Текст книги "Белоснежка и семь апостолов"
Автор книги: Ольга Кноблох
Соавторы: Всеволод Пименов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Вот что, – наконец сказал он. – Андрей, я тебе сейчас все расскажу как есть, а ты сам решай, что с этим делать. Одно могу сказать – встречу с отцами-основателями Волшебного цирка я тебе гарантирую.
– Бабочка. – Я указал на лежащий на книгах концертный галстук. Он все понял. В голове вспыхнуло, заполыхало в такт пульсу, но он не вздрогнул и не переменился лицом; только спросил:
– Давно узнал?
– Только что.
– Они хорошие ребята, Андрей. Нет, стой, никакие возражения не принимаются. Если ты в это сейчас же не поверишь, расстаемся, не почав бутылки.
Вот это по-нашему. Я восхитился вполне искренне.
И если бы обугленные тела Коренева и Лукина не лежали в морге, мне даже не пришлось бы кривить душой, когда я произносил:
– Ладно. Принято в первом чтении.
– Они никогда, нигде, ни разу не воспользовались своими талантами ради корысти или другого какого интереса. Все, что они… – Поймав мой вопросительный взгляд, он через силу поправился: – Все, что мы делали, было ради идеи.
– Какая идея может это оправдать, Артем? Абсолютный вселенский бардак?!
– Бери выше. Свобода быть сверхчеловеком.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту формулу. Он, должно быть, заметил, как трагически сморщился мой лоб в попытке осознать этот бред. Они действительно были фанатиками. И не было тайного плана, не было заговора… Бескорыстные, как Форрест Гамп, и одержимые, как Жанна д'Арк. Сестра, нашатырю…
– Все люди, начиная с примерно семьдесят пятого года рождения – такие же, как мы с тобой. Но они этого не знают. А мы хотели, чтоб они узнали, – вот и все.
Я вздохнул, кажется, излишне громко. Но по-другому в этой ситуации не получилось.
– Артем, лучше бы ты открыл ликеро-водочный заводик.
– Была у меня такая мысль. У каждого из нас – была. И кто-то из магов наверняка так и поступил. – Он настолько легко произнес это «магов»… Вот, значит, как вы себя именуете, объекты с первого по восьмой. А мы со своей убогой терминологией не измыслили ничего изящнее «аномалов», – Но ты пойми, Андрей… Пусть это и прозвучит кретинически, наивно, – да как угодно, черт возьми! – ведь это было бы нечестно.
– Донкихоты, мать вашу, – произнес я почти отечески и разлил по стаканчикам коньяк. Этикетка на бутылке гласила: «Нарзан». – Ладно, Артем; дальше-то что?
Он на секунду задержал над столом руку с зажатым стаканом – и тут у него в кармане зачирикал телефон. Поставив коньяк на стол, он извинился, полез за телефоном и, доставая его, выронил на стол еще один сотовый. Стало ясно, почему у него так нелепо топорщились джинсы.
С трубкой у уха он прошаркал на кухню.
С самой первой секунды телефонного разговора он не произнес ни одной фразы, и это настораживало. Нехорошо застучало сердце. У аномалов – всех без исключения, даже самых слабеньких телекинетиков – обостренная интуиция. И вот эта самая интуиция подсказывала, что разговор на кухне имеет ко мне самое прямое касательство, и пора звонить Серебренникову, чтобы будил дозор и вызволял меня из вражеского тыла. Но… Нет, решил я, возьму то, за чем пришел, пускай и придется раскрыть все карты. Я пришел за сотрудничеством и на меньшее не согласен. Еще один труп в холодильнике мне ни к чему.
Я решительно поднялся и проследовал на кухню. Горинец стоял у окна. Завидев меня в дверях, он дернулся в мою сторону, замахав рукой с растопыренными пальцами (не угрожающе, скорее предупреждающе), и я непроизвольно посмотрел под ноги, словно там могла быть растяжка. Ничего не было, только давно не мытый пол.
Горинец кивнул трубке, сказал:
– Ага, справлюсь, – и нажал отбой. А потом поднял на меня потемневшие глаза и задал вопрос, которого я, если честно, ждал с того самого момента, как переступил порог его кельи: – Куда вы дели Отто?
– С Отто все в порядке. Он жив и надежно охраняется.
– Что с ним сделают?
– То, что обязаны, – допросят.
Он ухмыльнулся. Предвосхитив его реплику, я добавил:
– Его допросит наш телепат. Он настоящий ас. А нехитрые манипуляции с медикаментами позволят держать Бенарда в сознании, но не дадут ему закрыться от вмешательства.
– А Венди?
– Кто? – переспросил я.
– Наташа.
– Ах, Наташа… Мы постараемся убедить ее работать на правильных людей. Система должна защищать себя от таких, как вы. И вашим же оружием. Я надеюсь и верю в то, что в тебе и твоих ребятах остались крохи здравомыслия и вы поймете наконец, какую совершили ошибку. Вы хотели сделать как лучше, я верю, и я знаю, что ты говорил правду, когда сказал про свободу быть сверхчеловеком. Но методы, выбранные вами… Как бы это по корректнее сказать… Были безнадежными и варварскими. Нельзя заставитьчеловека стать магом. Это насилие, пойми. На-си-ли-е. Я прочувствовал это на себе. Вы хотели сделать мне подарок, а вместо этого перековеркали жизнь мне и моим детям. Ты хоть представляешь себе, что значит жить с моим даром?! Работа, еда, секс – это импульсы, импульсы, импульсы… И можно даже разглядеть нервную систему собеседника – понимаешь, какая дичь?! Я пытался учиться отстраняться, учиться не видеть, хотя бы иногда. Легко прослыть за сумасшедшего, когда, разговаривая с человеком, наблюдаешь очаги возбуждения у него в мозгу. Он-то смотрит тебе в глаза, а ты – ему в череп. Принес домой зарплату – у жены аж нимб вокруг головы. Начальство не в духе, орет на тебя, а ты любуешься северным сиянием у него в черепушке. И так порой охота закоротить ему что-нибудь!..
Я перевел дух.
– Ты все равно бы проснулся рано или поздно, – жестко сказал он. – Это данность. Этого не избежать.
– Ты до этого своим умом допер или как? А? Или твой слепой поводырь подсказал? Взрослые люди, а ведетесь на такой очевидный бред. Книжек обчитался, а? – Я кивнул в сторону комнаты, намекая на сложенные под окном стопки фантастики. – Кто-то вел изыскания научные, подводил подо все это теоретическую базу? Кто-то собирал сведения по всей стране? Может, аналитики твои желторотые ночами не спали, обрабатывая гигабайты данных? Было такое? Нет, ептить, мы сели за столиком в баре и придумали себе легендочку про несчастных людей, которых надо спасать путем насильственного превращения в персонажей фантастической хрени. Да будет равенство и братство среди волшебников нового мира, аминь! Ты не представляешь себе, Артем, какое чудовищное неравенство сотворит в мире осуществление вашего тупого прямолинейного плана. Ты когда-нибудь задумывался над тем простым фактом, что сверхспособности, которые вы так щедро раздавали народу, неравноценны? Что на двадцать телекинетиков в среднем приходится только один пирокинетик? А левитаторы встречаются еще реже? А таких, как мы с тобой, в природе вообще единицы? Ты знал, что первый дар, который ты в себе обнаруживаешь, определяет раз и навсегда твой потолок? Я-то рано или поздно научусь прикуривать от пальца, но тот, кто умел это делать с самого начала, никогда не сможет взглядом обесточить дом. Потому что мой дар встречается реже и мне есть куда расти. А телекинетикам, Артем, имя которым легион – им некуда. В мире людей, простых людей, всегда есть богатые и бедные, но этот мир, к счастью, таков, что сегодняшние олигархи и распоследние нищие могут в один прекрасный день поменяться местами. А в мире, который пытались создать вы, этого не будет. Все будет предопределено однажды и навсегда. Если обратятся все, то мы с тобой неизбежно окажемся если не на самом верху, то во всяком случае в касте кшатриев, но не шудр. А они – те, кому эволюция отмерила ровно одну ступень для развития – неизбежно будут нас ненавидеть, и их будет в тысячи раз больше. Я. Это. Знаю. Поверь.
– Я не знал, – тихо сказал Артем, и это была правда.
– Артем, помоги мне. Ты должен понять, что эту лавину нужно остановить, пока еще не поздно. Не обратить, но пустить в нужное русло. Я и такие, как я, уже повернули наверху некоторые шестеренки. Системе нужно выиграть время, чтобы подготовиться к пересечению точки не возврата. Когда все будет исследовано, измерено, подготовлено, отлажено и проверено, мы сами – от имени государства и именем его! – пустим по стране агитбригады Белоснежек. Но пока… Артем, я прошу тебя по-человечески. По-дружески, коль скоро нам удалось сблизиться. Ведь мы с тобой похожи, ты это знаешь.
Он отвернулся и стал смотреть в окно. Ну же…
– У меня немного времени, – напомнил о себе я. – Наш разговор сейчас – вне правил. Вне протокола. Но на случай твоего отказа у меня есть конкретные указания…
– Взять меня и подпустить ко мне телепатов потрошить мою память?
– Я предпочел бы другую формулировку. Но суть верна. Цирк приговорен. И только от тебя зависит, как дальше будет развиваться наш дурной детектив.
– Выпустите Отто. Он вам не нужен. Он не умеет делать магов.
– Прости, Артем, но я тебе не верю. Видишь ли…
– Понял. Очаги возбуждения. – Он постучал себя пальцем по темени.
– Верно. По крайней мере одного мага он создал. Тебя. Ведь так? Или ты предпочтешь определение «освободил»?
– Насколько я знаю Отто, вам его не сломать. Он не будет работать на вас.
– Пусть так. Но мы по крайней мере воспользуемся его знаниями.
– И правда дурной детектив, – сказал он и обернулся.
Пульсация его мозговых волн переменилась. Он разделил внимание: вел разговор и одновременно обдумывал что-то еще. Мне это не понравилось. Я выразительно приложил руку к часам.
– Время, Артем. Его нет. Твой человек – Цыбульский – сегодня убил двоих моих. Убил. Взорвал в машине себя и ни в чем не виноватых ребят. Не рассказывай мне сказки о справедливости и ненасилии. Вы начали это. И больше никто вам скидок делать не будет. Если придется, мы тоже станем убивать.
Я приготовился к ответу. Любому. На случай «нет» у меня был припасен отработанный прием. Это почти не больно. Я проверил на себе.
Вспышка.
Я в долю секунды понял, что он ударил первым.
Успею ли ответить?.. Сконцентрироваться… Только бы хватило сил…
Но тесная кухня загнулась вокруг нас цилиндром, все сделалось мутным и зыбким. Сердце забулькало. Плотный воздух не шел в легкие. Нога непослушно подогнулась, и я стал сползать по стене. Долговязая фигура Артема возвысилась надо мной, как колосс Родосский.
– Дыши глубже, – посоветовал мне голос из клубящейся выси, – это всего лишь гексенал. В следующий раз…
Кухня свернулась вокруг меня ковром-самолетом.
Артем
– …в следующий раз это будет крысиный яд.
Эти слова повторялись и повторялись в голове, словно их произнес минуту назад не я, а кто-то другой.
Чертова дрожь.
Руки тряслись так, что не сразу удалось уцепиться за дверную ручку. Перед тем как выйти в подъезд, я кинул последний взгляд в сторону кухни. В дверном проеме виднелась неподвижная рука Андрея на полу.
Тошнота подступила к горлу. Вязкое, мерзкое чувство. Господи, я был в шаге от убийства. В шаге.
А Пит этот шаг сделал.
Я боялся думать, что сейчас происходит с Венди и Отто. Ситуация неподконтрольна. Ситуация развивается по сценарию ночного кошмара, только липкий пот выступает безо всякого сна.
Я только что был в шаге от убийства.
Зазвонил телефон, я заглушил его, не посмотрев даже на определившийся номер. Потом.
Дверь наконец поддалась. Зажимая под мышкой ноутбук, я боком выбрался в подъезд и перевел дух. Тут было прохладно, в воздухе расстилался тонкий запах травки, которую курят этажом выше прямо на площадке гости соседа-растамана. Им нет до меня дела.
Лифт вызывать я не стал из суеверного какого-то страха.
Нет, встретить в кабине коллегу Андрея я не боялся. Страшно было другое: что вновь придется встать перед выбором. Гексенал или стрихнин. И в запале не перепутать.
Я неслышно прикрыл дверь и стал так же боком спускаться, постепенно ускоряя шаг. Тремя площадками ниже меня снова охватила тошнота. Приступ был настолько сильным, что я невольно схватился за перила и перегнулся пополам.
И понял, что ночной кошмар продолжается: снизу на меня взирал во всей красе «Демон» Врубеля. Худое лицо, горящие глаза, вздыбленные черные кудри, бронзовая кожа.
Демон моргнул, и секундное наваждение рассеялось.
Но тошнота скрутила только сильнее, я сел на корточки, и меня вырвало на ступени.
– Артем! – воскликнул «демон» голосом Артурчика, и я почувствовал на лице холодные пальцы. Я не успел удивиться.
Перед глазами замигали зеленые и красные пятна, и среди них снова мелькнуло это чертово щупальце, проклятая мозговая ложноножка, которую я никак не мог заставить повиноваться сознанию. Я напряг все силы, чтобы не выпустить ее, не дать самовольно копаться в том, что еще не случилось. Пятна перед глазами стали ярче, желудок снова вывернуло.
Артурчик присел рядом.
И хоть его лицо было в ладони от моего, беспокойный голос «демона» неясным лепетом слышался почему-то сзади.
Щупальце, извиваясь, повлекло меня вперед, я почти физически ощущал, как на него нанизываются секунды. Оно протыкало их одну за одной, словно слои плотного брезента, и в двадцати секундах от моейоно наконец остановилось и завибрировало, найдя то, что ему было нужно. Вот он, момент проникновения.
– Артем! – позвал «демон» уже сверху.
Еще чуть-чуть, еще…
– Артем! Я позову на помощь!
«Не надо!» – захотелось крикнуть, но вместо этого из глотки вырвалось:
– Неистовый верблюд!!!
Наверху заржали и одобрительно засвистели растаманы.
Я сгреб Артурчика за ворот и жестом приказал ему спускаться, боясь открыть рот, чтобы не усугубить симптоматику охватившего меня психоделического маразма.
Артур повиновался, и мы побежали вниз, а перед глазами…
…проносится со свистом копыто верблюда и впечатывается в доску. Животное взбрыкивает, ударяя в ограждение со всей мочи. Доски трещат. Их уже двое, двугорбых верблюдов, они ослеплены безумием, они должны вырваться, даже если для этого придется разнести в щепки их крепкое жилище. За ограждением мечутся и матерятся люди. Верблюды их не слышат. Они не слышат ничего, кроме…
Отпустило. Но я успел.
Успел узнать достаточно, чтобы понять, что это происходит где-то рядом, в пределах нескольких километров, и в настолько близком будущем, что его смело можно назвать настоящим.
Запыхавшиеся, мы с Артурчиком остановились у входной двери.
– Я выйду первым. Если все в порядке, бежим к машине Макса. Видел у подъезда черный «инфинити»?
Артурчик кивнул.
Машина стояла на месте, на месте был и Макс. Его сосредоточенное лицо виднелось над приспущенным тонированным стеклом. Я помахал, и он поднял руку в ответ. Я выскользнул на улицу и шмыгнул в машину на заднее сиденье. Артур, пригибаясь, как под обстрелом, выбежал следом.
– Макс, будь умницей, умчи нас куда-нибудь подальше отсюда.
Прежде чем тронуться, Макс коротко спросил:
– А где этот?
– Этотоклемается через полчаса. Он не помешает. Пока.
Умение ничему не удивляться у Макса профессиональное. Другое дело Артурчик. Он тут же напал с расспросами. И мне, самому не успевшему толком удивиться его фантастическому, достойному Чкалова, перелету, пришлось выложить, хоть и вкратце, всю историю нашего с Андреем знакомства, а попутно – рассказать об Отто, Пите и Венди.
Он был потрясен и подавлен.
В ответ Артурчик просто и без затей поведал, как он оказался в моем подъезде.
Там было плохо, сказал он. Без вас все было не в кайф. От Европы тошнило. Держался только из-за родителей, работал, собирался поступать в цирковое училище. Девушку звали Карин, она была полунемка-полутурчанка. Художница. Познакомился с ее родителями. Месяц встречались, потом она привела его домой, когда предки были в отъезде. Устроила романтический ужин (запеченная с бананами грудинка, вино, свечи), присела к нему на колени, вложила его руку себе в декольте. И все бы случилось, сказал он, но в тот самый миг он вспомнил, как уводил тогда, в Полыньках, с поля Венди, завернутую в одеяло, мокрую, беспомощную, и понял, что ни одна распрекрасная Карин в этой сытой Европе никогда не будет в нем нуждаться так же, как тогда Венди. «Как знал», – бросил он с досадой и зло стукнул себя по колену. После этого он выдержал всего день. А потом покидал в рюкзак вещички, купил на карманные деньги компас и карту и сиганул через всю Евразию. Только потом сообразил, что пользоваться компасом не умеет. Держался автомобильных трасс, отслеживая их по карте.
Я ему поверил сразу. Спросил только, в курсе ли он, что несся со скоростью крылатой ракеты. Артурчик усмехнулся:
– Если бы я раньше попробовал, да еще потренировался маленько, вышло бы еще быстрее. Я сперва трусил, летел медленно, боялся промерзнуть и схватить воспаление легких. А потом… Классная такая фишка открылась: когда летишь на большой скорости, оказываешься как бы в капсуле, что ли. И тебе уже не холодно, и не приходится продавливать воздух головой и задыхаться. Только в животе горячо-горячо и зрение искажается: видно как через синюю линзу. Все делается такое выпуклое и холодное. Но, когда привык, даже прикольно стало.
Синяя линза, усмехнулся я. А я тут со своей мозговой ложноножкой парюсь.
Артурчик отвернулся к стеклу и, чеканя слова, сказал:
– Я ее люблю. Венди. Ясно? Когда все кончится, заберу ее с собой и никому не скажу куда. И ни ты, ни Отто мне не помешаете. К черту эту вашу революцию.
«Вашу», значит. Чья бы корова мычала.
Больше Артурчик ничего не захотел говорить.
Я набрал Дэна. Не успел поздороваться, как он заорал в трубку:
– Мать твою, ты не мог ответить, когда я тебе звонил?
– Я телефон вырубил. А мать мою не трожь, – беззлобно отшутился я. – Не мог я говорить раньше.
– Давай, порадуй меня уже чем-нибудь. Где клиент?
– Валяется у меня дома, сны смотрит. Проспится – выползет. Или коллеги раньше заберут.
– Эх ты, Горинец, надо было сразу его глушануть. Пожалеешь еще, помяни мое слово. Оклемается – натравит на тебя всю королевскую рать.
– Разберусь как-нибудь. Дениска, я тебе сейчас глупый вопрос задам, только не посылай меня сразу куда подальше. Это, как бы банально ни звучало, вопрос жизни и смерти.
– Валяй. Команда знатоков принимает вызов.
– Ты мог бы узнать, кто в пригородах держит верблюдов? Только уясни сразу: я не про зоопарк говорю. Частный загородный дом, как мне кажется, где-то к югу от нас, в часе езды максимум. Там зверинец. Хозяин держит двух верблюдов, коня какого-то породистого и всякую мелочь еще типа енотов и обезьян.
Артурчик, заслышав про верблюдов, воззрился на меня с ужасом и жалостью в глазах.
– Ниче так вопросец, очень в твоем духе. Это все? Или тебе еще узнать, кто убил Кеннеди и есть ли у Путина внебрачные дети?
– С удовольствием, но в другой раз. Дэн, я серьезно.
– Ага, а я-то думал, что привык к твоим выкрутасам. Ладно, попробую разузнать. Езжайте пока на квартиру к Максу. Будет что – отзвонюсь. Да, и вот еще. Семен Тигранович просил тебе напомнить…
Я вздохнул.
– Скажи – я согласен.
Дэн отключился.
Увидев, что я прячу мобильник, Артурчик наконец подал голос:
– На кой тебе дались эти верблюды?..
Венди
О том, что меня везут в Красноярск, я давно догадалась по дорожным указателям. Наверное, ради того, чтобы я этого не поняла раньше времени, мне и закрыли глаза. Телепаты не сообразили, что читать с закрытыми глазами я не умею.
Они и Отто из Новосибирска везли туда же. На этот свой «полигон».
Везли в машине, не самолетом и не поездом. Перестраховывались, чтобы не подвергать опасности случайных пассажиров. Похвально.
Что ж, пусть везут.
План побега уже созрел, вырос, как дерево, и представлялся теперь во всех подробностях. Оставалось выжидать.
Двести пятьдесят километров. Двести километров. Сто. Населенных пунктов вокруг много, это хорошо, это повышает мои шансы.
Я долго собирала силы для рывка, вела себя тише устрицы, чтобы лишний раз не нарваться на электрошок, и вот наконец на очередном указателе закрыла глаза и раскинула зов. Настолько далеко, насколько у меня когда-либо получалось.
Я вложила слишком много сил. Потому что внезапно в паутине – совсем близко, так что мой призыв словно оттолкнулся от них и отчетливым эхом откатился обратно – оказались пойманными люди. Трое. Это испугало меня. Но времени обдумывать этот момент не было; я привычно передала просьбу тем, кому собиралась, а этих троих – не тронула. Побоялась?..
На сей раз лейтенант Инга без подсказки сообразила ткнуть меня своим стрекалом.
Но я успела.
Третье мое пробуждение случилось уже в сумерках. Еще не открыв глаз, я почувствовала, что машина сбавляет скорость. Марат и перчаточный вполголоса ругались. Наконец, мы встали.
– …посигналь им, что ли, – раздраженно говорил перчаточный. – Давай, делай что-нибудь.
Гудок резанул слух.
– Стоят, – зло сказал Марат и еще раз нажал клаксон.
– Стоят, – вздохнула над ухом лейтенант Инга.
Перчаточный многоэтажно высказался в адрес невидимых пешеходов, перегородивших дорогу. Я приоткрыла глаза. Впереди, метрах в пятнадцати, в свете фар топтались на дороге два верблюда и лошадь.
Телепат резко обернулся в мою сторону:
– Твоя работа?!
И я поняла, что медлить нельзя.
Телекинезом я затянула обоим мужчинам ремни безопасности до упора.
Пока Инга не опомнилась и не полезла в сумочку, двинула ей локтем в лицо.
«Прости, Сюзетта, ты по-прежнему мое единственное оружие. Мне надо совсем немного… прости, моя хорошая», – и я бросила кошку на плечо Марату – просто потому, что из всех троих он казался самым опасным.
Чутье не подвело. Потому что едва кошка вцепилась ему в шею, машину подбросило так, что почудилось на миг, будто под нами пузырем лопнул асфальт. Свет фар погас. Потом раздался скрежет, пол перекосило вперед, и я неловко соскользнула с сиденья, а Инга навалилась на меня сверху. Разом заорали Марат и перчаточный, в салон хлынул холодный воздух с пылью, от которой во рту появился железный привкус. Подняв глаза, я поняла, что моей Сюзетты больше нет. Как нет и панели приборов, руля, лобового стекла и капота. Мелькнула бредовая мысль, что мы подорвались на бомбе. Марат (лицо окровавлено, плечи нервно подрагивают) держал перед собой руки, словно сжимая невидимый шар. Перчаточный червем извивался на ремнях, силясь согнуться, и не переставая выл.
Впереди на дороге заржала лошадь.
Задыхаясь, я изловчилась и подцепила пальцами сумочку Инги. Нащупала в темноте электрошок и вынула его. Руки дрожали.
Внезапно Марат встрепенулся и повернул лицо.
Тело среагировало прежде, чем я успела испугаться – черенок электрошока уперся ему в кадык и коротко чирикнул.
Искать ключ от наручников я не стала. Чтобы изучить замок изнутри с закрытыми глазами, хватило пары секунд, потом я открыла его телекинезом. А вот дверь оказалась заблокирована, и даже телекинез не помог. Мне оставалось только лезть через раззявленную дыру в салоне. Преодолевая дурноту, я приставила электрошок к шее перчаточного. Он перестал извиваться за миг до того, как я его отключила. Когда я перелезала вперед, рука дотронулась до его колена – штанина была мокрая.
Верблюды отошли к обочине, когда я наконец выбралась наружу. Лошадь – белая, как призрак, – шагнула вперед и потянулась мордой к моему лицу. Милая моя, мне нужно совсем немного. Пожалуйста, помоги мне.
Я никогда не ездила верхом без стремян.
Лошадь послушно, как на арене цирка (настоящего цирка!), подогнула передние ноги, я взобралась ей на спину и схватилась за гриву. Давай, моя хорошая, не подведи.
Она выпрямилась и пошла прочь, все ускоряя шаг, словно давая мне постепенно приноровиться к своим движениям. Трасса была пуста. Впереди маячил сине-белый дорожный указатель. Я хотела доехать до него, чтобы узнать оставшееся расстояние, а потом сойти с асфальта; и мы почти доскакали, когда сзади раздался выстрел.
Я еще успела вспомнить, что когда-то мечтала научиться останавливать телекинезом пулю.
Меня бросило вперед; правая рука разжала пальцы, выпустила гриву и будто зажила собственной жизнью: стала подпрыгивать и размахивать в такт бегу, ударяясь о спину лошади и отлетая в сторону, как маятник. Несколько секунд я не чувствовала ее вовсе.
Это не может происходить со мной здесь и сейчас.
Тело подсказывало: может. В плече разгорелся огонь, в считаные мгновения разлился до кончиков пальцев, хлынул в грудь, и сердце зашлось в панике. Воздух разом вырвался из легких, и не было сил на новый вдох. Я не смогла даже закричать. Только согнулась, ведомая болью, и крепче сжала пальцами жесткий конский волос. Лошадь свернула с дороги и рванула в сторону деревьев.
Сзади бахнуло еще раз.
Сознание то гасло, то прояснялось (мгновенно, ослепительно, больно), и в голове накладывались друг на друга картинки-кадры: кусты, тонкая стена придорожной лесопосадки, клок сиреневого неба, пригорок, снова кусты…
Я не знаю, сколько прошло времени. Наверное, немного. Очнулась от боли и холода в легких. Лошадь шла медленно, и так же медленно качалась неживая рука. Каждое движение заливало кипятком все тело. И чтобы прекратить эту пытку, я не придумала ничего лучше, как затолкать скользкую от крови ладонь за пояс джинсов. Рука перестала болтаться, стало немного легче. Перевязать было нечем, да я и не смогла бы.
Лошадь стала и преклонилась.
Я свалилась в холодную жухлую траву.
Небо почти совсем погасло. Редкие облака неспешно ползли по своим делам. А над ними загорались первые звезды. Одна, другая… Маленькая голубая звездочка шевельнулась, вспыхнула ярче и заскользила к тоненькой луне. Надо же, спутник…
В ушах заиграла «Йога» в безумной органно-колокольной аранжировке с голосами католического хора.
Нестерпимо хотелось спать.
Кузнецов
Объект номер девять вышел из подъезда и направился к машине, в которой ждали его братки. Братки были в отключке.
Вот он дошагал до машины, подергал ручку, недоуменно постучал костяшками пальцев в стекло водителю. Наклонился, присмотрелся. Понял.
Ну вот, теперь мой выход.
Я привстал со скамейки и помахал ему:
– Денис Андреевич! Не соблаговолите на пару минут?
Узнал, но не испугался. Только плотней зажал под мышкой черную папку.
– Подходите, подходите, не высматривайте снайперов в кустах. Я один.
Он подошел. Протянутую для приветствия руку проигнорировал. Присаживаться рядом тоже не стал. Пришлось вставать мне.
– Ну, здравствуйте, – улыбнулся я. – Мы с вами уже заочно знакомы, не так ли?
Холодные светлые глаза уставились мне в лоб.
– Знакомы, – глухо ответил он и добавил с плохо скрываемой досадой: – Пожалел вас Артемка.
Я, наверное, изменился в лице.
– Вы, конечно, догадываетесь, что меня к вам привело. А я в свою очередь догадываюсь, куда вы меня намереваетесь послать.
– Не догадываетесь, – заверил он.
– Я опущу приличествующие церемонии, вы позволите? Сразу к делу: у вашего друга крупные неприятности. Я могу ему помочь. Более того, я хочу ему помочь. Несмотря на то, что некоторое время назад мне ясно дали понять, что на компромисс рассчитывать не приходится.
– Плохо, видимо, дали понять, доходчивее надо было, – сказал он без выражения, как бы между прочим. – И раньше – сразу, как вы Артему мозги начали пудрить. С базой данных МЧС ловко было придумано, только вы все равно ничего не выиграли.
Я уже переключился от созерцания его лица к наблюдению за его нервным полем; в последнее время это стало происходить почти неосознанно, вошло в привычку и перестало вызывать угрызения совести. Он был встревожен, импульсы метались в голове, но не хаотично, не панически – упорядоченно. Почему-то я знал, что по-другому у него не бывает. Такая картинка обычно наблюдается в голове либо у ученых, либо у сильно набожных людей, а он вряд ли относился к категории богомольцев. Любопытно.
– Меня искренне интересует: вы-то, Денис Андреевич, человек не обращенный, зачем им потворствуете? Вам-то что с этого? Нет, я понимаю, доходы с незаконного оборота драгметаллов карман греют, но вы и без этого вряд ли были бедным человеком, мм? Тогда почему?
– Вы знаете почему, – сощурился он. – Нету вариантов. Артем – мой друг.
– Вот что меня действительно поражает во всей этой истории, так это масштаб влияния пресловутого человеческого фактора, будь он неладен. Все с кем-то в дружбе, все кому-то делают одолжение. Горинец, здравомыслящий и ответственный человек, возит по стране оружие почище ядерной бомбы – ради дружбы и любви к искусству. Даже я, плюнув на все должностные инструкции, пасу его, как дитя малое, вместо того, чтобы засадить поглубже, как он того заслуживает, потому что статей на нем – как шариков на новогодней елке. Артисты его (тоже, видимо, из самых благих побуждений) плодят по стране аномалов. А вы и ваша криминальная корпорация старательно их покрываете – разумеется, потому что они друзья и исключительно хорошие люди. Прямо роман-утопия о всеобщей любви и дружбе. Не находите? – Он изобразил зевок. – Денис Андреевич, система – очень консервативная машина, но и она рано или поздно развернется по ветру. Там, – я ткнул пальцем вверх, – уже работает комитет, чья цель – обратить ситуацию на благо государству. А с государством ни я, ни вы, ни Горинец со своей бригадой тружеников не потягаемся. Времени все меньше. Когда за аномалов возьмутся всерьез, вести переговоры никто не будет. Кто не с нами – того в расход, иначе у нас в стране не бывает. И пока за вами не пришли, как за преступником, коим вы с юридической точки зрения и являетесь, я предлагаю вам покровительство – да-да, не смейтесь, – в обмен на услуги посредника.
– С юридической точки зрения, – спокойно сказал он, – я честный бизнесмен. Плачу налоги (в том числе и на ваше жалованье), отстегиваю на благотворительность. Мои покровители – люди достойные и надежные, и такие же достойные и надежные у меня друзья. Вам мне предложить нечего.
– Странные у вас представления о достоинстве и надежности. Ваш покровитель Лауреат… Ну да ладно. В таком случае обратимся вновь к приснопамятному человеческому фактору. Вы ведь, будучи Другом с большой буквы, не хотите, чтобы Горинец пострадал по вашей вине? А все идет к тому, что на цирк просто-напросто натравят спецназ. После того как глотатель огня Петр Цыбульский убил двоих сотрудников органов, у меня иссякли все аргументы против применения насилия. И когда мне в следующий раз зададут вопрос, какого, собственно, черта преступная группировка, известная как Волшебный цирк Белоснежки, до сих пор на свободе, я перестану церемониться и дам отмашку своим терминаторам; артистов неделикатно повяжут и засадят в места столь непривлекательные, что по сравнению с ними Колыма покажется Мальдивами. У наших яйцеголовых на них свои виды. Так что Белоснежке и ее гномам светит судьба подопытных крыс – пожизненно, без права на звонок адвокату. И просидит ваш друг Горинец до гроба в каком-нибудь бункере в браслетах и с проводами в голове. А вас, не обращенного пособника, как материал для науки бесперспективный, спишут.
