Текст книги "Обделенные душой (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
16 • Риса
•••••••••••••••
СЮЖЕТ ИЗ ВЫПУСКА НОВОСТЕЙ
Сегодняшний выпуск «Новостей искусства» посвящён эпатажным работам Паулу Рибейру, бразильского скульптора, использующего весьма необычный материал. Взгляните на эти снимки: его произведения потрясают, интригуют и выводят из равновесия. Сам себя он называет «художником жизни», потому что каждая его работа складывается из расплетённых частей тела.
Нам удалось взять у Рибейру интервью во время его недавней выставки в Нью-Йорке. Он сказал:
«То, что я делаю, вовсе не так уж необычно. В Европе полно соборов, в отделке которых использованы человеческие кости; в начале двадцать первого века такие художники, как Эндрю Красноу и Гюнтер фон Хагенс работали с человеческой плотью. Я просто сделал следующий логический шаг. Надеюсь не только дать толчок для вдохновения, но и спровоцировать поклонников изобразительного искусства, ввергнуть их в состояние эстетического шока. Я использую части тел расплётов, чтобы выразить свой протест против расплетения».
На одной из этих фотографий изображена, по мнению Рибейру, лучшая его работа – ужасающая и одновременно интригующая. Этот действующий музыкальный инструмент, которому художник дал название «Органический орган», принадлежит в настоящее время частному собранию.
«Очень жаль, что моя самая выдающаяся работа находится в частном владении. Я хотел, чтобы её слышал и видел весь мир. Но, как и со многими расплетёнными, этому не суждено сбыться», – говорит Рибейру.
•••••••••••••••
Риса видит во сне застывшие каменные лица. Бледные и измождённые, осуждающие и бездушные, они взирают на неё, но на этот раз не издалёка – они совсем близко, протяни руку – и коснёшься. Но протягивать Рисе нечего – рук у неё нет. Она сидит за роялем, а лица ждут сонату, которая никогда не будет исполнена; и только сейчас Риса осознаёт, что эти головы так тесно сдвинуты вместе, что у них просто не может быть тел. Одни головы, выстроенные бесконечными рядами; их столько, что не сосчитать. Риса в ужасе, но ей не под силу отвести взгляд.
Риса плывёт между сном и явью. Ей кажется, что она спит с открытыми глазами. Её взгляд падает на экран телевизора: там улыбающаяся женщина объясняется в любви чистящему средству для туалета. Реклама.
Риса лежит в удобной кровати в уютной комнате. Она никогда не бывала здесь раньше, и это хорошо, потому что куда бы она ни попала, хуже, чем те места, где ей довелось провести последнее время, быть просто не может.
Неподалёку сидит долговязый паренёк цвета умбры – как раз в этот момент он отвлекается от телевизора и смотрит на девушку. Риса не встречала его прежде, но лицо юноши ей знакомо – она видела его в рекламных объявлениях, гораздо более серьёзных, чем то, что демонстрируется сейчас.
– Как выяснилось, ты и вправду та, за кого себя выдаёшь, – произносит он, заметив, что Риса проснулась. – А то я тут думал, что какой-то идиотке взбрело в голову над нами пошутить.
В реальности он выглядит старше, чем в рекламах. Но, может, у него просто вид такой, усталый. Ему лет восемнадцать – её ровесник.
– Для тебя две новости, хорошая и плохая, – сообщает парень. – Хорошая: жить будешь. Плохая: у тебя воспаление на запястье от той ловушки.
На правом запястье Рисы пурпурного цвета отёк. Неужели она потеряет кисть? Наверно, вот почему ей снилось, что у неё нет рук. На ум девушке сразу приходит рука Коннора, вернее, рука Роланда, подшитая к телу Коннора.
– Только попробуй пересадить мне чужую руку! – грозит Риса. – Так залеплю в башку – на всю жизнь запомнишь!
Паренёк смеётся и указывает на свой правый висок, где виден тончайший шов:
– Да мне, вообще-то, уже залепили в башку, так что спасибо, не надо!
Риса смотрит на другую свою руку – на ней тоже повязка. Она в недоумении, почему.
– Ещё мы проверили тебя на бешенство. Кто это тебя цапнул – собака?
Ах да, точно. Теперь она вспоминает.
– Койот.
– М-да, тот ещё друг человека.
В убранстве комнаты множество блестящих деталей. На стене зеркало в золочёной раме. Люстра – сплошь мерцающие подвески. Всё вокруг сияет и искрится. Блестяшки. Огромное множество блестяшек.
– Где это мы? – спрашивает Риса. – В Лас-Вегасе?
– Почти. В Небраске. – И он снова смеётся.
Риса закрывает глаза и пытается восстановить в памяти цепочку событий, приведших её сюда.
После её звонка в хлеву появилось двое мужчин. Койоты к тому моменту уже убрались. Находясь в полубессознательном состоянии, Риса не запомнила подробностей. Незнакомцы заговорили с ней, но их вопросы и её ответы ускользнули из памяти. Ей дали воды, и её вывернуло. Тогда её покормили тёплым супом из термоса, и на этот раз Рисе удалось удержать его в себе. Затем её посадили на заднее сиденье комфортабельного автомобиля и увезли. Придётся бедным койотам искать следующий обед где-то в другом месте. Один из мужчин сел сзади, бережно приобнял девушку и что-то тихо, успокаивающе говорил ей. Риса не знала, кто эти люди, но доверилась им.
– У нас тут есть пара лёгких с присобаченным к ним врачом – если ты догоняешь, о чём я, – произносит темнокожий юноша. – Он говорит, с твоей рукой не всё так плохо, как кажется, но ты можешь потерять один-два пальца. Ерунда, зато маникюр дешевле будет.
Риса смеётся. Она в жизни не делала себе маникюр, однако мысль о «попальцевой» плате за маникюр кажется ей забавной. «Чёрный юмор», что называется.
– Я слышал, ты офигенно уела этого орган-пирата.
Риса приподнимается на локте.
– Я только вывела его из строя. Уели его койоты.
– Вот ведь сукины дети, – усмехается он и протягивает ей ладонь: – Сайрус Финч. Но все зовут меня СайФай.
– Я знаю, кто ты, – говорит Риса, неловко пожимая его кисть левой рукой.
И вдруг лицо юноши неуловимо меняется, да и голос тоже звучит чуть по-другому – резче и даже несколько враждебно:
– Ну да, знает она меня! Нечего прикидываться!
Риса, слегка сбитая с толку, собирается извиниться, но СайФай выставляет перед собой ладонь:
– Не обращай внимания, это Тайлер. Он такой – заводится с полуоборота, чуть что – сразу из себя выходит; а выходить-то ему и не с руки, потому как он и без того уже был, да весь вышел.
Риса ничего не понимает из сказанного, но сам говор СайФая, нарочито просторечный, действует на неё успокаивающе. Девушка невольно улыбается:
– Ты всегда так разговариваешь?
– Когда я – это я, а не он, то да, – пожимает плечами СайФай. – Я предпочитаю говорить так, как предпочитаю. Мой говор – дань уважения моему наследию. Так говорили тогда, когда нас называли «чёрными», а не «цвета умбры».
То немногое, что Рисе известно о Сайрусе Финче (кроме телевизионной рекламы), она почерпнула из его выступления в Конгрессе на дебатах, где обсуждался законопроект о снижении возраста расплетения с восемнадцати до семнадцати лет. На принятие нового закона, Параграфа-17, оказало огромное влияние его свидетельство, вернее душераздирающий рассказ Тайлера Уокера о собственном расплетении. То есть не самого Тайлера, а его части, вживлённой в мозг Сайруса.
– Знаешь, а я здорово обалдел, когда ты позвонила, – говорит СайФай Рисе. – Большие шишки из ДПР обычно с нами и разговаривать не хотят, делают вид, что мы пустое место; а всё потому, что мы имеем дело с людьми уже после расплетения, а не до.
– Да ДПР теперь ни с кем не разговаривает, – вздыхает Риса. – Последний раз я с ними общалась бог знает когда. Если честно, я вообще сомневаюсь, что ДПР ещё существует. По крайней мере, в прежнем виде.
– Хм-м... Фигово.
– Я продолжаю надеяться, что ДПР как-то возродится, реорганизуется, но в новостях только сообщают о всё новых арестах его активистов. Говорят, мол, «за противодействие законности».
СайФай грустно качает головой.
– Иногда, когда законность становится незаконной, ей стоит попротиводействовать.
– Ты сказал, Сайрус, что мы в Небраске. А где точно?
– В частной резиденции, – сообщает он. – Вернее... ну... в закрытом учреждении.
Довольно уклончиво. Но Риса не настаивает на разъяснениях. Веки её тяжелеют, и ей не очень хочется разговаривать. Она благодарит СайФая и спрашивает, нельзя ли ей поесть.
– Скажу папам, чтобы принесли тебе чего-нибудь, – обещает Сайрус. – Вот они обрадуются, что у тебя проснулся аппетит!
•••••••••••••••
ПЛАТНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА
Здравствуйте, я Ванесса Вэлбон. Возможно, вы знаете меня по дневным телевизионным рекламам; но чего вы наверняка не знаете – так это того, что мой брат отбывает пожизненный срок за особо тяжкое преступление. Он добровольно заявил себя на отслоение черепа, а оно возможно только в том случае, если в ноябре будет принята Инициатива 11.
Разговоров об отслоении ведётся много – что это да как оно происходит, но толком ничего не ясно, поэтому мне пришлось во всём разбираться самой. И вот что я узнала. Отслоение безболезненно. Отслоение – дело сугубо добровольное, каждый преступник решает сам за себя. Отслоение возместит утраты как семье пострадавшего, так и семье виновного, поскольку им будет уплачена полная рыночная цена за каждую часть тела, не выбракованную в процессе отслоения.
Я не хочу терять своего брата, но понимаю его решение. Вопрос в другом: как мы можем заставить людей, совершивших особо тяжкие преступления, оплатить свой долг обществу? Дать им спокойно состариться на деньги налогоплательщиков – или позволить загладить свою вину, предоставив обществу востребованный медицинский материал, а пострадавшим семьям – столь необходимые им средства?
Я призываю вас голосовать за Инициативу 11 и превратить пожизненный приговор в дар жизни.
– Спонсор: Жертвы преступлений за лучшее будущее человечества.
•••••••••••••••
Риса спит. Просыпается и опять засыпает. Хотя обычно она терпеть не может бездеятельности, но сейчас решает, что заслужила небольшой отдых. И ведь подумать только – со дня разгрома Кладбища и её скандального разоблачения «Граждан за прогресс» прошло всего каких-то три недели! А кажется, будто это всё было много лет назад. Жизнь в свете студийных юпитеров сменилась жизнью беглянки, вынужденной скрываться от ищущих лучей полицейских прожекторов.
Когда Риса была нужна «Гражданам за прогресс», они нажали там, подмазали тут – и все обвинения против беглой преступницы были сняты, что позволило ей выйти на свет. Но сейчас, когда она стала врагом могучей организации – сюрприз-сюрприз! – на неё посыпались новые обвинения. Утверждают, будто она украла у «Граждан» значительные суммы денег, чего Риса не делала. Кричат, будто она помогала вооружать расплётов, засевших на Кладбище, чем она не занималась. Всё, что она делала на Кладбище – это лишь оказывала первую помощь да лечила насморки. Но кому интересна правда, кроме самой Рисы?!
Папы СайФая, оба столь же сиенна-бледные, насколько их сын тёмный, балуют Рису вовсю: приносят ей еду в постель и кормят чуть ли не с ложечки. Именно эти двое приехали за ней в Шайенн, и неудивительно, что они принимают в ней такое участие. Но девушке быстро надоедает, что с нею носятся, как хрупким цветком. Она начинает совершать прогулки по спальне, не переставая удивляться тому, что ходит на собственных ногах. Воспалённое запястье пока ещё ноет, поэтому Риса обращается с ним осторожно; но есть и хорошие новости: доктор, живущий здесь же, в усадьбе, установил, что с пальцами у неё полный порядок, так что ей придётся в будущем платить полную цену за маникюр. Бешенства у Рисы тоже не обнаружено.
Из её окна виден только кусочек сада, так что она не знает ни размеров этого «закрытого учреждения», ни количества живущих здесь. Иногда появляются люди с садовыми инструментами. Риса вышла бы к ним – поговорить, познакомиться – но её дверь заперта.
– Я в плену? – спрашивает Риса того из папаш СайФая, что повыше ростом и подобрее с виду.
– Замóк не обязательно означает заточение, дорогая, – отвечает он. – Иногда он нужен только для того, чтобы выбрать правильный момент.
Должно быть, правильный момент настаёт к вечеру того же дня, потому что СайФай предлагает ей совершить прогулку по усадьбе.
– Понимаешь, какое дело – ты здесь не всем нравишься, – предупреждает СайФай. – То есть, ну, народ-то, конечно, знает, что вся твоя пламенная агитация расплетения – только для отвода глаз. Все понимают – тебя шантажировали, но... Помнишь то интервью, где ты сказала, что, дескать, расплетение – не самое худшее из зол? – СайФай морщится. – Это блюдо из тех, что застрянет в любом желудке, если ты просекаешь, о чём я.
Рисе стыдно смотреть ему в глаза.
– Да, просекаю.
– На твоём месте я бы, не уставая, твердил, мол, ты не просила втыкать тебе новый позвоночник и сожалеешь о том, что он у тебя есть. А уж это-то чувство нам всем тут родное.
Как и говорил СайФай, усадьба оказалась не просто домом, а настоящим хозяйственным комплексом. Спальня Рисы находится в главном здании, крылья к которому, как она поняла, пристроены совсем недавно, а в саду помещается с десяток обширных коттеджей – их не видно из окна Рисы.
– В Небраске земля дешёвая, – поясняет ей СайФай. – Потому мы сюда и перебрались. Опять же – Омаха достаточно близко, чтобы съездить туда за чем-нибудь, и достаточно далеко, чтобы к нам не совались посторонние.
Кое-кто из обитателей, мимо которых проходит Риса, всматриваются в неё и отворачиваются, не поприветствовав. Другие сдержанно кивают. Есть даже такие, кто улыбается, хоть и натянутой улыбкой. Все знают, кто она такая, но никто не знает, как к ней относиться; она тоже понятия не имеет, как ей держать себя с этими людьми.
Сад, как выясняется – не просто для красоты и отдыха. Здесь есть грядки с овощами, на которых сейчас работает несколько человек. С левой стороны от дорожки находится курятник; может, там есть загоны и для других животных, просто они не на виду.
СайФай отвечает на её вопрос ещё до того, как она его задаёт:
– Мы на полном самообеспечении. У нас только собственного мяса нет – держим лишь кур.
– Можно спросить – кто это «мы»?
– Люди, – коротко отвечает СайФай.
– Люди Удачи? – наобум спрашивает Риса, хотя до сих пор не видела здесь никого, похожего на коренного американца.
– Нет, – объясняет СайФай. – Люди Тайлера.
Рисе пока его «объяснение» невдомёк. Она замечает, однако, что у многих здешних обитателей имеются вживлённые части тела: у одного подбородок, у другого рука... И только когда девушка видит яркий голубой глаз, как две капли воды похожий на глаз другого человека, в мозгу её начинает брезжить догадка, что же это за «закрытое учреждение» такое.
– У вас здесь коммуна воссоединения?!
Риса потрясена и, возможно, даже чуть напугана. Она слыхала о подобных местах, но никогда не сталкивалась с ними в реальности.
СайФай широко улыбается.
– Это папы придумали такое название – «коммуна воссоединения», когда мы только-только поселились здесь. Потом все другие подхватили. А что, мне нравится. Звучит как-то так... духовно-возвышенно. – Он обводит рукой коттеджи и территорию вокруг. – У большинства из тех, кто живёт здесь, есть какая-нибудь часть Тайлера Уокера. Наш фонд Тайлера Уокера как раз и занимается тем, что учреждает коммуны для людей, которые ощутили потребность соединить своих расплётов.
– Сайрус, это же... ну, это всё как-то из ряда вон, что ли...
Но СайФая её оценка не смущает.
– Не больше, чем многие другие вещи. Риса, мы здесь пытаемся исправить то, чего вообще не должно было случиться!
Тут его глаза туманятся, на скулах начинают ходить желваки, и Риса понимает: в разговор вступает Тайлер.
– А ты давай влезь в одну комнату с руками, ногами и мозгами, которые принадлежат твоему позвоночнику, который вовсе и не твой, – вот тогда посмотрим, что ты запоёшь!
Риса выжидает несколько мгновений, пока Тайлер не прячется обратно за сознание СайФая, – с последним разговаривать намного приятнее.
– Да, так вот, – как ни в чём не бывало продолжает СайФай, – это место было самым первым; а теперь по всей стране больше тридцати коммун воссоединения, и новые на подходе. – Он складывает руки на груди и гордо улыбается. – Здорово, правда?
Около одного из коттеджей Риса видит доктора, лечащего её запястье. Теперь девушке понятно, почему СайФай называет его «парой лёгких». Мужчина играет в мяч с мальчиком, несомненно, своим сыном.
– Значит, люди просто бросают всё и переселяются сюда вместе с семьями? – спрашивает Риса.
– Некоторые да, а другие бросают и семьи.
– И всё только затем, чтобы присоединиться к культу Тайлера Уокера?
СайФай отвечает не сразу – возможно, в этот момент он удерживает Тайлера от какой-нибудь грубости, в которой они потом оба раскаивались бы.
– Ладно, допустим, это культ, а может быть и нет. Если он помогает нам и никому не вредит – то кто ты такая, чтобы осуждать нас?
Риса прикусывает язык, сообразив, что каждое её слово на эту тему лишь нанесёт новое оскорбление её спутнику.
СайФай рад сменить тему:
– А как там Малёк [17]17
Так – Fry от smallfry, что значит «мелкий, маленький» – называл СайФай Лева в первой книге цикла.
[Закрыть]?
– Прости, кто?
Он закатывает глаза: вот недогадливая.
– Наш общий друг. Как он? О нём что-нибудь слышно?
Риса по-прежнему не догадывается, о ком это он.
СайФай недоверчиво смотрит на неё:
– Ну наш единственный и неповторимый Левий Иедедия Калдер по прозвищу Мелочь Пузатая. Он что – никогда не упоминал обо мне?
– Т-ты знаешь Лева? – Риса ошеломлена настолько, что даже говорит с запинкой.
– Знаю ли я Лева? Это я-то?! Лева? Да я путешествовал с ним несколько недель! Он мне рассказывал про вас с Коннором – как вы похитили его и всё такое. Ну, как вы спасли его от участи десятины. – Лицо СайФая чуть грустнеет. – Я заботился о нём – до тех пор пока не пришла пора ему позаботиться обо мне. И он очень хорошо обо мне заботился, Риса. Чёрта с два я был бы сегодня здесь, если бы не Лев. Жизнь раздавила бы меня, как поезд, если бы он его не остановил. – СайФай замедляет шаг, опустив взгляд. – Узнав, что он стал хлопателем, я чуть не обделался. Только не он! Только не Малёк! Он же такой славный парень.
– Он не хлопнул.
Собеседник резко вскидывает на неё глаза. Не совсем понятно, кто сейчас смотрит на Рису – СайФай или Тайлер. Может, оба одновременно.
– Конечно не хлопнул! Думаешь, я дурак, не в курсе?! – СайФай замолкает на мгновение. Потом говорит, смягчившись: – Не знаешь, где он сейчас?
Риса мотает головой.
– Они разгромили его дом. Последнее, что я слышала – он ушёл в подполье.
СайФай сжимает губы.
– Бедный Малёк. Ну, может, он всё ж не такой пропащий, как все мы.
Риса понимает одно: да, то, что Лев стал хлопателем – ужасно, но её, Рису, уже давно бы расплели, если бы не Лев и его дружки-хлопатели, разнёсшие в клочья заготовительный лагерь «Весёлый Дровосек».
– Мир тесен, правда? – отвечает она СайФаю. – Лев жив, благодаря нам, но и мы живы, благодаря ему.
– Да, и всё в мире связано между собой, – соглашается СайФай. – Не только мы, Люди Тайлера.
С террасы последнего коттеджа Рисе тепло улыбается женщина без видимых признаков хирургического вмешательства, и Риса улыбается в ответ, чувствуя, как постепенно примиряется с идеей этого учреждения. СайФай касается ладонью своей груди, тем самым давая понять своей спутнице, что у женщины – сердце Тайлера.
Они поворачивают к главному зданию, и запястье Рисы ноет, напоминая, что девушке требуется отдых. До сих пор она бежала от властей очертя голову, но пора немного приостановиться, временно залечь на дно. Усадьба Людей Тайлера подходит для этой цели как нельзя лучше.
•••••••••••••••
ПЛАТНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА
К вам обращается актёр Кевин Бессингер, и я прошу вас голосовать против Инициативы 11. Инициатива 11 – «закон о фунте мяса [18]18
Отсылка к сюжету пьесы У. Шекспира «Венецианский купец», где ростовщик Шейлок требует взамен за не уплаченный долг вырезать у должника фунт мяса.
[Закрыть]» – вовсе не то, чем кажется на первый взгляд. Она закрепляет право на добровольное «отслоение» заключённых – иными словами, удаление и выбраковку их мозга с последующим расплетением остального тела. Эта идея представляется разумной лишь до тех пор, пока не вчитаешься в текст и не поймёшь, о чём, собственно, говорится в этом законопроекте.
Инициатива 11 устанавливает, что отслоение будет добровольным; однако в то же время она разрешает тюремной администрации воспользоваться своей властью и отправить на отслоение любого заключённого по собственному выбору. Вдобавок, Инициатива узаконивает продажу органов с аукциона, а ведь это – порочная практика чёрного рынка. Вам действительно хочется, чтобы наши законодатели способствовали распространению аморальных методов расплетения?
Голосуйте против Инициативы 11! «Закон о фунте тюремного мяса» – это решение, против которого восстаёт наша совесть.
– Спонсор: Коалиция за моральные методы расплетения
•••••••••••••••
Тем вечером Риса обедает не у себя в спальне, а вместе с другими обитателями в громадной столовой особняка. За длинным столом помещается две дюжины человек. Риса в середине – она не захотела сидеть во главе. Папы СайФая, один из которых, как узнала Риса, отказался от весьма прибыльной адвокатской, а другой – от зубоврачебной практики, отсутствуют.
– Дважды в неделю, – поясняет СайФай, – мы устраиваем обед только для Людей Тайлера. Члены семей не допускаются. Это время для нас. Но сегодня ты вроде как одна из нас.
Риса не знает, как ей к этому отнестись.
СайФай собирается представить Рису обществу, но доктор перехватывает у него эту честь. Он старается выставить гостью коммуны в наилучшем свете – как лояльного члена ДПР, принуждённого врагами отступиться собственных убеждений.
– Она поверила, что подчинившись им, спасёт сотни детей от расплетения, – объясняет доктор. – Но враги не выполнили своих обещаний, и теперь эти ребята отправлены в лагеря для так называемого «суммарного распределения». Риса – такая же жертва системы, и мы; и я от имени всех нас говорю ей «добро пожаловать».
Собравшиеся аплодируют, но с некоторой неохотой. Должно быть, думает Риса, большего ожидать и не следовало.
На столе грудинка и ароматные вкусные овощи, выращенные здесь, в усадьбе. Очень похоже на воскресный обед в большой семье. Все сосредоточенно, почти безмолвно, жуют, пока СайФай не провозглашает:
– Ну что, может, пора самим представиться?
– По именам или по частям? – спрашивает кто-то.
– По частям, – отвечает другой обедающий. – Познакомим-ка её с Тайлером!
СайФай начинает:
– Правая височная доля, – после чего кивает тому, кто сидит слева.
Его сосед неохотно продолжает:
– Левая рука. – Он поднимает означенную руку и помахивает ею.
Женщина рядом с ним подхватывает:
– Левая нога от колена и вниз.
Вот так и идёт вокруг стола, орган за органом:
– Левый глаз.
– Печень и поджелудочная железа.
– Основная часть затылочной доли.
Очередь доходит до Рисы.
– Позвоночник, – произносит она неловко. – Только я не знаю, чей он.
– Мы могли бы узнать, если хочешь, – предлагает женщина, которой досталось сердце Тайлера.
– Нет, спасибо, – отказывается Риса. – Не сейчас. Может быть, когда-нибудь...
Женщина понимающе кивает:
– Это дело личного выбора, никто не станет принуждать тебя.
Риса оглядывает сотрапезников – всеобщее внимание направлено теперь на неё.
– Так что... Все части Тайлера Уокера сейчас здесь, за этим столом?
СайФай вздыхает.
– Нет. У нас нет селезёнки, левой почки, кишечника, щитовидки и правой руки. Ну, и нескольких мелких кусочков мозга – в них слишком мало Тайлера и они не чувствуют взаимного тяготения. Но семьдесят пять процентов его собрано вокруг этого стола.
– А остальные двадцать пять процентов могут катиться колбаской, – говорит мужчина – левый слуховой проход. Все смеются.
Ещё Риса узнаёт, что сверкающее убранство комнат – тоже ради Тайлера. Его всегда неодолимо влекли к себе блестящие вещи. Он воровал их, что и стало отчасти поводом для его расплетения.
– Но всё, что ты видишь здесь, куплено и оплачено, – спешат уверить девушку Люди Тайлера.
– Фонд Тайлера Уокера платит вам за то, что вы живёте здесь?
– Скорее, всё наоборот, – отвечает доктор. – Само собой, поначалу всех нас одолевали сомнения... – В его взгляде появляется выражение лёгкой эйфории. – Но как только оказываешься здесь, в присутствии Тайлера, понимаешь, что это единственное место, где тебе хочется быть.
– Я продала дом и все деньги пожертвовала Фонду, – раздаётся с другого конца стола. – Никто не просил. Мне самой захотелось всё отдать.
– Он здесь, с нами, Риса, – говорит СайФай. – Думай что хочешь, но для нас это истинная правда. Это вопрос веры.
Риса не может переварить это вот так сразу. А ведь подобных «коммун воссоединения» много, и все они появились благодаря Фонду Тайлера Уокера. Их существование – очередное неожиданное следствие практики расплетения, извращённое решение ещё более извращённой проблемы. Риса не осуждает ни СайФая, ни кого-либо другого из живущих здесь людей. Она обвиняет миропорядок, сделавший возможным существование этого учреждения. Теперь её желание положить конец расплетению многократно возрастает. Риса понимает, что один в поле не воин, но ей известно, что теперь она икона, легендарная личность. Её любят, её боятся, её презирают и почитают. Всё это вместе делает её силой, с которой кое-кому придётся считаться. Нужно только правильно разыграть свои козыри.
Вечером того же дня, перед отходом ко сну проводится ритуал, на котором позволено присутствовать Рисе.
– Чего мы только не устраивали! По большей части полный дебилизм, типа ложились на пол в форме тела – каждый в соответствующем месте. А то набивались, как селёдки в бочку, в маленькую комнату, чтобы стать ближе друг к другу. Но всё это было не то, чушь собачья какая-то. В конце концов, мы остановились на Круге. Чем проще, тем лучше.
Круг, место в центре сада, обозначен камнями, на каждом из которых выбито название части тела – даже тех, которых в усадьбе нет. Все рассаживаются около «своих» камней, и кто-нибудь – безразлично кто – начинает говорить. Похоже, никаких других правил нет. Говорить и делать можно всё что угодно, однако никто не перебивает друг друга. Риса замечает, что течение беседы направляют, как правило те люди, которым достались кусочки мозга Тайлера, но остальные принимают в ней равное участие.
– Я в бешенстве, – заявляет один.
– Ты всегда в бешенстве. – отвечает другой. – Возьми себя в руки.
– Не надо было мне красть всю эту мишуру.
– Уже украл, так что успокойся.
– Я скучаю по маме и папе.
– Они расплели тебя.
– Нет! Я могу остановить их. Ещё не поздно!
– Повторяю: они… тебя… расплели!
– Меня сейчас стошнит.
– Неудивительно – столько грудинки умять.
– Но она была так похожа на бабушкину!
– Точно. Это я убедил маму дать нам рецепт.
– Ты говорил с ней?
– Ну, не с ней. С её адвокатом.
– Я так и подумал.
– Я помню мамину улыбку.
– Я помню её голос.
– А какая она стала холодная под конец – не помнишь?
– Видишь ли, этой части памяти у меня нет.
– Мне столько всего хотелось бы сделать, но я не помню, что...
– Зато я помню по крайней мере одно. Мне хотелось бы прыгнуть с парашютом.
– Ну да, как будто это возможно!
– А почему бы и нет? – говорит СайФай. – Сколько из вас хотят прыгнуть с парашютом ради Тайлера?
Половина рук взмётывается в тот же миг, ещё несколько поднимаются чуть погодя. Воздерживается только пара человек.
– Тогда решено, – подводит итог СайФай. – Скажу папам, чтобы организовали. Тайлер прыгнет с парашютом!
Риса чувствует себя здесь совершенно чужой. Она подозревает, что эти люди обманывают себя. И в то же время она задаётся вопросом: а что если, возможно – всего лишь возможно! – Тайлер каким-то немыслимым образом действительно присутствует здесь? Может быть, это лишь иллюзия, а может и нет – кто знает. Как сказал СайФай, «это вопрос веры».
Несомненно одно: если Тайлер и вправду «присутствует» здесь, то ему давно пора повзрослеть. Интересно, думает Риса, а может ли человек в состоянии распределения повзрослеть? Или он навсегда остаётся в том возрасте, в котором его расплели?
По окончании Круга СайФай провожает Рису в её комнату, и девушка не может удержаться от того, чтобы не высказаться.
– Всё это хорошо и приятно, Сайрус, – говорит она, – все эти игры. Но когда ты стоял перед Конгрессом и боролся за Параграф-17 – вот тогда ты делал что-то действительно важное.
– Ага – и посмотри, чем всё это кончилось. Ну, заставили мы их провести этот закон, и что? Теперь юновласти вообще распоясались, а рекламы расплетения стало в разы больше. Они используют против нас наши же добрые намерения; уж кому-кому, а тебе это должно быть яснее, чем остальным-прочим. Я чертовски умный, но перехитрить их и мне не под силу.
– Но это не значит, что ты можешь махнуть на всё рукой! Посмотри – ну чем вы занимаетесь?! Да всякой ерундой – потакаете капризам вороватого расплетённого мальчишки!
– Поосторожнее со словами, Риса, – предупреждает СайФай. – Люди многим пожертвовали ради этого вороватого мальчишки!
– В таком случае, кто-то должен сказать Тайлеру, что ему пора повзрослеть!
– И этот «кто-то», конечно, ты?
– Если больше некому, то да. Вы все зациклились на том, кем Тайлер был да чего он хотел до того, как он сам себя подвёл под раздачу. Прошло три года! Почему бы не начать думать о том, чего бы ему хотелось сейчас?!
На этот раз СайФай не находится с ответом. Зато Тайлер тут как тут.
– Ну ты и сучка, – говорит он устами СайФая. – Но так и быть, я подумаю об этом.
•••••••••••••••
ПЛАТНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА
Я капитан Лэнс Рейтано, заслуженный пожарный. Позвольте мне рассказать, почему я голосую за Инициативу 11. С помощью добровольного отслоения и расплетения злостных преступников Инициатива 11 предоставляет обществу высоко востребованные ткани и органы; к тому же этот закон даёт право жертвам огня получать их бесплатно. Те, кто служил на тушении пожаров так долго, как я, понимают всю важность этого решения.
Оппоненты Инициативы 11 выдвигают против неё некие «моральные» возражения; но хотите правду? На самом деле это у нихаморальные взгляды на вопрос. Они вкупе с Инспекцией по делам молодёжи желают провала Инициативы 11, потому что вместо неё хотят отмены Параграфа-17. Больше того, эти заботящиеся только о себе толстосумы ратуют за поправку к Конституции, повышающую возрастной ценз расплетения до 19 лет; таким образом количество расплетаемых детей повысится, и, соответственно, доходы этих миллиардеров, держащих индустрию трансплантации в своей удушающей хватке, возрастут ещё больше.
Не знаю, как вы, а я считаю, что лучше расплести убийцу, чем соседского парнишку. Голосуйте за Инициативу 11!
– Спонсор: Патриоты за разумное отслоение
•••••••••••••••
Сначала Риса решила пробыть в усадьбе Людей Тайлера две недели, однако непоседливость и жажда деятельности оказались сильнее неё, и на восьмой день она собирается в путь.
– Ну и куда ты? – интересуется СайФай, провожая её до шоссе. – Ты же говорила, что в ДПР полный кавардак. Так может, тебе и податься-то некуда?
