Текст книги "Обделенные душой (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

47 • Коннор

Старки. Он должен был догадаться, что это Старки! Число жертв, найденных после крушения самолёта в озере Солтон, не соответствовало числу скрывшихся с Кладбища аистят. А он-то надеялся, что Старки погиб или хотя бы сидит тихо, как мышь под метлой, удовлетворившись своим положением предводителя аистят. Коннор собирается в дорогу, но постоянно отвлекается на гремящие по всем каналам выпуски новостей – повсюду речь о нападении на заготовительный лагерь «Лунный Кратер».

– Ты знаком с этим парнем? – спрашивает Лев.

– Это тот самый, что украл спасательный самолёт, – объясняет Коннор. – Видел, как «Дримлайнер» взлетал над Кладбищем? Так вот, Старки посадил в него всех аистят, а остальных, нас то есть, бросил на расправу юнокопам.

– Экий молодчина.

– Да уж. Это я виноват. Идиот, не раскусил его вовремя.

Осуществив заранее запланированную казнь в «Лунном Кратере», Старки словно бы провёл черту, уйдя за которую, уже нельзя вернуться; и чем дальше, тем она становится глубже, превращаясь в настоящую траншею. Пять работников лагеря повешены, шестой оставлен в живых, чтобы поведать об этом миру. Пристальное внимание СМИ раздуло плюгавого Мейсона Старки – всего пять футов шесть дюймов [31]31
  Прим. 168 см.


[Закрыть]– в преувеличенно масштабную фигуру; и Коннор вдруг с содроганием понимает, что они теперь в одном клубе: культовые личности, люди вне закона, ненавидимые одними и обожаемые другими. Их поносят и ими восхищаются. Коннор не удивится, если кто-нибудь начнёт вдруг выпускать футболки с его и Старки физиономиями рядом, как будто общий статус ренегатов превращает их в собратьев по оружию.

Старки объявляет себя выразителем интересов аистят, но обычные люди разницы не видят; для них Старки – это голос всех расплётов, голос, полный маниакальной злобы. Вот в чём проблема. По мере того как траншея Старки будет наполняться кровью, страх перед беглецами будет расти, обращая в прах всё, за что боролся Коннор.

На Кладбище Коннор постоянно внушал Цельным, как важно сохранять самообладание и дружить с головой. «Они ведь убеждены, что мы – сборище подонков и негодяев, а потому лучше всего нас расплести, – втолковывал он. – Мы должны доказать людям, что они неправы».

Всё, что с таким трудом строил Коннор, Старки разрушил, пнув пять стульев.

Коннор выключает телевизор – у него уже глаза болят смотреть на всё это.

– Старки на этом не остановится, – говорит он Леву. – Всё только начинается, вот увидишь.

– Из чего следует, что в этой войне теперь три стороны, – замечает Лев, и Коннор понимает, что друг прав.

– Если первой стороной движет ненависть, второй – страх, то что движет нами?

– Надежда? – предполагает Лев.

Коннор с досадой качает головой.

– На одной надежде далеко не уедешь. Вот почему нам нужно добраться до Акрона и выведать у Сони всё, что ей известно.

Из-за их спин вдруг раздаётся:

– Кто такая Соня?

Это Кэм вышел из туалета. Они держат его взаперти в подвале, но, видимо, Уна выпустила его оправиться. Коннор чувствует, как в нём закипает злость – не столько на Кэма, сколько на самого себя. Это же надо так опростоволоситься, выдать важнейшую информацию: место назначения и имя!

– Не твоё собачье дело! – огрызается он.

Кэм приподнимает бровь, и разноцветные полоски кожи на его лбу причудливо изгибаются.

– Болевая точка, – удовлетворённо произносит он. – Должно быть, эта Соня весьма важная личность, раз ты так реагируешь.

План был держать Кэма в подвале Уны до тех пор, пока они с Левом не уедут так далеко, что Кэм не сможет их выследить. Таким образом, он будет знать, где они были, но не куда отправились, и, значит, докладывать своим создателям ему будет нечего. Потому что несмотря на все заверения Кэма, что он, мол, против «Граждан за прогресс», конкретных доказательств своих намерений он так и не представил...

Но теперь Кэму известны имя и город, куда они с Левом направляются. Если он вернётся к «Гражданам», тем не понадобится много времени, чтобы сообразить, о какой-такой Соне речь.

Коннор понимает: всё изменилось, и их жизнь стала намного сложней.

48 • Лев

Изменилось гораздо больше, чем подозревает Коннор, но Лев пока не торопится объявлять другу о своём решении.

Коннор вцепляется Кэму в локоть – пожалуй, немного чересчур крепко. Леву сразу становится понятно, почему хватка так сильна: друг задействует руку Роланда. Коннор тянет Кэма к лестнице – явно с нехорошими намерениями.

– Что ты собираешься с ним делать? – беспокоится Лев.

– Разъясню ему кое-что, – сардонически усмехается Коннор.

После чего тащит Кэма вниз по ступенькам, оставляя Лева наедине с Грейс, которая всё слышала из спальни Уны. Грейс – ещё одна переменная в их уравнении. Девушка неуклонно держится от Лева в стороне, так что они за всё время и двух слов друг другу не сказали.

– Значит, Кэм поедет в Огайо? – говорит она.

– С какой стати Коннору тащить его за собой в Огайо?!

Грейс пожимает плечами.

– Говорят ведь – держи друзей близко, а врагов ещё ближе. Я так понимаю, здесь три варианта: оставить его, забрать с собой или убить. Поскольку он слишком много знает, то наиболее вероятны два последних. Но Коннор – не убийца. Хотя и наехал на тебя.

– То был несчастный случай, – напоминает Лев.

– Ну да, да... Одним словом, лучшая стратегия – забрать Кэма с собой. Вот увидишь, Коннор вернётся и скажет, что дальше вы двинетесь с прицепом. – Грейс мгновение колеблется, искоса посматривает на Лева и тут же отводит взгляд в сторону. – Когда ты наконец расскажешь ему, что не поедешь?

Лев вскидывает на неё глаза. Ничего себе. Он же никому не говорил! Никому! Откуда она знает?

– Ну что уставился? Всякий бы понял, у кого есть хоть капля мозгов. Ты всё время твердишь: Коннор то, Коннор сё, он едет в Огайо, он должен найти Соню... Мысленно ты уже стёр себя с общей картины. Поэтому я отправлюсь с ним. Случись что – нас будет двое против одного.

– Ты рада, что я не еду, правда?

Грейс не смотрит на него.

– Я такого не говорила. – Помолчав, она добавляет: – Ну я же знаю, что ты меня не любишь!

Лев улыбается.

– Собственно говоря, это ты меня недолюбливаешь!

– Потому что я всё время боюсь, что ты взорвёшься! Знаю, знаю, ты утверждаешь, что нет... Ну, а вдруг? Бывает, люди подрываются на минах, которые вроде бы не должны срабатывать. А если ты что-то вроде такой мины?

Лев резко сводит ладони вместе. Грейс съёживается, но ничего страшного не случается – просто хлопóк, ещё и не из самых громких.

– Дразнишься, да?

– Вообще-то, – говорит Лев, – многие думают, что один раз хлопатель – всегда хлопатель. Но вспомни – меня ведь ударил автомобиль. Будь я ходячей миной, уж точно бы тогда рванул, как думаешь?

Грейс упрямо мотает головой.

– Всё равно. Ты, может, и не мина, но ты человек опасный. Вот не могу сказать откуда, просто знаю – ты опасный.

Лев не совсем понимает, что Грейс имеет в виду, но чувствует – девушка права. Хотя он больше не хлопатель, оплотом стабильности его тоже не назовёшь. Он и сам не знает, на что способен – как на хорошее, так и на дурное. Вот что страшно.

– Здорово, что ты едешь с Коннором, – говорит Лев. – Он позаботится о тебе.

– Ты хочешь сказать – я о нём позабочусь, – слегка обидевшись, возражает Грейс. – Я нужна ему, потому что в его деле без мозгов никак. Знаю, меня называют низкокортикальной и всё такое, но у меня в голове как будто сортировочная станция. Там, где другие ничего не соображают, у меня щёлк – и всё становится на место. Арджент терпеть этого не мог и вечно обзывал меня дурой, но это потому что он сам чувствовал себя дурак-дураком.

– Да, – улыбается Лев, – Коннор рассказывал, как ты всех объегорила, когда полиция устроила облаву на ваш дом. И это ты придумала направить внимание юновластей в другую сторону. И про выстрел тоже – ты сразу поняла, что никто не пытался нас убить.

– Вот видишь! – гордо произносит Грейс. – Я даже догадалась, кто стрелял. Просто мама говорила: если делиться всем, что у тебя в голове, рискуешь остаться ни с чем. Ну, я и подумала, что не стоит рассказывать.

Похоже, Грейс начинает Леву нравиться.

– Я тоже догадался, кто стрелял. И согласен с тобой – не надо этого никому знать.

Однако ему приходит в голову, что, может быть, есть вещи, которые надо узнать самой Грейс? Лев думает о ситуации со Старки. Если девушка и впрямь такой выдающийся стратег, то эта задача как раз по ней.

– Кажется, – говорит он, – есть один поезд, который тебе надо бы провести через сортировочную...

– Семафор открыт.

– Вопрос такой: как выиграть в трёхсторонней войне?

Грейс морщит лоб.

– Задачка не из лёгких. Я подумаю и дам ответ. Хотя постой... – Она складывает руки на груди. – Как же я тебе отвечу, если ты не поедешь с нами?

Лев виновато улыбается.

– А ты ответь не мне. Ответь Коннору.

49 • Коннор

Крепко вцепившись в руку Кэма, Коннор конвоирует его вниз по лестнице. Уна в мастерской, трудится над новой гитарой, пытаясь найти забвение в работе.

– Ты пустила его наверх, не предупредив нас!

Уна едва поднимает голову от работы. Такое впечатление, что для неё их уже нет.

– Ему надо было в туалет. Не похоже, чтобы он намеревался сбежать по дороге.

Ладно, пытаться ей объяснить, что она неправа – только зря воздух сотрясать. Коннор ведёт не сопротивляющегося Кэма дальше, в подвал.

– Значит, – произносит Кэм раздражающе беспечно, – имя – Соня, пункт назначения – Акрон.

Коннор даёт выход своему бешенству:

– Мы могли бы попросить арапачей, чтобы они засадили тебя в тюрьму как врага их племени, и ты гнил бы там до конца своей ничтожной жизни!

– Может быть, – соглашается Кэм. – Но только после суда. И всё, сказанное мной на разбирательстве, стало бы достоянием общественности.

Коннор с рычанием отворачивается, в ярости сжав кулаки, и тут же поворачивается обратно; рука Роланда сама собой размахивается и впечатывается Кэму в челюсть. Сплёт падает, свалив шаткий деревянный стул, и Коннор готовится нанести следующий удар. Но тут взгляд его падает на акулу, и та отвечает ему таким же злобным взглядом. Какое бы удовлетворение ни принёс Коннору этот удар, он только ухудшит ситуацию. Если позволить мышечной памяти Роланда управлять рукой, Коннор утратит не только контроль над положением – он утратит часть своей души.

– Прекрати! – приказывает он акуле. Мышцы Роландовой руки неохотно расслабляются. Узник здесь Кэм, не Коннор. Он вынужден напомнить себе, что каким бы ущербным ни чувствовал себя, он всё равно хозяин положения. Загнав ярость внутрь, Коннор наклоняется, поднимает стул и отходит.

– Садись, – велит он Кэму.

Кэм приподнимается с грязного пола и подтягивает себя на стул, потирая челюсть.

– Похоже, у твоей заимствованной руки свой собственный набор талантов. А глаз – он тоже не твой? Ну, вот ты и стал на пару шагов ближе ко мне.

Коннор понимает, что Кэм провоцирует его, хочет, чтобы он снова потерял самообладание. Не выйдет. На повестке стоит один весьма важный вопрос.

– У тебя ничего нет, кроме имени и города, – преувеличенно спокойно говорит Коннор. – Да, ты знаешь больше, чем мне бы хотелось. Но даже если ты доставишь эту информацию тем, кто тебя смастерил, дела это не решит. И кстати, Соня – всего лишь кодовое имя.

– Кодовое, говоришь?

– Кодовое. – Коннор пожимает плечами, словно и правда речь идёт о всяких пустяках. – Ты же не считаешь меня таким дураком, чтобы назвать настоящее имя?

Кэм озаряет его улыбкой Чеширского кота.

– Врёшь и глазом не моргнёшь. Я думаю, у меня в правую лобную долю вживлён детектор лжи, и стрелка на нём сейчас метнулась вверх, как ненормальная.

– Не знаю, кто там из вас ненормальный, и знать не хочу, – чеканит Коннор – ему не остаётся ничего другого, как гнуть своё. – Уна будет держать тебя в этом подвале, сколько ей заблагорассудится; а когда она тебя отпустит – если она тебя отпустит – то плети своим «Гражданам» что угодно. Они нас не найдут.

– Почему ты так уверен, что я поползу обратно к ним? Я ведь тебе уже не раз говорил, что ненавижу их не меньше тебя!

– Так я и поверил, что ты станешь кусать руку, которая дала тебе жизнь! Ну, может быть, ты и сделал бы это ради Рисы, но уж точно не ради меня. Не сомневаюсь – ты отправишься к ним, и тебя примут с распростёртыми объятиями. Картина «Возвращение блудного сына», все плачут от умиления.

И тут Кэм задаёт вопрос, который надолго западает Коннору в голову:

– А ты бы вернулся к людям, которые хотели тебя расплести?

Ну и вопрос, прямо голова кругом.

– Что... Какое это-то имеет отношение к делу? – недоумевает Коннор.

– Меня сплели, и это такое же гнусное злодеяние, как и расплетение, – отвечает Кэм. – Я существую – и не в силах этого изменить, но я ничего не должен тем, кто сплёл меня. Я бы с удовольствием расправился с собственными создателями, если бы мог. У меня была надежда, что Риса поможет мне в этом деле. Но Рисы нет, и, значит, придётся рассчитывать на тебя.

Хотя Коннор и не доверяет своему собеседнику, но чувствует в его словах глубокую и неподдельную боль. Кэм сейчас искреннен.

– Докажи! – настаивает Коннор. – Сделай так, чтобы я поверил, будто ты ненавидишь их так же сильно, как и я!

– А ты тогда возьмёшь меня с собой?

Коннор уже смирился с мыслью, что у них нет другого выхода, кроме как забрать Кэма с собой, но не сдаваться же вот так сразу!

– Я подумаю над этим.

Кэм замолкает на мгновение, бесстрастно глядя прямо в глаза Коннору. Затем произносит:

– ШИМРАФЕРНАЛЬ.

– Что?!

– Это логин для общественного нимба. А пароль – анаграмма имени Рисы Уорд. Предоставляю тебе самому до него додуматься.

– А мне не до фонаря, что ты там сунул в облако?

– Когда увидишь – поймёшь, что не до фонаря.

Коннор обшаривает захламлённый подвал, находит на замусоренном столе ручку и блокнот и бросает их Кэму.

– Запиши логин. Не у всех в башку вшита такая фотографическая память, как у некоторых. И ещё – мне некогда ломать голову над паролем, так что запиши и его.

Кэм презрительно кривит губы, но выполняет требование. Коннор забирает бумажку и кладёт её себе в карман, после чего запирает пленника в подвале и возвращается в квартиру Уны.

– Я решил, что мы возьмём Кэма с собой, – сообщает он Леву и Грейс, которые не выказывают ни малейшего удивления.

50 • Лев

Он сообщает свою новость Коннору наутро – всего за несколько часов до того, как Пивани отвезёт их к ожидающему за северными воротами автомобилю. Лев ожидает, что Коннор взорвётся, но реакция того совсем иная. Во всяком случае, вначале. Лицо Коннора выражает жалость. Уж лучше бы он разозлился.

– Лев, они не хотят тебя здесь. Не знаю, что ты себе навоображал, но выбрось это из головы. Не хотят они тебя здесь!

Это правда только наполовину, но всё равно – слышать её больно.

– Не имеет значения, – отвечает Лев. – Важно, что яхочу, а не они.

– Значит, ты собираешься просто уйти с арены? Прикинешься своим парнем-арапачем, мирно живущим в резервации?

– Думаю, я смогу принести пользу и здесь.

– Какую? Будешь ходить с Пивани на охоту, тем самым сокращая поголовье кроликов? – В голосе Коннора прорезаются гневные интонации. Вот и хорошо. С гневом справиться легче, чем с жалостью.

– Им пора начать прислушиваться к голосам извне, – говорит Лев. – Вот я и стану таким голосом!

– Да что ты мелешь? Такую школу жизни прошёл, а всё наивен, как ребёнок!

Теперь и Лев начинает закипать.

– Если кто-то из нас наивен, так это ты! Думаешь, раз-два, поговорил с какой-то старухой – и мир переменится?

На это Коннору нечего возразить, потому что Лев прав.

– Как ты можешь взять и уйти, – говорит наконец Коннор, – когда они там собираются отменить Параграф-17?!

– Ты в самом деле считаешь, что мы с тобой сможем этому помешать?

– Да! – кричит Коннор. – Я смогу! И помешаю! Умру, но хотя бы попытаюсь!

– Тогда зачем тебе моя помощь? Я у тебя буду как камень на шее. Дай мне сделать что-то полезное, а не просто таскаться за тобой, как хвост.

Лицо Коннора каменеет.

– Ладно. Пошёл к чёрту. Делай, что хочешь. Мне плевать. – Хотя совершенно очевидно, что ему не плевать. Он бросает Леву какую-то карточку, тот неловко хватает её на лету.

– Что это?

– Прочти. Это было бы твоё новое удостоверение личности там, во внешнем мире.

Поддельная идентификационная карточка с размытой фоткой, неизвестно где и когда сделанной. Арапач по имени Мапи Кинкажу. Лев не может сдержать улыбки.

– А что, мне нравится, – говорит он. – Пожалуй, оставлю себе. А у тебя теперь какое имя?

Коннор смотрит на свою карточку.

– Биис-Неб Хабиити. Элина говорит, это значит «краденая акула». – Коннор бросает взгляд на свою татуировку, видит сжатый кулак... и медленно расслабляет пальцы.

– Спасибо, что вынес меня с Кладбища, – говорит он. Гнев его постепенно утихает; Коннор нехотя смиряется с ситуацией. Он даже ощущает некоторое уважение к решению друга. – И спасибо, что спас меня от орган-пирата. Если бы не ты, путешествовать бы мне сейчас по свету в отдельных посылках.

Лев пожимает плечами.

– Да ладно, не стоит. Подумаешь, дело великое.

Но оба знают, что это неправда.

51 • Уна

Итак, обязательство перед Пивани выполнено. Уна надеялась, что ей станет легче, когда нежеланные гости покинут её дом, однако это не так. Ведь она знает, кому достались руки Уила и его талант; и теперь ей придётся жить с этим знанием, не имея права ни с кем поделиться. Это тяжкое, очень тяжкое бремя. Возможно, жизнь постепенно наладится, но для Уны она уже никогда не станет прежней.

Ах, если бы здесь были её родители или старейшина Ленна – её учитель, гитарный мастер! Но все они переселились в Пуэрто-Пеньяско – курорт на берегу Моря Кортеса [32]32
  Калифорнийский залив.


[Закрыть], где живут отошедшие от дел Люди Удачи. Может, Уне тоже выйти на пенсию – в девятнадцать лет? Просто бросить всё и уехать, и жить там, словно старая вдова, которой, собственно, так и не выпал шанс выйти замуж.

Таши’ни придут поздним вечером, заберут её гостей, и она останется в одиночестве. Кэм тоже покинет её. Уна думала, что её попросят ещё некоторое время подержать его взаперти, а потом отпустить, но теперь выяснилось, что он уйдёт вместе с остальными.

Всю вторую половину для Уна упорно работает, мастеря новую гитару из атласного дерева; изгибает и зажимает боковины – кропотливый ручной труд, требующий сосредоточенности. И вдруг перед самым наступлением темноты она слышит доносящуюся из подвала музыку. Кэм. Она старается не обращать внимания, но это не в её силах. Уна отпирает дверь и медленно спускается в подвал.

Кэм сидит на стуле со старой испанской гитарой в руках – должно быть, раскопал в каком-то забытом углу, настроил и вот теперь играет. Такое впечатление, будто звуки старой гитары вобрали в себя весь запас воздуха из подвала, потому что Уне нечем дышать. Мелодия – страстная, напряжённая, полная ярости и отчаяния, но с неожиданно умиротворяющими каденциями. Уил ничего подобного никогда не играл, но это, безусловно, его уникальная композиция.

Кэм слишком погружён в музыку, чтобы обратить внимание на вошедшую, но он знает, что Уна здесь. Не может не знать. Ей не хочется окликать его, потому что тогда разрушится волшебство, сотканное пальцами Уила. Финальное крещендо, предпоследний долгий напряжённый аккорд... Завершающие звуки проникают во все уголки подвала, заполняют все пустоты, включая и пустоту внутри самой Уны. Тишина, наступившая следом, кажется столь же значимой, что и предшествующая ей музыка, как будто она тоже её часть. Уна не осмеливается нарушить эту тишину.

Наконец, Кэм поднимает на неё глаза.

– Я сочинил эту пьесу для тебя.

Выражение его лица не поддаётся истолкованию – как и Уна, Кэм переполнен самыми разными эмоциями.

Уна вдруг чувствует не совсем объяснимое возмущение. Какое он имеет право так глубоко вторгаться в её внутреннее пространство со своей музыкой? Да, это егомузыка, потому что на душу Уила Кэм наложил свою собственную. На фундаменте, заложенном его чудовищными создателями, он построил нечто новое, своё.

– Тебе понравилось? – спрашивает он.

Что она может ответить? Эта музыка была не просто для неё, эта музыка была ею! Каким-то невообразимым путём он претворил каждую частичку её существа в гармонию и диссонанс. С таким же успехом он мог бы спросить её, нравится ли она сама себе – впрочем, этот вопрос столь же сложен, как и его музыка.

Вместо ответа Уна сдавленно произносит:

– Обещай мне, что больше никогда не будешь это играть.

Кэм удивлён её просьбой. Поразмыслив, он говорит:

– Обещаю не играть её ни для кого, кроме тебя. – Затем он опускает гитару и встаёт. – Прощай, Уна. Знакомство с тобой было... – он замолкает, подыскивая слово, – необходимо. Возможно, для нас обоих.

Вот она – гравитация Кэма. Уна чувствует, как её тянет к нему – так было с самого его первого появления в мастерской. Больше девушка не в состоянии сопротивляться тяготению. Она подходит к нему. Смотрит на его левую кисть, берёт её в свои ладони и гладит. Потом делает то же самое с его правой кистью. Так и не подняв на него глаз, она переплетает его пальцы со своими.

– А ты не ударишь меня камнем, как раньше? – спрашивает он.

Она закрывает глаза, наслаждается ощущением его рук – как же она их любит... Потом подносит свою правую ладонь к его лицу и гладит по щеке. Знакомый трепет охватывает её, но на этот раз Уна не старается его подавить, ни на миг не переставая ненавидеть себя за это.

Наконец, она поднимает на него взгляд... и потрясённо вздрагивает: на неё смотрят чужие глаза. И когда Уна целует его, она отдаёт себе отчёт, что целует губы чужого человека. Как это может быть, что музыка Кэма в таком идеальном ладу с её душой, а всё его остальное существо – чуждо, никак с ней не связано? Нельзя было ей идти на поводу у своих чувств, но она вдруг обнаруживает, что не в силах отпустить эти руки. И, оказывается, ей так же трудно оторваться от его губ.

– Уходи, – выдыхает она, – и никогда не возвращайся. – А потом отчаянно, страстно шепчет ему в ухо: – Презираю тебя, Камю Компри.