Текст книги "Обделенные душой (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
63 • Грейс
Забавы с Дирдри доставляют Грейс удовольствие, но самое главное – способствуют упорядочению мыслей.
Могучие силы действуют в этом доме, и эти силы на волоске от того, чтобы разнести друг друга в клочья. Кэм с Коннором до сих пор шли к общей цели, несмотря на соперничество. И хотя Грейс здесь только сбоку припёка, она видит и понимает то, чего не видят и не понимают другие.
Например, вот так она видит Коннора:
Он любит Рису и намеренно отталкивает её, чтобы спасти. Из этого ничего не выдет. Риса, оскорблённая его холодностью, толкнёт обратно и устремится в бой против расплетения с ещё большим безрассудством, чем раньше. Попытки Коннора спасти любимую могут, по сути, привести к её гибели.
Риса:
Она, пожалуй, осталась бы здесь, если бы не появление Коннора, но теперь вопрос отпадает сам собой. Коннор слеп, он никогда этого не поймёт. Он убеждён, что хорошо знает Рису, но он ошибается.
Кэм:
Вот от кого не знаешь, чего ждать. Он как сорвавшаяся с креплений пушка: куда понесёт – неизвестно никому. Кэм станет жадно упиваться всеми крохами внимания, которое Риса ему окажет – как искреннего, так и напускного. В конце концов, сколько бы она ему ни дала, всё будет мало. Он будет чувствовать себя так, будто его предали и использовали; и даже если Риса выберет его, а не Коннора, Кэм этому не поверит. Недоверие породит ярость, которая станет разрастаться, словно опухоль, пока не разорвёт его, и Боже помоги каждому, кто окажется в зоне поражения.
Грейс играет с безобидной Дирдри, но слышит каждое слово и видит каждый ход, совершаемый другими игроками, зная: что бы она ни сказала, ничто не изменит рокового для всех исхода этой игры.
• • •
Позже, ночью, Грейс лежит без сна, уставившись глазами в потолок. Тени деревьев зловеще мечутся по нему с каждым проносящимся мимо светом фар.
Риса поднимается и крадучись идёт к двери.
– Не ходи, – просит Грейс. – Пожалуйста, не ходи.
– Но я только в туалет.
– Нет, не только.
Риса колеблется, но потом упрямо говорит:
– Я должна. – Пауза. – И вообще это не твоё дело.
А вот в этом она ошибается.
Риса уходит. Грейс закрывает глаза и слышит, как скрипит, открываясь, дверь в комнату парней. Грейс знает, что сейчас там произойдёт.
Риса присядет на кровать Коннора, мягко разбудит его – если он ещё не проснулся сам. Кэм на полу бодрствует, но будет притворяться, что спит. И всё услышит.
Риса шепнёт Коннору что-нибудь типа: «Нам надо поговорить», а Коннор попробует потянуть время. «Поговорим утром», – скажет он. Но Риса прикоснётся к его лицу, и он взглянет на неё. Они не увидят глаз друг друга, кроме крошечной точки света от уличного фонаря, отражающегося в их зрачках. Этого будет достаточно. Даже во мраке Риса увидит, как упадёт с лица Коннора маска отчуждения. Никто из них не скажет больше ни слова, потому что их души связаны напрямую, им не нужны слова. Оба выйдут за дверь и прикроют её – но не до конца, чтобы не шуметь.
Коннор поцелует Рису, и она ответит на поцелуй с удвоенной страстью. В этот миг, когда они будут думать, что в мире существуют только они двое, все сомнения в их взаимных чувствах исчезнут. Один поцелуй – и Риса уйдёт и, удовлетворённая, проспит остаток ночи сном младенца.
Но они не одни. Кэм всё знает. И начнёт строить планы.
Грейс не может даже представить себе, что это за планы, но одно она знает точно: от них никому не поздоровится. Даже самому Камю Компри.
Как ни кинь, всюду клин, размышляет Грейс. И в этот момент в игру бесцеремонно вмешивается посторонняя сила.
Всё начинается с исчезновения тени. На тёмном потолке больше не отражаются изломанные ветви деревьев, хотя снаружи доносится низкий рокот автомобильного двигателя. Стоп, на улице два автомобиля, и оба с выключенными фарами. С чего бы? В такое время суток – и без света?
Грейс выглядывает в окно и видит тёмный фургон и такой же тёмный седан, стоящие у поребрика с включёнными двигателями. Задние двери фургона открыты, и оттуда выскакивают вооружённые люди – целый отряд. Безмолвно, как тени, они пересекают лужайку в направлении дома.
Сердце Грейс включается на самую высокую передачу. Уши и щёки пылают от прилива адреналина. Их обнаружили!
Она слышит тихие голоса и навостряет уши, надеясь услышать что-нибудь, что даст ей преимущество.
– Вы трое – на задний двор, – шёпотом приказывает командир. – И ждите сигнала.
Один шепчет в ответ:
– Он здесь. Я его, можно сказать, по запаху чую.
Вот так Грейс узнаёт всё, что ей необходимо знать.
Она вылетает из спальни и видит Рису с Коннором, слившихся в поцелуе – всё по её сценарию.
– Грейс! – вскрикивает Риса. – Что ты...
Но не успевает она закончить фразу, как раздаётся грохот – кто-то одновременно выламывает и заднюю, и переднюю дверь. Грейс заталкивает обоих влюблённых в комнату и закрывает за собой дверь. Кэм вскакивает на ноги – сна ни в одном глазу – опять же, как предвидела Грейс. Она берёт контроль над ситуацией в свои руки, зная, что времени у них почти не осталось. Шансов на спасение – пятьдесят на пятьдесят, так что потребуется солидная доля везения.
– Риса! – шепчет она, – быстро под кровать. Коннор – лицом в подушку! Да живей! – Теперь она поворачивается к Кэму. – А ты стой, где стоишь.
Кэм в изумлении таращит на неё глаза:
– Совсем ополоумела? Они всё равно знают, что мы здесь!
С лестницы доносится топот ног. Ещё несколько секунд, и...
– Нет, – говорит Кэму Грейс, протискиваясь к Рисе под кушетку. – Они знают, что тыздесь.
64 • Кэм
Двое мужчин в чёрном, вооружённые бесшумными Магнумами с транк-пулями, врываются в каморку. Один направляет ствол на Кэма, и тот неосознанно вскидывает руки вверх. Юноша в ярости – их поймали, да ещё с такой лёгкостью! Но сопротивляться бесполезно – его сразу же транкируют.
А вот второй атакующий, ни секунды не колеблясь, транкирует парня, лежащего на кушетке. Коннор дёргается и обмякает.
– Вас оказалось не так-то просто найти, мистер Компри, – говорит тот, чей ствол упирается Кэму в грудь. Услышав это, Кэм едва не разражается хохотом:
– Меня? Вы хотя бы имеете понятие, кого только что транкировали?
– Нам наплевать на всяких притонщиков, с которыми вы якшаетесь, – отрезает тот. – Мы пришли за вами.
Кэм смотрит на него в немом изумлении... и внезапно осознаёт, какую ужасную и прекрасную власть ему только что дали в руки. Власть подарить жизнь и власть забрать её. Юноша мгновенно соображает, что даже сейчас, когда он пленник, он может совершить нечто такое, что сделает его героем. Вопрос только какого рода героем и в чьих глазах?
65 • Роберта
Она не входит в дом до тех пор, пока не получает отмашку от командира, что всё чисто. Внутри нападающие сохраняют полную боевую готовность, хотя добыча уже в их руках. Пронзительные крики маленького ребёнка разрывают воздух, словно сирена пожарной машины.
– Мы транкировали мать, – докладывает командир, – но боимся стрелять в ребёнка – доза может оказаться смертельной.
– Правильное решение, – одобряет Роберта. – Сегодня ночью мы и элемент внезапности сохранили, и своей гуманности не утратили. – Однако детские вопли раздражают. – Закройте двери. Уверена – ребёнок скоро выбьется из сил и уснёт.
Роберта следует за командиром на второй этаж. Там, в тёмной спаленке, два бойца из особого отряда «Граждан за прогресс» впечатали Кэма носом в стенку и, завернув ему руки за спину, надевают наручники. Роберта щёлкает выключателем. Комнату заливает свет.
– И почему такие вещи вечно должны делаться в темноте?
Как только наручники защёлкнуты, Роберта приближается к пленнику.
– Поверните его ко мне лицом.
Кэма поворачивают к ней. Роберта окидывает его взглядом. Он молчит.
– Неплохо выглядишь, несмотря на обстоятельства.
– Жизнь беглеца мне, должно быть, на пользу, – яростно шипит он, глядя ей в глаза.
– Ну, это как посмотреть.
– Как вы меня нашли?
Она треплет его по волосам, зная, что он терпеть этого не может, но бессилен помешать из-за наручников.
– Ты исчез с наших радаров ещё до того, как я поняла, что ты сбежал. Я даже думала, что ты покинул страну, но ты оказался умнее, чем кто-либо мог ожидать. Мне даже в голову бы не пришло, что ты укроешься у Людей Удачи, и уж тем более, что они дадут тебе приют. Но этот народ непредсказуем, ты не находишь? В конце концов, отпечаток твоего большого пальца – или, вернее, отпечаток большого пальца Уила Таши’ни – вынырнул на свет, когда карточка некоего Биис-Неба Хабиити была отсканирована в iMotel.
Кэм досадливо кривится, по-видимому, вспомнив точное время и место, когда он коснулся этой карточки, тем самым оставив след.
Роберта укоризненно цокает языком.
– Кэм, Кэм... iMotel? Ты был создан для Фермонтов и Ритц-Карлтонов!
– Вот оказывается, для чего меня создали?
– И для этого тоже. – Роберта смотрит на молодого человека, лежащего на кровати без сознания. – Полагаю, я имею удовольствие познакомиться с мистером Хабиити?
Пауза. А потом Кэм говорит:
– Угу. Это он.
Роберта присаживается на край кушетки, даже не озаботившись заглянуть транкированному в лицо.
– Должно быть, он был в своей резервации звездой, раз его дали тебе в сопровождающие, – говорит Роберта, желая позлить Кэма. – Если бы ты там остался, нам бы понадобилось гораздо больше времени, чтобы тебя найти. Почему же ты не остался?
Кэм пожимает плечами и, наконец, на его лице появляется знаменитая высокомерная ухмылка.
– Филеас Фогг, – молвит он. – Мне хотелось посмотреть мир.
– М-да, до восьмидесяти дней ты не дотянул, но, надеюсь, тебе и так хватило. – Роберта поворачивается к командиру отряда. – Пора завершать операцию.
– Других тоже заберём?
– Не валяйте дурака, – осаждает его Роберта. – Мы получили то, за чем пришли. Ни к чему осложнять дело похищением посторонних.
– А забрать меня – это не похищение? – негодует Кэм.
– Нет. – Роберта с удовольствием хватает наживку. – Согласно закону, твоё задержание рассматривается как возвращение владельцу украденной собственности. Вообще-то, я могла бы заявить в суд на всех обитателей этого дома, но не стану. Я не мстительна.
Они выводят Кэма наружу и тащат к седану, правда, аккуратно, как приказывала Роберта. Ребёнок наверху продолжает надрываться, но теперь, когда они кое-как прикрыли за собой разбитую дверь, вопли слышны уже не так явственно. Беспокоиться не о чем: мать или кто-нибудь из домочадцев скоро очнутся и позаботятся о безутешном малыше. Не утром, так несколькими часами позже.
Они отъезжают. Кэм расположился на заднем сиденье рядом с Робертой; наручники с него пока не сняли, хотя он и ведёт себя смирно. На лице у него всё та же победоносная ухмылка. Признаться, она раздражает Роберту.
– Полагаю, сенатор с генералом подняли шум, когда я удрал?
– Напротив, – жизнерадостно сообщает Роберта. – Они так и не узнали, что ты где-то скрывался. Я сказала им, что мы отправляемся на Гавайи на несколько недель, а потом ты явишься в их распоряжение. Сказала, что ты хотел бы провести некоторое время в клинике, чтобы духовно и физически подготовиться к своей миссии. И, само собой, туда мы сейчас и направимся. Там ты подвергнешься небольшой кортикальной перенастройке.
– Кортикальной перенастройке?.. – переспрашивает он.
– А чего ты ожидал? После сплетения ты проявил значительную склонность к неправильному мышлению. Но сейчас я счастлива сообщить тебе, что нашла эффективный способ, как добраться до неполадок в твоём великолепном мозгу и... выправить их.
Вот теперь, видя, как с лица Кэма сползает ухмылка, Роберта может с наслаждением праздновать победу.
66 • Коннор
Коннор открывает глаза. Он в той же комнате и в той же постели, в которой его транкировали. Этого не может быть. Ведь за ними же приходили! «Нет, стоп, – думает он. – Грейс верно догадалась. Приходили за Кэмом».
– С возвращением из Транкистана!
Коннор поворачивает голову и видит на стуле около кушетки Соню. Он пытается приподняться на локте, но всё вокруг плывёт, локоть соскальзывает, и голова падает обратно на подушку. В мозгах словно колокол гудит.
– Полегче, торопыга. Я-то думала, тебя столько раз транкировали – ты бы уже должен знать, что нельзя вот так вскакивать.
Он собирается спросить про Рису, но в этот момент девушка появляется на пороге.
– Он проснулся?
– Почти. – Соня опирается на трость и встаёт, уступая место Рисе. – Скоро полдень. Пойду открою лавку, не то, гляди, толпа покупателей двери снесёт. – Но прежде чем покинуть комнату, она успокаивающе похлопывает Коннора по колену. – Позже поговорим. Расскажу вам всё о моём муже. Или, по меньшей мере, то, что ещё сохранилось в моём маразматическом мозгу.
Коннор улыбается.
– Уверен, вы помните абсолютно всё вплоть до каменного века.
– Вечно строишь из себя умника.
Соня уходит, а Риса опускается на стул и берёт Коннора за руку. Он сжимает её пальцы, но, в отличие от вчерашнего, делает это крепко, с жаром.
– Я рада, что ты как следует выспался. Тебе нужен был отдых.
– Во время транк-сна не отдыхаешь. Тебя просто нет. – Коннор прокашливается. – Так что вообще произошло?
Риса рассказывает, как их с Грейс никто даже не искал под кроватью и как Кэма сгребли за шкирку и уволокли. Коннор поражается их везению. А может, тут и поражаться особо нечему? Если у этого отряда было задание схватить Кэма, с какой стати им морочить себе голову его попутчиками? Раз-два, и дело в шляпе. Нападавшие даже не догадались, что могли получить добычу побогаче. За одним деревом не увидели леса.
– Кэм мог бы сдать нас, но он этого не сделал, – говорит Риса. – Пожертвовал собой ради нас.
– Они всё равно забрали бы его, – возражает Коннор. – Так что никакой жертвой тут и не пахнет.
– И всё же отдай ему должное: сдав нас, он мог бы выторговать себе серьёзные поблажки. – Риса на миг задумывается, и её пальцы, стискивающие ладонь Коннора, слегка разжимаются. – Он не такое чудовище, как ты думаешь.
Она ждёт ответа, но Коннор пока ещё слишком устал и раздражён после транка, чтобы согласиться с ней. Хотя, пожалуй, можно и согласиться: Кэм ведь выдал им всю информацию о «Гражданах за прогресс». Но с другой стороны, его мотивы настолько неоднозначны, что иначе как «весьма туманными» их не назовёшь.
– Кэм спас нас, Коннор. Ну хоть это-то признай!
Он делает движение головой, которое, если взглянуть на него под неким особым углом, могло бы сойти за неохотный кивок.
– Как думаешь, что они с ним сделают?
– Он их золотой мальчик, – отвечает Риса. – Окисел удалят, подполируют, и он снова засияет. – Она улыбается, уносясь мыслями к Кэму. – Само собой, он сразу бы возразил, что золото, мол, не окисляется.
Какая-то эта улыбка чересчур тёплая! Коннор знает, что играет с огнём, но всё же решает высказаться:
– Если бы я не был уверен в обратном, то подумал бы, что ты его любишь.
Риса хладнокровно выдерживает его взгляд.
– Тебе действительно хочется говорить об этом? – спрашивает она.
– Не хочется, – признаётся Коннор.
Однако Риса всё-таки поясняет:
– Я люблю то, что он сделал для нас. Я люблю, что сердце у него чище, чем все думают. Я люблю, что он намного более невинен, чем испорчен, и даже не догадывается об этом.
– И ещё ты любишь, что он от тебя без ума.
Риса улыбается:
– Ну, это само собой, – и взбивает волосы, словно модель, рекламирующая шампунь.
Движение настолько для неё не характерно, что оба хохочут.
Коннор садится на постели. Головокружение прекратилось.
– Я рад, что ты выбрала меня до того, как за ним пришли.
– Я ничего не выбирала, – говорит Риса с едва заметным раздражением.
– Ну ладно, я просто рад, – покладисто говорит Коннор. – На том и остановимся.
Он касается её щеки рукой Роланда. Акула всего в каком-то дюйме от лица Рисы, но Коннор наконец-то осознаёт, что чудище никогда не подберётся к любимой настолько близко, чтобы укусить.
• • •
Соня, задержавшаяся в доме Ханны, решает, что ещё чего-то требовать от хозяйки, получившей транк-пулю из-за своих гостей, будет наглостью. После случившегося ночью у неё не хватает духа просить Ханну о дальнейшем одолжении.
– Мне очень, очень жаль, – со слезами на глазах говорит Ханна, – но я прежде всего должна думать о Дирдри.
Держа малышку на руках, она желает своим гостям всего самого хорошего. У Коннора в горле ком при мысли о принесённом аистом ребёнке, которого он спас и которого больше никогда не увидит.
Соня отвозит его, Рису и Грейс обратно к себе на всё том же «субурбане» с затенёнными стёклами. Магазин она сегодня открывать не будет. Все четверо рассаживаются в кладовке – и разговор заходит о вещах настолько весомых, что удивительно, как под ними не проваливается пол. Коннор настаивает на присутствии Грейс; несмотря на то, что та нетерпеливо трясёт коленом и, похоже, совсем не заинтересована в беседе, он знает: внешний вид Грейс ой как обманчив.
– Один надёжный источник, работающий на «Граждан за прогресс», рассказал мне интересную историю, – начинает Коннор. Он не имеет понятия, пережил ли Трейс Нейхаузер авиакатастрофу, но почти уверен, что нет: Трейс никогда бы не допустил побоищ, которые устраивает Старки во имя свободы. Хорошо, что лётчик успел передать Коннору важные сведения до того, как Старки обманул его и заставил угнать самолёт. – Мой источник рассказал, что одно только имя Дженсона Рейншильда наводит ужас на заправил «Граждан за прогресс».
Соня издаёт удовлетворённый и одновременно зловещий смешок.
– Приятно слышать. Надеюсь, его призрак будет являться им по ночам до скончания веков.
– Так, значит, это правда... – Коннор подбирает слова поделикатней, но понимает, что его усилия бесплодны, – ...правда, что они... убрали его?
– Да им ничего, в общем-то, и делать не пришлось, – отзывается Соня. – Потому что когда ты вырываешь человека с корнем, от него мало что остаётся. Дженсон сломался. Он сам желал умереть, как умерли его мечты, и я ничего не могла с этим поделать.
Риса, слышащая всю историю впервые, спрашивает:
– Кто такой Дженсон Рейншильд?
– Мой муж, дорогая. – Затем Соня испускает скорбный вздох. – И мой сообщник в преступлении.
Это привлекает внимание Грейс, хотя она по-прежнему не произносит ни слова.
– «Граждане за прогресс» стёрли его из своей истории, – говорит Коннор.
– «Своей» истории? Они стёрли его из истории человечества! Тебе известно, что мы с ним получили Нобелевскую премию?!
Риса смотрит на неё во все глаза, приоткрыв рот, и при виде её реакции Соня смеётся:
– В области биологии, дорогая. Антиквариат в те времена был просто моим хобби.
– Это случилось до Глубинной войны? – спрашивает Риса.
Соня кивает.
– Есть у войн такое свойство – возносить некоторых людей на высоту. И наоборот – низвергать в пропасть. И не только людей, но и вещи.
Коннор пододвигает свой стул вперёд, скрежеща ножками по полу.
– Мы с Левом прочёсывали Сеть в поисках имени Рейншильда. Но его нигде не было. Вообще ни одного упоминания. И только в одной-единственной статье оно было написано неправильно – вот так мы его и отыскали. – Помолчав, Коннор добавляет: – Там была ваша фотография. Поэтому мы догадались, что вы в этом как-то замешаны.
Соня отворачивается.
– Стерев нас из истории, они нанесли нам самое страшное оскорбление. С другой стороны, это облегчило мне задачу, когда мне понадобилось скрыться от них. И не только от них – вообще от всех.
– Мы знаем, что это вы основали «Граждан за прогресс», – говорит Коннор, отчего у Рисы снова отваливается челюсть.
– Не мы. Дженсон. Я к тому времени удалилась от дел. Вовремя увидела кровавые словеса на стене. А он был идеалист. Прекраснейшая из его черт и самый ужасный недостаток.
Глаза Сони увлажняются, и она указывает на коробку с салфетками, стоящую на столе. Грейс протягивает ей салфетку. Соня вытирает глаза – только один раз; в течение всего последующего разговора они остаются сухими.
Коннор задаёт следующий вопрос:
– Мы знаем, что «Граждане за прогресс» замышлялись как организация, призванная не допустить злоупотреблений биотехнологиями. Что пошло не так?
– Мы выпустили джинна из бутылки, – горько говорит Соня, – а такой джинн не подчиняется уже никому.
Снизу доносятся раздражённые голоса – в подвале ссорятся спрятанные там беглецы. Соня стучит палкой по крышке люка три раза, и голоса умолкают. Тайны внизу. Тайны наверху. Когда Соня начинает свой рассказ, Коннор невольно наклоняется вперёд.
– Мы с Дженсоном стали пионерами в области нейропрививочной технологии, которая позволяет использовать для трансплантации все части донорского организма. Любой орган, любую конечность, каждую мозговую клеточку. Мы хотели спасать жизни. Мы хотели, чтобы мир стал лучше. Но дорога в ад вымощена добрыми намерениями.
– Соглашение о расплетении? – следующий вопрос Коннора.
Соня кивает.
– Ни о чём подобном ни у кого не мелькало даже мысли, когда мы совершенствовали свои технологии. Но полыхала Глубинная война; школьная система по всей стране давала сбои – собственно, она совсем развалилась, и улицы заполонили толпы диких подростков. Люди были напуганы, люди впали в отчаяние. – Взгляд Сони всё больше устремляется куда-то вдаль по мере того, как она углубляется в воспоминания. – Соглашение о расплетении превратило нашу технологию, предназначенную для спасения жизней, в оружие против детей, с которыми никто не хотел возиться. Правление «Граждан за прогресс» пошло на поводу у воюющих сторон и выгнало Дженсона. Потому что у них не только доллары в глазах заплясали: они увидели необозримые возможности – рождение целой индустрии.
Коннор делает глубокий дрожащий вдох. Вот, значит, как было положено начало расплетению.
– Всё произошло быстро, – продолжает Соня, – как говорится, под шумок. Инспекция по делам молодёжи была учреждена без криков и особых протестов со стороны общества. Все радовались: Глубинная война закончилась, наводящих ужас пацанов и девок убрали с глаз долой и из сердца вон. Никому не хотелось задуматься, к чему всё это приведёт. Ведь теперь появился солидный запас органов для всех. И даже если ты не нуждался ни в руках помоложе, ни в глазах поярче, то повсеместная реклама сделала своё дело – и ты их захотел. «Стань новым человеком!» – кричали рекламные щиты. «Добавь себе ещё пятьдесят лет жизни»! – и так далее. – Соня сокрушённо качает головой. – Они породили желание; желание превратилось в необходимость – так расплетение стало неотъемлемой частью бытия.
Никто не говорит ни слова. Они как будто выдерживают минуту молчания по всем тем детям, что были перемолоты машиной расплетения. Индустрией, как назвала её Соня. Мельницей, работающей на человеческом мясе и выходящей за рамки всяческой морали, но при этом регулируемой законами с полного согласия общества.
И тут Коннора осеняет:
– На этом история не кончается, правда, Соня? Должно быть что-то ещё. Иначе с чего бы это «Гражданам за прогресс» так бояться человека, которому они нанесли поражение? Почему имя Дженсона Рейншильда до сих пор заставляет их гадить в штаны?
Теперь Соня улыбается.
– А какое, по-твоему, слово сковывает страхом сердце любой индустрии?
И когда никто не отвечает, она шепчет, словно тёмную мантру:
– Моральное старение.
• • •
В антикварной лавке, в неприметном углу, куда покупатели особенно не заглядывают, высится штабель пыльных старых компьютеров, готовый в любой момент уступить земному тяготению, но каким-то чудом удерживающийся от обвала. В этот-то угол и ведёт Соня своих собеседников.
– Держу их здесь, потому что время от времени наведывается какой-нибудь любитель старых компьютеров – правда, не очень часто. Да и платят они не бог весть что.
– Так а мы-то здесь зачем? – спрашивает Коннор.
Соня легонько стукает тросточкой по его плечу.
– Для наглядности. Техника стареет не так красиво, как, скажем, стильная мебель. – Она садится на упомянутую красиво устаревшую мебель – кресло с гнутыми ножками и алой бархатной обивкой. Наверно, оно стоит больше, чем вся эта куча древних компьютеров.
– Когда было принято Соглашение о расплетении, я сдалась. Я ненавидела себя за невольное участие в процессе, приведшем к Соглашению. А вот Дженсон... он боролся до самого своего смертного часа. Он понял, что теперь, когда людей стали расчленять на части, единственный способ остановить расплетение – это дать публике более дешёвые органы, которые не нужно было бы забирать у живых людей. Убери необходимость в заготовке донорских органов – и к людям вернётся совесть. Расплетение прекратится.
– Арапачи используют для трансплантации органы своих хранителей-животных, – указывает Коннор. – Так они обходятся без расплетения.
– Есть решение получше, – говорит Соня. – Что если бы ты мог искусственно выращивать и постоянно пополнять запас клеток, закладывать их в устройство наподобие, скажем, компьютерного принтера, и – пожалуйста, вот тебе на выходе нужный орган?
Все переглядываются. Коннор не совсем уверен, как ему понимать реплику Сони: это риторический вопрос, шутка, или она вообще рехнулась на старости лет?
– Это как?.. Вроде электронного наращивателя ногтей, что ли? – предполагает Риса.
– Вариация на ту же тему, – подтверждает Соня. – Похожая технология, сделавшая, однако, колоссальный шаг вперёд.
– Э-э... – тянет Коннор, – не думаю, что картинка с печенью будет кому-то особенно в помощь...
В глазах Сони загорается странный огонёк. В ней пробуждается учёный, которым она когда-то была.
– А если это не просто картинка? Что если ты сможешь «выписывать» живую ткань – слой за слоем, один поверх другого, всё толще и толще? Что если бы ты смог решить проблему кровотока, запрограммировав каверны в выполняемой секвенции и выстилая эти каверны полупроницаемой мембраной, которая затем вызреет в кровеносные сосуды?
Произнося эти слова, Соня переводит взгляд с одного своего собеседника на другого. Страсть, пылающая в её глазах, завораживает. Она больше не старуха. Она исследователь, и огонь, который она скрывала в себе все эти годы, рвётся наружу.
– Представь себе, что ты изобрёл принтер, который может создавать живые человеческие органы. – Соня встаёт с кресла. Она небольшого роста, но Коннор готов поклясться, что женщина сейчас возвышается над ними, словно башня. – И представь себе, что ты продал патент самой большой в стране корпорации, занимающейся выпуском медицинской техники. И что они взяли... и всю твою работу... похерили. А чертежи сожгли. И все имеющиеся принтеры разбили вдребезги. И сделали всё, что в их силах, чтобы никто никогда не узнал о самом существовании такой технологии!
Соня дрожит всем телом – не от слабости, а от гнева.
– Что если они похоронили с концами эту альтернативу расплетению, потому что слишком много людей вложили слишком большие деньги в то, чтобы всё... оставалось... по-прежнему!
Падает пронзительная морозная тишина. И в этой тишине раздаётся скромный, непритязательный голос.
– И что если, – говорит Грейс, – один такой орган-принтер всё ещё существует, спрятанный в углу антикварной лавки?
Ярость на лице Сони сменяется доброй лукавой улыбкой:
– И что если так оно и есть?
