Текст книги "В час, когда взойдет луна"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,М. Антрекот,Хидзирико Сэймэй
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

– Какие ставки идут на Хеллбоя против Странника? – спросил он у бледного главы букмекеров. Через несколько секунд на комм пришел ответ: «12:1». Заремба направился к варку, который, сидя в ложе напротив, смотрел, как черномазая цыганка вытирает лицо Странника – по всей видимости, своего любовника, – мокрым полотенцем.

– Что ж это вы так, – сказал Заремба, – а почему не 40 к 1?

– Так ведь сие от нас не зависит, – улыбнулся варк. Нагло так улыбнулся.

– А остальное – зависит?

Варк улыбнулся ещё шире.

– Чего вы хотите, пан Заремба?

– Чтобы вы перестали валять дурака.

– В каком смысле? – казалось бы, шире хлебало варка разъехаться уже не может, а поди ж ты.

– В прямом. На чужом поле только дурак жнёт. А дураков здесь не любят.

Улыбочка варка стала малость поуже – но какой-то уж совсем зловещий оттенок появился в ней.

– Вы чувствуете фрустрацию? Вы потеряли большие деньги? Хотите об этом поговорить? Пан Заремба, я не нарушал никаких соглашений с вами. Разве мы замостырили эти бои? Нет, они прошли сравнительно честно. Вы недооценили моих бойцов? Это ваши проблемы. Но если бои не были замостырены, почему вы вложили деньги своего синдиката в эти ставки? Ответ, подозреваю, таков: вы с самого начала были твердо намерены не дать нам забрать выигрыш. Мы готовы и к этому. Начнём стрелять или вы сейчас приведете Хеллбоя и мы уедем с ним, оставив вашу кассу в неприкосновенности, и забрав только своё?

– Вы сами знаете, что это невозможно, – сквозь зубы ответил гангстер. – Бой нельзя отменить.

– Именно, – варк кивнул и выключил улыбку. – Но что мы будем делать после боя?

– Хотите сделать ставку?

– Последнюю? Решающую? Весь наш выигрыш сегодняшнего вечера – против… чего?

– Против вас.

Тут варк просто расхохотался – несколько искусственно, но громко.

– Предложите нам что-нибудь, чего у нас нет.

– У вас, например, нет Хеллбоя. Вы только что предпочли взять за него деньгами.

– Мы потеряли на нём деньги, – пожал плечами варк. – А теперь вернули. Нас устраивает любой вариант.

Заремба слегка занервничал. Хеллбой был расходным материалом, от него следовало избавиться по окончании боёв. За него бы не спросили. За деньги – спросят.

Только… только слишком быстро пришелец отказался.

– Хеллбой против вашего сегодняшнего выигрыша, – сказал Заремба. – Согласны?

– Вы играете на моем азарте, – вздохнул вампир. Достал из кармана карточку, вставил её в новенький дорогой комм. – Но после начала боев система заблокирована. Ставки не принимаются.

– Не проблема, – Заремба вызвал админа по комму и приказал разблокировать систему. Главное, чтобы денежки варка оказались в кассе, а там…

– Есть, – сказал Антон в ракушке. – Я в системе

– Не подведи, Странник, – сказал Игорь Энею. Если бы Антону не удалось прорваться, он сказал бы: «Мы на тебя рассчитываем», и это значило бы – прямо сейчас берём Зарембу в заложники и требуем кассу.

Парень молча кивнул. На ринге он казался старше, а теперь Заремба увидел, что он совсем мальчишка. Но если в таком возрасте он так опытен – значит, в деле уже давно. И школа – вот этого уже не сыграть, не изобразить. Школа та же самая, что у Хеллбоя. Школа спецчастей, создаваемых для противостояния варкам. И отслужить полный срок контракта в этом возрасте цыганёнок не мог никак. Значит… значит…

Он коротко поклонился высокому господину и вернулся к своему краю ринга – куда как раз двое охранников подвели Хеллбоя.

– Ты учил этого мальчишку?

– Его чему-нибудь научишь… Там в голове извилин нет, одни годовые кольца.

– Вот сейчас ты мне это и продемонстрируешь. Гроза не смог – я уж не знаю почему. А ты… один из вас покинет ринг мертвым, понятно? Если не он – то ты, – Заремба повернулся к охранникам. – Вы слышали меня?

Если бы Игорь это услышал, он был бы счастлив. Впрочем, он и так был счастлив – из угла полыхнуло таким возмущением, что его, наверное, на улице было видно. Последняя переменная, самая нервная и малопредсказуемая – Хеллбой – встала на место.

– Он зол как черт, – шепнул Цумэ, чуть наклонившись к Энею.

Эней встал и пошел к дверце. Хеллбой был уже на ринге, в середине.

– Ты что же, щенок, – громко спросил он, – думаешь, что сможешь меня завалить?

– Тебя завалит твоя печень, – ответил Эней. – Я только подтолкну немножко.

– Cчитай, что твоя печень – уже паштет.

По команде рефери они схлестнулись. «Т-твою мать», – мысленно сказал Игорь. Он впервые такое видел. Двое на арене, смачно выдавая и получая на орехи, излучали чистую радость, у Хеллбоя даже запах, кажется, выровнялся. Зато от Зарембы на весь зал несло тёмной тухлой яростью. В отличие от большинства зрителей, распорядитель прекрасно понимал, что на ринге творится цирк. Белый клоун и рыжий клоун мутузят друг дружку воздушными шариками. Потому что будь хоть один удар нанесен – нет, не в полную силу, в треть силы, кто-то из бойцов был бы уже мёртв.

Поэтому когда Хеллбой провел серию из четырех ударов, в результате которой Эней оказался в углу – на решетке – на коленях – на полу вниз лицом, Заремба показался потрясённым.

Хеллбой поднял поверженного противника за шею и за штаны над головой – и вышвырнул через решетку прямо на Игоря и Мэй с Десперадо.

– Ну что, ты доволен! – зарычал он на Зарембу, подходя к двери. – Доволен наконец?!

– Давай, – сказал Игорь в ларингофон. Лучшей диспозиции им было уже не дождаться.

– У меня ставка пропала из кассы! – завопил Антон.

Началась паника. Народ похватался за свои коммы, проверяя, и по мере того как обнаруживалась недостача, в зале нарастал тревожный ропот, переходящий в вой и затем – в рев:

– Верните деньги!

На бои без правил ходит публика решительная. Или воображающая себя таковой. Стерпеть жульничество устроителей? Да ещё после наглой букмекерской аферы на первых двух боях? Да за кого они нас принимают? За сусликов?

На этом фоне мало кто заметил, что избитый противником в тряпочку цыганок чудом воскрес и сделал Хеллбою знак: сюда! Дважды просить Хеллбоя не пришлось: в полтора прыжка он оказался на верху решетки и соскочил с другой стороны.

– Это цыгане! Цыгане! – закричал Заремба, но было уже поздно: и его, и охрану смяли. Толпа распалась надвое: большая честь кинулась к Зарембе и быкам, меньшая – к букмекерам, принимавшим ставки наличными. Путь к выходу был почти свободен, а те, кто понесся к дверям – самые умные, решил Игорь, – расступились, пропуская высокого господина и Хеллбоя.

За пультом, тем временем, кто-то очнулся и включил противопожарную систему. В зал хлынула пена.

– Все, – сказал Игорь. – Теперь они до вечера не разберутся, кто из них лучше знал богословие.

– Вас будут ждать на улице, – сказал Хеллбой.

– Знаем. Антоха!

– В туалете, – Антон, одетый девицей, с подведенными глазами, подмигнул и пояснил: – В женском.

– Я в окно не полезу! – прорычал Хеллбой.

– И не надо, – сказал Игорь, провожая взглядом убегающих по коридору Антона и Мэй.

«Готов», – сказал Кен в «ракушке». Это значило, что шнур на внешней стороне дома уложен и взрыватель на месте. Точно такой же шнур, окрашенный под цвет штукатурки, обходил по периметру секцию стены в женском туалете – Мэй Дэй постаралась ещё при первом визите.

Оставалось надеяться, что хозяева за это время не заметили архитектурного излишества и не нахимичили с ним. То есть объект-то был на месте, и маячок, а вот что с чем соединялось… это мы сейчас узнаем.

«Счет», – сказал Антон. – «Раз, два… глаза!»

Даже с закрытыми глазами было видно, именно видно, как белый огонь пробежал по стене. Воздух в коридоре дёрнулся. Пирошнур. Два пирошнура с обеих сторон стены. Игорь пронесся мимо Антона, толкнул оплавленную секцию. Она не упала одним куском, а как-то ссыпалась вниз.

– А… ядерную бомбу… слабо? – шепотом рявкнул Хеллбой, вываливаясь через дыру вслед за Игорем.

– Выбор оружия диктуется ценой и целесообразностью, – важный тон Игоря прекрасно сочетался с его же стремительным темпом. В основном за счет внешности высокого господина.

Из-за угла вылетела машина гоблина Мариуша.

– Внутрь! – рявкнул Игорь. Хеллбой впрыгнул на переднее сиденье, Антон на заднее, рядом – Эней, Мэй Дэй и Десперадо. Игорь захлопнул за ними дверь и вскочил на багажник, без труда удержав равновесие, когда машина рванула с места.

– Носовая фигура великовата, – сказал Антон. Теперь, когда всё почти кончилось, его едва не трясло и очень хотелось говорить. – И совершенно не маскирует гальюн.

– Кормовая, – Игорь открыл на ходу багажник и скатился внутрь. Закон притяжения перенес его действия стоически. – И вообще, что за р-разговорчики на палубе? За нами хвост. Поднажмите, отче!

– Ты наш закрой!

Хвост действительно имелся – типично бандитский «паджеро». Внедорожник, машина, которая застрянет там, куда прочие просто не доедут.

Один хвост – это вполне терпимо. Беда в том, что они и так уже привлекли внимание массы народу, а полиция в таких случаях ждет морковкина заговенья только в кино.

Впрочем, Десперадо уже реагировал. Из-под сиденья появилась бесконечная пушка – та самая, с которой Десперадо их встречал, «штайр». Лучан встал на колени на заднее сиденье, упёрся локтями в багажник, прицелился и выстрелил. Один раз.

Машина преследователей вильнула в сторону, потом в другую – и, развернувшись дважды юзом, влетела в витрину какого-то закрытого по ночному времени магазина. Сработала сигнализация, на вой и звон начал зажигаться свет в окнах, подлетевший снитч дважды мигнул вспышкой – но, как обычно, глупая автоматика пропустила машину, с которой все было в порядке, и полетела к машине, которая торчала в витрине. Кен уже свернул на другую улицу и рванул по мосту через Одру.

– И что, он так и будет маячить наверху до самой Германии? – недовольно прорычал Хеллбой.

– Нет. Мы сейчас нырнём в посадку, тебя засунем в багажник, а его – на твое место, – спокойно ответил Эней. – И почему ты решил, что мы едем в Германию?

– Мать твою, парень, – Хеллбой задрал свои львиные брови чуть не до линии волос. – Если бы мы ехали от германской границы в другую сторону – я бы решил, что мы едем в Гданьск. А мы едем через Одру – стало быть, через десять минут будем в Германии.

– Десять минут, – наставительно сказал Игорь сверху, – это много. Этого хватит даже до канадской границы, а нам туда не надо. Ван Хельсинг, если я схвачу бронхит, я его впишу в счёт.

– А я думал, спляшешь на радостях, – Эней потер вспухающий синяк на подбородке, подарок от Грозы. – Держись там крепче. Костя, сворачивай.

Машина свернула в лесополосу, Игорь приник к багажнику, распластавшись всем телом.

Костя заехал в посадку, машину затрясло – нежный аппарат был приспособлен для езды по дорогам, поправка, по хорошим дорогам. Если бы Кен не отключил бортовой компьютер, он бы сейчас услышал о себе массу нелестного.

– Приехали, – сказал Костя, останавливая машину напротив загнанного задком в кусты «фарцедудера».

– Ну, здравствуйте, – Хеллбой вышел из машины, огляделся. – А где Михал? Анджей, тебя что, не он послал?

– Михал погиб, – сказал Эней.

* * *

По Ростбифу и Пеликану устроили самую настоящую языческую тризну. Самогонка лилась ручьём, пиво – рекой, Десперадо играл на гитаре, Мэй – удивительно красиво – на флейте. Вернувшихся из Клайпеды гоблинов Игорь взял на себя и в очень короткие сроки уложил под стол, сымпровизированный из канатных бухт и досок.

Он восхищался Энеем как организатором. Попойка была идеальным мероприятием для того, чтобы примирить Хеллбоя и Стаха, успокоить новичков, впервые побывавших на акции, особенно Антона, и спаять их окончательно с останками группы Каспера и группы Ростбифа, похоронив на поминках «ярлов» свое прошлое.

Тут он впервые и услышал частично знакомую ему по вокзалу в Золочеве песню про виски в исполнении трио Эней-Хеллбой-Стах. И как-то сами собой на ум пришли слова для русского перевода:

 
Жизнь одна и смерть одна,
Лишь дурак не пьёт до дна.
Джонни Уокер, братец наш,
Взял весь мир на абордаж.
 

Минут через пять он обнаружил, что стол уже поет по-русски. Причем ведет он. Алкоголь на него по-прежнему толком не действовал. Согревал, но не пьянил. А вот эмоции…

Но даже эмоций Стаху не хватило, чтобы перепить Игоря. Подобно настоящему языческому витязю, он ввязался в безнадёжное состязание и пал.

Наутро алкогольный токсикоз удерживал всех насельников пансионата в горизонтальном положении почти до полудня. Полуочнувшийся Игорь бродил от домика к домику с холодным пивом и ведром, повторяя:

– Ничто так не сближает, как совместное похмелье.

Покончив с делами милосердия (все облагодетельствованные, включая гоблинов, вернулись в то же горизонтальное положение), Игорь несколько заскучал. Делать было совершенно нечего, ибо все намеченные ранее дела были коллективными, а коллектив валялся, сражённый Ивашкой Хмельницким.

Обычно люди в таких ситуациях берут что-нибудь почитать на сон грядущий (тем паче что Игорь намеревался отвоевать у этого сна ещё десять минут и довести таким образом порог бодрствования до 11 утра). Но читать оказалось нечего: чердак Стаха завален был древними польскими книгами, рассыпающимися по страницам, и у Игоря начисто отсутствовала охота браться за то, что запросто может оказаться тремя-четырьмя текстами сразу.

Тут он вспомнил, что на планшетке Антона есть часть личной библиотеки Энея. Похмельный Антон не возражал. Игорь залёг, устроил планшетку поудобнее на пузе и принялся перебирать файлы.

Через какое-то время он начал пофыркивать. Потом – всхрапывать. Потом откровенно заржал.

– Ты чего? – спросил вялым голосом Антон. Игорь в ответ зачитал:

– З ним бендзешь шченшливша, дужо шченшливша бендзешь з ним. Я цуж – влученга, неспокойны дух, зе мноу можна тылько пуйшчь на вржосовиско и запомниць вшистко… Яка эпока, який рок, який месьонц – он что, весь календарь перечисляет?[62]62
  Стихи Э. Стахуры.
С ним будешь счастливей – много счастливей будешь с ним.Что я? Бродяга, неспокойный дух —Только заблудиться в вересковом поле,И забыть на воле,Что за эпоха, что за век,Что за год, что за месяц, что за деньИ что за часНачнется и кончится для нас…

[Закрыть]

– Их ферштее зи нихьт, – пробормотал Антон.

– С ним будешь счастливей, много счастливей будешь с ним… Что я – бродяга, неспокойный дух, со мной можно только пойти… как ето скасать по-рюсски, доннерветтер… Вржоск – это, естественно, вереск. Вржосовиско – это место, где растет вереск. Более точных аналогов не знаю. Короче, туда можно пойти – и забыть все: какая эпоха, какой век, какой год, какой месяц, какой день, какой час… начнется, стало быть, и закончится…

– А что смешного? – не понял Антон.

– Смешно то, что это стихи.

– Ну? – Антон заинтересовался настолько, что даже приподнялся. – Слушай, а где ты так здорово научился по-польски?

– Кто знает хотя бы три славянских языка – тот, считай, что знает все. Но что это стихи – ещё не самый тыц. Самый тыц состоит в том, что это, скорее всего, стихи нашего командора.

– Иди ты? – Антон аж вскочил – и тут же схватился руками за голову. – А почитай что-нибудь ещё.

– Енщче здожими таньо вынаёнчь мало мансарде,

з окнем на жеке, люб теж на парк.

З ложем широким, пецем высоким, щченным дзигарем.

Сходзичь бендземи цодзенне в шьвят…[63]63
  Стихи Э. Стахуры
Еще успеем дёшево снять небольшую мансардуС окнами на реку или на парк.С печью высокой, кроватью широкой, стенными часами,Будем ходить каждый день гулять.

[Закрыть]

– Тут рифма есть?

– Предполагается, что есть. «Есть юж запузно – не есть запузно». То есть, «уже поздно – нет, ещё не поздно…» – Игоря снова одолел смех.

– Гениально! – восхитился Антон. – Интересно, с кем это она должна быть щасливша, и что это за она.

– Ну, это как раз неинтересно. Чтобы разобраться с этим, достаточно выловить глаза из монитора, – и Игорь очень живо изобразил процесс возвращения блудного ока в орбиту.

– Вот послушай, какая ещё прелесть, – он сходу перевел: – «При звуке шагов по ступеням сердце в глотке застряло. Хотите знать, кто она? Сладкая гибель, моя отрава…»

– Вау! – сказал Антон. – А почему он молчит?

– Н-ну… включим дедукцию. Во-первых, она старше лет на пять, они вместе учились у Каспера. По кое-каким обмолвкам Стаха я понял, что ему тогда было не больше, чем тебе – а ей, соответственно, двадцать. Антошка, ты бы смог признаться двадцатилетней девушке?

– Шутишь?

– Вот. Слишком велик возрастной разрыв, девушки и ровесников-то не очень празднуют, а уж тот, кто на пять лет младше – вообще не человек. Извини, Тоха, но это факт жизни. Что ему остается? Гордое молчание и онанизм. А в нашем случае, кажется, даже последнее исключено. Полная неудовлетворённость получается.

Игорь подумал, покрутил пальцами в воздухе и заявил:

– Как ты думаешь, это правильно, что наш доблестный рыцарь страдает по даме морэ,[64]64
  То есть мавританке.


[Закрыть] а она о том ни сном, ни духом, ни вереском – в смысле писком?

– А если она… ну… равнодушна?

– А! Вот это уже во-вторых! Нет, Тоха, она не равнодушна. Пять лет назад около неё вертелся какой-то щенок, на которого можно было не обращать внимания. А сейчас она одинока – из всей группы остался только Десперадо – тот ещё кавалер, при всем моём к нему. И вдруг неожиданно на голову падает Эней – но уже не младенец, которого и отвергать-то было ниже достоинства, а герой, овеянный, так сказать, славой. Он подрос, он возмужал, она позавчера видела его на ринге – поверь мне, на женщин это производит совсем не то впечатление, что на нас. Словом, она готова. Но она не умеет считывать эмоции, а он молчит. Потому что внутри он по-прежнему восторженный и немой обожатель. Ты как хочешь, Антоха, а у меня сердце разрывается при виде этого безобразия.

– Может, тебе с ней поговорить?

Игорь поднял брови и театрально вздохнул.

– И после этого она снова начнет видеть в нем детёныша. Нет уж. Он поговорит с ней сам. Где у тебя принтер?

Антон перехватил идею на лету.

– Никаких принтеров! Достань мне где-нибудь образец его почерка. Делать – так по-большому, как говорит наш батюшка.

– Узнает, – меланхолически сказал Игорь, – зарубит всех. Впрочем, если я что-то понимаю в шоколаде, ему, наверное, будет не до того.

Образец почерка раздобыли тем же вечером – Антон с невиннейшим видом попросил Энея переписать ему слова польской версии «Farewell and adieu to ye Spanish ladies».[65]65
  Английская матросская песня.


[Закрыть] Эней переписал – после лекции Хеллбоя.

По причине все того же алкогольного отравления практические занятия были отменены. Вместо них Хеллбой провел лекцию по обращению с холодным оружием – аудиторией послужил берег моря. В одной руке у Хеллбоя была бутылка с пивом, в другой – наглядное пособие: деревянный колышек, оструганный с одного конца. Эней переводил и время от времени работал живой иллюстрацией.

– Ну что, панове кадеты. Начнем с того, что по сравнению с ними мы в дупе. Рост-вес у нас одинаковый, а вот качество мускулатуры… посмотрите на этого, сами все поймете.

«Этот», то есть Игорь, элегантно раскланялся. Ему стоило некоторого труда убедить Хеллбоя в том, что он не варк. Даже серебряной иконке тот не поверил, а поверил только Энеевской катане, которую Игорь взял для наглядности обеими голыми руками за лезвие.

– Ну, и дальше тоже невесело. Кости у них прочнее. Реакция – быстрее, это выигрыш на дальних дистанциях. К боли они устойчивей, это выигрыш в ближнем бою. У них прочнее вообще все ткани, поэтому они могут использовать как оружие ногти. И очень любят использовать зубы, – Хеллбой скривился. – Так что у невооружённого и хорошо подготовленного человека шансы примерно равные с невооружённым и совершенно неподготовленным стригой. У вооруженного и неподготовленного – их нет, поэтому подготовка очень важна.

Хеллбой погладил бороду. Сейчас, трезвый, причёсанный, одетый и в очках – оказывается, он был близорук! – он походил уже не на обрюзгшего льва, а на… шут его знает, на кого он походил. На что-то очень опасное и таинственное. И изъяснялся он на удивление длинными периодами.

– Что хорошо, – продолжал Хеллбой, – то, что раньше все они были людьми, и их тела не так уж сильно отличаются от наших. Поражаемые зоны те же самые. И защиты от действия клинка – ножа, меча, стилета и тому подобного – у стриги нет, как и у человека.

Он отхлебнул пива и продолжал:

– Но подлость ситуации в том, что органы стриг регенерируют быстро. У стариков – почти мгновенно. Если ты простым железным ножом поразил его в самое сердце – оно может замедлиться. Но не остановится. К боли стрига чем старше, тем нечувствительнее, крови при низком давлении вытекает мало. Что делать?

– Серебро, – сказал Антон, по продолжительной паузе определив, что вопрос не риторический.

– Молодец, – согласился Хеллбой. – Раны от серебра у них заживают долго. И серебро оставляет нечто вроде химического ожога. Природа аргентоаллергии неизвестна, но какая нам разница, откуда оно взялось, главное, что работает. Серебро обеспечивает нам один из главных факторов победы над стригой – боль.

Бить лучше всего в грудь. Конечно, сами по себе ни рана, ни боль его не убьют – но вырубят, и ты сможешь сделать главное: отсечь голову.

Не менее болезненны удары клинком в живот. Передняя стенка живота податлива, поэтому чем сильнее ударите, тем сильнее продавите стенку, тем глубже будет раневой канал. Туда хорошо бить, имея короткий клинок.

Убойность раны тем выше, чем рана глубже. Так что вгоняем клинок на всю длину, не мелочимся. Убойность раны тем выше, чем рана длиннее – извлекать клинок надо с протяжкой или проворотом в ране. Широкий клинок всегда будет убойнее узкого, поскольку создает рану большей длины. Колющий клинок уступает режущему, но хорошо пробивает кости, а значит, позволяет атаковать все зоны головы и позвоночного столба.

Одна беда: серебро вне закона. С серебром тебя, если поймают на улице, сразу отправят в безпеку. Если ты сам, конечно, не из безпеки. А носить при себе что-нибудь остренькое, тем не менее, надо. Поэтому – хорошенько запомните, что я сказал. Зная это, стригу можно попортить и железом. Основательно попортить или даже убить. Например, если рассечь мышцы шеи, чтобы горлом улыбался – голова повиснет, как у петрушки, и несколько секунд он будет не боец. Скорее всего, сам рванет от вас, восстанавливаться. И, скорее всего, убежит – бегают они быстро. Удар в глаза его ослепит, а если проникнет в мозг – вырубит. Мозг восстанавливается нескоро, даже у них. Если вы боитесь носить серебро – носите узкий тонкий клинок и бейте в голову либо сердце.

Из старых времен до нас дошли легенды про осиновый кол. В этих легендах всё глупости, кроме одного: хорошо заточенное и закалённое дерево поражает не хуже, чем железо, а где-то даже и лучше. Почему лучше? Кол причиняет колото-рваную рану, с глубоким и широким раневым каналом. Из-за того, что рана рваная, а по стенкам её канала ткани тела ещё и размяты, эта рана срастается не так легко, как колотая или резаная, нанесенная гладким и отточенным железом. Кол в сердце – надежный способ обездвижить стригу, а носить при себе деревяшку закон не запрещает. Одним словом, если у вас есть возможность носить серебро – выбирайте широкий клинок, лучше всего типа «воловий язык». Если железо – то стилет или простую заточку. Если дерево – то длинный кол, замаскированный под трость. Но помните главное – стрига даст вам только один шанс. Так что первый ваш удар станет последним, если вы его не обездвижите или не убьёте…

Практические занятия начались с раннего утра, ещё в сумерках. Хеллбой выгнал на пробежку всю группу, правда, застать врасплох ему удалось только одного Антона. Босиком по мокрому песку, вдоль линии прибоя, с подскоками и приседаниями по команде – занятия с Энеем и Костей сразу показались Антону баловством. Пробежка закончилась у дерева, на котором… да нет, успокоил себя Антон, не может это быть висельником. Это… Это…

– Свинья? – выдохнул он.

– Она самая, – согласился Костя.

– Купили вчера в деревне, – объяснил почти не запыхавшийся Эней.

У Антона подкатило к горлу.

Свинья была подвешена на крюк за позвоночник и «улыбалась горлом». Никаких других повреждений на ней не было – Хеллбой, видно, не хотел потрошить наглядное пособие.

– Свинья, – пояснил Хеллбой, – по расположению внутренних органов очень близка к человеку. И по весу мы выбирали такую, чтобы затянула на средних размеров мужика. Кровь спустили, конечно, чтобы грязь не разводить. Жаль, пластикат взять негде. Лучше тренировки нет, чем на пластикате.

– Пшепрашам, на чём? – поинтересовался Игорь.

Десперадо скривился – то ли презрительно, то ли брезгливо.

– Пластикат, – сказал Эней холодно, – это труп, ткани которого пропитаны специальным раствором – от разложения и окоченения. На пластикатах тренируются врачи… и СБшники.

– И некоторые террористы, – пробормотал Игорь.

– Раньше тренировались. Теперь они используют муляжи.

– Профанация, – сморщился Хеллбой. – Только тело реагирует как тело. Помнишь, Анджей, те два пластиката, которые мы с Ростбифом спёрли в анатомичке? – мечтательно спросил он.

– Как же не помнить, – по-прежнему холодно ответил Эней.

– А вот скажи мне – на свинье такой же класс покажешь?

Эней пожал плечами, закрыл глаза и протянул руку. Хеллбой вложил в его ладонь нож рукоятью вперед, Мэй и Десперадо раскрутили за плечи.

– Давай! – крикнул Хеллбой, качнув тушу свиньи. Эней остановился в том месте, где застиг его крик, увернулся от туши, чуть отклонившись назад – и отступил. Движение руки заметил один Игорь – для всех остальных нож окрасился кровью вроде бы сам собой. Хеллбой остановил раскачивание «пособия» и подозвал всех посмотреть на аккуратную дырку.

– Вот то, о чём я говорил. Удар в солнечное сплетение, с продавливанием стенки живота, снизу вверх. Клинок пробил желудок, диафрагму – и кончиком достал до сердца.

– Откуда вы знаете? – удивился Антон. – Рана же закрыта.

– Направление и глубина удара, – сказал Игорь. – Конечно, можно и на анатомический дефект напороться, но это редко бывает.

– Точно, – согласился Хеллбой. – Ты, малый! Возьми нож и попробуй попасть куда-нибудь. Кто попадёт лучше всех, получит самый вкусный кусок шашлыка.

Свинья оказалась… упругой. В конце концов, Антон всё же вогнал нож снизу вверх в какую-то щель и даже – по словам Хеллбоя – задел лёгкое. Нож, впрочем, застрял, а свиная туша, качнувшись на крюке в обратную сторону, сшибла Антона с ног.

У Игоря вышел другой конфуз. Он, видно, слишком долго смотрел на антоновы мучения, решил приложить лишнее усилие – ну и оказался по запястье в свинье. Кровь из нее, как выяснилось тут же, выпускали небрежно. По мнению Игоря, это было следствием некоторых особенностей происхождения свиньи, забойщиков и Хеллбоя.

– Тут ребёнок, – заметил Костя.

– Тебе не кажется, что это отдаёт некоторым ханжеством – стесняться крепких слов при ребёнке, которого учат убивать? – проворчал Игорь, но ругаться перестал.

Костя единственный не осрамился. То ли помогла деревенская сноровка, то ли армейская подготовка, но он пырнул покойную хавронью точно в печень.

– Молодец, – сказал тренер. – Вот ты её и съешь.

– Что, всю? – спросил Костя.

– То, что останется.

Поскольку свинью пыряли (по выражению Кости – «куцьку кололи») больше часа, доля Кости оказывалась раз от разу все меньше. Наконец, свиное брюхо не выдержало особо удачного удара, разошлось, и внутренности вывалились наружу, повиснув на брыжейках.

– И когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его, – прокомментировал Костя. Антон понял, что есть этот шашлык не будет.

Но к вечеру голод и аромат оказались сильнее. Тем более, что Хеллбой загонял всех до упаду, каждому назначив индивидуальную программу: велел Энею натаскивать Игоря на работу с двумя кодати, Антона – в паре с Мэй наколачивать друг другу мышечный корсет (Мэй ворчала, кажется, что ей слишком приходится стараться его не убить – или он неправильно её понял?), а с Костей начал заниматься сам, когда Эней объяснил ему главную Костину проблему. Но предварительно гуру от киля до клотика оплевал саму идею бойца, которому нельзя убивать.

– Он – супер, – тихо сказал Игорь Энею.

– Да. До приступа алкогольного психоза.

– А когда случится сие знаменательное событие?

Эней пожал плечами.

– Бог знает.

Усталый Антон совсем забыл, что ему нужно сфальсифицировать ещё одно стихотворное письмо к Мэй – но Игорь напомнил. Камень, ножницы, бумага. То есть бумага, перо, стихотворение. И как человек, который так обращается с ножом, может писать такие глупости…

Поправка: мог. Примерно в Антоновом возрасте. Я бы, наверное, ещё не то писал, если бы влюбился в эту… как её Игорь зовет – Черную Жемчужину? Хотя… попадались там интересные места, как бы там Игорь ни ёрничал. «Хвала тебе, Солнце, вепрь-одиночка, встающий утром из трясины ночи». Но, увы, там, где был смысл, рифма, как правило, хромала на все четыре ноги. И, соответственно, там, где была рифма – не наблюдалось отчетливого смысла. Но, подумал мудрый Антон, девушкам такие вещи нравятся. Должны. И, напрягши все силы, он выдал на-гора второе письмо, которое Игорь тем же порядком подкинул в комнату спящей Мэй Дэй.

* * *

Ночью они опять сидели у костра, время от времени подбрасывая сено – от комаров. Отблески углей были мимолетными и призрачными, свет Антоновой планшетки – серебристым и реальным.

– Человека, о котором писал Ростбиф, зовут Курась, – сказал Эней. – Лех Курась, псевдо Юпитер. Он координатор по восточноевропейскому региону. Если что-то утекло – то от него или из-под него… В любом случае, нити ведут к нему.

Игорь скосил глаза на комара, пробившегося через дымовую завесу. Комар топтался по его голому плечу, отчего-то не решаясь воткнуть хоботок.

Не ешь меня, я тебе еще пригожусь…

– Что могло утечь от него? Что могло утечь из-под него? Ты же говоришь, что о поляках вообще никто не знал.

Комар передумал и улетел. Ворон ворону глаз не выклюет?

– О поляках не знал никто из наших. Но их могли проследить из Польши. Одной из обязанностей Курася был как раз присмотр за такими группами…

– Такой плотный, что он знал, что там внутри?

– Не обязательно знал, но мог знать. А еще в группе или рядом с группой мог быть его человек. Который просто докладывал наверх, не ожидая подставы… Это – самый лучший для нас вариант.

– А самый худший какой? – поинтересовался Енот.

– Идти от Курася вниз по цепочке, – сказал Костя.

– Самый худший – это идти от Курася вверх, – поправил Эней. – В штаб. Кто-то слил и Пеликана, а если так, то мы – все мы – могли попасть под наблюдение много раньше, чем думали.

– Ты хочешь сказать, – спросил Игорь, – что мы можем сидеть на засвеченной точке?

– Нет. На засвеченной точке мы бы долго не просидели. Это личная берлога Ростбифа и Каспера, меня специально дрючили никому в подполье о ней не говорить. Нет, на Украине нас потеряли и досюда отследить не могли. Мэй?

– Мы прибыли за три недели до вас, – сказала «черная жемчужина». – О точке в группе знала я одна.

Десперадо кивнул, подтверждая.

– Хотя это, – Эней вздохнул, – не значит, что о точке не знают вообще.

– Мы ещё дышим, – сказал Игорь. – Будем считать это достаточным подтверждением тому, что точку не отследили. Но мне хотелось бы знать ответ на один вопрос.