Текст книги "В час, когда взойдет луна"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,М. Антрекот,Хидзирико Сэймэй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

Игорь открыл было рот, остановился. Потом всё-таки заговорил.

– Я её или его полностью только дважды… чувствовал. Первый раз – после инициации, когда в коме лежал… И тогда – над Ван… над Андреем. Я тоже не знаю. Есть люди, о которых я не могу заставить себя пожалеть, – он опять начал сворачивать вилку, заметил, остановился. – Вот чего я никогда не видел, так это того, что состояло бы из… пакости целиком. Без просвета.

Он поднял голову. В окна рвался ярко-белый – даже сквозь очки – солнечный свет. Мамочки мои. А также, видимо, Боже мой.

– Так вот, почему… – вдруг глухо произнес Ван Хельсинг.

Все посмотрели на него. Выражение лица у него было… другие, видимо, раньше такого не видели, а Игорь вспомнил – в Екатеринославе, в мотеле, когда его допрашивали

моторовцы.

– Вот, почему вы просто сидите и прячетесь, – задыхаясь, сказал террорист. – Вот, почему не кричите об этом на всех углах – вы верите, что уже все равно… что один хрен все пропадут: конец света! Да чем же вы… чем же вы тогда лучше остальных!?

Он резко встал, потом сел.

Брат Михаил и Игорь, не сговариваясь, подхватили его с обеих сторон и помогли дойти до смотровой, где он сел на стол, спустив с плеч халат.

– Андрей, – заговорил брат Михаил, в то время как Роман Викторович снимал старую повязку – действительно уже подплывающую кровью – и накладывал новую. – Вы славный и чистый мальчик, и у вас редкий дар: оголённый душевный нерв, чувствительный к несправедливости и лжи. Только это и не давало вам до сих пор превратиться в хладнокровного убийцу, возблагодарим Бога. Поверьте, мы делаем всё, что можем, и причина тому, что мы делаем так мало – совсем не та, что вы подумали. Вы увидели, что у нас есть эффективное оружие против вампиров – а у подполья есть армия. Вам, наверное, кажется, что нужно просто свести эти два конца вместе, а искра проскочит сама собой и от неё возгорится пламя. Отчасти вы правы: у нас хватает таких же, как вы, горячих и чистых юношей. Какое-то их количество могло бы пойти за вами. Но Андрей – я всё-таки инквизитор. Я знаю историю нашей Церкви и знаю, сколько в ней кровавых страниц. Все крестоносные армии… были, в первую очередь, армиями. Это в лучшем случае. О худших вы наверняка читали в учебниках – и, поверьте мне, учебники сильно преуменьшают. Даже в войнах между людьми средства меняют цель. А мы воюем не с людьми. Нашему противнику все равно, именем чего будет твориться зло.

– Всё, я понял, – Ван Хельсинг сидел пристыженный, опустив голову. – Непротивление злу насилием и тэ дэ. Вы, наверное, правы…

Роман Викторович ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжал стеклянный шкаф.

– Я ему сейчас сам врежу, честное слово, – заклокотал он. – Я, в конце концов, тоже холерик. При чем тут непротивление злу, Андрей, дорогой мой?! Мы сопротивляемся, мы сопротивляемся, как можем, – вы просто не знаете, сколько всяких «случайностей» каждый год происходит со священниками в одной России! Официально ничего такого нет – но я не помню за последние двадцать лет, чтобы поп, который не пошел на союз с воскрешенцами, спокойно закончил свои дни! А в присутствии католика мне и доказывать-то что-либо стыдно: если брата Михаила схватит безопасность, он ухнет «по процедуре» за одну только принадлежность к Римской Церкви! Безотносительно того, что он исцелившийся вампир! Мы применяли бы силу – если бы могли. Если бы знали, как это сделать, не сыграв им на руку. Не погубив всё вокруг ещё более окончательно.

На террориста совсем уж стало жалко смотреть. Обычно он казался старше своих лет – видно, привычка к боли изменила лицо – но теперь выглядел растерянным мальчишкой.

– Ладно, я дурак, – сказал он. – Извините. Я умею только убивать варков, вы умеете исцелять, но вас самих за это убивают – а делать-то что?

– Знал бы прикуп – жил бы в Сочи, – проворчал уже перегоревший Роман Викторович. – Вы меня тоже извините, Андрей. У нас тут маленький островок, на котором можно вести достойную жизнь. Не врать, не выслуживаться перед бесами, никого не продавать. Мы, конечно, люди, а не ангелы, все не без греха, но и лишних грехов стараемся не делать. Всё, полежите перед дорогой, – доктор накинул халат на плечи Андрею и тот слез со стола. – Антон, иди собирайся.

– Кто-то у ворот, – сказал брат Михаил.

Игорь вслушался во внешнее.

– Женщина, – добавил он к словам монаха. – Молодая.

– Япона мать, – закатил глаза епископ. – Очередная паломница. Доконают меня эти девки.

– Паломница? – удивился Игорь. Как-то не сочетался тон священнослужителя с представлениями о паломницах.

– Угу, – Костя, промолчавший весь разговор и незаметно перебравшийся в смотровую, фыркнул со смеху. – Вон к нему, – он показал большим пальцем в сторону двери, за которой скрылся Андрей.

– Видите ли, Игорь, – с глубоким вздохом пояснил епископ. – Немного пожив в нашей местности, вы заметите, что женское население тут, как бы это выразиться, преобладает над мужским. Поэтому когда прошел слух, что в доме владыки Романа поселились его родственники, два «файных хлопчика»…

– Ой, мама, – выразил сочувствие Игорь.

– Именно.

* * *

Прошло не больше четверти часа с тех пор, как фургон с Игорем, Андреем и Антоном уехал в направлении Августовки, когда во двор отца Романа въехала другая машина: заляпанно-фермерского вида «опель» двадцати лет от роду. Водитель этой машины, невысокий полный дядька с аккуратной бородкой, одетый все в ту же списанную рабочую форму, поднялся на крыльцо и тихо поприветствовал отца Романа и брата Михаила. Он вообще всегда говорил тихо: во время армейской службы словил пулю в горло, а пересаживать гортань не стал.

– Ну что, – сказал владыка Роман, покончив с ритуалом приветствия. – Поповский консилиум объявляю открытым. Пойдёмте чаю попьём, отец Януш.

– Так вы же уже пили? – прошелестел отец Януш, совладелец свинофермы.

– Ничего. Мы ещё выпьем. Всухомятку у нас не получится.

Они расселись за столом, отец Роман пододвинул отцу Янушу тарелку сырников.

– Что показал медосмотр? – настоятель кивком поблагодарил и начал мазать сырник сметаной.

– Игорь биологически остановился на двадцати пяти-двадцати семи годах, – антикварный расписной самовар, известный в округе как «самописец», загудел, отец Роман долил воды. – Стаж у него не больше пяти лет, иначе процесс старения сейчас пошёл бы ускоренными темпами, а никаких скачков метаболизма не видно. Он сказал, что был каскадером, так?

Брат Михаил кивнул.

– Профессия публичная, – тихо подхватил мысль отец Януш, – в Сети должны остаться какие-то сведения. Что было прошлой ночью, брат Михаил?

– Да примерно то же, что и со мной, – монах-данпил вздохнул. – Боли, синяки ниоткуда, видения жуткие, и прочая прелесть.

– И как он?

– Сказал бы «нормально», да опыта мало. Примерно, как я. Боль переносит, в целом, лучше – это, наверное, из-за профессии. Он быстро вспомнил. А вот в ситуации разбирается хуже.

– А сегодня?

– Этой ночью приступа не было. Думаю, следующий – в полнолуние. Надеюсь, что обойдётся а ручаться не могу. Он очень хочет – насколько вообще может хотеть…

– А твои, Роман? – спросил отец Януш. – Я ведь их не знаю совсем. Может, нужно было и их поселить в монастыре?

– Нет, – жестко ответил брат Михаил. – Они умные мальчики. Они бы поняли, что это по сути дела арест. Или карантин.

– Они уже поняли, – отец Роман потрогал самовар. – Этот Андрей точно, и каскадер ваш – тоже.

– Игорь-то как раз не против, – отмахнулся брат Михаил. – И даже за. Чем больше его страхуют, тем лучше он себя чувствует. А вот ребята… давайте начистоту, отцы: мы боимся не того, что СБ все-таки обратит на нас внимание. Мы боимся даже не того, что у Игоря будет рецидив. Мы боимся Андрея. Лидера. Имеющего цель и увидевшего здесь средства. В общем, я ему довольно откровенно объяснил про наши страхи.

– Даже если мы отправим их отсюда, – сказал владыка Роман, – они все равно начнут. Мы показали им, где копать.

– Но они не уведут наших детей, – отец Януш долил себе кипятку. Он пил некрепкий. С его сердцем крепкий было нельзя.

– Значит, уведут чьих-нибудь еще. Это такая… дудочка.

– Да и взрослых, – поддержал отец Роман. – Думаю, если пойдет слух, что Андрей ищет соратников, то ему придется устраивать конкурс. Мы тут сидим и возделываем свой сад, как советовали этому… Кандиду. Да-да, я правильно выразился, свой сад. А от нас потихонечку отщипывают здесь кусочек, там кусочек – это не говоря о том, что мы теряем просто по естественному ходу вещей. Не смотрите на меня так, я знаю, что нам обещано, но нигде же не сказано, как…

– Мы не бойцы, – возразил отец Януш. – И не должны быть бойцами.

– Но кто-то же должен! – отец Роман хлопнул ладонью по столу, «самописец» обиженно хрюкнул. – Извини, Ян. Я устал. Заранее устал. После демобилизации сюда возвращался – и чувствовал, что не хочу. Мы все больше и больше превращаемся в секту. А мы же – Церковь.

– А что ты предлагаешь? Влезть в это и погубить всё?

– Мы – орден проповедников, – тихо сказал брат Михаил. – Сейчас мы не можем проповедовать на поверхности. Но кто сказал, что нам нельзя проповедовать в подполье?

– Церковь должна стоять вне политики, – гнул своё отец Януш. – Иначе… Мы все знаем, что будет. Потому что уже было.

– Но политика не оставит нас в покое, – владыка Роман опять потрогал «самописец», отдёрнул руку, отключил древний агрегат, пошел куда-то вбок, явно забыв и о самоваре, и об ожоге, остановился у края стола. – Вы в подполье. Но я-то нет… и вы же видите, что делают с нами.

– Может, не стоило забирать их?

– Стоило, – решительно сказал брат Михаил. – Дело даже не в паломницах. В Хороброве болтают меньше.

– Болтают меньше. А шевелятся больше.

– Я поговорю с Андреем, чтобы он не искал здесь соратников, – пообещал брат Михаил. – С этим мальчиком можно только в открытую.

– И сколько это может продолжаться? – спросил Роман. – Нам все равно придется решать.

– Это будет продолжаться как минимум до следующего полнолуния, – брат Михаил встал из-за стола. – Если будет рецидив, охотник на вампиров окажется очень кстати.

Двое обменялись взглядами поверх головы третьего. Если брат Михаил считает, что охотник на вампиров может пригодиться… значит, он не вполне уверен, что справится сам. Или даже, что уцелеет сам.

– И кстати, об охотнике, – продолжал брат Михаил, макая в кипяток пакетик чая. – Он не только ранен – в нем сидит какая-то очень свежая беда.

– Насколько свежая? – Роман уже смотрел не на отца Януша, а в окно.

– Как переломы Игоря. Примерно той же давности.

– Он потерял друзей, – сказал отец Роман.

– Немного не то. Потери для него – уже часть жизни. Тут не только потеря. Тут что-то случилось совсем неправильное, чего не должно быть. Вам не кажется, что мы занимаемся странным делом? Мы думаем, как защитить себя и свою паству от человека, которому самому нужна помощь.

– А мы её окажем, – весело ответил отец Роман. – Он попросил нас о вере. Так и сказал – «научите меня». Это просьба катехумена, мы не имеем права отказать. Может быть, он раскроется навстречу Косте. Между ними, как мне кажется, много общего.

– Вот я и боюсь, что он раскроется… – пробормотал Януш.

– А ты не бойся. Сделай так, чтобы он раскрылся вам. Сам ему раскройся, как Миша сказал – с ним-де можно только в открытую. Что такое, латиняне?

– Ничего. Он искренний, убежденный… молодой человек. Занимающийся определенным делом. Вам не приходило в голову – как он мог остаться агнцем при этой работе?

– А он…?

– Чистый. Белее молока.

– Ё-моё… – владыка посопел. – Закурим, Ян?

– Курить вредно, – наставительно сказал доминиканец и извлек сигареты. – И нервы трепать вредно. А ты, Михал, помнить бы должен, что мы не видим как ты.

– Даруйте, – сказал брат Михаил голосом, в котором не было ни капли извинительного тона, достал из кармана луковицу и принялся чистить. – Так вот, чтобы сохраниться агнцем при этой работе, нужно делать все это от большой любви к людям, а себя рассматривать как человека уже мёртвого. А теперь представьте себе, что будет, когда он выяснит, что был не просто прав, а куда более прав, чем сам думал.

– Будет крестоносец, – сказал владыка Роман. – Причем такой, каким детей пугают. Слушайте, может, вы его в семинарию возьмёте? Мне кажется, что священника из него не получится, но Бог может рассудить иначе.

– Священника из него не получится, – мотнул головой брат Михаил. – Он узнает, что клирикам нельзя убивать и оставит эту мысль.

– Это в одном случае. А второй вариант мы только что видели – в ослабленной форме.

– Ополчится на нас за предательство рода человеческого.

– Угу. Только не на нас, а на кой-кого другого. Сейчас он думает о Господе как об усовершенствованной боеголовке. И, как и положено порядочному боевику, непременно начнет изучать инструкцию, – брат Михаил побарабанил пальцами по Библии. – А там… Какими глазами он прочтет книгу Иисуса Навина? Например.

– Либо примет как руководство к действию, либо решит, что… данное сверхъестественное существо ничем не отличается от своих противников. Во всяком случае, с точки зрения человека.

– Именно. И куда ни кинь – всюду клин. С одной стороны – мы не можем его задерживать. С другой – не можем отпускать, пока он балансирует между двумя провалами.

– Костя тоже был солдатом. И Костя это прошел.

– Костя после того, что с ним случилось, отлично понимал, что не ему судить Бога.

– Что ты предлагаешь, в конце концов? – отец Януш несколько раздраженно раздавил сигарету в блюдечке.

– На Пятидесятницу мы рукополагаем четверых. Я предлагаю отпустить с ним одного.

– Ты… прости, Михал, ты не с ума сошел, случайно? Ты понимаешь, что с ним будет? С ними будет, с обоими…

– Тебе предъявить список выпускников с комментарием – что случилось с каждым за последние десять лет? В России католический священник служит в среднем восемь лет после рукоположения. В Сибири – пять.

– Ты мне лучше скажи, через сколько лет они предпримут попытку реорганизовать церковь.

– А кто у нас ecclesia semper reformanda?[38]38
  «Церковь, всегда преобразующаяся» (лат). Настоятель поправляет – «очищающаяся».


[Закрыть] – съязвил владыка.

– Purificanda, – поправил его настоятель, как-то отрешенно глядя в стол. – А те, кто был semper reformanda, либо дореформировались до ручки, либо сейчас закопались, как мы… Хотя им, конечно, закапываться легче.

– Привыкли от нас прятаться? – поддел брат Михаил.

Отец Януш не ответил, владыка Роман хрустнул пальцами. Положить начало попытке церковной реформы с легкостью мог и он сам. Православному епископу для этого были нужны только два единомышленника.

– Отцы, – сказал брат Михаил. – Надо ведь что-то решать. Они здесь, все трое. И все трое просят о крещении. И пряча головы в песок, мы дiла не зробимо.[39]39
  «Дела не сделаем».


[Закрыть]

– Отказать мы не можем, это само собой разумеется. Оставить их здесь мы не можем – это все равно, что летом сигарету в степи бросить. Отпустить их так мы можем, но это и рискованно, и нечестно по отношению к ним. Что нам остается?

– Вы меня подталкиваете к тому, что другого выхода, кроме как отпустить с ними священника, нет, – грустно сказал отец Януш. – А я пытаюсь найти этот выход.

– Отец настоятель, а ты больше ни о ком не забыл? – брат Михаил обернулся на выходе из кухни.

– Михал… а ты подумал?

Монах кивнул и исчез в санузле.

– Януш, – владыка Роман потрогал самовар и снова включил, хотя разлитый по чашкам чай не выпили. Даже не тронули. И сырник в сметане лежал у отца Януша на блюдечке ненадкусанным, слегка перекошенным диском, как вчерашняя луна. – Если тут в самом деле Божья воля, то Бог сам укажет священника, который должен с ними пойти. А не должен – так и не укажет.

– А если воли нет, а человек пойдет своей?

– А если Божьей воли нет во всем, что мы тут делаем? – отец Роман закипел не хуже «самописца». – Мы не сами принимали это решение? Или тебе сон был? Так ты поди еще докажи, что это от Бога сон, а не прелестническое видение. Тут нечисть людей заедает – на это как, Божья воля есть? И про попущение мне не объясняй, я тебе сам объясню. Ты что, в конце концов, думаешь, что нынешняя ситуация будет продолжаться вечно? Этот мальчик может сколько угодно считать по своему Пригожину, дался им всем этот Пригожин, но ты знаешь и я знаю – рано или поздно станет хуже. Нам не отсидеться в сельской местности. Нам придется возвращаться в города. И даже если нет никакого знака и чуда – это еще одна ниточка к людям. Еще один слой, за который можно зацепиться, ты понимаешь? Они нам, мы им – и мы точно не принесем им вреда.

– Роман, не булькай, – отец Януш поерзал на стуле. – Я слабый и трусливый человек, я всего боюсь. Боюсь принять ответственность, боюсь переложить её на чужие плечи… Пусть эти мальчики поживут пока… до Пятидесятницы. Я всё равно не могу сказать ничего сейчас. Да-да, не могу. Я должен подумать.

– Да я понимаю, – сказал Роман. – Я потому и злюсь, что всюду клин.

– Отцы и братья, – Михаил снова возник в дверях. – Разговор дошёл до мёртвой точки, а у нас работа. У всех. Давайте встретимся через неделю и обговорим то, что у нас получится на тот момент.

– Михал, – спросил Роман, – а почему ты думаешь, что твой подопечный вообще сможет уехать отсюда?

– Считайте, – брат Михаил сел за стол и пригубил, наконец, чашку, – что мне был сон.

Интермедия. Poison of choice[40]40
  «Любимая отрава» (англ.)


[Закрыть]

Очнулся он в медпункте, на койке. Узнал помещение, скорее, по запаху, потому что перед глазами все плыло. Кажется, цел. На запястье – браслет капельницы, в горле – злючка-колючка ёж со своей приятельницей черепахой (уже после того, как ей распустили шнурки на панцире). Различались визитеры по форме и длительности боли – вот здесь иголки, а тут – вставшая дыбом чешуя. В голове же наблюдалась неприличная каша. Вчера… Вчера? Да, определенно как минимум вчера, у него должен был быть зачет по медикаментозному допросу. Но зачета он не помнил. И допроса не помнил. А аллергии на сыворотку правды у него пока не было.

Он оторвал голову от подушки, заставил глаза смотреть в одну сторону – и немедленно увидел, что дверь в его отсек открыта, а на пороге стоит Виталий Семенович Гефтер, который и должен был у него вчера – или позавчера? – принимать зачет.

Поздороваться вышло со второго раза. Еж размножился. Встать не получилось бы вообще, поэтому Габриэлян и не пробовал.

– Лежите, курсант, – сказал Гефтер и присел на стул рядом с кроватью.

«Все страньше и страньше, – подумал курсант Габриэлян. – „Вы“. Это что же я такое учудил?»

Гефтер достал планшетку, открыл – судя по паузе – какой-то довольно большой файл, нашел нужное место, ткнул пером.

 
«А за ней летят скакуны,
гривы по ветру взметены,
и на каждом – дева-джигит,
повторенный образ луны,»
 

– сказал из планшетки очень хриплый голос Габриэляна.

– Что это? – спросил Гефтер.

– «Кырек Кыз», «Сорок девушек». Каракалпакский эпос.

– А это?

 
«Попыхивал морозец хватский,
морскую трубочку куря,
попахивало на Сенатской…»
 

– «Струфиан», поэма, 20 век. С-самойлов.

– А это?

 
«Czemu, Cieniu, odjeżdżasz, ręce złamawszy na pancerz,
Przy pochodniach, co skrami grają około twych kolan? —
Miecz wawrzynem zielony i gromnic płakaniem dziś polan;
Rwie się sokół i koń twój podrywa stopę jak tancerz.»[41]41
«Тень, зачем уезжаешь, руки скрестив на латах?Факел возле колена вспыхивает и дымится.Меч отражает лавры и плач свечей тускловатых,Сокол рвется, и конь твой пляшет как танцовщица».(Пер. Д. Самойлова)

[Закрыть]
 

– Норвид. «Памяти Бёма».

– А это?

– Лонгфелло. Фрост. Хенли. Е-если не секрет, когда я перешел на английский?

Гефтер улыбнулся.

– Когда к медикаментам добавили физическое воздействие.

Габриэлян дернул головой. Никаких последствий оного воздействия он не ощущал. Вернее, болело везде, но форсированный допрос – это не та вещь, которую можно пропустить.

– Обычно, – сказал Гефтер, – в комбинации с сывороткой много и не нужно. Дело в том, что вам сразу ввели двойную для вашего веса дозу. Чтобы посмотреть, как вы себя поведете.

– И сколько я читал стихи? – значит, фауна в горле – это голосовые связки.

– 36 часов, потом мы вас усыпили. Мы сначала решили, что это обычная оборона – строчки по ключевым словам. Но, как правило, это все-таки один текст. И потом, вы очень быстро перестали обращать внимание на вопросы… в какой бы форме их не задавали. А как это видели вы?

Гефтер смотрел на монитор над кроватью.

– Просто не помню, Виталий Семенович, – прохрипел Габриэлян. – Помню только ощущение, что меня нет. Совершенно.

– Ну и ладно, – сказал преподаватель, – Реакция парадоксальная, но она у вас и на алкоголь парадоксальная. Главное, в нужную сторону.

Зачёт по медикаментозному допросу не предусматривал молчания. Требовалось всего лишь продержаться сутки. 36 часов – это очень неплохо. Это, при случае, даст хорошую фору.

– Надо будет потом проверить, стабильна ли она у вас. Отдыхайте.

Скрип обуви, стук двери…

Конечно, он солгал Гефтеру. Кое-что он помнил. Его самого не было нигде, это да. Но мир тоже рассыпался. Его срочно нужно было оформить, структурировать, соединить. Не дать превратиться в бессмыслицу. «Неприятный бред, – подумал Габриэлян. – Слишком характерный. Слишком много выдает – а им совсем, совсем незачем знать, человеком какой эпохи я себя подсознательно ощущаю. Надо что-то придумывать».

Иллюстрация. Положение о паспорте гражданина ССН

Паспорт гражданина ССН является основным документом, удостоверяющим личность человека в пределах юрисдикции Союза, а по специальным соглашениям и в пределах юрисдикции других государств. Выполняет функции и общегражданского, и заграничного паспорта. Выдается по достижении тринадцати (13) лет с момента регистрации свидетельства о рождении, либо по истечении пяти (5) лет с момента регистрации вида на жительство с последующим получением гражданства.

Информация, которую содержит чип паспорта гражданина ССН, включает динамическую 3D-фотографию – голограмму высокого разрешения, корректируемую раз в год до 16 лет, раз в два года до 22 лет, раз в пять лет до 32 лет и далее раз в 10 лет; кроме того, генетическую карту с ID-файлом, содержащим код города, медицинского учреждения и дату рождения, код учреждения, выдавшего паспорт, дату выдачи паспорта и код медицинского учреждения, снимавшего генетическую карту для паспорта, а также код клиники, если гражданин проходил стационарный курс лечения, длившийся свыше десяти суток. Эти коды позволяют при необходимости быстро сверить данные паспорта с записями в базах данных служб регистрации соответствующих учреждений. Чип также содержит сведения об учреждениях, регистрировавших и выдававших новый паспорт в связи с утерей, со сменой имени или фамилии, проведенными пластическими операциями или в связи с операцией по смене пола.

Регистрация при переезде проводится не позже чем через полгода после фактической смены места жительства в соответствующем муниципальном отделе. В противном случае выплачивается штраф, поступающий на счет отдела здравоохранения местной администрации или аналогичной муниципальной службы.

Глубокая проверка паспорта включает сверку вышеуказанных файлов, а также запрос на поиск в соответствующих базах данных СБ, правоохранительных служб, служб здравоохранения и ОВС (в том числе СОТС) специальных сведений, но такая проверка проводится в исключительных обстоятельствах.

Специальными сведениями, которые содержатся в указанных базах данных, но не фиксируются в самом паспорте, являются сведения о военной или иной государственной службе с указанием кода медицинского диспансера, осуществлявшего регулярные медосмотры по месту службы (за исключением сотрудников СБ, спецслужб ОВС или правоохранительных органов, работающих под прикрытием; специальные сведения о них могут быть получены только при включении в запрос кода допуска, притом соответствующего уровня), а также информация о пребывании в карантинной зоне или зоне повышенной биологической опасности и о перенесенных заболеваниях «красной группы». К ней относятся орор (все штаммы), чума (все разновидности), различные виды геморрагических лихорадок, мадурайская сыпь и прочие болезни, занесённые в реестр R-219.

К дополнительным сведениям, которые могут быть занесены в паспорт, относится специальная строка идентификатора банковского счета и код медицинского диспансера, в котором регулярно наблюдался владелец паспорта. Гражданин может занести или отказаться заносить в паспорт эти сведения. Гражданин не обязан также вставать на учет в таком диспансере по новому месту жительства, за исключением обстоятельств, особо оговоренных в законе. Правоохранительные органы не вправе отказать гражданину в регистрации по новому месту жительства или любым образом ущемлять его права по факту отсутствия в паспорте таких дополнительных сведений. При этом работодатель или госучреждение, принимающие гражданина на работу, имеют право потребовать предоставления такой информации. Точно так же эти сведения вправе потребовать муниципальная или государственная комиссия, выдающая лицензии на некоторые виды деятельности, особо оговоренные в законе.

В случае, если гражданин находится или находился на работах в зоне рецивилизации, но не состоял на госслужбе, ему выдается медкарта – вкладыш, чип которого содержит все специальные сведения.

(…)

Человек, находящийся в текущий момент на госслужбе того или иного рода, получает удостоверение установленной формы, где указываются все вышеперечисленные специальные сведения. Кроме того, там указываются необходимые дополнительные сведения, связанные с исполнением служебных обязанностей, например, звание, должность, особые полномочия, тип и номер табельного оружия или специальных средств наблюдения и связи.

(…)

Частные предприятия и учреждения, в том числе СМИ, по согласованию с правоохранительными и медицинскими службами могут вводить для своего персонала специальные удостоверения со специфической атрибутикой, содержащие сведения, касающиеся работы на данном предприятии или в учреждении…