Текст книги "Белоснежка и семь апостолов"
Автор книги: Ольга Кноблох
Соавторы: Всеволод Пименов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Артем. – Я пожал ей запястье. – Ладно, работай, не буду мешать.
– А я закончила уже, пойду душ приму и домой.
Она поймала меня уже на улице. Я садился в машину, когда она вышла из зала – уже в цивильном, умело и аккуратно накрашенная. Волосы приятного светло-каштанового оттенка, выпущенные из-под шапочки, сложились в замысловатую стрижку с длинными прядями по вискам и челкой клинышком.
– Любишь японскую еду?
– Да. – Я немного растерялся.
– Так пошли сасими пожуем, тут одно место есть…
Я совершенно обалдел от такого напора:
– Инга, я… я не могу…
– Испугался, что ли? – Она вызывающе отставила ногу. – За ляжки меня лапать не боялся!
– Я не могу – у меня еще дел куча сегодня. – Дел у меня не было, но я следовал указанию Дэна свести внешние контакты к минимуму.
– В субботу вечером?
– А сегодня суббота? – Я действительно удивился.
– Симатта! [11]11
Блин, черт, облом! (яп.)
[Закрыть]– фыркнула Инга, и я догадался по интонации, что это было ругательство. – Захочешь встретиться – позвонишь.
Она протянула мне визитку, развернулась и рванула по диагонали через дорогу. Я не читая сунул карточку в карман. Я не позвоню. Хотя, черт дери, у меня не было секса уже… да давно, чтоб мне сдохнуть. А тут все складывалось прямо… да. Но с другой стороны, обвинять некого – сам яму выкопал, Артем Германович, сам в нее и упал. Я пересилил себя, завел мотор и поехал домой. Всю дорогу я боролся с искушением залезть в карман, достать визитку, мобильник и позвонить.
Естественно, я ей не позвонил. Однако через несколько дней я опять застал ее танцующей вокруг мешка. Инга улыбнулась и помахала мне перчаткой. Я снова разулыбался как подросток, которому первый раз удалось закадрить девушку, и тут же схлопотал мощнейшую подачу от Зайбулаевича.
– Э-э-э, родной, ты чего, да? – возмутился мой тренер. – Хватит о дэвках думат! Сначала работа, потом дэвки, да!
– Извините, Абдул-Меджид Зайбулаевич. – Я потер отекшую скулу. – Больше не буду.
– Болше нэ буду! – передразнил он. – Нравится дэвка, иди познакомся. Нэ нравится – нэ смотри, да.
– Да знакомы мы уже.
– Э-э-э-э! – расплылся тренер. – Тогда бэги лед к морда прикладывай и на ужин дэвка зови! Не дэвочка, пэрсик! Какой взгляд, а? Нэ глаза – лазэры. Хватит на сэгодня – назанимались.
Отмокая в душе после тренировки, я продолжал борьбу с собой. А вдруг Инга – это действительно тот шанс, который выпадает раз в столетие? Вдруг вот оно, мое маленькое счастье, не зависящее от картины мира, от революций-хренолюций, от бандитов, милиции или КГБ?
И тут меня накрыло: я остро ощутил, что мир стал узким и давящим, маленьким и тесным, как лифт, – моя квартирка-кишка, подвальный боксерский зал, паранойя как норма жизни… Спокойствие, которое подарили мне занятия спортом, оказалось кратковременным. Встречи с красивой девушкой хватило, чтобы понять, насколько все плохо. Снова стало страшно, почти как в тот день, когда ребята играли в догонялки с неизвестными на черном «мерседесе».
Пока цирк работал, казалось, что последствия нашей подрывной деятельности – это далекое будущее. Казалось, есть время подготовить себя к тому моменту, когда наш революционно-магический рычаг найдет свою точку опоры и мир перевернется. Я никогда – никогда! – не пел в унисон с остальной братией «даешь революцию прямо щас». Я боялся их оголтелого энтузиазма. Но сама идея всегда была мне симпатична. Все по-честному: родился магом – колдуй. Но сам момент переворота, момент начала лавины, обвала, эпидемии, цепной реакции… его я хотел бы максимально оттянуть. Я вдруг отчетливо осознал, что в последние три года у меня совершенно не было времени толком задуматься о том, что будет между суетливым (гастроли, беготня, суета, долгие телефонные переговоры, планы, сметы, заметки) настоящим и большим светлым (все люди маги, все маги братья!) будущим. Я никогда не пытался представить, в какой момент суетное сегодня станет счастливым послезавтра. А завтра-то что? Я представил себе это завтра и понял, что, во-первых, оно наступит уже скоро, а во-вторых, оно вряд ли – ой, вряд ли! – закончится титром «хеппи энд». Если, конечно, никто не перепишет сценарий.
Было тоскливо от того, что нельзя поговорить с Отто. Было страшно за ребят. Аза Венди было страшно вдвойне – если ее жизнь поломает необратимо, кончится наш цирк и начнется театр трагедии.
А, гори оно! В конце концов, должно и у меня в жизни быть что-то помимо постоянной тревоги и изматывающих физических упражнений?..
Решено. Я вышел из душа, вытерся, оделся. Осмотрел свое отражение в зеркале. Н-да… морда стала совершенно уголовной, еще синяк этот, от тренера полученный. Но в целом… наплевать, как говорится, что я небрит…
Полчаса спустя мы сидели в приятной забегаловке со стеклянными стенами, ели сасими, пили саке. Саке я никогда не любил, потому на ходу переколдовывал его в нашу родную сорокаградусную.
– Любишь аниме? – спросила Инга.
– Если честно, не особо. Миядзаки люблю.
После ее вопроса я наконец сообразил, откуда у нее эта странная прическа и любовь к японской кухне.
– Миядзаки – попса. – Она вздохнула разочарованно. – Миядзаки все любят.
– Его любят, потому что он гений. – Я улыбнулся, – Если честно, то я кроме него из всего японского кинематографа помню только Такеши Китано и Акиру Куросаву.
Инга хихикнула:
– А как же Тосиро Мифунэ? – И добавила, старательно копируя лающе-хриплую японскую манеру: – «Вакари-мас-ка, Андзин-сан?» [12]12
« Понимаете, лоцман? » Фраза, которая многократно звучит в фильме «Сёгун», часто именно из уст актера Тосиро Мифунэ.
[Закрыть]
Мы оба засмеялись.
– Послушай, если уж ты такая япономанка, то почему бокс? Почему айкидо каким-нибудь не займешься?
– Занимаюсь! – заявила она с гордостью. – У меня черный пояс.
– Врешь, в айкидо нет системы поясов.
– Вру, – рассмеялась Инга. – Пробовала айкидо – не понравилось. И оригами пробовала, – зажмурилась она. – И бонсаи выращивать… Единственное, в чем я достигла успехов, так это… в чайной… церемонии, – закончила она почти шепотом, качнувшись вперед и приблизившись на недопустимое для первого свидания расстояние. Я перестал жевать.
– Инга.
– А? – взлетели ресницы.
– Тебя очень напугает тесное жилье закоренелого холостяка? Ну… Приготовишь чай по всем правилам и…
– Предлагаешь поехать к тебе? Я уж думала, никогда смелости не хватит.
…У нее оказались проколоты соски…
– Выпьешь чего-нибудь?
– Соку бы, – она потянулась, – мм… апельсинового. И покурить.
– Легко! – Я сходил на кухню, налил два стакана воды и наколдовал соку. Апельсинового. Свежевыжатого.
– Класс! – с чувством сказала Инга, облизывая губы. – А покурить у тебя что? Неужели сигара?
– Ну ты прямо телепат!
Потом мы лежали и курили тот самый «Преферидос № 2», который задарил мне Дэн. Было хорошо.
– Артем, а ты давно боксом занимаешься?
– Дай прикину. Почти полтора месяца, а что?
– У тебя талант, – сказала она очень серьезно, – не бросай. Плюнь на все остальное.
– Подумаю. – Я улыбнулся. – А у тебя правда хороший левый свинг. Если еще ноги подтянешь…
– Грубая, наглая лесть! – Она засмеялась. – Мне не быть Лейлой Али, да я и не стремлюсь – у боксерш ужасные фигуры.
– А чем ты занимаешься, кстати? Ну, помимо чайных церемоний?
– Я-то? Я специалист по связям с общественностью. Ненавижу эту формулировку – идиотская, абстрактная и может означать кого угодно: от начальника отдела до технички… Стоп, ты что, на визитку не глянул даже? Вот же… – Она не сыскана подходящего эпитета, даже на японском. – Дай покурю.
Инга затянулась пару раз, выпустила дым через ноздри. А потом отложила ситару на край пепельницы и поцеловала меня. Мягко, легко, воздушно – так целуют, когда прощаются.
– Извини, Артем…
Я уже понял, что сейчас произойдет – я все-таки немного провидец.
– Извини. Ты хороший парень, ты мне очень нравишься. И именно поэтому я сейчас встану и уйду. Сиката га наи [13]13
С этим ничего не поделаешь (яп.).
[Закрыть].
– Я знаю. – Я сказал это спокойно, но уже чувствовал, как мои кишки наматываются на обжигающе холодную кочергу. Невыносимо хотелось плакать.
– Ничего ты не знаешь, придурок, – крикнула Инга, торопливо, неуклюже одеваясь. – Выброси мою визитку и не звони мне никогда! Забудь, что мы встречались. И молись, – она отчетливо и горько всхлипнула, – чтоб повторная встреча не состоялась.
Когда она ушла, я встал с постели, прошел на кухню и залпом всадил полный стакан трансмутированной водки. Без толку.
Еще через пару дней, которые я посвятил самокопанию, загнавшему меня в преддепрессивное состояние, рутина снова была разбавлена. Я собирался к Дэну (он придумал подарить другу на день рождения золотой унитаз – тут-то и понадобился я) и выскочил в магазин прикупить шоколаду и фруктов к выпивке. Только я перешагнул порог магазина, как снаружи ахнул гром и сразу зашумел ливень. Нетипичный феномен для конца сентября. Зонта с собой, естественно, не было, а бежать под проливным дождем, хоть и всего сотню метров, желания не возникало. Так что я сбавил темп, надеясь, что пока я неторопливо прогуливаюсь с корзиной вдоль полок, гроза кончится.
Пошел в витрине с журналами, полистал желтые газетенки, профессионально уже вычисляя, для каких материалов поводом послужили отголоски наших выступлений, потом положил обратно весь этот мусор и добавил к содержимому корзины свежие номера «Комсомольцев» и «Комсомолки». Потянулся за «Коммерсантом».
У мужика, подошедшего сразу за мной и теперь шуршавшего «Огоньком», затренькал мобильник, и он нервно полез в карман брюк. Достал телефон, отвернулся, ссутулился.
– Да, Надя, – услышал я. – Да, все взял по списку. Ага… Еще что-то? Не-э, это, мать, пусть она сама покупает. Ну и что, что срочно?.. Ну, тогда ты сходи. Да не могу я! Ну где ты видела, чтобы мужик на кассе прокладки отбивал?! – Он надолго замолчал, а я, смутившись, побрел к чайным рядам.
– …ну ладно, хорошо, черт с вами, в каком отделе это берут? – донеслось до мента.
Судя по звуку шагов, покупатель поспешил за затребованными прокладками, и я решил вернуться, чтобы взять-таки «Коммерсант».
Мужчины на месте не оказалось, зато на полу валялась полуразвернутая пятисотка. Мои-то деньги все были на месте, это точно он выронил, когда в карман лез за телефоном, больше некому. Черт, для чего-то же портмоне делают!.. Подняв деньги, я огляделся в поисках незадачливого покупателя, но он уже затерялся среди бесконечных стеллажей. Я чертыхнулся шепотом – чтобы вернуть ему деньги, придется и мне идти искать отдел с прокладками.
Смотрю: тэ-экс, что тут у нас… порошки-отбеливатели… смерть микробам под ободком унитаза… Вот – салфетки, ватные палочки и заветные пачки с крылышками. Снова огляделся – вообще ни одного мужчины нету поблизости.
Зато две шедшие мимо платиновые барби захихикали, заметив мой интерес к прокладкам.
А и хрен с ним, с этим мужиком. Пусть сам меня ищет, если ему нужна его пятисотка. С этой мыслью я и направился к кассе.
И тут пронзительно и громко – аж товары на полках зазвенели – завизжала женщина. Я даже пригнулся непроизвольно. Прострелил взглядом зал. Орали на кассе.
– Мамочка!!! Мама!!!
И сразу следом:
– Господи!!!
А потом еще раз – контрольные децибелы:
– А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
С другого конца зала:
– Что, что там у вас?!
Для пущего антуража в этот момент еще и гром рванул над самой головой. Гах-х-х!!!
– А-А-А-А!!! – уже дружно, хором, глоток в пять.
Не ограбление, точно нет. Я выпрямился и направился к кассам; туда же, опасливо семеня, двинулись потихоньку и остальные посетители. Но те, что уже стояли у кассы, напротив, пятились на нас, задевая полки и роняя хрусткие пачки с чипсами и сухариками. А самого интересного все еще не было видно.
Потом в какой-то момент спина впереди стоящего покупателя сдвинулась, и (одновременно я успел сообразить, что это та самая спина того самого человека, чья пятисотка сейчас лежала у меня в кармане) впереди что-то блеснуло сваркой на долю секунды, отчего глаза мигом сожмурились.
– Отойдите все подальше! – закричал мужской голос. – Кто-нибудь отрубите электричество! Нет, лучше не надо – звоните сразу в пожарку!
– Какая пожарка, ничего же не горит… – успела возразить невидимая мне пока что кассирша удивительно спокойным голосом, но тотчас же снова завизжала, отчего вся толпа разом качнулась.
– Вот-вот, – подстегнул ее все тот же мужской голос. – Сейчас загорится! Звони давай, рванет ведь, они всегда взрываются!
И я понял, что случилось. Почему визжит кассирша, и что у них там так ярко сверкает без огня. Шаровая молния. Не видел ни разу в жизни.
Народ продолжал пятиться, но убегать никто не спешил. Вот ведь любопытные… Юные натуралисты… Только спина передо мной не двигалась. Его задевали за плечи и руки, дергали за корзину, но он не сделал ни шагу назад. И я как вмерз ему взглядом промеж лопаток, так и продолжал стоять истуканом, машинально теребя пятисотку.
Тут мужчина нагнулся, поставил свою корзину на пол (прокладок в ней не было, только фрукты, макароны, кусок сыра и какая-то мелочовка), распрямился и поднял руку жестом школьника, желающего ответить у доски.
– Извините… можно мне попробовать?.. нейтрализовать, так сказать… Я электрик. – Все притихли, и он продолжил более уверенно: – Отойдите подальше, пожалуйста…
На последнем слове он двинулся вперед; шел плавно, медленно, руки висели вдоль тела, и только пальцы шевелились, как в кино у ковбоев, стоящих друг напротив друга на дуэли – будто готовились выхватить из кобуры оружие.
– Лучше не надо, а? – запоздало подал голос тот, кто советовал звать пожарных. – Слышь? Слышь, че говорю?
Народ перед кассой совсем расступился, и стало видно и белую от ужаса кассиршу, и красного от возбуждения охранника, и саму причину переполоха – сверкающий бело-желтый объект, пузырем выдувавшийся из разъема на кассовом аппарате. Мужчина обошел его, став в профиль, по-терминаторски склонил голову, а потом поднес правую руку к проводу (в наступившей стерильной тишине театрально бахнул гром), нежно провел по нему, как музыкант по струне, и яркий пузырь бесшумно схлопнулся. Последовала немая сцена, после чего десятки легких разом выдали вздох облегчения, и послышались жидкие, а секунду спустя и дружные аплодисменты.
– Только не пытайтесь это повторить! – перекрикивая их, провозгласил герой.
Я тоже похлопал коллеге-магу и шагнул вперед.
Кассирша уже щебетала, выражая благодарность и готовность обслужить его вне очереди. А я подошел сзади, тронул за плечо и достал из кармана пятисотку.
– Вы обронили…
Он обернулся, и у меня вырвалось:
– И давно вы этоумеете?
Он поднял глаза – проницательные и серьезные, – и я не нашелся, что еще сказать, кроме:
– Я знаю, где тут отдел с прокладками. Показать?..
Венди
Рассказывая отцу Михаилу свою историю, я в какой-то момент поняла, что рассказываю ее самой себе, пытаясь проследить, к чему приводили мои поступки, и выяснить, что за силы стоят за моим даром… Я умолчала о существовании цирка. Поведала лишь о том, что у меня есть единомышленники, и мы по мере сил и возможностей умножаем число магов на белом свете. О настоящей причине моего пребывания в тихом городишке Н я тоже не стала распространяться.
– Ты… инициировала мою жену и моих детей? – спросил наконец отец Михаил, когда повесть моя подошла к концу.
– Свету я не инициировала. Клянусь. А насчет мальчиков… не уверена… Простите, батюшка. Я могла изменить Тимку случайно в тот момент, когда ловила падающий чемодан. Он видел, что я делаю, он был удивлен и взволнован, а значит, открыт. Я могла это сделать неосознанно… Подозреваю, что так и было. После того, как мы вернулись домой, у меня случился приступ голода…
Мой собеседник заинтересованно сосредоточился.
– Приступ? – переспросил он.
– Ну, обычно после того, как я кого-нибудь пробуждаю, мне сразу страшно хочется есть.
– Скольких людей ты таким образом изменила?
Я замялась. Не хотелось его запугивать еще больше. Но исповедь есть исповедь.
– Около десяти тысяч. Может, больше. Я не занималась подсчетами.
Правильнее было бы сказать «подсчетами занималась не я».
Отец Михаил отшатнулся от меня, и мне показалось, что сейчас он закричит «Изыди!».
– Послушайте, отец Михаил, я… я делала это потому, что была уверена, что помогаю им, понимаете? Делаю им добро! Открываю им глаза на собственные силы! Я была уверена, что поступаю правильно… Судите сами, ведь когда я совершала то, что люди воспринимали как чудеса, я же не призывала в помощники дьявола!
Отец Михаил сдвинул брови и протестующе замахал руками:
– Но ты Господа не призываешь! Не Его именем ты показываешь чудеса! Не Его славы и торжества ради! Не Его в тебе сила…
– А сколько шарлатанов (всяких типа избранников и типа пророков) по всему свету Его именем совершают «чудесные исцеления», показывают стигматы, свидетельствуют о видениях – дурят нашего брата без зазрения совести! Что с того?! Батюшка, я по крайней мере не кощунствую.
Он помолчал и решительно подытожил:
– Что не от Господа, то от лукавого.
– Может быть, – признала я. – Но тогда я расскажу вам еще одну историю. Это случилось не со мной, с одним моим хорошим знакомым… Он вырос в очень хорошей семье, правильной семье, интеллигентной. Был послушным и прилежным мальчиком – до тех пор, пока в один прекрасный день не понял, что в его жизни слишком много скуки и слишком мало острых ощущений. В поисках этих пресловутых ощущений он примкнул к группе ребят, называвших себя сатанистами.
Отец Михаил перекрестился.
– Дальше было вот что. Их предводитель – назовем его так, однажды сказал, что в городе живет настоящая старая-престарая ведьма и в ее доме хранится книга, прочитав которую, можно получить власть – ни больше ни меньше – над силами преисподней. Он называл эту книгу сатанинской библией. И якобы это была настоящая библия, а не то, что можно без труда найти в Интернете, вроде сочинений ЛаВея. Зачем, спрашивается, эта книга дряхлой старухе, которая и так скоро отправится в ад? Друзья решили выкрасть книгу. Они следили за домом и, улучив момент, когда хозяйка вышла куда-то по делам, взломали дверь и принялись искать. Моего знакомого выставили снаружи «на шухере». Только вдруг ни с того ни с сего старуха объявилась в доме – мой приятель клянется, что в дверь не входил никто, кроме хозяйской кошки, – и прокляла воров. После чего стала звать на помощь, да так громко, что из соседних домов по выскакивали люди. Парни побежали врассыпную, никто не попался. Только в скором времени один из них выбросился из окна (в кармане у него нашли комиксы про Супермена), другой утонул в канаве, где воды-то было по колено, а с третьим и вовсе случилась странная история: куда бы он ни шел, всюду к нему подходили люди и говорили, что у него спина белая. Представляете? Весело, да? В общем, парень подвинулся умом и вскоре вздернулся. Мой приятель сделал выводы. Ему не хотелось безропотно ждать своей очереди, и он обо всем рассказал родителям. Родители под белы ручки отвели парня в церковь, где он слезно покаялся и все такое… Священник исповедал его и отправил на некоторое время пожить в монастыре в посте и молитве.
Вернулся он в город через год другим человеком. Поступил в институт, завел девушку. Но однажды к нему в дом постучали. На пороге возник человек с каким-то свертком. «Вы такой-то?» – «Я». – «Согласно завещанию гражданки Сидоровой Матрены Матвеевны после ее кончины вы вступаете во владение старинной книгой «Гастрономикон. Чудеса русской кухни» издания тысяча восемьсот такого-то года. Вот, получите, распишитесь». Человек ушел, а мой приятель распаковал сверток. Там действительно оказалась поварская книга, очень старая, в кожаном переплете. К книге прилагалась записочка, написанная аккуратным таким каллиграфическим почерком. Содержание было примерно такое: «Ты достоин этой Книги. Прими ее и будь моим учеником. Открой и читай». Мой приятель принялся листать ее. Ничего предосудительного – рецепты, рецепты, рецепты. «Возьмите фунт изюму и полфунта грецких орехов», – все в таком духе. А потом – как он рассказывал – что-то подтолкнуло его закрыть глаза. И тогда он увидел перед собой черные страницы с огненными письменами и осознал, что письмена ему понятны и что это та самая книга. На него накатила такая паника, что он закричал, и от крика книга загорелась. Понимаете? Он был инициирован через нее! Родители вызвали пожарных, а он побежал прямиком к знакомому священнику. Тот смекнул, что дело куда серьезнее, чем представлялось вначале, и поставил диагноз: одержимость.
Отец Михаил с сомнением нахмурился.
– Если хотите, – продолжала я, – я назову вам имя священника, я его знаю, и город, где происходили все эти события, тоже назову, и вы сможете убедиться, что я не лгу. – Отец Михаил лишь покачал головой, и я продолжила: – Словом, из моего приятеля изгнали какого-то беса, после чего он добровольно ушел послушником в монастырь, но бесовской способности зажигать пламя взглядом не утратил. Более того, он понял, что может контролировать проявления своего дара и что так дар можно использовать во благо. Но о природе этой способности ему по-прежнему ничего не было известно. Как и мне. Церковь не смогла дать ответ.
– Где сейчас твой друг?
– Вернулся в мир. Путешествует, как и я. Он остался примерным христианином. Посещает храм, блюдет посты и живет по заповедям. Утверждает, что на самом деле у него никогда и в мыслях не было становиться сатанистом, ему просто по юности и глупости хотелось попробовать запретного.
– Он тоже считает, что все должны стать такими, как он?
– Да. Нашелся человек, который объяснил ему, что с данностью не стоит бороться.
– Этот человек… тоже чародей?
– Да. И тоже христианин. Правда, лютеранин.
Смятение читалось в эту минуту в его глазах. Смятение, сомнение и… надежда.
– Мне надо будет поговорить об этом с епископом.
– А вот этого не стоит делать. Это тайна исповеди, – напомнила я.
– Дочь моя, – отец Михаил с натугой улыбнулся, – исповедь подразумевает покаяние, а ты в гордыне своей ни в чем не раскаиваешься. – Он убрал улыбку с лица и холодно повторил: – Не раскаиваешься.
– Выслушайте меня до конца. Я уже сказала, что пробуждала людейс мыслью о справедливости. Но сейчас я понимаю, что далеко не у всякого человека хватит мудрости пользоваться своим даром во благо. Не каждый устоит перед соблазном возвыситься над другими. Меня и саму посещали такие мысли. Разбогатеть, прославиться, пролезть во власть… Я и мои единомышленники через это прошли. Но кто-то не выдержит. И, возможно, пока мы вели этот разговор, где-то человек, инициированный мной, пользуясь своим даром, ограбил банк или, скажем, угнал самолет. Инициированный мной маньяк где-то множит свои преступления, потому что дар помогает ему оставаться безнаказанным. И это все – понимаете?! – теперь на моей совести. Наверное, вы правы… Мной двигали гордыня и вера в то, что я изменю мир к лучшему… Но я невольно умножила в нем зло. И в этом каюсь.
Вот теперь отец Михаил улыбнулся искренне:
– Вот видишь, ты нашла у другого в глазу соринку, а в своем не заметила бревна. Ты говоришь, что кто-то не пройдет испытания и возжелает славы или богатства; но ты-то, глупая, возжелала большего – вмешаться в замысел Божий! И смела думать, что преодолела все соблазны?
– А кто послал мне это испытание? Кто создал меня такой?.. Отец Михаил, а что, если Бог сам этого хочет? Давайте предположим, что так оно и есть. Что Он хочет, чтобы мы уподобились ему еще больше…
– Остановись на этом самом слове, – строго прервал меня священник. – Иначе мне все-таки придется причислить к твоим грехам кощунство.
– Но если все-таки… – не унималась я.
Отец Михаил поймал мой взгляд, и на краткий миг мне померещилось, что он меня сканит. Но если он и читал в этот момент чьи-то мысли, то только свои.
– Есть только один способ это выяснить. Инициируй меня.
Артем
Моего нового знакомого звали Андреем. Точнее, Андреем Гавриловичем, как он сам представился. И никаким электриком он, естественно, не был. Разве что в магическом смысле.
Когда суета улеглась, и мы оба вышли на улицу (уже светило солнце, и в полнеба переливалась радуга), я наконец рассмотрел его получше. Дядька лет сорока, крепко сложенный, чуть ниже меня; седоватые вьющиеся волосы, лицо без особых примет, вот только разве что глаза… Хамелеоны – прозрачные и холодные, кажущиеся то серыми, то вроде бы голубыми, то светло-карими; и взгляд совершенно телепатский. Вот только телепатом он не был – тут я бы поручился.
– Все-таки бывают чудеса, а? – Он весело сощурился, взглядом указав на радугу.
– Бывают, – охотно согласился я. – Полно.
– Вы-то, – Андрей кивнул по-приятельски, – по какой части будете?
– В основном по коньяку, – честно признался я.
Он непонимающе изобразил бровями кособокий домик:
– То есть?
– То и есть – превращение воды в вино, вина – в коньяк…
– А посерьезнее что-нибудь не пробовали?
– Пробовал, конечно. Могу текилу вполне сносную… наколдовать.
– Чудак человек, – всплеснул он руками. – Осваивайте нефть или золото – обогащайтесь, пока вас не опередили.
– То есть? – Я насторожился.
– То и есть, – передразнил меня Андрей. – В нашем бизнесе что ни день, то больше конкурентов.
Настала моя очередь недоуменно шевелить бровями. Но он не стал держать паузу по Станиславскому, сразу продолжил, переходя на «ты»:
– Кашпировский с Чумаком – вчерашний день, Артем.
Таких, как мы с тобой, гораздо больше, чем кажется. Много больше. – Он полез в карман, извлек злополучную пятисотку, развернул и встряхнул. – Как смотришь на то, чтобы где-нибудь засесть на полчасика? Возьмем минералочки, ты над ней поколдуешь. А? – Он подмигнул, – Нечасто доводится побеседовать с собратом.
Нечасто. Ох, нечасто…
– Хорошо. Только… прокладки-то просили срочно.
Андрей засмеялся. Махнул рукой:
– А, это для дочки. Ничего, выкрутится как-нибудь. Я им сейчас эсэмэску скину, что у меня срочное дело. Такое бывает, они поймут. Я ведь, – он понизил голос, – в МЧС работаю.
О как. Накатила паранойя. Пальцы сжались на ручке пакета. Но миг спустя я услышал собственный голос:
– Ладно, давай. Здесь есть бар поблизости, там и…
– Двигаем, – подытожил он, засовывая купюру обратно в карман.
Десять минут спустя Андрей уже разливал по стаканам шипучую минералку, а я извинялся по телефону перед Дэном за несостоявшуюся встречу. Дэн, который моими усилиями в последнее время тоже стал законченным параноиком, не унимался и настаивал, чтобы за мной заехал кто-нибудь из его ребят – ему-де не понравился мой голос, че-то я типа от него скрываю. В общем, еле-еле убедил его не поднимать суеты. Андрей терпеливо ждал, пока я отложу мобильник; сидел, скучающе водя по сторонам глазами.
– Проводка гнилая, – вполголоса комментировал он, глядя в стену. – Техника безопасности ни к черту.
– Так почини, ты же можешь, – предложил я, приступая к обработке воды в стаканах.
Андрей стал заинтересованно следить за моими манипуляциями, однако от разговора не отвлекся:
– Вот еще. Сами починят. Сейчас я их чуток припугну – сразу побегут за электриками.
В доказательство он сделал быстрое движение рукой, моргнул три раза по-совиному, и вместе с ним моргнул свет во всем помещении, а из телевизора посыпались искры.
Персонал сразу засуетился, да и посетители тоже, но мне уже не было до этого дела. Жидкость в стаканах потемнела и запахла.
– Ну, за встречу, что ли, – поднял свой стакан Андрей.
– Ага.
Стаканы динькнули. Коньяк, как и ожидалось, получился что надо. Судя по лицу Андрея, он был впечатлен.
– Эх, мне бы твой дар, – мечтательно произнес он, – а я пока свой никак к делу пристроить не могу. Все балуюсь, – Он моргнул еще раз.
– В магазине тоже баловался?
– Зачем? Нет, все по-честному, молния была самая настоящая. Не оказался бы я рядом – глядишь, и рванула бы, попортила казенное имущество, перепугала всех до обморока… Чистая случайность. Я их просто приручать наловчился. У нас дом стоит у высоковольтной линии, они там, – он ухмыльнулся, – гнезда вьют.
Я кивнул. И раньше доводилось слышать, что рядом с высоковольтными линиями шаровые молнии появляются чаще. Андрей продолжал:
– Мне бы, по-хорошему, податься в цирк. Выступать с номером «человек-электрочайник».
Екнуло в груди. Машинально прислушался: не сканит ли? Нет, все было спокойно. Или все-таки позвонить Дэну – пусть пришлет своих головорезов?..
– Ты, Артем, знаешь что – переколдуй-ка сразу всю бутылку. Так мне привычнее.
– Увидят, – возразил я, думая совсем не о коньяке.
– Давай-давай, не увидят, им до нас дела нет, я им еще поморгаю. – И поморгал, да так, что свет пропал на полминуты. За это время я превратил всю воду. Андрей нетерпеливо наплескал коньяк в стаканы.
– Мне бы очень, очень хотелось добраться до тех, кто это с нами делает, – сказал он зло. – Наплевать, кто они – бесы, люди или пришельцы.
– В смысле?
– В том смысле, что кому-то это надо, чтобы нормальные люди превращались в электрических маньяков или, – он качнул стаканом в мою сторону, – в ходячий ликеро-водочный завод. Знать бы еще зачем… – И опрокинул стакан, не дожидаясь меня и безо всякого тоста. Мне пришлось сделать то же самое, но я на ходу переколдовал коньяк обратно в воду – уже без пузырьков. Если он хочет надраться – это его личное дело; я – пас. Спортивный режим все-таки.
– А может, – вступил я, – это наверху над нами эксперименты ставят?
– Боженька-то? Вряд ли, да и не верю я в него.
– Я имел в виду государство, спецслужбы…
– Хрена с два. Я тебе скажу, что бы сделало государство, случись такая оказия, – я знаю, я человек системы. Оно не стало бы раздавать этонаправо и налево. Посвятили бы только нужных и проверенных. И использовали бы всем на благо – по плану и под контролем. Обязательно под контролем. Наливай. Без контроля мы имеем то, что имеем.
– И что же мы имеем?
– Тысячи таких, как мы с тобой, которые не знают, как с этим жить.
– Скольких из них ты знаешь? – осторожно спросил я.
– Немногих. Лично – немногих. Но достаточно, чтобы понять, что нас – целая армия и с каждым днем становится все больше. Снежный ком, понимаешь? И началось это, как мне кажется, около двух лет назад…
– Ты-то сам – давно?..
– Как раз два года будет. А ты?
– Чуть больше.
– Где подцепил эту заразу, знаешь?
– Ходил на психологические тренинги. Найти себя, и все такое… нашел вот.
– Что за тренинги?
– В институте был факультатив.
– В каком институте?
Что-то это начинало походить на допрос.
– Неважно.
– Очень даже важно. – Андрей налег грудью на стол. – Я их вычислить хочу, понимаешь?
– Ну, вычислишь, а дальше-то что? Полегчает?
Он снова откинулся на спинку стула и одарил меня тем самым взглядом, которым полчаса назад у кассы купил меня с потрохами.
– Я пошел с детьми в цирк. Триста лет никуда не ходили вместе, девчонки отца не видят месяцами – и тут пошли. Выбрались. «Праздник у ребят, ликует пионерия…» Представление было отменное – трюки, полеты, кошки дрессированные, япошка какой-то сам через себя руку просовывал! Девчонки мои визгом визжали. Младшая так прямо заболела: «Хочу таких же кисок, и купи мне, папочка, костюм Белоснежки!» Ага. Это я потом понял, ктоони были, эти хреновы артисты. Много позже. Слишком поздно.
