Текст книги "Чудесный переплет. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Оксана Малиновская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Я упёрлась руками в бока и окинула ребят грозным взглядом.
– А это ничего, что я тут сижу? Не мешаю? – нахмурила брови я. – Что это вы меня при мне обсуждаете? Я сама, что ли, не в состоянии рот открыть?
– Не бузи, малыш: мужчины выясняют отношения, – широко улыбнулся Матвей и по–дружески обнял меня за плечи.
– А что, собственно, выяснять? – я удивлённо посмотрела на ребят и стряхнула с плеч руки Матвея.
– Похоже, он на тебя серьёзно запал, – не без иронии в голосе констатировал Иван.
– Балда ты, – не переставая хмурить брови, отбрила я Ивана и, услышав, как Матвей довольно хмыкнул, резко повернулась к нему и пробурчала: – И ты балда.
С чувством выполненного долга я моментально расслабилась и, развалившись в шезлонге, закрыла глаза. Не успела я погрузиться в анализ разговора Телара и ребят, как на мою ногу с громким шлепком приземлилось что–то мягкое, довольно тяжёлое, мокрое и холодное. От неожиданности я громко вскрикнула и подскочила на месте, словно ужаленная, в панике тряся в воздухе ногой, подвергшейся неожиданной атаке, стараясь это что–то стряхнуть.
– Сиди и не двигайся, я тебе носку гипсить буду, стобы не болела, – деловитым голосом проговорила Машенька и, потирая грязные руки одну об другую, отправилась за новой порцией мокрого песка.
– Ой, нет, Маш, не нужно! У меня уже всё зажило! – испуганно вскрикнула я и вскочила на ноги, отряхивая заляпанную песком ногу и наглядно демонстрируя полную управляемость нижними конечностями, но, увидев, как сразу же расстроенно надулись губки девочки, быстро добавила: – Ты можешь наложить гипс на ножку… нет, на обе ножки Матвея, он сегодня жаловался, что они у него болят. Правда, Матвей?
– Валяй, – добродушно улыбнулся Матвей и с готовностью уселся на мокрый песок у воды, вытянув ноги.
Довольная девчушка, заполучившая таки подопытного кролика для своих сомнительных медицинских экспериментов, пыхтя от прилагаемых усилий, принялась сооружать над ногами мужчины нечто среднее между двумя египетскими пирамидами и братскими могилами.
– Маша, Маша! – вдруг раздался со стороны пригорка звонкий женский голос, и мы, как по команде, повернули головы в его направлении.
На самом верху, широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие и не упасть, заметно раскачиваясь из стороны в сторону, стояла молодая светловолосая женщина в бирюзовом купальнике и тщетно пыталась сфокусироваться на девочке. Я бы сочла её довольно привлекательной, если бы не одно обстоятельство, которое сразу же обезобразило её в моих глазах: нарушенная координация движений и блуждающий взгляд мутных глаз однозначно указывали на то, что женщина находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения.
– М–м–маша… кушать! – снова закричала женщина, с трудом выговаривая слова, и предприняла героическую попытку спуститься с невысокого холма вниз, но первый же её шаг, после которого она лишь чудом осталась стоять на ногах и не покатилась кубарем к воде, продемонстрировал полную несостоятельность её планов. Едва снова поймав равновесие, женщина ухватилась за торчащий рядом куст, да так и осталась стоять на месте, на пару с этим кустом раскачиваясь.
– Мамулецька, любименькая, стой там и не севелись, я узэ иду! – испуганно закричала девочка, просиявшая было при появлении матери, и бегом пустилась к ней.
– М-да… «так вот ты какой, северный олень…» – присвистнул Иван, с нескрываемой неприязнью разглядывая женщину.
Меня передёрнуло от омерзения при виде в стельку пьяного человекообразного существа, которое оказалось матерью девчушки; одновременно сердце сжалось от охватившего меня чувства жалости и сострадания по отношению к ребёнку. Я посмотрела на ребят – судя по лицам, они испытывали схожие эмоции. Начнём с того, что ни мужчине, ни тем более женщине непозволительно напиваться до невменяемого состояния, да ещё средь бела дня, да ещё в присутствии маленького ребёнка, – мы же разумные существа.
Понимаю, что ситуации бывают разные и многие из нас хоть раз в жизни, но теряли контроль над собой в силу различных обстоятельств, которые отчасти могут послужить оправданием потери чувства меры при употреблении алкоголя. Чаще всего эти обстоятельства связаны с сильнейшим эмоциональным потрясением, с которым человек не в состоянии справиться самостоятельно, не прибегая к помощи других людей или лекарств… или псевдолекарств. Но по ту сторону пригорка шла банальная весёлая пьянка! Заранее готова согласиться с возражениями и утверждениями, что каждый человек имеет право немножко расслабиться. Имеет. И именно немножко расслабиться, а не напиться, тем более когда речь идёт о матери, на попечении которой находится неразумный малолетний ребёнок. Теперь понятно, почему в течение продолжительного времени девочка была предоставлена сама себе: её глупая курица–мать напрочь пропила последние мозги.
Тем временем Машенька добралась до женщины и нежно обвила маленькими ручками её бёдра, прижавшись щекой к животу. Она задрала вверх головку и стала ласково щебетать что–то своей «любименькой мамулецьке», которую откровенно штормило и которая лишь мычала в ответ, будучи не в состоянии составить фразу и произнести её членораздельно.
Меня снова передёрнуло от отвращения. Наверное, отрицательные эмоции отразились у меня на лице – я почувствовала прикосновение чьей–то тёплой руки, мягко опустившейся на плечо.
– И при всём при этом Машенька её любит и всегда будет любить, – задумчиво произнёс Иван.
– Ты читаешь мои мысли, – удручённо сказала я, провожая взглядом девочку и её маму, почти скрывшихся за холмом.
– Это несложно, – улыбнулся Иван и легонько потряс меня за плечо: – Кончай кукситься… А давайте наперегонки на другой берег, а?
Обрадованные возможности отвлечься от неприятных мыслей и поправить подпорченное настроение, с дружным криком «Йес!» и улюлюканьем, подобно первобытным людям, загоняющим в сети из лиан древнего ихтиозавра, мы рванули к воде, а затем по воде до глубины. Брызги воды, подобно сверкающему салюту, разлетались во все стороны, ноги вязли в мокром песке и в иле, а мы бежали изо всех сил, стремясь первыми нырнуть и первыми добраться до противоположного берега.
Достигнув приемлемой глубины, мы нырнули, а затем поплыли, яростно лупя по воде руками и ногами, время от времени бросая косые взгляды в сторону соперников, чтобы при необходимости своевременно скорректировать скорость. Силы оказались откровенно неравными: Матвей, вынужденный спешно децементировать тщательно замурованные Машенькой ноги и потому самым последним из нас ступивший в воду, теперь находился на три корпуса впереди меня, за мной, отставая на два корпуса, плыл Иван.
В школе я занималась плаванием и сумела достичь в нём значительных успехов, но мастерство Матвея не оставляло никаких сомнений в том, что он – профессионал и на порядок превзошёл остальных по всем показателям. Если бы дистанция была более длинной, вне всяких сомнений, наше отставание оказалось бы более существенным. Иван плавал хорошо, но по–дилетантски, поэтому мне не составило труда его перегнать. Любопытно, на что рассчитывал Иван, предложив соревнование? Он же наверняка в курсе, насколько хорош Матвей, правда, он понятия не имел, что и я отлично плаваю. Впрочем, какая разница? Скорее всего, Иван просто хотел сменить внезапный негатив на позитив и предложил первое, что пришло ему в голову.
Взбодрённые и очень довольные, один за другим мы вылезли на противоположный берег и без сил упали на шелковистую густую траву, активно разросшуюся в непосредственной близости от живительной влаги.
– А вон Машенька и её бандерлоги, – кивнул в сторону пляжа Иван, лёжа на животе рассматривая место нашей стоянки на другом берегу.
Я перевернулась на живот и внимательно присмотрелась к компании, расположившейся по другую сторону холма. Противоположная сторона холма была не такой крутой, как наша, и постепенно переходила в довольно широкое плато, свободно вместившее две иномарки и вышеупомянутую компанию. Гулянка шла полным ходом. Из распахнутых настежь дверей одного из автомобилей доносилась негромкая фоновая музыка. На ровной площадке, ближе к воде, устроился походный столик, заставленный пластиковыми тарелками с разнообразной закуской и бутылками с водкой, пивом и, по всей видимости, минеральной водой. В паре метров от столика на шампурах небольшого переносного мангала жарилось мясо, источавшее умопомрачительный аромат, достигавший даже нас и вызывавший обильное слюноотделение и урчание в животе. Я невольно сглотнула.
Помимо девочки и её мамы я насчитала ещё четыре человека – все мужчины. Если бы не воспоминания, с завидным постоянством освежавшие в памяти образ пьяной мамаши, то эта компания ничем не выделялась бы среди прочих, устраивающих пикник у реки в знойный летний день. Разгорячённые алкоголем взрослые, не выпуская стаканов из рук, приплясывали вокруг стола, громко разговаривая и оживлённо жестикулируя, временами разражаясь пьяным хохотом, неприятно бившим по ушам. Машенька бродила по колено в воде и полоскала какую–то зелёную резиновую или пластмассовую игрушку, походившую то ли на котёнка, то ли на мишку. Вот интересно, какому дальтонику первому пришла в голову идея раскрашивать игрушечных животных в цвета, в которых в жизни вы этих животных никогда не увидите? Как потом бедные мамы объясняют детишкам, что зелёным медведь может стать только в одном случае – если он случайно забредёт на стройку и опрокинет себе на голову ведро с зелёной краской?
– Чем займёмся? – немного отдышавшись, прервал мои размышления Матвей, распластавшийся на траве, как морская звезда, но, в отличие от звезды, явно наслаждавшийся прикосновениями обжигающих солнечных лучей.
– Может, в нарды на победителя? – Иван вопросительно посмотрел на Матвея. – А то мозги совсем засохли. Или снова в волейбол?
– В волейбол, – тоном, не допускающим возражений, ответил Матвей и сладко потянулся.
– Вы играйте, а я рыбу половлю, – сказала я, покусывая сорванную сочную травинку.
– Маньячка ты наша, – рассмеялся Матвей.
– Может, я золотую рыбку хочу поймать, чтобы стребовать с неё три желания, – улыбнулась я.
– А ты их озвучь, возможно, мы сможем помочь их реализовать, и не нужно будет рыбу мучить в поисках золотой. И потом, золотая рыбка только сетью ловится, а ты против всяких браконьерских атрибутов. Итак, принимаем заказы на желания, – улыбнулся Иван и тепло посмотрел мне в глаза.
– Спасибо, но они в принципе нереализуемые, так что без помощи сказочной Рыбки, увы, не обойтись, – со вздохом рассеянно ответила я и, тряхнув головой, чтобы отогнать полезшие было гадкие мысли и воспоминания, нарочито бодрым голосом предложила: – Ну что? Плывём обратно? Вы – играть, а я – с удочкой маньячить?
И мы не спеша поплыли обратно. Только сейчас я заметила, какое же здесь сильное боковое течение, чуть замедлишься – и тебя тут же относит в сторону. Пришлось ускориться и несколько изменить вектор движения, чтобы достичь берега в нужном месте, а не в близлежащих камышах.
Ты будешь жи–и–ить!!!
Добравшись до берега, я надела белую футболку, прикрыла голову широкополой соломенной шляпой, потом быстро собрала необходимые рыболовные принадлежности и, пройдя вдоль берега несколько метров в сторону вдающегося в реку обрыва, расположилась по щиколотки в воде в знакомом месте – напротив торчащей из воды здоровенной коряги.
Время шло. Вдоволь наловившись, я выпустила всю пойманную рыбу обратно в реку и, хорошо вымыв руки с мылом – просто беда с этим противным рыбным запахом, – в одном купальнике уютно устроилась в шезлонге, разместив его непосредственно в воде, с удовольствием приготовившись принимать воздушные ванны.
Как же здорово, когда можно развалиться в шезлонге на пляже, спустив ноги в прохладную воду, и, попивая лёгкие напитки, показывать язык жаркому солнышку, спрятавшись от него под зонтом. Я очень люблю тебя, солнышко, но это не означает, что мне по душе на тебе жариться, как картошка, до золотистой корочки. И пусть мальчишки резвятся в свой волейбол – им это полезно, брюшко дольше не появится, – мне время от времени хочется, как искусно выразился Карлсон, позаниматься «дуракавалянием».
Смотреть на воду почти так же приятно и нескучно, как на огонь, если только с этой водой что–то происходит, то есть она движется. Вон течением понесло дохлую рыбку… Бедная… И никто не знает, в чём причина её смерти. Возможно, зубы хищника, а может, и рука человека. Вон пустая пластиковая бутылка. Быстро она плывёт, подгоняемая тандемом из течения и ветерка. Как попала она в воду? Возможно, её унесло порывом ветра или какой–то бескультурный человек, не утруждающий себя мыслями о том, что гадить нужно и можно лишь в специально отведённых для этого местах, зашвырнул её в реку… А это что за толстый чёрный шнурок стремительно скользит с противоположного берега прям на меня? Бррр… разумеется, змеюка. Хорошо ещё, что местные змеи под водой не плавают. Ну и как мне быть? С ногами в шезлонг забраться или отойти в сторону и подождать, пока она выберется на берег и уползёт? Пожалуй, лучше отойти – вдруг она надумает на меня прыгнуть. Только не говорите, что змеи с воды не прыгают: моя наверняка прыгнет.
Я резво поднялась на ноги и отошла подальше от места предполагаемой высадки на берег противной змеи, внимательно следя за её перемещениями, чтобы, в случае чего, задать стрекача. Тем временем чёрная пакость проплыла мимо чего–то красного и очень знакомого. Я присмотрелась повнимательней: так и есть – какая–то Маша–растеряша упустила бант, с которым развлекалось теперь течение. Странно, почему он не намок и не утонул? Наверняка синтетика. В отличие от пластиковой бутылки бант слишком медленно передвигался, как будто его что–то сдерживало. А что, если… ну конечно! Бант на кукле! Мне кажется, я даже её волосы вижу… А вдруг кукла в хорошем состоянии? Вот был бы замечательный подарок для Машеньки…
Любопытство взяло верх, и, отметив для себя траекторию движения змеи, я зашла в воду и, периодически косясь на потенциального врага, быстро зашагала вперёд, спеша разглядеть бант и куклу до того, как их унесёт течением… Так я и знала! Кукла! Белокурые курчавые волосы, подобно водорослям, растекались по поверхности воды, то сбиваясь в кучу, то мелкими прядями вновь распространяясь вокруг банта.
Вода уже достигла пояса, когда я приняла решение достать куклу. Оттолкнувшись от дна, я легла животом на воду и поплыла. Плыть пришлось почти по течению, так что секунд через двадцать, довольная, я ухватила куклу за волосы, и… в тот же миг моя рука разжалась, словно от соприкосновения с раскалённой поверхностью, все мышцы внезапно одеревенели, намертво скованные ужасом, проникшим в каждую молекулу каждой клетки тела и надёжно там закрепившимся. Я не могла дышать, не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой и начала постепенно погружаться в воду, напрочь забыв, как плавать. Вы спросите, что произошло? Страшное: в тот самый момент, когда я схватила куклу за волосы, я поняла, что это вовсе не кукла, а… ребёнок.
Залившаяся в мой раскрытый, дрожащий рот вода отрезвила сознание, и, в истерике заколотив руками и ногами по воде, я заорала, как смертельно раненное животное. Я орала от страха, от охватившего меня панического ужаса при мысли о том, что скрывается под большим красным бантом, так похожим на Машенькин… Машенькин… Машенькин?! Раздираемая смутными тревожными предчувствиями, не помня себя от переживаемого шока, я с содроганием подплыла к… банту и, неимоверным усилием воли заставив себя снова взяться за волосы, перевернула ребёнка личиком вверх…
Я уже не слышала ещё более страшного, нечеловеческого крика, способного порвать голосовые связки, вырвавшегося из моего горла; не видела людей, несущихся с пригорка вниз, спотыкаясь и падая на бегу… Не замечая ничего и никого вокруг, я видела лишь обескровленное личико Машеньки, навечно застывшее с полуоткрытыми стеклянными глазами и ротиком, раскрывшимся как будто для того, чтобы задать очередной смешной вопрос. Её скрючившиеся у груди ручки были крепко сжаты в кулачки, словно она храбро сражалась с кем–то, но… не смогла… проиграла…
Девочка… моя маленькая несмышлёная девочка, неужели я никогда… неужели никто больше и никогда не проведёт рукой по твоим мягким непослушным кучеряшкам, не услышит заливистый смех, не увидит, как забавно преображается от восторга твоё милое личико, загораются миллионами шаловливых искорок глазки…
НЕ–Е–Е-Е–Е–Е-ЕТ!!! Ты моя!!! Моя… дочка… и только моя!!! Я – мать… я… я… я не позволю мерзкой, поганой смерти отнять тебя у меня!!! Пусть лучше возьмёт меня, НО НЕ ТЕБЯ–Я–Я-Я-Я!!!
Борясь с течением, я изо всех сил гребла к берегу, волоча за собой потяжелевшее тельце, как можно выше подняв голову ребёнка над водой. Мои глаза рыдали, тело трясло, словно от постоянного воздействия электрошоком, а в рот постоянно заливалась вода, но… ничего этого я не замечала: моё тело существовало само по себе, отдельно от сознания, целиком и полностью сконцентрированного на девочке.
Обещаю, что ни одна мерзкая капля не попадёт больше в твой ротик, не проникнет в лёгкие… Вода, Я НЕ–НА–ВИ-ЖУ ТЕБЯ!!! БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА!!! Ты будешь жить… моя девочка… это твоя… мама… тебе обещает… ТЫ БУДЕШЬ ЖИ–И–ИТЬ!!!
Мои ноги коснулись дна, и почти сразу же боковое зрение засекло каких–то людей не людей – одним словом, существ, со всех сторон тянущих руки к моей Машеньке.
– ПРОЧЬ, МЕРЗКИЕ ТВАРИ!!! ВЫ НЕ ЗАБЕРЁТЕ ЕЁ У МЕНЯ!!! КАТИТЕСЬ В СВОЙ АД И ЗАБУДЬТЕ ОБРАТНУЮ ДОРОГУ!!! – не своим голосом прорычала я и сгребла девочку в охапку, ощутив внезапный прилив нечеловеческих сил и энергии.
Подобно дикому свирепому зверю, загнанному охотниками в ловушку и понимающему, что терять ему больше нечего, я рванула напролом, прочь из воды и прочь от существ… – куда? – сама не знаю. Я знала лишь одно: умру, но спасу своего ребёнка. Точка.
А мерзкие твари, потрясённые вначале видом утонувшей девчушки, потом моей неадекватной реакцией на их естественное желание помочь, продвигались рядом, при этом страшась приблизиться.
– Алён, отдай девочку! Ей помощь нужна! – умоляла одна из тварей голосом Ивана.
Врёшь, не проведёшь! Я же сказала, что не отдам её тебе, поганая смерть!!!
– Отдай девочку, слышишь? Ты в шоке! Отдай, говорю, а то сам отниму! – угрожала другая тварь голосом Матвея.
А вот это ты зря сказала, тварь…
– ВО–О–О-О–О–ОН!!! ПОШЛИ ВО–О–О-ОН!!! НЕ ПОДХОДИ–И–И-И!!! УБЬЮ–Ю–Ю-Ю!!! – словно умалишённая заорала я и вдруг бешено расхохоталась.
Наполненный яростью смех леденил душу двигавшихся в некотором удалении людей, растерянно созерцавших моё откровенное помешательство. А драгоценное время всё уходило и уходило, сокращая шансы на спасение девочки…
– Стоять! – вдруг услышала я над собой громкий и жёсткий, словно удар хлыста, голос одной из тварей… какой–то знакомой твари.
Не–е–е-ет… это не тварь… это голос Телара.
Как вкопанная замерев на месте, я подняла безумный взгляд на мужчину, внезапно преградившего мне дорогу своим могучим торсом.
– Девочку ещё можно вернуть к жизни, но мы теряем время. Я знаю, что ты можешь её спасти и сумеешь, и готов помочь. Скажи, что нужно делать? – точно рентгеновским лучом пронизывая меня насквозь проницательным взглядом, твёрдо сказал Телар, внимательно следя за моей реакцией.
Похоже, в выражении моего лица он прочёл проблески сознания и, не теряя больше ни секунды, со словами: «Я уложу её на землю, чтобы ты могла сделать искусственное дыхание» – вытащил Машеньку из моих слабеющих рук и быстро уложил на песок.
– Работаем, быстро, – словно доктор, сказал Телар. Его слова предназначались для моих ушей, но скорее для отвода глаз: мужчина быстро запрокинул голову ребёнка и заглянул в рот, раздвинув губы пальцами. – Всё чисто, – удовлетворённо заметил он и со словами: «А теперь освободим лёгкие от воды» – взял девочку за щиколотки и поднял в воздух вверх тормашками.
Медленно возвращаясь в сознание, я подскочила к Машеньке и, придерживая её за спинку одной рукой, ладонью второй принялась легонько нажимать ей на животик, помогая лёгким избавиться от воды, которая тонкой струйкой сразу же начала вытекать изо рта ребёнка.
– Отлично, ты молодец, – похвалил Телар, укладывая девочку обратно на песок, как только лёгкие девочки очистились. – Теперь – искусственное дыха…
– Я сама, – твёрдым голосом прервала я его. – А ты – сердце.
Коротко кивнув, Телар упал на колени рядом с тельцем и пальцами – чтобы не повредить хрупкую грудную клетку ребёнка – принялся делать массаж сердца: несколько нажатий – и мой выдох в полуоткрытый ротик, несколько нажатий – и опять выдох…
– Ну, давай же, дыши… пожалуйста, дыши… – задыхаясь от блокирующих дыхание слёз, умоляла я безжизненное тельце.
Я всматривалась в приоткрытые застывшие глаза девочки и чувствовала, как отчаяние с новой силой начинает овладевать моим сознанием, ещё немного – и очередной взрыв горя разорвёт душу на части и помутит рассудок. Так не должно быть, это несправедливо – девочка ещё так мала, ей бы жить да жить! – кричало подсознание, с неимоверной энергией сопротивляясь жестокой реальности.
А лёгкий ветерок беззаботно гулял по верхушкам деревьев, плавно спускался до самой земли, равнодушно обдавая тёплым дыханием столпившихся людей, в напряжённом ожидании замерших вокруг Машеньки в надежде на чудо. Они напоминали театр пантомимы: переживаемая совместно трагедия превратила лица молодых, пышущих здоровьем и жизнью людей в похожие серые маски горя, отчаяния и жалости, словно на их глазах умирал очень близкий каждому из них человек.
Гибель человека – всегда трагедия, но гибель ребёнка… не подобрать подходящих слов, чтобы описать глубину переживаемых эмоций, масштаб катастрофы. Дети гибнут каждый день, но они – абстрактные дети, их словно не существовало в реальности, потому что вы никогда не были знакомы с ними лично и теперь уже не познакомитесь, поэтому весть о том, что где–то далеко погиб какой–то неизвестный ребёнок, воспринимается вами, несомненно, с сожалением и всё же не может быть до конца осознана и прочувствована вашим сердцем. Возможно, это своеобразная защитная реакция нашего организма – не принимать слишком близко к сердцу многочисленные человеческие трагедии, иначе какое самое крепкое и тренированное сердце смогло бы их пережить.
Но не абстрактный, а реальный ребёнок, ещё полчаса назад умилявший вас своей непосредственностью, топавший маленькой ножкой, хлопавший в мягкие ладошки, приводивший вас в восторг румянцем и очаровательными ямочками на щёчках; ребёнок, каждым своим жестом, взглядом и складочкой на пухлом тельце гордо кричавший: «Вот я какой! И я живу!» – и вдруг этот ребёнок, не шелохнувшись, лежит перед вами, похожий на восковую куклу, и никакой самый искусный мастер не в состоянии вернуть неудачной копии красок и жизни оригинала… Это ужасно, и это неправильно…
Матвей, Иван, туристы–владимирцы в полном составе и пьяная компания с пикника – кто на коленях, упёршись ладонями в песок, кто на корточках – все замерли на песке вокруг нас с Машенькой, не сводя глаз с её бескровного личика, словно боясь пропустить что–то архиважное. Вот сейчас она пошевелится, попросит что–нибудь, и тогда все они сорвутся с места и бросятся исполнять её пожелание – это всё, что они могут для неё сейчас сделать, но этому «всё» нет предела, нет границ. Если девочка скажет, что ей жарко, – они устроят для неё зиму, если пожалуется, что солнышко режет ей глазки, – устроят ночь… Они сделают всё, абсолютно всё, чтобы только девочка жила, чтобы снова услышать её звонкий смех хотя бы один разок – самый малюсенький–премалюсенький разок… пусть только она раскроет ротик и попросит… Ну пожалуйста, попроси… ПОПРОСИ–И–И-И–И–И!!!
И лишь один человек оставался безучастным к происходящему и, казалось, так до конца и не понял, что произошло. Мать девочки стояла чуть поодаль ото всех остальных и, с трудом удерживаясь в вертикальном положении, изо всех сил напрягала глаза в попытке сфокусировать взгляд на том, что происходило на песке всего в нескольких метрах от неё. Мозг её спутников уже давно прояснился и оцепенел, скованный ужасом от осознания происшедшего. Что же касается женщины – по–видимому, она приняла настолько серьёзную дозу алкоголя, что не только забыла о том, что у неё есть дочь, но и вряд ли вообще ассоциировала себя с живым разумным существом – настолько пустым и лишённым осмысленности был её взгляд. На миг мне показалось, что если включить музыку громче – она начнёт пританцовывать, насколько ей позволят заплетающиеся ноги. И это мать?! Пьяная скотина…
– Ну дыши же, малышка, дыши, пожалуйста! – сквозь зубы выдавила я из себя, не переставая на пару с Теларом работать над девочкой. Мы действовали как единое целое, и по его лицу, испещрённому морщинами от напряжения и целеустремлённости, я читала, что он, так же как и я, не оставит попыток реанимировать Машеньку, даже если придётся работать до ночи, до утра, неделю, месяц…
Да пошла ты… лесом, мерзкая судьба!!! Плевать я хотела на то, что ты предначертала малышке!!! Слышишь ты, мразь поганая? ПЛЕ–ВА–ЛА Я НА ТЕБЯ!!! Если потребуется, я вдохну в девочку свою собственную жизнь, усилием воли заставлю её слабое сердечко биться!!! Я сделаю это, слышишь ты, трус? Ты самый настоящий трус – подлый, двуличный, действующий исподтишка, выбравший подходящий момент, чтобы… покуситься на жизнь беззащитного существа, существа, которое не сделало никому ничего плохого, существа, не способного за себя постоять… Но ты просчиталась, зараза, у Машеньки есть защита – я, вместо матери, готова стоять за неё до последнего вздоха, тебе не забрать больше моего ребёнка… Судьба, почему у тебя нет человеческого облика, а?! Сложно драться, не видя глазами соперника, а лишь ощущая его незримое присутствие. Можешь не отвечать на мой вопрос, я знаю почему: потому что каждый второй, живущий на этой планете человек, даже самый тихий и миролюбивый, хоть раз в жизни, но жаждал двинуть тебе ногой под дых, вцепиться обеими руками в глотку, разбить в кровь кулаком твою скалящуюся физиономию…
Истощённые душевные силы, в отличие от колоссальных физических, начали быстро покидать меня: сколько времени отпущено беспроцентной кредитной линией жизни на то, чтобы без трагических последствий вырвать человека из мглы потустороннего мира? Десять минут, пятнадцать? Не знаю, сколько из них уже прошло, сколько секунд отстучало, каждая из которых – похоронный набат, но чувствую, что много, непозволительно много…
Готовая взвыть от неимоверного отчаяния и нахлынувшей вместе с ним, всегда готовой паники, боковым зрением я ухватила в стороне какое–то движение. Мгновенно зафиксировав взглядом источник беспокойства и осознав, что именно происходит, я почувствовала бесконтрольный взрыв ярости – пьяная мамаша нагнулась, едва не свалившись, подняла с песка и теперь с интересом рассматривала на ладони… обыкновенный камешек.
Всё произошло внезапно: зарычав от бессилия, горя и злости, трясясь от не поддающейся контролю ярости, я вскочила на ноги и набросилась на ничего не подозревающую горе–мамашу, словно атакующий игрок в американском футболе – на обладателя мяча. Это она во всём виновата, не смерть, не судьба, а она – существо, чудовище, нелюдь. Я врезалась в неё с такой силой, что женщина, словно куль с дерьмом, отлетела на несколько метров и рухнула на песок, мыча что–то нечленораздельное. Я не замечала ничего и никого вокруг, не слышала внезапного бурного оживления за своей спиной; всё, что глаза соглашались видеть, – бесформенную массу моего врага, копошащуюся на песке, словно полудохлая пиявка; всё, о чём мечтала в этот момент, – чтобы меня не оттащили от неё слишком рано, чтобы дали возможность разбить её морду в кровь, мне, человеку, который ни разу в жизни не дал никому даже пощёчины. Встань, сволочь, поднимись – в отчаянии взывала я про себя к бесформенной массе, стоя над ней со сжатыми до боли кулаками, глотая слёзы горя и ярости, – я не могу бить лежачего, даже такую мразь, как ты…
– Алёна, Машенька очнулась!!! – вдруг услышала я за спиной радостный возглас Телара, не слишком громкий, явно сдержанный. Казалось, мужчина боялся разговаривать громко, как будто опасался спугнуть жизнь, возвратившуюся в тело Машеньки, но чувствующую себя в нём пока ещё очень неуверенно.
Что… что он… сказал? Я резко развернулась на пятках, потеряв равновесие и едва не упав. Вокруг лежащей Машеньки царило радостное оживление; тела людей посылали в пространство незримые импульсы положительной энергетики, образующей в радиусе нескольких метров живительный, целебный оазис. Я почувствовала, как энергетика коснулась обнажённых участков моей кожи и прогнала горячую волну эйфории по всему телу, очищая организм от последних остатков отрицательных эмоций, спешащих покинуть ставшую опасной для них среду обитания в поисках более подходящего места. Словно зомби, я тяжело перебирала ногами, приближаясь к девочке, боясь поверить словам Телара – и напрасно: учащённо дыша и не переставая сжимать кулачки, девочка испуганно обводила глазами столпившихся вокруг неё людей, не понимая, чем заслужила такое внимание со стороны взрослых. Почему все они склонили над ней головы? И почему они плачут или едва сдерживают слёзы? Почему все они как один смотрят на неё так жадно, как вчера смотрела на неё соседская Наташка, когда Машенька с наслаждением облизывала тающее от жары эскимо? Губки девочки задёргались, глазки наполнились слезами, и, часто зашмыгав носиком, девочка громко заревела.
– Ма–а–а-ма–а–а!!! – заливалась девочка, сотрясаясь от рыданий. – Ма–а–а-ма–а–а-а–а–а!!!
Как будто наткнувшись на невидимое препятствие, я замерла на месте, так и не успев приблизиться к Машеньке; перед глазами поплыла рябь, а в висках сильно–сильно запульсировала кровь, точно до смерти испугалась чего–то страшного и пыталась вырваться вон из вен, спасаясь бегством. Мне показалось, что кто–то неведомый, обладающий неимоверной силой, пробил своей грязной рукой мою грудную клетку и, сгребя в ладонь трепыхающееся сердце, сначала крепко сжал его, а потом начал мять в своей жёсткой, шершавой ладони: девочка звала маму, самую родную, близкую и любимую… маму… которая только что чуть не лишила её жизни и которая в данный момент валялась на песке, ни на что не способная, и походила на пьяную скотину… ГОСПОДИ, ГДЕ ТВОЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?!
Потрясённое сознание внезапно отключилось, не оставив ни записки, ни голосового сообщения; махнуло крылом и упорхнуло куда–то в неизвестность, предоставив меня самой себе. Я не чувствовала больше ни радости, ни ярости – вообще никаких эмоций. Мне просто хотелось умереть. Не обращая ни на что внимания, я медленно побрела прочь, не разбирая дороги и не жалея босых ног, сначала по песку, в горку, а потом напролом через траву и кусты. Ветки хлестали по лицу, острые колючки какого–то растения в кровь расцарапали руки и ноги, а я всё брела и брела. Я не сразу поняла, что происходит, лишь почувствовала, как взмываю вверх, и в тот же миг ощутила успокаивающую теплоту человеческого тела – кто–то взял меня на руки и прижал к груди.
