Текст книги "Лучшее юмористическое фэнтези. Антология"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Роберт Шекли,Пол Уильям Андерсон,Гордон Руперт Диксон,Гэри Дженнингс,Крэг Шоу Гарднер,Дэвид Лэнгфорд,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Джон Морресси,Пол Ди Филиппо,Молли Браун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Маккаби пожал плечами:

– Это племя живет по ту сторону Большой Песчаной пустыни. И они не выкапывают корешки в тени акаций, как анула. Эти ребята теперь скачут верхом и пасут мериносов на овцеводческих фермах неподалеку от Шарк-Бея. И если уж на то пошло, скорее они обратят вас, чем вы их. Поверьте мне на слово. Питджантджатджара убежденные католики.

Что ж, это звучало вполне логично. И я начал подозревать, почему господина Краппа лишили сана.

Мой следующий шаг был очевиден: мне следовало нанять Маккаби переводчиком, чтобы через него общаться с анула. Сначала австралиец заартачился. Денег у меня оставалось немного, поэтому я не мог предложить достаточную сумму, чтобы Маккаби соблазнился и оставил свой доходный промысел по сбору скальпов динго. Но в конце концов мы сошлись на том, что я отдам ему все бусы из второго грузовика: «Этого хватит, чтобы истребить всех диких собак в этих краях». После этого Маккаби собрал свои пожитки и сел за руль (я до смерти устал вести машину), и мы вновь направились к племени анула.

По пути я рассказал Маккаби, как собираюсь обучить аборигенов основам современного туземного протестантизма. Я прочитал австралийцу отрывок из книги сэра Джеймса Фрэзера, в котором говорилось о вызывании дождя. Отрывок завершался словами: «Теперь остается лишь пропеть заклинание над змеей и имитацией радуги…»

– Всего лишь! – Маккаби прыснул.

– «…чтобы дождь рано или поздно выпал». – Я закрыл книгу. – И вот тут я возьмусь за дело. Если дождь не начнется, аборигены увидят, что их магические ритуалы не действуют, и я обращу их взор к христианству. Если дождь все-таки пойдет, я просто объясню, что на самом деле они молились истинному Богу протестантов, хотя сами того не сознавали, а «дождевая птица» не имеет к этому никакого отношения.

– А как вы уговорите их провести этот обряд с дождевой птицей?

– Господи, да они, наверное, постоянно этим занимаются. Бог знает, как им нужен дождь. В этих краях солнце палит так, что все вокруг иссохло и сгорело.

– Если дождь взаправду пойдет, – хмуро пробормотал Маккаби, – клянусь, я и сам преклоню колени.

Что он имел в виду, я (к сожалению) тогда не догадался.

На этот раз в лагере анула нас ждал совсем другой прием. Туземцы сгрудились, чтобы приветствовать Маккаби. Особенно радовались его приезду три девушки.

– Ах вы мои черные курочки, – ласково промолвил мой спутник. Потом, коротко посовещавшись со старейшинами, он сообщил:

– Они и вам хотят предложить любру, преподобный. Любра – это женщина, и, будучи знаком с обычаями

анула, я ожидал подобного проявления гостеприимства. Я попросил Маккаби объяснить местным жителям, что мои религиозные взгляды вынуждают меня отказаться, и пошел ставить палатку на холме, возвышавшемся над стоянкой племени. Когда я заполз в палатку, Маккаби полюбопытствовал:

– Вы так рано отправляетесь на боковую?

– Я просто хочу снять одежду, – пояснил я. – Вы же знаете поговорку: «Когда ты в Риме…» Узнайте, пожалуйста, не могу ли я позаимствовать волосяную веревку у местных жителей.

– Вы будете проповедовать голым? – потрясенно спросил мой спутник.

– Наша церковь учит, что тело ничто, – заметил я. – Это всего лишь средство передвижения для души. Кроме того, я считаю, что истинный миссионер не должен ставить себя над паствой с точки зрения одежды и поведения.

– У истинных миссионеров, – сухо сказал Маккаби, – кожа не такая толстая, как у этих проглотов.

Однако он принес мне веревку из конского волоса. Я повязал ее вокруг пояса, запихнув под нее Новый Завет, карманную расческу и футляр для очков.

Закончив приготовления, я почувствовал себя крайне беззащитным. К тому же у меня возникли некоторые сомнения насчет благопристойности моего вида. Такому скромному и застенчивому человеку, как я, нелегко было выставить напоказ свое нагое белое тело – тем более что снаружи меня ждали не только мужчины, но и женщины. Но потом меня утешила мысль, что в отличие от моей паствы я буду не совсем голым. Сиднейский доктор распорядился, чтобы я носил бандаж недели две.

Я на четвереньках выбрался из палатки и встал, осторожно переступая с ноги на ногу, поскольку сухая трава больно колола мои босые ноги. Боже, я никогда не забуду эти выпученные белки глаз на черных лицах! Маккаби разглядывал меня так же внимательно и недоверчиво, как туземцы. Некоторое время он не мог произнести ни слова, потом наконец выдавил из себя:

– Дьявол! Неудивительно, что ты виргинец, бедняжка.

Аборигены столпились вокруг меня, тыча пальцами и что-то лепеча. Некоторые пытались замерить приспособление, словно собирались сделать себе такое же. В конце концов мне все это надоело, и я спросил своего переводчика, который все еще ошеломленно таращился на меня, из-за чего поднялась такая суматоха.

– Они никак не могут решить, кто вы: хвастун или мошенник. Признаться честно, и я тоже.

Тогда я рассказал ему об операции, которую мне пришлось сделать, чтобы соблюсти обычаи анула. Маккаби перевел мои слова членам племени. Туземцы понимающе кивнули друг другу, затараторили еще громче, а потом один за другим стали подходить ко мне и гладить меня по голове.

– Они одобряют мой поступок? – удовлетворенно поинтересовался я.

– Они считают, что вы сумасшедший, как кукабарра,[213]213
  Кукабарра – большой австралийский зимородок.


[Закрыть] – откровенно заявил Маккаби. – По их поверьям, тому, кто приласкает дурака, непременно повезет.

– Что?

– Посмотрите внимательно на своих овечек, – посоветовал мой спутник. – И вы увидите, что обрезание у них давным-давно вышло из моды.

Приглядевшись, я понял, что Маккаби прав. В моем мозгу всплыли недостойные христианина ругательства, которые я с радостью адресовал бы майору Мэшворму. Чтобы взбодриться, я предложил Маккаби еще раз попытать счастья с бусами. Не знаю, что мой переводчик сказал туземцам, но все племя устремилось к грузовику. Возвращаясь, каждый из них тащил по две пригоршни бусин.

Некоторые из них сделали по два или три захода. Я был доволен.

На землю опустились короткие тропические сумерки. Расположившись среди акаций, анула разожгли костры для приготовления пищи. Я понимал, что сегодня больше ничего не добьюсь, поэтому мы с Маккаби тоже развели костер и повесили над ним походный котелок. Едва мы приступили к еде, один из аборигенов подошел ко мне и, улыбаясь, протянул кусок коры, на котором лежала какая-то местная пища. Что бы это ни было, оно неприятно подрагивало, и я тоже содрогнулся от отвращения.

– Жир эму, – пояснил Маккаби. – Их любимое лакомство. Это они так благодарят вас за бусы.

Я был в восторге от его слов, однако из-за тошнотворного вкуса и запаха деликатес не лез мне в горло. Я чувствовал себя так, словно передо мной поставили целую миску слизи.

– На вашем месте я бы поскорее заканчивал с едой, – посоветовал Маккаби, который успел побывать у костров туземцев. – Скоро анула поймут, что бусы ни на что не годятся, и отберут угощение.

– Что?

– Они варят стекляшки уже два часа, но те не стали ни капельки мягче.

– Они едят бусы?

Видя, что я испугался, Маккаби сжалился и заговорил со мной почти ласково:

– Преподобный, эти ребята живут, чтобы набить себе брюхо, потому что лишь так они могут выжить. Они не строят домов, у них нет карманов, они не владеют имуществом. Они знают, что их лица уродливы, как зад вомбата, поэтому им не нужны украшения. В этом жестоком краю невероятно трудно найти пищу. Если им на глаза попадается какой-нибудь незнакомый предмет, они тут же проверяют его на съедобность.

Я слишком устал, чтобы встревожиться. Так что я полез в палатку, чтобы, по выражению Маккаби, «отправиться на боковую». Мне удалось немного вздремнуть, однако большую часть ночи я провел, выпроваживая чернокожих девушек, которые одна за другой приходили ко мне. Очевидно, ими руководило детское желание поспать под крышей для разнообразия.

Я проснулся довольно поздно. Продрав глаза, я обнаружил, что анула корчатся на земле, завернувшись в свои подстилки вагга, и стонут.

– Сегодня вы не увидите никаких плясок в честь демонов дождя, – сообщил мне Маккаби. – Они обожрались вашими бусами и теперь маются животом.

Вот тут я забеспокоился по-настоящему. А что, если все они умрут, как динго?

– Я бы не сделал этого ни для одного паршивого бродяги, кроме вас, преподобный, – объявил Маккаби, роясь в своем мешке. – Но так и быть, я дам им немного сладостей из своих запасов.

– Что?

– Шоколад. Вот что я использую, когда мне нужно договориться с туземцами. Они любят это дерьмо гораздо больше, чем бусы.

– Но это же Экс-Лакс![214]214
  Слабительное.


[Закрыть] – воскликнул я, когда мой приятель показал мне плитку.

– Как раз это им и нравится. Они получают оба удовольствия сразу.

Последующие события этого дня не поддаются описанию. Главное, ближе к вечеру склоны близлежащих холмов были усеяны небольшими кучками стеклянных горошин, сверкавших в лучах заходившего солнца. А у меня возникли другие проблемы: все мое тело невыносимо зудело. Впрочем, Маккаби ничуть не удивился.

– Мясные муравьи, – предположил он. – Или сахарные муравьи. Это могут быть также белые муравьи, бычьи, болотные или мясные мухи. Я же говорил вам, преподобный, у миссионеров недостаточно прочная шкура, чтобы бегать с голым задом.

Без особых сожалений я оставил свое намерение жить так же примитивно, как моя толстокожая паства, и пошел в палатку одеваться.

Однако нельзя сказать, что этот день прошел совсем впустую. Я напомнил Маккаби, что для выполнения ритуала нужен водоем, и мой переводчик отвел меня в племенной оазис анула.

– Стоит засуха, поэтому от биллабонга[215]215
  Австралийский замкнутый водоем, пруд.


[Закрыть] мало что осталось, – предупредил он. Яма была довольно широкой и глубокой, но она оказалась пустой, если не считать густой вонючей жижи на дне, сквозь которую сочилась струйка зеленоватой воды шириной с карандаш. – Однако в сезон дождей здесь будет такой потоп, что испугался бы даже Ной. Так или иначе, это, должно быть, тот самый пруд, о котором говорилось в вашем «Золотом»… как бишь его там? Это единственный источник на сотню миль вокруг.

Интересно, если бы герой Фрэзера вознамерился вызвать дождь, где он нашел бы подходящий водоем? Эта мысль обеспокоила меня, но я пробормотал:

– Черт с ним, будь что будет.

– Вы меня удивляете, преподобный. Я не ожидал от вас таких грубых слов!

Я объяснил Маккаби свой план. Мы построим дамбу у нижнего края пруда. К тому времени, когда анула оправятся от последствий несварения, вода в яме поднимется, и ее хватит для наших целей. Теперь нам было чем заняться: мы с Маккаби таскали и укладывали камни, а щели между ними замазывали грязью, которая от жары запекалась и твердела, как глина. К полуночи наши труды были закончены. Вода в пруду между тем поднялась нам до щиколоток.

На следующее утро меня разбудили громкие крики, улюлюканье и звуки ударов, которые доносились со стороны лагеря анула. «Ага, – подумал я, самодовольно потянувшись. – Они обнаружили запруду, которую мы построили у источника, и радуются». И тут Маккаби откинул полотнище палатки и просунул внутрь свою небритую физиономию.

– Объявлена война! – взволнованно провозгласил он.

– Надеюсь, не с Америкой? – Я невольно задержал дыхание, поскольку в голосе моего спутника мне почудились обвиняющие нотки. Однако Маккаби исчез так же внезапно, как и появился.

Я надел ботинки и пошел вслед за ним. Лишь когда мы поднялись на взгорок, мне стало понятно, что речь шла о межплеменной войне.

Внизу собралось в два раза больше чернокожих мужчин, чем было раньше, и каждый из них громко завывал, стараясь за двоих. Они дрались на кулачках, размахивали копьями и палками, тыкали друг другу в волосы тлеющими ветками из костра.

– Это соседнее племя бингбинга, – сказал Маккаби. – Они живут ниже по течению ручья. Сегодня на рассвете они обнаружили, что их вода пропала. Теперь бингбинга заявляют, что анула задумали истребить их народ и отобрать ямсовые поля. Какая несправедливость!

– Мы должны что-то предпринять!

Маккаби порылся в своем мешке и извлек маленький, почти игрушечный пистолет.

– Это безделушка двадцать второго калибра, – пояснил он. – Но когда эти остолопы увидят оружие белого человека, они тут же разбегутся по домам.

Мы со всех ног бросились вниз по склону и вклинились в дерущуюся толпу. Маккаби яростно палил из маленького револьвера в небо, а я размахивал Новым Заветом, крича, что правда на нашей стороне. Неудивительно, что воинственные бингбинга дрогнули перед нашим натиском. Они отступили в замешательстве и обратились в бегство, унося своих раненых. Мы загнали их на вершину ближайшего холма. Воспользовавшись преимуществом своей позиции, они некоторое время грозили нам оттуда кулаками, осыпали ругательствами и насмешками, потом наконец развернулись и понуро побрели в свои земли.

Маккаби обошел лагерь анула, посыпая спортивной присыпкой для ног – единственное лекарство, которое он носил с собой, – раны тех бойцов, которым досталось больше других. Пострадавших было мало, и основные повреждения сводились к разбитым носам, шишкам на лбу и легкой депиляции – в тех случаях, когда противники яростно вцеплялись друг другу в бороду и волосы. Я как умел изображал армейского капеллана и, не имея возможности объясниться словами, знаками показывал туземцам, что молюсь об их духовном утешении. Одно было хорошо: все анула явно оправились от последствий неправильного питания. Похоже, физические упражнения с утра пораньше оказали на них благотворное воздействие.

Постепенно все успокоились. После того как мы позавтракали и попили чаю, я попросил Маккаби отыскать среди анула незанятого мужчину, который принадлежал бы к роду, почитающему широкорота как свой кобонг, то есть тотем. Мой переводчик нашел юношу из клана широкорота и после долгих уговоров привел ко мне.

– Это Йартатгурк, – сообщил мне Маккаби.

Йартатгурк слегка прихрамывал, так как один бингбинга больно ударил его по ноге. Густая кучерявая борода росла у него только на левой стороне лица, поскольку растительность на правой щеке подпалил другой бингбинга. Остальные члены племени тоже приблизились и расположились вокруг нас на корточках, словно хотели увидеть, какой новый индивидуальный метод лечения я припас для молодого человека.

– Теперь мы должны восстановить последовательность действий во время обряда, – объявил я и начал читать отрывок из «Золотой ветви», в котором описывалась церемония вызывания дождя.

Маккаби переводил текст предложение за предложением. Выслушав нас, молодой Йартатгурк вскочил на ноги и, несмотря на хромоту, припустил без оглядки. Остальные анула начали перешептываться, постукивая указательным пальцем по лбу.

Когда Маккаби притащил назад упирающегося Йартатгурка, я заметил:

– Несомненно, они знакомы с церемонией.

– Анула говорят: если вы так сильно хотите пить, что готовы тратить время на эту безумную затею, то лучше б вы пробурили здесь артезианскую скважину. Они были бы вам за это признательны. И они правы!

– Но суть не в этом, – возразил я. – Как утверждает Фрэзер, туземцы верят, что в давние времена широкорот жил в браке со змеей. Змея обитала в водоеме и вызывала дождь, выплевывая воду в небо до тех пор, пока не появится радуга и тучи и не начнется дождь.

Выслушав перевод, анула снова начали переговариваться и стучать пальцем по лбу.

– Аборигены говорят, – перевел Маккаби, – что если вы покажете им птицу, которая живет в браке со змеей, они дадут вам любую воду, какую только пожелаете, даже если им придется голыми руками прорыть канал отсюда до залива Карпентария.

Это звучало угнетающе.

– Я убежден, что столь уважаемый антрополог, как Фрэзер, не стал бы лгать о поверьях племени.

– Если ваш Фрэзер родня тому Фрэзеру, с которым я некогда водил дружбу, – старому Блейзеру Фрэзеру, – то я ничуть не удивлен: мой приятель был мастер плести небылицы.

– Ладно, – заявил я твердо. – Я проделал двенадцать тысяч миль, чтобы опровергнуть этот обычай, и я не отступлю. А теперь скажите Йартатгурку, чтобы он прекратил вопить, и давайте возьмемся за дело.

Маккаби убедил Йартатгурка, что церемония, какой бы идиотской ее ни считал невежественный туземец, никому не принесет вреда, а в качестве аргумента вручил юноше большой кусок Экс-Лакса. Мы втроем подошли к пруду и обнаружили, что он наполнился до краев противной коричневой водой. Глубина и ширина водоема были такими, что в нем мог бы утонуть наш грузовик. Затем мы отправились в бескрайнюю саванну.

– Прежде всего, – напомнил я, – нам нужна змея. Живая змея.

Маккаби поскреб небритый подбородок:

– Все не так просто, преподобный. Эти обжоры съели всех змей в пределах своей охотничьей территории. И потом, обычно они убивают змей с безопасного расстояния бумерангом или копьем. Тут водятся такие гады, что вам не захочется видеть их живыми.

– Почему?

– Ну, например, у нас водится тигровая змея и смертоносная змея, чей яд в двадцать раз сильнее, чем яд чертовой кобры. Кроме того, здесь можно встретить тайпана.[216]216
  Тайпан – большая ядовитая змея, обитающая в Австралии и Повой Гвинее.


[Закрыть] Я сам видел, как лошадь сдохла через пять минут после того, как ее укусила эта тварь. А еще…

Тут мой переводчик прервался и поймал за руку Йартатгурка, который попытался улизнуть. Маккаби указал на куст и послал туземца вперед, подробно объяснив ему, что нужно делать. Йартатгурк похромал прочь, нервно поглядывая по сторонам и грустно облизывая шоколадку. Маккаби и сам выглядел не слишком счастливым, когда мы двинулись вслед за аборигеном.

– Хотел бы я, чтобы ваш Фрэзер, дьявол его подери, был здесь. Пусть сам свою змею ловит, – брюзжал он.

– Перестаньте, прошу вас, – ободряюще сказал я. – Наверняка здесь водятся и неядовитые змеи, которые тоже сгодятся для нашей цели.

– Нам уже ничего не понадобится, если мы наступим на одну из ядовитых гадин, – сердито буркнул Маккаби. – Ничего глупее на свете…

Внезапно послышался шум. Он доносился как раз с той стороны, где мы в последний раз видели Йартатгурка, который, согнувшись, осторожно обследовал кочки.

– Он поймал змею! – воскликнул я.

Юноша выпрямился, издав сдавленный крик. На фоне ясного неба было отчетливо видно, что абориген отчаянно борется с чем-то огромным и извивающимся. Зрелище, прямо скажем, было ужасным!

– Разрази меня гром! – изумленно выдохнул Маккаби. – Я никогда не встречал квинслендского питона так далеко к западу.

– Питона!

– Вы чертовски правы, – согласился мой товарищ и добавил с нескрываемым восхищением: – В нем футов двадцать, не меньше.

Разинув рот, я смотрел на ожившую скульптурную композицию «Лаокоон, борющийся со змеями». Йартатгурка, оплетенного змеиными кольцами, было почти не видно, зато очень хорошо слышно. В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что мы переоценили свои силы, но я решительно прогнал сомнения. Пока Бог в точности следовал инструкциям Джеймса Фрэзера.

– Йартатгурк интересуется, – тихо сказал мне Маккаби, – на чьей мы стороне.

– Как вы считаете, магический ритуал не пострадает, если мы поможем туземцу?

– Если мы не поможем, пострадает туземец.[217]217
  Вероятная аллюзия па сцепу из «Винни-Пуха», где Пух кричит: «Но если ты не выстрелишь, испорчусь я!» – Прим. ред.


[Закрыть] Смотрите!

– Милость божья, у него изо рта хлещет кровь!

– Это не кровь. Если бы вы съели четверть фунта Экс-Лакса, а потом угодили в объятия питона, вас бы тоже вывернуло наизнанку.

Мы вмешались в схватку и наконец отодрали жуткую тварь от Йартатгурка. Нам троим пришлось напрячь все силы, чтобы распрямить тело змеи и не дать чудовищу опять свернуться в кольца. Йартатгурк побледнел до такой степени, что цвет его кожи почти сравнялся с моим, однако он смело вцепился в хвост питону и не разжимал рук, хотя могучий змей бил его о землю и подкидывал в воздух. Маккаби держал питона за голову, а я обхватил туловище рептилии, толстое, как бочка. Так, втроем, мы потащили нашу добычу к биллабонгу.

Всю дорогу нас мотало из стороны в сторону. Мы пролетали друг мимо друга, иногда уворачиваясь, иногда сталкиваясь.

– А теперь, – пропыхтел я, улучив мгновение между конвульсиями змеи, – абориген должен – бросить рептилию в – ох! – в пруд…

– Не думаю… – раздался голос Маккаби слева от меня.

– Что он согласится… – Теперь его голос звучал позади.

– Поэтому когда я крикну «вперед»… – продолжил он, переместившись направо.

– Макайте его в воду вместе со змеей… – донеслось сверху.

– Впе… Впе… ВПЕРЕД!

Как только Маккаби выкрикнул эти слова, мы оба швырнули нашу часть питона в пруд и отскочили в разные стороны. С громким всплеском питон исчез под водой, утащив за собой Йартатгурка, который беспомощно болтался у него на хвосте. На поверхности биллабонга вскипела коричневая пена.

– Питоны, – заметил Маккаби, когда наконец отдышался, – ненавидят воду даже больше, чем кошки.

Между тем все племя анула собралось на противоположном берегу водоема и удивленно наблюдало за происходящим. Их вытаращенные глаза по размеру могли сравниться с вареными луковицами.

– Если вас интересует мое мнение, – промолвил Маккаби после короткого отдыха, – я бы задался вопросом, кто кого держит под водой.

– Пожалуй, процесс затянулся, – признал я.

Мы забрели в пруд по пояс и, пару раз искупавшись, поймали скользкую рептилию и выволокли ее на берег. К счастью, вместе со змеей мы извлекли из воды и Йартатгурка, которого питон оплел хвостом.

В этот момент построенная нами дамба рухнула. Стена простояла ночь и утро, поэтому грязь, которой мы замазали щели между камнями, размокла. Из-за возни, которую мы устроили в пруду, ослабевшая кладка не выдержала, и вся вода шумно выплеснулась в образовавшийся разлом. «Будем надеяться, это утешит измученных жаждой бингбинга, – подумал я. – Если, конечно, они не захлебнутся, когда их накроет первая волна».

Пребывание под водой подорвало боевой дух рептилии, но не сломило его окончательно. Мы с Маккаби набили немало синяков и шишек, пока пытались обездвижить переднюю часть змеиного туловища. Йартатгурк мало чем мог нам помочь. Он слишком ослабел, и питон, чей хвост оставался свободным, молотил бедного юношу, как дубинку, о землю и стволы деревьев.

– Пора убить эту тварь, – крикнул я Маккаби. Когда абориген в очередной раз пролетал мимо нас,

Маккаби прислушался к его невнятному лепетанию и сообщил мне:

– Йартатгурк говорит, что сделает это с огромным удовольствием.

Наше невероятное сражение продолжалось, и наконец стало ясно, что туземец еще не скоро расправится с рептилией. Тогда я спросил Маккаби, что делать дальше.

– Я постараюсь удержать это чудовище, – прорычал мой переводчик, перемежая свои слова стонами и ругательствами. – А вы бегите за моим мешком. Возьмите мой пистолет. Застрелите эту дрянь.

Я послушался его совета, хотя и с некоторыми сомнениями. Я опасался, что мы, белые люди, – возможно, из неосознанного желания продемонстрировать свое превосходство – слишком часто вмешивались в церемонию и тем самым принизили ее мистическое значение в глазах туземцев.

Я примчался обратно, сжимая пистолет обеими руками. Питон, казалось, оправился после пытки водой. Теперь он сопротивлялся более энергично, чем раньше, поочередно подбрасывая в воздух то одного, то другого своего мучителя. И тут, как видно, сказались моя нервозность, возбужденное состояние и неопытность в обращении с оружием. Растерявшись среди этого хаоса, я как умел прицелился, выстрелил и попал в ногу Йартатгурку.

Туземец не проронил ни единой жалобы (хотя он, наверное, выразил бы свое недовольство, если бы мог), но его взгляд был весьма красноречив. Я чуть не разрыдался, поняв по выражению его лица, что он глубоко разочаровался во мне. Мне было горько сознавать это, хотя я понимал, что даже великие духовные вожди проходят через такое испытание по крайней мере раз в жизни. Все мы несовершенны.

Между тем Маккаби выбрался из свалки. Он выхватил у меня пистолет и разрядил его в уродливую голову питона. В течение долгого времени мы с ним сидели, прислонившись спина к спине, и тяжело дышали, а питон и темнокожий абориген лежали рядом, судорожно подергиваясь.

К моему облегчению, ранение Йартатгурка не было серьезным. Гораздо больше он пострадал из-за длительного пребывания под водой. Маккаби долго поднимал и опускал безвольные руки юноши, пока тот не изрыгнул невероятное количество воды, грязи, головастиков и тины. Тем временем я перевязал продырявленную ногу туземца полоской бинта, которую оторвал от своего бандажа.

Револьвер двадцать второго калибра стреляет крохотными пульками, одна из которых проделала отверстие в ступне Йартатгурка, даже не задев сухожилия. Поскольку пуля прошла навылет и рана обильно кровоточила, особых причин для беспокойства не было, однако абориген принялся громко и протяжно стенать, едва пришел в сознание.

Я рассудил, что парень заслужил короткую передышку, и оставил его в обществе соплеменников, обступивших его с соболезнованиями. Кроме того, я уже столько сделал для подготовки к церемонии, что мое новое вмешательство едва ли могло навредить. Поэтому я решил сам провести следующую часть ритуала – изготовить плетенку в виде радуги и положить ее на мертвую змею.

После нескольких безрезультатных попыток сделать плетенку я нашел Маккаби и воскликнул, не скрывая отчаяния:

– Всякий раз, когда я сгибаю траву, она крошится у меня в руках.

– А чего вы ждали после восьми месяцев чертовой засухи? – кисло усмехнулся мой переводчик.

Во второй раз – после случая с пересохшим водоемом – факты, изложенные в книге Фрэзера, не вязались с действительностью. Если трава была достаточно сухой, чтобы аборигены пожелали вызвать дождь, она явно не могла служить материалом для плетения.

И тут меня осенила блестящая идея: а что, если поискать траву в том месте, где накануне мы возвели запруду? И действительно, на склоне водоема я обнаружил редкую растительность, которая за ночь пропиталась водой. Я собрал все, что мог, и скрутил травинки, перевязав их своими шнурками. Затем я свернул плетенку в виде подковы и положил ее на шею мертвого питона. В этом лохматом венке рептилия выглядела как рысак, выигравший скачки.

Довольный собой, я вернулся к Маккаби. Он вместе с анула утешал Йартатгурка, который, судя по всему, рассказывал всю историю своей раненой ноги, начиная с младенчества.

– Скажите туземцу, – попросил я переводчика, – что теперь ему нужно только спеть.

В первый раз Маккаби отнесся к моей просьбе с некоторым сомнением. Он пристально посмотрел на меня, потом сложил руки за спиной и прошелся взад и вперед по берегу пруда, что-то бурча себе под нос. Наконец мой спутник пожал плечами, издал невеселый короткий смешок и направился к Йартатгурку. Опустившись на колени, он обратился к аборигену, прервав его горькие сетования.

Когда Маккаби описал последний этап церемонии, лицо Йартатгурка постепенно приняло такое выражение, какое могло бы появиться на морде охромевшей лошади, если бы наездник предложил ей покончить с собой. После беседы с аборигеном, которая показалась мне неоправданно долгой, Маккаби сообщил:

– Йартатгурк приносит свои извинения, преподобный. Он говорит, что ему нужно хорошенько обдумать события последних дней. Во-первых, он должен постичь природу бус, которыми вы его накормили. Во-вторых, он должен поразмыслить над тем фактом, что бингбинга подпалили его бороду, которую он заботливо растил три года и которая сгорела в одно мгновение. Кроме того, он был на полпути к тому, чтобы быть раздавленным, на три четверти – к тому, чтобы утонуть, на девять десятых – к смерти от побоев, и в придачу ко всему вы продырявили ему ногу. Йартатгурк просил передать, что его скудный туземный умишко получил слишком много пищи для размышлений, поэтому он позабыл слова всех песен.

– Пусть поет без слов, – не отступал я. – Полагаю, подойдет любая энергичная мелодия, лишь бы она была обращена к Небесам на манер молитвы.

Последовала короткая пауза.

– В этой глуши, – пробормотал Маккаби, – на одну квадратную милю приходится одна восьмая человека. Поверить не могу, что именно вы оказались той одной восьмой, которую я встретил.

– Маккаби, – терпеливо промолвил я. – Это самая важная часть ритуала.

– Ладно, я пущу в ход остатки Экс-Лакса.

Мой переводчик протянул шоколад аборигену и пустился в долгие уговоры. В конце концов, устремив на меня налитые кровью глаза, Йартатгурк зло гаркнул какую-то песню, да так внезапно, что я и его соплеменники подскочили от неожиданности. Анула обеспокоенно переглянулись и начали пятиться в сторону лагеря.

– Богом клянусь, – воскликнул Маккаби, – вы один из немногих белых людей, которым довелось услышать это. Это же древняя песня смерти племени анула.

– Чушь, – возразил я. – Этому парню смерть не грозит.

– Не ему. Вам.

Я укоризненно покачал головой:

– У меня нет времени на всякую ерунду. Я должен подготовиться к проповеди, которую произнесу, когда все это закончится.

Полагаю, декан Дисмей, Вы понимаете всю сложность стоявшей передо мной задачи. Я должен был подготовить два варианта проповеди, в зависимости от того, чем закончится эксперимент с вызыванием дождя. Однако обе версии содержали похожие фрагменты. В частности, я уподоблял молитву «чековой книжке в банке Бога». В связи с этим передо мной возникла новая проблема: как объяснить аборигенам, кочующим по австралийской пустоши, что такое чековая книжка.

Я удалился в свою палатку и приступил к работе, время от времени прислушиваясь к завываниям Йартатгурка. К вечеру юноша совсем охрип и пару раз был готов прекратить пение. Тогда я откладывал свой карандаш, шел к водоему и ободряюще махал ему рукой. И всякий раз, видя мой живой интерес, абориген начинал голосить с удвоенной энергией.

Остальные анула тихо сидели в своем лагере, откуда этим вечером не доносилось ни стонов маявшихся животом, ни жалоб раненных в сражении, ни каких-либо других неприятных звуков. Я был рад, что посторонний шум не отвлекает меня от подготовки к проповеди, и даже сказал Маккаби:

– Кажется, аборигены сегодня ведут себя очень спокойно.

– Бедолагам не часто удается набить живот мясом целого питона.

– Они съели ритуальную змею? – воскликнул я.

– Ничего страшного, – утешил меня мой спутник. – Ее скелет по-прежнему лежит на берегу, опутанный вашим венком.

Мне оставалось только смириться. Все равно я уже ничего не мог исправить. И потом, как верно заметил Маккаби, скелет рептилии служил магическим символом так же, как и целая змея.

Я закончил текст проповеди глубоко за полночь, и тут ко мне явилась делегация старейшин племени.

– Они просят вас, преподобный, или быстренько умереть, как это было условлено, или каким-то образом утихомирить Йартатгурка. Этот кошачий концерт мешает им спать.

– Передайте им, – ответил я, величественно взмахнув рукой, – что скоро все кончится.

Я понял, сколь точным было мое предсказание, только через несколько часов, когда меня разбудил громкий хлопок. Чпок! Моя палатка сложилась, как зонтик, и исчезла в темноте.