связаться с ней. Я набрал продиктованный номер, она ответила после первого же гудка и валерьяночно-спокойным голосом поведала то, в чем сама моя беглянка так и не решилась признаться. Даже помадой на зеркале.
Она не вернется, сказала Люба отрепетированно, прости ее, если сможешь. Если не хочешь давать развод – твоя воля, не давай, это ничего не изменит. У тебя жена – работа, и уж она тебе верна не в пример Наденьке. Ты его знаешь – Рудольф Гржимайло, твой армейский приятель. Вот телефончик его, запиши, да ты бы, поди, и сам нашел. Захочешь поговорить по-мужски, звони, он ждет. Пять лет уже ждет, пока ты ловишь зеленых человечков и бесноватых знахарей. Они обо всем уже договорились, девочки приняли это спокойно, он заказал на всех двухнедельную поездку в Египет. Ты уж будь добр, Андрей, подпиши разрешение детям на выезд за границу, просим по-хорошему.
Она говорила ровным размеренным голосом, и каждое слово отрывало кусок от сердца.
…В общем, Андрей, ты сам виноват, довершила она тоном студента, читающего ответ со шпаргалки. Бывай, береги себя…
Я стоял мертвым соляным столбом еще долго, в голове шумело так, что перестали слышаться гудки в опустевшей трубке.
Потом Столбун: «Вы в порядке, Андрей Гаврилович?» – плавным жестом санитара вынул трубку из моих пальцев и водворил на место.
А потом – как там у классика? – позвонили зайчатки…
Голос Замалтдинова проорал мне в оглохшее разом ухо, что он прямо сейчас, немедля, пойдет мочить циркачей голыми руками, потому что у него пропал его дар, пропал совсем, это они виноваты, это я виноват, а виноватее всех Бенард, поэтому с него-то он и начнет, ха-ха-ха, да, с него, кутак [26]26
Кутак – татарское ругательство.
[Закрыть]ему в глотку, а потом всем достанется, джихад всему живому, ха-ха-ха…
Я брезгливо передал грохочущую трубку остолбеневшему Столбуну (хм, запомнить надо каламбурчик… впрочем, все равно забуду) и направился к дежурному. Сменивший телекинетика Голикова телекинетик Сафьянов, завидев меня, вытянулся оловянным солдатиком.
– Замалтдинова близко не подпускать к полигону, – сообщил я. – Пропуск аннулировать. Сообщи Чебочакову, пусть он с ребятами его найдет и запрет где-нибудь. – И добавил в ответ на его панический взгляд: – Он безопасен. В том смысле, что камни крошить взглядом больше не может. Что случилось? Битой по башне получил наш танк, вот что случилось. Только вот норов его никуда не делся, так что пускай Чебочаков вспомнит, чему его учили на курсах переговорщиков. Не хочу, чтобы медведевские костыли стали переходящим призом. Я с этим берсерком после поговорю, как адреналин выветрится. Как понял?
Кажется, я даже улыбнулся.
…И совсем не аномальное, а самое что ни на есть банальное житейское чутье в этот миг подсказывало, что разговор с Замалтдиновым не состоится. Ни после, ни через год – никогда. Не хочу. Незачем. Осознать это было удивительно и как-то легко. Словно, сформулировав эту мысль, я получил награду. Что-то маленькое и приятное, как шарлатанский амулет.
Это был миг, отблеск, гаснущий звук, остывающий след свободы. Я соскреб с души какую-то циферку инвентарного номера, испытав мазохистское наслаждение. Захотелось еще.
Забежал запыхавшийся Столбун, обрисовался на фоне дверного проема:
– Медведев приехал, товарищ капитан!
– Ладно, скажи медикам, пусть готовят циркача.
– Так точно!
– Лампочку вкрутили, дармоеды?
– Вкрутили! – выстрелил слюной Столбун.
– Телепатов в пятый отсек, я сейчас к ним приду.
Вспомнил, обернулся к дежурному:
– Вызвони мне Серебренникова, поработает стенографисткой. Пусть бросает свои дурацкие анкеты и дует сюда. Надо начинать, пока они не пришли за Бенардом.
Сафьянов съежился, как будто и вправду мог себе представить, на что способны в борьбе друг за друга Белоснежка со товарищи. Ну-ну, представляй, насколько фантазии хватит. Кишок ты, псами вымотанных, не видел…
…Закончить это дело, а дальше будь что будет.
Уволюсь к чертям.
Может, Горинцу повезет исполнить вендетту. Не самый плохой финал. Девчатам передадут – «погиб при исполнении», никакой суеты с разводом и с разрешением на выезд… пенсию положат… Эх, Рудик Грыжа, добрый дядя Рудик, никогда не приходивший в гости без конфет и пряников… рыжая сволочь, как же ты мог?.. Почему из всех женщин на свете – ее?! Мою?!
…Чай с мятой, она будет заваривать ему чай смятой. Я никогда не любил, а он, наверное, любит с мятой.
Представилось вдруг близко-близко веснушчатое, с пышными желтыми усами лоснящееся лицо Рудика – он подносит к губам чашку, ноздри вздрагивают, губы растягиваются, а глаза жмурятся от удовольствия. А рядом появляется гладкое личико Нади, опушенное мелкими колечками химической завивки, тоже зажмуренное по-кошачьи и довольное… Она будет целовать его в веснушки и щекотать за ухом, разглаживать ему рубашки, дарить на день рождения семейные трусы… Я сам виноват, Люба права.
У меня не осталось ничего, кроме пустого дома, погон и миссии, во исполнение которой еще сегодня ночью я готов был умереть.
Сегодня моя жизнь упала в цене.
Устал я. Мне бы подышать немного свежим воздухом…
Delete, delete, delete…
– Все готово, – напомнил вернувшийся Столбун. – Все трое в пятом, в камере для допросов. Микрофоны выведены на пульт.
– Идем, – качнулся я.
Столбун проводил меня до раздевалки. Там я снял одежду и достал из шкафчика «костюм звездолетчика», как мы это называли. Гладкий бледно-зеленый комбинезон без единой выступающей детали. Ни завязок, ни ремня – ничего, что можно затянуть телекинезом. Только на груди маленькое гнездо для микрофона. Я втиснулся в костюм, как в холодную кишку, напялил капюшон и маску. До этого я примерял комбинезон всего один раз – когда яйцеголовые устраивали презентацию. Новая разработка, пел доктор Зябов, возглавлявший направление защитного снаряжения. Спасает от огня, тока, радиации и воздействия отравляющих веществ. Помнится, выглядел я тогда в этой разработке, как постаревший Ихтиандр. Сейчас смотреться в зеркало не было никакого интереса. Я приклеил микрофон и вышел в коридор.
Ботинки Столбуна загрохотали в гулком коридоре, а моих шагов не было слышно вовсе. Я чувствовал себя невидимкой.
Камеру для допросов, гладкий белый куб, нашпигованный датчиками, никогда не использовали по назначению. Она ждала конкретных посетителей, и сегодня один из них сидел здесь, наглухо пристегнутый к креслу.
Вести допрос аномала, не обвиняемого, по большому счету, ни в одном преступлении, предусмотренном существующим уголовным кодексом (по поводу мошенничества и прочего с ним без всякой телепатии при случае переговорят другие заинтересованные лица), мне тоже еще не доводилось. Тактика не была отработана. Нет, скажем так: тактики не было.
Я поздоровался с Медведевым и ободряюще кивнул Киму (в спецодежде оба телепата выглядели одинаково, но разницу в телосложении и хромоту под костюмом звездолетчика не скроешь).
Бенард казался спящим: сидел, подавшись вперед, беловолосая голова покоилась на груди, глаза были закрыты. Мысли казались потухшими, кора мозга едва мерцала.
– Готовы? – дежурно спросил я.
Ким кивнул. Медведев размял пальцы с противным хрустом и обнажил кисть правой руки.
– Начнем с разминки.
Медведев подковылял к Бенарду вплотную и положил ладонь ему на лоб. Вздрогнул – есть контакт. Я мельком глянул на Кима: тот не переменил позы. Стоял по-прежнему по стойке «вольно».
– Ваше имя.
Бенард не ответил.
– Назовите ваше имя, отчество и фамилию. Это формальный вопрос, ответ на который мы и так знаем; не стоит оборонять его, как военную тайну.
Что-то полыхнуло в голове Чревовещателя. Медведев изумленно отшатнулся и повернулся ко мне:
– Пахом.
– Спасибо. Назовите дату и место рождения.
Чревовещатель только еще ниже опустил голову.
– Держится, – спустя полминуты прошипел сквозь зубы Медведев.
На лице Бенарда выступил пот.
– Это ненадолго, – сказал я больше для Чревовещателя, нежели для телепатов. – Назовите дату и место рождения.
– Без толку, – сказал Ким с досадой, – Глухо. Как будто забыл напрочь.
Я готов был в это поверить, судя по картинке в голове Бенарда. Но нет, скорее панцирь ментальной защиты был прочнее, чем мы предполагали. И Чревовещатель не намерен был отрываться ни на чуть, чтобы вслед за безобидными, не содержащими ничего запретного и компрометирующего воспоминаниями не истекли через щель в защите страхи, пороки и сомнения. После того как Медведев вслух произнес его тайное имя, Бенард утроил оборону. Жаль, медики предупредили, что второй сеанс будет возможен не раньше чем через неделю. У Чревовещателя оказалась гипертония и еще букет противопоказаний к препаратам, которыми мы воспользовались при подготовке.
– Отставить комментарии, – негромко заметил я Киму. – Я задаю вопросы, вы озвучиваете ответы. Если, конечно, господин Пахом сам не соизволит проявить сотрудничество.
– Не соизволит, – проскрипел Медведев.
– Ладно, едем дальше по списку. Простой вопрос: гражданином какой страны вы являетесь?
Время шло. Бенард продолжал молчать. Его мозг жег в эти секунды сотни килокалорий, поддерживая силовой щит, стискиваемый импульсами двух телепатов.
– Он читает про себя стихи, – сообщил Медведев, – про Шалтая-Болтая.
– Это от отчаяния, – подбодрил я телепатов. – Недолго осталось.
Оборона наконец дала брешь – и Ким среагировал прежде Медведева.
– Картотека, – произнес с тихим ликованием наш новоявленный тайнознатец. – Я знаю, где он хранит свою картотеку на магов… э-э… аномалов. Пятьдесят-девять-с-чем-то-там тысяч случаев. Примерно пятая часть – еще не обращенные, но… э-э… «перспективнички». Приятели, приятели приятелей, дальняя родня, ученики, случайные люди…
– Где?
– В подоконном холодильнике у Пита на съемной квартире. Адрес он не помнит, зато пошагово знает маршрут от школы и от своего дома. Я могу нарисовать.
– Сейчас Серебренников подойдет, с ним и займешься. Дальше!
Еще вчера я бы возликовал: все-таки не зря мы за Кима хлопотали, чутье на секреты в нашем деле дорогого стоит. Но сейчас я просто мысленно поставил ему плюсик за старание.
Бенард глухо зарычал и оцепенело повел головой, пытаясь вывернуться из-под ладони Медведева.
– Карточки заполнены шрифтом Брайля, – продолжал Ким. – Он составлял их в поездках и отсылал по почте на свой абонентский ящик. Циркачи, кроме Пита, про них не знали. Знал еще один человек… Он… не могу, дальше туго идет… короче, этот человек должен прийти и забрать их из тайника.
– Кто? Имя!
– Никак, – с усилием выговорил Ким.
– Андрей Гаврилович, – донесся из невидимого динамика голос Сафьянова, – приехал Серебренников.
– Обеспечь ему трансляцию в компьютерный зал.
– Так точно.
– Пахом, вспомните человека, который должен забрать вашу картотеку.
– Вот зараза, – обозленно отозвался второй телепат. – Глушит импульс, орет Шалтая-Болтая…
– Отставить комментарии, – повторил я с нажимом и перевел взгляд на Кима. Тот безнадежно помотал головой. И тут очнулся Мозгонавт.
– Этот человек должен приехать издалека. – Его голос сделался напряженным. – Но, возможно, он и не приедет… скорее всего… точнее, предположительно, он знает об этом допросе. – Медведев, как всегда, с трудом подбирал слова. Ничего, после допроса «сольется» Серебренникову, тот подыщет нужные формулировки.
– Откуда факт допроса может быть известен человеку, который должен забрать из тайника вашу картотеку?
– У него порок сердца… у того человека. Бенард увидел и сказал ему об этом во время последней встречи, – выдал Медведев.
Это явно не был ответ на мой вопрос, но в случае с телепатией такое было в порядке вещей. Человек может вспомнить совсем не то, к чему его подводит собеседник. Какие-то совершенно посторонние на первый взгляд детали: дырка на одежде, прыщ на подбородке, запах изо рта. В случае с Бенардом наиболее вероятными были как раз воспоминания, касающиеся не внешности, а запахов, тактильных ощущений и других не видимых взгляду характеристик.
– Вспомните вашу последнюю встречу. Где она происходила?
– На кухне, – передал Медведев.
– Чья это кухня?
– Это кухня того человека. Он провидец. Он сидит напротив Бенарда за столом, они пьют холодный клюквенный морс. Этот человек читает вслух стихи про Шалтая-Болтая.
– Нет, это наш Пахом создает ложные воспоминания. Не дай ему уплыть в фантазии, Медведев, мне нужны ответы сейчас. – Я почувствовал, что теряю всякое самообладание. – Кто создал Волшебный цирк Белоснежки? С какой целью? Что ты, Пахом, делал в этом цирке? Ну же, Медведев, нажми, давай, нажми, как ты умеешь!
И Медведев нажал. Бенард с усилием, от которого дрожь пошла по его телу, поднял лицо, разомкнул веки (стеклянные глаза смотрели в разные стороны) и вдруг закричал страшным, предсмертным криком; и секундой позже заорал Медведев.
– Им больно! – кинулся ко мне Ким, сдирая на ходу маску. – Андрей Гаврилович, сделайте что-нибудь!
Дверь открыли, в комнату вбежали двое медиков. Один из них с помощью моей и Кима оттащил Медведева (тот сорвал голос и теперь хрипел и кашлял) к двери, второй занялся самим Чревовещателем. Бенард умолк и снова обмяк в кресле, а Медведев все трясся и дергался как припадочный, выворачиваясь из наших рук и прикрывая лицо.
– Игорь, слышишь меня? – Я потряс его за плечо, и телепат наконец перестал вырываться и хрипеть. – Все в порядке. Ким, дай скорее его перчатку, а то дотронется до кого-нибудь из нас – и будет у парня информационная передозировка.
Перепуганный Ким передал мне перчатку, и, только натянув ее, Медведев немного успокоился.
– Пошли. – Я взял его за руку и принудил покинуть допросную. Медведев еле тащился, мне и Киму пришлось закинуть его руки нам на плечи.
– Его надо осмотреть, – сказал нам в спины молоденький медбрат, – у него тахикардия!
– Приведем, – через плечо пообещал я, и тот отстал.
Ким без слов понял, куда вести Медведева – в компьютерный зал. Мозгонавт окончательно пришел в себя на половине пути, задышал ровнее и стал, глядя то на Кима, то на меня (все еще обряженного в маску и капюшон) не поэтично излагать все, что думает о Чревовещателе. Чаще других в его речи встречались слова «псих», «долбаный», естественно, «Шалтай-Болтай» и почему-то «Наполеон». Никак не препятствуя словоизвержению, мы доволокли Медведева до компьютерного зала, в дверях которого стоял растерянный, как первоклассник, Серебренников. Здесь я стянул наконец пахнущую аптекой маску.
– Миша, сбегай к медикам, возьми валерьяночки – и сюда, на расшифровку.
Я пододвинул Медведеву стул.
– Все нормально, Игорь, садись. Все, все. Закончили.
– Я все видал еще раз к нему в голову лезть… Где только таких психов делают!..
– Не такой уж он и псих, – поделился своим мнением Ким.
– Ты не можешь знать, ты раньше слился, – со знанием дела заявил Медведев.
– Вы мне одно скажите, вы его раскололи?
– Как мамину вазу, – синхронно ответили телепаты и, переглянувшись, заулыбались.
Всегда мне было забавно наблюдать, как телепаты контактируют друг с другом. Бывает, сидят они, скажем, в разных концах комнаты и вдруг начинают синхронно ржать, или играть в какие-то странные, понятные им одним гляделки-мигалки, или разговаривать одинаковыми словами (и не всегда по-русски). Мне порой даже завидно становилось. По-хорошему так.
Вдвойне забавно смотреть, как наводят мосты именно эти двое. Еще недавно их разделяла стена закона, и этот же Мозгонавт добывал тайны правонарушителя Кима; а теперь они работают в паре.
Вбежал Серебренников со стаканом в вытянутой руке.
Пока Медведев пил, Сутулец, вспомнив что-то, бросился к своей сумке, выдернул оттуда еще одну зеленую папку и, раскрыв, гордо протянул мне.
– Вот, из морга кое-что по Антипову, как вы просили, – громким шепотом сообщил он, косясь на выряженного звездолетчиком незнакомца рядом с Медведевым.
Я принял из его рук бумаги, но не торопился читать. Где-то внутри образовался противный холодный вакуум. Наверное, так бывает с теми, кто сдавал анализы на рак или СПИД, и вот их вручили в запечатанном конверте. Хочешь – смотри сейчас, хочешь – продли себе муки и счастье неведения. Я выбрал продлить на несколько секунд.
– Это наш новый коллега, Вася Ким, – сказал я Серебренникову. – Помнишь дело Кима?
– Как же. – Сутулец осклабился.
– Ты сам видел, что тут? – сбавив голос на несколько тонов, спросил я и постучал костяшками по папке.
– Конечно, – враз посерьезнел Серебренников.
– Ясно.
– Андрей Гаврилович… это вы его?
– Сейчас узнаю.
Я раскрыл папку и отыскал на единственной вложенной бумажке графу «причина смерти». Прочел и поднял глаза на Сутульца.
– Слушай, Серебренников, ты и вправду считаешь меня человеком, способным на такое? – Я подчеркнул ногтем строку про «причину смерти».
– Да, – не моргнув глазом, буднично ответил Серебренников, как будто я спросил у него время или дорогу в библиотеку.
«…И вправду пора на отдых», – подумалось грустно. Эх, Горинец, поспешил ты с перчаткой…
Тут мы снова услышали голос медбрата, что требовал Медведева на осмотр; парень все еще находился в допросной:
– Андрей Гаврилович, вы слышите меня? Подойдите, пожалуйста, вы нужны здесь!
Мы сгрудились у монитора.
Медики отстегнули Бенарду правую руку, чтобы сделать какой-то укол; теперь было видно, что эта рука, словно отдельно от тела (Чревовещатель по-прежнему тяжело полулежал в кресле, не шевелясь и не открывая глаз) подает какие-то знаки. Указательный палец был воздет к потолку, средний и большой ритмично смыкались и размыкались.
– Кукла, – догадался я. – Ему нужна его кукла.
Артем
Я рулил машинально, доверяя двигательной памяти и инстинкту самосохранения, потому что мысли были заняты Отто и Венди.
То, о чем рассказал Влад, было правдой, чистой правдой. И я не видел ее только по одной причине: чувство Венди к Отто в моем представлении было из разряда вещей, которых не может быть просто потому, что не может быть никогда. Легче представить себе, как молоко превращается в раствор марганцовки или как живой китаец проходит сквозь стену, чем это… Мне казалось, что после Полынек она его ненавидит.
Вот черт, ведь думал же, еще тогда думал, что надо остановиться. Ведь это был звоночек, да, надо было сразу свернуть турне, отсидеться в тишине, сменить вывеску и в следующем сезоне нарисовать на карте новый маршрут. Эта чертова дыра, Полыньки, где все чуть не сломалось, где все чуть не сломались…
Надо было еще тогда.
И не пришлось бы скрываться, оставляя за собой пожарища, трупы и разозленных охотников.
Деревня была дворов двадцать. Разруха просто апокалиптическая – бери и пиши с натуры пост-ядерное похмелье. Ни одного дома с крепкими стенами – все сплошь кособокие, хлипкие, рассохшиеся хибары одна другой страшнее. Нечего было пытать счастья в этом заброшенном углу, объятом затянувшейся агонией.
Нет же, приспичило.
У одиноко стоящего посреди выжженного солнцем поля трактора возилось двое парней, и Влад заметил их. Хохотнул еще: «Надо же, не вся молодежь в город перебралась». Димка поспорил, что они не здешние, а приехали к дедам на выходные. Влад тормознул кемпер, высунулся в окно и окликнул их. Оказалось, местные. Оказалось также, что ребят в потребном нам возрасте здесь семнадцать человек. Они живут в коммуне, все – бывшие наркоманы, забрались в этот аппендикс цивилизации подальше от соблазнов. Только-только начали обустраиваться, кое-как ведут хозяйство и рады бы все силы положить на благо издыхающей деревни (и засеять и пожать), да засуха все испортила. Дождей не было с мая, посевы зачахли, на единственном живом еще тракторе теперь возили из города хлеб и консервы, которые покупали на крошечные пенсии местных стариков и выручку от продажи бисерных фенек и берестяной утвари – конечных продуктов трудотерапии бывших наркоманов. На вопрос, есть ли у них тут кино и самодеятельность, механики ответили истерическим хохотом. В деревне не было электричества. Судя по словам стариков, уже пять лет. С тех пор, как какие-то умельцы сперли провода, Полыньки, и раньше-то не попадавшие под определение «оазис культуры», и вовсе оторвались от мира. Обитатели коммуны собрали из подручных материалов ветряк, но и только-то. Его хватало ровно настолько, чтоб народ не забывал, как выглядит лампочка Ильича.
Отто предложил сделать остановку и выступить.
– Ну, будет вам кино, – поспешил Димка обрадовать местных.
Парни переглянулись и велели ехать в сельсовет, где разыскать некоего Семеныча, без благословения которого в Полыньках ни одно дело не делается.
Сельсоветом называлась черная хибара под ржавой водокачкой. Семеныч, дед под семьдесят, заросший по глаза серой, мшистого оттенка бородой, сидел на крыльце и щурился на солнце. Рядом в тенечке тихо рукодельничали две молодки самого хиппового вида.
На переговоры пошел я.
После пары реплик о погоде произнес привычную рекламную речь, напирая на слова «совершенно бесплатно» и «ничего подобного вы еще не…»
Последняя моя фраза истаяла в воздухе, а дед все смотрел мимо куда-то в зенит. Я было подумал, что он глухой или, чего доброго, юродивый.
– Ну что, – напомнил о себе я. – Где велите сцену развернуть?
Семеныч медленно перевел на меня выцветшие глаза, такие же дымчато-мшистые, как и борода, и скрипуче произнес:
