Текст книги "Двойная сплошная (СИ)"
Автор книги: Ольга Адилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)
Я предпочла только кивнуть. Эти разговоры я уже слышала тысячу раз.
– Да кому я это все говорю, – вздохнула Эмма. Мы были уже практически возле моего дома. Оставалось только свернуть во двор. – Ты не можешь жить вот так вечно. Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже становится. От себя убежать невозможно. А вот потерять любимых людей из-за своего лицемерия вполне реально.
– Ты же знаешь, что таких как я…
– Любят. Поверь мне. И таких любят. Нет в тебе ничего такого, что можно было бы не любить. Я знаю тебя с обеих сторон. И ты прекрасна в любой ипостаси. Важно лишь то, что комфортно для тебя. Ты собственноручно делаешь из себя монстра, но это не так. И никогда не было таковым. Все только вот тут, – девушка дважды ударила указательным пальцем по своему виску. – Ты поняла меня?
– Поняла, – выдохнула я, отведя взгляд в сторону. Глаза как-то сами собой нашли окно квартиры Аморского. Там горел свет и на фоне тюли проглядывалось два силуэта. Кому они принадлежали было не ясно, но я отчего-то сразу подумала, что это Рома и Арина, длинноногая неприятная мне девчонка, любуются ночным небом и что-то обсуждают.
– Да ни черта ты не поняла, – устало отозвалась моя провожатая. – Иди, давай. И не смей больше прогуливать без уважительной причины. Я не хочу уходить следом за тобой из-за того, что не сдержусь и снова все выскажу нашему начальству.
Мы обе рассмеялись, представив себе подобное. Затем нам все же пришлось распрощаться, потому как меня находящуюся в позднее время не дома, заметил возвратившийся с работы папа. Прежде чем выместить свое плохое расположение духа на мне, он мило улыбнулся Эмме, которую любил возможно даже больше, чем меня, и сказал, что она как никогда раньше прекрасно выглядит сегодня. На том мой день и окончился. На игривых комплиментах, направленных не в мой адрес, и на смешанных чувствах, оставшихся после разговора с давней знакомой и лицезрением в окне Аморского второй фигуры, очень не похожей на мужскую.
Глава 28.
Рома, и вправду находящийся в это время возле окна, машину из которой вышла Нелли, не заметил, а потому продолжил говорить с женщиной, которая любила поздними вечерами наблюдать за обстановкой на улице и считать появившиеся из-за густых туч звезды. Ею была не черноволосая Арина и не какая-то иная, случайно залетевшая на огонек, девушка. Это была его мать. Единственная женщина, которая когда-либо раньше слышала от него слова любви. И парень действительно очень любил ее. Рома не был маменькиным сынком, и никто никогда даже не думал считать его таковым. Он вполне справлялся со всем и без ее участия. Но, несмотря на это, мнение матери всегда имело для него самый значительный вес.
– Мне не нравится, как ты выглядишь, сынок. Снова питаешься одним печеньем? В детстве ты был готов душу продать за него, – мать Аморского, которую звали Евгенией Викторовной, тепло улыбнулась, так что вокруг ее глаз собрались глубокие лучики-морщинки. Но они никак не портили ее облик. Даже наоборот придавали ей какой-то особенной статности. Такой, какая бывает только у женщин за сорок.
– Я и сейчас бы мог, – рассмеялся парень, вспоминая то, как в детстве налетал на пакеты, принесенные мамой из магазина, в поисках любимого лакомства. – Но ты же знаешь, что если есть что-то слишком часто, это начинает надоедать. А я лишать себя любимого десерта не намерен.
– Тогда что с тобой? Плохо спишь? Ромочка, так нельзя. Тебе нужно следить за собой, раз уж ты стал настолько самостоятельным.
«Если спать по ночам, то будешь пропускать все самое интересное и прибыльное», – думал Рома, но вслух предпочитал свои мысли не озвучивать. Мать не поймет, а только снова начнет волноваться за него. И это была самая первая причина, почему он однажды съехал от нее, оставив женщину в одиночестве родной квартиры. Парень знал, что не сможет заниматься тем, чем хотелось бы ей, а его ночное отсутствие будет все только усугублять. Можно сказать, что вся жизнь Романа превратилась в одну сплошную бессонную ночь. Он уже даже не помнил, когда в последний раз его голова касалась подушки раньше пяти утра.
– Со мной все в порядке, ма. Честно.
Ладонь матери мягко коснулась щеки Ромы.
– Хорошо. Будь по-твоему, – согласилась она. Затем обошла парня, направляясь на кухню, решив приготовить ему хотя бы что-то съестное в этот вечер, когда ей довелось остаться ночевать дома у сына после художественной выставки, на которой выставлялись ее работы. Жаль только, что людей как всегда было не много и мало кто смог оценить ее творчество по достоинству. А ведь Евгения Викторовна была истинным его воплощением. Но видели это немногие, предпочитая довольствоваться малым.
От матери вновь пахло ненавистными духами, без которых не обходился ни один ее выход из дома. Уже множество долгих лет она носила их не переставая, хотя сама же занималась смешиванием различных ароматов у себя дома и та душистая вода, которой пользовался Аморский была именно ее рук делом. Он знал, что этот запах нравится людям. Рома даже помнил как однажды, когда ему еще приходилось довольствоваться услугами общественного транспорта, за ним по проходу как заворожённая шла какая-то девчонка, но потом, вдруг услышав объявленную остановку, будто бы очнулась и смущенно отошла в сторону, решив не идти за парнем дальше. Рома тогда посмеялся про себя, но даже внешности ее не запомнил. Знал только, что она блондинка с бесшумной поступью. А потом и эти черты стерлись из его памяти, оставляя лишь знание о том, что мать умеет своими руками делать приятное не только глазу, но и, как это ни странно, носу.
– Мам, – окликнул женщину парень чуть позже, зачерпывая последнюю ложку аппетитного сырного супа, который удавался матери лучше всего, – ты ответишь мне честно, если я задам один вопрос?
– Конечно, – Евгения Викторовна стояла возле кухонной тумбы и разливала по кружкам горячий чай.
– Я уже спрашивал об этом, но ты не ответила. Но мне очень хотелось бы знать.
– Спрашивай.
– Почему именно они? Эти духи. Столько лет только они. Ты создаешь собственные уникальные ароматы. Ты можешь менять их хоть каждый день, но ты… всегда выбираешь их.
Спина матери напряглась. Кипяток булькнул в чашке, проливаясь на кухонный гарнитур и тонкой струйкой стекая на пол.
– Мам, – кинулся Рома из-за стола, желая помочь женщине. Снова эта апатия, которая появлялась при подобных вопросах.
– Все в порядке. В порядке, – запричитала она, хватая из раковины тряпку и начиная судорожно вытирать пролитую воду.
– Что с тобой происходит каждый раз, когда я завожу об этом разговор? – Рома отобрал у матери тряпку и усадил женщину на стул. Сам же стал собирать оставшуюся воду с пола.
Мама положила руки на стол и опустила на них поникшую голову.
– Ты не часто об этом говоришь, – произнесла она тихо.
– Именно поэтому и не говорю. Но мне уже много лет, чтобы иметь право на то, чтобы знать. Я ничего особенного не спросил, ведь так?
– Так.
– Тогда почему ты не можешь мне ответить? Это всего лишь флакон с духами. И ничего больше. Но ты реагируешь на вопросы о нем так, будто я интересуюсь, кого ты убила с утра.
Мать подняла растерянный взгляд на сына. Она не знала, что ответить на подобный выпад в ее сторону. Женщина просто не привыкла слышать такого от сына. Ей всегда казалось, что ему и дела до этого нет. Как и нет дела до мужчины, подарившего ей этот самый аромат.
Вообще-то эти духи уже давно были сняты с производства, но она смогла восстановить их и продолжать ими пользоваться. Евгения Викторовна понимала, что все это немного абсурдно и глупо, но не могла поступать иначе. Сердце ей не позволяло. Душа не позволяла. И женщина была слишком уж тонко чувствующей натурой, чтобы игнорировать их.
Рома присел перед женщиной на корточки и положил руки ей на колени.
– Если это какая-то большая тайна, то можешь не рассказывать, – он тепло ей улыбнулся одними уголками губ. Она сделала то же самое.
– Нет, ты прав. В этом ничего такого нет. Это был… – заговорила женщина, спустя несколько минут молчания, – это был последний подарок твоего отца. Перед тем, как он погиб.
Последние два слова, словно кувалдой ударили парня по голове. Он думал об отце не особенно часто. Тем более сейчас, во взрослом возрасте. Рома просто знал, что папы нет. И не нужно бередить старых ран. Честно сказать, ему было проще думать, что он их бросил. В детстве, когда он вбил себе в голову эту теорию, он даже представлял, как вырастит и станет суперсыщиком, который сможет отыскать его и вернуть домой. Ну, или хотя бы сможет поговорить с ним и спросить, зачем он так с ними поступил и чем они с матерью его не устроили. Но он вырос и перестал мечтать о встрече с отцом. Просто у него открылись глаза, а розовые очки мгновенно исчезли. И даже в самой своей изощренной фантазии, он почему-то не думал о том, что отец мог попросту погибнуть. А мать могла ничего сыну об этом не рассказать, не желая травмировать его психику.
– Как это случилось? – довольно спокойно спросил Рома. Все же этот человек оставался лишь безликой тенью в его памяти и старым нечетким образом со снимка, который однажды он маленьким мальчиком нашел в кошельке матери. Сейчас, во взрослом возрасте он понимал, что походит на того незнакомца со старого фото. И именно поэтому мать порой может очень долго смотреть на сына, ничего при этом не говоря, но как-то незаметно вздыхая о чем-то своем.
– Огнестрельное ранение. В голову.
Такого парень услышать не ожидал. Все оказалось куда серьезнее, чем подумалось изначально. Намного серьезнее. И это именно то, о чем часто велись разговоры там, где рос сам Рома. Нет, лично он не сталкивался с подобным. Да и людей, носящих с собой оружие, он не знал. Хотя может и был знаком с таковыми, но не догадывался об их пристрастиях. И все же шептались об этом всюду. Особенно на школьных переменках, где собиралась толпа скучающих учеников, желающих поделиться новой сплетней. И вот Ромы одна из них коснулась. Отобрала у него и его матери отца много лет назад.
– Когда?
– Тебе было два года. Перед самой годовщиной нашей свадьбы.
– Почему… – хотел задать новый вопрос парень, но не смог его закончить. А матери и не требовалось большего, чтобы понять.
– Не хотела врать. И не хотела, чтобы ты считал своего отца плохим человеком или брал с него пример. А еще мне просто было больно. Вот и все.
Рома опустил глаза в пол, спустившись с корточек на пятую точку и подобрав к себе ноги.
– Тогда тем более мне не понятно, зачем тебе… это, – он взмахнул рукой в сторону шеи матери.
– Чтобы помнить. И вообще я думаю, что он был бы рад, что я ношу его подарок.
– Но ведь не больше двадцати лет. Для чего?
Мать тяжело вздохнула. Так, будто весь мир сейчас разом опустился на ее хрупкие плечи и заставил нести его на себе.
– Ты уже взрослый мальчик. Должен знать, что такое любовь. Ты уже должен был и сам испытать хоть раз это чувство, хотя я и не видела рядом с тобой кого-то дольше недели.
Рома поднял взгляд золотисто-карих глаз на мать, и она тут же поняла, что нет. Он не знает. Это чувство для сына чуждо. И осознание этого факта расстраивало ее. Ей всегда хотелось видеть сына влюбленным и готовым на прекрасные поступки ради кого-то кроме нее самой. Женщина никогда не была эгоисткой. И хотя до безумия любила сына, была готова делить его с еще одной женщиной. Готова была уступить ей место в его сердце. Ведь без этого чувства, которое вспыхнуло в ней однажды очень давно и не отпускало даже спустя двадцать лет после кончины возлюбленного, она считала, что человек и не живет вовсе. Только в бескорыстном отношении к кому-то еще недавно чужому и отстраненному, но теперь очень близкому и родному, она видела саму суть жизни. И она верила в это, как и в то, что Земля вращается вокруг солнца, а не наоборот.
– Я не уверен, что знаю хоть что-то об этом на личном опыте.
– Тогда просто поверь мне. Нельзя разлюбить человека, даже если он покинул тебя. Будь то простое расставание или же смерть. Чувства не уходят. Могут скрыться на время, но не уйти бесследно. В душе и в памяти навсегда останется место, отведенное для конкретного человека. И вот я всегда была из тех, кто хотел, чтобы это место было лишь одним единственным. Поэтому я хочу помнить. Даже через двадцать с лишним лет.
Мать и сын провели в разговорах о прошлом почти всю ночь. И даже на этот раз, когда у парня был реальный шанс выспаться в собственном доме ночью, он его упустил. Но ни разу не пожалел об этом. У него наконец-то была возможность узнать больше о том, что его интересовало уже много лет, и о чем спросить он почти никогда не решался. И каким бы Рома Аморский ни казался с виду холодным и отстраненным, внутри него всегда горело яркое солнце, которое могло бы согревать намного лучше, чем любая батарея мира. Только желающих погреться возле него было слишком много. И ни одного подходящего. А глядя на мать он видел, каково это полностью сгореть, отдав все свое солнце одному единственному человеку и на всю жизнь. Ее спокойное отчаяние пугало его. Но теперь хотя бы он знал о его происхождении и становился к своей семье, а впоследствии и к самому себе намного ближе. А это не могло не радовать.
Наутро парень чувствовал себя, как и всегда, разбитым. Он вообще не помнил дня, когда вставал бы в бодром расположении духа. Но никто никогда не замечал его состояния, считая, что уж он-то точно может жить, словно робот, гуляя всю ночь напролет, а затем еще и днем встречаясь с кем-нибудь из друзей или идя в институт сдавать хвосты, успевшие накопиться за то время, пока он отсыпался дома до часу дня. А иногда, когда становилось совсем туго с финансами, он мог и пойти на какую-нибудь подработку, вроде грузчика или помощника в автомастерской, где работал его родной дядя. Рома вообще не боялся работы и не боялся почувствовать недомогание в связи с отсутствием сна. Он просто брал и делал, когда это требовалось.
Сегодня утром по его скромной однокомнатной квартире разносился непривычный аромат свежеприготовленного завтрака. Обычно мать любила начинать утро с каши, приучая к этому сына, но сегодня запах из кухни был иным. Более пряным и аппетитным. Таким, что Рома просто не мог еще хотя бы минуту потратить на возлежание в постели, и ему пришлось подняться, неся свое тело по направлению кухни.
– Доброе утро, – прохрипел он, глядя на то, как мать орудует лопаткой и сковородкой, переворачивая блинчик на обратную сторону.
– О, соня проснулся. Доброе утро, – мягко ответила женщина, чуть повернув голову в сторону вошедшего в кухню парня.
– Еще бы не проснуться. Блинчиками пахнет на весь дом. Сколько времени?
Мать взглянула на часы, надетые на ее левое запястье.
– Половина первого.
– Почему ты не на работе? – удивился Рома.
– Взяла отгул. Решила порадовать тебя с самого утра.
Аморский улыбнулся. Он любил, когда о нем заботились. И сам тоже подсознательно любил делать это, хотя сам того и не признавал. Обычно предпочитал носить маску плохого парня, которого не волнует ничье существование, кроме своего собственного.
– Спасибо, ма.
Рома подошел к матери, поцеловал ее в щеку и удалился в ванную комнату производить утренние процедуры.
Когда же он вернулся спустя некоторое время, то застал мать сидящей за столом и перебирающей рисунки, которые он писал еще совсем недавно. Вот уже неделю на него снисходила такая огромная порция вдохновения, что он просто не мог остановиться и все время брался за бумагу и карандаш, хотя не делал этого уже очень давно. Он даже один раз потянулся за красками, лежащими на самой верхней полке, и изобразил подобие натюрморта, но потом понял все же, что это не его и продолжил придумывать новые картинки-перевертыши, которые не умел изображать никто из его знакомых, предпочитая старую добрую классику новым веяниям и течениям изобразительного искусства.
– Я так давно не видела твоих работ, – улыбалась мать, вертя в руках изображение танцующей девушки, у которой при определенном ракурсе можно было рассмотреть за спиной крылья, опущенные вниз и сложенные за спиной. – Кто она?
– Ты о ком? – парень прошел в помещение и уселся рядом с матерью, заглядывая в собственное творение, которое он неосмотрительно положил не в шкаф, расположенный в комнате, а в кухонный ящик.
Признаваться в том, что его интересует какая-то девчонка, не умеющая выбирать себе компанию, отчего-то не хотелось.
– Эта девушка. Она реальна? – спросила Евгения Викторовна. – Очень хорошая работа. Детализированная. Ты никогда раньше так не рисовал.
Потому что раньше он никогда не рисовал реальных личностей, которых он мог встретить во дворе собственного дома.
– Нет, конечно, мам. Она не реальна, – ответил Рома, а сам вгляделся в лицо изображенной девушки. Оно и вправду было очень детализировано. Вплоть до рисунка родинок на нем и отдельных прядок волос. А ведь он и не замечал, что настолько тщательно прорабатывает каждую деталь, позабыв о времени. Он даже вдруг обругал себя мысленно за какую-то несвойственную ему обычно скрупулезность и некую сентиментальность в сторону знакомого образа. Это шло от души, никак не затрагивая разума.
– Я всегда говорила, что у тебя талант, – женщина взъерошила мокрые волосы сына, так что пара капелек упали на край листа с изображенным на нем рисунком, однако никак его не повредили.
– Есть в кого. Так ведь?
Матери оставалось только кивнуть, продолжая рассматривать творение человека, который изначально в детстве наотрез отказывался брать в руку кисть или тот же простой карандаш и говорил, что рисование – это для девочек, хотя на самом деле втайне любил это дело и мать знала об этом. Маленький Рома твердил, что он мужчина и должен учиться играть на гитаре, вместо изображения картинок. И он научился. Но и весь курс в художественной школе все же прошел. За гитару он, кстати, больше практически не брался, а вот за карандаши и краски совсем наоборот. Только рисунки перешли в вертикальную плоскость и стали совсем не академическими. И матери он старался об этом не рассказывать.
Глава 29.
Только лишь спустя еще три дня абсолютнейшего молчания со стороны обидевшейся на меня фактически ни за что Вилены, я смогла увидеть ее во дворе своего дома все с тем же Артемом Захаровым, который ворвался в ее жизнь настолько стремительно, что я даже не успела этого до конца осознать. Но, честно говоря, вместе они смотрелись здорово, и скорее всего я смогла бы за них порадоваться, если бы не видела многих странностей в поведении подруги после первой же их встречи. Хотя тут уже стоит задуматься и над тем, кто же все-таки в чью жизнь ворвался. Вилена вполне себе могла выступать инициатором этих необычных отношений. Она не видела в подобном раскладе ничего предосудительного, но не пользовалась таким подходом никогда, убеждая меня в том, что просто пока не встретила такого человека, ради которого ей бы хотелось делать все самой. Однако сейчас это вполне мог оказаться тот самый момент.
В этот воскресный день я возвращалась домой с ранней репетиции, которую мы решили устроить перед завтрашним выступлением с обновленным репертуаром, и вот тогда-то я их и повстречала. Они сидели на лавке возле одного из покосившихся старых железных гаражей и о чем-то говорили, не забывая при этом время от времени прерываться на поцелуи. И эти поцелуи были отнюдь не нежными и скромными. Эта парочка будто бы хотела сожрать друг друга. И я могла бы молча пройти мимо них, почти не обращая на это внимания и забыв о том, что подруга вот уже неделю игнорирует все мои попытки выйти с ней на контакт, если бы не заметила быстро движущуюся по направлению к парочке мужскую фигуру. Темноволосый парень в облегающей синей футболке, словно коршун, налетел на этих двоих и схватил Артема за воротник джинсовой рубашки. Наверняка жутко дорогой. По крайней мере, бедствующим Захаров никогда не выглядел. Да и Вилена часто намекала на то, что он живет на деньги небедной матери.
Парнем, решившим за что-то поквитаться с Артемом, оказался Рома, чему я даже не удивилась и в какой-то степени даже обрадовалась. Все эти три дня мы с ним никак не пересекались, хотя я ловила себя на мысли, что ищу его везде. В прохожих, в авто, проезжающих мимо, за углами домов и возле его подъезда. Но все время натыкалась только на незнакомцев. И вот сейчас мы снова встретились, и на этот раз он был по-настоящему зол. Он буквально оторвал опешившего парня от моей подруги и заставил того подняться на ноги. Температура воздуха в нашем дворе вдруг резко опустилась ниже нуля градусов. Я была более чем уверена, что и солнце в глазах Аморского ненадолго подернулось корочкой льда.
Я сразу поняла, что и эти двое знакомы между собой. Только вот что могло их связывать я пока не знала. Даже в институте они учились по разные стороны. Инженеры и лингвисты никогда не пересекались между собой. А уж с посещаемостью Аморского так тем более такое их знакомство могло равняться нулю.
Мои ноги вне моего желания понесли меня прямиком к троице. Два темноволосых парня, схватившие друг друга за воротники, стояли и ничего не предпринимали. Только смотрели друг другу в глаза с неприкрытой ненавистью и что-то очень тихо говорили. Я не могла разобрать ни единого слова, даже когда оказалась в предельной близости, встав подле лавки, с которой только что вскочила Вилена.
– Что происходит? – решила я уточнить у нее.
Девушка напряженно дернула головой в мою сторону.
– Твой Аморский – псих! Вот что происходит!
Она бросилась в сторону парней, вытянув руки вперед. По всей видимости, хотела их разнять, пока те не натворили дел, а какая-нибудь очень бдительная соседка не вызвала полицию, чтобы та разогнала хулиганов.
Темноволосые разнять себя не дали. Сами в один миг сбросили руки с воротников друг друга и продолжали свое тихое сверление взглядами. Только вот если Рома был зол и источал из себя ненависть, то Артем казался каким-то слишком уж веселым. Он улыбался во всё свое количество белоснежных зубов, а напряжение в нем выдавали только сжатые в кулаки руки и проступившие на них синие узоры вен.
– Думаешь, если богатенький, то тебе все можно, Белованов? – бросил парню в лицо Рома.
Я сначала не придала значения тому, как он его назвал, но потом до меня дошла какая-то нестыковка фактов. Эта фамилия была мне знакома. И злость в глазах златоглазого тоже. Когда мы ждали в машине приезда нашего нового такси, он говорил по телефону о каком-то Германе с той же самой фамилией. И выражался он совсем не литературно на его счет. Но вот только тот, к кому он обращался сейчас подобным образом, Германом Беловановым не являлся. Он продолжал оставаться Артем Захаровым, парнем, укравшим у меня подругу.
– Думаю, если я хочу быть богатеньким мне это нужно, – выделил он интонацией слово «хочу». Значит, проблемы финансового плана его все же настигли.
– Что, мамочка наследства лишила? Поэтому ты хочешь подставить меня по всем фронтам и занять мое место? Не получится. Учти. Я не всегда такой добренький, – совсем не выглядел добреньким Аморский.
– Наша гонка еще не закончена. И я не выйду из игры, пока не добьюсь своего. Ты тоже прими это к сведению, цыпа.
Рома поморщился, отвернув голову в сторону и только сейчас видимо заметил меня. В его глазах промелькнуло узнавание. И что-то еще. Можно было подумать, что и он сам был рад тому, что мы вновь встретились. Пусть и как обычно при странных обстоятельствах.
– Привет, – беззвучно сказала я ему, слегка улыбнувшись. Он тоже немного оттаял, но не улыбнулся. Просто кивнул и вернул взгляд на Захарова. Или все же Белованова?
– Прошлую гонку ты слил. Я все еще жду реванша, – не унимался Артем.
– Это произошло не по моей вине. А ты ведешь себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали конфетку.
– Мои конфетки не стоили миллиона, Аморский.
Рома хмыкнул.
– Самомнение, – его кисть взлетела вверх на уровень макушки парня.
– Тём, пошли отсюда, – Вилена дернула Захарова за рукав рубашки, а он резко повернулся к ней лицом, перестав улыбаться. Девчонка чуть отступила назад, прикрывая рот ладонью.
– Тём? – переспросил удивленно Аморский. – Так ты еще и прикрываешься чужим именем. Крутишь интриги, бросаешься на рожон, подставляешь меня перед Дементьевым. Да еще и не можешь набраться храбрости, чтобы делать все это от своего лица. Что, думаешь, если мама узнает, машинку отберет?
Артем, передумавший смеяться над ситуацией, бросился в сторону Аморского, но тот отскочил вбок, так что Захаров едва не покатился кубарем с небольшого пригорка, запнувшись о корень одиноко стоящего неподалеку старого дерева.
– Еще хоть слово на этот счет, – зашипел, как змей, Захаров. Да уж, его слабое место было видно невооруженным взглядом.
– И что будет? Ну, что? Ударишь меня? Подставишь? Так поздравляю, тебе больше никто не верит. А в драках ты не силен, как я помню. Скула не болит?
Рома потер костяшки своих пальцев на левой руке о щеку. Значит, дерется он также левой, тем самым играя с методом неожиданности. Ведь все ожидают удара с другой стороны и защищаются иначе.
– Ты мне должен, – громко воскликнул Артем, указательным пальцем тыча в своего оппонента.
Я стояла, наблюдая за всей этой картиной и ничего не понимала. Почти ничего. Например, то, почему Рома мог слить какой-то из их заездов, я знала. Мой папочка постарался. Но вот с чего же все началось, понимала не до конца.
– Я так не считаю. И девчонка твоя тоже на моей стороне, так ведь?
Аморский вдруг оказался рядом с Виленой и взял ее одной рукой за плечи.
Так, а вот это мне уже не нравится.
– Да пошел ты, – брыкнулась она в сторону от него.
– Не боишься меня посылать, малышка? – улыбался Рома. Злости в его глазах больше не наблюдалось. Одно лишь расплавленное коварство приправленное язвительностью и капелькой отборной порции секретов.
Глаза подруги нашли меня.
Вообще-то, если смотреть со стороны, то я среди всех этих кареглазых брюнетов выглядела как белая ворона. В самом прямом смысле слова.
– Только попробуй, – прошипела она в лицо Ромы. Разве что не плюнула. Хотя наверно могла бы.
– О чем вы? – наконец решилась я подать голос. Он оказался намного слабее, чем я представляла, но все же меня услышали.
– Да знаешь, Одуванчик, вам с подругой, думаю, есть, что обсудить на досуге. Так ведь? – глаза Аморского стали метать искры в сторону Вайтович. Ее глаза делали то же самое.
– Ты уже и прозвище ей придумал? – спросила она.
– Нам нравится, – парировал он.
– Не сомневаюсь, – Вилена повернула голову в мою сторону, – я же говорила, что он не твой типаж. Почему ты меня никогда не слушаешь?
Этот вопрос, повисший между нами уже во второй раз, вызвал во мне волну негодования.
– Это я-то тебя не слушаю? Я с самого детства только и занимаюсь тем, что слушаю тебя.
– Моя маленькая тиранша, – ласково, но все же очень неприятно сказал позабытый всеми Захаров.
– А ты говорила, что с плохишами покончено, – кивнула я в сторону Артема.
– Я не давала никаких обетов.
– А я не нанималась прислуживать тебе.
Тот договор, что мы заключили в детском саду, еще не особенно умея писать, ведь не считается? По нему я была вынуждена идти за Вайтович хоть на войну. Настолько все было серьезным. И мне приходилось перебарывать в себе желание идти наперекор всему.
Вилена, по всей видимости, тоже вспомнила тот случай, а потому хмыкнула, лукаво взглянув на меня. Так, будто я и вправду была кем-то вроде ее личной прислужницы.
– Я все придумал! – вышел вперед Артем, протягивая руку так, словно хотел ответить на вопрос, заданный учителем. – Ты вернешь мне должок.
Аморский с неудовольствием вновь посмотрел в сторону надоевшего ему парня.
– Только сделаешь это не ты, – продолжал тот. – Это сделает она, – брюнет кивнул в мою сторону.
Рома взглянул на меня.
– А моя зайка будет за меня, – рука Захарова обвилась вокруг талии моей возможно бывшей уже подруги. – Ты ведь не против?
Вилена скептично посмотрела на своего парня. Кажется, она хотела отказать ему, но он не дал ей этого сделать. Он вновь поцеловал ее, совсем не стесняясь нас.
Мне пришлось отвернуться от лицезрения этого действа и столкнуться взглядами с Аморским. Он слегка прищурился, затем на пару секунд опустил взгляд на уровень моих губ и вновь вернул его на мои глаза. Я не знала о чем он думал. И не знала о чем нужно думать в таком случае мне. Потому что соревноваться с собственной лучшей подругой при таких обстоятельствах – это как минимум странно, а как максимум глупо. С какой радости именно мы должны решать проблемы мужчин? К тому же Рома даже не являлся мне хотя бы другом.
Но с другой стороны у меня в душе ворочалось то самое существо, которое требовало мести за многие годы и за многие случаи, когда Вайтович, используя не самые честные методы вопреки моим желаниям и возможностям, делала то, что хотелось ей, но никак не мне. Она всегда считала себя лучше нас с Лесей. Ей всегда казалось, что она превосходит нас во всем. Даже несмотря на то, что это я убивала время на учебу и свои хобби, именно себя она считала самой умной и хитрой. Она могла учиться хорошо, если хотела. Только делала это она за счет других. И порой даже за счет меня. Но я забывала об этом, считая это просто ее особенностью. Обычной человеческой слабостью и маленьким недостатком. Я видела ее искренность, но не замечала многих нюансов, говорящих мне об обратном. И сейчас мне хотелось доказать ей, что весь ее мир лишь надуманная оболочка. Что все, чего она добилась, было выстроено чужими руками. Мне впервые в жизни хотелось отыграться и выпустить свое нутро наружу. Оно тоже нуждается в свободе.
– Я не против, – воскликнула я, переполнившись темными эмоциями до краев. Я не думала в этот момент, что вступаюсь за Аморского. Я считала, что вступаюсь за себя.
Все карие глаза нашей компании воззрились на меня.
– Ты в своем уме? – спросила Вилена. Сейчас я не видела в ней подругу. Я видела девушку, которая умела и любила идти по головам. Даже по тем, что принадлежат друзьям.
– А ты? – довольно дерзко отозвалась я.
– Нелли, – негромко позвал меня Рома. Этот парень не часто использовал мое имя в разговорах.
– Если ты позволишь, я еще раз воспользуюсь твоей машиной, – сказала я ему, не поворачивая головы. Он пробудил во мне что-то однажды одним своим появлением. Он же мог и загасить это. А мне того очень не хотелось. Я любила идти до конца. Даже в своем безумии.
– Ты же плохо водишь, – хмыкнула Вайтович, с которой я всегда соблюдала скоростной режим и вообще ездила по нудным правилам.
Если бы я сейчас посмотрела на Рому, то наверняка бы увидела, как он сдерживает улыбочку, вспоминая наш с ним заезд.
