Текст книги "Я выбираю счастье (СИ)"
Автор книги: Ольга Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Следом пошли мужчины, не забыв прихватить рыбную долю.
К счастью, Бела Андреевна была здорова. Они с Мариной и Эльгой Сергеевной сидели за кухонным столом и пили отнюдь не чай. На столе стоял апельсиновый сок, коробка шоколадных конфет и бутылка мартини.
– Все ясно, перемывают кому-то косточки,– тихо прокомментировал Тимофей. – Скорее всего, нам.
– Нет, – возразил Станислав. – Ваши жены без вас сильно скучали, вот и развлекают друг друга. Заодно мою маму позвали.
Никто не был прав. Оказалось, Марина приехала к Тарасу Петровичу и ждала его, ей надо было поговорить о чем-то важном, связанном с работой. У Эльги Сергеевны была другая цель, ради которой ей надо было увидеть Белу Андреевну. Она и Бела были давние подруги. Бела давно звала подругу навестить её, посмотреть новую мебель, что недавно приобрели Авдеевы для кухни, но все что-то мешало. А тут в телефонном разговоре Бела Андреевна обмолвилась, что Стасик на дне рождения Мариночки все танцевал с одной симпатичной учительницей, она сама это видела. До Эльги Сергеевны еще раньше дошли слухи, что якобы Стас на остановке обнимался с какой-то учительницей из двенадцатой школы, прямо на руках держал, а зовут её Федосова Надежда Дмитриевна. Сердце матери наполнилось тревожными и в то же время приятными ожиданиями: вдруг у её Стасика все серьезно. И когда Эльга Сергеевна узнала, что Белочка видела эту Надю, говорила с ней, она тут же согласилась приехать попить чайку. Пора давно сыну жениться, думала Эльга Сергеевна, только дай ему Бог хорошую женщину, а не расчетливую Елизавету.
Только две немолодые подруги уселись за стол с бутылочкой мартини, как подъехала жена Тимофея, Марина, с пятилетней дочкой Машей. Машенька осталась играть во дворе, тут бегали соседские котята, поэтому никакая сила не могла заставить девочку идти в дом. А так дом окружал высокий забор, то Маше разрешили остаться на улице, пусть ребенок дышит воздухом, да и погода стояла просто великолепная. Из окна все отлично видно.
Марина хорошо знала Надежду, она работала с ней в одной школе, поэтому женщина тут же была усажена за стол с мудрыми старшими дамами, которые уже слегка осудили новую пассию Станислава. Мариночка должна была все рассказать о Надежде. А Марина и ехала с этой целью. Только к Тарасу Петровичу. Женщина была возмущена. Завтра в школе должно состояться общее собрание педагогического коллектива, и там собираются принять решение об увольнении учителя музыки Надежды Дмитриевны, как не соответствующей занимаемой должности.
– Вы только подумайте, – говорила возмущенно жена Тимофея. – И так нас, учителей, ни во что не ставят, опустили ниже плинтуса. Мы во всем в нашей стране виноваты. Так еще что удумала наша директриса. Увольнение. Да еще с такой глупой формулировкой. Совсем не думает, где она еще найдет такого учителя музыки. У нас все дети петь полюбили. Наш школьный хор лучший в районе.
– Это потому, что он один на весь район, – насмешливо заметила Эльга Сергеевна, у которой в школе не было не то что хора, а и музыка временно не велась. – У вас нет конкурентов.
– А в музыкальной школе? – не согласилась Марина. – Только там сплошь специалисты работают и дети подобранные. А у нас Надюша собрала всех двоечников и прогульщиков, уж не знаю, как она их убедила, но вручила им деревянные ложки, вот они и играют на них, и поют, даже пляшут. Лучше чем в музыкалке. Сами же видели и слышали. Они выступали в детском доме творчества. А Надежду хотят уволить.
– Да ты расскажи по порядку, – попросила Бела Андреевна. – Мужа моего еще нет дома. Я так думаю, ты к нему приехала, чтобы вмешался.
– Черт, – стукнула себя по голове Марина. – Они же вместе с Тимкой на рыбалке. Что-то я не подумала!
– Они уже возвращаются, Тарас звонил Белочке, – сказала Эльга Петровна. – Рассказывай. Я немного слышала про ваш скандал, но думала это с другой учительницей связано.
И возмущенная Марина начала свой рассказ.
– Вы знаете, что в том году наш директор Владлен Григорьевич ушел на пенсию, жаль, хороший был человек, воспитанный, справедливый. Нам прислали Татьяну Ивановну Копеко. Она в комитете несколько лет на заднице сидела, указания давала, представления не имеет, как работать в школе.
– Погоди-ка, погоди-ка, эта та самая Татьяна Ивановна Копеко, что у меня проводила во время аттестации школы контрольный срез? – засмеялась Эльга Сергеевна.
– Она, – кивнула Марина.
– Тогда все понятно.
– Я и этого не знаю, – огорчилась Бела Андреевна. – Ты мне не рассказывала, Эля. Почему?
– Тогда я сначала расскажу, потом Мариночка, – ответила подруга. – Слушай, Белочка.
И Эльга Сергеевна начала свой рассказ.
– Школа наша проходила аттестацию. Мы тогда еще не имели статуса гимназии. В старших классах проводили контрольные срезы. Во время таких процедур двойки ставить не положено. Хочешь – не хочешь, а аттестацию школа должна пройти. А одиннадцатый класс у меня был очень слабый. Так эта важная дама из комитета образования пришла ко мне на урок, принесла текст для диктанта. Мне даже не дала взглянуть на перемене, чтобы я хоть познакомилась с содержанием, решила, наверно, вдруг что подскажу какое-нибудь слово. Ну, я тоже рассердилась. Я за тридцать лет работы чего только не видела в школе и не боюсь, когда мои ученики получают двойки. Пусть увольняют и ищут другого учителя. Я ни одного слова не проговорила по слогам. Написали мои орлы, собрали работы. Копеко сама собирала, мне не доверила. Но и этого мало. После эта Татьяна Ивановна села рядом со мной проверять работы: не дай Боже, я синей пастой исправлю ошибки, и оценки сразу улучшатся. Чего добивалась эта дама, не знаю. Я всегда ставила, не боясь, двойки. Класс у меня не гимназический. Обычный, общеобразовательный. Вот и получили мои красавцы и красавицы одну тройку, одну четверку, остальные двойки.
Эльга Сергеевна весело улыбнулась.
– А чего ты смеешься? – не поняла Бела Андреевна. – Учителей всегда ругают за двойки.
– Поэтому и смеюсь. Не только ругают, запрещают их ставить, даже тем, кто не способен к обучению. Открытым текстом говорят на совещаниях, что надо помочь ученику, поработать с ним.... Перевожу для тебя, Белочка: или подсказать, или исправить ошибки синей пастой и отчитаться за стопроцентную успеваемость. Так вот эта история с двойками имела продолжение. Через неделю из комитета прислали нового проверяющего с другим диктантом. Приехала воспитанная интеллигентная женщина, ругается на Татьяну Ивановну, говорит: надо сразу по-человечески делать, ведь знала, что не положено ставить столько двоек. Подала мне другой диктант, подготовьтесь, говорит. Но все равно я по слогам диктовать не стала, совести не хватает так откровенно подсказывать. Так мне синюю ручку приказали на проверку взять... В этот раз двоек не было. Вот после этого Татьяна Ивановна и ушла директором в Мариночкину школу.
– Надо же, какие страсти у вас бушуют, – произнесла Бела Андреевна. – А мне все сотрудницы Тараса такими воспитанными, вежливыми казались.
– Конечно, – все еще сердито проговорила Марина, – у вас муж кто? Начальник им... а мы простые смертные, подчиненные...
– Ладно, рассказывай, что у вас. Чем ваша Надежда не угодила Татьяне Ивановне?
– Да такая же почти история, только с другими вариациями. Наша Надюша отредактировала. Она ведь ничего не боится, – начала Маринка. – Ей хоть Татьяна Ивановна Копеко, хоть ваш Тарас Петрович. Она себя уважает, не дает унижать. Но не все такие, как она.
– Так вроде Татьяна Ивановна не трогает смелых людей, она слабых давит, – заметила Эльга Сергеевна.
– Так и есть. Она и не тронула бы Надю, если бы та сама не влезла, да, если честно сказать, еще и малость спровоцировала.
И скоро перед женщинами старшего поколения нарисовалась картина конфликта.
– Жертвой Татьяны Ивановны стала молоденькая учительница русского языка. Любовь Ивановна Лисницкая, – быстро тараторила Марина. – Девушка работает всего второй год. Что-то получается, что-то нет. Но старается, детей не обижает, они тоже её любят. Вот и заступилась на свою голову за одного двоечника, увела его от директрисы, когда та метала громы и молнии в мальчишку, не дала той душу отвести по полной программе, да еще тихо осмелилась возразить, что та неправа. Наша Шахиня злопамятная, запомнила.
– Кто запомнил? – удивились женщины.
– Шахиня. Так Надежда окрестила нашу новую власть. Она умеет метко сказать, подметить в человеке его особенность.
– А похожа, – засмеялась Эльга Сергеевна, вспомнив упитанную стокилограммовую Татьяну Ивановну. – Важная, широкая в нижней части, не идет – плывет. Точно, Шахиня. Ты продолжай, продолжай, Мариночка.
– Словом, Шахиня устроила нашей Любке внеплановый контрольный срез. Умно поступила. Завуч расписала срезы по всем классам, Шахиня проверила, себя ассистентом к нашей Любаше поставила под предлогом посмотреть, как работает молодой специалист, она же тоже русский язык ведет. А дальше было, как вы рассказывали. Ни глазком, ни ухом, работы проверять только в её присутствии...Да еще во время урока указывала без конца, как диктовать.
– Так это же мешает детям, – возмутилась Эльга Сергеевна. – Такого нельзя делать ни в коем случае.
– А Шихине этого и надо было, – ответила Марина. – Получили Любины пятиклашки за этот диктант десять двоек, остальные пятнадцать положительные оценки. Любка ревет: у нее никогда так плохо дети не писали. На доске выговор висит Любке за плохое исполнение своих обязанностей. Учителя успокаивают Любку, советуют не обращать внимания, а Надька обозлилась, говорит: "Уважать себя надо, не разрешать унижать". И решила она, как видимо, проучить директрису. Надька наша на контрольном срезе была ассистентом у самой Шахини. Та ей намекает, что можно не приходить, она сама справиться, та в ответ: "Конечно, приду, Татьяна Ивановна!" Так решила Шахиня контрольную работу раньше на урок написать. Надька опоздала на этот урок, но, узнав, что уже работу пишут, обязанность свою выполнила, тихонько пришла в класс. Отсидела честно весь диктант. А у Шахини десятый класс, Надькин. Но Татьяна им по слогам диктует, а Надька с задней парты громким шепотом приказывает:
– Чтобы писали так же, как Татьяна Ивановна диктует. Слушайте каждую букву. По слогам ведь вам говорят.
Её ребята с полуслова понимают. Уж не знаю, как там они слушали, а написали все до единого на двойки. Один парнишка, где твердые согласные ж, ш, ц, так и писал: "Жэвот, жэстянка, цэлый". Надька как положено на проверку рядом с Шахиней уселась, сама хохочет во все горло: "Ой, Сашка Драчов диктант с грузинским акцентом написал". Но не ушла. Отсидела всю проверку, не дала синей пастой исправлять оценки. Ну, Шахиня Любку в покое оставила, занялась Надькой. Та отмахнулась, когда предупредили её, что Шахиня отомстит, она ничего и никого не прощает. Заявила, мол, ниже школы не сошлют.
– И что же сделала Татьяна? – Бела Андреевна не на шутку заинтересовалась этой историей.
– Да так, сначала мелкая мышиная возня началась. Надькины уроки с последних переставила на первые, не предупредила Надежду, та опоздала, ведь она не местная, из деревни приезжает. И так несколько раз. Но Надька ничего не боится, говорит завучу, что отвечает за расписание: "Еще раз так сделаете, позвоню в комитет, что вы плохо справляетесь со своими обязанностями, расписание меняете, учителей не предупреждаете". Завуч у нас конфликтов не любит, перестали менять без надобности расписание, но все бывает. Поэтому Шахиня наша изменила тактику, стали предупреждать об изменении в расписании: завуч позвонит Надьке за час до уроков, мол, расписание опять меняется, пожалуйте на урок на час пораньше, Надежда Дмитриевна. А когда та успеет? Автобусы через Осинки не часто ходят. Опять, получается, опаздывает. Шахиня говорит, чтобы она приезжала всегда заранее. А у Надюши все-таки двое детей. Не стала она заранее приезжать. Вот и увольняют нашу Надьку с соответствующей записью в трудовой книжке.
– Только из-за этого? – не поверила Эльга Сергеевна.
– Ну, еще было кое-чего. Там, правда, Надюша перегнула палку. У Шахини сын в нашей школе учится, Влад Копеко. Противный такой парень. Но на гитаре немного играет. А тут надо было на конкурс в Москву юных гитаристов кого-то послать. Да программа конкурса такая хорошая! И дорога бесплатная. Две наши подлизы Кунова и Лавдоренко сразу предложили кандидатуру Влада. Ну, Надежда и прокомментировала, что не грех бы, чтобы у гитариста был еще и музыкальный слух, а не только дорогая и плохо настроенная гитара. И добавила, что его пение напоминает блеяние молодого озабоченного козла.
Женщины фыркнули.
– А ведь правда, – засмеялась Бела Андреевна. – Я как-то слышала. Татьяна Ивановна всегда гордится своим сыночком. Он как-то пел, когда мы на пятидесятилетие к ней ходили. И на гитаре плохо парень играет, и как взвоет во время пения. Ужас!
– Так-то оно так, – подвела итог Марина. – Но Надька добилась своего, обозлила окончательно Шахиню. Выгонят её на все четыре стороны.
– Так без приказа комитета не уволят, – заметила Бела Андреевна.
– Знаю. Вот и пришла предупредить Тараса Петровича, чтобы не подписывал, не глядя, приказ.
Приехавшие мужчины разгрузили рыбу, выслушали сначала риторические вопросы на тему: "И куда эту рыбу теперь девать? Кто её чистить будет" Прибежавшая с мужчинами и котенком в руках Машенька предложила кормить ими котят, у соседей их целых три штуки.
– А вы, Бела Андреевна, как я, – посоветовала Марина, – раздайте рыбу. Удобно и забот лишних нет.
Тут за окном послышался басистый голос соседки: "Кис-кис. Ну где ты, рыженький? Домой пора". Бела Андреевна поспешно выбежала на улицу, у неё появилась неплохая мысль.
– Марочка, Марочка! – раздался её голос, – возьмите рыбки котятам. Речной. Тарас сам ловил.
– Ну, вот еще котятам, – пророкотал в ответ женский бас. – Я сама её съем. Такую хорошую рыбу и котятам. Я сама люблю речную рыбку.
– Научила, – покачал головой Тарас Петрович, глядя на Марину, но тут же начал улыбаться, увидев входящую жену и крупную соседку, работающую на местном телевидении: – А это вы, Мара Викторовна? Вот не знал, что вы рыбу любите.
– Не просто люблю – обожаю, – ответила внушительная Мара Викторовна.
Пристроив большую часть рыбы, женщины усадили мужчин за стол. Марина начала свой рассказ. Тарас Петрович под конец ругнулся:
– Вот ведь зараза. Выпер эту Татьяну из комитета, надоела с её идиотским самомнением, и так никто в школу не идет, так она теперь в своей школе житья никому не дает. Остатки учителей мне разгонит.
– Тарас Петрович, – попросила Марина, – завтра у нас собрание. Будут Надежду травить. Она держится, виду не подает. Но есть в коллективе, кто задницы Шахине лижет.
– Я буду завтра у вас на собрании, – пообещал Тарас Петрович.
После этого все разъехались по домам.
На другой день Тарас Петрович опаздывал на собрание в школу 12. Заглохла машина. Хорошо, что мимо проезжал Станислав. Он и довез Тараса Петровича, обещал и назад отвезти. Немолодой друг покойного отца хитро прищурился:
– А пойдем Стаська, со мною на собрание. Догадываюсь я о твоем интересе. Вместо меня лучше домой отвезешь Надежду. А то, слышал, сбегает она от тебя. Вот признайся честно: ты и так сюда ехал.
Станислав засмеялся. Все правильно, хотел подвезти домой Надежду, по пути уговорить на свидание, вот только она упорно тащит с собой свою некрасивую подругу, да еще всячески пытается обратить на неё внимание, сватает прямо.
Около школы стояла группа подростков. Станислав узнал среди них тех, кто сопровождал Надежду, когда она упала со скутера. Подростки о чем-то возмущенно говорили. Тарас Петрович поздоровался с ними. Пояснил, что два их них сыновья соседки. О том, что вчера к нему пришла после их отъезда Маара Викторовна, он говорить не стал. Маара Викторовна тоже просила вмешаться в конфликт, разобраться в нем. Подростки остались стоять на улице, мужчины вошли в школу, охранник узнал Тараса Петровича и пропустил, вопросительно глянул на Станислава.
– Это со мной, – кивнул Тарас Петрович на своего спутника.
В классе, где проходило собрание, стоял шум. Дверь была открыта, в школе было, только разносились громкие звуки по пустой рекреации, долетающие из кабинета, где шло собрание. Тарас Петрович не стал сразу заходить, остановился в отдалении.
Из рекреации была крайняя первая парта. За ней сидела спиной к двери красивая Надежда, одна, и с интересом вглядывалась в лица говорящих.
– Надежда Дмитриевна, почему вы молчите? Мы бы хотели услышать ваши объяснения, – прозвучал голос директрисы.
– Я думаю, – глубокомысленно ответила женщина.
Станислав явно слышал издевательские интонации в голосе женщины.
– О чем? – неосторожно спросила директриса. – Поделитесь вашими глубокими мыслями с нами, простыми смертными.
– Это хреново, когда чисто бабский коллектив, – ответила Надежда. – Уж лучше бы вы мужиков делили, чем меня обсуждать.
Кто-то сдавленно фыркнул, подавляя смех. Встала Людмила Яновна Кунова, одна из приближенных Шахини, заговорила своим фальшиво-проникновенным голосом.
– Я вам удивляюсь, коллеги. Вот вы смеетесь, а ведь Надежда Дмитриевна фактически оскорбляет нас сейчас. Почему вы не слышите цинизма в её словах? Откровенного, грубого цинизма.
– Любить мужиков – это не цинизм, Людмила Яновна, это природа-матушка, – опять усмехнулась Надежда. – Полезно для здоровья.
– Вам не давали слова, – выкрикнула Галина Алексеевна Лавдоренко, беспринципная учительница, поддерживающая всегда сильного.
– Итак, – завершила дискуссию Шахиня, – предлагаю уволить Надежду Дмитриевну, как не соответствующую высокому званию учителя. Кто "за", прошу поднять руку.
В глазах Надежды застыл искренний интерес. Казалось, происходящее её не волнует нисколько. Она с любопытством смотрела на учителей. Голоса разделились пополам. Несколько человек воздержались. Шахиня давила на коллектив.
– Почему не голосуете, Анна Тимофеевна, – обратилась она к худенькой старенькой учительнице начальной школы. – Поднимайте руку. Ваш голос может оказаться решающим.
– Да я не понимаю, о чем вы тут, – оправдывалась добрая, не любящая скандалов старая учительница.
– Вот поэтому и проголосуйте, – приказала директриса.
Анна Тимофеевна нехотя подняла руку.
– Я не подниму, – предупредил Николай Васильевич Коротеев, учитель истории. – Я не хотел участвовать в вашем позорном фарсе, так заставили. Я категорически против увольнения. Запишите это в протокол.
Голоса опять разделились поровну. Взгляд шахини был прикован к Раисе Григорьевне Длужевской, красивой породистой учительнице математики, уважаемой в коллективе.
– Даже не смотрите в мою сторону – произнесла Раиса Григорьевна. – Голосовать ни за кого не буду.
Шахиню это не смутило. Всем было понятно, какое бы решение собрание ни приняло, Надежду уволят. Многих удивляло, что сама Надежда молчит, не защищает себя, только смотрит с каким-то даже не удивлением, а интересом на окружающих. А ведь работы особо нет в их небольшом городке. Некуда податься, да еще запись соответствующую сделают в трудовой книжке. Надежда за все собрание лишь один раз высказалась серьезно, когда Любаша пыталась её защитить. Дрожа и путая слова, девушка говорила:
– Не надо увольнять Надежду Дмитриевну, увольте лучше меня. Это ведь все из-за меня. Мы же все знаем.
– Любка, – сердито прервала её Надежда. – Замолчи и сядь. У тебя мать-инвалид на руках и кусаться ты еще не умеешь. А я зубастая, надо будет сама сожру, кого захочу. Не подавлюсь, – и улыбнулась наивно-весело. – Я люблю восточные сладости.
Люди опять заулыбались. Намек прозвучал более чем прозрачно: восточные сладости – Шахиня. А дальше со стороны Надежды опять посыпались шуточки и ехидные замечания.
– Ваше святейшество, – обратилась Надежда к директрисе голосом покорной и глупой рабыни, – зачитывайте ваш рескрипт, не томите народ. Мне как, прямо сей минуточку уходить али завтрева.
Шахиня обиженно отвернулась. Зато раздался другой голос.
– Вот посмотрите, – это опять взвилась Кунова Людмила. – Эта учительница даже грамотно говорить не умеет. И это не первый случай. Почему такие люди работают в школе?
– Сею разумное, доброе, вечное, – подражая голосу Куновой, проникновенно-фальшиво проговорила Надежда. – Вот для чего я, Людмила Яновна, работаю учителем музыки.
Кто-то опять фыркнул. Надежда упорно превращала собрание в фарс, и ей это удавалось. А как она хорошо имитировала голоса, как настоящая актриса. Скажет слово, а кажется, это не она – другой говорит. Больше всех доставалось Куновой и Лавдоренко. И неудивительно, они и говорили больше других.
– Какое тут разумное доброе, вечное? Кто его сеет? Вы сеете?– взвилась Лавдоренко, поглядывая в сторону директрисы. – Вот три дня назад приехали представители комитета образования, уроки технологии проверяли. Надежду Дмитриевну попросили отвести их в кабинет труда. Лучше бы мы этого не делали, – Лавдоренко возмущенно закатила глаза. – Дети там работают, ящички сколачивают. Их спросили, для чего будут служить эти ящички. Ну, дети растерялись, стали говорить кто для конфет, кто для пряников, а наша Надежда Дмитриевна говорит проверяющим: "Ха! Не знают? Для мармалада ящики!"
Грохнул откровенный смех. Заглушив слова Галины Ивановны, которая повторяла: "Вы представляете, так и сказала: для мармалада". Кунова же добавила:
– Представители комитета даже спросили, есть у Надежды Дмитриевны высшее образование?
– Поэтому, – плавно переняла эстафету Шахиня, – решение напрашивается само собой. – Уволить Надежду Дмитриевну как несоответствующую должности. Тем более, я выяснила, что педагогического образования у неё нет. Она так и не предоставила нам ксерокопию своего диплома. Сказала только, что у неё училище за плечами. Музыкальное. Я предложила ей заочно учиться, поступить в педагогический институт. У нас в городе есть филиал. Отказалась. Даже на курсы не хочет ехать.
– Какие курсы? – послышался возмущенный голос Марины. – У Надежды Дмитриевны двое маленьких детей. Их куда девать?
– Я просила её принести документы на детей, но Надежда Дмитриевна и этого не сделала. Откуда мы знаем, может, придумала она про детей, чужие у неё дети живут, – отрезала директриса.
– Да как так можно говорить? – выкрикнула подруга Надежды и обратилась с ней. – Что ты молчишь? Да принеси ты ксерокопии свидетельств о рождении детей.
– Не понесу, – ответила Надежда. – Это мои дети!
Чувствовалось, она разозлилась.
– Почему? – этого многие понять не могли.
Надежда встала. Ох, зря с ней связались. Зря угрожают.
– Да потому что в нашей школе лишь один ребенок есть. Только у Татьяны Ивановны. Остальные не в счет.
Она лишь на минуту позволила чувствам возобладать над волей. Но моментально взяла себя в руки и, глядя в упор на Копеко, продекламировала:
Осел останется ослом,
Хоть ты его осыпь цветами.
Где надо действовать умом,
Он только двигает ушами.
А потом повернулась к остальным:
– И вы двигайте дальше! А я ухожу!
Надежда вышла из класса. За ней поднялись еще несколько человек. Но директриса встала в дверях, перекрыла шум своим зычным голосом:
– Голосуем еще раз. Поднимаем, поднимаем руки. Раиса Григорьевна, надеюсь, вы подумали и присоедините свой голос к большинству.
Длужевская безразлично отвернулась. Тарас Петрович, услышав последние слова, пробормотал:
– Достаточно. Пора мне брать слово, – Авдеев решительно пошел навстречу вышедшей Надежде: – Вернись! – и вошел в кабинет.
Там сразу наступила тишина. Авдеев оглядел лица сидящих людей. Устали все. Всем хотелось домой. У многих есть дети.
– Я голосую против, – сказал он.
Все молчали. Надежда равнодушно скользнула по сидящим взглядом. Отметила победную улыбку Маринки. Авдеев медленно заговорил:
– Татьяна Ивановна, я более тридцати лет работаю в сфере образования, но не позволяю себе так отзываться об учителях. Прекратите этот фарс, пожалуйста, и дайте людям разойтись. Здесь в основном женщины, у них есть мужья, дети. Идите все домой. Никто уволен не будет. Надежда Дмитриевна! – он повернулся к Надежде, – а вы, пожалуйста, объясните это вашим хористам, они стоят возле школы, привлекли прессу даже.
Надежда при слове пресса немного побледнела, легкое волнение скользнуло по её лицу. Директриса медленно менялась в цвете лица, сначала побледнела, потом покраснела, побагровела.
– Надежда Дмитриевна, вам понятно решение собрания? – спросил Тарас Петрович. – Работайте спокойно. Никто вас увольнять не будет. Да, Татьяна Ивановна, у нас в комитете все документы на детей Надежды Дмитриевны есть. Так что не надо требовать ничего. Вам всем все понятно?
Татьяна Ивановна молчала. Появление Авдеева никак не планировалось. Кто же донес?
– Понятно. Только и Любку, то есть Любовь Ивановну пусть никто не трогает, – проронила Надежда, поднимаясь и собираясь уходить. – И так молодой девчонке отбили желание работать в школе. Я бы на её месте бежала отсюда.
– Ладно, ладно, – примиряюще произнес Тарас Петрович. – Оставим советы в стороне. Кстати, отправьте хористов домой и вернитесь. И вас, Татьяна Ивановна, я попрошу задержаться.
Надежда вернулась через десять минут. Не одна. С ней рядом шла крупная решительная женщина и следом спешила маленькая, подвижная.
– А вот и наша пресса. Прорвались все-таки, – констатировал Авдеев. .
В кабинет входила соседка Авдеева, Мара Викторовна, мать учеников 8 и 5 классов Ильина Ильи и Романа, и Стукалова Анна Сергеевна, корреспондент местной газеты, она порой писала о школе. Весной Мара Викторовна сделала передачу о хоре школы 12, там везде на первом плане были ученики, лицо руководителя ни разу не показали крупным планом, все она была вдали, да чаще со спины и вполоборота, вместо Надежды о хоре рассказывал воспитанный, интеллигентный Владлен Григорьевич.
– Можно, я лучше уйду, – попросила Надежда. – Не буду я общаться с прессой. Можете меня уволить, я этого не боюсь. Ребятишек только жалко, опять пойдут по подворотням.
Ильина вскинула вопросительные глаза на Авдеева.
– Вы мне обещали, – напомнила она.
– Никто уволен не будет, – ответил он, глядя на Надежду. – Хор ваш сохранится. Кстати, в детском доме творчества открывается театральный кружок. Надежда Дмитриевна, вы обещали помочь найти руководителя. Может, сами возьметесь?
– Нет, – буркнула Надежда.
В присутствии прессы она становилась неразговорчивой, даже в лице менялась, становилась хмурой, не похожей на себя.
Никакой статьи, никакой передачи не появилось. Ни Надежда, ни Шахиня никогда не говорили, о чем была в тот день их дальнейшая долгая беседа с Тарасом Петровичем и представителями СМИ. Но, похоже, было, что Надежда уважает Авдеева, даже побаивается. Когда же её спрашивали другие учителя, о чем с ней говорил глава комитета, она отвечала с присущей ей веселостью:
– Жениха мне нашел Тарас Петрович. Станиславом зовут. Сватать приезжал.
Счастье было так близко .
И в словах Надежды Дмитриевны была доля истины. С этого дня начался развиваться роман между Надеждой и Станиславом, как ни сопротивлялась тому женщина.
Станислав полюбил эту женщину. Она была не только умна, но и красива, что тоже немаловажно. С ней никогда не было скучно. Надюша любила посмеяться, с ней постоянно что-то происходило, что вызывало её же смех. Мужчина привык к её манере разговора: если говорит глубокомысленно с серьезным взглядом – значит, ни капли правды в её словах нет. А если смеется, то это истинная правда. Им нравилось быть вместе, они стали встречаться.
Как-то Станислав уговорил её поехать с ним за город в старый заброшенный сад. Мать просила привезти вишневых веточек, ей зачем-то они понадобились. Кто-то дал Эльге Сергеевне рецепт чая с вишневыми веточками. Хоть и была уже поздняя осень, первые числа ноября, но погода все еще стояла относительно теплая. Надежда согласилась на поездку. Всю дорогу весело болтали. Обо всем и ни о чем. Станислав в тот день взял и спросил, почему она до сих пор не вышла замуж. Надежда сделала глубокомысленный вид и важно ответила на этот вопрос:
– Главное в любви – это не брак, а само переживание любви, это же счастье, когда ты любишь, пусть даже безответно, – но, увидев недоуменное выражение лица Станислава, изменила глубокомысленный тон на легкомысленный, захохотала: – Да никто меня не звал. Вот и не вышла. А сама никого не хотела поймать в сети Гименея. Все мои любимые мужчины поэтому остались глубоко несчастными.
– А сколько их было? – тут же спросил мужчина. – Любимых-то?
Он начал чувствовать, что ревнует женщину к прошлому, хотя толком ничего не знал о ней.
– Ни одного, не считая двух моих мальчиков. Их я очень люблю, – тепло улыбнулась Надя. – Вот мои любимые мужчины.
Станиславу очень хотелось спросить: а как она к нему относится, любит ли его. Но вместо этого произнес:
– Неужели ты никого не любишь и никогда не любила, я имею в виду из взрослых мужчин, не детей.
– Папку своего люблю, – тут же ответила женщина.
– А посторонних? – не сдавался Станислав.
– Ну, спустя много лет, когда я буду пенсионеркой, – Надежда приняла задумчивый вид, – это станет само собой понятно. Надену белый платочек, сяду на лавочку возле дома, придет ко мне кряхтящий старичок в валенках и ушанке, вот тут я и признаюсь, что любила его всю жизнь. Заодно и других вспомню.
Станислав тут же представил себя в валенках и ушанке. Нет, он не согласен был ждать так долго. Эта женщина была нужна ему сейчас. Даже то, что у неё двое детей, его не испугало. У его Надюши было двое мальчиков, Саша и Миша, два и три года. О них женщина всегда говорила тепло, со счастливой улыбкой, и никогда про их отцов, словно тех никогда и не было. И сегодня, подъезжая к саду, Станислав не удержался, спросил про отцов мальчиков и получил глубокомысленный ответ:
– Это дети любви, Стасик.
На легкомысленный тон женщина не перешла, значит, не скажет правды, понял мужчина. А Надежда, увидев с пригорка старый заброшенный сад, заахала.
– Господи! Неужели на свете может быть такая красота.
Поздняя осень, отсутствие холодных пронзительных ветров оставили на вишнях их покрасневшие листья, которые приобрели необычайно яркий розовый оттенок. Надюша говорила:
– Я никогда и не видела такой красоты. Сердце замирает. Давай остановимся, посмотрим. Я всегда думала, что только клены бывают разноцветными. А тут вишня. Ты посмотри, Стасик, на яблонях ни листочка, тополя абсолютно голые, а вишня, как невеста в индийском кино, одетая в красное сари. Такая красивая, нежная. А ивы у речки вообще умницы – зеленые стоят до сих пор. Только зелень у них устала, потускнела. Она как старая актриса в кино, которую заставляют играть молодицу: загримировали на совесть, ни морщинки не видать, а усталость все равно щелочку находит, проглядывает, зритель это видит. Надо уметь найти в себе силы, чтобы уйти достойно, не потускневшей, а с яркой зеленью...
