Текст книги "В час, когда взойдет луна"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,М. Антрекот,Хидзирико Сэймэй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 51 страниц)

– А почему мистический? – спросил тогда Антон.

– А потому что мы не знали друг друга, а когда увидели – оказалось, что мы похожи как братья. Он на четыре года старше. Даже фамилии похожи – его зовут Александр Винтер, и в Йомсбург его переправляли как раз мы с Ростбифом.

– Что за история?

– А у него за невестой охотился один. Лично за ней. Шантажировал. Квоту он свою выбрал уже, но ведь добровольно-то и сверх квоты можно…

– А сам этот брат твой мистический – не мог принцессу спасти?

– Рвался, еле удержали. Он же не боец, он бы пропал. Там даже Ростбиф спасовал – стрелять стрёмно было. Варк был слишком старый. И слишком близко к ней подобрался. Нас ведь не потому готовят в мечники, что катана вся такая красивая и блестящая, а потому что стрелять можно не всегда. А тут все, из чего его можно было сделать наверняка, уложило бы обоих.

– Мама дорогая, – вырвалось у Антона. На стол опустилась колба с кофе эспрессо. – Но всё-таки. Мы меняем курс?

– Нет, – Эней поморщился на «эспрессо». Он любил «капуччино». – Мы идем в Гесер. Закончить и забыть.

– Закончим, – сказал Игорь, – и займёмся, наконец, делом.

Эней положил руку на стол ладонью вверх. Сверху положила руку Мэй. Антон. Игорь. Десперадо. Костя. Эней «разбил».

– Кстати о варках, – сказал Костя. – Ребята, тут я в своих файлах с молитвами одну классную штуку нарыл. Называется «Молитва оленя». Или «Щит святого Патрика». По-моему, как раз для нас.

Эней раскрыл файл по его указанию. Начал читать. Улыбнулся.

– Да, Кен, ты прав. Это как раз для нас.

Интермедия. Человек искусства

Компания подобралась странная – возможно, потому что Каменевский приехал прямо из министерства международных связей и совершенно случайно прихватил с собой Лири и Гарфилда, представителей Конфедерации. Лири тут же начал обхаживать Майю на предмет участия в послезавтрашнем благотворительном концерте – больших ирландских посиделках в честь дня Патрика. Эти посиделки уже вошли в моду в Европах, а теперь вот приживались в Москве под девизом «среди ирландцев большинство все-таки не террористы». В мире более тринадцати миллионов ирландцев, распространялся Лири. Из них всего четыре – на Острове. Из тех, кто живет на Острове, не более четверти придерживаются религиозных предрассудков и сепаратистских убеждений. Из них не более двадцатой части предпринимают какие-то реальные действия против Аахена на Острове или на Материке. И даже среди этих убийц совсем немного. Спрашивается: почему клеймо заведомых террористов висит на тринадцати миллионах человек из-за нескольких сотен мерзавцев?

– Потому что на них не написано, что они мерзавцы, – логично заключила Керимбекова, коллега Сергея по ЦСУ. – Пока кто-то из них не взорвет супермаркет или станцию метро. А как начнут опознавать, так и окажется, что фамилия у половины начинается на «О». Или что он эту «О» вычеркнул, чтобы было легче вписаться в общество.

Лири наступили на больную мозоль. Будь Майя на этой вечеринке как частное лицо, она напомнила бы Керимбековой, что каких-то сто лет назад точно так же рассуждали о тех, чья фамилия заканчивается на «еков», «аев», да и «изов» тоже. А потом ушла бы к чертовой матери. Но она была здесь как гейша. Коня в гости зовут не меду пить, а воду возить – и Майя немедленно вмешивалась в мужской разговор, подливала одному и другому, переключала их на иных собеседников, играла и пела, и подыгрывала, когда пели другие, танцевала со всеми по очереди – словом, возила воду и проклинала все на свете: Селянинова, поскупившегося на двух гейш для вечеринки, Каменевского, у которого на хвосте притащилась американская парочка, не дающая ей обхаживать Ганжу, Керимбекову с ее вожжой под хвостом, Лири с его благотворительным концертом, те паскудные обстоятельства, из-за которых она не могла от водовозного мероприятия отказаться – и скопом весь ублюдочный мир, где живет тринадцать миллионов ирландцев и всего несколько сотен террористов, которых, естественно, не дозовешься, когда они нужны.

Наконец Лири вытянул из нее клятвенное обещание появиться на благотворительном концерте. В конце концов, подумала Майя, к Патрику она будет или мертва, или так рада, что удалось отделаться от Старкова, что споет им и спляшет – аж дым пойдет.

А лучше все же без дыма, потому что не один в мире Старков – и мало ли кто еще любит искусство на блюде и с печеным яблоком в стратегически избранной точке.

Уже ближе к концу гулянки Майя смогла потанцевать с Ганжой. Связь их пребывала в полудохлом состоянии – главным образом по ее желанию. Гейшам не следует заводить стойкие привязанности – если не из милосердия, то хотя бы из самосохранения. Потому что если мужчина разрушит свою жизнь из-за яркой бабочки – то виноватой, конечно, окажется она. Слава женщины-вамп прилипчива, отделаться от нее тяжело, а работать только в этом амплуа и неприятно, и невыгодно. Нет, бабочка должна быть эпизодом, о котором вспоминают с теплом и благодарностью. Тепло и благодарность приносят в будущем небольшие дивиденды, а от вулканических страстей остается только вулканический пепел. На котором, впрочем, тоже все неплохо растет… но далеко не сразу. А еще он время от времени хоронит города. Не то, чтобы ее городу сейчас что-то могло повредить.

Она как бы невзначай коснулась партнера бедром. Она назвала его Сережей. Она разбудила не такие уж старые воспоминания – и еще не отзвучала «Вернись в Сорренто», как он на ухо попросил ее завершить этот вечер у него дома.

По правилам она могла отказать. И конечно, не собиралась отказывать. Сергей не был самым влиятельным из ее клиентов – но он был молод, жаден и очень любил гордиться собой. И не совсем без оснований. Он действительно кое-что мог, и по счастью – именно то, что нужно, и ему нравилось думать, что он может много. Как в одной старинной песенке поется, «на хвастуна не нужен нож…»

После вечерники, распрощавшись с гостеприимным хозяином и взяв чип, Майя пошла с Сережей в грузинский ресторан. Он пил кофе. Она ела сациви: за весь вечер удалось вбросить в себя только четыре тарталетки, а чувство было такое, словно вагон разгружала – при том, что ночью отдыха опять не предвиделось. Некогда дамы перед суаре плотно обедали, чтобы потом деликатно клевать, как предписано этикетом. Только Майе этот рецепт не помогал – она начинала клевать носом.

Потом они поехали к Сергею домой и освежили воспоминания. Какое-то время после душа Майя колебалась: сказать сейчас или наутро? Нет, утром он будет собираться на работу, хмур с недосыпу и вообще… А сейчас… добыть гору сокровищ или разрушить город этому джинну не под силу, но вот деревянную пайцзу он сотворить вполне способен.

– Сережа, – сказала она, разливая чай. – Со мной случилась беда. Мне нужна пайцза.

По лицу Сергея, длинному, слегка помятому, будто рой солнечных зайчиков пробежал. Разочарование – значит, все что было сегодня, было не просто так; раздражение; интерес – что стряслось; осознание – к нему обратились, рассчитывая, что у него найдется управа на старшего; согласие – найдется, у него, да, найдется; благосклонное – ну чего еще ждать от гейши, конечно, все в свою пользу, но зато… Все это – в доли секунды, и разглядеть успеешь едва. Так оно у многих, кто имеет дело со старшими.

– А что случилось? – спросил он наконец с теплым, даже неподдельным участием.

– Ты же знаешь, я никогда раньше не просила… – Майя поболтала ложкой в чашке, – и не попросила бы. Я думала, это будет быстро: однажды подойдут на улице или в кафе, и… все. Но оказалось, кое-кто может изводить неделями. У меня нет сил, Сережа. Мне нужно, чтобы он отстал.

– Но это ведь не «королевская охота», так? – уточнил Сергей.

– Нет, если Старков пока еще не король.

– Старков? – Сергей вдруг улыбнулся, в основном глазами, как улыбается цапля, глядя на особо крупный экземпляр лягушки. – Он к тебе прилип? И хочет согласия?

Майя кивнула. Тут можно было даже не врать, все так и было. Прилип и хотел согласия.

– Хорошо, – решительно сказал Сергей. – Он отлипнет. Он дорогу к тебе забудет.

Майя улыбнулась.

– Как я люблю сильных мужчин…

– Если бы ты любила одного сильного мужчину, – Сергей плотоядно потянулся. – Одного и только одного… А именно – меня.

– То я бы тебя тут же перестала интересовать, – закончила Майя. – Ты же сам знаешь, тебе нужны препятствия.

– Это да. Это верно, – Сергей уже чуть ли не мурлыкал. До чего же люди готовы верить любой чепухе, лестной для себя… Ему и вправду нужны были препятствия. Умеренные и аккуратные препятствия. Подъем на шеститысячник в идеальную погоду с хорошей профессиональной командой по проложенному маршруту.

Ну что ж, если Старков – умеренное и аккуратное препятствие, то тем лучше. Это даже приятно.

День прошел за ерундой. Клиентов у нее по расписанию не было, Майя немного порепетировала, потом созвонилась с мистером Лири и пошла в Ирландский клуб – посмотреть зал, оценить акустику и общий уровень грядущего приема, который всегда виден при подготовке.

Уровень обещал быть высоким. Зальчик на триста мест украшали трилистниками из зеленой фольги и арфами из золотой – ручная работа, а не световой эффект. Маленькая сцена убрана в голубое с золотом. Мистер Лири и его жена, распорядительница вечеринки, улыбались и трясли Майе руки.

Установили репертуар: шесть песен, начиная со «Звездочки графства Даун» и заканчивая «Бродягой». Все по-русски, мистер Лири очень на этом настаивал. В самый разгар разговора просвистел майин комм.

– Да, – она, не глядя, нажала кнопку соединения.

– Ты напрасно обратилась к Ганже, – сказал в наушнике голос, от которого между лопаток волосы встали дыбом.

– Убирайся к чертям, – нежно сказала Майя в микрофон и отключила комм.

Мистер Лири наклонил голову:

– Что-нибудь случилось?

– Поклонник, – улыбнулась Майя, – издержки профессии.

Они еще немного поговорили, потом распрощались, потом Майя нашла банкомат и перенесла деньги с двух последних чипов на свою карточку – после чего активировала комм, и обнаружила пропущенный звонок от Сергея, за которым следовало текстовое сообщение: «Свяжись со мной немедленно». Сообщение было послано восемь минут назад, часы показывали пол-седьмого – значит, Сергей задержался на работе. В общем-то, в их конторе это было принято.

«Ты напрасно обратилась…» Нет, не может быть. Сколько лет Старкову – двадцать пять? Сергей не один, он не сам по себе, он начальник отдела в московском отделении ЦСУ 1, за ним – его отдел, его начальство, за ним Аахен. Старков не мог ничего ему сделать. Не посмел бы.

– Сережа?

– О, наконец-то! – он был раздражен, даже зол. – Ты знаешь, мне не нравится, когда меня так обманывают.

– Сережа, я никогда бы и не подумала обманывать тебя!

– Такие вещи не обсуждают по комму. Будь через полчаса в «Капитолии». Нам нужно объясниться.

Что? Что произошло? Что ему сказали? Он был раздражен, не испуган. Но по комму говорить не захотел.

В «Капитолии» гудела толпа, это был, в общем-то не ресторан, а кафе-бар с обильной закуской. Майя успела туда раньше, чем Сергей и дико разозлилась: уж он-то всяко мог опередить ее, пока она ловила такси. Волосы промокли: внезапно пошел холодный дождь, зонта у Майи при себе не было, а шапок она не любила и всегда зимой держалась до последнего, а весной снимала головной убор первой. Майя отошла в женскую комнату и подставила голову под сушилку для рук.

Волосы вполне можно было и уложить, но… Пожалуй не стоит. Будем подрублены и уязвимы.

Когда она вернулась, Сергей уже сидел за столом и листал меню.

– Здравствуй, – Майя села напротив. – Ты чего такой хмурый? Кто тебя охмурил?

– Знаешь, я в таком настроении, что на меня эти штучки не действуют, – он ткнул пальцем в две позиции, меню пискнуло – сигнал передан на кухню.

– Скажи, наконец, что случилось, – Майя взяла меню и заказала мясо по-болонски.

– Ты прекрасно знаешь, – надулся Сергей. – Ты обманула меня. Представила дело как преследование, целую охоту – а оказывается, тебе предлагают инициацию!

– Да я… – Майя задохнулась воздухом, уф, обошлось, – я не думала тебя обманывать… я его боюсь до судорог. И инициации боюсь. Мне кошмары снятся вторую неделю, я жить не могу. Честное слово, лучше б он меня заел.

– Да что ты такое говоришь! Ты… ты не представляешь себе, наверное, сколько людей этого хотят… Как вламывают, на что идут ради того, чтобы только попасть в списки – ведь еще неизвестно, выберет тебя высокий господин или нет. Они же харчами перебирают, – он не заметил весьма скользкого каламбура. – А тебе – так, даром. То, что я, например, должен зарабатывать еще лет десять как минимум…

– Давай поменяемся, – Майя не сумела удержать эти слова, только интонацию сдвинула: получилось улыбчиво-виновато. – Сережа, ну посмотри на меня. Ну какая из меня, к лешему, высокая госпожа? Один смех.

Сергей на нее смотреть не стал, а фыркнуть фыркнул.

– Так чего ты хочешь? – спросил он уже другим тоном.

– Сделай мне пайцзу. Деревянную, как… – Майя кокетливо наклонила голову, – общественно полезному деятелю культуры. Вот, я у ирландцев завтра выступаю. И вообще от меня общественной пользы много. И пусть он облизывается. А будет являться, я милицию вызову.

Сергей разнежился, Сергей сменил гнев на милость. Он уже понял, что Майя не обманщица, а напротив – отличная женщина, просто отчаянная трусиха.

– Хорошо, – сказал он. – Завтра все будет готово. Тебе повезло, у меня как раз есть свободная.

– Спасибо, – это вышло очень искренне, потому что Майя и в самом деле была благодарна.

– И ты права. Пусть облизывается. А мы выпьем и думать про него забудем.

Мысль о том, что он может себе позволить забыть о высоком господине, очень Сергея радовала.

Они покинули «Капитолий» под ручку, сели в машину.

– Ко мне домой? – предложил Сергей. Кажется, ему захотелось еще раз освежить воспоминания. Майя кивнула. В конце концов, он заслужил, да и в его присутствии… спокойнее. «Ты зря обратилась…» Нет, не зря.

В подземном гараже у его дома Майю охватило какое-то предчувствие. Что-то странное, непонятное и… нехорошее.

– Что с тобой? – спросил Сергей, запирая машину.

– Н-ничего, – Майя сглотнула. Сергей, видимо, что-то почувствовал: подошел к Майе и приобнял ее за талию, погладил по спине, чтобы успокоить.

– Ну что ты. Нам не страшен серый волк…

И тут какой-то вихрь рассоединил, разорвал их и разнес по разным углам.

– Я же говорил тебе, – сказал тот самый голос. – Я же тебе говорил…

И уже нельзя было его отключить. И ничего нельзя было сделать.

– Вон отсюда, – сказал голос.

– Послушайте, – это Сергей, храбрый парень Сергей, – я… это мой дом и я…

– Я знаю, кто. Ты поэтому жив. Впрочем, хочешь, можешь остаться, посмотреть.

– Вы… не должны, – Сергей собирал мысли в кучку, это удавалось ему плохо. – Она не… не подходит вам. Вы просто убьете ее, и все.

– Я сам решаю, кто мне подходит, а кто нет, – Майя еще раз попыталась вырваться из холодных объятий, но не смогла. – Например, человек, который не рискнет обнажить оружие в защиту любимой женщины, мне не подходит. Ну же, Сереженька. У тебя есть табельное оружие, и по закону о само – и инообороне ты можешь им воспользоваться, – Старков разжал объятия, перехватил Майю одной рукой за плечо и отвел в сторону, открывая свою грудь. – Попробуешь?

У Сергея дернулся подбородок. По штату ему полагались только свинцовые пули.

– Она… не любимая женщина, – пробормотал Сергей.

– А просто дорогая шлюха, с которой ты решил расплатиться безопасностью, – кивнул Старков. – Легко и удобно.

– До чего же ты любишь корчить из себя д'Артаньяна, Вовчик, – хрипло сказала Майя. – Прекрасно зная, как трудно тебя убить даже из табельного оружия.

– У него есть шанс, – проговорил Старков медленно. – Черт подери, Майя, у него есть все шансы. Пусть он неважный стрелок, но я достаточно близко, чтобы он мог размозжить мне голову. Да и пуля в сердце создаст мне некоторые проблемы. Не говоря уж о перебитой коленной чашечке. Во всяком случае, ты успеешь убежать, а я исчерпаю квоту. Ну так как, господин чиновник? Подсказываю еще один выход, совершенно для вас безболезненный: объявите Майю своей женой и подведите под семейный иммунитет.

Майя уже не пробовала вырваться – смотрела на Сергея, а Сергей молчал.

– Хочешь знать, почему он этого не сделает? – спросил Старков, – Потому что это будет значить, что он меня испугался. Это испортит ему карьеру куда больше, чем женитьба на гейше. Так он может сделать вид, что ты для него недостаточно важна.

– Ты все равно противен мне, – оскалилась Майя. – Ты хуже всех.

– Почему? – Старков развернул ее лицом к себе. – Потому что в такой же ситуации я выбрал иное? Я не сбежал. Я сказал: «Возьми меня» – и он взял. А потом я услышал от нее то же самое – «ты хуже всех».

Было? Не было?

– Потому что теперь ты делаешь то же самое.

– Имею право. Потому что я не трус. Как и ты. Мы похожи, Майя. Мы два сапога пара – я и ты. Я даже твою ненависть люблю: она правильная, она – то, что надо. Ты такая… – он снова привлек ее к себе, – такая женщина сейчас… что это почти невозможно терпеть.

…Высокие господа, особенно по молодости, редко пользуются зубами, чтобы добраться до вены – больно, грубо, и слишком легко убить. Если они хотят именно убить, и убить больно – другое дело; а для цивилизованного потребления у них есть разные милые штучки. У Старкова был перстень с маленьким выкидным лезвием.

…А Сергей стоял и смотрел. Майя помнила, что Сергей ушел, она видела, как он уходил, пятясь, слышала, как у самой двери гаража споткнулся обо что-то. Она твердо знала, что его тут нет, но почему-то он был, стоял и смотрел. И клубилось вокруг него душное пятнистое облако – страха, унижения, нехорошего любопытства… и зависти. Он хотел – так. Как Старков.

Майя закрыла глаза и разрешила себе соскользнуть в тень. Теперь было уже всё равно. Совсем всё равно.

Очнулась она у себя дома, на своей кровати, под одеялом. Тело говорило, что с ним обошлись очень плохо, память – что с ним обошлись очень хорошо. До судорог хорошо. Ночь была – как серфинг в цунами. Последствия – такие же. В общем, она разбилась. Насмерть.

У занавески на окне двойная тень – сумеречная и солнечная. От второй резало глаза.

– Пойми, – тихо сказал рядом Старков, – ты не сможешь быть с ними и как они. Мы с тобой оба знаем, чего хотим. Мы похожи. И нам обоим нет места среди них. Это судьба, если хочешь, или закон природы, или неизбежность: они сами выталкивают нас из своей среды. Туда, наверх.

Отвечать не было сил. Да и необходимости – сам прочтет. Жалко, что будущих старших не учат на гейш. Хотя тогда, наверное, не было бы никаких старших.

– Я же люблю тебя, – его рука была очень холодной. Милый дьявол Ганс. – Я увидел тебя и подумал: мне принесли список каких-то чинуш, но почему я должен выбирать среди них? У тебя получится. Ты подходишь. В тебе есть то, что мы ценим. Настоящая сталь. Ты разыгрываешь пушистую кошечку, чтобы понравиться каким-то… – он фыркнул. – А они должны быть благодарны уже за то, что ты вытерла об них ноги. Там нет никого, кто бы стоил тебя. Ни единого.

Они все меня любят. И мне плевать, стоят они меня, или не стоят. Занавеска двигалась, как будто там, снаружи ходило большое, опасное животное. Мне все равно, подумала она, главное, что я не хочу. И не буду. Может быть, Старков прав, может быть, так и становятся вампирами. Но я не хочу и не буду. Тошнит меня.

– Светает, – постель спружинила, реагируя на исчезновение тела. Зашуршала одежда. – Нужно ехать. Я вернусь ночью. Что бы ни случилось.

– Сам ад не помеха мне, – пробормотала Майя, не раскрывая глаз.

– Начинаешь что-то понимать, – сказал Старков.

Ничего, милый Ганс. Ты клянись, ты ручайся, ты у меня еще поищешь мыс Горн без компаса. Один такой уже поклялся. Тебе фамилия Ван Страатен знакома? Познакомишься еще.

Майя снова провалилась в оцепенелую дремоту – одна часть сознания бесстрастно фиксировала процесс наполнения пустой квартиры светом, другая – блуждала какими-то темными пещерами, почему-то с готическими потолками, шепотами по углам и столпами лунного сияния, прорезающими сумрак. Когда свет стал невыносим, Майя решила, что пора вставать и поискать темные очки.

Двигаться было трудно. Предметы двоились и никак не удавалось точно определять расстояния. А главное – не хотелось. Попадания не радовали, промахи не огорчали. Хотелось лечь – и лежать до вечера, пока не придет Старков и не вернет ночи краски, запахи и звуки.

– Шевелись, – сказала себе Майя вслух. – Шевелись, холера!

Подействовало.

На простыне и подушке виднелись кровавые пятна. То ли Старков растормошил рану, нанесенную вечером, то ли еще… прикладывался. Майя подняла чугунную руку, пощупала шею… Пластырь. Заботливая сволочь.

Это… поцелуй. Эндокринное, чтоб его, воздействие. Так всякая нечисть охотится. Впрыснет под кожу желудочный сок, ты потом ходишь, а он тебя переваривает. И становишься ты вкусный-вкусный… мягкий, как вареная рыба. Врешь, господин Нечисть. Ничего у тебя не получится.

Майя позвонила в армянскую лавку и попросила хозяйку прислать сына, Сурена, с бутылкой красного вина и пакетиком сырого мяса. Это чтобы воскреснуть и спуститься в аптеку за гематогеном. Теперь одеться. И шею шарфиком замотать, что ли… Нет. Просто заматывать – бесполезно. Значит, что? Она порылась в памяти, потом в шкафу, потом в городском справочнике – мясо и вино прибыли и были частично поглощены, нет, прав, прав Мольер, женщине только дай задуматься о тряпках, из гроба встанет и всех туда загонит… есть. Длинная юбка, блузка с высоким кружевным воротником-стоечкой, пелерина, шляпка. Патрик у нас или не Патрик? Значит, зеленую ленточку. В цвет лица. Нет, косметика – это потом. Сначала – порепетировать. Все-таки до сих пор это исполнялось перед очень, ну просто очень узкой аудиторией. Хотя и очень, ну просто очень избранной. Кто нам лучший критик и вернейший слушатель, если не мы сами?

Майя отыскала в ящике большие, с прошлого модного поветрия стрекозиные темные очки – огромные, фасеточные, накинула шаль. В принципе, ничто не мешало ей заказать кровевосстанавливающие на дом, но она хотела выйти на улицу. Вернее, она не хотела, но намеревалась. Твердо.

Спустилась вниз, в аптеку. Натолкнулась на Люсинэ, которая собралась к ней, наверх – наверное, Сурен рассказал, в каком бледном виде застал хозяйку. Майя как раз расплачивалась за гематоген. Вышло неловко. Люсинэ, конечно, знала, от чего по утрам гематоген принимают…

– Майя, – зачастила она, едва обе вышли из аптеки. – Не валяй дурака. Нельзя так сидеть и ждать. Мы знаем людей, они помогут. Уедешь. Фиктивный брак сделаем, если надо. И не найдут. Милиция им в этом не помогает, а без нее это что иголку искать. И неправду говорят, что если пометили – так уже с концами. Я священника знаю, он отчитает – все как рукой снимет…

– Люся, – Майю чуть шатнуло, когда она поставила ногу на ступень крыльца, пришлось схватиться за перила. – Люся, это… совсем не то, что ты думаешь…

– Ты… – загорелое Люсино лицо стало серым, как будто пылью засыпало.

– Нет, – ответила Майя. – Я – нет.

– Тогда чего ты тут будешь сидеть как клуша? – Люсинэ хлопнула руками по бедрам. – Уходи давай!

– Люся, а почему ты думаешь, что я должна уходить? – Майя зажмурилась от света. – Спасибо. Но я всё решила. Ты меня понимаешь?

– Не понимаю! Если они тебя к себе хотят, тут еще быстрее бежать надо. Ты не откажешься. Сама не захочешь. Никто не отказывается.

Майя покачала головой, вошла в подъезд и закрыла за собой дверь. Тяжелая была встреча. Отказать Старкову казалось легче, чем отказать Люсинэ – но жить и бояться? Потерять друзей, профессию, возможность быть собой? Только потому, что «высшее существо» захотело тебя присвоить? Жить и бояться? Cтать дичью? Добычей? Счастливица Люсинэ, для нее «они» – стихия, волчья стая. Можешь отбиться – отбейся, можешь бежать – беги.

Майя вошла в свою квартиру, положила пакет с лекарствами на стол, села, отдыхая. Переход в пятьдесят шагов и один разговор дались нелегко. А ведь вечером, – она потянула к себе по столу комм, – вечером – петь…

Прежде чем вызвать номер, несколько раз откашлялась, втянула воздух, взяла на выдохе «ми»… Нет, никуда. А вот так?

– Добрый день, Мартин. Да, понимаю. Да, конец света. Нет, не беспокойтесь. У меня тут возникла идея насчет костюма, так что я могу задержаться минут на 10, но не больше. Да, помню. Спасибо, я думаю, что меня обратно подвезут. Если нет, я с удовольствием приму ваше предложение.

Потом она приняла ударную дозу лекарств и съела немного сырого мяса с лимоном. Ей нужен был этот солоноватый вкус во рту. Нужны были сумерки и дневная дремота.

Нужен был Старков.

Ничего. Хочется-перехочется-перетерпится. Недолго осталось. Часов шесть, и все. И пусть потом Старков клацает всеми своими челюстями.

Она заняла в кресле позицию «полулежа», дотянулась до гитары, подстроила… Мистер Лири, надеюсь, программа этого вечера вам понравится.

* * *

Соковыжималка слегка вибрировала. Пластик не очень справлялся со звуковой волной. И, кажется, не так уж громко… видимо, экспрессия пронимает не только аудиторию, но и предметы.

Проигрыш закончился и совершенно бешеный, бесполый – не такой, как у ангелов в небесах, а такой, как у сидов под холмом, – голос пропел:

 
– И какой носить нам цвет? —
Молвит Шан Ван Вогт.
– И какой носить нам цвет? —
Молвит Шан Ван Вогт.
Наших трав зеленых цвет,
Что отец носил и дед,
В знак того, что смерти нет —
Молвит Шан Ван Вогт.
 

Вопрос, можно ли задержать кого-то из племени Дану за международное хулиганство? Ответ – да, если данный представитель является гражданином ССН и по дурной привычке своего народа решил поиздеваться над чересчур осторожным гостем. Габриэлян бросил взгляд на женщину, спящую под его пиджаком, на кушетке для тех допрашиваемых, кто уже не может стоять на ногах. На женщину экспрессия не действовала. Во-первых, после двух бессонных суток на нее не подействовала бы и канонада, во-вторых, своими же песнями сиды не очаровываются.

Вопрос, а может эта хулиганская выходка попасть в поле зрения СБ? Ответ – безусловно. Когда на приеме у известного лоялиста лично приглашенная им гейша выдает со сцены полный пакет повстанческих песенок, это, скорее всего, неспроста.

Вопрос, а на какой срок могут силы охраны правопорядка задержать кого-то из племени Дану? Ответ – как любого гражданина, не больше чем на час. Этого времени достаточно, чтобы установить, что обладательница волшебного голоса проходит первую стадию инициации, пребывает под эндокринным воздействием и за свои поступки отвечает не больше, чем трехмесячный ребенок. Певицу – в клинику, инициатору – выговор за то, что не уследил. Правильно?

Габриэлян выбросил замученный апельсин в корзину для бумаг и, остановив выжималку, налил себе сока.

Коллеги смотрели на портативное орудие давления косо, но свежий сок скрывал вкус биостимулятора много лучше, чем кофе или даже чай, а взгляды можно было пережить.

Вопрос, может ли служба безопасности взять пострадавшую под охрану на время установления меры легальности инициации? Конечно. Устроить ей очную ставку с инициатором? Конечно. Две таких ставки за тридцать два часа будут уже некоторым перебором, даже если как следует мотивировать их следственными материалами – в которых тоже, впрочем, обнаружилось достаточное количество щелей. А вот стимуляция нейронов высокочастотным излучением – это уже не перебор и не служебное нарушение, это уже преступление.

А теперь вопрос главный, Азизова Майя Львовна: что же нам с вами делать? В принципе, чтобы утопить следователя Дмитрия Грушко, вы нам не нужны, этот топор роскошно утонет и сам, на одной служебной документации. И чтобы утопить Старкова, вы тоже не нужны – ибо в интересах державы нужно Старкова не под суд подводить, а повернуть все так, чтобы его свои же заели за несообразное поведение. Тогда никто не будет в обиде на центральный аппарат. А клановым показания свидетеля ни к чему. Им самого факта вполне достаточно.

И дело даже не в том, что Старков вместо какого-нибудь перспективного чиновника или ученого певичку пригласил, да еще и не удержал и тем всех своих оконфузил. А в том, что властный ресурс, который мог быть клану очень полезен – связи в СБ стоят дорого, а по-настоящему коррумпированный следователь, которого есть, на чем прижать, так и просто на вес серебра – и вот этот ресурс он в частном деле задействовал, засветил и погубил, приказав доломать эту самую певичку в нарушение закона об инициации…

Но ведь Старков далеко не дурак. Совершил страшную глупость, но до нее ни в чем подобном замечен не был и продвигался уверенно: получить квоту на инициацию в 25 лет от причастия – не шутка. Значит, в вас, Майя Львовна, есть что-то еще, кроме бешеной харизмы, на которую реагируют даже соковыжималки. И это «что-то еще» не хотелось бы растратить из-за ерундового дела.

«Будет нашею страна – молвит Шан Ван Вогт», – пропела планшетка.

Вот это вряд ли. Вялотекущий конфликт с Ирландией идет уже три поколения – и может идти еще тридцать три, если кому-то не придет в голову изменить правила игры. В прошлый раз на это ушло лет восемьсот. Это даже не КПД шадуфа, это КПД той птички, которая стачивает алмазную гору клювом. Только вы, Майя Львовна, к этому не имеете никакого отношения. То, что у вас были готовы эти переводы, кое-что говорит о мере вашей лояльности, но вот соотносись вы с любым подпольем хоть краем, вы ни за что, даже в бреду и безумии, не стали бы выбирать для прощального фейерверка именно этот репертуар. Потому что понимали бы, что по всем вашим связям пройдутся с максимальным разрешением, чтобы выяснить, кто и почему пытался обвалить Лири его программу. Просеют все, и даже до школьных любовей доберутся.

И теперь (Габриэлян проглотил зевок и запил остатками сока) ваша судьба зависит от того, хотите ли вы по-прежнему жить или все же умереть. Потому что единственным хоть сколько-нибудь надежным пунктом в вашем деле являются ваши же показания. Которые вы можете взять назад как данные под физическим и психологическим давлением, в состоянии эндокринного дисбаланса. А можете и не взять, если твердо намерены закончить карьеру гейши в двадцать три года.

«Что для всех для нас одна – молвит Шан Ван Вогт», – планшетка донесла последний жалобный дребезг неверной рукой взятого аккорда, и два звука падения: глухой – человека и звонкий – гитары.

М-да. Вот тут кто-то вызвал «скорую». Но ребята из управления успели раньше. Потому что господин Уолфрид Мартин Лири, он, кстати, никаким образом не О'Лири, О'Лири был его дедушка, хотя и сам Уолф в молодости увлекался, скажем так, делами исторической родины, имя все-таки обязывает… так вот, господин Лири оказался человеком наблюдательным и воротник-стоечку, зеленый шарф и тип косметики в единое целое связал. А поскольку увлекался, то он и тексты, даже в вольном переводе, опознал сразу, много раньше аудитории. И решил, что это провокация и что его хотят скомпрометировать. Мол, открещивался, открещивался, а на празднике у него только что «Erin go bragh» не кричали. Вы ведь об этом не подумали, не так ли, Майя Львовна? И вообще, это в некотором роде комплимент нашим службам – то, что вы были твердо уверены, что ваш демарш не повредит посторонним. Правильно были уверены, конечно.