Текст книги "Упавший поднимется сам (СИ)"

Автор книги: Нуртай Иркегулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Вперед, надо посмотреть, что будет со мной потом. Вскоре предстал мир будущего: холодный, стремительный и... светлый. И, наконец, я, мирно спящий в стоге сена, совсем как в детстве. И голос.

– Проснись, Батыр, проснись.

Надо мной склонился Яша. Почему-то в белом халате.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я болен? Как долго?

– Почти неделю без сознания.

Ни фига себе, как в кино.

– И что со мной было?

– Когда я пришел, ты лежал на полу, без сознания и рядом пустая бутылка водки. Кое-как откачали, у нас, то есть у вас, ты бы давно копыта откинул, но здесь в Германии такого не допустят. Им это невыгодно.

– Мне бы поесть.

– А вот это ты молодец, это мы мигом! А то Иваныч обещал меня следом отправить, если бы...

На следующее утро мне разрешили встать, а вечером выписали. Яша объяснил, что здешние врачи и пяти минут лишних не продержат, даже после операции на сердце выпроваживают через пару дней.

Медсестра что-то долго объясняла по-немецки (куда-то запропастился Яшка), прослушала фонендоскопом сердце, вручила палку и отправила восвояси. Яшка встретил у дверей больницы.

– Что нового от Иваныча? – дядя Жаке, Рима, сестренки, проблемы выстроились в голове, как рота солдат.

– Ничего, только ругался сильно. Сегодня обещал позвонить.

Прошел в ванну. Из зеркала на меня смотрело лицо старика, впалые щеки, огромные мешки под глазами, землистый, мертвецкий цвет кожи. Беспорядочная борода топорщилась клочьями. Интересно, как бы отреагировала на меня Рима.

Посмотрел в глаза. В них не было ни страха, ни отчаянья, ни тоски.

Сбрил бороду, принял душ, тщательно почистил зубы, побрызгался туалетной водой, аккуратно уложил волосы, надел свежее белье, с презрением посмотрел на туфли, костюм, галстук в шифоньере. А выбрал кроссовки, джинсы и футболку. Еще раз взглянул на себя в зеркало. Теперь чуть лучше, в глазах увидел еле заметный огонек, искру. Я пытался поверить, что лучшее в моей жизни еще впереди.

– Яша, пойдем, прогуляемся. Без палки!

... Трубка телефона, чуть не расплавилась в моих руках, весь вечер ее теребил.

Спокойный, уверенный и надежный голос Иваныча вливал в меня силы и надежду.

– По порядку, Батыр Иманович. Сначала хорошие новости. Младшая успешно защитила диплом, ваши родители живы и здоровы, только водитель уволился, его с успехом заменяет старшая, которая, в свою очередь, утверждена директором в городской краеведческий музей.

Слава богу! Уверен, Иваныч постарался.

– Это ваш друг Арман помог, дружит с мэром города. Правда жениха ее пока на работу не берет, хотя твердо обещал, главным экономистом, считает его очень толковым малым. Ждет, когда заявление в ЗАГС подадут, а парень упрямый попался, гордый. Говорит, когда устроюсь на работу, буду зарабатывать, тогда и женюсь. В общем, кто-то должен уступить первым, чувствую, Арман не выдержит, сдастся.

Радуюсь за сестру!

– А Рима, дядя Жаке?

Иваныч глубоко вздохнул.

–Дядя Жаке умер, так и не придя в сознание. Похоронили со всеми почестями, на главном кладбище, президент прислал телеграмму соболезнования. Разговаривал с Римой, держится молодцом, хотя видно, что ей очень нелегко.

Мы бессильны перед смертью, остается только смирение. Хватило бы у нее сил.

Неожиданно до меня дошло, что мы общались, нарушив конспирацию, называя настоящие, не вымышленные имена.

– Иваныч... Саныч... мы это... нарушаем.

– И еще одна, я думаю самая главная для вас новость, – казалось, Иваныч не расслышал последние слова, – ваше дело закрыто, в связи с отсутствием состава преступления и погашением всех задолженностей перед государством. Хочу вас поздравить Батыр Иманович, по слухам сам президент дал такое распоряжение. Если бы не одно обстоятельство.

Все правильно, без ложки дегтя не бывает.

– Какое, Иваныч?

– Они забрали все, – пауза, – практически все, даже ваш дом. Осталось лишь кое-что, да и то, про между прочим.

– Какие наши годы, Иваныч! Живы будем – не помрем! Встречай меня первым самолетом!

Рима

Боль

Значительная часть денег, вырученных за магазин, ушла на похороны и последовавшие за ними поминки. Я поразилась огромному наплыву людей, пришедших проститься с отцом. Панихида проходила во Дворце приемов, знающие люди подскажут, что такие почести положены только людям очень высокого ранга. Я, мама и сын сидели в первом ряду и принимали соболезнования. Марат не посмел быть рядом с нами, и стоял в некотором отдалении, изображая из себя главного организатора мероприятия, строго и требовательно отдавая указания обслуживающему персоналу, присланному, вообще-то говоря, не им, а хозяйственным управлением администрации президента. Было много людей в погонах с лавровыми венками на кокарде фуражек, известных предпринимателей, представителей творческой интеллигенции.

В какой-то момент мама шепнула: "Родители Батыра". Я впервые видела их. Папа говорил, что они бывали в нашем доме, но это было так редко и так давно, что в памяти ничего не сохранилось. Отец украдкой утирал слезы, мать, подойдя к нам, пожала руки мне и маме, ласково погладила сына и поцеловала его в лоб.

– Значит вот ты какой, внук Жакии.

Я поняла, что Батыр очень похож на мать, такие же глубокие глаза и голос, твердый, только без привкуса стали.

Важно, чтобы приходили люди и выражали соболезнования. Все, кто с доброй памятью относится к умершему и его семье. Это не просто дань традиции, или формальное исполнение долга. Когда врачи объявили нам о смерти папы, я словно окаменела, застыла, обессилела, а мама чуть не сошла с ума, сидя в своей комнате и тихо, бесконечно завывая. Что было бы с нами, если бы не звонок в дверь и... люди! Близкие и не очень, родственники и соседи, папины коллеги и друзья, мои подруги. Дверь не закрывалась, люди шли и шли. Они не давали нам замкнуться в горе, невольно заставляя вслух переживать случившееся, и тем самым притуплять боль. Мама очнулась, вышла из оцепенения, мы хлопотали на кухне, рассаживали людей, работали. Они спасли нас. Вот почему это важно. Сходите к тем, кто ждет вашего сочувствия, поверьте, им это необходимо, хотя, возможно, они в этом не признаются.

Однако наступает день, когда все расходятся, и мы остаемся одни. Жизнь требует своего продолжения и голосом сына заставляет двигаться, предпринимать, суетиться. Помня наставления папы, устроила сына в секцию каратэ. Он приходил с тренировок с шишками и синяками, требовал, чтобы я пощупала его бицепсы, снисходительно разъяснял непроизносимые японские термины и только потом укладывался спать. У каждой женщины должен быть свой мужчина, чтобы был смысл в жизни, чтобы было кому отдавать свою энергию и любовь. У нас с мамой таким мужчиной был сын. Мы посвятили себя ему, нарушая все благоразумные правила, балуя, лелея и неистово любя.

Так проходили дни, недели, месяцы. На семейном совете, мы с мамой постановили – оставшиеся деньги поделить на две части, первую половину положить в банк, на будущее сыну, а вторую тратить на повседневные нужды, благо нужды эти не были большими. Но все равно было трудно.

Львиная доля, вырученных за магазин денег, пошла на памятник. Есть такое правило, известным людям, имеющим заслуги перед отечеством, памятники на могилах устанавливаются за счет государства. А у папы, как-никак, семь орденов. Но когда нам сообщили о выделенной сумме, то стало неловко... за такое государство. Только много позже я поняла (все мы умные задним умом), что "над такими вопросами надо работать, так просто ничто не решается", как пояснил наш родственник, бывший аппаратчик. А как прикажете нам с мамой работать над "таким вопросом", не обращаться же к Марату. Я решила сделать все сама, без помощи государства, ни на кого при этом не обижаясь. А что здесь обижаться, ордена папа получал от другого государства, которого давно уже нет. А ходить, попрошайничать не умею и не могу.

Правда, разобравшись с ценами на такие услуги, мы приуныли. Вы же знаете, какие сейчас памятники ставят на кладбищах, некоторые не уступают по размерам пирамиде Хеопса или мавзолею Мао Цзедуна. Мама заметила такую закономерность: чем большим негодяем был человек при жизни, тем круче у него посмертный памятник. Самые лучшие у бандитов, потом у чиновников и предпринимателей, потом... стандартный известный всем список. В общем, на памятник и похороны мы ухлопали чуть ли не весь капитал. Нисколько не жалею об этом, не уступать же всем этим бандитам, чиновникам и... далее, по списку.

Мы распрощались с прислугой, сначала они приходили к нам на субботний чай, а потом стали делать это реже и реже, ограничиваясь дежурными звонками: "Ну, как вы там?". Кроме нянечки, которая неизменно бывала у нас, а иногда забирала сына к себе, погостить. Мы очень не хотели, боялись расставаться с нею, но, вы понимаете, три няньки на одну, пусть даже самую лучшую персону на свете, это слишком. Сын долго молчал, не соглашаясь с нашими доводами, но потом все-таки принял тяжелое для него, мужское решение.

– Я буду любить ее всегда, всю жизнь. И она меня. Вам ясно?

Дважды являлся Иваныч, я не оговорилась, именно являлся. Из ниоткуда. В первый раз мы столкнулись в магазине, в мясном отделе, когда папа был еще жив. Он подробно расспрашивал о состоянии папы, было видно, что он искренне сопереживал мне. Тогда я узнала, что дела Батыра хуже некуда, он скрывается и даже не может позвонить. В следующий раз, мы встретились на улице, недалеко от дома. Он пригласил в парк, выразил соболезнование, за что я была ему искренне и честно признательна. Потому что, не почувствовала фальши в его голосе, поняла, что это не было исполнением правил этикета, обязательной формальностью. Я рассказала все подробности, и даже то, что незадолго до смерти папа встречался с президентом. Я понимала, что ему было важно знать об этом, решалась судьба холдинга. Но, судя по настроению Иваныча, по его отдельным репликам холдинг был разорен окончательно. Грустно.

... Вечером, сидя у телевизора, мама обмолвилась, что надо бы сходить к нотариусу, переоформить квартиру. По закону, наследство оформляется через полгода, время подошло. Никогда не задумывалась над этим: папа, Марат, Батыр всегда ограждали от таких забот, теперь мы с мамой учились быть самостоятельными.

– Квартиру оформим на тебя, – решила мама, – папа всегда говорил, что ты наша единственная наследница. И все остальное тоже.

– Остальное?

– Ну не зря же он писал завещание, – мама поразилась моему невежеству.

– Мама, папа писал завещание? И ты молчала!?

– Не знаю, забыла, – растерялась мама, – ты же сама говорила, что нужно ждать полгода.

– Хорошо, не переживай, мама. А где оно, завещание?

– У нотариуса, конечно, он звонил, хотел прийти, тебя не было, я не стала ничего решать без тебя. А потом забыла, ты уж не обижайся, я стала совсем бестолковой после смерти папы, – слезы в тысячный раз полились из ее глаз.

Я стала успокаивать маму.

– Ничего страшного не произошло, завтра сходим к нотариусу и все выясним.

Я знала, что ждать чего-то особенного от завещания не приходится. Но чувствовала, что что-то произойдет. Я снова услышу отца.

– Письмо! – вскрикнула мама. – Письмо! Папа написал тебе письмо!

Я кончу свои дни в сумасшедшем доме. Мой умерший папа написал письмо. Боже, помоги нам!

– Помнишь, в ту ночь, он работал в своем кабинете, – мама не говорила, почти кричала. – Я уже спала, он разбудил меня, сказал, что написал тебе письмо, оно в сейфе. Он сказал тогда, чтобы отдала я тебе его только после его смерти. Я тогда расстроилась, отругала его, заснула и... забыла!

Бросилась в папин кабинет, там было все по-прежнему, как будто он вышел на минутку, те же фотографии, книги, и даже газеты, датированные тем числом. Прежде я никогда не открывала папин сейф... Отодвинув картину, поняла, нужен шифр.

Мама стояла за спиной. Она прижала руки к лицу и напряженно смотрела в потолок.

– Он... он сказал тогда, сейчас дочка, сейчас, – она усиленно вспоминала, пытаясь поймать, ускользающую мысль. – Да, он сказал, что шифр легкий, день рождения, сейчас вспомню, да он так и сказал: "День рождения того, кого любит Рима".

Батыр!?

Я набрала "2504", сейф легко и непринужденно открылся. Он ждал меня, терпеливо и молча, чтобы раскрыть тайну отца, тайну жизни и тайну его смерти.

Дядя Жаке

Теперь ты свободна

"Совершенно секретно. Риме. Вскрыть только после моей смерти.

Дочь, у меня не так много времени, как хотелось бы, а рассказать я должен о многом. Прочитай внимательно, а потом сожги письмо и предупреди маму, чтобы она никогда не вспоминала о нем. Я надеюсь и верю, что ты поймешь и простишь меня. Даже если будет не так, мой долг отца рассказать тебе правду.

Начну издалека, до дня твоего рождения.

В любом государстве есть службы, упоминание о которых ты не найдешь ни в одном справочнике. В этой службе не ведется делопроизводство, не присваиваются должности и награды, нет отведенного помещения и служебных автомобилей. Туда не устраиваются на работу, оттуда не увольняются по собственному желанию, уходят только по причине смерти (прости за чиновную терминологию).

Создавалась она еще во времена Сталина и действует до сих пор. Сначала только для нейтрализации неугодных лиц (устранение Троцкого и Кирова были приписаны органам безопасности, отчасти это так, изначально служба создавалась при НКВД). В последствии она развивалась и разрасталась, возникла проблема контроля и руководства ее деятельностью. Принимая во внимание, что здесь не принято подписывать приказы и распоряжения, необходимо было создать иной механизм. И он был создан. Нечто похожее на средневековый Орден: при нарушении принятых внутренних правил, виновники устранялись. Даже пойманные с поличным члены службы привлекались к ответственности как обычные уголовники, либо кончали жизнь самоубийством, а чаще освобождались досрочно "за примерное поведение".

Рассказываю об этом потому, что твой отец, будучи совсем юным, оказался членом этой службы. Поверь, мои руки не выпачканы кровью, но и назвать себя безгрешным не могу. Естественно, при этом я, как и каждый из нас, делал официальную или, если быть точнее, легальную карьеру. У меня – это комсомол, райком партии, и в последние годы, до наступления известных событий, ЦК партии.

Так вот, создав такую службу, власти упустили главное. Она стала функционировать сама по себе, далеко не всегда подчиняясь официальным структурам, при этом имея гигантское влияние и возможности. Она превратилась в систему. Однако с развалом СССР были утрачены последние нити управления, кто-то наивно предположил, что теперь нас не будет. Но они ошибались. Я один из тех, кто не позволил развалиться системе, и сохранил необходимые связи.

Помнишь, мы когда-то рассуждали с тобой о кланах, это не совсем то, о чем я повествую тебе сейчас, но принцип функционирования службы (далее буду называть ее системой, теперь мы никому конкретно не служим) именно таков. В принципе. Здесь нет ничего удивительного, воины-афганцы создают союзы, ассоциации, поддерживают друг друга, занимаются бизнесом или грабежом, служащие органов безопасности, как бывшие, так и нынешние, всегда и во всем "взаимодействуют" (ты слышала такую поговорку: "бывших чекистов не бывает"? она небезосновательна). И даже врачи и учителя заинтересованы в судьбе коллег и безошибочно узнают "своих" в толпе. Профессиональная, конфессиональная, региональная (землячества) и прочая солидарность (недавно с удивлением узнал, что свои организационные структуры имеют даже половые извращенцы, в свое время с ними поступали по всей строгости закона). Наша система представляет нечто подобное, различие лишь в том, что она глубоко законспирирована и абсолютно не формализована (нет начальников и подчиненных, уставов и инструкций, подписей и печатей), а потому практически неуязвима. И задачи, решаемые нами, также не поддаются формальному описанию.

Когда я рассказывал тебе о встречах со "стариками", то имел в виду тех, кто имел наибольшее влияние среди нас. Поверь это не воры в законе, и не подобные им, все эти люди по большому счету патриоты, только действующие по иным, неписаным правилам. Да, вероятно это плохо, в чем-то аморально и беспринципно, но быстрое развитие экономики, решение сложнейших политических задач и даже победа в войне без таких людей невозможна. Всегда найдутся желающие заболтать проблему, втянуть страну в ненужную дискуссию, переврать правильные цели, при этом прикрываться, в разные периоды, принципом демократического централизма, гласностью, правами человека. Нынешний мир похож на джунгли, где каждое государство как стая волков, пытается сохранить свой ареал, иначе не выжить. И как в любой стае слабый, а иногда излишне сильный, должен подчиниться законам стаи, а, если потребуется, уйти. Мы помогаем стране выжить.

Естественно, были и ошибки, и невинно пострадавшие, и ненужные жестокости. Все было, не отрекаемся. Но и отрицать положительные результаты нашей работы тоже было бы неверно.

Отказ от применения возможностей системы привел к краху социалистического лагеря, развалу крупнейшей и процветающей империи, к обнищанию и разграблению страны. Мы долго были в тени, и во времена перестройки (за исключением попытки ГКЧП, не наша вина, что путч не удался, проблема была в лидерах с трясущимися руками) и во времена всеобщего хаоса, ограничиваясь решением локальных задач, взаимопомощью, исполнением внутренних правил. Но время шло, мы оказались не востребованы государством. Мало того, почувствовали противодействие. Тогда мы стали создавать свою экономику, использовать свое влияние, продвигать своих людей. Обрати внимание, не во вред стране, а ради ее процветания.

Этими принципами я руководствовался всю жизнь. Даже тогда, когда родилась ты, росла и радовала своей красотой, умом, искренностью.

Все, что я рассказывал выше, было предисловием. Знаю, ты ждешь четких и ясных ответов на конкретные вопросы, мучающие тебя последние годы.

Приступаю.

Почему я любил и продолжаю любить Батыра. Его мать была, и остается даже сейчас, мечтой моей жизни. Я любил ее. Но она отвергла меня, потому что не захотела быть соучастником моих деяний. Она из другого, светлого и, как я понял только теперь, настоящего мира, так и оставшегося для меня недоступным. Единственным лучом которого была только ты, моя дочь. Она дала и сохранила клятву, о моей подлинной жизни не узнал никто. Я понял это, когда увидел Батыра. Если бы его мать допустила малейшую утечку информации, то Батыр был бы иным, не таким отчаянным и сильным, не таким умным и добрым. Понимаешь, ребенок, живущий в атмосфере страха, вырастает совсем другим.

Батыр не мог быть мне сыном, но он был сыном любимого человека. Его мать, отпуская в столицу, поставила условие не втягивать Батыра в систему. Я обещал и сдержал данное ей слово. Уверяю тебя, во всем, что происходило с Батыром и вокруг него, нет и капли его вины.

Не посвящая Батыра, я сознательно, на некоторое время, направил его в банду Шефа (наши люди есть и в этой среде), естественно, не допуская при этом, чтобы Батыр стал уголовником. Я знал, что, пройдя эту суровую школу, он закалится и никогда не струсит перед испытаниями. В принципе, я оказался прав. Когда я вызволил Батыра из банды, он не был тем наивным юношей, которого ты впервые увидела на пороге нашего дома. Я должен сообщить тебе и про Шефа, чтобы не было недосказанности. Шеф, сломался, даже среди наших людей бывает такое, пытался требовать у Батыра долю, навязывать ему, якобы на правах учителя, собственные правила игры. Его пришлось устранить, на законных основаниях.

Потом я направил Батыра изучать легальный бизнес. Сначала работа была связана с государственной системой хозяйствования, а потом и настоящий, самостоятельный бизнес. Было важно, чтобы Батыр прошел все стадии обучения, познал механизм действия государственной машины, научился понимать и противостоять низменным и алчным страстям простых людишек, а когда необходимо, использовать их во благо себе.

Вынужден признаться в том, что вы не стали мужем и женой, отчасти и по моей вине. Сначала я был не уверен в Батыре: провинциальный, наивный юноша. Но я не учел самого важного, ты не захотела ждать. Так в нашей жизни появился Марат.

Этот был твой личный выбор, я не смел на него влиять, потому что сознательно растил тебя свободным и независимым человеком. Да, мне изначально не нравился Марат, но, уважая твой выбор, я решил посвятить себя и ему. Я познакомил его с некоторыми из наших людей, в том числе и за границей. Ты помнишь вашу первую совместную с Маратом поездку в Европу и те встречи, на которые он тебя не брал? Но, Марат, не оправдал возложенных на него надежд. Только приоткрыв дверь в наш мир, и сделав в нем первый шаг, он почувствовал себя всесильным и могущественным. Это свойственно молодым. Пришлось принять меры. Спустя год Марат осознал, как мне показалось тогда, ошибки. С благословения стариков, он был рекомендован на государственную службу. Моим условием было только одно: работать вместе с Батыром и создать могущественную экономическую империю, которая смогла бы стать плацдармом для дальнейшего рывка. Нашей целью была власть, на вершине которой находились бы они оба. Как ты понимаешь, ошибался не Марат, ошибка была во мне, в моих иллюзиях.

Марат пошел собственным путем, стал искать пути сближения с зятем президента, пытаясь избавиться от Батыра и освободиться от моего влияния. Для этого он использовал в собственных интересах и возможности системы. Опасаясь за судьбу Батыра я приставил к нему Иваныча. Это надежный и преданный человек, скажу больше, он друг. Настолько, насколько это возможно в условиях нашей системы. Он не предал ни меня, ни Батыра и, убежден, не предаст.

Марат был не в силах интеллектуально противостоять Батыру, а быть другом и соратником не захотел. Причина отчасти в тебе, а если быть точнее в любви Батыра и в ревности Марата. Но твой муж не бездействовал и стал использовать окружение Батыра в своих целях. Ты помнишь Мусю? Он был завербован людьми Марата. Поэтому, меры принятые против Муси (я вынужден и обязан в этом признаться) были во спасение Батыра. К сожалению, когда мои люди устраняли подслушивающие устройства, установленные по приказу Марата, погиб Саша, водитель Батыра. Так бывает, дочь, это неизбежные издержки. Прости меня, если сможешь.

О том, что было дальше, ты знаешь. Могу пояснить лишь следующее. Марат стал опасен. Дружба с зятем президента и связи с нашей системой помогли ему подняться до очень больших высот. Время для его нейтрализации было упущено (я не смел даже думать об этом, ведь он был твоим мужем, отцом моего единственного внука). К сожалению, и возраст (годы совершенно не щадят), финансовые неудачи холдинга и встречи Батыра с той женщиной (ты понимаешь, о ком я говорю, в конечном счете, она тоже стала работать на Марата), ослабили мое влияние в системе. Мне ничего не оставалось, как пойти на примирение с Маратом, попытаться использовать его связи, ради спасения холдинга и, как я надеялся, Батыра. Однако, пропасть между Маратом и Батыром становилась больше, я терял драгоценное время, пытаясь добиться неосуществимого.

Надеюсь, ты не осудишь меня за это. Марат был твоим мужем, но ваша семья рассыпалась на глазах, а я пребывал в растерянности и не предпринимал защитных мер, даже тогда, когда узнал, что и твой менеджер в магазине – любовница Марата. Мало того, я допустил очередную ошибку. Пытаясь сохранить твою семью, расположение Марата, я предпринял акцию устрашения в отношении того человека, владельца картинной галереи.

Но Марат устроил настоящую травлю, его главной, навязчивой целью было уничтожение Батыра. Слишком поздно я осознал огромную степень опасности, нависшей над Батыром. Влияние Марата, а он обладал к тому времени достаточной мощью в государстве, превосходило мое, в том числе и среди людей нашей системы.

Время берет свое, я промахнулся (как вождь волчьей стаи Акела в старом мультфильме про Маугли, мы смотрели его вместе с внуком).

И тогда я решил использовать последний шанс. Президент. Он единственный человек в стране, способный легитимно управлять как страной, так и системой. Я тот, кто мог ему в этом помочь. Он должен понять, что такие люди как Марат, рано или поздно могут устранить и его самого. Этого не должно произойти, нельзя допускать к власти людей, руководствующихся только личными, корыстными целями, не имеющих ни малейшего понятия о таких вечных и святых словах: народ, Родина, любовь.

Меня осудили старики, это было нарушением неписаных правил нашей системы, они правомерно опасались, что через меня произойдет утечка важнейшей информации о принципах и методах нашей работы, о ключевых фигурах. Многие из них поддерживали Марата, и выступили за мое устранение. Не допускаю мысли, что из-за меня одного система может быть разгромлена, это практически невозможно, она создавалась и формировалась десятилетиями, и способна выдержать любой удар. Но старики и новое поколение лидеров оправданно опасались, что в результате моих необдуманных шагов система может быть значительно ослаблена.

Я знал это. И я хотел этого. Если к власти в системе придут такие люди, как Марат, то такая система не нужна, страну ждут хаос, развал, деградация. И самое главное, я должен был спасти Батыра и вашу любовь (прости за несвойственную мне лирику, это под влиянием стихов, если захочешь, прочти на досуге, книжку ты найдешь в сейфе).

К счастью, или к несчастью, холдинг был разрушен, Марат ушел от тебя окончательно, терять было нечего, я должен был исполнить последний долг перед тобой, Батыром, перед Родиной (для меня нет большой разницы в этих понятиях). И тогда я пошел к президенту.

Наш разговор был долгим, мучительным и честным. Оказалось, что, прожив длинную и нелегкую жизнь, я многого не понимал. Президент, облеченный практически неограниченной властью, совершенно одинок. Он не может, если продолжить аналогию с великим Киплингом, быть Акела, время романтиков кануло в лету, но и не может стать Шерханом (хищники уничтожаются в первую очередь). Он вынужден быть жестким и гибким, при этом оставаясь мудрым, благородным и сильным. В противном случае такую страну, как наша, не поднять. Я отдаю ему честь и снимаю перед ним шляпу (Батыра, помнится, рассмешила фраза о шляпе), он сохранил страну, создал условия для развития экономики, не разрушая при этом демократические институты.

Но главного он сделать пока еще не может, преодолеть противостояния таких людей, как... я. Из-за нас, как считает президент, не работают, как следует, принятые законы, страну разъедает коррупция, люди запуганы террором и уголовщиной. Он решительно настроен покончить с нашей системой, готов к упорной и длительной борьбе, прекрасно отдавая отчет в том, что это будет нелегко, потребуются годы.

"Я знаю, что уничтожить вас будет трудно, но, в конце концов, я загоню вас в крысиные норы", так он сказал.

Дочь, я верю, он своего добьется, если... Не хочу, чтобы произошло непоправимое. Дело не идет о физическом устранении, его спецслужбы профессиональны и сильны, и маловероятно, что они допустят это. Никто и в нашей системе не посмеет посягнуть на это. Но есть много, к сожалению, очень много других методов, главные из которых – компрометация, очернение репутации, шантаж, подлог. Я предложил ему помощь, поддержку, но он отказался.

"Вы не нужны, все, что вы могли сделать – сделано. Ваше время истекло". И еще он добавил: "А время ваших преемников (он подразумевал Марата) не наступит. Никогда".

Мы попрощались, не подав друг другу руки. Мое время действительно истекло. Говорю об этом с грустью и, наконец, со спокойствием. Но я добился главного, Марат нейтрализован, преследование Батыра будет прекращено (президент твердо пообещал объективно разобраться в его деле). Я ухожу. Система не простит предательства, а государство, в лице юного и сопливого лейтенанта милиции, вероятно, уже завтра вызовет для дачи показаний. Вполне возможно, что меры против меня уже приняты. Нестерпимо болит голова.

Письмо окончено. Теперь я действительно спокоен. Лично тебе, маме, Батыру и моему любимому внуку ничто не должно грозить. Со мной вместе уйдут и проблемы. Скорее всего, Иваныч уедет, не удерживайте его. Теперь ты понимаешь: так надо, ради его безопасности.

Ничего не рассказывай Батыру. Не знаю, как сложатся ваши отношения, не буду загадывать, и тем более не буду советовать. Достаточно в своей жизни дал тебе советов.

Береги маму. Она достойная восхищения и подлинного уважения женщина, человек, мать. Я виноват перед ней, не дав ей того счастья, которого она заслуживала. Знаю, что не достоин прощения, но надеюсь.

Не забудь устроить внука в секцию рукопашного боя, это важно. Когда-нибудь, если сочтешь нужным, расскажешь ему обо мне.

Если тебе доведется встретить мать Батыра, то подари ей букет полевых цветов, она терпеть не может розы.

Теперь ты свободна и, надеюсь, твое счастье впереди.

Папа.

P.S. C тобой свяжется мой нотариус".

Батыр

Торг уместен

Город, о встрече с которым я мечтал так долго, из-за тоски о котором пьянствовал, заболел и чуть не умер, встретил равнодушным, суетливым и гудящим муравейником. Дома и люди, машины и деревья были прежними, как и до моего отъезда. Никто не взглянул на меня, не бросился с радостным воплем на шею, телефон не доставал бесконечным и нудным дребезжанием. Я с жадностью вдыхал загрязненный и полупрозрачный воздух, с удовольствием рассматривал кучи мусора возле уличных урн (сами урны, как им и положено, были девственно чисты) и пики гор в отдалении, наблюдал бомжей с философским взглядом в глазах. Обратил внимание на смеющихся девушек, на высматривающего что-то сквозь меня, теперь уже не милиционера, а полицейского, на сверкающие витрины, искажающие отражение, огромные билборды, запугивающие обывателей перхотью.

Я вернулся! Наверное, это и есть счастье.

Иваныч, встретив в аэропорту, сначала долго и внимательно разглядывал, потом ласково, по-отечески обнял. Я чуть не прослезился.

– Рад видеть тебя, Батыр, – вы обратили внимание, без отчества, – поехали.

Я еще не знал, где остановлюсь, но это не заботило, потому что есть Иваныч, и этим все сказано. Мы заговорили не сразу, надо было успокоить нахлынувшую волну впечатлений.

– Заедем к следователю, надо уладить кое-какие формальности, подписать бумаги, что не имеем претензий к органам, проводившим расследование, – буднично проговорил Иваныч, как будто мы расстались только вчера.

– Хорошо! – с сегодняшнего дня у меня нет никаких претензий, ни к кому на свете! – А куда потом?

– Домой.