Текст книги "Белоснежка и семь апостолов"
Автор книги: Ольга Кноблох
Соавторы: Всеволод Пименов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– Горинец! – позвали откуда-то с той стороны рампы. Мужской низкий голос, выдающий человека, привыкшего командовать. Лауреат?..
– Я здесь, – отозвался Артем, поднимая руку.
Мы муравьиными шажками придвинулись к нему и встали плотной кучкой, стараясь держаться чуть позади. Тщетно пытался я разглядеть за слепящими фарами электрическое мерцание тел – все смазывалось.
Вспомнить план: один у ворот, двое на крышах, двое в правом здании и с ними Белоснежка. Остальные рассредоточены впереди у стены, среди них Лауреат. Это где-то там, откуда позвали Артема.
– Ну что, ребята, кончились гастроли, – насмешливо сказали из-за машин. Это был другой голос, гораздо моложе.
– Черта с два, гастроли в самом разгаре, – произнес Горинец так тихо, что услышали только мы.
– Разойдитесь по одному к каждой машине, – прозвучала команда. Это снова тот, молодой.
– Сначала покажите Наташу.
За пределом неровного светлого круга громко зашуршал гравий. Новых указаний не последовало; мы продолжали выжидать. Тишину нарушал только беспорядочный собачий вой.
Полминуты спустя гравий зашумел громче, потревоженный не одной парой ног. Шум приблизился и замедлился. На границе света и темноты возникли три фигуры. В середине шла девушка. Не шла – брела: ноги шаркали по земле.
– Венди, иди к нам, – твердо сказал Горинец и протянул руку.
Девушка всхлипнула и подалась было навстречу, но ее остановил окрик:
– Так не пойдет. Она останется со мной. А вы – по машинам. И без глупостей, Горинец. Гриф, сюда девку.
Левая фигура схватила девушку и поволокла обратно в темень. Следом за ними пропал во мраке и третий.
Я так и не разглядел ее лица.
Никто из нас не шелохнулся.
И только сейчас я сообразил, что могу погасить осточертевшие фары.
Хлоп – и потухла первая машина.
Хлоп-хлоп-хлоп – по кругу. Раздалось дружное: «Э-э-э!» – световой акцент сместился, и большая часть двора стала видна как на ладони, вместе со спрятавшимися за машинами людьми. Горинец на миг задел меня взглядом и понял сигнал безо всякой телепатии. Он как бы мельком, вскользь, по головам пересчитал тех, кто неосторожно высунулся, выцеливая нас (их было трое или четверо), – и ребята притихли, повалившись под колеса.
На все это ушло секунды три, не больше.
Потом хрустнуло сзади, и, обернувшись, я увидел, как сползает наземь сторож ворот – кто его уложил и как, я не разглядел.
Те, кто сейчас сидел на крыше, видели все; для них мы по-прежнему были посреди сцены, на линии огня; и они открыли стрельбу как раз в тот миг, когда мы посыпались в стороны.
– Артем!!! – раздался из темноты пронзительный девичий крик. – Артур!!! Беги-и-и… – Дальше был долгий вопль ужаса и боли.
Я кувыркнулся под ближайший автомобиль, доставая на ходу оружие. Рядом никого не оказалось – остальные укрылись с другой стороны от въезда во двор. Гравий шумел у стены правого здания и у ворот, где стояла наша «Волга», но там были свои. Я засветил фары своей машины, чтобы видеть тех, кто стремился спрятаться внутри, за стенами цеха, но опоздал: ни единого движения, ни единой лишней тени. Похоже, все уцелевшие успели забежать. Стрельба прекратилась. В напряженной адреналиновой тишине из нутра здания раздался голос (теперь я не сомневался, что это Лауреат):
– Ты покойник, Горинец!
Артем благоразумно промолчал.
Надо подобраться ближе. Ближе к цели. Ближе к Белоснежке, если она еще жива.
Если перевес будет на нашей стороне, она превратится для Лауреата из орудия шантажа в орудие выживания – это увеличит ее шансы. Надо во что бы то ни стало сделать так, чтобы нас уцелело больше, чем их.
Что-то коснулось ноги. Инстинктивно я наставил пистолет на источник движения – это была всего лишь крыса. Я отодвинулся – скорее опасливо, нежели брезгливо. Всегда побаивался крыс. Но не успел я отвести взгляд, как в поле зрения попала еще одна, а сзади теснились еще и еще. Такого я не видел никогда в жизни: крысы текли в ворота сплошной лавиной, тушка к тушке, хвост к хвосту; и тут уши мои уловили звук, который я уже долго пытался игнорировать, отсекать, исключать из сферы внимания: вой. Собачий вой приближался.
На крыше левого здания раздался хриплый мат, и тотчас оттуда посыпались пули.
Подстреленные крысы подлетали в воздух, отчаянно пища, и падали обратно в шевелящуюся массу, собратья прыскали от них в стороны, но миг спустя полчище вновь сливалось в один сплошной ковер. Обтекая автомобили, крысиная рать с писком полилась в сторону цеха, где прятались бандиты и где держали Белоснежку.
И ужаснее всего было то, что своим вторым зрением я увидел абсолютно синхронную, как на новогодней гирлянде, пульсацию их крошечных мозгов. Сейчас у них была одна на всех цель, ими управляли с одного пульта. И этим Гаммельнским крысоловом [22]22
Так называется сказка братьев Гримм о крысолове, который сперва с помощью дудочки увел из города Гаммельн всех крыс и утопил их в реке Везер, а когда магистрат отказался заплатить ему за это, с помощью той же дудочки навсегда увел из города всех детей.
[Закрыть]была, несомненно, Белоснежка.
Я пополз за машиной в сторону здания по телам усыпленных (усыпленных ли?) Горинцом бандитов. Трое, их все-таки было только трое.
Крысы торопились мимо, не обращая на меня внимания. У самой стены образовался уже живой серый холм. Бетонная гладь в этом месте вдруг дохнула пылью и стала с глухим шорохом оседать; обрисовался пролом диаметром около двух метров. Замалтдинов, догадался я, его работа. Только бы не перестарался.
Крысы только этого и ждали – поток маленьких серых тел хлынул в пролом.
В клубах пыли послышались неразборчивые крики и стрельба. Заметались лучи фонариков.
Краем глаза я заметил, что несколько крыс перебежали через мою ногу, но я не почувствовал. Дальше случилось нечто вовсе странное: серая тварь просеменила насквозь через складку штанины. Иллюзия, понял я, крыс не настолько много, как кажется, Николай дорисовывает их, чтобы нагнать страху. Отлично.
Плохо, что рядом нет ни одного союзника. Мы не можем договориться о следующих шагах, а чтобы приблизиться к ним, неизбежно придется подставиться, выйдя на открытое место. Погасить, что ли, все машины?..
И тут запищал телефон – пронзительно и требовательно, как ребенок, некстати проснувшийся в колыбели, когда родители занимаются сексом. Я достал его только для того, чтобы выключить, но на дисплее горело «Надя», и шестое чувство, а куда вероятнее – проверенное временем знание подсказывало, что она ни за что не станет звонить в такое время, не случись чего-то из ряда вон.
Только бы с девочками все было в порядке, загадал я, нажимая кнопку.
– Андрей? – раздалось в трубке.
– Прости, я не могу говорить. Выкладывай, что случилось, я перезвоню.
– Ты всегда так говоришь, – сказала она с каким-то сериальным надрывом, что было ей, мягко говоря, не свойственно. – Я все знаю.
В определенном смысле знать ей было нечего.
– Надя, хорошая моя, что у вас там стряслось? Мне не до шуток, я на операции.
– Врешь, – был ее вердикт. – Я звонила тебе на работу.
– Это непредвиденное, – пробормотал я, вглядываясь в противоположную сторону двора и пытаясь угадать, где сейчас затаились Артем, Замалтдинов и остальные.
И потом только сообразил, что такого не было никогда – чтобы она звонила и проверяла.
– Что случилось? – повторил я.
– К нам заходила эта твояИнга. Она все мне рассказала.
– Господи, Надя, да она же…
– Она пришла. Ночью. К тебе домой, – заговорила она, давясь истерикой. – Зареванная. С разбитым носом. Искала тебя.
– Да она выговор от меня получила и отстранение! Расстроилась, с кем не бывает. Наговорила глупостей. Надя, прошу тебя, подожди до утра, мы все обсудим. Давай, пока.
– Я уезжаю! Слышишь?! Девочек заберу к сестре. Пришлю тебе номер счета. Ни минуты больше! Сколько времени ты мне врал?! Десять лет?! Двенадцать?! Боже, подумать только: я была замужем за охотником на ведьм!!!
– Ну-ка тихо! Ты и сейчас замужем за охотником на ведьм. Дождись меня, утром мы все выясним. Обещаю, я все расскажу.
– Хватит! – взвизгнула трубка. – Ты мог рассказать вчера, мог рассказать год назад, десять лет назад! – В паузе между восклицаниями над самым темечком жизнерадостно свистнула пуля. – Я бы поняла! Тогда, но не сейчас! Господи! Я-то всем говорила, что ты ловишь преступников, защищаешь закон, а ты… мы на море с детьми ни разу не съездили!..
«…Где логика?» – подумалось отстранение. Абсурд крепчал. И в конце концов достиг закономерного апогея:
– Ты с ней спал?!
– С кем.
– С Ингой!
– Нет.
– Она вела себя как брошенная любовница!
– Надя, если ты мне сейчас же не поверишь, значит, ты права, и эти семнадцать лет коту под хвост. Так вот. Я. Люблю. Тебя. Дуру легковерную. – Трубка разрыдалась. – Веришь ты мне или нет, но сейчас, в эту самую минуту, меня ищут в прицел девять бандитов. Хочешь скандала – хорошо, будет тебе скандал, но только утром. – И я вырубил телефон.
Черт, ну почему не вчера и не завтра?..
Додумать я не успел – на верхней границе серой бетонной коробки слева от меня померещилось какое-то движение. Нет, не померещилось – я приметил наконец одного из трубочистов. Вздохнул поглубже, сфокусировался и сгустил невысоко над тем местом, где дернулась тень его головы, компактную шаровую молнию. С апельсин, не больше. Хватит с него и такой. Она вспыхнула, осветив дернувшуюся голову, и этого маленького рывка оказалось достаточно, чтобы прицелиться. Ручные молнии – оружие деликатное. Они не рассекают воздух огненными болидами с воем, грохотом и дымным следом, они не приносят катастрофических разрушений. «Огоньки» легки и невесомы, они парят, как жаворонки, но могут и сорваться в бесшумный змеиный бросок; они нестабильны и проявляют капризный характер и даже – как мне иногда кажется – какой-то кошачий разум; ими трудно управлять, но уж если наловчишься – у тебя будет идеальное оружие. А еще – они не поддаются обычному телекинезу. Совсем. Я дрессировал «огоньков» последние полгода и осилил управление их размером, яркостью, силой, скоростью, точностью, но самое главное – временем существования.
Этому я отмерил пять секунд.
«Огонек» неторопливо, как бы любопытствуя, спустился к стрелку, облетел его голову на уровне глаз кругом почета и стремительно втянулся в ствол винтовки. Последовали хлопок, вскрик – и тишина. Та-ак, пятого вычеркиваем из списка.
Крысы – зомби и призраки – все продолжали сыпаться и сыпаться через мои ноги вперед, к пролому, а вслед за ними в ворота ворвалась стая собак. Не знаю, сколько их было на самом деле. Но было видно, как псы на бегу делятся, как амебы, точнее, от них как бы отслаиваются движущиеся дубли: они так же бегут, так же разевают пасти, так же скалят зубы. Как и крысы, они рвались, не разбирая дороги, на сигнал маяка Белоснежки.
Тут очнулся второй трубочист. Начал палить по своим же машинам. Но к этому клиенту раньше успел кто-то другой, не я: стрелок заорал, обнаружив значительные познания по части бранных слов, и скрылся за краем крыши. Что-то подсказывало, что больше он в драку не сунется.
Путь был свободен.
Судя по воплям и пальбе, доносившимся из здания, собаки уже наводили там порядок.
Я выскочил из-за машины с пистолетом на изготовку; пригибаясь, пересек двор и остановился у края пролома.
Оглянулся, ища глазами остальных.
– Горинец! – раздался из пролома могучий бас Лауреата. – Твоей кукле осталось жить три секунды! Выходи и сдавайся моим людям! Раз! Два!
– Я иду! – отозвался Артем. – Иду, не стреляйте!
Я увидел, как он, подняв руки, встает из-за машины и движется в мою сторону неровным шагом марионетки, уставив на пролом невидящие глаза. И миг спустя я замечаю, как за ним вырастают двое-из-ларца в черной коже, оба с оружием, направленным ему в спину, и (я чувствую, что время начинает замедляться и растягиваться, вмещая в себя больше событий, чем это возможно) мой первый порыв – уйти с линии огня, я пригибаюсь и бросаюсь обратно к машине, продолжая следить за ними краем глаза, они что-то машут мне, именно мне (почему?!), не открывая стрельбы, и один из них кричит Лауреату: «Мы его взяли!» – а второй продолжает, глядя на меня в упор, очумело мотать головой; моя рука сама выбрасывается вперед и сама прицеливается, я чувствую, как оружие пытается выпрыгнуть из ладони (телекинез! Мы тренировали этот прием противника на полигоне), и рефлекторно, отработано, палец уверенно спускает курок прежде, чем до меня долетает смысл того, о чем они сигналили: не стрелять.
Не стрелять, Кузнецов, свои.
Дальше время сорвалось в галоп.
Бандит упал, фантом Артема (а это был фантом) застыл на миг с задранными руками и истаял в воздухе, а вместе с ним мгновенно истаяли и все иллюзии, расстеленные над местом схватки: поредели ряды крыс и собак, а к нам вернулся истинный облик.
Я сажусь на землю. Я бессмысленно смотрю в одну точку.
Человек, которого я только что застрелил, – брат Николай.
Венди
Шли минуты. Я молчала, как и велел Макс. Звала, горестно радуясь хотя бы тому, что рядом со мной простой бандюган, а не телепатка с электрическим стрекалом.
Пришел Гриф, постучал в стекло, сказал, что нужно идти в дом. Стало страшно. Я телекинезом заблокировала двери и крепче вжалась в сиденье. Гриф стал ломиться снаружи, а Макс – уговаривать изнутри, потом подошел великан с голым черепом, тот, с которым Семен Тигранович советовался после моего собачьего вальса, справился у Грифа о причине суеты и, получив ответ, наставил на меня ствол. Сказал:
– Открой или сдохни.
Артем бы на моем месте не испугался. Он просто превратил бы его пушку в кусок дерьма. Его дар в сто раз полезнее моего. Что я могу? Отчаянно, панически, тратя последние силы и надеясь на чудо, рассылать волны зова. Сотрясать эфир беззвучным криком о помощи. Бездействовать…
Я разблокировала двери. Лысый, не отводя оружия, выволок меня наружу и потащил за собой в черный проем.
Отставая на пару шагов, брел Макс, поливаемый руганью Грифа.
У ворот, где давно уже было тихо, послышался скрежет гравия под колесами медленно идущей машины.
– Подъехали, – чирикнул искаженный передатчиком голос дежурного в кармане у моего конвоира. – Алхимик и с ним четверо циркачей.
Четверо? – захлебнулось сердце; раз четверо, значит, Артур вернулся!..
Рано радоваться: Макс подтвердил, что намерения у бандитов не мирные. Я всего лишь приманка. Приманкой можно и пожертвовать; главное, чтобы спаслись остальные и смогли вызволить Отто. А я… Повезет – выкручусь.
Лысый уже тащил меня почти волоком, потому что я выворачивалась и упиралась, стремясь увидеть их хоть на миг, встретиться глазами; мне не дали этого сделать. Заметив, что я собираюсь кричать, лысый пребольно схватил меня за шею и втолкнул в темноту.
Сзади посветили фонарем. Мы находились в просторном пустом помещении, внутри которого не было никаких перегородок. В таких заброшенных промышленных коробках только рейв-вечеринки устраивать… Вдоль всей стены, обращенной к двору, на высоте примерно метров четырех от земли тянулся ряд оконных проемов; в них проникали отсветы фар. Потолка было не видать – сверху нависала густая тьма. Далеко впереди, у противоположного конца этого огромного бетонного гроба, виднелась достаточно крутая лестница без перил. Она вела прямо наверх, к небольшой площадке чуть выше уровня окон. Там лестница поворачивала под прямым углом, следующий ее проем пересекал наискосок дальнюю стену и кончался на недостроенной галерее на высоте метров восьми. Там чернели прямоугольные дыры, куда они вели, можно было только догадываться.
И повсюду вязкая темень, холод и пыль.
Лысый великан отпустил меня, но секунду спустя на плече уже сомкнулись тонкие и цепкие пальцы Грифа.
– Стеречь девку. Позовем, – коротко проинструктировал его лысый и вернулся во двор.
Мы встали у стены – я, Макс и Гриф. Я в очередной раз проверила паутину: улов был внушительный, оставалось только подтянуть моих помощников ближе… еще ближе…
Снаружи клацнули дверцы машины.
– Горинец! – громко окликнул Артема Семен Тигранович. Я едва подавила родившийся в горле крик.
– Я здесь, – глухо отозвался Артем.
– Ну что, ребята, кончились гастроли. – Это лысый, самодовольное чудовище. Он произнес свою реплику так, будто долго репетировал: со смаком, значительно, взвешенно.
– Разойдитесь по одному к каждой машине, – продолжал лысый, снова актерствуя, точно задался целью получить Оскара за роль второго плана.
– Сначала покажите Наташу, – откликнулся Артем.
Сюда, мои лохматые друзья, сюда!.. Скорее, времени почти нет!..
В дверном проеме обрисовалась широкоплечая фигура, свистнула коротко – и меня в который раз уже за сегодня повлекли под локти во двор.
Там стояли выстроенные по дуге машины. В центре ярко освещенного круга (это я увидела из-за плеча стоявшего ко мне спиной Семена Тиграновича), как на сцене, прижавшись друг к другу плечами, замерли все мои друзья.
Голова снова закружилась, машины и люди подернулись мутью и закачались, зов ослаб. Правда, мои спасители, похоже, не заметили этого – где-то совсем близко они выли на все лады, призывая в помощники невидимую за тучами луну. Я знала: зов действует некоторое время и после того, как я сворачиваю паутину. Теперь, даже если я потеряю сознание или буду убита, четвероногие спасители довершат то, о чем я просила.
Меня провели между машинами и вытолкали на свет.
Ноги не слушались, а глаза требовали сна. Одна из фигур, словно нарисованных на мутно-сером фоне широкими гуашевыми мазками, качнулась ко мне:
– Венди, иди к нам.
Я очень хочу к тебе, Артем, хотела сказать я, но Гриф предупредительно дернул сзади за рукав, а Семен Тигранович рявкнул:
– Так не пойдет. Она останется со мной. А вы – по машинам. И без глупостей, Горинец. Гриф, сюда девку.
Меня опять вели, за меня опять решали; я только и смогла, что заорать во все легкие:
– Артем!!! Артур!!! Беги-и-и… – Гриф сомкнул пальцы на раненой руке и сдавил железными клещами. Я ослепла и оглохла от боли и на какое-то время вовсе перестала соображать, что происходит.
А потом будто включили свет, и оказалось, что я пропустила самое интересное. Я снова за порогом бетонной коробки, но теперь здесь людно и шумно: дискотечно мечутся лучи фонарей, прыгают, как в сумасшедшей пляске, силуэты людей и собак, пол шевелится от сотен крыс, и все это мельтешение оглашается рыком, хрипами, матами, писком и пальбой. Захотелось свернуться в клубочек и закатиться в самый дальний уголок. Мне показалось ненадолго, что меня наконец-то перестали замечать: вокруг, как на картинках из букваря, все увлеченно играют в игру «собака ловит нарушителя границы». Псы гирями висят на рукавах и штанинах, а люди, страшно раскачиваясь и крича, пытаются сбросить с себя беспощадных мухтаров. Какое-то грязное и лохматое чудовище лизнуло меня в щеку и тотчас, отвернувшись, зарычало на Грифа, который подбирался ко мне на четвереньках. На его спине висел рычащий фальцетом щенок. Я привстала, пытаясь опереться на стену, и чуть не выпала наружу: стена оказалась обвалена. Удивительно, но край пролома был почти гладким, как будто его прорезали по округлому лекалу… Я не стала размышлять, какое оружие может проделать это с монолитной бетонной стеной, а молча попятилась туда, где, по моим предположениям, был выход. На какой-то миг я взглянула на поле боя с закрытыми глазами и сделала поразительное открытие: крыс и собак оказалось меньше, чем виделось прежде. Я поморгала, проверяя себя; нет, не померещилось… или померещилось?! Неужели галлюцинация?..
Продолжая пригнувшись пятиться, я угодила в чьи-то руки. Меня не разворачивая схватили за шиворот и толкнули в сторону пролома. Пришлось перешагнуть через тело, лежащее вниз лицом в бурой луже. На раскинутых руках не хватало пальцев. Рядом валялись две застреленные собаки.
Прошло несколько секунд, прежде чем я осознала, что беспалым человеком на полу был Гриф.
– Горинец! – прогремело у меня над ухом, и я узнала голос Семена Тиграновича. – Твоей кукле осталось жить три секунды! Выходи и сдавайся моим людям! Раз! Два!
На «раз» он прижал к моей шее холодное железо; на «два» – сунул дуло мне под челюсть, так что пришлось откинуть голову; за происходящим во дворе я могла теперь следить лишь краем глаза; страшно не было.
– Я иду! – отозвался Артем. – Иду, не стреляйте!
И вот тут обрушился страх.
Он сдастся, а я буду убита. Так будет… так будет уже сейчас…
Артем с поднятыми руками появился на фоне пролома, я узнала его по силуэту. Удивило, что черная фигура, освещенная фарами в спину, не отбрасывала тени. Вдруг снаружи бухнул выстрел, и что-то еще произошло, точно мигнул экран телевизора, так бывает, когда показывают смонтированное интервью. Изображение меняется совсем чуть-чуть, но ты понимаешь, что между склеенными кадрами исчезло пол разговора.
Вроде бы ничего не изменилось и сейчас; но миг спустя Артем пропал из виду.
Захотелось кричать.
Крыс и собак вдруг сделалось в разы меньше. Галлюцинация померкла и развеялась. Семен Тигранович тоже заметил это; он ослабил хватку и, хрипло сопя и ругаясь шепотом, оттащил меня прочь от пролома. Мы двинулись к лестнице.
– Вперед, – шипел он, дергая мой ворот. – Давай!
Из темноты выпрыгнул черный пес и метнулся с разинутой пастью, целясь в ногу моему пленителю. Меня качнуло, раздался выстрел, короткий визг – и мы продолжили движение.
У самой лестницы Семен Тигранович развернулся на сто восемьдесят градусов и спиной стал подниматься наверх, таща меня следом. От него резко пахло одеколоном. Подумалось вдруг, что, если мне удастся пережить сегодняшнюю ночь, в моей памяти наверняка склеятся воедино собаки, крысы, темнота, страх и этот острый запах. И если когда-нибудь в мирной жизни доведется поймать носом хоть молекулу этого запаха, вмиг вспомнится все это безумие и сердце заколотится, как при виде призрака.
Мы поднялись примерно на десять – двенадцать ступеней. Внизу отбивались от псов лысый и Макс. Стрелять было уже нечем.
Остальные бандиты или разбежались, или валялись растерзанными куклами среди крысиного пиршества. Опомнившись, я перестала звать.
Свет, проникавший в круглый пролом ровным конусом, вдруг покосился. Там стояли двое, лиц против света было не разглядеть. Но лишь они ступили внутрь, я узнала Артема и Чжао.
У Артема был пистолет; и то ли от нацеленного оружия, то ли от Артемова взгляда лысый кинулся прочь, подбежал к лестнице и стал, задыхаясь, на четвереньках карабкаться наверх, к нам. Макс же молча поднял руки, оборотившись к стене, и склонил голову. Артем даже не глянул в его сторону, но Макс вдруг отшатнулся и рухнул. На миг показалось, будто в него запустили маленьким, но тяжелым мячом на веревочке, а потом я увидела, как Чжао дует на ушибленный кулак, и все поняла.
Собаки, поджав хвосты, улепетывали в пролом. Чжао и Артема они трусливо обегали стороной.
– И все-таки, Горинец, ты проиграл, – произнес надо мной Семен Тигранович и больно потыкал мне меж лопаток дулом, чтобы стоящие внизу увидели, как я дергаюсь. – Я все равно выстрелю прежде, чем ты успеешь что-нибудь сделать. Уж поверь. Бросай пушку. Давай, ну. Мы вместе сядем в машину, а циркачи пусть валят на все четыре стороны, бог с ними.
Их взгляды столкнулись, как две пули на лету. Казалось, сам воздух между ними электрически затрещал. Но Артем отвел глаза и посмотрел на меня. Он был спокоен. Он даже шевельнул губами и чуть-чуть улыбнулся.
– Венди, – сказал он, – ты же знаешь, что так надо.
Легко качнул рукой с пистолетом, разжал пальцы, и оружие выпорхнуло неуклюжей бабочкой, но не упало к подножию лестницы, а взлетело вверх, переворачиваясь на лету.
Артем знал, он откуда-то знал, что я воспользуюсь телекинезом. Мне целиться легче. Вот так, чтобы черный зрачок дула смотрел прямо мне в лоб. В тире было наоборот, ну да ладно.
И прежде чем нажать на спусковой крючок, я поджала колени.
Кузнецов
Шатаясь, я ввалился в пролом и успел к самой развязке.
Стреляла точно Белоснежка, я засек импульс.
Она согнулась и с криком покатилась вниз по ступеням, повалив еще одного уцелевшего бандита. Грохнул второй выстрел: это Лауреат, прежде чем свалиться с лестницы (его сердце уже не билось), сдержал обещание и выпустил-таки свою пулю до того, как Артем что-либо предпринял. Она выбила фонтанчик пыли из стены, и только.
Я телекинезом перехватил пистолет, и Артем это почувствовал. Доля секунды, полоборота головы… я не дал ему дотянуться до меня взглядом. Не в этот раз, Артем. В этот раз первым успел я.
Пистолет послушно скользнул в руку. Рассекла воздух тонкая молния. В этот же миг тело Горинца по инерции довершило начатое движение и, повернувшись, завалилось на пол.
С той самой секунды, как между нами перестал стоять Лауреат, мы снова сделались врагами.
Ты предлагал мне Белоснежку, Горинец. Я помогу тебе сдержать обещание.
Удар резинового кулака Лицедея я чуть не пропустил. Но все-таки удалось увернуться и уложить каучукового клоуна рядом с конферансье.
Следующим стал бритый наголо качок, наряженный банкиром, который корчился у подножия лестницы. Его я ударил несильно, он остался в сознании. Только поджал колени к подбородку, протянул ко мне сведенные вместе кисти рук (они были в крови), точно предлагая сей же час вложить их в наручники, затрясся и по-обезьяньи оскалился. Что должна была выражать эта гримаса, я так и не понял.
– Слышишь меня? – Я присел рядом и поводил перед его лицом двумя пистолетами, сцепленными бледно-голубым разрядом. – Понимаешь меня?
Не смыкая губ и не сводя глаз с послушной, как ручная кобра, молнии в моих руках, он закивал.
– Иди на двор, кликни тех, кто там еще живой, садитесь в машину и газуйте в город. Жена и дети есть? Прекрасно.
Вот езжай к жене и детям и сделай для них все, что когда-л ибо обещал, да не сделал. Свози на море, покатай на лошадке, шубу шиншилловую подари. Понял? Дальше. Мы оба с тобой понимаем – понимаем же, да? – что все, что тут произошло, – сказочная небывальщина, и пересказывать ее никому не надо. В общем-то я могу сказку довести до конца по законам жанра: выживет только красавица, рыцарь и его верный конь… Но тогда твоим деткам моря не видать, так? Поэтому, друг Котовский, своим ты расскажешь, что Лауреат устраивал здесь собачьи бои, буйные мастифы вырвались и перегрызли всех к чертовой матери. Начали палить по собакам – случайно пристрелили босса. Кто это сделал, ты не знаешь. Ты убежал. Понял? Давай, не теряй времени. А мы тут пока приберемся.
Мой немногословный собеседник вскочил и проворно скрылся, едва не сбив с ног подошедшего Замалтдинова. Тот уже успел перетянуть каким-то лоскутом оцарапанную пулей ладонь и теперь ждал указаний.
Я подошел к скорчившейся на полу Белоснежке и подал ей руку:
– Давай помогу.
Она медленно подняла голову. Я никогда не видел ее вблизи. Фотографии, попавшие в ее досье, были либо старыми, либо плохого качества, либо изображали ее в гриме и парике. По сути, я не знал, как она выглядит на самом деле. В досье, как и полагается, был занесен рост (168 см), тип телосложения (средний), вес (около 60 кг), цвет, размер и посадка глаз (голубые, большие, широко расставленные), волосы (светлые, густые, средней длины, на сцене носит черный парик), зубы (коронок нет), особые приметы (шрам от аппендэктомии, монохромная татуировка на шее сзади в виде портрета Че Гевары, уши проколоты, правое – в трех местах). Коллеги добросовестно пометили особенности походки, мимики, жестикуляции, манеры говорить… Вроде бы все сказано. На деле (я в этом убеждался тысячу раз) – ничего. Их миллионы, голубоглазых девушек с быстрой походкой и светлыми волосами средней длины. Ни в одном досье никогда не будет упомянуто это злое и отчаянное выражение глаз затравленного рысенка, низкие, опасно сдвинутые брови, паническая бледность, пыль в морщинках лба, следы от грязных пальцев на щеке, подрагивающие ноздри, напряженные уголки тонких губ и свалявшиеся змейки волос.
А главное – ни в одном досье не будет сказано, что она похожа на мою Наську как сводная сестра.
Знают ли ее родители, какой дьяволенок живет с ними под одной крышей? Послушная дочь, добрая учительница школы эстетического развития, любимица воспитанников, которая терпеливо, с неизменной улыбкой показывает детям, как рисовать кораблики и солнышки, которая только что заставила свору диких псов растерзать четверых взрослых мужчин… Обладательница редчайшего и опаснейшего таланта. Горгона Медуза.
– Вставай, – сказал я.
Она смотрела не на меня – на стоявшего позади Замалтдинова, и глаза ее медленно расширялись. Все так же глядя исподлобья, она покачала головой. Сил драться не осталось, но шанса блеснуть упрямством она не упустила.
– А выбора у тебя нет, – разъяснил я. – Я помог Артему отбить тебя у бандитов в обмен на то, что ты уйдешь отсюда со мной, а не с ним.
– Его бы, кстати, тоже забрать не мешало, – пробормотал Замалтдинов, пихая лежащего Горинца в бок носком пыльного ботинка.
– Вот и займись. Тащи его и Лицедея в машину. Аптечка… в общем, ты знаешь.
Замалтдинов кивнул, крякнул, загреб Горинца под мышки здоровой рукой и натужно поволок во двор. Там уже заводили машину уцелевшие бандиты. Езжайте, хлопчики, Бог в помощь…
– А эта… лейтенант Инга, она тоже с вами? – осмелилась спросить Венди.
– Нет, и слава богу, – честно ответил я. – Вставай, пошли. Все кончено, Венди-Наташа.
– Отпустите Артема, он вам не нужен. И Отто отпустите, он не инициатор.
Она наконец распрямилась, проигнорировав протянутую руку (лицо повела гримаса боли). Венди упорно не капитулировала. Подвиг, которого никто не оценит.
Впрочем, мое молчание она расценила верно: не будет никакого торга. Спросила:
– А родителям что скажете?
– Сама им все объяснишь. Что нашла достойную работу в Красноярске, в органах, не где-нибудь. Мы тебя на курсы отправим, звание дадим, все будет как в хорошей советской сказке. Сработаемся.
– Заставите меня делать для вас магов?
– «Заставите», – передразнил я. – Ты их уже столько понаделала… Сотней больше, сотней меньше – тебе не все равно? Ты и так уже работала на нас. Вот Замалтдинов, полюбуйся – твоя работа.
– И вы?
– И я.
– Вы старый.
– Бенард тоже не юноша. Такое бывает, тебе ли не знать.
– И много вас? Магов в погонах?
– Прилично, – ответил я, не вдаваясь в подробности.
Вернулся Замалтдинов, сверкнул на нее глазами и взялся за Лицедея.
– А если откажусь? – Она уже была согласна, согласна на все, но зачем-то длила бесполезные переговоры.
– Антипов отказался.
– Кто это?
– Кажется, вы звали его Дэном.
Венди поникла:
– Ладно. Идемте. Только не надо никакой химии. Сама пойду.
– Надо, Венди, надо. Мы… Как бы это сказать помягче?.. Тебе не доверяем. Ты не переживай, будет не больно.
Я неторопливо пошел к выходу, и Венди послушно последовала за мной. Она еле переставляла ноги, и мне следовало бы поддержать ее и помочь сесть в машину. Но она не дастся. Я – враг, а от врага она не примет ни помощи, ни сочувствия.
