Текст книги "Упавший поднимется сам (СИ)"

Автор книги: Нуртай Иркегулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– Откуда я знала, что ты дома? Ты уезжал в командировку!

– Это не ответ, – сквозь зубы произнес он, и удалился кабинет.

С каким облегчением я услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Но на следующий день Марат устроил допрос с пристрастием.

– Видел тебя в новостях. Кто этот тип возле тебя?

– Он владелец гал...

– Я знаю! Кто он тебе?

– Никто, и не смей разговаривать со мной в таком тоне!

– Смею. Почему он стоял так близко к тебе?

– Ты понимаешь, о чем говоришь?

– Только не говори, что он твой друг. Мне доложили, что ваши отношения более чем дружеские.

– Кто тебе доложил? Вот у него и спрашивай! – истерика, страх, стыд. Ужас!

– С выставки вы ушли вместе, домой ты вернулась только под утро!

– Я попала в аварию, – я ревела как натуральная дура, попавшаяся с поличным в магазине самообслуживания.

– Я так просто это не оставлю, – он ушел, громко хлопнув дверью.

С того дня он не появлялся в доме. И теперь, после разговора с Ануаром, я стала понимать почему.

Да, я согрешила, но оправдываться не собираюсь. Потому что не чувствую себя виноватой. Перед кем? Только перед сыном. Увлекшись выставкой (согласна, не выставкой, Ануаром), я не уделяла достаточного внимания своему ребенку. У меня сердце защемило, когда я услышала громкие и радостные возгласы.

– Няня, смотри мамины туфли, она дома! Ма-а-ма-а!

Сын бежал с распростертыми объятиями. Боже, как я по нему соскучилась!

– Где ты была, мама?

Ничего не оставалось, как соврать. Плохая жена и вот теперь плохая мать.

– Работа, сынок, была занята.

– Я тебя люблю, мама, не забывай обо мне, ладно?

Слезы, опять слезы. Только другие.

– Я никогда, ни на одну минуту не забывала о тебе!

Он крепко обнимал за шею, как будто боялся потерять.

– Я тебя совсем не вижу, ты приходишь, когда я сплю, – выговаривал он. – У тебя нет других детей, значит, ты только моя. Поняла?

– Поняла, – безропотно согласилась я.

Добросовестно выполняя материнский долг, вспомнила и о долге дочернем. Обратите внимание, "сыновний долг" – обычная, общепринятая фраза, как говорится, "на слуху", а вот с понятием "дочерний долг" я раньше не сталкивалась. Радости мамы не было предела. Отдав сына на попечение папы, мы засели на кухне. Иногда нам это здорово удавалось, болтали как подружки. Конечно, мама имеет право делать замечания, но надо отдать ей должное – не поучает. В этот раз болтовни не получилось, беседа больше походила на шпионский инструктаж.

– Дочь, мы сильно обеспокоены. Папа не находит себе места. Дела в холдинге не ладятся, я всегда говорила: от Батыра никакого толку не будет. И еще, – она перешла на шепот, – до нас дошло, что Марат ушел окончательно. Это правда?

Прошло не более трех дней. По-моему, делать выводы преждевременно.

– Нет, мама, просто поссорились.

– И знаешь, какая причина его ухода? – заговорщически произнесла она, как будто речь шла не о моей семье. – У тебя появился другой мужчина.

Она так сильно волновалась, как будто узнала секрет изготовления ядерной бомбы.

– Мам, откуда тебе это известно? Даже я ничего не знаю, – тут я покривила душой, но любая дочь поступила бы точно также.

Она еще более напряглась, с тревогой посмотрела на запертую дверь.

– Я слышала папин разговор, не знаю с кем.

Час от часу не легче.

– Он говорил: "Что за человек вертится возле Римы, узнайте и доложите".

Я была разочарована.

– И это все?

– Нет, когда он увидел тебя по телевизору с этим..., – она запнулась, подбирая слово, – бородатым, то сильно огорчился: "Что она могла в нем найти!?".

– Мам, это бизнес, понимаешь, деловые отношения.

– Не понимаю, доченька, в бизнесе твоем ничего не понимаю. Но только этот... с бородой, он так на тебя смотрел! А вот в этом, ты уж мне поверь, я кое-что соображаю.

На кухню вошел сын, он был очень взволнован, исполняя ответственное поручение.

– Мам, тебя вызывает аташка, а мне приказано кушать пироги, – вероятно, он понимал, что ничего хорошего меня не ждет.

– Вот и правильно, золотце ты наше, – захлопотала мама, – пусть они спокойненько поговорят.

Я направилась в папин кабинет. На ковер.

– Присядь, дочь, – сегодня он решил обойтись без ритуального поцелуя в лоб, – нам надо поговорить.

Никуда не деться, я согрешила и должна пройти все круги ада. Лучше бы камнями забросали. Но папа начал не с того, что ожидала услышать я.

– Внук до сих пор не умеет читать, а ему четыре года.

Голова кругом, что еще я натворила?

– Пап, ты о чем?

– Учеными доказано, что мозг ребенка наиболее восприимчив именно в раннем возрасте. Вот прочитал тут, – он ткнул пальцем в газету, каждый раз открываю папу по-новому, – какой-то пацан, буквы знал с двух лет, с трех свободно читал, сейчас ему семь, изучает научную литературу, энциклопедии!

– Папа, – осторожно начала я, – аташки обычно пекутся о здоровье и об аппетите внуков, а читать он еще научится, у нас три года в запасе.

– Нет у нас трех лет! Если хочешь, чтобы твой сын выжил в этом мире, то готовь его сейчас. Сегодня никто не представляет, как можно жить без компьютера, как видишь, и я на старости лет не хочу отставать, – папа брезгливо указал на ноутбук на столе, видно не ладятся у него отношения с "черным ящиком", – а буквально пару десятков лет назад о нем никто знать не знал. У нас в ЦК пол-этажа занимала ЭВМ, все равно через обычные счеты проверяли цифры, и находили ошибки! А эти ваши телефоны карманные – настоящее чудо, вы этого не замечаете, а мне приходилось месяцы терять, чтобы довести до сведения руководства колхозов и совхозов очередное решение бюро.

Папа восхищался научно-техническим прогрессом, действительно, недавно нам казалось чудом появление мобильных телефонов, а сегодня ими никого не удивишь. Каждый день появляется что-то новое, мы стали привыкать к чудесам.

Папа продолжал воодушевленно разглагольствовать, что даже нравилось, может он забудет обо мне.

– Посмотри, как рассуждает этот малец, – он взял в руки газету и стал читать. – Если условно спрессовать время, то получается, что от первобытнообщинного строя до рабовладельческого прошло, скажем, пять часов, а от рабовладельческого до феодального уже не более часа, от феодального до наших дней – только пять минут!

Он с торжеством победителя посмотрел на меня.

– Поняла, обязательно займусь, найму репетиторов, – большой теннис, английский, бальные танцы, начнем с этого.

– Во-первых, языки, потом математика и что-нибудь спортивное, – подытожил папа.

– Фигурное катание, – с надеждой предложила я.

– Он мужчина. Борьба или рукопашный спорт, – он с сомнением посмотрел на меня, – нет, я сам этим займусь.

Убедившись, что дверь плотно заперта, он приступил к "разбору полетов".

– А теперь о главном. Мы проиграли аукцион, ты знаешь, – понятия не имела, в принципе ничего удивительного в этой новости нет. На всякий случай я многозначительно кивнула. – В результате кризис углубился. Если не предпринять решительных, но осторожных, я подчеркиваю, действий, нас ожидает крах.

Допрыгались, голубчики!

– Я посчитал, вручную с калькулятором, от ваших компьютеров никакого толку, если заморозить наши долги лет на пять, то выкрутимся. Такая возможность в принципе есть. Но проблема в том, что никто не собирается это делать. Теперь слушай внимательно! – папа заметно сдал, он стал как-то по-стариковски усыхать, но продолжает суетиться, выдумывать что-то, вмешиваться. Да слушаю, слушаю!

– Собираюсь на прием к президенту, никогда не злоупотреблял своим положением, поэтому думаю, что один раз можно. Хочу попросить о помощи.

– Пап, какую помощь ты ждешь? Ты думаешь, он тебе денег даст, десять миллионов?! Или освободит от налогов?

– Ты не понимаешь, дочь, – естественно, куда уж мне, – в истории есть такие примеры. В свое время корпорация "Крайслер" была на грани банкротства, ни один банк не давал кредит. И тогда помогло именно государство, предоставив беспроцентный займ. Ты читала Ли Якокку?

Читала, скукотища. Но у нас не Ли Якокка, а Батыр... с заскоком. Я кивнула.

– Да зачем нам заморские примеры, – продолжал он. – Крупнейший химкомбинат продали инвестору без долгов, повесив их на государство. И ничего, недовольные попищали и забыли.

Отца всегда отличала железная логика, настоящая мужская выдержка, хладнокровие. Но годы берут свое.

– Папа, это иллюзия, ты ничего не добьешься, даже если получишь аудиенцию. Нет такого закона, помогать отдельной частной компании.

Папа почувствовал себя задетым, сама виновата, надо быть осторожнее.

– Ты не все знаешь, дочь, – он посчитал необходимым завершить дискуссию. – Теперь о другом. Сейчас начнутся иски, судебные процессы, шумиха в прессе. Батыра давно окрестили олигархом, поэтому пожирать его будут с большим аппетитом. Будем отбиваться. Могут задеть и твое имя, как одного из учредителей холдинга, важно, чтобы к тебе не прилипла никакая грязь. Ты понимаешь меня?

Еще бы не понимать, мама подготовила.

– У меня с этим человеком только деловые отношения, если тебя это интересует, – надоело оправдываться, лучшая защита – нападение.

– Не кипятись. Я навел справки, он не представляет для нас опасности. Образован, кандидат искусствоведения, был женат, имеет сына, в темных делах не замешан. Поэтому проблема не в нем, – он поднял свои тяжелые веки и с грустью посмотрел на меня.

– Папа, я все прекрасно понимаю, мое участие в выставке было превратно истолковано. Но после ее закрытия, я его не видела и не слышала. Так что можешь успокоиться.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно констатировал папа, откинувшись на спинку кресла, характерный жест, когда он доволен. – Правильно.

Он не спросил о Марате.

Теперь, после беды, приключившейся с Ануаром я совсем по другому воспринимаю наши разговоры. Хорошо, что Батыр был в командировке в Китае, а то тоже не упустил бы случай с удовольствием покопаться в моем белье.

Каждый из них, исключая естественно сына, мог сделать это!

С другой стороны, на Батыра это не похоже, ему легче и, наверно, приятнее устроить скандал, чем опускаться до низких уголовных методов. Кроме того, в те дни он был в Китае. Зато мог позвонить своему Иванычу, от него не убудет! Был же он когда-то бандитом, от прошлого так просто не отмыться. А Китай для него – алиби. Представляю его искреннее возмущение: "Рима, за кого меня держишь!"

Марат? Каким бы жестоким и холодным он ни казался, это не его метод. Но, имея такую власть, дружбу с Тахиром, он мог почувствовать себя безнаказанным и всесильным. Как волк из басни Крылова, помните?

"Как смеешь ты, наглец,

своим нечистым рылом..."

А может это папины проделки? Папа способен ломать ноги? Невозможно.

Я чувствовала себя побитой бродячей собакой. Женского пола. Вот именно ею я себя и чувствовала!

Батыр

Между пихтой и сосной

То, к чему я мысленно призывал президента страны, началось. С меня.

В одной из центральных газет вышла большая и, якобы аналитическая, статья о том, какой непоправимый вред наносят стране олигархи (заметьте во множественном числе, но пример приводился один – я). Сомнительные доказательства излагались достаточно убедительно и аргументировано, что я невольно зауважал автора, и того, кто снабдил его материалами. Во-первых, выдвигались обвинения в нарушении процедуры приобретения предприятий, входящих в холдинг (коррупция чистой воды). Во-вторых, после приватизации предприятий проводились массовые сокращения, что обостряло социальные проблемы (было такое). В третьих, некомпетентный менеджмент приводил к повальным убыткам и, соответственно, казна не получала налоги, в пример приводилась швейная фабрика (компетентными бывают только органы, откуда взяться компетентному менеджменту?). Наряду с этим, на тех предприятиях, где работа шла успешно, прибыли укрывались от налогов (а как здесь насчет менеджмента, компетентный?). Попутно замечено: сейчас на швейке новые хозяева, что дает надежду на оздоровление. Автор предполагал, что и процветающий сахарный завод готовился к банкротству, но своевременное вмешательство спасло положение (кто именно вмешался в статье не указано). Но более всего возмутила фраза, что жители нашего городка несказанно обрадовались смене хозяина, так как это было практически единственное действующее предприятие в городе.

Выводы впечатляли. В алчной погоне за деньгами, олигархи (опять во множественном числе) ни перед чем не остановятся, коррупция для них стала естественным проявлением. Теперь они замахнулись на святое, на государственный банк! Сначала я не понял, с чего вдруг банк стал святым – не мечеть, не церковь, не музей, не памятник. Ниже нашел объяснение, оказывается, в банке хранили свои сбережения тысячи пенсионеров, а он (то есть я) покусился на их, нелегким трудом и многими годами, заработанные средства.

Бедный отец, как он воспримет, прочитав такое.

Неясно было другое. Банк я не купил, за что же почести такие? Может, Иваныч что напутал, и мы не проиграли аукцион.

– За день до проведения аукциона в правительстве состоялась встреча с руководителями крупных нефтяных компаний, после которой было принято решение о создании концерна "Национальное достояние". Планировали торговаться до двухсот миллионов. Мы были обречены, – обстоятельно докладывал Иваныч.

– Тогда почему ко мне такое внимание?

– Дело не только в вас, даже скорее не в вас, проблема в Тахире. Ходят разговоры, что президент потребовал от зятя поумерить аппетиты, но тот ослушался. Аукцион хотели признать несостоявшимся, так как не было второго участника, и вдруг на сцене появились мы. Нам пытались предложить снять заявку, но мы повели себя... также как Тахир.

Вляпался, другого слова не подобрать.

– Положение усугубилось еще и тем, что там, – вы понимаете, где это «там», – посчитали, что мы вошли в сговор с Тахиром, решили устроить спектакль с покупкой банка. Косвенные доказательства тому тоже имеются, Марат – правая рука Тахира, а его отец один из учредителей холдинга. Мало того, участие Тахира отбило желание других, как они говорят, настоящих инвесторов. Поэтому, было принято такое экстренное решение.

Пусть обвиняют меня в чем угодно, но в сговоре с Тахиром!?

– Надо же до такого додуматься! – поразился я.

– А почему нет? – спокойно продолжал Иваныч. – По их мнению, вы провели незаконную сделку, передав Тахиру сахарный завод и получив взамен монопольное право на производство соли. Кроме того, в администрации Президента не могут найти вразумительных причин передачи вами акций отеля в оффшорную компанию, по слухам, контролируемую Тахиром. Объяснение одно – сговор.

Я тупо уставился в стену. Иваныч встревожился.

– Вы понимаете, Батыр Иманович, я пытаюсь в точности передать то, что удалось узнать. Источники достаточно надежные.

– Понимаю Иваныч.

– Предлагаю... – но я прервал его.

– Прости Иваныч, дай-ка самому все осмыслить. Потом сядем и обсудим.

Что же это происходит? Гнев, предназначенный Тахиру, обрушился на меня. В статье о Тахире ни слова, даже наоборот отмечен блестящий талант менеджера. Вероятно, редактор газеты лоханулся также как я, он представить себе не мог, что Тахир вёл себя таким образом. "Против генеральной линии пошел", как сказал бы сейчас отец. Впервые в стране проводился настоящий, честный, прозрачный аукцион, во всяком случае, я в это поверил, и... попал! Как организатор сговора, хорошо – не заговора.

Тахира, естественно, наказывать не будут, ну, поругают за ужином, орден очередной не дадут, звание не присвоят. А вот образцом коррупции придется выступать мне. Кандидатура подходящая. И карающий, справедливый и праведный гнев народа в лице уполномоченных на то органов (компетентных) обрушится на мою голову.

Вляпался, так вляпался!

Так, если включить телевизор, то обязательно увижу пламенного борца за нужды народа (почему не за благо?), депутата от фракции "Всем поровну". Угадал, дядя Жаке может мною гордиться, я действительно стал провидцем.

– Пора призвать к ответу этих объевшихся олигархов! Как пиявки, присосались к народному достоянию и сколотили себе баснословные капиталы, – его второй подбородок отказывался умещаться в воротнике рубашки и гордо позировал перед камерой, – возмущает бездействие правоохранительных органов!

Это сигнал. Сотни доблестных янычар обнажили ятаганы.

... Дядя Жаке не заставил себя ждать и примчался немедленно. Он отказался беседовать в доме, только в саду.

– Мы должны теперь всего остерегаться, Батыр. Положение исключительное. Попытка работать честно обернулась против нас.

Он энергично измерял шагами расстояние между пихтой и сосной. И вдруг замер, как споткнулся.

– А это что такое? – свирепо спросил он, указывая пальцем под ноги.

– Ежик, – осторожно ответил я, опасаясь возможных последствий со стороны... да, кого угодно!

– Это не опасно? – с интересом проговорил дядя Жаке.

– Думаю, нет, – теперь я ни в чем не уверен.

– А зачем тебе ежик? – как всегда, хочет докопаться до сути.

– Не знаю, спросить у садовника?

– Не надо, – сурово ответил дядя Жаке, на минуту задумался, и... успокоился, – от змей. Ежи охотятся на змей.

Не знал, что у меня водятся змеи. Или он Гулю подразумевает? Что-то у меня с головой творится. Отъезжает.

– Батыр, у нас есть шанс выкарабкаться. Я иду к президенту, попытаюсь все объяснить, добиться понимания и поддержки.

– Хорошо, что делать мне?

– Главное, не вступай в перепалку с прессой, депутатами. Не вздумай дружить с оппозицией. Не играй с огнем.

– Хорошо, а что надо делать?

– Батыр, очнись, не задавай детских вопросов.

Действительно, в голове туман, в ушах звон, в глазах пелена. Что же делать?

– Надо подумать о запасном аэродроме. И для Римы тоже, – закончил дядя Жаке и зашагал к воротам, – не провожай. Ложись, выспись и подумай.

Что я и сделал. На утро я был полон сил и решимости.

– Никакой критики президента и правительства, никаких контактов с партиями и общественными организациями. Иначе мы потеряем все. А так, подчеркивая свою лояльность, остается шанс сохранить что-то, если не многое. Иваныч, постарайся узнать, кто конкретно будет заниматься нами, поищи ключи к этому человеку. Думаю, это будет один из силовых министров.

Иваныч одобрительно кивал головой. Я отмерял шаги между пихтой и сосной.

– И еще Иваныч, надо сбросить на наши зарубежные счета какие-то суммы, пригодятся. Продумай, пожалуйста, варианты экстренной эвакуации из страны, – Иваныч улыбнулся. Действительно, слово "эвакуация" не подходит, но сейчас не до этого. – И, самое важное, Рима. Что может грозить ей?

Иваныч смотрел на меня и почему-то улыбался..

– Узнаю вас прежнего, Батыр Иманович.

– Извини, Иваныч, теперь я норме.

– Насчет критики и прочей оппозиции согласен. Если мы прибегнем к политическим методам – нам действительно крышка.

Политикой занимаются те, кому положено, чиновники. Это касается и оппозиции. Главные критики правящего режима – чиновники, потерявшие кресло. Главные критики этих критиков – тоже чиновники, пытающиеся в кресле удержаться.

Быть оппозиционером не просто, надо уметь так критиковать, чтобы подчеркнуть величие президента, в противном случае кресла не видать.

– Президент мудро предвидит, а вот окружающие его чиновники (приводится в пример фамилия того, чье кресло присмотрел для себя критикующий) своим действием (бездействием) тормозит (компрометирует, разваливает) развитие (поступательное движение, реформы, имидж) страны.

Естественно критикуемый отвечает с точностью до наоборот.

– Он, критикуя меня, по своему недомыслию подвергает критике мудрые решения президента. Вчера получал хлеб из рук президента, а сегодня плюет в колодец, из которого пил, – корректность в выражениях или простейшая грамотность здесь не обязательны. Один бывший комсомольский вожак, частенько применяет фразу: "...незримой красной нитью...", и ничего, проходит.

Плюют друг на друга. Плюрализм, одним словом.

У нас много разных партий, каждая из них соревнуется за право первой поддержать политику президента и осуждает других за неумение делать это как следует. Но есть партия, называющая себя "настоящей оппозицией". Круто, конечно, быть "настоящей оппозицией". Внимание Запада обеспечено, участие в конгрессах, симпозиумах, интервью крупнейшим мировым изданиям, глядишь, могут и в телевизоре показать. После рекламы прокладок. А еще деньги, в виде грантов, помощи, кредитов. У них и критика посмелее.

– Мы знаем, как надо управлять страной, с таким правительством далеко не уйдешь, – при этом они тут же поправляются, – у президента неправильное окружение, не так докладывают.

А они знают, как доложить, подложить и заложить.

Есть, конечно, и действительно настоящая оппозиция. Принципиальные борцы, я серьезно, без приколов. Но мне жаль их, по-человечески жаль. Для них критика существует только ради критики. Никакого позитива в стране они не видят и, к сожалению, видеть не желают. Среди них есть и толковые, а есть, и немало, обычных психических больных. Может быть, поэтому они, как бы правильнее сказать, оголтелые. Призывают к цивилизованному обществу... по пролетарски, с булыжником в руках.

Иваныч прервал мои размышления.

– Сбросить деньги за рубеж не удастся, все наши счета давно под контролем финансовых органов, не пропустят. А если и пропустят, то тогда не выпустят нас. Что касается эвакуации, то хочу вам предложить один занятный вариант.

– Подожди Иваныч, они не могут остановить платежи, у нас контракты, – иногда Иванычу приходится объяснять очевидные вещи, он же не финансист.

– Я мало понимаю в этом, но зато хорошо знаю своих бывших коллег. Наверняка счета уже арестованы. Они, также как и я, плохие финансисты. Но свое дело знают.

– А что за вариант?

– Есть у меня родственники в Германии, бывшие наши, переехали. Поживете у них. Останавливаться в отелях или на курортах не стоит, вычислят мгновенно. А в Германии можно затеряться. На несколько месяцев, надолго не получится, найдут.

Предложение Иваныча понравилось. Окружать меня будут не холодные и официальные иностранцы, придерживающиеся своих строгих и примитивных правил, а наши, хоть и бывшие, но соотечественники. Будет с кем пообщаться, без "полезных насекомых".

В городке, где я вырос, было много этнических немцев, уехали во времена перестройки. Все кто знал и дружил с нашими немцами, жалеют об их отъезде. Их домики, сады, заборы были идеально спланированы, ухожены, выкрашены. Как люди порядочны и честны, алкаши и пьяницы среди них – редкость. Правда, прижимисты (они называют это "бережливостью").

Рассказываю о наших немцах (они до сих пор наши) потому, что, в конце концов, я уехал в Германию. Но это произошло позже.

Кампания в прессе переросла в настоящую травлю. На допросы вызывались практически все мои работники. Строительные компании "ушли" первыми, нарушений нашли тучу. Вы где-нибудь видели строительную компанию без нарушений? Почитайте наши СНИПы, так называемые строительные нормы и правила, и все поймете. Их соблюсти невозможно, выполнение одного требования, неминуемо влечет нарушение другого. Не верите? Спросите любого знакомого строителя, он все толково разъяснит, если вы ему "пузырь" поставите. И ничего удивительного здесь нет, у нас налоговые и таможенные инструкции составлены именно по такому принципу. А иначе нельзя, проверяющим тоже кушать хочется, в противном случае, что толку проверять?!

Я подписывал и отдавал, подписывал и отдавал. Добровольно. Соляные копи тоже, в конце концов, "уплыли", за нарушение миграционного законодательства. Не хотелось отдавать универмаг и супермаркет, но посыпались жалобы покупателей, одна домохозяйка заявила, что отравилась купленной колбасой.

Я отдавал и отдавал, отдавал и отдавал. Что-то уходило на принудительное банкротство (в этом случае, я оставался ни с чем), что-то оформлялось по договору купли-продажи (вырученные средства уходили на погашение долгов предприятий-банкротов), кому-то переуступал долю ("попросили", я и "уступил"). Я соглашался, подписывал, молчал, надеясь, что меня, родителей, сестер и ... Риму не тронут. Иллюзия. Народ жаждал крови олигарха, коррупционера, кровососа.

– Все, время пришло, шенгенская виза на руках, билеты на Париж, там вас встретят и перевезут в Германию, маленький старинный городок в центре страны, – спокойно и терпеливо разъяснял Иваныч, – если полететь на Франкфурт, то вычислят вас быстро, а так им придется повозиться. Важно улететь именно сейчас, пока уголовное дело официально не возбуждено. Если вы будете за границей, они сто раз подумают. А если откроют дело, можно будет ходатайствовать о политическом убежище, потому что гонения будут налицо.

Мои люди разбежались, точнее поувольнялись, я не в обиде на них. Но Иваныч был со мной, как скала незыблем и горд, несмотря на обрушивающиеся волны террора. Почему?

– Не так воспитан, на крысу не похож, – смеясь, отвечал Иваныч, – а потом, это не поражение, Батыр Иманович, а отступление. Пусть они заберут все, но самого главного все равно забрать не смогут.

Он выразительно постучал по голове. Спасибо ему, моя благодарность выражалась не только в моральной, но и в материальной форме. У него семья, взрослый сын, внук недавно родился. Мы сумели превратить некоторые активы в наличные средства, и немалая доля по праву досталась Иванычу. Кроме того, на Иваныча компромата не было, он никогда не подписывал финансовых документов, и, оставаясь здесь, мог, как говорится, держать руку на пульсе.

– Что касается Римы Жакияновны, то здесь ситуация сложнее. Она замужем за известным политическим деятелем. Любое наше вмешательство может ей навредить. В принципе, ей ничто не грозит, если... – Иваныч замялся, – ее муж поведет себя правильно.

Насторожила последняя фраза. Слышал (не помню от кого), что Марат имеет любовницу, не всегда (а точнее, редко) ночует дома. Это все, что я знаю. Как бы то ни было, жену защитить он должен и обязан. И все-таки, что-то тревожило, дядя Жаке не зря упоминал о Риме. Видимо, придется с ней встречаться, а не хотелось бы. Опять сносить ее заносчивые, саркастические, язвительные замечания, а потом уйти, так ничего и не поняв.

Но никуда не денешься. Надо.

Рима

Не хочу

Что бы ни происходило в жизни, каждый из нас должен выполнять предназначенную ему функцию. Тезис «не хочу, потому что не хочу» не проходит. Такая привилегия не для меня. Я давно подчинилась другому: «не хочу, но надо». И хотя предчувствие подсказывало, что должно произойти что-то ужасное, я, как функция, продолжала исполнять предписанные правила. Вот почему незадолго до обрушившегося на меня горя я побывала на свадьбе (хочу начать с неё, сейчас поймете почему).

Папин друг женил младшего сына. Я хорошо знала жениха, совсем еще мальчишка, двадцать два года. В детстве он часто бывал у нас в гостях, как и я у них. Повзрослев, мы практически перестали общаться, все-таки ощутимая разница в возрасте и гигантская в мировоззрении (принимая во внимание, что он мужчина) сыграли свою роль. Современная такая, правильная свадьба. Папин друг, нефтетрубопроводный магнат, со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде лимузинов, звезд эстрады, салютов, пятью сотнями гостей. Отец невесты тоже не лыком шит, министр то ли здравоохранения, то ли окружающей среды, другими словами – тоже баснословно богат, подарил молодоженам мерседес и путевку на Фиджи. Правильность свадьбы подчеркивали все выступающие.

– Перст судьбы направлял молодых друг к другу, – провозглашал секретарь союза писателей и поэтов.

"Перст судьбы" в лице счастливых родителей молодоженов, потративших уйму нервных и физических сил, направляя, а точнее подталкивая их друг к другу, оказался в этом случае наиболее удачным. Хотя чего на других пенять, у меня был аналогичный "перст" в лице любимой мамы и шустрого маратовского папы. И что теперь делать с этим злополучным "перстом"?

Если бы жених был сыном врача или учителя, либо невеста оказалась дочерью акушерки или профессора, то свадьба не считалась бы правильной. Уверена, что родители молодоженов радовались больше самих виновников торжества, те, бедняги, сидели, потупив очи, на почтительном расстоянии друг от друга.

В разгар свадьбы отец-нефтетрубач взобрался на сцену и с чувством обнял трубача из оркестра.

– Я его уважаю, – проблема взаимоуважения всегда становится актуальной во время застолий, – наша общее дело – труба!

Он был очень доволен, произведенным "демократическим" и "остроумным" жестом. Но не преминул подчеркнуть и различие.

– Только я продуваю нефть, а он... воздух, – его смех перекрыл вежливый поддакивающий смешок гостей.

Но вспомнила я о свадьбе не поэтому. Отец невесты танцевал со своей дочерью. Я видела проступившие слезы на глазах отца, его взволнованность дальнейшей судьбой дочери, искреннее желание видеть ее счастливой. Он бережно и нежно кружил дочь в танце, как бы пытаясь защитить от окружающих. От перста судьбы.

Вы понимаете о чем я? И хотя мой отец не танцевал со мной на свадьбе, ворчливо предупредив об этом перед свадьбой, но также бережно и также нежно он пытался вести меня по жизни. Я никогда не понимала этого до конца, капризничала и требовала, настаивала и "топала ногой". "Хочу, потому что хочу". Я всегда оставалась ребенком, не только в его глазах, я на самом деле была ребенком. Пока был жив отец.

Папа уходил долго, мучительно, не сдаваясь смерти.

Несчастье пришло неожиданно и закономерно. Неожиданно, потому что не бывает ожидаемых несчастий. Мы все так устроены, надеемся только на счастливый билет. А закономерно, потому что все последнее время нас преследовали сначала неудачи, потом неприятности, затем нагрянули несчастья, и теперь вот огромное горе. Подспудно, на уровне, подсознания я догадывалась об этом, но не хотела верить..., потому что не хотела. Но тот, кто наверху, просматривая списки человеческих судеб, равнодушно и безжалостно поставил птичку напротив моей фамилии в графе "горе и несчастья".

Мама, постаревшая в один миг, с огромным трудом объяснила случившееся. Поняла я следующее, папа, после долгих мытарств, наконец, добился приема у президента. Вероятно, они общались очень долго, во всяком случае, как рассказала мама, он ушел в обед и вернулся только после девяти вечера. Учитывая, что какое-то время требуется на оформление пропусков, всякие проверки, предварительную беседу с первым (вторым, третьим,..., десятым) помощником, потом бесконечное ожидание в приемной (к начальнику домоуправления надо ждать не менее часа, представляю сколько приходится сидеть в приемной президента), даже в этом случае, я думаю, они общались не менее двух часов. Потом он пришел домой и заперся в кабинете, никуда не звонил (если мама так говорит, то так и было, у нее слух как у Ростроповича, когда дело касается папы) и что-то писал. Мама легла после полуночи, а он все писал и писал. Утром она не смогла войти в кабинет, вызвала слесаря. Вскрыв дверь, обнаружили папу, без сознания. Приехавшая скорая констатировала... жизнь. Он был жив, а значит оставалась надежда!