Текст книги "Гостиница Четыре стихии (СИ) "

Автор книги: Ольга Золотухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Облезлый козёл с жидкой бородкой и обломанным левым рогом просунул голову между бедром одной из пришелиц и дверным косяком. Бросил на погрустневшую Золушку тоскливый взгляд и ласково мемекнул.

– Где она? – сурово спросила высокая статная фея. Все три взора одновременно метнулись от тётушки к Золушке и обратно. – Куда вы её заточили?

57

– И вам доброго вечера, коллеги, – фея-крёстная изобразила крайнее удовольствие от встречи с волшебницами. – Какими судьбами? Наконец-то решили посетить знаменитую Гостиницу? Что ж, добро пожаловать! Вот только не будет ли здесь для вас излишне суетливо? Вы, кажется, давно отвыкли от действий активнее встряхивания пыли с волшебных палочек...

– Тётушка-а! – окликнула язвительно щурящуюся фею Золушка. – Позвольте теперь мне приветствовать наших почтенных гостий. Добрый вечер, уважаемые дамы, рада приветствовать вас...

– Что такое?! – практически копируя тётушку, низко воскликнула полная низкорослая волшебница.

– Не спешите, мадам Погодушка, – подняла руку высокая фея. – Милое дитя, только из уважения к вашему юному возрасту прощу вам ваше невежество. Позвольте представиться: мы три добрые феи – мадам Погодушка, – полная госпожа отрывисто кивнула, – мадам Флора, – худощавая волшебница среднего роста вежливо улыбнулась Золушке, – и я, мадам Фауна. Мы – те, кто в своё время осчастливил тремя неоценимыми дарами маленькую принцессу Рассветного королевства, Аврору, ныне печально известную как Спящая Красавица. Как вам, вероятно, известно из сказок, милое дитя... – короткий взгляд в сторону феи-крёстной, которая нервно подёргивала искрящей палочкой, – с прекрасной принцессой приключилась ужасная беда: её обрекли на вечный сон, который мы своими силами обратили в сон столетний. Но с одним условием: что по прошествии указанного срока Спящую Красавицу отыщет прекрасный влюблённый юноша и подарит ей первый поцелуй, – она снова замолчала, на этот раз отвлёкшись на своих подруг. Мадам Флора горестно вздохнула и погладила по плечу засопевшую мадам Погодушку. – Так вот! Дабы обезопасить Аврору от злобный козней злой колдуньи Миллисенты, мы доверили её сохранность вашему предку, деточка, Хозяину Гостиницы господину Елею. Он замечательно знал своё дело, деточка, и был настоящим господином своему слову и делу! Он дал приют печальной Спящей Красавице, пообещав заботиться о ней и не подпускать зла.

– Уверена, он сдержал данное слово, – степенно кивнула Золушка, жестом останавливая тётушку. – Вам не придётся в нём разочароваться, как и в его потомках, свято блюдущих заветы старшего поколения. Видите ли, в нашей семье весьма важна преемственность... Кхэм, вы не могли бы превратить благородного господина богатыря обратно в человека? – осторожно поинтересовалась новая Хозяйка, с сомнением поглядывая на козла. – Или хотя бы в более демократичное животное?

– Кого? Этого невежу?! – возмутилась мадам Погодушка. – Ха, ещё чего! Я, например, не вижу разницы.

– У вас возраст и плохо со зрением, коллега! – не выдержала фея-крёстная. – А ещё с памятью! Сами только что говорили о компетентности хозяев Гостиницы, а сами что же, решили испортить нам репутацию?! Отойдите в сторону: ваши одноразовые волшебные палочки пропахли нафталином! Яверну ему облик!

– Тётушка! – ещё строже произнесла Золушка.

Суровая волшебница, демонстративно закатав манжеты, взмахнула было палочкой, но вздрогнула под окликом любимицы, и серебристая лента заклинания ударила по косой над головой козла. Мадам Погодушка с неожиданной для её комплекции грацией увернулась, и искрящийся хвост угодил в показавшуюся за её спиной любопытную физиономию. Будь здесь Весна, она бы не сдержала вскрика

58

досады. Молоденькая девица, так не вовремя возникшая на территории действия колдовства, вскрикнула, схватившись за лицо, а когда отняла от него руки, оказалась старой ведьмой. От прежнего облика в ней остались лишь лихо накрученные седые лохмы и нелепый макияж.

Фея-крёстная охнула, прижав в груди руки с палочкой, и сжалась под сверкнувшим взглядом знаменитой госпожи Наины.

– Ах ты, изъеденная букашкой дочь трухлявого пня...

– Поберегись!

Ведьма, взвизгнув, отскочила на несколько шагов. Её место в коридоре мгновенно было занято отфыркивающимся и перебирающим от нетерпения ногами кентавром Хироном. На его плече как всегда вольготно устроился Оле-Лукойе. Отсалютовав присутствовавшим здесь дамам, он обратился к Золушке:

– Дорогая Золушка, простите, что отвлекаю вас от отдохновенного чаепития, но несколько бестактно сидеть здесь, пока практически все постояльцы едва умещаются

– самой высокой башне Гостиницы...

– Спящая Красавица! – хором сообразили фея-крёстная и новая Хозяйка.

– Аврора! – эхом отозвались три добрые волшебницы, подобрали юбки и наугад кинулись по коридору в ту сторону, откуда только что появились вестники последних событий.

– Ха, пешком?! – не упустила случая поехидничать фея-крёстная, схватила Золушку за руку и, явно рисуясь, исчезла с ней в лучах перемещения. Три волшебницы резко затормозили, но, не обладая точными координатами башни, вынуждены были довольствоваться магическим ускорением передвижения кентавра-провожатого. Обиженная и всеми забытая расколдованная ведьма молча погрозила им вслед кулаком и лязгнула зубами в ответ на жалобное блеяние превращённого козла.

Расчёт феи-крёстной оказался не до конца верен. Не до конца – потом что уесть "коллег" она всё-таки сумела, а вот с пунктом назначения, мягко говоря, не совсем угадала. Оле-Лукойе вовсе не приукрасил в свойственной ему сказочной манере, и на узком лестничном серпантине – единственном пути к вершине башни – действительно оказалось не продохнуть. Постояльцы обливались потом, ухитряясь не только втиснуться в ограниченный проход с тройкой соседей, но и находиться в курсе главных событий. Так что Золушка и её крёстная немедленно оказались в гуще событий.

– ... ребят, ну сколько можно усаживаться мне на голову? Всю шапочку измочалили... – Красная Шапочка выдернула из толчеи руку и ощупала ею вышепоименованный предмет. Чук, примеривавшийся к более удобному положению на плечах Гека, презрительно фыркнул.

– Имей уважение к молодой даме, – грустно раздалось над головой Гека после воспитательного подзатыльника Чуку. Железный Дровосек, мужественно вставший на защиту девочки, снова выпрямил обе руки с зажатым в них топором к потолку. Счастливый Страшила, распластанный по стене, не испытывал ровным счётом никакого неудобства. Чего нельзя было сказать о Трусливом Льве, вынужденно вставшем на задние лапы и время от времени только придушенно мяукавшим во время особенно бесцеремонных тычков по хребту. О том, чтобы развернуться и как следует рявкнуть в лицо обидчику, не могло быть и речи.

Фея-крёстная и Золушка свалились на головы постояльцам по вине несколько

поспешившей с заклинанием тётушки. Новой Хозяйке Гостиницы повезло чуть

59

больше: она упала прямо в вытянутые руки Железного Дровосека. Тот со скрипом, но удержал девушку, кроме того, в воздух тут же потянулись десятки рук, чтобы ему помочь. Признаться, за прошедший день Золушка изрядно попортила многим неравнодушным кровь, но уважение к новой Хозяйке Гостиницы было долго сохраняемой традицией. А вот фея-крёстная угодила как раз в сложную конструкцию из Чука и Гека. К счастью, падать им было некуда, однако это не спасло постояльцев от мгновенно образовавшейся на этом отрезке лестницы сутолоки. Разохавшись, тётушка потеряла драгоценные мгновения и изрядно помяла обоих мальчишек, прежде чем подняться в воздух подобно эльфийской крылатой волшебнице. Недолго думая, наставила палочку на Золушку, и та с радостным вскриком тоже взмыла над головами.

– Дорогие мои, что здесь происходит? – с улыбкой поинтересовалась новая Хозяйка Гостиницы.

– А что тут может происходить-то! – радостно откликнулся Иван-царевич откуда-то из толпы несколькими ступеньками выше. – Почти облобызал он её в уста сахарные, а старый хрыч всё противится!

– И вовсе он ещё не старый! – хохотнула Ослиная Шкура. – Просто немножко перезрелый...

– Кто? Кто перезрелый... тьфу ты, не старый? То есть старый... – запуталась фея-крёстная.

– Сэр Генри! – звонко воскликнул Лель. На секунду над разношёрстной толпой мелькнул и исчез золотистый одуванчик его волос. К сэру Генри у него было особое отношение: благородное привидение ревнивца заглядывало к певцу чаще других – уже четыре раза, видимо, разглядев в нём наиболее вероятного соперника.

Из передних рядов раздался протяжный женский визг, и толпа зашумела, накатывая на ступени выше точно морская волна. В обморок от переживаний упала девица Элиза, ловко подхваченная бравым доктором Айболитом. Лекаря, попросившего разойтись и дать принцессе возможность вдохнуть полной грудью, одарили уничижительным взглядом и перестали на него обращать внимание.

– Действуем, дорогая моя, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля! – призывно взмахнула волшебной палочкой фея-крёстная. И добавила себе под нос: – Весна мне этого не простит...

– Фьиу! – пронёсся над головами звонкий свист Соловья-разбойника. – Остановись, носатый, сама барынька новая Хозяйка заявилась! С подкреплением!.. Люди, человече, предупреждаю ещё раз: берегите свои кошельки, ибо в такой сутолоке ну всякое может приключиться!

– Так пусть же те, кто разинул рот на наши кошельки, знает, – громко заявил Храбрый Портняжка, – что при первом же поползновении его рукава будут пришиты к штанам!

Буратино стоял возле ложа со Спящей Красавицей и мрачно взирал на сэра Генри. Выражение казалось тем ужаснее, что выглядело непривычно на кукольном лице предприимчивого постояльца. У ног Буратино стояло несколько мешков набитых до отказа. Шнурок на одном из них развязался, через отогнувшейся край просыпалось несколько золотых монет.

– Ещё раз повторяю: перестаньте мне мешать, – несколько устало проговорил, вероятно, в который уже раз деревянный мальчик. – Я всего лишь сделаю всё как надо

60

и оставлю вам вашу башню: прячьтесь, сколько вам влезет. И вовсе не собирался я вам мешать!

– Отойди от юной девы, чурбан ты этакий! – прогудел призрак. – Не то хуже будет.

Сэр Генри был окружён постоянно пребывающими в движении светлячками – болотными эльфами. Буратино в некотором напряжении наблюдал за то и дело вспыхивающими в их нестройных рядах живыми огоньками. Что ни говори, а пламя и

– Семи Пустынях остаётся пламенем, будь оно магическое либо вызванное остервенелым трением палочек. И всякое пламя обладает неприятной для Буратино способностью превращать дрова в пепел. От этих же крылатых шутников можно было ожидать чего угодно.

– Так! Немедленно объясните госпоже Золушке, что здесь происходит?!..

– Тётушка, не злоупотребляйте. Позвольте я...

Вообще-то призраки не реагируют на внешние факторы, отвлекающие внимание. Но при звуках голоса новой Хозяйки Гостиницы задрожали даже прожжённые шкодники эльфы. Буратино мгновенно сориентировался в ситуации в его пользу и низко склонился над Спящей Красавицей.

– Ты что творишь, полено?! – поперхнулся шерстью Кот В Сапогах. Элиза, пришедшая в себя, молча осела к ногам доброго доктора Айболита, широко раскрытыми глазами взирая на картину.

Буратино со всей возможной осторожностью коснулся губами губ Авроры и... маленькая комнатка, последние сто лет бывшая пристанищем для Спящей Красавицы, была в единый миг затоплена слепящим светом. Длинные иглы сияния протянулись на лестницу, заставив передние ряды закрыть рукавами лица. Толпа пришла в движение, послышались охи и ахи, вскрики. Тяжело дыша, на открытую площадку вывалились три взъерошенные феи, некогда столь щедро одарившие обречённую принцессу.

– Немедленно отдайте нам нашу девочку! – крик мадам Флоры сорвался на визг.

– И только посме-ееее... Ох!

Сияние перестало слепить. Спящая Красавица, хлопая широко открытыми глазами, сидела на краю ложа. Её пристальный взгляд был прикован к прекрасному юноше, что стоял напротив и нежно держал её за руку. Фея-крёстная потеряла контроль над силой и в свою очередь рухнула на доктора Айболита. Сердобольный лекарь крякнул и осел на порог под тяжестью тётушки, однако, чудилось, и не заметил произошедшего, полностью поглощённый последним свершением. На месте Буратино стоял высокий стройный молодой человек с несколько длинноватым аристократическим носом, светлыми кудрями и по-детски большими синими глазами. При виде красавца Лель заметно помрачнел и поспешил скрыться в толпе.

– О... вот оно как... – прогундосила мадам Погодушка. – Принц?

– Купец, – немедленно откликнулась Золушка. – Причём первоклассный.

– Что ж, – вздохнула мадам Фауна. – Ничего не поделаешь: времена меняются, надо подстраиваться...

– Я так долго тебя ждала, – произнесла вдруг Аврора хриплым со сна голосом. Новоявленный купец счастливо улыбнулся и кивнул. – Целых сто лет прошло...

– Значит, я должен тебе целых сто лет счастливой жизни. Но согласна ли ты? Я неволить не стану!

– И сто, и более – дай только срок нам небеса!..

61

– Так, господа, не стоит мешать влюблённым. Давайте все сделаем вид, что у нас срочные дела и удалимся, – три феи выстроились в ряд в дверном проёме, разом загородив обзор. В толпе собравшихся раздались негодующие вскрики и ворчание на тему "вам что, жалко, что ли".

– Как будто в Гостинице полным-полно Спящих Красавиц! – крикнул некто неразличимый. Тётушка, памятуя о просьбе Весны, мгновенно приняла стойку: голос, доносившийся из ниоткуда, наводил на мысли...

– Не знаем, – ответила за всех мадам Флора. – По крайней мере, ещё одна у вас осталась.

– Кто?!..

– Где?!..

– Почему мы до сих пор не знаем?!..

– Госпожа Золушка! Как же так?!..

– А хорош этот Буратино: а прикидывался дуб дубом, как бы поленом не назвать...

– Спокойно, господа постояльцы! – сурово притопнула ножкой новая Хозяйка Гостиницы. – Руководство Гостиницы немедленно разберётся в ситуации!.. Уважаемые дамы, объясните, прошу вас, вашу догадку.

– Вы за кого нас держите, милое дитя, за ярмарочных шарлатанок? – вскинула нос мадам Фауна. Мадам Погодушка выразительно покосилась на фею-крёстную. – В отличие от синоптиков, мы догадками не пользуемся. Кроме того, это вам в минус ваше незнание относительно того, кто проживает в вашем заведении.

– Я бы назвала это скорее "находится", а не "проживает", – мягко поправила коллегу мадам Флора. – Некая молодая особа, пожалуй, самая прекрасная в Сказочный Королевствах (как принято считать в ограниченных кругах), в данный момент... находится в пустующем номере на первом этаже вашей Гостиницы.

– Самая прекрасная? – невольно переглянулись фея-крёстная и Золушка.

– Вот, моя дорогая, Список Жильцов, – тётушка взмахнула палочкой, и перед носом новой Хозяйки повис длинный свиток. Шелестя пергаментом, он развернулся до нужной длины и услужливо повернулся к госпоже. Первые три ряда постояльцев спрессовались до такой степени, что умудрились поверх плеча Золушки заглянуть в знаменитый Список. Напротив комнаты с номером 7 значилось имя, помеченное зелёным – цветом недавно заселившегося постояльца. Фея-крёстная не сумела сдержать удивлённо вскрика.

"Королева Чёрно-Белого королевства Белоснежка" – значилось на вечном пергаменте.

– В таком случае... – задумчиво протянула Золушка, странно моргнула и осыпалась под ноги тётушки золотистым листопадом.

Сказка четвёртая Морская

...Ты будешь в чёрном пиратском платке, Локоны солью пропахли и ветром, Пусть паруса помолчат вдалеке!

Мой капитан! Ты покинул край света!..

Караванный путь через Семь Пустынь За два дня до описываемых событий

62

За прошедшие пять дней – эти утомительные, изматывающие, жаркие до чёрной кожи, иссушающие до комков в горле, душные, зыбучие, противно скрипящие на зубах при каждом порыве ветра пять дней! – Хасан возненавидел пустыню с такой силой, что её хватило бы на завоевание власти над миром. И если бы молодой колдун знал, как воспользоваться нежеланным сокровищем, он бы тут же заставил все Семь Пустынь провалиться в безграничную утробу шайтана. Эх, что говорить! Если бы у Хасана появилась возможность обменять хоть толику этой силы на способность обратиться маленькой юркой мартышкой...

Но молодому колдуну, последнему из рода могущественнейших чёрных колдунов Багдада, приходилось лишь кусать губы и бросать завистливые взгляды в сторону прекрасно устроившегося Малика.

А ещё – по ночам слушать бесконечные наставления не в меру общительного рубина ятагана аль-Рассула...

Можно было признать, что с той ночи Кошмарной Памяти всё пошло шакалам на съедение. Да, Ахмет-бей, напуганный грозным видом бледного юноши, который посреди вкушаемого сна заявился к торговцу за кровавой платой, падал в ноги Хасану и бился головой о пол, дабы вымолить прощение. Да, он с радостью согласился тайно провести сына великого Фарукха в своём "недостойном караване" (обещание пока не призывать обратно с трудом поборотую смертельную болезнь, естественно, было всего лишь небольшим приятным дополнением): "Грозному господину моему навеки придётся выполнять изредка малюю-ю-юсенькие поручения, чтобы ни один безмозглый верблюд ничего не заподозрил!.."

Как понял Хасан (правда, было уже слишком поздно), караванщик и во сне останется караванщиком и везде отыщет лазейку для собственной выгоды, даже самой незначительной. Рубин в тот день не пожалел сил для бесконечного отчёта своего молодого "хранителя": "Как!! Зачем!! Дюрак паршивый ты, э!! Своим губами сказат', что согласен жит' в один шатёр с этот бей, да! И он ещё делат' глюпий лицо и спрашиват', "а что тут такого"?! Слюшай сюда: иди снимай голова с плеч и отдавай её торговцу, пусть продаст как редкий образец, э..." Молодой колдун насупился, но не стал тщетно огрызаться с "многомудрым камнем". Сам виноват: отец такой глупости бы не допустил. Он не стал бы даже марать носок своей туфли, пинком выпроваживая зарвавшегося караванщика из шатра. Достаточно было бы темноте под рукой великого Фарукха грозно рявкнуть на Ахмет-бея, чтобы толстый торговец, пятясь на коленях и заметая след своей же бородой, бесследно исчез практически по собственному желанию.

Более того, за последние дни Хасан сотворил столько несусветных с бесконечной отцовской высоты глупостей, что одно упоминание о них должно было заставить юношу есть песок...

И всё же нашлось в пролетевшей череде событий место нескольким менее неприятным вещам. К примеру, ежедневно ухаживая за верблюдом Ахмет-бея и молча терпя тычки в свою сторону, Хасан познал унижение и небывалую ярость. А ведь только так чёрный колдун мог познать непередаваемое удовольствие предстоящей мести. Сколько раз в ночи юноша воображал себе, как нашлёт на потных толстых охранников каравана страшные кары. Потом он понял, что быстрая смерть будет недостаточным наказанием для зубоскалов, и принялся измышлять более изощрённые наказания. Темнота надолго поселилась в сердце и уме молодого колдуна. Она каждый день протягивала тонкие невидимые для других щупальца над его головой,

63

защищая от белого пустынного солнца, и подпитывала силы Хасана, по ночам соединяя его с животворящей мглой.

... ему почти не вспоминались крики погибших и ужасные лики мерзких фурий...

Хасан бежал из Багдада. Будущий могущественнейший колдун во всём мире, сын непобедимого Фарукха, хранитель ятагана аль-Рассула – со всех ног бежал из города, оставляя позади десятки умерших...

Как и грезил в детстве, слушая сказки отца о непобедимых чёрных кудесниках минувшего. Разве что Хасан никак не думал, что всё исполнится именно так...

– ... ты спиш', что ли, не, глюпий отрок?! Я кому тут вещаю о твой невероятный свершений под мой руководство, э-э? Даже твой грязный макак при звук моего голоса уронил финик из рот, да!

– А?.. Ты что-то сказал... о-о, почтенный рубин... – откровенно зевнул юноша. Взгляд его отрешённо скользнул на нечто помятое и обгрызенное, некогда бывшее "самым свежим и ароматным фиником во всех Семи Пустынях! Да за такой финик целый верблюд – уже воровство!" И это при условии, что за прошедшие пять дней на пути каравана попался один-единственный оазис. Да и в том – один наполовину пересохший колодец и пара чахлых пальм. Банановых. Зато сколько напыщенности было в надутых щеках Ахмет-бея! Будто выдавал за Хасана любимую младшую дочь,

– не воздавал ему "долг гостеприимства". С одним повезло: Малик никогда не отказывался от угощения. Интересно всё-таки, а почему караванщик так и не посмел ни разу отравить воду своего "личного слуги"? Конечно же, у толстяка бы ничего не вышло! Однако Хасан уже с ума сходил от окружающей однообразности...

– Слышиш'? Э, опят' миня за безмозглую говорилку принимаеш', да? Глаза раскрой!

Хасан указал пальцем на истерзанный финик, и тот, подскочив как живой, закружился на месте. Малик, поражённый прыткостью безнадёжного на первый взгляд плода, наклонился вперёд и пристально уставился на него. Молодой колдун с трудом удержался от того, чтобы подтвердить разумный вывод рубина. Двинул по морде лениво двигающего челюстями верблюда Ахмет-бея, которую тот повернул в сторону "слуги". Глаза его настороженно сверкнули поверх горба лохматого чудовища, которое служило юноше укрытием от излишнего внимания, и замерли на чёрной грубой тряпке, что скрадывала железную клетку. В таких обычно перевозили строптивых рабов, не смирившихся с незавидной участью. А впрочем, что ещё уважающий себя караванщик может везти из благословенного Багдада? Только "живой товар"...

Почему же в таком случае молодому колдуну становится не по себе всякий раз, когда он оказывается вблизи от клетки?

– Эге, – поддакнул довольный собой рубин, – а теперь разверни уши, да! Юноша "развернул". И вздрогнул от раздавшегося в голове перезвона монеток -

точно это падали слёзы прекраснейшей из принцесс, превращаясь в драгоценности...

Что за шайтан?! Женщина?.. Колдунья?.. Страшная кудесница, обладающая столь незначительной силой, что её удерживает взаперти пара железных прутиков? В чём тогда вообще смысл её заточения?..

Или... Это не её держат подальше, а от неё держатся подальше!

"Хм, клянусь ятаганом аль-Рассула, мне стало любопытно!"

64

Хасан огляделся поверх верблюжьего горба и отправил Малика отвлечь внимание охранников. Сам же, задрапировав торчавшую из-за пояса рукоять (не столько опасаясь быть замеченным, сколько – услышанным), низко пригнул голову и тенью скользнул к клетке. Поколебавшись, убедился, что приглушённые рыдания доносятся именно из-за чёрной занавеси, и отогнул в сторону край ткани. Свет костра едва касался клетки с противоположной стороны, и в первый момент тьма за железной решёткой показалась непроницаемой. Отец не успел обучить Хасана ночному видению. Пришлось широко распахнуть глаза и ловить каждое постороннее движение, каждую случайную чёрточку, способную указать на пленницу. Постепенно молодой колдун привык к темноте и различил слабое сияние.

– вдруг – слепящий брызг искр прямо в лицо – словно огромная птица рухнула

– высоты на прутья. Слабо вскрикнув, Хасан повалился на спину, перекатился на бок и торопливо снова подполз к клетке.

– Эй! Ты кто? – на этот раз юноша не спешил заглядывать за завесу. Так и вправду было надёжнее. – Отвечай немедленно, презренная, пока не сгорела в пламени моей ярости!.. Э-эй, ты оглохла там, что ли, глупая дочь старой ослицы? Я не привык спрашивать дважды!

– Выпусти меня отсюда! – зловеще раздалось прямо у него над ухом. Вскинувшись, Хасан с трудом сдержал вздох облегчения, увидев, что его от странной рабыни по-прежнему отделяет чёрная тряпка. Сейчас она ему уже не казалась такой надёжной, как несколько мгновений назад. Если голос пленницы и был высоким и чистым, как у "прекрасной принцессы", то женщина это старательно скрывала за свистящим шёпотом. – Я здесь просто умру! Вы-та-щи-и-иии... – послышалось дребезжание раскачиваемых прутьев. Пожалуй, напрасно молодой колдун боялся, что брюзжание рубина выдаст его. С этой задачей прекрасно справится и таинственная рабыня Ахмет-бея.

– Ты смеешь... приказывать мне? Ты, женщина, – из уст Хасана это слово прозвучало как ругательство.

– Да какая я женщина... О, то есть я, конечно, женщина и даже весьма, гм, привлекательная... Но основное моё предназначение другое! Оно прекрасно и ужасно, оно сеет разрушение и панику, оно... Ты меня слушаешь? Мальчик, эге-ей, куда ты подевался? Вернись! Вернись, мальчик, я так давно ни с кем не говорила! – чёрная завеса зашевелилась. Тонкие пальчики проворно отыскали брешь, в которую так опрометчиво заглянул молодой колдун. Из темноты клетки лихорадочно блеснули большие глаза, поначалу показавшиеся Хасану двумя крупными изумрудами на мраморном лице статуи. Кожа у пленницы была мёртвенно бледной, что не свойственно даже светлоликим жительницам севера. Тёмные локоны падали на лицо, создавая тень и не позволяя разглядеть, прекрасна ли рабыня на самом деле. Зато от неё ощутимо пахло... демоном. Незнакомым, но – демоном. В уголках губ сверкнули клыки.

– Ты – демон, неизвестный Семи Пустыням! Откуда ты взялась в благословенном Багдаде?

– Ага, я тебе скажу, а ты закричишь и побежишь прочь! – колдун криво усмехнулся. Пленница выбросила вперёд хрупкую руку (кажется, ударь по ней, и она переломится пополам!) и намертво вцепилась в рубашку юноши. – Давай лучше так! Ты меня выпустишь, выслушаешь, а потом можешь бежать, так мне хотя бы не будет обидно, договорились?.. Ну вы-ы-пу-усти-и-ме-е-ня-а-а!..

65

– Молчи! Молчи, безумная! Не то нас услышат, пустой ты курдюк для воды! Хочешь, чтобы сюда сбежался весь караван? Э, да отпусти ты меня, ненормальная женщина, не касайся меня своими грязными руками!

– Ну во-о-от! – завыла пленница, не обращая внимания на предостережения молодого колдуна. Вцепившись птичьими лапками в прутья, она принялась раскачиваться из стороны в сторону, издавая куда больше шума, чем мог предположить Хасан. – Опя-а-ать меня обижа-ают, бе-е-едная я бе-ееедная-а-аа!

– Замолчи, несчастная! Замолчи! – в последнее восклицание Хасан вложил немного колдовской силы, и изумлённая пленница захлопнула рот и уставилась перед собой округлившимися глазами. Точно птица!

Юноша отпрыгнул от завесы и с головой укутался в ночную тьму, как в широкую накидку. И вовремя: суматоха, поднятая безумной рабыней, в сонной тишине пустыни прозвучала смертельной песней песчаной бури. У костра двое стражников коротали ночную смену за великолепным вином, изъятым из товаров Ахмет-бея в целях проверки на безопасность. Они то и повскакали с мест, едва не опрокинув в огонь драгоценный кувшин. Такая близкая возможность потери впустую великолепной ночи взбурлила в доблестных стражах справедливым негодованием. Выхватив ятаганы, они кинулись к клеткам.

– Э-ээ, хитрый шайтан! Убежал! – дёрнул щекой старший и погрозил ятаганом безмолвствующей пустыне.

– Что ты, зачем шайтана поминаешь, а? Пески Семь Пустынь – они всё слышат!..

– Если это опять паршивая обезьяна мальчишки, я ему устрою! – горячился первый. – Чтобы какой-то облезлый птенец насмехался над самим Сулимом ибн Рашид ибн Касим! Моя храбрость прогремела намного дальше самих Семи Пустынь!

– этот вшивый сын горбатого ишака... Э, Юсуф, ты куда это смотришь? – Сулим проследил полный ужаса взгляд младшего и, несмотря на всю свою храбрость, всё же отшатнулся от клетки. – Что это с ней?

– Не смотри ей в глаза! – визгливо крикнул Юсуф. – Не смотри – окаменеешь, и твоё тело заберут в свои сады злые нефриты! Ахмет-бей сказал, что один её взгляд останавливает толпы скорпионов!

– Дурак, – презрительно фыркнул Сулим, тем не менее, послушно отворачиваясь от пленницы. – Зачем скорпионам передвигаться толпами?.. Так и скажи: Ахмет-бей приказал не приближаться к рабыне. Хе! Аллах свидетель, я бы и сам по доброй воле к ней не подошёл. Э-э, повезло Кариму и Мустафе – охранять шатёр молодых рабынь из Багдада! Идём, Юсуф, как бы наше вино без нас не превратилось в джинна и не улетело...

Хасан тихонько выдохнул и поспешно зажал ладонями рубин, которому обязательно необходимо было высказаться по поводу происходящего.

– О, почтенный камень, не мог бы ты ещё немного наполнить чашу своего терпения и подождать, пока я не смогу всецело предаться изумительной беседе с тобой? – вежливо, сквозь зубы, процедил молодой колдун. Рубин пробурчал нечто неразборчивое и затих. Но лишь только Хасан разжал пальцы, как неутомимый камень зачастил, видимо, опасаясь снова быть прерванным:

– Глюпий ты отрок, да! В руке достойнейщего из достойнейщих аль-Рассула ятаган испробовал крови много существ, савсэм нэугодных Аллаху и нэподсудных щайтану! И твой пощтенный камень хорошо знат' этот дэвушка-пэрсик! – рубин

66

торжественно замолк, ожидая жадных расспросов, но Хасан лениво вздохнул, подняв невинные глаза к звёздам, и изобразил полное безучастие. – А-а, ладна, отрок, можеш' даже не спрашиват' – я и сам вижу, как тибе интиресно, да! Это... бан'ши!

– Кто? – не сдержался юноша. Приблизившись к клетке, он пристально вгляделся в застывшие черты рабыни, словно пытался сравнить её со всплывшим в памяти образом. – Баньши... – протянул он, пробуя слово на вкус. – Я думал, они обитают в землях неверных христиан. Так было записано в Чёрной Книге Шаззара, – ещё один взгляд, на этот раз более детальный, оценивающий. – Хмм, демон, предвещающий неминуемую смерть. Опасный демон. Демон, которого можно держать в подчинении... Предположим, что в Багдад она попала под видом диковинной птицы, – молодой колдун привстал на цыпочках, пытаясь разглядеть описанные в книге крылья. – Хозяин быстро осознал, кого ему подсунули, и поторопился продать демона Ахмет-бею. А согласился, надеясь от неё вскорости избавиться. Но ведь баньши можно найти другое применение, куда более достойное и угодное... по крайней мере, угодное мне.

– Как эт' мило, да! Мой молодой господин начил взраслет'! Мог бы – заплакал, сюшай!

Хасан самодовольно улыбнулся, совсем как мальчишка, заработавший от отца похвалу за ловкость. Малик незаметно возник возле левой ноги, вцепился в штанину и вскарабкался на привычное место на плече хозяина. Пленница сморгнула, отмирая, и несколько виновато покосилась на молодого колдуна.

– Ты кто? – чирикнула она. – Если я предсказала тебе... что-то дурное... – большие глаза моментально наполнились слезами, задрожали тонкие губы, – ... и ты пришёл ругаться... то я тут не причё-о-ом!

– Тихо! Тихо! – юноша вскинул руки в защитном жесте. И тут же, поправившись, отвесил пленнице низкий поклон. – О, прекраснейшая из жемчужин в пучине морской! Прости меня за беспокойство, несравненная! Как я могу питать к тебе какие-то чувства, кроме глубочайшего почитания и преклонения? Я, пыль у ног твоих, недостойный! Если бы моя звезда могла обратить ко мне хоть толику своего слуха, я стал бы счастливейшим из смертных! Позволишь ли ты беседовать с тобой ничтожнейшему из людей?