Текст книги "Белоснежка и семь апостолов"

Автор книги: Ольга Кноблох

Соавторы: Всеволод Пименов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Езжайте своей дорогой, ребята. Не надо нам вашего цирка.

Сказать, что я удивился, – ничего не сказать. В растерянности я поворотился к девчатам, но те смотрели столь же непреклонно, как и старик.

– Что, – осторожно сказал я, – и на летающего человека не хотите глянуть?

– А что нам радости с летающего человека? – проскрипел в ответ Семеныч. – Пускай себе летит восвояси. Зачем нам? Кто на него посмотрит, покой потеряет. Будет видеть то, чего нет. Будет огнем пыхать, что твой Горыныч. Самого себя бояться будет. Идите стороной, дети лукавого. – И он вяло махнул костлявой рукой в сине-зеленых разводах татуировок.

Тут мне пришло в голову, что этот момент, при всей своей сказочности, полон конкретного смысла. Такая вот немая сцена, когда каждый додумывает про себя то, что не было сказано. Про нас знали.

Я отступил на шаг, готовясь повернуться и зашагать к кемперу, где ждали мои артисты.

Но тут одна из девушек вскочила, подбежала к Семенычу и торопливо зашептала ему на ухо. Тот не мигая долго смотрел куда-то мне в ноги, а потом поднял взгляд и кивнул:

– Постой-ка. Поди сюда. – И поманил меня жестом умирающего.

Я нехотя приблизился.

– Я слыхал, вы дождь выкликать умеете. Так вот. Прежде чем уехать, вызовите нам дождь. А больше нам от вас ничего не надо.

Я вернулся к ребятам. Те стояли понурые, Венди аж побледнела.

– Слышали? – спросил я, мельком кивнув в сторону «сельсовета». – Давайте пригоним им тучку по-быстрому – и валим отсюда.

Тут Отто поймал меня за руку и стальным тоном сказал:

– Нет.

Венди кинулась к нему и заговорила надрывающимся шепотом:

– Отто, не надо так, ну, пожалуйста, ну черт с ними – не хотят и не надо; пожалуйста, давай сделаем им дождь, они же задыхаются, они же…

Отто свободной рукой взял ее за запястье, и Венди притихла.

– Дождь им будет, – сказал он безо всякого выражения, – А потом ты, – он тряхнул ее руку, – инициируешь молодежь.

– Зачем? – спросила она умоляюще. – Зачем, они же не хотят? Не на…

– Сделаешь. Постарайся. И пока не будет так, как я сказал, мы с места не тронемся.

Он перегнул палку. Явно перегнул. Все были обижены, все были встревожены, но это было слишком; и я сбросил с себя руку Отто и включил командный голос:

– Отто, прекрати. Не заставляй ее. Хрен с ним, с дождем, поехали отсюда.

Отто отступил. Выпустил Венди и деревянным шагом побрел к кемперу. И тут изумила Венди.

– Хорошо! – выкрикнула она ему в спину. – Хорошо, пускай так… Я сделаю! Я сделаю…

Отто остановился.

– Артем, скажи им, что для выкликания дождя нам нужна помощь. Всех молодых пусть выгонят в поле вместе с Венди. Скажи – хоровод водить. Выполнят обряд как надо, будет им дождь.

Я не знаю, почему я послушался.

Ни до этой истории, ни после Отто никогда больше не разговаривал со мной таким тоном.

Мы с Димкой, Владом и Чжао проводили коммунаров в поле. Они встали кучкой, переминаясь с ноги на ногу. Четыре девушки и тринадцать парней. Те двое, с трактора, тоже пришли. Пит подогнал кемпер, и из него вышли Отто и Венди – изжелта бледная, как юбка на сценическом платье Белоснежки, в которое она была одета. К чему был этот нелепый маскарад, знали только она и Отто.

Она подошла к местным, оглядела их, шмыгнула носом и нетвердо скомандовала:

– В круг становитесь.

Те послушались. Я мельком глянул на Отто. Тот кивнул и показал на небо: «Начинаем».

И мы начали.

Венди расцепила сомкнутые руки двух девчат-рукодельниц и встала в хоровод.

– Для начала, – сказала она, – распоемся. Песню бременских музыкантов все знают?

Кто-то захихикал. Мужской голос выкрикнул:

– Знают. Дальше-то что?

– Пойте, – просто сказала Венди и без паузы затянула:

«Ничего на свете лучше не-эту, чем бродить друзьям по белу све-эту…»

Хоровод криво сдвинулся, потом пошел ровнее. Она целый куплет пропела в одиночку, прежде чем местные стали подтягивать. Вскоре заголосили уже все.

К концу песни природа наконец отозвалась. Дунул ветер. Раз, еще и еще. Волосы взлетели над головами, затрепетали подолы юбок. Кто-то невольно остановился, но Венди властно и упорно потянула за собой живой круг, принуждая их перебирать ногами. За «бременскими» спели «Красное на черном», потом «Все идет по плану». После пятой или шестой песни солнце погасло, подернувшись серой пеленой. Хоровод пел – одержимо, экстатически. Ветер без устали уносил звуки в мертвые поля. Над горизонтом поднялись серые, цвета рыбьей чешуи, с белыми ободами облака. За ними потянулась чернильно-синяя грозовая туча. И наконец глухо, но явственно, хрупнул гром. Певцы прервались и заулюлюкали. Кто-то выдал звонкое «ура».

Венди закричала им, перекрывая шум ветра:

– Еще!!! Не останавливайтесь!!! Нужно еще!!!

И снова они взялись за руки и закружились, уже не распевая, а выкрикивая слова песни. И гром отозвался. До решающего момента оставалось совсем немного.

Я следил за происходящим завороженно, как и старики, собравшиеся на дороге.

Хоровод все ускорялся, слов было уже не разобрать; люди спотыкались, со свистом заглатывали воздух, глаза у всех сделались безумные. И тут Венди издала нечеловеческий крик, вырвалась из цепочки в центр и сбросила платье.

Это было то самое платье с секретом, в котором Чжао играл колдунью. Оно все это время держалось на одном шнурке.

Платье упало к ногам Венди, и все танцующие стали.

Она не двигалась несколько секунд.

Стояла среди них нагая и белая, с воздетыми к небу руками.

А потом на поле упал дождь.

Первым очнулся Артурчик. Метнулся в кемпер и буквально вылетел оттуда с одеялом. Растолкал за зомбированных местных, запахнул его на Венди и насильно сдвинул ее с места. Венди тоже была в состоянии транса. Промокшее платье подобрал Владка.

В кемпере ее заколотило. Я наколдовал ей согревающего, но, когда протянул стакан, она вскинула на меня одурманенный взгляд, по-волчьи клацнула зубами, и стакан вырвало у меня из рук и швырнуло об пол. Настаивать я не решился.

Молчание нарушил Отто:

– Дело сделано. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Один левитатор, остальные – телекинетики. Ты умница, Венди. У тебя все получилось прекрасно. Теперь едем.

Никто не взглянул в его сторону. Венди закусила край одеяла и закрыла глаза.

Пит сел за руль и завел двигатель. Некстати весело забегали по лобовому стеклу дворники. И тут в дверь постучали. Высунулся Димка:

– Чего еще?

Снаружи что-то негромко сказали, потом Димка принял из рук стоявших внизу сверток и, не попрощавшись, захлопнул дверь.

– Что там? – подал голос Чжао.

Димка развернул холстину: в ней был туесок, наполненный каким-то бисерным барахлом.

– Для Венди передали.

Отто хмыкнул.

Мы выехали из деревни и помчались на северо-восток. Молчание было похоронное. Все давились своими мыслями, но говорить никто не начинал. Все понимали: больше остановок не будет. До самого Красноярска.

Цирк отъехал от Полынек, наверное, километров на сорок, когда Отто взял подаренный Венди туесок с побрякушками, открыл окно и выкинул его на дорогу. А потом жестко провозгласил:

– Все, проехали. Услышали? Проехали и забыли.

И мы – потому что всем очень этого хотелось – забыли.

А не надо было.

– …Вспомнил дождь в Полыньках? – тихо спросил Влад. – Я не сканю, я сам про это подумал… Что, угадал?

– Да.

Кажется, сейчас я почувствовал жалость к Венди еще острее, чем в тот день. Виноватую беспомощную жалость. Когда мы отстранились от случившегося, я убедил себя, что это была какая-то Венди с Отто «авторская постановка», что ли. Что все было заранее подготовлено на такой случай и в целом оправданно. На все остальное я, как и все, предпочел закрыть глаза. Мы с Отто никогда не говорили об этом. А Венди… как оказалось, я никогда не знал ее. Она была незаменимой частью плана и воспринималась мной именно так. Артистка, маг-инициатор, лучезарная Белоснежка на сцене, а вне ее – неумелая хранительница бутафорского гастрольного уюта и вечный раздражающий фактор в нашем спокойном мужском мирке; все остальное никогда не интересовало меня в деталях. Мы ругались из-за мелочей (каких – сейчас уже и не вспомнить), потом мирились (иногда легко, с облегчением, иногда – вынужденно, без раскаяния и признания вины), поздравляли друг друга с днем рождения, обменивались шпильками… вчера я дважды спасал ее, ничуть не колеблясь, потому что с ней пропала бы часть жизни, потому что все погибло бы, погибни она, – и все-таки я ее не знал.

Как не знал Пита, Влада, Чжао, Отто… Нелепо, несправедливо, больно было осознавать это сейчас, после прожитых бок о бок нескольких лет и всех этих подвигов во имя дружбы (и была ли она, эта дружба?..), осознавать тогда, когда начал терять их…

Мы едем к Кузнецову, напомнил я себе, на очную ставку. Какие темные тайны Отто распахнут передо мной телепаты в погонах? Заставит ли это меня относиться к нему по-другому?

Может, не поздно повернуть? А, Горинец?.. Решайся!

Отто допрошен. Они знают все, что хотели. Его не отпустят, он пропал, взгляни же в глаза фактам, Горинец: он пропал. Как и Дэн. Как и Пит. Все, поворачивай, беги, спасай остальных, пока есть кого спасать. Пока ты в них веришь, пока считаешь друзьями. Сохрани то, что осталось. Беги…

– Я еще кое о чем не сказал там, при ребятах, – признался в этот миг Влад. – Кузнецов подумал мне, что на полигоне пустит меня в свою голову. Я нужен, чтобы подтвердить то, что он тебе скажет. Ему это нужно… не для дела, для себя. Ты не расскажешь, что у тебя с Кузнецовым?

– В смысле?

– Брось, не прикидывайся, что не понял. Вы притягиваетесь друг к другу, как водка и огурец; и это ведь не вчера началось, а? Он мог выйти на контакт с любым из нас, а выбрал почему-то тебя. Хотя меня или Димку завербовать, наверное, было бы проще… И ты тоже…

– Что я? – спросил я и не стал продолжать. Возразить было нечего.

– Ты… ты даже возненавидеть его толком не можешь.

Больше мы не разговаривали до самого полигона.

Сторож без всякого сигнала с нашей стороны открыл широкие железные ворота. Я медленно завел машину на территорию стройплощадки. Там уже стояло несколько служебных автомобилей. Здесь вчера погиб Пит. Окна высокой будки сторожа уже застеклили, но осколки все еще не были убраны.

Я огляделся. Никогда не представлял себе, что посреди города, в людном и довольно шумном месте может существовать такой оазис. Пространственный кармашек, отгороженный от мира высоким серым забором, в котором помещается маленький городок. С домиками, асфальтированными площадками, деревьями, круглой надшахтной башней. Никакого разверстого котлована, никаких гигантских машин, кроме высокого П-образного крана (кажется, такие называются «козловыми»). И тишина.

– Эй! – услышали мы.

У будки стоял, поджидая нас, высокий светловолосый парень в застегнутом через пуговицу коричневом пальто, под которым виднелось непонятное облегающее одеяние зеленого цвета. Из-за ворота выбивался маленький капюшон, из рукавов торчали кисти рук в зеленых же глянцевых перчатках. Обтянутые блестящей тканью ноги вовсе казались голыми и обмазанными какой-то зеленой дрянью. Солидные ботинки смотрелись на них вопиюще неуместно. Представилось вдруг, что он пришелец, застигнутый нами врасплох при попытке замаскироваться под землянина. Или аквалангист – только что вернулся из погружения, накинул на плечи первое, что нашлось на вешалке, и наспех сменил ласты на сухопутную обувь.

От одного его комичного вида пропал всякий страх.

Парень нервно переступал с ноги на ногу, неотрывно следя за каждым нашим шагом.

– Он телепат, – негромко предупредил Влад.

– Знаю. Он меня уже прощупал.

Парень нерешительно поднял руку и помахал нам:

– Андрей Гаврилович вас ждет. Идемте за мной.

Он провел нас вдоль забора мимо непонятного назначения строений к противоположной стороне площадки, где теснились запыленные вагончики. Порывшись в кармане пальто, наш проводник достал простенький ключ, сосредоточенно затолкал его в скважину и довольно неуверенно провернул. Дверь отворилась, и он поманил нас внутрь. Там не было ничего интересного, кроме люка в полу. По узкой лесенке мы спустились следом за незнакомцем в глубокий колодец и оказались в туннеле. Наш проводник засветил маленький фонарь и двинулся в черную глубину.

– Это вход для посетителей, – разъяснил он, оглянувшись, извиняющимся тоном. – Сам первый раз им пользуюсь.

Никто не шагал позади с оголенным оружием, и камеры слежения, которые мое воображение рисовало в огромном количестве, не поворачивались вслед нашей маленькой процессии. Наш визит был организован, если можно так выразиться, максимально неформально. В какой-то момент вообще подумалось, что может никого, кроме нас, Андрея и Отто, да еще этого странного парня в костюме космического гея, здесь и нет.

Мы проследовали к решетке лифта, подсвеченной неяркой красной лампочкой, вошли и начали долгий спуск. Наш спутник все это время смотрел наверх, изображая отсутствие любопытства.

По моим ощущениям, мы были уже на полпути к центру Земли, когда кабинка наконец стала. Телепат отворил нам дверцу, вышел и жестом профессионального дворецкого пригласил покинуть лифт.

…Встреть я в городе этого человека – в жизни бы не заподозрил в нем работника органов. Может, внештатный сотрудник?..

Здесь все еще было темно. Короткий коридор, на который явно пожалели электричества, закончился железной дверью – ее телепат отворил без всякого электронного ключа или нажатия секретных кнопок. То, что открылось за ней, больше всего напоминало внутренности космической станции будущего. Темно-серые панели, двери без ручек, непонятные щитки с мигающими лампочками, светильники-шнуры. Дизайнеров, кто бы они ни были, явно вдохновляла эстетика «Звездных войн». Я бы не удивился, если бы перед нами выросла сейчас бледная подрагивающая голограмма Кузнецова в черном плаще до пола и просипела зловещим шепотом: «Я чувствую в вас ненависть. Вы готовы принять темную сторону силы. Станьте моими учениками»…

Вместо голограммы нас встретил низкорослый недружелюбный штурмовик в штатском (я даже слегка удивился – почти привык к мысли, что они все здесь носят супергеройские лосины). Отрекомендовался:

– Лейтенант Столбун. Следуйте за мной.

Даже документы не спросил. Даже не обыскал.

Мы втроем двинулись за ним по безлюдному коридору и через минуту оказались перед дверью с табличкой «Компьютерный зал», к которой кто-то подклеил стикер «Уходя, гасите всех!» Лейтенант Столбун поколдовал над щитком справа от двери, и она, оправдав мою догадку, отъехала в глубь стены. Взгляду открылся освещенный лампами дневного света офис, самый что ни на есть банальный, безо всяких футуристических аксессуаров, разгороженный на ячейки с компьютерными столами. Мониторы, все, кроме одного, были черными. За столиком у единственного работающего сидели трое. А на мониторе я увидел Отто.

Один из сидевших (я узнал его сразу, несмотря на идиотский зеленый костюм) разогнулся и сказал устало:

– Привет, Артем. Входи. А, вот и наш Суфлер. Здравствуй, Влад.

– Здрасьте.

– Давайте-ка я вас всех перезнакомлю. Это Артем Горинец, это Влад Новак, артисты небезызвестного цирка. Ну а у нас тут Игорь Медведев…

На меня поднял злые серые глаза еще один тип в зеленом, небритый крепыш, в котором я узнал телепата в перчатках.

– …Миша Серебренников…

Рыжий юноша, при взгляде на которого в памяти самопроизвольно всплыли слова «сисадмин» и «сколиоз», вяло улыбнулся и помахал нам растопыренной пятерней.

– …и Вася Ким.

За моей спиной коротко кашлянул телепат в коричневом пальто.

Дверь негромко шаркнула и закрылась.

– Значит, так, – сказал, вставая, Кузнецов, – Мы все взрослые люди, так? (Взгляд его уперся во Влада.) И понимаем, что глупостей делать не стоит, что в эту минуту за нами наблюдают тренированные ребята, которые, если понадобится, применят силу. К тому же да будет вам известно – я за вас поручился, не подкачайте. Времени у нас немного, так что начнем. Все мы здесь собрались, чтобы минимизировать потери с обеих сторон. Давайте сразу расставим все точки над «i». Бенарда я вам не отдам.

Кузнецов чуть пригнулся, будто готовясь к тому, что после этих слов я немедля кинусь на него волком. Я ждал, что он скажет дальше, с трудом борясь с желанием рвануться к монитору, на котором был Отто.

Андрей снова расправил плечи, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил, осторожно подбирая слова:

– Сейчас мы вкратце ознакомим вас с результатами допроса, а потом, я надеюсь, продолжим его в расширенном составе. Влад, ты в любой момент можешь посканитъ моих коллег и меня, чтобы получить подтверждение излагаемых фактов. Присаживайтесь.

Ким придвинул нам два стула. Рыжий Серебренников уселся к самому монитору, как назло загородив обзор.

В ушах все еще отдавалось слово «посканить»… Я никогда не слышал его в этом контексте от кого-либо за пределами нашего узкого круга.

Я не торопился занимать предложенный стул. Влад, примерившись было сесть, глянул на меня и замешкался.

Кузнецов жестом повторил свою просьбу.

– Нет, – сказал я. – Прежде дайте мне увидеть Отто.

– В общем-то я не имею ничего против, – медленно проговорил Кузнецов, – но, боюсь, вы к встрече не готовы. Поэтому сначала выслу…

– Никого я не буду выслушивать до тех пор, пока меня не отведут к Отто. Это ясно?

Все уставились на Кузнецова. Решения здесь принимает явно он один, референдумов тут не проводят.

– Ну ладно. Не говори потом, Горинец, что я не предупреждал. Подожди минутку, я достану кое-какой реквизит.

Кузнецов выдвинул из-под стола портфель, сунул в него руку (я напрягся – оружие?..) и вынул какой-то серый комок. Положил на колени, развернул – и мы увидели Пахома. Кузнецов бесцеремонно взял куклу за горло и поднял на уровень глаз.

– Ну что ж, пойдемте.

Телепаты и Серебренников остались в компьютерном зале, а в камеру для допросов мы отправились втроем.

Допросная оказалась небольшой белой комнатой с низким потолком. Стены с мягкой обивкой – для любителей левитации, как пояснил Кузнецов. И для тех телепортаторов, которым ничего не стоит поднять и швырнуть в потолок сотрудника, ведущего допрос.

Отто сидел в центре в кресле, с пристегнутыми к подлокотникам руками, с низко опущенной головой. Мокрые волосы прилипли к лицу, на макушке просвечивала кожа. Я никогда прежде не замечал, что он лысеет…

При нашем появлении он не вздрогнул, не задышал быстрее, не издал ни звука.

Дорого бы я дал, чтобы никогда не увидеть его таким.

– Отто, – позвал я негромко.

– Бесполезно, – жестко сказал Кузнецов, – на это имя он больше не откликается. И транквилизаторы со стимуляторами тут ни при чем, это…

Его слова пробудили во мне животную злобу. Разжалась взведенная пружина. Сколько ни давись ненавистью – все равно изольется.

Тело среагировало само: шаг, обманный правой (беспомощно вскинулись руки – за мной не успеешь), раскачка и прямой левой – просто. Совсем просто, как на тренировке. Я успел просмаковать красоту и техничность исполнения, и только тогда почувствовал, что Влад висит у меня на плечах и кричит:

– Артем! Камеры!

Руки тряслись. Саднили содранные костяшки. Кузнецов лежал на полу, глаза закатились, из носа кровь.

Как ночью, я чувствовал переполненность силой, той самой, что обращала воду в коньяк и показывала будущее. Одного удара кулаком было мало. Магия рвалась наружу, сочилась сквозь кожу. Надо было открыть какой-то шлюз, сбросить напряжение, чтобы прийти в себя. И, как ночью, все случилось само собой. Схлынуло.

Я выпрямился.

Андрей застонал, привстал на локте, зажал нос тряпочной куклой, как платком. Посмотрел куда-то в потолок и покачал головой. Видимо, жест предназначался тем, кто за нами наблюдал: не вмешиваться, все под контролем. А может, он просто пытался остановить кровь.

– Сначала Дэн. Теперь Отто, – выдавил я сквозь зубы. – Назови причину, почему мне не убить тебя прямо сейчас.

– Я твой единственный друг, – прогундосил Кузнецов, поднял на меня глаза, и я отпрянул, обожженный его взглядом. – Антипова убил не я. И у меня есть доказательства. – Он поискал глазами Влада: – Подтверди.

– Он говорит правду, – тихо откликнулся Влад. – Он поставил ловушку, «огонька» на замочную скважину, и Дэна ударило током, когда он засунул ключ. Но умер он не от этого. От удара тонким лезвием в ухо – в подъезде его ждал киллер. Крови было немного, Димка ошибся насчет разрыва перепонки… Он, наверное, назвал бы правильную причину смерти, если бы у нас было еще немного времени…

– У него ведь наверняка были враги, а? – невесело спросил Кузнецов.

Накатили немота и равнодушие. Что-то важное в моей жизни сейчас рушилось, но мне было все равно. Кузнецов убрал Пахома от лица, но не торопился подходить к Отто. Постоял, моргая, ощупывая кровоточащий нос. Потом резко шагнул ко мне:

– Что ты сделал? Что ты сделал со мной? Сейчас?

– Нос сломал, если ничего не путаю.

– Еще? Был силовой импульс? Опять твои наркозные инъекции?

– Нет.

Кузнецов повелительно просигналил Владу одними глазами: узнай! Влад несмело спросил меня:

– Можно?

– Валяй, мне все равно.

Он осторожно просканил меня и донес:

– Был удар. Было желание сделать больно. Была еще… тошнота. – Влад поморщился, не умея подобрать верное слово для того, что он открыл в моей памяти. – И… Да, пожалуй, это можно назвать силовым импульсом. Только… бесцельным. Вроде как дверь пнуть или тарелку разгрохать. Вот… как-то так.

– У тебя это в первый раз? – Кузнецов ткнул мне в грудь головой куклы.

– Нет, бывало раньше, только… как бы сказать-то… в легкой форме. На концертах бывало частенько. Я думал, у всех магов случается. Как будто объелся. Не сунешь два пальца в глотку – не полегчает. Я же почти не показывал фокусов на сцене; все работали, выкладывались, а я нет. Вот, сбрасывал силу впустую.

– И это случалось под конец выступления?

– Да. Обычно.

– Черт, если бы я знал раньше… А я-то ломал голову, к чему третий силовой импульс…

– Сегодня ночью тоже было, – вспомнил я. – И тоже сильно.

– В присутствии Замалтдинова?

– Точно. На Жабьем Дворе.

Кузнецов закусил губу и прикрыл глаза:

– То есть ты совершенно не отдавал себе отчета?

– Нет.

– Замалтдинов потерял дар, – с нарастающим изумлением прошептал Влад. – Казанский танк сломался!

– Я-то думал, причина в том, что ему досталось битой по темечку, – пробормотал Кузнецов, – Ан нет, не в бите дело…

Он помолчал, глядя на меня. Так смотрят родители на нашкодившего ребенка, раздумывая: то ли дать ремня, то ли приголубить и простить?.. Потом покачал головой:

– Черт с ним. Легко пришло – легко ушло. Delete, delete, delete…

Кузнецов поднял руку, точно собираясь посмотреть время, но часов на привычном месте не было. Он чертыхнулся.

– Ладно, и так знаю, что времени нет. Самолет из Москвы уже вылетел. Нам надо покончить с этим прежде, чем он приземлится. Просыпайся, Пахом, к тебе посетители.

Кузнецов брезгливо посмотрел на окровавленную куклу. Я машинально вытащил из кармана носовой платок и сунул ему. Но Андрей только отмахнулся, отстегнул Отто одну руку и надел на нее перчаточного пупса. Отступил на пару шагов.

Рука Отто вздрогнула и зашевелилась отдельно от тела.

Я похолодел. Было полное ощущение, что я присутствую на сеансе некромантии. Эффект усиливали кровавые разводы на игрушечном теле Пахома. В какой-то момент я пожалел, что настоял на этом визите.

Пальцы Отто внутри куклы расправились, и Пахом потянулся, встряхнул головой, оживая, как бывало всякий раз, когда они выступали на публике.

– Позвольте… представить… Пахома… Правда… у него не все дома. Он не то, что мы… с вами, он всегда говорит стихами… – услышал я голос Отто. Он говорил, дыша со свистом, голосом лунатика: почти неразборчиво и без всякого выражения. Это был зачин выступления, и я знал, что он произнесет дальше. А дальше была реплика Пахома.

– О, как я рад здесь видеть вас, друзья! Вы ждали и дождались – вот он я! – неожиданно резво заверещал Пахом лилипутским фальцетом. Отто не дрогнул, только рука в перчатке заметалась вправо-влево, будто в нее вселилось что-то потустороннее. Голос шел откуда-то из-под опущенной головы, и он был живой, осмысленный, совершенно «пахомовский».

Сделалось душно.

– Здесь столько собралось людей хороших! Кому я нравлюсь – хлопайте в ладоши!

На этом месте всегда кто-нибудь хлопал. У Отто не было реплики, заготовленной на случай тишины.

Но на сей раз никто не поддержал болтливую куклу. Я оцепенело стоял в шаге от Отто, мечтая об одном: чтобы все это оказалось сном, который я забуду, едва открыв глаза.

Отто снова придушенно задышал:

– Аплодисменты… нынче… в дефиците. Пахом привык к другому… извините… И потому не снизойдет до слов… покуда… не услышит он… хлопков…

Пахом сложил тонкие ручки на груди и обиженно отвернулся, задрав нос.

– Что с ним? – спросил я.

– Я не специалист, Артем, но, похоже, у твоего друга расщепление… или раздвоение личности, – ответил он мрачно. – Возможно, мои ребята случайно сорвали у него в голове какую-то печать, а гораздо вероятнее, что ее там и не было, он просто давно психически болен. В общем, случилось то, что случилось: Пахом есть, Отто нет.

Отто по-прежнему молчал, Пахом глядел в сторону.

Первым нерешительно зааплодировал Влад. Следом подключился и Кузнецов. Я поддался воле стадного инстинкта и тоже несколько раз стукнул в ладоши.

Пахом радостно раскинул ручки:

– Спасибо, я признателен до слез! (Кукла по очереди отвесила каждому из нас шутовской поклон и отерла ручками нарисованные глаза). Что ж, можете задать мне свой вопрос.

– Я хочу говорить с Отто.

Пахом встрепенулся, завертел головкой туда-сюда:

– Я прежде слышал это имя где-то… А-а, моя жирная подпорка – вот кто это! Безмозглая, бесчувственная туша! И вы ее, а не меня хотите слушать?! – Пахом почти завизжал, взбрыкнув тряпочными конечностями. Потом, остановившись, он наставил на меня ручку: – Дружище, вы, как видно, идиот, раз не смекнули, кто здесь кукловод!

– Ты хочешь сказать, что он воспринимает себя как… как куклу? – тихо спросил я Кузнецова.

– Не оскорбляй нашего собеседника, – значительно произнес он, скосив глаза на Пахома. – Обидится – совсем перестанет разговаривать. Кем бы он себя ни воспринимал, – добавил Кузнецов, понизив голос, – он пытается объяснить, что жертва манипуляций может не осознавать себя таковой. Вот взять тебя – ведь ты был уверен, что все решения принимаешь сам, так? А на самом деле тебя направляли. Вас всех направляли. К каждому Пахом грамотно подобрал свой ключик: для тебя это была дружба, для Лицедея – покровительство, для Факела – наставничество, для Бэтмена, Суфлера и Клоуна – авторитет, а Венди он цинично влюбил в себя. И каждый из вас делал для него свою работу.

– Ложь, – сказал я, делая шаг к выходу.

– Нет, не ложь, – послышался надорванный голос Влада. – Он собрал нас всех специально… устроил кастинг… ему нужна была команда с хорошей психологической совместимостью, чтобы… чтобы мы продержались вместе как можно дольше. А Венди он держал крепче всех. Ведь нас было семеро, а она одна, и любой… чтобы она не выбрала кого-нибудь из нас, и это не разрушило цирк, он… он…

– Он подогревал ее надежду, – тихо закончил Кузнецов.

– Какая уж тут совместимость, – буркнул я, вспомнив наши с Венди перепалки. – Мы с ней друг друга только что живьем не ели.

– Это не давало вам всем заскучать. И тоже входило в план. Так он был уверен, что рано или поздно вы не создадите против него альянс. Это было недопустимо, потому что именно вы двое были ядром цирка. Вы – обладатели самых редких талантов.

– Один – алмаз мог сделать из песка, другая – подчинить себе войска! – с пафосом провозгласил Пахом.

– Помнишь, я говорил про иерархию талантов? – Кузнецов изобразил руками пирамиду. – Так вот: он разгадал эту головоломку. В самом низу телекинетики, выше – пирокинетики и вызыватели дождя, это таланты одного достоинства. Они встречаются с частотой примерно один на двадцать телекинетиков. Выше – левитаторы, один на пятьдесят. Следующий этаж – лекари, один на семьдесят. Телепаты и деструкторы – еще на ступень вверх. Над ними – метаморфы. Сам он со своим ясновидением находился ровно посередине лестницы. Таких – один на тысячу телекинетиков. С ясновидящих, по определению нашего друга, начинались «супримы» – люди, потенциал которых делает их полубогами. Трансмутаторы, энергетики и те, кто еще выше. Но ему самому вершины было не достичь…

– Как он это вычислил? – У меня в голове не укладывалась вся эта математика. Чтобы прийти к подобным выводам, нужно было как минимум изучить и сопоставить несколько тысяч случаев…

– Он собрал и систематизировал огромный объем данных по аномалам. Эта прорва информации хранится в виде картотеки, написанной шрифтом Брайля. К слову, Пахом составлял ее у вас под носом, и никто его не заподозрил.

– Вот зачем вам слепой переводчик! – выпалил Влад.

– Картотека скоро будет у нас, – продолжал Кузнецов, – И мы ее расшифруем. Так вот, он с его даром, образованием и опытом вычислил психотипы обладателей редких талантов. Тех, что выше пирокинетиков. Таких он называл «перспективничками» – доводилось слышать это слово?

– Да, – признался я.

– Это выраженные харизматики, люди с лидерской жилкой, инициативные, артистичные, с фантазией – словом, критериев достаточно много. Такие и без всякой магии выбираются наверх. В высшем проявлении это звезды шоу-бизнеса, политики, ученые и военные стратеги. Он выискивал «перспективничков» и «супримов» по всей стране. У себя в Новосибирске, в Красноярске, в Томске. Для этого же он мотался каждый год в Москву: в мегаполисе их найти легче. Понимаешь, к чему я клоню?

– Средь серости отыскивать таланты, как добывать в навозе бриллианты. Но если знаешь, где искать, не труд сто тонн навоза перебрать! Поэтому плотней зажавши нос, я шел туда, где собран был навоз! – с гордостью ввинтил Пахом.

– Он все-таки взялся за свой научный труд? – предположил я. – Это был какой-то эксперимент? Да?

Кузнецов едва не взвыл, пораженный моей недогадливостью:.

– Вот уж чем он занялся бы в последнюю очередь! Артем, революция одному вашему жалкому цирку была не по силам. Ему для этого были нужны несколько таких команд. Поэтому отобранных «перспективничков» он разделил на четыре вышеназванные группы. Потенциальные артисты образовали Волшебный цирк Белоснежки. Потенциальные политики – секту Нового Преображения. Третья, недавно созданная группа работает в Анапе под вывеской Летний физико-математический лагерь «Парсек». Да, да, не удивляйся, вся эта чушь о том, что магия доступна только лирикам, но никак не физикам – изобретение Отто. Он сочинил ее, чтобы ты не изводил себя мыслями о том, почему твой друг Антипов… В общем, ладно. Четвертая команда, к счастью, так и осталась в планах – он не нашел для нее обратителя. Если бы успел, у нас была бы еще одна головная боль, потому что пришлось бы иметь дело с военизированной группировкой. Так что наш безобидный Пахом мыслил глобально и действовал соответствующе.